Уборка

Арсений осмотрелся на позиции. Заботливо начищенный танковый "дегтярь" подготовлен к стрельбе. Три запасных толстых диска, на шестьдесят три патрона каждый, хоть Арсений и не рассчитывал истратить весь запас. Взрыв-машинка, провода для которой пока что воткнуты в землю. На самый крайний случай — две "лимонки" и штык-нож. До подхода колонны эсэсовцев оставалось ещё не менее пятнадцати минут. Парень в форме рядового РККА отряхнул колени, присел на край стрелковой ячейки. Он был одет во всё чистое. Обмундирование не выглядело новым, но не было и заношенным. Поправив маскировку на бруствере, Арсений вынул из кармана галифе пачку "Беломорканал". Вытащил папиросу, привычно заломил мундштук, закурил и прищурился на июльское солнышко. Яркое, горячее, так характерное для описаний лета 1941 года. Было время покурить, подумать. Пока ещё было. Или — уже было?

* * *

Сеня был "нормальный пацан", "хороший мальчик" или "прогрессивно мыслящий молодой человек" лет девятнадцати — в зависимости от точки зрения окружающих. Конечно, были и другие окружающие, особенно в сети, в том числе — на "Самиздате". Сеня повадился ходить туда какое-то время назад, читать про "попаданцев" и высказывать своё просвещённое мнение. Те, другие, подчас обзывались либерастом, троллем и, самое обидное, — "школотой"! Его, студента Европейского Гуманитарного Колледжа имени ..., обзывать "школотой" и "ПТУшником"! Обидно, правда? Ну, высказал он своё мнение по поводу тактики танковых засад одному такому. Кто ж знал, что тот — танкист, да ещё и в "горячих точках" побывал! Разве он, Сеня, обязан у каждого, кто комментарии оставляет, профиль смотреть и биографию изучать? Тем более что его мнение тоже было не просто так придумано — он читал мемуары не кого-то, а самого Моделя! Ну, ещё их творчески переосмыслил немножко...

День с самого утра не очень задался. Любимые джинсы не высохли, другие — так и лежали в кучке "на стирку". Надевать брюки со стрелками не хотелось, точнее, не хотелось утюжить, наводя те самые "стрелки". Попробовал надеть так, глянул в зеркало — бомж. Даже золотая серёжка в левом ухе не спасает положения. Пришлось надевать купленные отцом для поездок в лес штаны защитного цвета с множеством карманов. Их Сеня не любил, как и всё, что напоминало об армии, хотя бы цветом. Потому что всё, связанное с армией, напоминало о прошлогодней эпопее с военкоматом. К штанам как-то логично наделись зелёная байка с надписью "Миру — мир" и "кислотная" салатовая ветровка — апрель стоял достаточно тёплый. Чёрно-зелёные кроссовки на ноги и можно бежать.

Тут недалеко открылся новый компьютерный клуб. Можно будет войти под новым айпи на страничку, где его недавно забанили и посмотреть, что там и как. Вот же, наследнички гебни — не могут возразить по существу, так тут же банят. Всего-то вступился за мысль, что вся партизанщина в войну была ошибкой. Злили немцев, вот и получили в ответ карательные экспедиции. Вон, французы никакой "всенародной борьбой" не маялись — и всё культурно, по-европейски. Единственный случай за всю войну, когда деревню сожгли, и то непонятно, кто именно и за что.

"План Барбаросса" припомнили, пресловутый абзац об уничтожении 75% населения. Ага, нашли план только в 1945, причём кто нашёл? НКВД нашёл. И абзац этот — на страничке из серединки, без грифов, подписей и прочего. Кто знает, может, не нашли, а сами и напечатали, на трофейной машинке?

Потом один из дружков хозяина странички вспомнил про деревню З., которую немцы ещё в июле 41-го уничтожили, в самом начале. Спросил, тут-то кто и чем разозлить успел? Только Сеня отправил ответ, что вон, на форуме "Леонбург", где тоже неглупые люди сидят, писали, что эту деревню сами красные уничтожили, при отступлении, а на немцев свалили — тут его и забанили. Видимо, не нашли, что ответить.

Ну вот, в пачке "лёгкого" "Парламента" лежит последняя сигарета, и та — ломаная. Значит, придётся новую пачку покупать, а до того — идти к киоску, в другую сторону от клуба. Возле клуба тоже купить можно, в магазине — но там дороже, а денег не много. Стипендию в "престижном Колледже" не платят, частная организация. Хорошо хоть, с этого семестра на бесплатное перевели, за "правильные" поведение и работы по политологии.

— Слышь, пацан, закурить есть? — раздалось вдруг сзади.

"Мляааааа... Ну вот зачем я решил "уголок срезать", дворами попёрся?" — Сеня заканчивал мысль уже на бегу. Расстёгнутая ветровка надувалась парусом на спине и, казалось, жутко замедляла движение. Сеня на бегу сорвал её с одной руки, позволив повиснуть на локте другой.

— Эй, ты чо? Я не поэл, чё ты, э? Забурел, да?

Сеня уже заворачивал за угол, почти выскочил на людную улицу, когда в затылке вдруг вспыхнула чёрная звезда боли. Лицо уткнулось во что-то мягкое, спину окатило жаром.

"Взорвалось что-то, что ли?" — на этой мысли сознание угасло.

* * *

Мягкая травка, жаркое летнее солнышко, неразборчивый гул голосов, пыль. Что?! Какая еще травка, в середине апреля посреди города?! Это что, так долбануло, что глюки пошли? Сеня тихонько застонал. И тут же резко замер, услышав:

— Ну я же говорила, дядька Василий! Плохо человеку! А ты "мало ли кто, мало ли что...", — произнёс девичий голос, слегка хрипловатый не то от природы, не то от жары.

— И сейчас скажу. Одет непонятно, стрижку такую в районе не делают. Вещей при себе, считай, нету — вон, валяется что-то на шлейке, не то бритвенные принадлежности, не то дамская сумочка, — прозвучало с другой стороны на октаву ниже.

— Мало ли — выскочил человек из дому, в чём был. Ещё и контузить могло. А в сумочке, скажем, документы.

Сеня счёл за лучшее прийти в себя окончательно. Пока незнакомые глюки не стали потрошить его борсетку. У него возникло ощущение, что это может оказаться и не совсем бред. Головная боль пока не давала хорошенько сосредоточится, но почему-то мысль о реальности происходящего была неприятнее, чем мысль о бреде. В борсетке-то и было немногое. А вы много вещей берёте с собой, отправляясь на пару часиков в компьютерный клуб? Ключи от квартиры и подъезда, немного денег, телефон, паспорт, дежурная флешка. Зажигалка-"форсунка" с фонариком и чем-то, изображающим ножик. Вот и всё. Но почему-то до дрожи не хотелось, чтоб кто-то туда залез.

Пока Сеня прокручивал всё это в голове и пытался сесть, более низкий голос успел произнести:

— А вот документики были бы кстати. Вдруг это немецкий шпион? Вон, штаны какие чудные, да и обувка странная.

— Нет там документов, — просипел Сеня. — Так, из личных вещей кое-что.

Сеня пытался сообразить, причём тут немцы и откуда вокруг лето?

— Ой, голова... Как приложили-то, сволочи... Какое число сегодня?

— Какое-какое... Хреновое. ... июля, год, если интересно, всё ещё тот же, сорок первый, — выдал тираду, сбивающую с ног не хуже, чем бита гопников, дядька Василий. Ну, скорее всего, его звали именно так, поскольку рядом был только он и ещё девушка, к которой это имя ну совсем никак не подходило.

— Вредный ты, дядька Василий! Видишь — человека побили, ещё и пограбили, наверное. А ты издеваешься. Вон, говорили же — эшелон немцы разбомбили, а там вагон был, в котором уголовников везли. Они и разбежались.

— Ишь ты, быстрая какая. Уже сама всё и объяснила за всех. Ладно, нету документов — давай так знакомиться. Василий Никифорович я, или дядька Василь, как все зовут.

— Рая.

— Арсений, Сеня для простоты.

— У меня "рая" тоже для простоты. А так — Рахиль. Мама так назвала, в честь бабушки. Папа в Первой Конной служил, когда они встретились — после того, как мама из дому сбежала. У меня и волосы — в папу, каштановые, а не чёрные, как у мамы...

Под простодушное щебетание спутницы Сеня приходил в себя. Книг про "попаданцев" в последнее время попадалось немало, термин "Перенос" был знаком. Другое дело, принять это не как забавную историю на бумажке, а как окружающую реальность. Или всё же бред? Дураком Сеня, несмотря ни на что, не был, да и опыт других попаданцев учитывал. Если вокруг — бред, как себя вести — неважно, а вот если нет... Короче, для здоровья полезнее считать всё вокруг реальностью. Тяжёлой и страшной — но реальностью. Потому — борсетку никому не показывать, про себя не рассказывать. И думать, думать, думать! Как выжить и как вернуться.

Сеня напряжённо думал, отвечая с паузами — благо, добротно ушибленная голова давала такое право. Одежда странная — был на сборах, это часть новой формы, подробнее рассказать не могу. В сумочке, точнее — в несессере, материалы со сборов. Сеня решил, что, судя по рассказам о царившей в эти времена вокруг секретности — должно прокатить. По крайней мере — до ближайшего сотрудника НКВД, который сочтёт, что у него достаточно полномочий. А тогда... Одного паспорта с эдаким-то гербом на обложке уже хватит на Сибирь, был уверен Сеня. Он благодарил сам себя за то, что не имел привычки носить наручные часы. А зачем? Время на мобильнике можно посмотреть, зато браслет часов манжету рубашки не рвёт. А были бы часики — например, как у соседа Сашки, дайверские, электронные, с кучей функций и водонепроницаемостью до двухсот метров — объяснялся бы сейчас с окружающими.

А окружающих было немало. Не только Василий с Раей, это Сене так показалось вначале. Да, около него рядом стояли эти двое, а вот метрах в десяти от полянки, на дороге... На дороге людей было много. Проще сказать — текла через рощу людская река. В основном — женщины, дети, старики. Мужчин молодых очень мало, в возрасте — побольше, но всё равно, несоразмерно мало. Беженцы. Уставшие, запыленные люди, с какими-то узлами, вещами. Кто-то с тележками, единицы — на подводах, а большинство — просто пешком. С такими же уставшими и от того неестественно притихшими детьми. Как в фильмах — только тусклее, непригляднее. В фильмах не было удушающей пыли, гудящих вокруг насекомых и тяжёлого запаха сотен людей, которые по нескольку дней подряд часто не имели достаточно воды для питья, не то, что для стирки.

Рая и Василь на общем фоне выглядели ещё весьма свежими. Как выяснилось, они присоединились к потоку беженцев только вчера, причём переночевали у свояченицы Василия Никифоровича.

Сеня решил пока идти со всеми, а вот что делать дальше? Он грустно усмехнулся про себя. "Типовой герой-попаданец" уже бы спросил, где в последний раз видели Гудериана и помчался останавливать вермахт. Сеня не рвался в герои и не верил в возможность изменить историю вообще. Что было — то было, а чего не было — того и не было, и всё тут. Более того, парень подумывал о том, как бы отстать от беженцев. В Союзе липовое плоскостопие вряд ли помогло бы избежать призыва, даже если бы удалось как-то легализоваться и получить местные документы. С точки зрения Сени, отсидеться на немецкой территории было бы проще — немцы мобилизации русских в армию не проводили. Угона на работы в Германию он тоже не очень боялся, считая "ужасы рабства" по большей части достижениями пропаганды. Более того, начал возникать план попасть на работы ближе к лету 44-го, а затем остаться на Западе. Конечно, в том случае, если не удастся вернуться домой...

В размышления Сени вклинился новый звук. Ноющий гул с неба. Покрутив головой, он обнаружил источник звука — пару неспешно плывущих по небу самолётов. Вслед за ним головы к самолётам повернули и остальные, после чего колонна беженцев с криками "Воздух!" стала разбегаться прочь от дороги, стремясь к зарослям каких-то кустов слева от просёлка.

Остроносый самолёт, полого пикируя, выравнивался вдоль дороги. "Сейчас он увидит, что войск в колонне нет, и полетит дальше. Что ему, делать больше нечего, или боеприпасы девать некуда? Немцы — они хозяйственные, просто так патроны жечь не станут. Патроны денег стоят".

Размышления Арсения прервал дробный стрёкот. Фонтанчики пыли прошли тройной строкой через дорогу, немного наискось. В крики страха вплелись новые ноты — крики боли и агонии. Сеня стоял столбом, испуганный, ошарашенный, растерянный. Ведомый первого "мессершмитта" также прошёлся огнём по колонне беженцев. Не то лётчикам не нашлось достойной цели, а топливо заканчивалось, не то они получили приказ на "миссию устрашения". Или им просто было скучно.

Так или иначе, стервятники зашли на новый круг. На этот раз ведущий сбросил две пятидесятикилограммовые бомбы, разбивая брошенные на дороге повозки, скарб и поражая людей, пытавшихся спрятаться около дороги. Грохот взрывов и ударная волна словно разбудили Сеню. Он с диким криком, не помня себя, помчался прочь, по полю, к кустам, к укрытию...

В себя пришёл минут через десять после окончания бомбёжки. Да и какая там, по большому счёту, была бомбёжка? Пара истребителей разгрузилась по дороге домой, всего-то. Собственно, к тому моменту, как Сеня добежал до кустов, "мессеры" заканчивали последний заход на цель. Уже на обратном курсе они дали по короткой очереди в сторону зарослей, где укрылась часть беженцев.

Самолёты скрылись в небе, когда на дорогу начали выбираться люди. Послышались плач, причитания, крики. Всё ещё в ступоре — слишком происходящее было в духе "коммунистической пропаганды" и слишком далеко от облика "рыцарей неба" в мемуарах ветеранов люфтваффе — Сеня выбрался к дороге.

— Вот он, найдёныш твой, — голос дядьки Василия показался вдруг не просто знакомым, а прямо таки родным. — Что, первый раз под бомбёжкой? Столбом, гляжу, замер. Испугался? Ничего страшного, бывает. Когда в ту германскую первый раз под артобстрел попали — больше половины взвода потом портки меняли.

— Ой! — Рая вцепилась в рукав Сени, — страх какой!

Прямо перед ними лежал окровавленный ботинок с торчащим из него обломком кости. Кто-то попал под прямое попадание бомбы. На дороге там и тут виднелись тела, около некоторых виднелись родня или знакомые, возле некоторых — никого.

— Похоронить бы, — сказал Василий Никифорович. — Помощников подыскать надо.

— Сначала раненых перевязать! — вмешалась всё ещё бледная Рая. — Им помощь нужнее!

— Ну, это само собой.

Через час, после страшной, неприятной, но необходимой работы на месте одной из воронок возник холмик братской могилы. Сколько человек осталось там лежать, сказать было трудно — хватало и фрагментов тел, попадалась и просто окровавленная одежда, а где её хозяева — неведомо. Сошлись на мнении, что похоронено 24 человека. Сеня всё это время чувствовал себя как персонаж какой-то игры. Шок не желал отпускать, всё окружающее воспринималось, как сквозь толстую мутную плёнку. Или как с экрана телевизора. Может, эта отстранённость и помогла работать внешне почти спокойно, а не бегать каждые пять минут в кусты, выворачиваясь наизнанку желудочным соком и желчью? Как бы то ни было, а несколько удивлённо-уважительных взглядов от дядьки Василия, ветерана Первой Мировой, Сеня заработал.

— Две семьи — полностью. Вот вы, молодые, в техникумах учитесь, скажите — что за люди такие, на баб да детишек бомбы кидать?!

— Обыкновенные фашисты, — ответил Сеня слегка изменённым названием ранее виденного пару раз урывками фильма.

Пока трое попутчиков с полудюжиной добровольных помощников занимались оказанием помощи раненым и похоронами, колонна беженцев продолжала течь мимо них дальше, на восток. Люди обходили разбитый и разбросанный скарб, крестились на тела, сложенные у обочины. Или просто внешне равнодушно косились на них и шли дальше — в основном те, кто были в пути не первый день. Но последние минут десять людской поток резко ослаб и, наконец, прекратился вовсе. Немного отупевшие от жары и страшной работы, люди не обратили должного внимания на эту деталь. Тем более, что дядька Василь завёл разговор "по существу".