Очередная глава "Иного"

Hunt the hunters: Бет

Миртл. Её имя — Миртл. Миртл Элизабет Уоррен. Но она... нет, не соврала. Она поменяла местами первое и второе имя, а фамилия... Ей никогда не нравилась фамилия. Став привидением, она предпочла забыть, выбросить из головы свою маггловскую фамилию. Она никогда не возвращалась к родителям. Она не знала, что с ними случилось, как они умерли. Быть слабым призраком — не мочь и магглам показаться!

Она смутно помнила, как мстила обидчице, из-за которой и попала в тот злосчастный туалет. Говорят, что призраки не забывают. Это ложь. Она плохо помнила целые годы и десятилетия призрачной жизни. Настоящей жизни — тоже. Конечно, это было заметно и болезненно. Серая Дама советовала ей «расслабиться», говорила, что привидения смертны, что смерть призрака не похожа на смерть человека: медленное угасание, растворение в небытие. Небольно. Ей хотелось выбросить слова Дамы из головы, поддаться и исчезнуть. Она ведь никому не нужна!

Дурацкое упрямство не дало это сделать. Каким-то чудом решилась она прийти к самому Кровавому Барону и задать вопрос. Барон оглядел её тогда с отстранённым любопытством — будто дивясь новому трюку домашнего зверька! — рассказал, видимо, не рассчитывая, что заикающаяся четырнадцатилетняя школьница (или то, что от неё осталось) эти знания — применит.

Она применила. Её характер становился хуже, она порой забывалась, теряла над собой контроль — но силуэт стал чётче. Она прекрасно помнит тот замечательный момент, когда привычно скользнула сквозь воду а та — булькнула в ответ! Конечно, причины научиться плескаться водой были совершенно абсурдными, но она ведь научилась! Годами позже она пришла поблагодарить Кровавого Барона, и он смотрел на неё с лёгкой опаской и уважением. Ещё позже к ней обратился Пивз, мол, а не поможет в его забавах, не погоняет школьников? Перед глазами встали «шутки» в те времена, когда была школьницей и человеком. Она набрала полные лёгкие воздуха и ка-а-а-ак подула на Пивза! Ещё долго смеялась: полтергейста кувырком пронесло чрез несколько этажей! С тех пор Пивз избегал её, а она порою следила за первокурсниками, зная, что пока она рядом, Пивз не посмеет сделать ничего.

Тогда она думала, что дальше будет лучше. Ошибалась. Её сила перестала расти. А вот обратная сторона, «отдача», как называл её Монах, захватила её всю. И вскоре Пивз триумфально дразнил её, а она могла только обижаться, страдать и бесконечно плакать. Иногда она приходила в себя и ужасалась, каким глупым, безумным, зацикленным... каким эталонным призраком теперь стала. И тоже плакала, но тихо и беззвучно: не хотелось быть похожей на... на Плаксу. На Миртл. В эти часы прояснения она больше всего хотела стать кем-нибудь другим. Не Миртл и не Плаксой! Не призраком, а человеком? Или не стать, а перестать? Перестать быть, забыться и расплыться, исчезнуть навсегда — но она сама, послушав Барона, закрыла этот путь! Пройдут столетия, прежде чем накопленная сила испарится, прежде чем придёт забвенье наконец.

В памяти отпечатался Гарри Поттер — кажется, в нём было что-то особенное, что-то, что протиснулось сквозь завесу призрачного безумия. В минуты адекватности она сочувствовала Гермионе, наполовину превратившейся в кошку, а не радовалась происшествию. Пыталась проникнуть в Тайную комнату — конечно, та была защищена от привидений. А потом в её жизнь ворвался Грэм.

Грэму и ей очень повезло, что их первый разговор прошёл, когда она была в себе. Она знала тогда немало историй из жизни Хогвартса, а он был очень жаден до историй. Рассказала тогда и свою историю. В ответ он поведал ей об иномагии. Она быстро додумалась до мысли, что иномаги могут изгонять призраков. Могут освободить её из Хогвартса или вовсе — уничтожить? С болью и надеждой попросила она его об услуге. Он ответил, что подумает, спросит — пока же он просто будет говорить с ней.

Они все так говорили. Все, кого она утешала или с кем болтала, адекватная иль нет. Говорили, что вернутся, что поговорят — но Грэм был первым, кто не врал. Он действительно приходил к ней, приходил и вёл долгие беседы. Впервые она почувствовала силы — не силы призрака-который-гоняет-Пивза, а что-то другое, что-то поважней! Она ощутила, что может сопротивляться. Может быть собой, быть не Миртл — быть Элизабет. Отбросить в равной мере фамилию из недостижимого мира магглов, для которого она умерла в одиннадцать — и имя волшебницы, глупо погибшей в туалете. Быть кем-то новым, кем-то... настоящим, может быть?

О, тогда она прекрасно поняла Тома Риддла, тень Волдеморта, чья змея её убила. Поняла, как же хочет быть живой. И насколько глупой, ограниченной трусихой была, когда там, на грани, выбрала остаться. Всё равно ведь ушла — а призрак, отпечаток настоящей Уоррен Миртл стал Плаксой, а после — ей, Элизабет. Или может быть, та трусость удачей обернулась? Сколько ни мучилась — встретила же Грэма! И гонять Пивза было весело, в конце концов! Было интересно разговаривать с другими призраками, наблюдать за учениками и учителями. Конечно, очень «круто», как говорит Грэм, было спускаться впятером в Тайную комнату, а оттуда — в совершенно особенное место. Наблюдая за подлинным волшебством, за могучей иномагией, созерцая Камень Слизерина, защиту вокруг него, силу Хранящей Время, она клялась себе, что найдёт способ прикоснуться к этому всему. Даже жалкий дух Риддла — меньше, чем призрак, тени тень — верил, что есть способ тело обрести. Неужели сама или с помощью Грэма не найдёт свой путь?

Грэма и Джинни после всего этого... приключения? Она взаправду поучаствовала в приключении? Круто! Грэма и Джинни Дамблдор отправил назад во времени с помощью хроноворота, а к ней обратился тогда Этан Райс, тот самый загадочный преподаватель иномагии, которого начала замечать только после разговоров с Грэмом:

— Мисс Уоррен, не могли бы вы пересказать события так, как увидели их со стороны? Начиная со встречи с Грэмом, пожалуйста.

— Элизабет, — выпалила неожиданно для себя самой. — Зовите меня Элизабет!

— Изменить имя — изменить судьбу, — Райс переглянулся с Дамблдором. — Хорошо, Элизабет. Мы слушаем.

С энтузиазмом рассказала она обо всём, что произошло, удержавшись, ни разу не впала в «призрачное расстройство». А потом, когда профессор Райс ушёл, профессор Дамблдор попросил обращаться к нему, если случится что-нибудь подобное. Мол, поглядывай по сторонам! Она стала настоящим секретным агентом, как в фильмах, о которых Грэм рассказывал! Агент ноль-ноль-бет!

Вот только ничего не случалось. А потом Грэм исчез. Вместе с Луной, Энтони, Джинни и даже тенью Тома! И профессором Райсом! Как убедилась, так тут же полетела к профессору Дамблдору. Тот не стал её успокаивать, как маленькую, а велел взять себя в руки и объяснил всю ситуацию. Сказал, что она, если хочет считать себя «тайным агентом», то и вести себя должна, как положено тайному агенту, а не плаксе! Это, мол, её вступительное испытание — она должна сама найти способ удерживаться от «призрачной болезни», если хочет и дальше ему помогать. А нытики и плаксы никому не нужны! Ну, последнего он не говорил — догадалась без подсказок!

Она долго думала тогда, отмечая про себя скандальное завершение Турнира и всё такое. Наконец, вспомнила! Ну конечно! Профессор Биннс выдавал ей пропуск в Запретную секцию. Ей-живой, конечно, но какая разница? Она собралась с духом и спросила у мадам Пинс, третьего библиотекаря, сменившегося за её... посмертие? Мадам Пинс лишь хмыкнула и предложила попробовать: мол, призраков туда не пускает. А её пустило!

Привидение — это не только «призрачное расстройство», одиночество и отсутствие вкусов, запахов и прикосновений. Это ещё и жизнь без сна! Две недели без сна, и она нашла нужные упражнения, напоминавшие те, о каких рассказывал Барон, но всё-таки другие. Более умные? А может, Барон просто обманул её? Или сам не знал? Ах, неважно! Важно, что начала эту «материализацию призрака». Правда, в книгах говорилось, что до самого конца никто не добрался, что нужно не одно тысячелетье... Какая разница! Главное, что «призрачное расстройство» окончательно ушло, что она окончательно стала Элизабет Миртл, а Плакса Миртл и Миртл Уоррен остались в прошлом.

Профессор Дамблдор, конечно же, заметил. Заметил и однажды вечером заглянул в Запретную секцию, пальцем поманил. Так она впервые попала в его кабинет, узнала пароль и познакомилась с Фоуксом! А дальше события закрутились-завертелись! Она научилась звать Фоукса и перемещаться с ним. Наблюдала за Гарри Поттером — теперь он не вызывал в ней особых чувств. Гарри был хорошим, но она ждала Грэма. Профессор Дамблдор обещал, что он вернётся!

«Зомби-апокалипсис» она запомнила надолго. Именно она сообщила, что Гарри в опасности. А дядя у Гарри был по-настоящему крутым! Стрелял из ружья по зомби, точно в тире, пока Гарри ловил их чарами помех. Орден Феникса вырвал Гарри с родственниками из лап зомби, а об её роли так никто и не узнал... как и положено настоящему секретному агенту!

Вскоре профессор Дамблдор начал поручать ей новые и новые задания, а ещё разговаривал, успокаивал после ужасов, которые творились в маггловском мире, и даже немножечко учил. Не иномагии, а волшебству. Мол, иномагии учить её опасно, слишком рано, а вот колдовать она сможет — пусть пока потренируется с призрачной палочкой. Профессор открыл ей тайну крестражей и своего плана по их уничтоженью. Если с ним случится что-нибудь, то Элизабет должна будет проследить за исполненьем плана!

Профессор Дамблдор справился с двумя крестражами, пока его, на фоне зомби-ужасов, не убил сам Волдеморт, эти ужасы, оказывается, и затеявший! Она проследила, чтобы в кабинет профессора вошёл Гарри, а затем Северус Снейп и только потом Минерва Макгонагалл. Снейп должен был получить собрание книг директора, Гарри — Шляпу с мечом внутри. Интересно, а как профессор Дамблдор объяснял профессору Макгонагалл, когда та стала директором, что в кабинет пока нельзя?

Всё сработало! Не понадобились запасные варианты, хотя и хотелось встретиться с этим крестражем и показать, что она теперь не просто призрак! А Фоукс стал её фамильяром. Или она — его? Это было сложно и запутанно, ведь она была волшебницей, но мёртвой, а он — волшебным зверем, но живым! Вместе с уже не профессором Снейпом Элизабет поднялась на другой Хогвартс, Хогвартс-дракон, и Фоукс откликнулся на её зов.

Она встретилась с Грэмом! С Грэмом, с Гарри, со всеми-всеми... всеми-всеми, кто уцелел. Она навсегда запомнила тот волшебный момент, когда прикоснулась к волшебной палочке по-настоящему. И тот, ещё более волшебный, когда коснулась руки Грэма своей, настоящею, живою! Живой! Она живою становилась! О «призрачном расстройстве» — позабыла навсегда. Уж эту-то, новую жизнь она проживёт не так бездарно, как первую свою.

Грэм был против, но она решила обучаться иномагии. Это ведь опасно — быть необученным иномагом! Он говорил, что инореальное опасно для неё, что ей нужно научиться только защищаться, а не ступать дорогой... по которой он уже идёт. Но она хотела быть с ним рядом — даже на таких путях. Всегда быть с ним. Она ведь его любит! Но теперь она не Плакса, она — умеет ждать. И ничего глупого не сделает, если ожидание окажется напрасным, если после сеанса, после всего — у неё не будет шанса.

Это ещё одна вещь, которую она поняла во время долгих разговоров с ним об истории и прошлом: время всегда даёт больше одного шанса. Всё проходит — и хорошее, и плохое. История уже проходила перед её нестареющими мёртвыми глазами, а старшие призраки — пред ними проносились сотни лет, перед самыми древними — должно быть, и тысячелетья. Она не проживала то же, что они, но слышала... представляла... помнила рассказы. Капля мудрости, вынесенная из жизни привиденьем.

Уроки профессора Дамблдора оказались очень кстати, когда они тренировались впятером. Её полупризрачность была полезной в магическом бою! Правда, будут ли там, в загадочном сеансе, маги — непонятно. Ей хотелось, чтобы были. Лучше известный противник, чем неизвестный — слова Седрика, которые поддерживала горячо. Хотя она вообще не хотела никаких противников, но не верила, что обойдётся без врагов. Ей было одновременно страшно и желанно столкнуться со всяческими испытаньями. Быть героиней собственной истории, а не тенью глупой мёртвой девочки!

Потом было многое. Была совсем инореальная, страшно-чуждая лавка Олливандера и безрассудный поступок Грэма. Были аномалии, в одной из которых освободили Дениса с сыном, другая оказалась памятью давно сгинувшего иномага, был дневник, о котором Грэм так ничего и не сказал.... Был волшебный Ковчег со страшными тайнами внутри... и ей рассказали больше о Фоуксе! Индустриалы были, наконец.

Сама не знала, как решилась на эту... жертву. Нет, на риск! Тогда это было только риском, а не жертвой. Она взорвала безумно сложный механизм индустриалов, и тот, точно в отместку, взорвал уже её. Последующее она помнит смутно. Она выплывает из бескрайней тьмы в огненное море, и тьма замораживает заживо, а огонь сжигает, и частички её умирают, исчезают с каждым мигом. Иногда огонь и тьма сменяются благословенным небытием, будто б сновиденьем.

Ощущения меняются резко. В ярчайшей вспышке тьма, пламя и небытие остаются где-то позади, а она — в каменной темнице! Ни двинуться, ни посмотреть — что-то мешает открыть глаза, двинуть рукой, даже думается, мыслится — с трудом. Постепенно она понимает, что темница не каменная, а металлическая. Затем — что эта темница — её тело. Тело, отказывающееся повиноваться, не предназначенное для неё, чужое, но не чуждое. Её, но не её. Но она (душа? разум? что?) и тело подстраиваются друг под друга. Учатся жить вместе. Она не может объяснить, что происходит, но с каждой секундой чуть-чуть, самую малость думать — проще. А тело — тело, кажется, само сообщает, что ему чуть проще содержать её? Человеческое тело не умеет так, и она уверилась, что это не тело человека.

Всё снова изменилось одним рывком. Она вдруг ощутила свободу, её мысли потекли естественно и быстро, она ощутила руки и ноги — значит, всё же человек? И мысль — мысль не её, а тела скользнула в разум напрямую:

Первичная адаптация завершена. Системные драйвера обновлены. Совершаю принудительную перезагрузку всех систем.

Сознание погасло — на сей раз мягко, милосердно.

Она плыла сквозь прохладные воды. Странные ощущения — знакомые и незнакомые одновременно. Она не чувствовала прохладу — скорее знала. Но чувствовала тоже! Чувствознание было чем-то обычным и непривычным вместе с тем. Она видела воду: различала её глубину, течение и свет, пробивающийся сверху. Её тело рефлекторно регулировало свою температуру и плавучесть. Она знала, что такое плавучесть. Теперь знала. Это не было понимание — просто знанье, и знанье рефлекторное, как само умение плавать или чувство температуры окружающей среды.

Это не сон. Она остановилась, зависла на месте и с удивлением ощупала себя. Твёрдая. Твёрдая, но тёплая. Не кожа, а металл — металл, чувствительный, как кожа. Ей не составляло никакого труда висеть на месте — она просто знала, как выделить из множества... органов? кнопок? потоков данных? — нужное ей и что должно быть там изменено, чтобы не утонуть. Она не понимала, как, но «просто знала». Интуитивно чувствовала, что так и должно быть, что это естественно для неё — умом понимала, что это всё неправильно, что она — не человек из тёплого металла, а полупризрак по имени Элизабет!