Тетрадь 109

ТЕТРАДЬ СТО ДЕВЯТАЯ

* * *

Царьград встретил его весьма противным дождём, таким холодным, что грозил превратиться в ледяную крупу. Похоже, зима всё-таки добралась до столицы. Бурлаков с наслаждением вдохнул запахи бензина, мокрого асфальта, мокрой шерсти от пальто и шинелей клубящейся вокруг толпы. Хорошо, отличная погода! Как там у него с деньгами? На такси хватит. Закончим праздник, как и положено, с шиком и блеском.

Всё ему нравилось, всё было отлично: и дорога до Ижорска, и хоть убей не помнит, о чём говорил с шофёром, но отличный мужик, и попутчики до Царьграда тоже не остались в памяти, но люди великолепные.

И в квартиру свою он вошёл в том же блаженно восторженном состоянии. В университет завтра, в комитет... тоже, так что весь день в его полном распоряжении. Жалко, Маша будет только в пятницу, но ничего, радостью поделиться никогда не поздно. Это горем делишься и его убывает, а радость только прибавляется.

Бурлаков разделся, повесив пальто и шляпу, и уже спокойно стал распаковывать вещи. Свёртки с загорышами и пирожками на кухню, да, Женечка говорила, что загорыши можно прямо в фольге в духовке разогреть, и пирожки тоже, так и сделаем, ну, вот так, а фотографии в кабинет на письменный стол, остальное... костюм в спальню, в шкаф, рубашки и бельё в грязное, да, и чайник сразу же на огонь, и устроим себе продолжение...

Дверной звонок остановил его на полпути к кухне. Бурлаков застыл, недоумевающе глядя на дверь. Он никого не ждал, некому заявляться вот так без приглашения и предупреждения. Ворохнулась былая готовность, но он заставил себя выждать несколько секунд: может ошиблись? Но звонок не просто повторился, а проиграл памятную с далёкого, чуть ли не дошкольного детства мелодию сбора. И, ещё не зная, кого именно из знающих этот сигнал — их осталось-то только пятеро — он увидит, Бурлаков без тени колебания распахнул дверь.

— Ты?!

— А кто ж ещё! — Михаил Аркадьевич шагнул вперёд, заставив Бурлакова отступить. — Ну, здорово, Гошка.

— Здорово, Мишка.

Они обнялись, и Бурлаков, счастливо улыбаясь, сказал:

— Давай, раздевайся. Сейчас будем чай пить, — и уточнил: — Со всякими вкусностями.

— Ух ты! — удивился Михаил Аркадьевич, вешая шинель и привычным движением оправляя китель. — Не иначе, как медведь сдох. У тебя ж без Маши хоть шаром покати.

— Будешь язвить, ни хрена не получишь.

— Аргумент серьёзный, — кивнул Михаил Аркадьевич и, уже шагнув было к кухне, вдруг резко развернулся к Бурлакову. — А ну, раскалывайся!

— Что?! — изумился Бурлаков. — Мишка...

— А то самое. Посвежел, поздоровел, угощаешь. А ну, признавайся, старый козёл, в каком огороде молодильную капусту щипал?

— А пошёл ты... Вместе со своей капустой! — Бурлаков хлопком по плечу развернул друга к кухне. — Айда лопать.

— Грубиян, — вздохнул Михаил Аркадьевич.

В кухне Бурлаков поставил на огонь чайник и стал накрывать на стол. Михаил Аркадьевич расстегнул китель и развалился в вальяжной позе трактирного завсегдатая.

— А, кроме чая, что-нибудь будет? — поинтересовался он.

— Когда заработаешь.

— И что мне для этого сделать?

— Для начала заткнуться.

— Понял, — кивнул Михаил Аркадьевич, но выполнять явно не собирался. — Так куда ты ездил?

— На кудыкину гору, — весело ответил Бурлаков.

— Тогда зачем такая секретность? — пожал плечами Михаил Аркадьевич. — Адрес известный, место многолюдное.

— Ну, так кудыкина гора место известное, да не простое, сам знаешь — хохотнул Бурлаков. — Идёшь за одним, а получаешь... совсем другое.

— Бывает, — согласился Михаил Аркадьевич и демонстративно принюхался. — Вроде, горит у тебя.

— Не выдумывай, — Бурлаков открыл духовку. — Нечему тут гореть. Но достать можно.

Он выложил на стол два блестящих свёртка и выключил духовку. Взялся за фольгу, обжёгся и, выругавшись, стал через полотенце разворачивать загнутые углы, стараясь не разорвать ставшую от нагрева хрупкой обёртку. Михаил Аркадьевич с интересом, но не вмешиваясь, наблюдал за его трудами и, когда из образовавшихся отверстий вырвались струйки ароматного пара, восхищённо крякнул:

— Однако!

— То-то! — ответил Бурлаков с такой гордостью, будто он сам лично приготовил все эти аппетитные пухлые поджаристые шары и пирожки. — Не хватай, сейчас переложу. Это загорыши, они с грибами. А пирожки сладкие. С изюмом и орехами.

— Загорыши? — удивился Михаил Аркадьевич.

— Да, местная экзотика.

— Говоришь, они с грибами, и под чай?!

— Чёрт с тобой, — Бурлаков достал из холодильника бутылку водки, а из посудного шкафчика две стопки. — Разливай.

— Угу. И за что пьём?

— За чудо! — убеждённо ответил Бурлаков.

— Согласен, — кивнул Михаил Аркадьевич.

Казалось, его ничто не интересует, кроме водки и закуски, а вопросы он задаёт просто так, чтоб застолье всё-таки получалось, а не пьянка. Всё эти игры были давно знакомы Бурлакову, но он слишком счастлив, чтобы сопротивляться, да и... зачем? Но подразнить Мишку можно и нужно.

Откусив ползагорыша, Михаил Аркадьевич изобразил удивление, а, прожевав, восторг.

— Однако мастерица твоя козочка.

— Спасибо, но по правде, загорыши профессионал делал. Есть там такая местная знаменитость, стряпуха Панфиловна.

— Понятно, — кивнул Михаил Аркадьевич. — А пирожки?

— Пирожки Женечка пекла. Они к чаю.

— Попробуем, попробуем.

Михаил Аркадьевич потянулся к лежавшим на развёрнутой фольге пирожкам и вдруг будто только что заметил.

— А это чьё копытце отпечаталось?

— Где?! — искренне удивился Бурлаков.

— А вот, — Михаил Аркадьевич указал на плоский пирожок с разорванным боком и проломленной верхней корочкой. Вмятинки чётко обрисовывали маленькую ладошку с растопыренными пальчиками.

— Это? — Бурлаков взял пирожок, повертел, разглядывая. И захохотал: -Ай да девчонка! Всё-таки успела, залезла!

Михаил Аркадьевич кивнул. Итак, она — Женя, у неё девочка, живёт где-то... на севере, Гошка уезжал как раз с Северного вокзала, но это не Поморье, и не Печера. Поморскую экзотику он знает, там традиционная кухня совсем другая, а в Печере не пекут пирожков с изюмом и орехами, это юг, значит... репатрианты, в Печеру репатрианты не едут, их северная граница — Ижорский пояс, тогда...загорыши... а "телегу" на Золотарёва Гошка с Асей сочинял, а Ася... да, сейчас она как раз в Ижорском поясе, точнее... точнее... Загорье! Загорье — загорыши. Всё сходится.

— О чём задумался, Мишка?

— Едой наслаждаюсь. Так, как там в Загорье? Уже зима?

Бурлаков улыбнулся.

— Молодец, соображаешь. А зима? Как положено, с Покрова.

— Понятно. И чего тебя туда понесло?

Бурлаков сделал таинственное лицо и с наслаждением откусил от загорыша. Михаил Аркадьевич кивнул, принимая игру. А почему бы и нет? Судя по счастливой физиономии Гошки, поездка пошла ему на пользу, и, если эта Женя, кем она Гошке ни приходилась, вернёт его к жизни... то ветер им в паруса, Синичку, конечно, жаль, но Гошка — вояка опытный, ему не впервой на два и более фронтов, справится. Девочка... вряд ли Гошкино произведение, но... проверим.

— В школу-то копытце уже ходит?

— А как же, в первый класс! — гордо ответил Бурлаков. — Одни пятёрки.

— Ты прямо с отцовской гордостью говоришь, — рискнул сделать следующий шаг Михаил Аркадьевич.

— Дедовской, — поправил его бурлаков. — А в остальном всё правильно.

— Ты дед?! -искренне удивился Михаил Аркадьевич. — Откуда?! Девочки... — и осёкся.

— Да, Миша, — кивнул Бурлаков, — ни Анечки, ни Милочки нет, — быстрым движением он выплеснул себе в рот остаток водки из стопки и явно заставил себя улыбнуться, вернуться к самому себе прежнему. — И всё-таки я — дед, Мишка. И внучка у меня чудесная.

— Рад за тебя.

— Только рад, а не счастлив?! Свинья ты, Мишка, после этого.

— А со свиньёй только свинья и дружит, — облегчённо огрызнулся Михаил Аркадьевич.

— Я козёл, -строго поправил его Бурлаков. — Самому себе противоречишь.

— Люблю поспорить с умным человеком, — улыбнулся Михаил Аркадьевич.

— Плюрализм в одной голове — уже шизофрения. Учти. А внучку я тебе, так и быть, покажу, — и легко встал из-за стола. — Сейчас принесу.

— Всё подряд тащи, — крикнул ему вслед Михаил Аркадьевич.

В кабинете Бурлаков взял со стола, не разворачивая, газетный свёрток с фотографиями и вернулся на кухню.

— Сейчас найду, покажу тебе.

— Я сам, — забрал у него свёрток Михаил Аркадьевич.

Он быстро ловко развернул газету и удовлетворённо кивнул, увидев заголовок. "Загорская искра". Значит, точно, Загорье. Так... поляроид? И откуда у Гошки такая роскошь? Но это потом, а пока... народу-то, народу... но... но... но этих двух он знает. Они-то как сюда затесались?

— И в честь чего такой сбор? — небрежно спросил Михаил Аркадьевич, раскладывая фотографии сложным и малопонятным со стороны пасьянсом.

— Свадьба, вернее, годовщина свадьбы, — ответил Бурлаков, прихлёбывая чай.

Интересно: когда Мишка сообразит и разложит всё по полочкам. Реакция у друга всегда была отменной.

— Вот это она и есть? — Михаил Аркадьевич показал ему карточку.

— Да, — кивнул Бурлаков. — Алечка.

— Ага. А полностью? Александра? Алла?

— Алиса.

— Редкое имя, — кивнул Михаил Аркадьевич, помещая фотографию в пасьянс. — А это... Женя?

— Угадал, — согласился Бурлаков.

— А это? Молодожёны, надо понимать?

— Они самые.

— Угу. Ясненько. Красивый парень.

— Не спорю, — улыбнулся Бурлаков.

— Ещё бы ты спорил с очевидным. Так... и вот так... и что же у нас получается?

— Ну-ну.

— Интересно получается, — Михаил Аркадьевич оглядел разложенные на столе фотографии, собрал не вошедшие в расклад карточки и отложил их в сторону. — С этими потом. А здесь... Мне непонятны два пункта. Объяснишь?

— Отчего и нет, — улыбнулся, пожимая плечами, Бурлаков.

— Начнём с расклада. Это молодожёны, это их дочка.

— Соображаешь, — одобрительно кивнул Бурлаков.

-А это, — Михаил Аркадьевич указал на фотографию Джонатана с Алисой, — это подлинный отец.

— Допустимо.

— Не допустимо, а очевидно. Разуй глаза, историк. — Это, — указующий перст Михаила Аркадьевича переместился на фотографию Фредди, — его, скажем так, компаньон. Оба личности примечательные и широко известные в узких криминальных кругах.

— Возможно, — не высказал особого удовлетворения Бурлаков.

— Информация точная, не сомневайся. Здесь всё ясно. Как ты сюда затесался, тоже.

— И как? — с интересом спросил Бурлаков.

— Ну, молодожёны — явные репатрианты, а тебя пригласили как председателя. Для официального прикрытия.

— Мимо.

— Не мимо, а точно. Вляпался, так не чирикай.

Вопреки ожиданиям Михаила Аркадьевича Бурлаков не взорвался, а продолжал благодушествовать, к тому же вполне искренне. Михаил Аркадьевич снова внимательно оглядел получившийся расклад, отыскивая промашку. Нет, всё сходится, и благодушие Гошкино... ладно, посмотрим ещё раз.

— Ясно... ясненько... — приговаривал он, рассматривая и перемещая фотографии.

— Всё-то тебе ясно, — наконец не выдержал Бурлаков.

— Не всё. Первое. Почему ты дед? Не знал, что Джонатан Бредли, знаменитый шулер, твой сын, — Михаил Аркадьевич позволил себе максимум сарказма.

— Другого варианта ты не рассматриваешь? — с не меньшим сарказмом ответил вопросом Бурлаков.

— Ты отец Жени?1 — удивился Михаил Аркадьевич. — Что, старые грехи? Подожди, сколько ей лет? Ты тогда...

— Не трудись. Женечка мне сноха.

— Что?!

— То, что слышишь, — откровенно наслаждался Бурлаков.

— Этот... индеец — твой сын? Гошка, не ври! Почему?

— Потому, что они — братья, — Бурлаков протянул руку и положил перед Михаилом Аркадьевичем снимок, где они втроём. — Понял? Они братья, а мне — сыновья.

— Значит, так?

— Именно так!

Михаил Аркадьевич взял фото8рафию, на которой стоят в ряд красивый индеец, Бурлаков и высокий белокурый парень, всмотрелся. Все трое нарядные улыбаются... индеец чуть смущённо, парень вызывающе, а Гошка... Гошка просто счастлив.

— Вот он, — Михаил Аркадьевич указал на парня. — Это вторая неясность. Он откуда здесь взялся? Кто он, Гошка?

— Мой сын, — твёрдо ответил бурлаков.

Михаил Аркадьевич даже вздрогнул и потрясённо уставился на него. Бурлаков молча ждал, пока старый друг переварит услышанное.

— Ты... — наконец выдохнул Михаил Аркадьевич. — Ты это серьёзно?

— Вполне, — кивнул Бурлаков.

Михаил Аркадьевич озадаченно выругался. Бурлаков расхохотался и встал поставить чайник — за разговором выпили весь и не заметили. А пока он возился с плитой и чайником, Михаил Аркадьевич быстро соображал.

...Два тандема... квадрат... аристократ и белая рвань, спальник и лагерник... в Хэллоуин лагерника убили... квадрат разрушен.... Гошка в январе ездил в Загорье, вернулся как не своё... парень приблатнённый, нет, блатарёныш... Бредли орудует с камнями и антиквариатом... музейные ценности... в бывшей Империи ещё много плавает... Гошка им для консультации... что у него в лагере погиб сын, знают? Вполне вероятно. Так значит... да, нашли молодого блатаря из угнанных и подсунули, восстановив тандем. Индеец на это пошёл. Зачем? Попробовал бы не согласиться, жить-то хочется. Это элементарно. А Гошка... поверил и принял. Как память о Серёже. И теперь эти двое будут его использовать. Ах, чёрт, до чего же хитры, на сколько ходов вперёд просчитывают.

— Сейчас закипит, — вернулся к столу Бурлаков. — Так, два загорыша я уберу, пирожки... тоже по два. Думаю, до пятницы они в холодильнике долежат.

Михаил Аркадьевич задумчиво кивал, разглядывая фотографии.

— Ну, и до чего додумался? — сел на своё место Бурлаков.

— До многого. Этот парень... Как его зовут? — и удовлетворённо кивнул, увидев смущение, даже растерянность Бурлакова. — Ладно, отложим пока. А какой у парня тюремный стаж ты знаешь?

— Восемь лет, — ответил уже справившийся с собой Бурлаков. — И не тюремный, а лагерный. Ты спросил об имени. Он называет себя Андреем.

— Андрей? Да, точно. У Бредли и Трейси были два пастуха. Индеец и белый. Спальник и лагерник. Так?

Бурлаков кивнул, с искренним интересом наблюдая за другом.

— Лагерника убили в Хэллоуин, а спальник эмигрировал. Душераздирающую историю о сожжении заживо мы получили по нескольким независимым каналам. Так? Так, Гошка, ты сам его тогда разыскивал и сам же мне рассказывал.

— Я помню.

Так, примем смерть лагерника за истину. Тогда это, — Михаил Аркадьевич постучал пальцем по фотографии Андрея, — это подстава. Отыскали подходящего по возрасту и внешним данным, поднатаскали и подсунули. А ты купился, как...

— Как последний лох, — закончил за него фразу Бурлаков. — Это ты ещё не всё знаешь, Мишка.

— Расскажи, буду знать.

— В январе, — со вкусом начал Бурлаков, я съездил в Загорье, поговорил с Эркином и выяснил, что его названый брат, лагерник Андрей... Ничего не путаю?