Уборка

Арсений осмотрелся на позиции. Заботливо начищенный танковый "дегтярь" подготовлен к стрельбе. Три запасных толстых диска, на шестьдесят три патрона каждый, хоть Арсений и не рассчитывал истратить весь запас. Взрыв-машинка, провода для которой пока что воткнуты в землю. На самый крайний случай — две "лимонки" и штык-нож. До подхода колонны эсэсовцев оставалось ещё не менее пятнадцати минут. Парень в форме рядового РККА отряхнул колени, присел на край стрелковой ячейки. Он был одет во всё чистое. Обмундирование не выглядело новым, но не было и заношенным. Поправив маскировку на бруствере, Арсений вынул из кармана галифе пачку "Беломорканал". Вытащил папиросу, привычно заломил мундштук, закурил и прищурился на июльское солнышко. Яркое, горячее, так характерное для описаний лета 1941 года. Было время покурить, подумать. Пока ещё было. Или — уже было?

* * *

Сеня был "нормальный пацан", "хороший мальчик" или "прогрессивно мыслящий молодой человек" лет девятнадцати — в зависимости от точки зрения окружающих. Конечно, были и другие окружающие, особенно в сети, в том числе — на "Самиздате". Сеня повадился ходить туда какое-то время назад, читать про "попаданцев" и высказывать своё просвещённое мнение. Те, другие, подчас обзывались либерастом, троллем и, самое обидное, — "школотой"! Его, студента Европейского Гуманитарного Колледжа имени ..., обзывать "школотой" и "ПТУшником"! Обидно, правда? Ну, высказал он своё мнение по поводу тактики танковых засад одному такому. Кто ж знал, что тот — танкист, да ещё и в "горячих точках" побывал! Разве он, Сеня, обязан у каждого, кто комментарии оставляет, профиль смотреть и биографию изучать? Тем более что его мнение тоже было не просто так придумано — он читал мемуары не кого-то, а самого Моделя! Ну, ещё их творчески переосмыслил немножко...

День с самого утра не очень задался. Любимые джинсы не высохли, другие — так и лежали в кучке "на стирку". Надевать брюки со стрелками не хотелось, точнее, не хотелось утюжить, наводя те самые "стрелки". Попробовал надеть так, глянул в зеркало — бомж. Даже золотая серёжка в левом ухе не спасает положения. Пришлось надевать купленные отцом для поездок в лес штаны защитного цвета с множеством карманов. Их Сеня не любил, как и всё, что напоминало об армии, хотя бы цветом. Потому что всё, связанное с армией, напоминало о прошлогодней эпопее с военкоматом. К штанам как-то логично наделись зелёная байка с надписью "Миру — мир" и "кислотная" салатовая ветровка — апрель стоял достаточно тёплый. Чёрно-зелёные кроссовки на ноги и можно бежать.

Тут недалеко открылся новый компьютерный клуб. Можно будет войти под новым айпи на страничку, где его недавно забанили и посмотреть, что там и как. Вот же, наследнички гебни — не могут возразить по существу, так тут же банят. Всего-то вступился за мысль, что вся партизанщина в войну была ошибкой. Злили немцев, вот и получили в ответ карательные экспедиции. Вон, французы никакой "всенародной борьбой" не маялись — и всё культурно, по-европейски. Единственный случай за всю войну, когда деревню сожгли, и то непонятно, кто именно и за что.

"План Барбаросса" припомнили, пресловутый абзац об уничтожении 75% населения. Ага, нашли план только в 1945, причём кто нашёл? НКВД нашёл. И абзац этот — на страничке из серединки, без грифов, подписей и прочего. Кто знает, может, не нашли, а сами и напечатали, на трофейной машинке?

Потом один из дружков хозяина странички вспомнил про деревню З., которую немцы ещё в июле 41-го уничтожили, в самом начале. Спросил, тут-то кто и чем разозлить успел? Только Сеня отправил ответ, что вон, на форуме "Леонбург", где тоже неглупые люди сидят, писали, что эту деревню сами красные уничтожили, при отступлении, а на немцев свалили — тут его и забанили. Видимо, не нашли, что ответить.

Ну вот, в пачке "лёгкого" "Парламента" лежит последняя сигарета, и та — ломаная. Значит, придётся новую пачку покупать, а до того — идти к киоску, в другую сторону от клуба. Возле клуба тоже купить можно, в магазине — но там дороже, а денег не много. Стипендию в "престижном Колледже" не платят, частная организация. Хорошо хоть, с этого семестра на бесплатное перевели, за "правильные" поведение и работы по политологии.

— Слышь, пацан, закурить есть? — раздалось вдруг сзади.

"Мляааааа... Ну вот зачем я решил "уголок срезать", дворами попёрся?" — Сеня заканчивал мысль уже на бегу. Расстёгнутая ветровка надувалась парусом на спине и, казалось, жутко замедляла движение. Сеня на бегу сорвал её с одной руки, позволив повиснуть на локте другой.

— Эй, ты чо? Я не поэл, чё ты, э? Забурел, да?

Сеня уже заворачивал за угол, почти выскочил на людную улицу, когда в затылке вдруг вспыхнула чёрная звезда боли. Лицо уткнулось во что-то мягкое, спину окатило жаром.

"Взорвалось что-то, что ли?" — на этой мысли сознание угасло.

* * *

Мягкая травка, жаркое летнее солнышко, неразборчивый гул голосов, пыль. Что?! Какая еще травка, в середине апреля посреди города?! Это что, так долбануло, что глюки пошли? Сеня тихонько застонал. И тут же резко замер, услышав:

— Ну я же говорила, дядька Василий! Плохо человеку! А ты "мало ли кто, мало ли что...", — произнёс девичий голос, слегка хрипловатый не то от природы, не то от жары.

— И сейчас скажу. Одет непонятно, стрижку такую в районе не делают. Вещей при себе, считай, нету — вон, валяется что-то на шлейке, не то бритвенные принадлежности, не то дамская сумочка, — прозвучало с другой стороны на октаву ниже.

— Мало ли — выскочил человек из дому, в чём был. Ещё и контузить могло. А в сумочке, скажем, документы.

Сеня счёл за лучшее прийти в себя окончательно. Пока незнакомые глюки не стали потрошить его борсетку. У него возникло ощущение, что это может оказаться и не совсем бред. Головная боль пока не давала хорошенько сосредоточится, но почему-то мысль о реальности происходящего была неприятнее, чем мысль о бреде. В борсетке-то и было немногое. А вы много вещей берёте с собой, отправляясь на пару часиков в компьютерный клуб? Ключи от квартиры и подъезда, немного денег, телефон, паспорт, дежурная флешка. Зажигалка-"форсунка" с фонариком и чем-то, изображающим ножик. Вот и всё. Но почему-то до дрожи не хотелось, чтоб кто-то туда залез.

Пока Сеня прокручивал всё это в голове и пытался сесть, более низкий голос успел произнести:

— А вот документики были бы кстати. Вдруг это немецкий шпион? Вон, штаны какие чудные, да и обувка странная.

— Нет там документов, — просипел Сеня. — Так, из личных вещей кое-что.

Сеня пытался сообразить, причём тут немцы и откуда вокруг лето?

— Ой, голова... Как приложили-то, сволочи... Какое число сегодня?

— Какое-какое... Хреновое. ... июля, год, если интересно, всё ещё тот же, сорок первый, — выдал тираду, сбивающую с ног не хуже, чем бита гопников, дядька Василий. Ну, скорее всего, его звали именно так, поскольку рядом был только он и ещё девушка, к которой это имя ну совсем никак не подходило.

— Вредный ты, дядька Василий! Видишь — человека побили, ещё и пограбили, наверное. А ты издеваешься. Вон, говорили же — эшелон немцы разбомбили, а там вагон был, в котором уголовников везли. Они и разбежались.

— Ишь ты, быстрая какая. Уже сама всё и объяснила за всех. Ладно, нету документов — давай так знакомиться. Василий Никифорович я, или дядька Василь, как все зовут.

— Рая.

— Арсений, Сеня для простоты.

— У меня "рая" тоже для простоты. А так — Рахиль. Мама так назвала, в честь бабушки. Папа в Первой Конной служил, когда они встретились — после того, как мама из дому сбежала. У меня и волосы — в папу, каштановые, а не чёрные, как у мамы...

Под простодушное щебетание спутницы Сеня приходил в себя. Книг про "попаданцев" в последнее время попадалось немало, термин "Перенос" был знаком. Другое дело, принять это не как забавную историю на бумажке, а как окружающую реальность. Или всё же бред? Дураком Сеня, несмотря ни на что, не был, да и опыт других попаданцев учитывал. Если вокруг — бред, как себя вести — неважно, а вот если нет... Короче, для здоровья полезнее считать всё вокруг реальностью. Тяжёлой и страшной — но реальностью. Потому — борсетку никому не показывать, про себя не рассказывать. И думать, думать, думать! Как выжить и как вернуться.

Сеня напряжённо думал, отвечая с паузами — благо, добротно ушибленная голова давала такое право. Одежда странная — был на сборах, это часть новой формы, подробнее рассказать не могу. В сумочке, точнее — в несессере, материалы со сборов. Сеня решил, что, судя по рассказам о царившей в эти времена вокруг секретности — должно прокатить. По крайней мере — до ближайшего сотрудника НКВД, который сочтёт, что у него достаточно полномочий. А тогда... Одного паспорта с эдаким-то гербом на обложке уже хватит на Сибирь, был уверен Сеня. Он благодарил сам себя за то, что не имел привычки носить наручные часы. А зачем? Время на мобильнике можно посмотреть, зато браслет часов манжету рубашки не рвёт. А были бы часики — например, как у соседа Сашки, дайверские, электронные, с кучей функций и водонепроницаемостью до двухсот метров — объяснялся бы сейчас с окружающими.

А окружающих было немало. Не только Василий с Раей, это Сене так показалось вначале. Да, около него рядом стояли эти двое, а вот метрах в десяти от полянки, на дороге... На дороге людей было много. Проще сказать — текла через рощу людская река. В основном — женщины, дети, старики. Мужчин молодых очень мало, в возрасте — побольше, но всё равно, несоразмерно мало. Беженцы. Уставшие, запыленные люди, с какими-то узлами, вещами. Кто-то с тележками, единицы — на подводах, а большинство — просто пешком. С такими же уставшими и от того неестественно притихшими детьми. Как в фильмах — только тусклее, непригляднее. В фильмах не было удушающей пыли, гудящих вокруг насекомых и тяжёлого запаха сотен людей, которые по нескольку дней подряд часто не имели достаточно воды для питья, не то, что для стирки.

Рая и Василь на общем фоне выглядели ещё весьма свежими. Как выяснилось, они присоединились к потоку беженцев только вчера, причём переночевали у свояченицы Василия Никифоровича.

Сеня решил пока идти со всеми, а вот что делать дальше? Он грустно усмехнулся про себя. "Типовой герой-попаданец" уже бы спросил, где в последний раз видели Гудериана и помчался останавливать вермахт. Сеня не рвался в герои и не верил в возможность изменить историю вообще. Что было — то было, а чего не было — того и не было, и всё тут. Более того, парень подумывал о том, как бы отстать от беженцев. В Союзе липовое плоскостопие вряд ли помогло бы избежать призыва, даже если бы удалось как-то легализоваться и получить местные документы. С точки зрения Сени, отсидеться на немецкой территории было бы проще — немцы мобилизации русских в армию не проводили. Угона на работы в Германию он тоже не очень боялся, считая "ужасы рабства" по большей части достижениями пропаганды. Более того, начал возникать план попасть на работы ближе к лету 44-го, а затем остаться на Западе. Конечно, в том случае, если не удастся вернуться домой...

В размышления Сени вклинился новый звук. Ноющий гул с неба. Покрутив головой, он обнаружил источник звука — пару неспешно плывущих по небу самолётов. Вслед за ним головы к самолётам повернули и остальные, после чего колонна беженцев с криками "Воздух!" стала разбегаться прочь от дороги, стремясь к зарослям каких-то кустов слева от просёлка.

Остроносый самолёт, полого пикируя, выравнивался вдоль дороги. "Сейчас он увидит, что войск в колонне нет, и полетит дальше. Что ему, делать больше нечего, или боеприпасы девать некуда? Немцы — они хозяйственные, просто так патроны жечь не станут. Патроны денег стоят".

Размышления Арсения прервал дробный стрёкот. Фонтанчики пыли прошли тройной строкой через дорогу, немного наискось. В крики страха вплелись новые ноты — крики боли и агонии. Сеня стоял столбом, испуганный, ошарашенный, растерянный. Ведомый первого "мессершмитта" также прошёлся огнём по колонне беженцев. Не то лётчикам не нашлось достойной цели, а топливо заканчивалось, не то они получили приказ на "миссию устрашения". Или им просто было скучно.

Так или иначе, стервятники зашли на новый круг. На этот раз ведущий сбросил две пятидесятикилограммовые бомбы, разбивая брошенные на дороге повозки, скарб и поражая людей, пытавшихся спрятаться около дороги. Грохот взрывов и ударная волна словно разбудили Сеню. Он с диким криком, не помня себя, помчался прочь, по полю, к кустам, к укрытию...

В себя пришёл минут через десять после окончания бомбёжки. Да и какая там, по большому счёту, была бомбёжка? Пара истребителей разгрузилась по дороге домой, всего-то. Собственно, к тому моменту, как Сеня добежал до кустов, "мессеры" заканчивали последний заход на цель. Уже на обратном курсе они дали по короткой очереди в сторону зарослей, где укрылась часть беженцев.

Самолёты скрылись в небе, когда на дорогу начали выбираться люди. Послышались плач, причитания, крики. Всё ещё в ступоре — слишком происходящее было в духе "коммунистической пропаганды" и слишком далеко от облика "рыцарей неба" в мемуарах ветеранов люфтваффе — Сеня выбрался к дороге.

— Вот он, найдёныш твой, — голос дядьки Василия показался вдруг не просто знакомым, а прямо таки родным. — Что, первый раз под бомбёжкой? Столбом, гляжу, замер. Испугался? Ничего страшного, бывает. Когда в ту германскую первый раз под артобстрел попали — больше половины взвода потом портки меняли.

— Ой! — Рая вцепилась в рукав Сени, — страх какой!

Прямо перед ними лежал окровавленный ботинок с торчащим из него обломком кости. Кто-то попал под прямое попадание бомбы. На дороге там и тут виднелись тела, около некоторых виднелись родня или знакомые, возле некоторых — никого.

— Похоронить бы, — сказал Василий Никифорович. — Помощников подыскать надо.

— Сначала раненых перевязать! — вмешалась всё ещё бледная Рая. — Им помощь нужнее!

— Ну, это само собой.

Через час, после страшной, неприятной, но необходимой работы на месте одной из воронок возник холмик братской могилы. Сколько человек осталось там лежать, сказать было трудно — хватало и фрагментов тел, попадалась и просто окровавленная одежда, а где её хозяева — неведомо. Сошлись на мнении, что похоронено 24 человека. Сеня всё это время чувствовал себя как персонаж какой-то игры. Шок не желал отпускать, всё окружающее воспринималось, как сквозь толстую мутную плёнку. Или как с экрана телевизора. Может, эта отстранённость и помогла работать внешне почти спокойно, а не бегать каждые пять минут в кусты, выворачиваясь наизнанку желудочным соком и желчью? Как бы то ни было, а несколько удивлённо-уважительных взглядов от дядьки Василия, ветерана Первой Мировой, Сеня заработал.

— Две семьи — полностью. Вот вы, молодые, в техникумах учитесь, скажите — что за люди такие, на баб да детишек бомбы кидать?!

— Обыкновенные фашисты, — ответил Сеня слегка изменённым названием ранее виденного пару раз урывками фильма.

Пока трое попутчиков с полудюжиной добровольных помощников занимались оказанием помощи раненым и похоронами, колонна беженцев продолжала течь мимо них дальше, на восток. Люди обходили разбитый и разбросанный скарб, крестились на тела, сложенные у обочины. Или просто внешне равнодушно косились на них и шли дальше — в основном те, кто были в пути не первый день. Но последние минут десять людской поток резко ослаб и, наконец, прекратился вовсе. Немного отупевшие от жары и страшной работы, люди не обратили должного внимания на эту деталь. Тем более, что дядька Василь завёл разговор "по существу".

— Вот жизнь пошла! Каждый день похороны, и всё — без поминок. Вчера лётчиков хоронили. Бомбардировщик, ТБ-3 шёл один, дымил сильно. Потом два немца прилетели. Наши сразу почти выпрыгивать стали, так германцы их в воздухе постреляли и дальше полетели. Самолёт на лес рухнул, а лётчиков мы подобрали. Выкопали могилку, не так, чтоб на виду, но место приметное. Вы, на всякий случай, запоминайте, чтоб потом перехоронить по-человечески. Верст с дюжину с гаком отсюда — деревня есть. Точнее, была деревня — теперь посёлок Дружба, понимаешь. Вот, версты три не доходя, если отсюда смотреть, слева от дороги валун здоровенный лежит. От него сто шагов к югу — как раз полдень был, по Солнцу смотрел, — полянка. На ней и схоронили. Оторвали кусок жестянки от самолёта, на дно постелили, сложили лётчиков. Брезентом от того же самолёта накрыли и засыпали. У того, что слева положили, пулей германской ногу-то раздробило, почитай, на одних штанах и держалась, прости Господи...

Мужчины закурили. И Сеня угостился папироской дядьки Василя. Он смутно помнил, что папиросы считались шиком, сигарет считай, что и не было, на селе во всяком случае. Но по сравнению с привычным куревом, местный "эксклюзив" брал за душу так, что она чуть наизнанку не выворачивалась. Парень с ужасом думал о грядущем переходе на самосад и всерьёз собирался бросить курить. Но, например, после похорон и особенно — во время их, горлодёр дядьки Василя казался мягким и нежным — по сравнению с тем наждаком, который стоял в горле. Спросить, откуда у сельского жителя запас папирос Сеня стеснялся. Да и говор был у дядьки уж больно литературный, хоть иногда и проскальзывали просторечные выражения. Как будто два разных человека говорят.

Но Сене было не до психологических изысканий в биографии случайного попутчика. Тем более, что разговаривать с Раей-Рахилью было куда как приятнее и интереснее. Не только из-за того, что девушкой она была весьма привлекательной, с пышной гривой каштановых волос, стянутых в косу толщиной в руку. Но и из-за того, что девушка выбалтывала массу мелких бытовых деталей и тонкостей местного житья. Сеня, в предвидении будущей легализации, впитывал эти данные, как памперс жидкость. "Как губка" звучит приятнее, но из губки впитанное так же легко и вытекает, а вот из этого предмета гигиены...

За разговором прозевали опасность. Треск мотоциклетных моторов за спиной раздался, казалось, внезапно и сразу метрах в пятидесяти. Как назло, вокруг — чистое поле, причём не какая-нибудь кукуруза или подсолнечник, а колхозный сенокос. Скошенный луг с аккуратными грядками неубранной травы.

— Только не бежать! — крикнул Сеня спутникам, — а то в спину постреляют, и всё! Так ещё есть шанс, что допросят и отпустят.

Так и случилось. Немцы подъехали, криком "Хальт!" остановили группу. Под дулом пулемёта в коляске одного из мотоциклов провели беглый осмотр, и даже обыск. Причём "обыскивали", в основном, одну лишь Раю. Может, этот обыск перешёл бы во что-то ещё более неприятное, но тут уж врасплох застали излишне увлекшихся мотоциклистов. Подъехала легковушка, из неё вышел офицер, отругал солдат за "полную утрату бдительности в боевой обстановке" и приказал отправлять пленников в общую колонну, для сортировки.

Сеня, который учил немецкий с первого класса "престижной" школы (и тихо ненавидел с того самого первого класса) внимательно вслушивался в разговор. При этом старался не показывать виду, что он понимает практически всё. Однако старался, похоже, плохо. Потому как, не успел офицер отъехать, Василий Никифорович спросил тихонько:

— Что он этим охальникам сказал?

— Чтобы не распускались на боевом патрулировании. Приказал направить нас в общую колонну пойманных беженцев, для сортировки.

— А ты, вижу, хорошо на их языке понимаешь? Я так кроме некоторых матюков ничего почти и не разобрал.

— Учили...

Дядька, видимо, сопоставив это слово с историей о неких сборах и сильно секретной сумочке, а также с поведением парня при похоронах, только понимающе кивнул головой. Кстати, борсетку Сеня сбросил в придорожную полынь, как только увидел мотоциклы. Потому что иметь беседу касательно мобильника с гестапо он хотел ничуть не больше, чем с НКВД. "Гестапо" он, не вдаваясь в детали, обзывал любого немца из любой спецслужбы, который мог бы заниматься его, Сени, допросом. Только зажигалка осталась в одном из многочисленных карманов брюк. Немцы при первом обыске не нашли её, поскольку всё это мероприятие было лишь поводом поиграть и пощупать прилюдно встречную красотку.

Сеня же ругмя ругал себя за то, что не подбросил борсетку с уликами в могилу к беженцам. "Жаба задавила, да? Жалко стало мобилу выбрасывать? А вот взяли бы тебя за задницу, с этим имуществом! Придурок малолетний!"

Зажигалку Сеня выбрасывать всё же не стал, сочтя полезным предметом и, улучив минутку, воровато сунул в плавки. Никифорович отметил только отсутствие борсетки и заговорщицки подмигнул. Сеня же всю дорогу до привала думал только об одном — как бы случайно не нажалась кнопочка. Потому что иначе будет полный провал конспирации, да ещё и в комплекте с серьёзными ожогами нежных частей тела...

Через полчаса ходу впереди показалась деревня дворов на пятьдесят и за ней — кромка охватывающего населённый пункт по дуге близкого леса. Колонну захваченных беженцев, человек тридцать, провели через деревню и погнали к стоявшим между лесом и домами хозяйственным постройкам. Это была старая, общинная ещё, рига — сарай для сушки снопов, ток и амбар. Между большими зданиями лепилось несколько мелких сараюшек совсем уж непонятного назначения. На току шла ставшая, похоже, рутинной процедура. От пригнанной ранее колонны немцы отделили несколько человек, тычками прикладов отогнали их к торцевой стене амбара и, как-то буднично и обыденно, расстреляли. Командовавший процедурой офицер с брезгливым выражением лица пролаял короткую речь, переводчик повторил по-русски. После этого оставшихся от предыдущей партии пленных разделили на две неравные части. Меньшую часть заперли в риге, большую погнали на уборку трупов. Подошла очередь колонны, в которой был и Сеня.

— Как мне всё это надоело! — бросил офицер переводчику. — Неужели нельзя было подогнать всех этих свиней одним стадом? Теперь пятый раз повторяй одно и то же — по такой-то жаре.

— Да, герр унтерштурмфюрер, это точно. Но что поделать — тяготы службы!

— Ладно, надеюсь, это — последняя партия на сегодня.

К сожалению, Сеня не слышал этого разговора — иначе, пожалуй, повёл бы себя иначе. Но, как говорится по слухам в Одессе, "хорошо быть таким умным раньше, как моя жена потом". Сеня услышал только официальную речь. Причём мог воспринимать её в оригинале, а не в весьма убогом переводе.

— Храбрые немецкие солдаты несут вам освобождение от тирании комиссаров и евреев! Вам не нужно бежать от немецкой власти, которая установит на восточных землях новый порядок. Возвращайтесь к вашим домам и приступайте к работе. Однако немецкие власти нуждаются в вашем содействии. Выдайте нам евреев и коммунистов, если они есть среди вас. Они будут направлены в фильтрационные лагеря для определения их дальнейшей судьбы. Поймите, это в ваших же интересах — как можно быстрее избавится от еврейско-коммунистической заразы!

"И ведь так убедительно врёт, — подумал Сеня, — если бы не видел сцену расстрела — поверил бы, что Раю, в случае чего, в худшем случае в гетто отправят. А теперь — нееет, буду молчать, как красный партизан!"

Подождав минуты три и не дождавшись никакой выраженной реакции стоящего перед ним подобия строя, немец собрался было пройтись вдоль напуганных людей, и самолично "назначить евреями", но ему было уже просто лень. Да и проголодался изрядно, а на офицерской кухне заманчиво доспевала на вертеле над углями тушка реквизированного накануне поросёнка. Запах, казалось, долетал и сюда, что явно было плодом воображения. Поскольку никакой запах против ветра не летает.

Унтерштурмфюрер уже повернулся спиной к пленным, махнув предварительно подчинённым в сторону риги, когда сзади раздался голос:

— Господин офицер!

Голос прозвучал по-немецки, причём с довольно незначительным акцентом. Эсэсовец полуобернулся, приподнятой бровью изобразив намёк на лёгкую заинтересованность. Молодой парень, достаточно высокого роста, протолкался к выходу из строя, продолжая на довольно беглом немецком:

— Извините, Вы не могли бы уделить минутку для разговора?

Минутку уделять не хотелось, ну а вдруг как скажет что-то интересное? Взгляд зацепился за штаны с множеством карманов, чем-то одновременно похожие и на рабочую одежду и на военную форму. Может, это русский диверсант, который решил сдаться в плен? Или технарь, который знает что-то действительно интересное?

— Говори. Но если ты зря потратишь моё время...

— Я недолго. Господин офицер, во-первых, хотел бы заверить Вас в моём искреннем уважении к немецкому порядку и в полной готовности к взаимовыгодному сотрудничеству. А во-вторых, хотелось бы узнать, какая судьба ждёт нас, а точнее — меня, в ближайшем будущем?

"Похоже, пустышка. Обычная интеллигентская тряпка, подвид "студент восторженный". Но, может, хоть какая-то польза от него будет?" — подумал командир взвода эсэсовцев.

— В чём ты видишь возможность сотрудничества? Желаешь вступить в полицию, дабы с оружием в руках помочь доблестному Вермахту? Имеешь важные сведения военного характера? Просто, на худой конец, знаешь о скрывающихся рядом русских солдатах, комиссарах или евреях? Ну?! От той пользы, что ты сможешь принести Великой Германии здесь и сейчас, зависит твоя судьба завтра.

— Господин офицер, я не могу служить в армии! У меня ... эээ..., — Сеня не мог вспомнить, как по-немецки сказать "плоскостопие" и растерялся ещё больше, чем от предложения послужить. — У меня болезнь ног. Но я мог бы работать по специальности, принося пользу...

— Заткнись, придурок! — с прорезавшимся раздражением, но ещё почти беззлобно бросил немец. — Все будут приносить пользу Великой Германии, трудясь на своём месте! Шульц!

— Я, господин унтерштурмфюрер! — вытянулся рядом ротный обершарфюрер.

— Возьмите пару бойцов, и объясните этому обнаглевшему русскому, что отвлекать внимание немецкого офицера можно только в том случае, если имеешь сказать что-то действительно важное. Постарайтесь, всё же не калечить — русский, владеющий немецким языком, всё же может быть достаточно полезен. Если, конечно, выдрессировать его как следует. Так что челюсть ему не сломайте, да и с зубами поаккуратнее — не люблю шепелявых докладов!

Солдатам тоже было жарко, тоже было лень двигаться. И у них тоже, как и у командира, были трофеи, требующие внимания. Поэтому минут пять, пока офицер маячил в зоне видимости, они обрабатывали Сеню достаточно активно. Затем ещё минуты три скорее имитировали активность, на случай, если командир вдруг вернётся. После чего, закинув парня в ригу ко всем остальным, пошли по своим делам.

Для Сени случившееся было ещё одним шоком. Даже не одним, а, как в рекламе шампуня, "два в одном". Во-первых, отношение "носителя высокой европейской культуры" к местным жителям, независимо от их гражданской позиции. Оно уж очень сильно отличалось от представления, сложившегося у Сени за последние пару лет под влиянием общения с обитателями форума "Леонбург". И было неприятно близко к тому, что рисовала официальная история. Во-вторых, сам факт физического насилия по отношению к нему, любимому. Да, случалось получить по шее в подворотне, пару раз неплохо "пощупали печень". Да, в детстве перепадало отцовским ремнём. Но чтобы три мордоворота целенаправленно били ногами! Ногами в тяжёлых солдатских сапогах — это был совершенно новый и очень неприятный опыт. Сене казалось, что избиение продолжалось не меньше часа. Всё это время он, помимо прочего, боялся того, что сработает зажигалка. Ни вытащить, ни выключить её он бы не смог... Потом кто-то из эсэсовцев попал по старой шишке, и картинка окружающего мира поплыла. Стало даже вроде как легче.

Сеня застонал, и опять над ним зазвучали два знакомых голоса. Утренняя ситуация повторялась до боли (вот уж точно — именно до неё, родимой!) знакомым образом. Разве что сейчас болела не только голова, а всё тело. И в голосе Раи было больше сочувствия.

— Что это ты помчался к этому, а? "Герр официр, герр официр..." — передразнил дядька Василь. — Чего подлизывался?

— Да просто спросить хотел, что с нами делать будут. Думал, если мы пленные, так хоть покормят.

— И что, хороший паёк пообещали?

— Дядька Василь! Ну что ты опять привязался? Сам не видишь, что ли?

— Да ладно, Рая. Всё нормально, я его понимаю, — сказал Сеня. И продолжил, обращаясь к вредному дядьке:

— Это я спросить не успел. Тот только сказал, что судьба будет зависеть от пользы, что каждый сможет принести Великому Рейху. И опять прилип, как банный лист, где у нас евреи да комиссары. Да, ещё про прячущихся солдат спрашивал.

— Кому великому? — раздался голос из глубины сарая. — У них же вроде как Гитлер главный, парторг на политинформации говорил. Или власть поменялась?

— Нет, "райх" — это по-немецки вроде как Империя.

— Аааа... Тогда ясно. Только всё одно не понятно — вроде как говорили, там у них рабочая партия у власти, а они про империю.

— Слушай, отцепись от человека! — вмешалась девушка. — Не видишь, в каком он состоянии? Давай я по тебе ногами похожу, а потом заставлю политинформацию читать?!

— Да я что, я ничего... Я и так-то выступать не умею, а уж если по голове настучать, да ливер отбить...

Сеня лежал на полу и думал. Надо же, какой насыщенный денёк выдался! Вышел из дому в 11 утра, здесь очнулся в десять утра же (по словам дядьки Василя). В полдень занимался похоронами, в два часа дня уже в плен попал, в три часа — лежит тут на полу, уставший, голодный, избитый. С разбитой, вопреки "совету" немецкого офицера, губой и гораздо сильнее разбитым мировоззрением. Так многое из воспринятого в последние пару лет оказалось не соответствующим происходящему вокруг! Что это — всё, во что он поверил со всем юношеским максимализмом — враньё? А то, что он стал считать враньём — оказалось правдой? Или всё то, что он видит вокруг и ощущает на себе — дикое стечение обстоятельств, совпадение частных случаев и эксцессов исполнителя? Но не слишком ли много совпадений для одного дня и одного свидетеля?!

— Ничего, не бойся. Завтра нас проверят и отпустят. У меня тут, в З., свояк живёт. У него себя в порядок приведём и подумаем, как дальше жить.

У Сени потемнело в глазах. То самое название! Неужели это та самая деревня, одна из первых, уничтоженных немцами? Название совпадает, так таких названий — только по области десяток. Дата? А какая там была дата? Вспомнить бы... Или не та?! Страх подсказывал — лучше считать, что и деревня — та, и дата — сегодня и что-то срочно делать! Если ошибаешься — не так страшно, как если поверишь в относительную безопасность и... А как действовать? Понятно — надо побег устраивать, только как? Как людей убедить в неслыханном ранее?! "Здравствуйте, я из будущего и точно знаю"? Ну-ну, решат, что головой сильнее, чем надо, ударился. Если бы не выбросил паспорт и мобильный... А что толку? Ещё попробуй, докажи, что ты не какой-нибудь английский шпион и что всё это — не секретная техника. Специалисту по связи, да в его же мастерской доказал бы, и довольно быстро, а вот втолковать про "технологический уровень" и "культуру производства" здешним крестьянам, да так, чтобы быстро и чтобы поверили? Не смешно... Сеня сидел, прислонившись головой к щелястой стене. Гул голосов изнутри риги мешался с голосами снаружи.

— Сеня, что с тобой? Плохо стало, да?

— Тише, не видишь — немцев слушает, не шуми!

Точно! Вот оно, решение! Сделать вид, что подслушал из разговора, благо, соседи по сараю немецкого не знают, или почти не знают. Надо только складно составить "подслушанный" разговор. Пусть только эти двое подольше обсуждают, даст некая Лизхен некоему хромому Дитриху в связи с оттоком мужчин из городка или нет.

— Короче, слушайте. Немцы набрали какое-то "вспомогательное подразделение" на оккупированных землях. Из всяких предателей. Сами им не доверяют, поэтому решили устроить проверку — повязать тех кровью. Для этого собираются уничтожить всю деревню, ну и нас за компанию. Эти обсуждали, что выберет их командир — расстрелять, чтоб каждый проверяемый лично прошёл проверку, или согнать всех в сарай и спалить, чтобы на патроны не тратиться.

— Да быть не может! — охнул кто-то. — Ты, головой ударенный, ничего не перепутал?

Взвился гул голосов: испуганных, недоверчивых, уточняющих и просто причитающих. Неведомо, куда дошёл бы разговор, но тут раздался стук, ворота приоткрылись, и внутрь проскользнул какой-то мужичонка в сопровождении пяти солдат. Трое остановились около входа, направив стволы на толпу, а двое вслед за проводником шагнули внутрь.

— Вот она, жидовка, спрятаться хотела! — подрагивающий от возбуждения палец ткнулся в сторону Раи, которая как раз начала переплетать свою косу.

Двое солдат схватили девушку и потащили к выходу. Один из них, на секунду бросив рукав опешившей девушки, с короткого замаха ударил прикладом карабина в голову рванувшегося на помощь Василия Никифоровича. Остальные просто отшатнулись под прицелом трёх стволов. Кстати, только сейчас Сеня впервые увидел воочию пресловутый "шмайсер", да и то — только у одного из солдат.

Дверь захлопнулась, Сеня прильнул глазом к щели в стене. До него доносились только обрывки слов доносчика, который говорил громко, почти кричал. Немец отвечал тихо, его реплик слышно не было.

— Да вы не сомневайтесь, ваше благородие, сама доподлинная жидовка! Волос? А волос у ней в батьку пошёл, кстати — комиссар отъявленный! Помните, с шашкой ещё на вашего благородия солдат кинулся, когда жену его, жидовку...

Тут девушка, стоявшая внешне безучастно, рванулась вперёд:

— Ах ты, скотина!...

Офицер сделал пол шага в сторону, вытащил пистолет и, не поднимая ствол, выстрелил от бедра. Пуля ударила девушку куда-то в верхнюю часть живота, прервав на полуслове. Рая согнулась и рухнула на вытоптанную землю, скребя ногой. Волосы рассыпались ковром по земле, скрыв искажённое мукой лицо.

Эсэсовец так же равнодушно убрал оружие в кобуру и, повернувшись боком к умирающей девушке, продолжил отдавать какие-то распоряжения. Чуть отступив назад, он наступил сапогом на ковёр волос Раи и, не замечая этого, продолжал говорить. Сеня не мог оторвать глаз от начищенного сапога, втаптывающего в пыль волнистые, несмотря ни на что, каштановые пряди...

— Вот же сука! — зло прошипел поднявшийся на ноги Никифорович. — Жил у нас в посёлке. Всю жизнь виноватых в своей дури искал. Помещик из батраков выгнал, когда по пьяни стог сена спалил — завистники виноваты. После революции сразу в комбед подался. Так и там только и знал — мстить да конфискованное добро пропивать. Когда его из комбеда турнули — стал доносы писать, что оклеветали его. Потом украл что-то в районе, его посадили. В прошлом году вернуться должен был, а не приехал. Решили, где-то застрял, ну и леший с ним. А оно вот когда всплыло-то!

Дядька Василь зло сплюнул и, повернувшись к людям в сарае, спросил:

— Ну, кто ещё не верит в то, что могут "за просто так застрелить", а?

Скептики изрядно поутихли, началось обсуждение деталей побега. Бежать решили ночью, оторвав пару досок от пола и вылезая по одному в сторону леса. Сеня посветил фонариком, встроенным в зажигалку, чтобы рассмотреть способ крепления досок и ширину щелей. Удивление сидельцев странным устройством пресек дядька Василь, бросив веско только одно слово:

— Спецснаряжение!

Усевшись по местам, все стали ждать темноты. Вдруг Сеня вскочил:

— Тихо!

Люди в сарае, сопоставив странный фонарик, одежду парня и припомнив услышанные ранее слова о "сборах", стали считать его неизвестно кем, но явно разбирающимся в деле. Потому послушались почти беспрекословно. Странный звук стал яснее. Какой-то не то стон, не то вой. Вдруг на монотонном фоне послышались крики по-немецки, пара хлёстких выстрелов.

— Началось! Немцы сгоняют жителей! Темноты ждать не получится, надо или бежать сейчас или помирать без боя.

Быстро решили — мужчины и женщины помассивнее навалятся на ворота, выломают их. После этого все бегут к лесу.

— Помните, толпой не собираться! Рассыпайтесь в ширину, разбегайтесь в разные стороны, а то одной очередью всех накроют! И ещё — кто раненый, ноги сбиты или бежать не может — отвлекаем немцев, надо дать шанс остальным! Если удастся завладеть оружием — отходите к селу, но не за остальными, уводите в сторону! — перебивая друг друга, выдавали последние инструкции Сеня и Василий Никифорович.

Ну вот всё и решилось — менять историю или нет. Или меняй — или гори в сарае заживо, выбор простой. Заодно и проверим, можно изменить историю или нет. Попробуем — и проверим.

Героем себя Сеня никоим образом не считал. Всё, что произошло с ним за день, здорово изменило парня, но не настолько, чтоб идти с голыми руками против вооружённого противника, в надежде завладеть его оружием. Будучи причислен к раненым, в выламывании двери Сеня не участвовал. Когда толпа хлынула в ворота, он оказался в гуще людей. Бахнули пару раз винтовки сторожей, разложивших костерок напротив дверей. Заверещал что-то неразборчивое голос доносчика, погубившего Раю, и пресёкся внезапно. Сеня, ковыляя, бежал к лесу.

Было ли это проявлением неизменяемости истории, или просто невезением, но навстречу волне людей из лесу по дороге выскочили три мотоцикла. Один из них — с коляской. Немцы спешились и открыли огонь, слева и чуть спереди, почти во фланг — классическая пулемётная позиция. Пулемёт и внёс основной вклад в срыв побега. Сеня видел, как летают над выпасом злые осы трассирующих пуль, как падают люди впереди, слева, сзади. Он не увидел и не услышал ту трассирующую пулю, которая погасла, ударив его под левую лопатку. Разворачиваясь от удара вокруг своей оси, он увидел, как падают под перекрёстным огнём последние из бегущих. "Не удалось..." — подумал парень и упал, ощутив слева в груди уже знакомую чёрную звезду. Упал вперёд, не имея сил выставить руки и обдирая лицо об асфальт.

* * *

...Об асфальт. Какой асфальт?!

— Эй, ты чего толкаешься? Откуда вообще выскочил, придурок!

— Может, ему плохо?

— Гы, или слишком хорошо!

Дома! Опять дома! Или — всё это, 41й год, война, кровь, пулемётная пуля в спину — привиделось? Бред от удара по голове? А где тогда гопота? Вообще, где я? И когда я?

Сеня брёл к магазину. Шёл третий день после его возвращения не то из прошлого, не то из бреда. Как выяснилось, он отсутствовал дома ровно сутки. Ветровка пропала. На майке, там, куда попала пуля, было опаленное отверстие, но на теле — никаких следов ранения. Родителям он рассказал почти чистую правду, но не всю. Шёл через двор, напали, ударили по голове. Потом — ничего не помню, пока не упал на тротуар, может быть — из машины выкинули. Где был — не знаю, не помню. Родители терялись в догадках, напрягали участкового уполномоченного, таскали по врачам. Всё было в порядке, кроме нервного срыва и общего утомления. Да появилась седая прядь справа за ухом.

Сегодня мать разрешила сходить в гастроном за кое-какими продуктами. Хотелось выйти на воздух, да и курить хотелось — уши пухли, дома же не разрешали, боялись сотрясения. Подойдя к киоску с куревом, Сеня, неожиданно для самого себя, вместо привычного по прежней жизни "Парламента" спросил:

— Папиросы есть какие-нибудь? "Беломор", например?

Продавец почему-то оглянулся по сторонам и, заговорщицки подмигнув Сене, сказал:

— А как же!

— Давай пачку.

Закурив (парень из киоска казался почему-то удивлённым), Сеня вдруг услышал песню. Играли на гитаре, компания в ношеном камуфляже, стоявшая в глубине двора. Песня была старая, но раньше парень не обращал на неё внимания — нудная, и не потанцуешь. Сейчас же аккорды проигрыша схватили сердце в кулак. А уж слова...

Третий день пошёл без меня —

Я остался там, на войне.

Пуля-дура третьего дня

Молча поселилась во мне...

"А ведь это про меня песня! Я остался там, на войне! Три дня назад, в июле сорок первого. В девятнадцать, но не с четвертью, а с половиной, лет"... Сеня, как завороженный, походил всё ближе к этой компании. Парень, игравший на гитаре, посмотрел в его глаза, что-то увидел там, понятное себе, мазнул взглядом по седой пряди. Кивнул головой, как бы разрешая подойти. Допев, спросил кротко:

— Кавказ?

— Нет, западнее намного, — ответил Сеня, странным образом угадав смысл вопроса. Музыкант на секунду нахмурился, что-то высчитывая про себя, потом, придя к какому-то выводу, протянул:

— Понятно.... Оставил ТАМ кого-то?

— Да...

— Парни...

Слушатели расступились, пропуская молодого человека в свой круг. Он вдруг ощутил в своей руке гранёное стекло. Кто-то сбоку пояснил:

— Годовщина сегодня, по Володьке. Он там остался. Давай за всех, не вернувшихся...

Проглотив огненный комок не то водки, не то чего-то, что не давало дышать, поинтересовался:

— Ребята, а вы кто? Вроде раньше я вас тут не видел?

— Правильно, вон, Рыжий недавно в тот вон дом переехал. Сегодня вроде как и новоселье. А мы — поисковики, клуб.

— Тогда у меня к вам дело есть, — внезапно решился выяснить всё окончательно Арсений. — Есть информация о воинском захоронении, июль 41-го. Километров тридцать от райцентра, около деревни одной. Есть координаты и приметы, надо бы проверить. Экипаж ТБ-3 там лежать должен.

Деревня вдали выглядела совсем не так, как описывал Арсению дядька Василий. И не только деревня. Исчез напрочь лесок из клёнов и осин. Речушка ушла на дно магистральной мелиоративной канавы, заболоченная пойма превратилась в поле. А в скором будущем обещала превратиться в рощу — виднелись ряды посадки примерно пятилетнего возраста. Зато валун там и лежал там, где его бросил ледник. Эдакий якорь к прошлому.

— Вот, от этого камешка — сто шагов к югу.

— Хм... Шаг — это единица расплывчатая. Металлические предметы в захоронении были, не знаешь?

— Должны были быть — медальоны, фляга пробитая. Кусок обшивки от самолёта — на дне могилы.

— Ну, тогда найдём! — повеселел Шура, собирая миноискатель.

Они нашли.

Пять костяков, бережно переложенных в маленькие, как игрушечные, гробики для перезахоронения на поселковом кладбище. Три медальона, из них два — пустые. Только в одном просматривалось какое-то содержимое. Этот медальон командир отряда запаковал отдельно и особенно бережно, для передачи в экспертизу.

Нашли.

Всё, как описывал Сене дядька Василь, Василий Никофорович: пять тел, остатки лётной сумки, проржавевший до состояния прослойки земли другого цвета лист металла под скелетами, даже раздробленная нога у лётчика, лежавшего в могиле слева.

Арсений почувствовал головокружение. Значит, всё, пережитое им — не какой-то замысловатый бред? Но как такое возможно? Надо ещё одна проверка...

— Знаете, если тут всё так совпало с рассказом... Километрах в двадцати западнее должна быть братская могила. Беженцы, жертвы бомбёжки. Двадцать четыре человека, но там, сами понимаете, никаких медальонов нет и быть не может.

— Ничего, главное — найти. Если хоть какой-то намёк будет, эксперты личность установят. Если, конечно, родственники живы, для образца ДНК. И если, конечно, денег на экспертизу найти...

В конце экспедиции Арсений, отбившись от группы поисковиков, заехал в деревню З. Заново отстроенная и заселённая, она не разделила судьбу Хатыни. Эта деревня со времён войны изменилась меньше чем та, возле которой было захоронение советских лётчиков. Количество подворий увеличилось раза в полтора, дворов до семидесяти-восьмидесяти. Правда, сами участки стали значительно больше — не обрезанные по самые стены, а с садами, огородами, цветниками перед многими домами. За счёт этого деревня казалась выросшей вчетверо.

Арсений прошёл по той же дороге, что и в июле 1941-го. Увидел снова кромку леса. Между деревней и лесом стояли, как и прежде, хозяйственные постройки, правда, как показалось молодому человеку, чуть дальше от домов. Подойдя поближе, парень понял, что не показалось. На месте прежнего тока стоял скромный бетонный обелиск с жестяной табличкой. На ней было написано: "Здесь ... июля 1941 года немецко-фашистскими захватчиками были уничтожены группа пленных и местных жителей. Всего ... человек, из них ... детей". Слов о деревне, уничтоженной со всем населением, не было. Арсений не мог вспомнить, до переноса говорилось ли о полном уничтожении всех жителей или только об уничтожении деревни как таковой? Самое главное, что и не проверишь — изменилась история или нет, теперь во всех источниках будет новая версия.

Арсений ещё раз перечитал табличку, тихонько проговаривая вслух цифры.

— Ага, дяденька! — раздался рядом тоненький голосок. — Могло и больше погибнуть. Просто пленные побег устроили, когда немцы сельчан сгоняли. Сами почти все полегли, только несколько человек с оружием в лес ушли. Зато несколько сельчан, кого немцы ещё из домов не повыгоняли, успели тихонько сбежать под шумок. И моя бабушка тоже. Говорят, там, среди пленных какой-то диверсант был. Его потом так и не нашли, ни среди убитых, ни у партизан.

Арсений почувствовал, как сердце пропустило удар. Неужели? Неужели всё-таки что-то изменилось к лучшему? Получается, историю можно изменить? Более того, он, простой студент Арсений, тоже способен на это? Он повернулся на голосок:

— А ты, красавица, прямо настоящий гид-экскурсовод!

— Так у нас в школе музей партизанского отряда. Там и про это тоже есть стенд. Тут раньше табличка бронзовая была, только её украли лет пять назад. Решили заменить на такую, которую красть не будут.

Годовщина 22 июня прошла в городе неспокойно, как и День Победы. Были те, кто отмечали наоборот — "начало освободительного похода против большевиков". А 9 мая у них был траурный митинг. Произошло пару стычек. Правда, оба раза Арсения не было в городе, он был в отъезде с поисковиками. Те, раз признав в парне человека с боевым опытом, в душу не лезли и подробностей не требовали. Сам Арсений тоже помалкивал, правда, повадился лазить по форумам, посвященным армейской тематике, чтобы в случае чего не ляпнуть откровенную дурь. Он очень дорожил отношением к себе новых знакомых. Зато практически прервал контакты со старыми знакомыми, с "Леонбурга" и с активистами "нового взгляда на историю" из колледжа.

Не то, чтобы он демонстративно разругался и поудалял аккаунты — просто перестал общаться. Многие знали о странном событии, случившемся с ним в середине апреля, возможно, списывали "странности" в поведении на это — Арсений не знал. Может, потому и случилось, что однажды утром, 28 июня, к нему постучался в Скайпе один из активистов "европейского взгляда на историю", как он это называл. Арсений ответил, ещё не зная, как держать себя с этим человеком и о чём говорить. Тот начал сам:

— Привет, куда пропал? Загорел, вон — на море, что ли, ездил?

— Да нет, поближе тут, на природе...

-Ага, ну ладно. Мы тут неделю назад митинг устраивали, правда, нам пытались его испортить, и почти удалось. Но ты же знаешь — тут годовщина событий июля сорок четвёртого на носу, мы масштабное мероприятие организуем, при поддержке головной организации. С митингом в городском парке и парадом, пройдём по местам боёв. Планируем сбор подписей за вынос памятника оккупантам за черту города. Хотим на освободившемся месте памятник борцам с коммунизмом поставить.

Пока Арсений думал, как бы ловчее прекратить этот разговор, а в идеале — и знакомство, его собеседник продолжал заливаться соловьём:

— Представляешь, к нам приезжают почётные гости, настоящие ветераны борьбы с большевизмом, среди них — командир одного из первых отрядов! В соседней республике живёт. Кстати, его фото есть в Инете, на нашем сайте — современное и времён войны. Лови в "аське" прямую ссылку! Открылось, всё нормально, ты его видишь?

Арсений смотрел на фото молодого мужчины в немецкой офицерской форме. Фото было поясным, но Арсений видел дальше. Видел широко, по-хозяйски расставленные ноги. Начищенные сапоги и — ковёр каштановых волос под одним из них.

— Да. Вижу. Отчётливо вижу.

— Так ты примешь участие в нашем параде?

— Конечно, приму. Обязательно. Даже не сомневайся — эту встречу я не пропущу.

— Отлично, сейчас сброшу тебе на "мыло" расписание всех мероприятий.

Арсений, сжимая под подкладкой ветровки пачку купюр с портретами, шёл на встречу с "чёрными" коллегами. В целом отношения между Красными и Чёрными были разные. Тут, скорее, дело был в конкретных людях и их поведении. Могли на раскопках одним лагерем стать, могли вместе водки выпить. Были такие "чёрные", что охотно передавали данные о захоронениях "красным" и даже помогали в работе. Были и откровенные мародёры. Их, в отличие от настоящих поисковиков, нисколько не интересовали останки бойцов и история, как таковая. Только поиск "хабара". Они могли, не глядя, вытряхнуть "мусор" из солдатского медальона, пнуть выкопанный череп, если в нём не нашлось, к примеру, золотых зубов, раздробить ломом мешающие раскопкам кости.... Были и среди "красных" такие заунывно-правильные на словах, что уксус мог скиснуть в их присутствии. Всякое бывало.

Арсений шёл к сравнительно дружественным чёрным, но не это определяло его выбор. А то, что именно эти собирали оружие. Собирали и чистили, нередко чинили, чтобы продать подороже. Вот за одним таким "экспонатом", о существовании которого узнал в ходе одних из посиделок, и шёл Арсений. Вот и "конспиративный подвал" на недостроенном участке заброшенной промзоны.

— Здорово всем.

— Ха, кто к нам пришёл! Что привело честного "красного" к нам, недостойным? Лекцию почитать, выпить не с кем, или дело есть?

— Дело. Купить у вас хочу кое-что из инструментов. Особенных.

Арсений подмигнул собеседнику, изображая пальцем правой руки характерный жест, как бы нажимая на невидимый спусковой крючок.

— Нуууу... Такие дела с кондачка не решаются, — собеседник дал жестами сигнал проверить окрестности. — Имеешь виды на что-то конкретное?

— Имею. Я слышал, у вас "дегтярь" есть, почти рабочий?

— Брешут! Как собаки брешут! Кстати, что за псина тебе нагавкала?

— Неважно. Я купить хочу. Для одного коллекционера, в серию "оружие победы". Только надо чтоб экземпляр был рабочий или легко восстановимый.

Потенциальный продавец пропустил мимо ушей слова о "коллекционере" — ещё никто из клиентов не сказал, что берёт для себя. Через пару минут в подвал вернулись "чёрные", которые осматривали окрестности.

— Шеф, всё чисто!

— Ну, вот если рассуждать чисто гипотетически... Есть такая машинка — ДТ. Тот же классический "дегтярь" с блином сверху, только заточенный под бронетехнику, ну, там, приклад складной и всё такое. И диск на 63 патрона, а не на 47. Точнее, четыре диска — один в комплекте и три запасных.

— Уговорил, давай. И все четыре диска. А ещё бы "лимонок" парочку, если есть...

— "Давай". "Давай" жене говорить будешь. Тут ничего не держим — не дураки же! Давай договариваться, где встречаемся. А гранатами и прочей взрывчаткой я не занимаюсь — рисковое дело. Но могу дать наводку...

* * *

Арсений осмотрелся на позиции. Пулемёт Дегтярёва, заботливо отремонтированный и вычищенный, после многолетнего перерыва снова готов к работе. Три запасных диска, хоть Арсений и не рассчитывал истратить весь запас. Взрыв-машинка, рядом провода, до поры воткнутые в землю. Рядом выложены на землю две "лимонки" и штык-нож — на самый крайний случай. До подхода колонны эсэсовцев оставалось ещё около пяти-семи минут. Парень в форме рядового РККА отбросил окурок, одёрнул гимнастёрку. Он был одет во всё чистое. Обмундирование не выглядело новым, но не было и заношенным. Из-за холмов уже доносились звуки "Хорста Весселя". Арсений поправил солдатский медальон на груди, прилёг к пулемёту, провёл стволом по намеченному сектору огня. Июльское солнышко, неразличимо одинаковое в июле 1941-го и очередном июле XXI века, ласково грело спину.

Вот из-за гребня холма показалась "Газель", динамики на её открытом кузове продолжали извергать из себя нацистские марши. Следом двигался открытый лимузин сороковых годов, принадлежавший одному из активистов городской организации. За рулём сидел сам гордый владелец, на заднем сиденье — почётные гости.

Боец подключил провода от заранее заложенных мин к подрывной машинке. Четыре самодельных "клеймора" по рецепту "старое ведро, две-три тротиловых шашки и пять кило металлолома", вкопанные в податливый песок придорожных холмов, ждали своего часа на обочинах. Голове празднично горланящей колонны осталось тридцать метров до рубежа открытия огня.

Большой палец левой руки лёг на кнопку подрыва. Пришло время менять историю. Историю будущего. И начинать Арсений решил с уборки в своём доме...

Комментарии: 73, последний от 17/09/2020.

© Copyright Дуров В. Ю. (wildcatvic@yandex.ru)

Размещен: 09/11/2009, изменен: 12/06/2010. 54k. Статистика.

Рассказ: Фантастика

Оценка: 8.12*28 Ваша оценка:

Популярное на LitNet.com Н.Любимка "Долг феникса. Академия Хилт"(Любовное фэнтези) В.Чернованова "Попала, или Жена для тирана — 2"(Любовное фэнтези) А.Завадская "Рейд на Селену"(Киберпанк) М.Атаманов "Искажающие реальность-2"(ЛитРПГ) И.Головань "Десять тысяч стилей. Книга третья"(Уся (Wuxia)) Л.Лэй "Над Синим Небом"(Научная фантастика) В.Кретов "Легенда 5, Война богов"(ЛитРПГ) А.Кутищев "Мультикласс "Турнир""(ЛитРПГ) Т.Май "Светлая для тёмного"(Любовное фэнтези) С.Эл "Телохранитель для убийцы"(Боевик)

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:

И.Мартин "Твой последний шазам" С.Лыжина "Последние дни Константинополя.Ромеи и турки" С.Бакшеев "Предвидящая"

Как попасть в этoт список

Сайт — "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"