Трансформация

ТРАНСФОРМАЦИЯ

Виктор Сиголаев

В армии меня никогда не били. То есть, абсолютно.

А зачем?

В Советской армии существовало огромное множество писаных и на порядок больше неписаных технологий, которые без всякого мордобоя в кратчайшие сроки превращали среднего советского подростка, наивного, инфантильного и беззаветно верующего в БАМ, дружбу народов и в кино "Кавказская пленница", в хитрого, ловкого и необычайно выносливого зверька, обладающего чудовищной жизнестойкостью, феноменальной неприхотливостью и уже достаточно высоким уровнем здорового цинизма, чтобы перестать ржать над Бывалым, Трусом и Балбесом. Потому как многое, что подавалось за кадром, становилось близким и понятным. Зверек этот был постоянно голодным, независимо от уровня кормежки, все время хотел спать и отличался от прежней субстанции восхитительной тягой к ничегонеделанию. Причем, в этой сфере был способен время от времени обвести вокруг пальца и зверьков постарше — сержантов и офицеров, стоило им только ослабить хватку тотального контроля.

Говорю же — ловок был чрезвычайно. И поэтому мог выполнять при определенных условиях самые невыполнимые задачи. Если не дать ему возможности закосить от них. Я бы назвал его настоящим "универсальным солдатом" если бы не опасался плагиата. Самое интересное, что человеческие начала у зверьков не исчезали. Они уходили вглубь и там бережно хранились до лучших времен. Проверено.

Иными словами, речь в моем рассказе идет о трансформации.

Причем, без набивших оскомину пресловутых "неуставных взаимоотношениях", хотя большинство вышеназванных неписаных методик воспитания тоже уставом особо не оговаривались. Я просто имею в виду, что бить кого-либо просто не было необходимости. Так "соврамши" оказались диссиденты тех времен, поборники прав, свобод и демократии с их нашумевшими в свою пору фильмами "ДМБ" и "Сто дней до приказа". Недаром большинство военных смотрели эти киноленты с известной долей сарказма и снисходительности.

Как и я.

Итак... трансформация без рукоприкладства (хотя лично мне один раз крепко прилетело щеткой по шее от взбешенного повара в наряде по столовой — стащил у него целую миску котлет, но речь не об этом исключении из правил).

Середина восьмидесятых.

Я — на призывном участке.

За спиной — стремительные посещения медкомиссий самого разнообразного толка с некоторой долей ущемления моего личного пространства по причине необходимости перемещения в голом виде по стылым коридорам военкомата. И наличия в одном из помещений миловидной женщины-капитана медицинской службы, перед которой, простите, пришлось светить промежностью, аккуратно раздвигая... впрочем, не важно, что там нужно было раздвигать. Женщина, к слову, с тенью легкой брезгливости на лице рекомендовала мне почему-то более грамотно подмывать некоторые части персонального интимного аппарата. Это показалось мне чрезвычайно странным, так как подружка у меня была уже два года и считала она меня очень аккуратным молодым человеком, так как я регулярно брил подмышки и по несколько раз на дню тщательно намыливал тот самый аппарат по причине частого его использования. Той самой подружкой, между прочим. И ничего грязного, товарищ капитан медицинской службы, она, в отличие от вас, там не находила.

Капитан внимательно на меня посмотрела, грустно вздохнула и завела речь о некоей "шкурке", которую просто необходимо по-взрослому приподнимать для... впрочем, и это не важно. Ни к чему здесь эта анатомия. Я веду к тому, что легкий шок у меня уже был и до посещения призывного участка. И он чудесным образом наложился на драматическую разлуку с подружкой, ухода (как выяснилось позже — навсегда, в плане ПМЖ) из родительского дома и оставлению без присмотра любимого города с друзьями-балбесами из вокально-инструментального ансамбля "Встреча".

Все в кучу — такая вот печалька...

И вот я, подмытый уже по-взрослому (больно оказалось, блин), прикинутый в обноски с севморзавода, которые не жалко будет выкинуть, стою на пороге своей трансформации, о которой слышал лишь краем уха. Кстати, то, что будут бить — друганы уже предупреждали. Надо сказать — не служившие ранее друганы. Те, кто постарше лишь усмехались, да загадочно бурчали: "Поживешь — увидишь".

Ну что ж, увижу, коли поживу.

На призывном — колонна автобусов, в которую прибывшую стайку призывников комфортно рассаживают и споренько так отправляют в областной центр, предварительно изъяв паспорта. Так, на всякий случай. Народ — сонный по утречку и напряженный в преддверии неизвестности. Ему все пофиг.

Прибываем, разгружаемся.

На областном — бардак. Неприятный сюрприз для комсомольца.

Мелькают, конечно, и патрули на обширной территории, и группки сержантов и офицеры-покупатели, но... порядка нет. Нас загоняют в стылую и вонючую сборно-щитовую казарму, на бегу назначив "комодов" из числа наиболее наглых призывников, Бросают, что называется, на произвол судьбы. Нам предложено "ждать не более суток"

Ждем. Как можем.

Казарма, между прочим, уже переполнена до нас.

Народ кучкуется по интересам вокруг новоявленных лидеров, бренькает на гитарах и втихаря покушивает самогончик с пивом. Что запрещено, надо сказать. Но активно не преследуется. Что стимулирует, надо отметить.

Тема толковищ одна: "Кого и куда". Стращают Афганом. Рассказывают секреты определения родов войск по шифрам на личных делах и по форме одежды "покупателей". Со флотом все ясно — там форма эксклюзивная. Черная. И черный цвет — признак "беды". Потому как "три года вместо двух". Можно, конечно, спрятаться от "ракушек" — покупатели ждать не будут, но... чревато это: за такой косяк можно и в стройбат загреметь. Тоже не сахар, хоть и два года всего. Если зелёные околыши — погранцы. Неплохо. Голубые береты — тоже ясно. Вроде и круто, но опять таки — Афган. На любителя.

Здесь пока еще все — бывшие школьники. Те, что до трансформации. Не зверьки. Люди. Поэтому многих Афган еще романтически манит. Пугает слегка, но... тянет необъяснимо. Влечет военной романтикой и интернациональным долгом. В казарме, к слову — целый стенд с типографскими плакатиками о воинах интернационалистах. Некоторые уже на твердом слуху: Анфиногенов, Шорников, Арсенов. Такие же, как и мы по возрасту, плюс-минус. Но уже герои.

Поднимаем стакан.

Покупатели-афганцы на призывной должны непременно прибыть в выгоревших на солнце новомодных х/б-афганках с накладными карманами, в панамах на головах и берцах на ногах, вместо знаменитых "кирзачей". А то и в кроссовках. В них в рейды по скалам легче ходить. Возможно, будут пулеметные ленты крест-на крест. И РПК наперевес. Не знаешь, что такое РПК? Ха-ха... чамур. В реалии все, конечно, не так — какие на хрен ленты? Но мы об этом пока ни сном ни духом. По большому счету — все покуда чамуры.

Ждем.

Кормить нас не кормят, но у каждого полно домашних запасов: от крепко зажаренного цыпленка до бабушкиных пирожков. С вариантами. Не голодаем, стало быть.

Порядка, как упоминалось, нет никакого. Народ постепенно расползается по территории. Его лениво загоняют обратно, но без азарта. И без системы. Поэтому в послеобеденное время начинаются переклички. По районам и по городам. Вычисляются первые дезертиры. Пока — не в массовом количестве. И даже и не дезертиры, собственно.. Так, самовольщики за пивом и на прощальный перетрах с подругами. Они возвращаются сами и тут же получают грустную литеру на личные дела — в стройбат.

Трахнулись?

Всякому траху должно быть свое время.

Наконец, "покупают" и мою команду.

Выдают новенькие военные билеты. На фотографии я угрюм и недоволен: смотрю на коварный мир исподлобья и с укором. Потянет!

Идентификация по форме одежды офицеров и сержантов не прокатила — вроде бы пехота. Мотострелки. Правда, у некоторых сержантов — "жучки" на черных петличках. Связь что ли? Не понять. У одного вообще — "яйца с крыльями". Автобат. Бардак, короче...

Нас пешком ведут на железнодорожный вокзал.

Шумную ватагу строем назвать трудно — галдим и веселимся. Сказалось и время ожидания, и нервное напряжение и втихаря употреблённый самогончик. В парке перед вокзалом некоторые балбесы даже метают бутылки в кустарник — командиры их даже не сильно одергивают.

Хотя...

Я с юных лет считал себя человеком наблюдательным. И тут замечаю, как некоторые сержанты внимательно визуализируют нарушителей на перспективу. Мягонько так запоминают, без демонстраций власти. Ну да, ведь нас еще довезти надо. Вон оно что, Михалыч. Так-так-так. Тонко.

Через полчаса ожидания на вокзале все загрузились в плацкарты.

Перрон тут же заполнился ранее отгоняемыми провожающими: мам-папами с авоськами, бабуль-дедулями в орденах, друганами-алконавтами с чудом сохраненными поллитрами под мышками и безутешными любимыми, активно размазывающими тушь по нарумяненным щекам. В вагонные окна полезла пищевая снедь из авосек и алкоголь из подмышек. Для этого окна с треском опускались вниз минуя сломанные стопора и защелки. Тут сержанты стали вести себя чуть строже — социалистическая собственность, не хухры-мухры. Зазвенела разбитым стеклом по вагонным рессорам выскользнувшая из нетвердых рук обреченная поллитра, полетел под колеса, разворачивая на себе вощенную бумагу, горемыка бройлер, так и не обогативший поливитаминами пищевой тракт будущего защитника Родины.

Поезд дал гудок.

Прощай, дом.

Здравствуй грядущая трансформация.

Почему-то взгрустнулось.

Надо думать, не мне одному. Потому что снова зашумели в отсеках стихийные компании, и снова полезла из чемоданов и вещмешков на столы жаренная курятина в обнимку с салом и чебуреками. Огурчики-помидорчики. Варенные яйца за пищу даже и не канались. Самогончик опять-таки. Хоть и не так обильно. И опаснее, потому что сержанты зверели на глазах. Пару раз даже офицер-покупатель заглядывал. Немногословный и многозначительный. Я бы сказал — судьбоносный. Да ну его на хрен, этот самогон. Пили только самые безбашенные. Кто, в числе прочего и кидал бутылки в парке. Ню-ню...

В дороге — всего ночь.

Шумная, душная и... печальная.

Мало кто спал. Да и исхитрится надо было, чтобы избежать гвалта и песен. Блатных большей частью. Тех, что я не перевариваю. "На улице Гороховой аж-ж-жиотаж... Урицкий все ЧК вооружает...". Хит сезона. К утру всю эпопею благородного Семэна я уже знал наизусть. Сквозь сон. И на всю оставшуюся жизнь.

Ночью, так как я все же исхитрился поспать и разместился в некотором комфорте в одном из относительно тихих отсеков на верхней полке, из под моей головы пытались вытащить вещмешок. Надо думать, жрачка заканчивалось на пиршеских столах. Недовольно буркнув сквозь дрему, я шлепнул злоумышленника ладонью по макушке, а потом добавил ему ускорения голой пяткой по шее. "И над столами в морге свет включили...": до утра меня оставили в покое. Меня и мой нехитрый скарб. К слову, курятины там уже не было. И сала. А алкоголем я и не затаривался — с детства не дружу с бухлом, не нравится.

Рано утром мы, притихшие, усталые, кто с бодуна, а кто спросонья — уже в матушке Одессе, на жэдэ-вокзале. На центральной площади — четыре грузовых "газона", тентованные — под перевозку личного состава. "Шишигами" называются, как мы узнаем позже. И первое "военное" открытие: команда "К машине", образно говоря, имеет обоюдоострый характер. Если ты снаружи — лезь внутрь. Если внутри — как раз наоборот: прыгай козлом наружу через задний борт.

Потренировались, предварительно свалив остатки багажа в одну из машин.

Надо сказать, эти "скачки" по автотранспорту даже, некоторым образом, обществу понравились. Взбодрили. Опять же — приобщение к чему-то большому. Скрытому. Что-то эдакое военно-масонское. Вот вы не знаете этих тонкостей, а мы уже в курсе.

Кто ж знал, что подобных "масонских" нюансов впереди — с миллион!

"К машине, справа по одному!"

Первые двое, метнувшись, опускают борт. Справа-слева, опершись ногой на крючок замка (очередная военная хитрость) забрасывают свои полугражданские тела внутрь и с двух сторон помогают забраться в кузов всем остальным, подавая руку каждому. Быстро, блин, получается! Как в кино. Только почему-то сержанты не радуются вместе с нами, рычат чего-то. Вот, вечно чем-то не довольны! Ворчуны.

Это я сейчас понимаю — трансформация уже началась.

На игре, на любопытстве, на энтузиазме.

Дальше — больше.

Едем за город в юго-западную сторону. Цель — учебный батальон связи. Связи! Вот поэтому среди нас столько очкариков. Я тоже слегка близорук, но очки не ношу. Они у меня на всякий случай припрятаны в туалетных. Мало ли, вдруг на стрельбище повезут. Таки и повезли позже. Но это потом. Когда я уже стал... зверьком. Без всякого рукоприкладства.

А сейчас...

Проезжаем КПП части, "К машине" — значит, скачем наружу.

Вот этот строй — называется "колонна по три". Им ходят по плацу и в столовую. А вот это — "две шеренги". В нем общаются с командиром: поверки, осмотры, накрутки и вливания. Ясно? "Так точно!". Не слышу. "Так точно!!". Не понял. "ТАК ТОЧНО!!!". С крыши за забором взлетает стая голубей. Они сюда вернутся уже не скоро.

Трансформация уже идет.

Пока не внапряг. Пока весело.

Ключевое слово — "пока".

"В колонну по три становись! Отставить. При команде отставить — представить себе в метре над головой падающее перекрытие. Из бетона. И оно должно упасть на пустое место. Всем ясно?". "Так точно!". "Не слышу"...

Почему он всегда не слышит?

И уже не так весело. Шутка не должна повторятся. Если это... шутка. Ведь шутка же?

"Я не понял, военные! Так вам не ясно?"

"НИКАК НЕТ!!!"

"Чего-чего?"

"ТАК ТОЧНО!!!"

"Отставить! Падает!! Бетон!!! На голову!!!!! Ты. Да ты, в лепешку. Круг вокруг плаца, бегом, МАРШ! Остальные — бег на месте. Выше колени. Ждем товарища. Очень медленного товарища...".

Пестрое воинство в обносках, хихикая, скачет сайгаками на мокром асфальте. А один рогатый, который к слову, метал бутылки в парке, пыхтя от обезвоживания нарезает пятисотметровый круг по периметру огромного плаца.

"Медленно, солдат. Не уложился. Еще один круг, бегом, марш! Быстрее! Ты, сиплый, за ним. Колени не поднимаешь. Будешь теперь сайгака подгонять. Можно пинками...".

Это еще один бузотер из вагона. "Сиплый" — потому что громче всех орал блатняк и сорвал голос. А сержант, стало быть, заметил. Вообще они... все, блин, замечают. Они вообще... люди? Это потом мы поймем, что нет. Они — это больше, чем люди. Они — военные зверьки. Только более опытные. Прокаченные.

К слову, весь этот "бег под плитами" — это наше построение на обед. Хотя жрать почему-то не хочется. Да и не мудрено: бабушкины пирожки с папиным салом пока еще в кишечниках.

"В колонну по три становись! Отставить! Отставить! Повторное отставить дублирует предыдущую команду! Значит — становись. Я ничего сложного не произнес? А, Сиплый?"

Чувак явно на крючке. И не на добром. А неча было... Общество все понимает правильно. В том числе и то, что лишнее "отставить" — оно и из-за Сиплого в том числе. И начинает зреть недовольство. Не в отношении сержанта. В отношении... Сиплого.