Трансформация

ТРАНСФОРМАЦИЯ

Виктор Сиголаев

В армии меня никогда не били. То есть, абсолютно.

А зачем?

В Советской армии существовало огромное множество писаных и на порядок больше неписаных технологий, которые без всякого мордобоя в кратчайшие сроки превращали среднего советского подростка, наивного, инфантильного и беззаветно верующего в БАМ, дружбу народов и в кино "Кавказская пленница", в хитрого, ловкого и необычайно выносливого зверька, обладающего чудовищной жизнестойкостью, феноменальной неприхотливостью и уже достаточно высоким уровнем здорового цинизма, чтобы перестать ржать над Бывалым, Трусом и Балбесом. Потому как многое, что подавалось за кадром, становилось близким и понятным. Зверек этот был постоянно голодным, независимо от уровня кормежки, все время хотел спать и отличался от прежней субстанции восхитительной тягой к ничегонеделанию. Причем, в этой сфере был способен время от времени обвести вокруг пальца и зверьков постарше — сержантов и офицеров, стоило им только ослабить хватку тотального контроля.

Говорю же — ловок был чрезвычайно. И поэтому мог выполнять при определенных условиях самые невыполнимые задачи. Если не дать ему возможности закосить от них. Я бы назвал его настоящим "универсальным солдатом" если бы не опасался плагиата. Самое интересное, что человеческие начала у зверьков не исчезали. Они уходили вглубь и там бережно хранились до лучших времен. Проверено.

Иными словами, речь в моем рассказе идет о трансформации.

Причем, без набивших оскомину пресловутых "неуставных взаимоотношениях", хотя большинство вышеназванных неписаных методик воспитания тоже уставом особо не оговаривались. Я просто имею в виду, что бить кого-либо просто не было необходимости. Так "соврамши" оказались диссиденты тех времен, поборники прав, свобод и демократии с их нашумевшими в свою пору фильмами "ДМБ" и "Сто дней до приказа". Недаром большинство военных смотрели эти киноленты с известной долей сарказма и снисходительности.

Как и я.

Итак... трансформация без рукоприкладства (хотя лично мне один раз крепко прилетело щеткой по шее от взбешенного повара в наряде по столовой — стащил у него целую миску котлет, но речь не об этом исключении из правил).

Середина восьмидесятых.

Я — на призывном участке.

За спиной — стремительные посещения медкомиссий самого разнообразного толка с некоторой долей ущемления моего личного пространства по причине необходимости перемещения в голом виде по стылым коридорам военкомата. И наличия в одном из помещений миловидной женщины-капитана медицинской службы, перед которой, простите, пришлось светить промежностью, аккуратно раздвигая... впрочем, не важно, что там нужно было раздвигать. Женщина, к слову, с тенью легкой брезгливости на лице рекомендовала мне почему-то более грамотно подмывать некоторые части персонального интимного аппарата. Это показалось мне чрезвычайно странным, так как подружка у меня была уже два года и считала она меня очень аккуратным молодым человеком, так как я регулярно брил подмышки и по несколько раз на дню тщательно намыливал тот самый аппарат по причине частого его использования. Той самой подружкой, между прочим. И ничего грязного, товарищ капитан медицинской службы, она, в отличие от вас, там не находила.

Капитан внимательно на меня посмотрела, грустно вздохнула и завела речь о некоей "шкурке", которую просто необходимо по-взрослому приподнимать для... впрочем, и это не важно. Ни к чему здесь эта анатомия. Я веду к тому, что легкий шок у меня уже был и до посещения призывного участка. И он чудесным образом наложился на драматическую разлуку с подружкой, ухода (как выяснилось позже — навсегда, в плане ПМЖ) из родительского дома и оставлению без присмотра любимого города с друзьями-балбесами из вокально-инструментального ансамбля "Встреча".

Все в кучу — такая вот печалька...

И вот я, подмытый уже по-взрослому (больно оказалось, блин), прикинутый в обноски с севморзавода, которые не жалко будет выкинуть, стою на пороге своей трансформации, о которой слышал лишь краем уха. Кстати, то, что будут бить — друганы уже предупреждали. Надо сказать — не служившие ранее друганы. Те, кто постарше лишь усмехались, да загадочно бурчали: "Поживешь — увидишь".

Ну что ж, увижу, коли поживу.

На призывном — колонна автобусов, в которую прибывшую стайку призывников комфортно рассаживают и споренько так отправляют в областной центр, предварительно изъяв паспорта. Так, на всякий случай. Народ — сонный по утречку и напряженный в преддверии неизвестности. Ему все пофиг.

Прибываем, разгружаемся.

На областном — бардак. Неприятный сюрприз для комсомольца.

Мелькают, конечно, и патрули на обширной территории, и группки сержантов и офицеры-покупатели, но... порядка нет. Нас загоняют в стылую и вонючую сборно-щитовую казарму, на бегу назначив "комодов" из числа наиболее наглых призывников, Бросают, что называется, на произвол судьбы. Нам предложено "ждать не более суток"

Ждем. Как можем.

Казарма, между прочим, уже переполнена до нас.

Народ кучкуется по интересам вокруг новоявленных лидеров, бренькает на гитарах и втихаря покушивает самогончик с пивом. Что запрещено, надо сказать. Но активно не преследуется. Что стимулирует, надо отметить.

Тема толковищ одна: "Кого и куда". Стращают Афганом. Рассказывают секреты определения родов войск по шифрам на личных делах и по форме одежды "покупателей". Со флотом все ясно — там форма эксклюзивная. Черная. И черный цвет — признак "беды". Потому как "три года вместо двух". Можно, конечно, спрятаться от "ракушек" — покупатели ждать не будут, но... чревато это: за такой косяк можно и в стройбат загреметь. Тоже не сахар, хоть и два года всего. Если зелёные околыши — погранцы. Неплохо. Голубые береты — тоже ясно. Вроде и круто, но опять таки — Афган. На любителя.

Здесь пока еще все — бывшие школьники. Те, что до трансформации. Не зверьки. Люди. Поэтому многих Афган еще романтически манит. Пугает слегка, но... тянет необъяснимо. Влечет военной романтикой и интернациональным долгом. В казарме, к слову — целый стенд с типографскими плакатиками о воинах интернационалистах. Некоторые уже на твердом слуху: Анфиногенов, Шорников, Арсенов. Такие же, как и мы по возрасту, плюс-минус. Но уже герои.

Поднимаем стакан.

Покупатели-афганцы на призывной должны непременно прибыть в выгоревших на солнце новомодных х/б-афганках с накладными карманами, в панамах на головах и берцах на ногах, вместо знаменитых "кирзачей". А то и в кроссовках. В них в рейды по скалам легче ходить. Возможно, будут пулеметные ленты крест-на крест. И РПК наперевес. Не знаешь, что такое РПК? Ха-ха... чамур. В реалии все, конечно, не так — какие на хрен ленты? Но мы об этом пока ни сном ни духом. По большому счету — все покуда чамуры.

Ждем.

Кормить нас не кормят, но у каждого полно домашних запасов: от крепко зажаренного цыпленка до бабушкиных пирожков. С вариантами. Не голодаем, стало быть.

Порядка, как упоминалось, нет никакого. Народ постепенно расползается по территории. Его лениво загоняют обратно, но без азарта. И без системы. Поэтому в послеобеденное время начинаются переклички. По районам и по городам. Вычисляются первые дезертиры. Пока — не в массовом количестве. И даже и не дезертиры, собственно.. Так, самовольщики за пивом и на прощальный перетрах с подругами. Они возвращаются сами и тут же получают грустную литеру на личные дела — в стройбат.

Трахнулись?

Всякому траху должно быть свое время.

Наконец, "покупают" и мою команду.

Выдают новенькие военные билеты. На фотографии я угрюм и недоволен: смотрю на коварный мир исподлобья и с укором. Потянет!

Идентификация по форме одежды офицеров и сержантов не прокатила — вроде бы пехота. Мотострелки. Правда, у некоторых сержантов — "жучки" на черных петличках. Связь что ли? Не понять. У одного вообще — "яйца с крыльями". Автобат. Бардак, короче...

Нас пешком ведут на железнодорожный вокзал.

Шумную ватагу строем назвать трудно — галдим и веселимся. Сказалось и время ожидания, и нервное напряжение и втихаря употреблённый самогончик. В парке перед вокзалом некоторые балбесы даже метают бутылки в кустарник — командиры их даже не сильно одергивают.

Хотя...

Я с юных лет считал себя человеком наблюдательным. И тут замечаю, как некоторые сержанты внимательно визуализируют нарушителей на перспективу. Мягонько так запоминают, без демонстраций власти. Ну да, ведь нас еще довезти надо. Вон оно что, Михалыч. Так-так-так. Тонко.

Через полчаса ожидания на вокзале все загрузились в плацкарты.

Перрон тут же заполнился ранее отгоняемыми провожающими: мам-папами с авоськами, бабуль-дедулями в орденах, друганами-алконавтами с чудом сохраненными поллитрами под мышками и безутешными любимыми, активно размазывающими тушь по нарумяненным щекам. В вагонные окна полезла пищевая снедь из авосек и алкоголь из подмышек. Для этого окна с треском опускались вниз минуя сломанные стопора и защелки. Тут сержанты стали вести себя чуть строже — социалистическая собственность, не хухры-мухры. Зазвенела разбитым стеклом по вагонным рессорам выскользнувшая из нетвердых рук обреченная поллитра, полетел под колеса, разворачивая на себе вощенную бумагу, горемыка бройлер, так и не обогативший поливитаминами пищевой тракт будущего защитника Родины.

Поезд дал гудок.

Прощай, дом.

Здравствуй грядущая трансформация.

Почему-то взгрустнулось.

Надо думать, не мне одному. Потому что снова зашумели в отсеках стихийные компании, и снова полезла из чемоданов и вещмешков на столы жаренная курятина в обнимку с салом и чебуреками. Огурчики-помидорчики. Варенные яйца за пищу даже и не канались. Самогончик опять-таки. Хоть и не так обильно. И опаснее, потому что сержанты зверели на глазах. Пару раз даже офицер-покупатель заглядывал. Немногословный и многозначительный. Я бы сказал — судьбоносный. Да ну его на хрен, этот самогон. Пили только самые безбашенные. Кто, в числе прочего и кидал бутылки в парке. Ню-ню...

В дороге — всего ночь.

Шумная, душная и... печальная.

Мало кто спал. Да и исхитрится надо было, чтобы избежать гвалта и песен. Блатных большей частью. Тех, что я не перевариваю. "На улице Гороховой аж-ж-жиотаж... Урицкий все ЧК вооружает...". Хит сезона. К утру всю эпопею благородного Семэна я уже знал наизусть. Сквозь сон. И на всю оставшуюся жизнь.

Ночью, так как я все же исхитрился поспать и разместился в некотором комфорте в одном из относительно тихих отсеков на верхней полке, из под моей головы пытались вытащить вещмешок. Надо думать, жрачка заканчивалось на пиршеских столах. Недовольно буркнув сквозь дрему, я шлепнул злоумышленника ладонью по макушке, а потом добавил ему ускорения голой пяткой по шее. "И над столами в морге свет включили...": до утра меня оставили в покое. Меня и мой нехитрый скарб. К слову, курятины там уже не было. И сала. А алкоголем я и не затаривался — с детства не дружу с бухлом, не нравится.

Рано утром мы, притихшие, усталые, кто с бодуна, а кто спросонья — уже в матушке Одессе, на жэдэ-вокзале. На центральной площади — четыре грузовых "газона", тентованные — под перевозку личного состава. "Шишигами" называются, как мы узнаем позже. И первое "военное" открытие: команда "К машине", образно говоря, имеет обоюдоострый характер. Если ты снаружи — лезь внутрь. Если внутри — как раз наоборот: прыгай козлом наружу через задний борт.

Потренировались, предварительно свалив остатки багажа в одну из машин.

Надо сказать, эти "скачки" по автотранспорту даже, некоторым образом, обществу понравились. Взбодрили. Опять же — приобщение к чему-то большому. Скрытому. Что-то эдакое военно-масонское. Вот вы не знаете этих тонкостей, а мы уже в курсе.

Кто ж знал, что подобных "масонских" нюансов впереди — с миллион!

"К машине, справа по одному!"

Первые двое, метнувшись, опускают борт. Справа-слева, опершись ногой на крючок замка (очередная военная хитрость) забрасывают свои полугражданские тела внутрь и с двух сторон помогают забраться в кузов всем остальным, подавая руку каждому. Быстро, блин, получается! Как в кино. Только почему-то сержанты не радуются вместе с нами, рычат чего-то. Вот, вечно чем-то не довольны! Ворчуны.

Это я сейчас понимаю — трансформация уже началась.

На игре, на любопытстве, на энтузиазме.

Дальше — больше.

Едем за город в юго-западную сторону. Цель — учебный батальон связи. Связи! Вот поэтому среди нас столько очкариков. Я тоже слегка близорук, но очки не ношу. Они у меня на всякий случай припрятаны в туалетных. Мало ли, вдруг на стрельбище повезут. Таки и повезли позже. Но это потом. Когда я уже стал... зверьком. Без всякого рукоприкладства.

А сейчас...

Проезжаем КПП части, "К машине" — значит, скачем наружу.

Вот этот строй — называется "колонна по три". Им ходят по плацу и в столовую. А вот это — "две шеренги". В нем общаются с командиром: поверки, осмотры, накрутки и вливания. Ясно? "Так точно!". Не слышу. "Так точно!!". Не понял. "ТАК ТОЧНО!!!". С крыши за забором взлетает стая голубей. Они сюда вернутся уже не скоро.

Трансформация уже идет.

Пока не внапряг. Пока весело.

Ключевое слово — "пока".

"В колонну по три становись! Отставить. При команде отставить — представить себе в метре над головой падающее перекрытие. Из бетона. И оно должно упасть на пустое место. Всем ясно?". "Так точно!". "Не слышу"...

Почему он всегда не слышит?

И уже не так весело. Шутка не должна повторятся. Если это... шутка. Ведь шутка же?

"Я не понял, военные! Так вам не ясно?"

"НИКАК НЕТ!!!"

"Чего-чего?"

"ТАК ТОЧНО!!!"

"Отставить! Падает!! Бетон!!! На голову!!!!! Ты. Да ты, в лепешку. Круг вокруг плаца, бегом, МАРШ! Остальные — бег на месте. Выше колени. Ждем товарища. Очень медленного товарища...".

Пестрое воинство в обносках, хихикая, скачет сайгаками на мокром асфальте. А один рогатый, который к слову, метал бутылки в парке, пыхтя от обезвоживания нарезает пятисотметровый круг по периметру огромного плаца.

"Медленно, солдат. Не уложился. Еще один круг, бегом, марш! Быстрее! Ты, сиплый, за ним. Колени не поднимаешь. Будешь теперь сайгака подгонять. Можно пинками...".

Это еще один бузотер из вагона. "Сиплый" — потому что громче всех орал блатняк и сорвал голос. А сержант, стало быть, заметил. Вообще они... все, блин, замечают. Они вообще... люди? Это потом мы поймем, что нет. Они — это больше, чем люди. Они — военные зверьки. Только более опытные. Прокаченные.

К слову, весь этот "бег под плитами" — это наше построение на обед. Хотя жрать почему-то не хочется. Да и не мудрено: бабушкины пирожки с папиным салом пока еще в кишечниках.

"В колонну по три становись! Отставить! Отставить! Повторное отставить дублирует предыдущую команду! Значит — становись. Я ничего сложного не произнес? А, Сиплый?"

Чувак явно на крючке. И не на добром. А неча было... Общество все понимает правильно. В том числе и то, что лишнее "отставить" — оно и из-за Сиплого в том числе. И начинает зреть недовольство. Не в отношении сержанта. В отношении... Сиплого.

Просто? До гениальности.

Кто здесь кого собирается бить. А? "Сто дней до приказа" с "ДМБ" в обнимку?

Совсем не обязательно.

Столовая с противоположной стороны плаца — рукой подать. Но добираемся мы до нее только через полчаса. Научившись при этом благодаря Сиплому держать строй, а за одно и выучив одну из строевых песен. Про "несокрушимую и легендарную".

Как заходим в столовую? Просто. "Справа по одному". И, разумеется, через "отставить". Так как кто-то кого-то попробовал обогнать на входе. Сиплый? Он! Вот, зараза!

С третьего раза получилось.

"Заполняем столы".

Новая команда. Слова вроде понятны, смысл не очень. Столов немеряно, все сервированы — сурово, но аппетитно. Ровненько тут все, по линеечке! Бачки, исходящие паром, тарелочки, салатики. Чего тут надо "заполнять" и как? И по скольку, раз на то пошло? Оказалось — по десять. Черт, тесновато. А, что? Садиться без команды нельзя? Почему я не удивлен?

"Садись! Встать! Садись! Очень шумно, воины. Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать!"

Контакт наших задниц с деревянной скамьей уже практически бесшумен, как в невесомости. Чего еще надо этому вредному сержанту?

"Садись!"

Все готовы снова вскочить.

"Раздатчикам пищи к раздаче приступить!"

А это как?

"Что не понятно? Третий на левой скамье — раздатчик. Раздатчики, встать! Ты, с правой скамьи, быстро сел. Тупой что ли? Раздатчики разливают всем порции из бачков. Да-да, вот этим черпаком. Правильно, можно и по черепу если попросит. С дальних начинай, чтоб потом через пайки не тянуться, что не понятно? Те, кто с краю — делят хлеб".

Хлеб лежит буханкой прямо на столе, сверху он надрезан на порции. Не до конца. Поэтому ломают его не ровно. И кусков всего девять, кому-то не достанется. Однако, сегодня это не критично. Все сыты. А вот через пару дней это станет настоящей проблемой. Кто не успел — тот опоздал. Горбушки опять же... И проблема эта будет крайне болезненной. Ведь зверьки... они же вечно голодные! Всегда. Помните?

Сегодня на первое — щи из кислой капусты. На второе — бигус из кислой капусты. На третье — компот... нет, не угадали. Из чего — не понятно, но точно не из капусты. Из сухофруктов, кажется. Пропахших кислой капустой. У каждого есть еще персональный салатик, обильно политая пахучим маслом... правильно, квашенная капуста. Хлеб, к слову, тоже кисловат. Выпечен не сегодня и хранился в сыром помещении. Явно.

Словом, никто ничего не жрет. Все принюхиваются, дегустируют в меру разумного и брезгливо двигают нетронутые порции на край стола.

Посмотрю я на них через пару дней!

Всего-то через пару...

От квашенной капусты на столах даже запаха не останется! Бачки будут вытирать корками хлеба до алюминиевого блеска. Первейшими врагами станут неловкие раздатчики, неправильно раскидывающие пайки. Упаси Боже, если кому-то больше! Хлеб будут раздирать всем кагалом, оставляя лузера в худшем случае ни с чем, в лучшем случае — с корочкой от какого-либо милосердного добряка. Только вот... добряков в этом зверинце с каждым днем будет все меньше и меньше.

Потому что, зверьки!

"Закончили прием пищи. Встать! На выход шагом марш".

Грязную посуду не уносим. Это — удел наряда по столовой. Подразделение "обеденный зал". Блатное надо сказать. Потому как... объедки, как это ни прискорбно звучит. Впрочем, так это здесь не называется. ПАйки! С ударением на первом слове. Кто-то хлеб не доел, кто-то даже не тронул, сумасшедший. Бывает, и котлеты остаются... Впрочем, это я отвлекся.

"В колонну по три становись! Правое плечо вперед, с места с песней, строевым, в направлении казармы... блин, ну я и завернул... шагом, МАРШ!"

И даже "отставить" не понадобилось. Сержант сам испугался — а вдруг второй раз так не сформулирует? Впрочем... сформулирует еще. И не раз. Кокетничает просто. В казарму возвращаемся нарезав по плацу три огромных круга. Ходить-то пока еще не умеем. Как те ползунки из яслей. Каждый раз у входа в казарму вместо "На месте, стой", получая команду "Правое плечо вперед" недовольно ворчим. Так, чтобы ни дай Боже не услышал товарищ сержант. Да и ворчим большей частью... на Сиплого. По инерции. Опережая события сообщу — лидером Сиплый в нашем коллективе не будет уже никогда. Хотя на призывном были все предпосылки. Теперь же, зачморят на тумбочке...

Вот так-то!

"На месте, стой! Справа по одному в казарму бегом, отставить, сейчас не надо разбегаться, кретины, становись! Бегом. Руки согнуть в локтях, корпус подать вперед. Отставить. Бегом. Марш! Остальные — бег на месте. Выше колени. В ногу! Раз-два, раз-два".

Уже как-то и не весело. Поддостало уже. Дня не прошло.

Скажу наперед: этих дней еще — пять месяцев с гаком.

"На взлетке в две шеренги становись. Слушай список контрольной проверки".

Зачем? Куда мы денемся?

Несколько балбесов ответили "Здесь" вместо "Я". Сержант не рассердился.

"Внимание. Построение на плацу в две шеренги. Справа по одному на выход из казармы бегом марш! В темпе, в темпе. Пролетаем на проходе. По лестнице пулей. Шевелимся, военные!"

Контрольная проверка продолжается на плацу.

Холодно. Ноябрь.

Кто-то снова прокалывается на "Здесь". Недоумки. Кто-то выкрикивает "Я" недостаточно громко, кто-то — недостаточно своевременно, кто-то высовывается из строя, кто-то крутит башкой — подустал уже гражданский народ с непривычки.

Сержант не злится.

Он просто начинает проверку с самого начала. От "А" до "Я".

"А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. Кто остался на трубе?"

Я!

Гадырке.

Я!

Дымбовяну.

Я!

Йорга.

Здесь!

Йорга.

А. Нет. Я!

В роте оказалось неожиданно много молдаван. На нашу голову.

"Рота, равняйсь. Смирно. Слушай список контрольной проверки".

Ноябрь. Холодно. Трансформация.

Через час этой пытки (зачем тут кого-то бить?) нас разбивают по взводам и отделениям. Начинкаем гулять с песнями по плацу уже повзводно — хоть согреемся немного. В дальнем углу плаца неожиданно сворачиваем на примыкающую дорожку — там неподолеку на газоне вольготно раскинута огромная палатка. Даже целый комплекс палаток. Из дальней торчит труба и идет дым.

"Баня. Мобильная", — шепчемся.

"Разговорчики в строю!"

Затыкаемся.

У входа в крайнюю палатку — знакомая "шишига" с нашими баулами. Ее разгружают какие-то чумазые солдатики в бушлатах и телогрейках.

Знакомьтесь, граждане — взвод обеспечения учебки. Элита! Повара и кочегары, санинструкторы и кладовщики, свинари и сантехники. Да-да, в учебке есть даже свой свинарник. И огромная отапливаемая дровами теплица. Не говоря уже о собственном парке, артскладах, о стадионе, о двух полосах препятствий и даже о своем полигоне на территории, которого угрюмо замерли вкопанные машины связи. "Спецуру" будем отрабатывать.

Впечатляет.

Чего не скажешь о взводе обеспечения.

Позднее выяснится — они нас ненавидят.

Особенно повар, черт не русский.

"Первый взвод — справа по одному. Остальные — не плац".

Мне не повезло, я в третьем.

Холодно! Чертовски, я бы сказал. Даже песни уже не греют.

А там в бане тепло, наверно!

Узнаем об этом только через час — два взвода особо не торопились. Между прочим, выходили они уже из влажных глубин в новенькой зеленой форме, мятой и не обношенной. Задрав нос при этом, глядя на бомжеватый третий взвод.

"Справа по одному!"

Наконец-то. Как же здесь тепло!

В душном и сыром помещении — старшина роты за огромым столом. Вокруг него — массивные брезентовые тюки. Прямо перед ним — огромная куча обносков и штабеля наших чемоданов.

Представляется.

У чувака странно громоздкая и совершенно незапоминающаяся фамилия: то ли Краснолесозадунайский, то ли Справополемзадерищенко. Тут же ее забываем. Старшина — так практичнее.

— Собрать документы! Сюда военники, сюда комсомольские. Не понял, откуда паспорт? Кравцов! Ты что, его не сдал в военкомате?

— А меня и не спрашивали.

— Ага, ну, бывает. Изымаю на хранение. Дабы не просрал. А то служить будешь до второго пришествия. Первое отделение — ищем свои котомки в куче. Да не все разом! По двое. Баулы перед собой на землю. Раздеваемся. Естественно до гола! Рыжий, что за вопросы. Минута времени, отсчет пошел. Осталось тридцать секунд. Швыдче, швыдче! Пятнадцать, пять. Рыжий! Труханы я сказал, тоже. Не понял. Что это за стояк? Ты кого, рыжий, тут выцеливаешь?

— Да я... от неожиданности.

— Ни хрена себе нежданчик. А ну, залетел в моечный, окатился холодненьким. И сразу сюда!

— Есть!

— Зажигалочка наша...

— Гы-гы-гы.

— Отставить смехуечки в строю! Лохмотья свои убрали в чемоданы. Кому обноски не нужны — сюда в кучу. Утилизируем. Кому рвань дорога как память — на хранение в каптерку. Или постой домой — завтра выдам ящики. Сутки на размышление. Рыжий! И снова здрасте. Охолонул?

— Так точно.

— Первое отделение мыться. Вперед, "зажигалочки". Второе — шаг вперед, ищем баулы...

Благодаря Рыжему у целого отделения уже есть позывной.

Что называется, один за всех, и все за одного. Рыжий маньяк!

В моечном зале, точнее в огромной мокрой палатке — пар и жар. Слева — стопка плюминиевых тазиков. Шайки. Тут же — два массивных пожарных крана на шлангах — холдная и горячая вода. Блести ягодицами, по очереди заполняем тазики. По стеллажам всюду разбросано хозяйственное мыло. Четвертинками. И оно неожиданно вкусно пахнет чистотой. И волосы от него как пух. Прикольно.

Главное — согрелись наконец.

До обидного быстро появляется заголенное второе отделение и нас выставляют в предбанник. За спиной у старшины оказывается вход в небольшой закуток, где два хлопца в тбелых исподниках ловко на пору оболванивают целое отделение под ноль. За считанные минуты. Мне одному показалось, что лучше это было сделать до бани?

Обмахнувшись от стриженных волос какой-то ветошью, почесываясь, мы, обновленные и слегка помытые, снова предстаем перед Старшиной. Он на глазок определяет наши размеры и вручает стопки с бельем и обмундированием.

Два комплекта исподников — тонкое и толстое: как узнаем позже — хэбэшка и бязь. Пара портянок. Пока летних. Пять подворотничков и квадратный клочок белой ткани — платочек. Ох, и намучаемся мы с ним чуть позже! Темно-зеленые брюки и куртка — хэбэ-"Стекляшка": уже просветили. Брючной ремешок, поясной — бляха отдельно. Еще одна стопка акцессуаров — погоны, петлицы, значки-жучки связи, пуговицы и еще что-то там в бумажных пакетиках.

Получаем, отползаем к скамейкам у стены, кое-как одеваемся.

Мелочевку рассовываем по карманам.

Снова с Старшине — получаем документы с рекомендацией, где их хранить: военник слева, комсольский справа — во внутренних карманах с застегнутыми пуговицами. Получаем сапоги, зимние шапки и шинель скаткой. Разворачивать не велено — "хрен потом соберете".

Как мотать портянки — никто не знает.

Старшина обещает научить потом, а пока — "пихайте так".

Тяжко. И неудобно.

И свежи в памяти эпизоды из фильма "Максим Перепелица". Где неправильно намотанная портянка сорвала целые учения. Мы в это пока верим. Поэтому "кирзачи" уже заведомо не любим.

Совершенно напрасно!

Через какой-то месяц все станет на свои места: мы поймем — лучше обуви в мире нет! Причем, в течение первой недели — мозоли будут у всех. Сто процентов. Мы будем их болезненно мазать йодом и зеленкой и тут же натирать снова — на строевых, на марш-бросках, на банальных зарядках по утрам. Никаких послаблений нек будет — до слез, до отчаянья. А потом — как рукой снимет! Тоже у ста процентов! Без исключений.

Кирзачи превратятся в универсальные тапочки — и для бега, и для войны, и для хозработ. У меня будут потом и юфтевые, и яловые, и хромовые, берцы потом, туфельки всякие разные офицерские — ничто не сравнится с изношенными кирзачами. Именно изношенными! Вытертыми до серой кожи — мягкой и невесомой.

А как "вкусно" на ноге сидит правильно намотанная портянка!

Какие носки к чертям! Четыре угла у портянки — четыре стерильных обмотки на неделю. Нежных и мягких. Умеете крутить портянку, стоя на одной ноге и опираясь щиколоткой о согнутое колено? Куда нужно предварительно просунуть чистый уголок?

Мы — таки да.

А американцы умеют?

Думаю, что нет.

Дано только военным зверькам Советской Армии.

Секретное оружие Союза.

Трансформация в разгаре!

"Справа в колонну по одному в казарму шагом марш!"

До ужина подшиваем форму, расположившись на табуркетах по взлетке стройными рядками. У каждого отделения — уже свой командир. Есть даже ефрейторы— полугодичники. Разница с нами — шесть месяцев, а гонору! Ленивый с поволокой взгляд, вальяжные движения, скупые жесты. Демонстрация вечно недовольства нашей бестолковостью и вечные "отставить". Научили их так? Но и... умеют все же его-там они, не отнять!

К примеру — форму подшить: десятки нюансов. Шеврон на расстоянии военного билет от плечевого шва. Строго вертикально. По рукаву в сторону спины — один сантиметр, остальное вперед. Хочешь — мерь, хочешь — на глаз. Сержант с треском отдирает непонравившийся вариант солдатского рукоделия. Без слов. Сам думай, что не так. Петлички проще — там по шву. С погонами проблем больше: не у всех совпадают размеры. Разрешено метнуться в каптерку к Старшине и произвести замену. А также достать нитки с иголками из личных баулов — взвод обеспечения их уже притаранил их в казарму, злобно зыркая в нашу сторону: все курсанты — чмошники.

К слову, курсанты — это мы.

Товарищи курсанты!

Недурственно. Кадеты почти. Юнкера. "Корнет Оболенский, надеть ордена!"

А сейчас пока дай Боже погон правильно пришлепать.

Как все же тяжело его прокалывать — пальцы уже все в крови. Неожиданным спросом сатли пользоваться домашние наперстки. Кто-то предусмотрел — взял из дому. А иголок должно быть три — в шапке за отворотом. С намотанными нитками — белыми, черными и зелеными. Сержант показывает — если иголку с ниткой воткнуть ушком вперед, а потом нитку восьмеркой намотать на концы — сооружение это вынимается из шапки одним движением руки, без необходимости разматывать нитки прямо в шапке.

Секрет фирмы? Снова массонство? Видимо, да.

Век живи, век учись.

Учимся подшивать подворотнички.

Это пипец!

Похоже на бином Ньютона. Сколько же тут правил и тонкостей!

Подшиваемся по-духовски. По уставу. По дуге и с выпуском. С симметрией на концах. Нет симметрии — треск отрываемой ткани. Волна на воротнике? Долой подшиву! Все по новой. Временная норма — десять минут. Но можно и быстрее. Сержант тут же скидывает фланку, так по-блатному называют куртку, отрывает себе подшиву, и за три минуты идеально пришивает себе ее обратно. Правда, черными нитками, что запрещено. И не подворотничок, а целый кусок белой ткани, подозрительно похожей на простынь. И по-бурому — со стоячим воротником и выпуском с палец толщиной, в котором мелькнула изоляция от электрического провода. На концах подшивы — стежки ровными крестиками.

Красиво!

И непостижимо.

"Не дрефь, войска. Научитесь".

Кто бы сомневался?

До ужина снова гуляем по стылому плацу, распевая патриотические песни.

Уже в форме, как большие.

В двух комплектах исподников — неожиданно тепло. Опять же — поясные ремни зтянуты так, что чувствуется позвоночник. Тоже греют, как ни странно. Шарки сугробами висят на бровях и ушах — голова не мерзнет совершенно. Сержанта с его квадратной тюбетейкой даже жалко. Хотя... он бодрячком. И выглядит в отличие от нас с иголочки, хотя гладить форму мы тоже уже учились: у некоторых — следы от утюга на штанинах и тоска в глазах в предвкушении встреч со старшиной с труднопроизносимой фамилией.

На столах за ужином видим столбики порционного сливочного масла на тарелочке и по два куска сахара каждому. Это в дополнение к бигусу в бачках, разумеется. Сахар и масло я отдаю товарищам. Берут. Уже не брезгуют. Я все же пока сыт.

Завтра будет все по-другому.

Распробую.

Капусту тоже не им. Пью только пустой чай.

Пахнет веником. Но густо и терпко. Поэтому, неожиданно, вкусно.

Наверное, вечером дадут отдохнуть.

Ага!

Снова гладиться-подшиваться, шинели оборудовать, бляхи драить пастой ГОИ. Чистить сапоги ваксой тоже надо уметь. Потом учимся заправлять койки и укладывать ровненько снятую форму на табуретки. Чтоб видно было свежую подшиву и чистые портянки на сапогах. Иначе, говорят, поднимут после отбоя и заставят стирать. И себе и сержанту. Нет, бить не будут. Сам постираешь — ибо, залет, боец.

Мир равновесия и справедливости!

Столько информации — и все в один вечер.

Неожиданно замечаю, что многое запоминаю с первого раза. Так удобней. Раньше таким сообразительным не был.

Трансформация!

До стариковским времен помню: чтоб удобней было сложить куртку на табурете — надо прихватить ее на две пуговицы: на верхнюю и вторую снизу. Шлеп, шлеп и конвертиком поверх брюк. Так, чтоб брючной ремень видно было. И поясной сверху — горящей бляхой наружу.

Снова прогулка на плацу и вечерняя поверка там же.

Во время отбоя прыгаем в койки раз десять.

"Отбой!", "Подъем, форма одежды номер четыре, строится на взлетке в две шеренги". На все про все — сорок пять секунд. Слыхали про такое. Раза с шестого начало получаться. Если портянки не мотать. Это не возбранялось. Лишь бы из сапогов не торчали — аккуратность должна быть во всем!

"Отбой!", "Подъем!", "Отбой!", "Подъем!". Когда же он устанет?

"Отбой! Тишина в спальном помещении!"

Все что ли? Наконец-то.

"Не дай Бог кого услышу!"

Что вы, что вы, гражданин начальник! Боже упаси.

"Первое отделение первого взвода, подъем!"

Что такое? Когда накосячили?

"Полчаса — в помощь наряду. Умывальник, туалет взлетка, ленинская комната. Время пошло!"

А! И так можно?

Нельзя, конечно, как позже выясняется. Но все делают. Два дневальных просто не тянут. Потом будут по три, но от ночных уборщиков никто отказываться не будет.

Не спеша на первых ярусах укладываются спать сержанты. "Комоды" — каждый со своим отделением. "Замки" и каптерщик — в отдельной секции. Каптерщик, похоже, здесь самый крутой — воинское звание "старшина". Еще один Старшина? Поживем — увидим.

"Рота, подъем!"

Снова-здорово? Да сколько можно?

А! Так это уже утро?

"Отставить, отбой! Попрыгали в коечки. Подъем!"

Командует дежурный по роте. А все комоды, уже одетые и умытые (когда успели?) многоголосьем дублируют его команды, щедро рассыпая собственные комментарии.

"Медленно, бойцы! Шире скачем! Пропусти нижнего, верхолаз, убьешь товарища задницей, плакать будешь. Нижний, не чешемся, сверху опасность. Зашибут как жука! Смотри, слоняра какой. Не галдим молдаване! Э-бэгат лимбан-кур, засунули языки себе в задницу! Чего вылупился, пулэ белите? Скачками в строй! Отбой! Подъем, форма одежды номер два, строимся на плацу в колонну по три!"

Номер два? С голым торсом?! На плацу?!!

Делать нечего, бежим. По лестничной клетке — тоже бегом. Тут шагом нельзя по умолчанию, уже оговорено.

Ну и холодина на улице!

Ноябрь. Одесса. Сырость и лиманы. И воздух градуса три по Цельсию, не больше.

Бежим скорее!

Мы и бежим. На стадион и на спорт-городок.

Не согрелись. Давай еще!

Только попроси — бегаем до черных звезд в глазах.

Все равно холодно, хоть и мокрые, как церковные мыши. Причем здесь они? Почему церковные. И почему мокрые?

"На рукоходы — справа по двое".

Рукоходы... это что? И... это где?

А, лесенки эти? Что лежат углами на высоких стойках.

До конца не дополз никто. На исходную!

А это вообще возможно? Срываемся чаще, благо внизу мягкий песочек — обходится без увечий.

"На брусья — упор хватом. Пошли на руках!"

После "рукоходов"? Да это вообще невозможно!

"Замерли! Отжимаемся. Делай... раз! Делай... два! Раз... два... раз... два... Не сачкуем, салабоны. Рыжий, я все вижу, членотер! Все отделение на исходную к рукоходам!"

Сука, Рыжий.

Зажигалочка сраная.

Чувствуем, как звереем.

Трансформация.

А где товарищи офицеры? Может они не такое зверье, как эти сержанты?

Хоть бы так было!

После завтрака с песнями мы познакомились и с офицерами. Как раз перед общим разводом на учебу. На учебу? Ну да, здесь же учебка.

Меланхоличный и сухой командир роты. Пустые равнодушные глаза. Тихий невыразительный голос. Усталый. Когда успел устать-то? Взводный только один — на первый взвод. Повезло. Некомплект офицеров.

Зато есть замполит — пухлый хохол по фамилии Романенко. Капитан. Важный и надутый. Разговаривает с нами через губу. Чуть более многословен, чем ротный — тот уже в канцелярии, сношает сержантов. Неизвестно за что, но достаточно громко, хоть и не членораздельно. Так им и надо. А-а, не надо оказывается! "Высношенные" сержанты становятся злее и придирчивее к нам, к простым смертным.

А офицеры после развода снова куда-то пропадают.

Изредка мелькают на занятиях, но и там — не регулярно.

Шишку держат сержанты! Цари и боги.

На занятиях по уставам получаем во временное пользование потрепанные фолианты и учим наизусть общие обязанности военнослужащих. И... наизусть — это не для красного словца! Это — до последней буквы, знака препинания и абзаца.

И... это невозможно.

Потому что статья — на целую страницу. С гаком. Целых пять пунктов! "...Измена Родине — тягчайшее преступление перед советским народом". Во как!

Фатально не выучивается!

И все же... через час начинаем что-то мычать. Кое-кто даже дотянул до конца.

Посмотрел бы я на себя через месяц. От зубов отлетало пол устава! Десятки страниц. Сотни абзацев! Не учится? Обязанности часового — за полчаса! Восемнадцать громоздких пунктов. Две с половиной страницы. Это мне шанс дали: выучишь — возьмут в караул, хоть в одной букве ошибешься — в наряд по столовой. К повару.

Выучил.

До сих пор помню:

"Часовой есть лицо неприкосновенное. Неприкосновенность часового заключается..."

Съел, поварешка? "Неприкосновенность!"

А вы говорите, "бить будут".

Как бы не так!

Кто тут кого будет бить, если даже у зассанных дневальных по роте — боевые штык-ножи! Не заточенные, правда, так как не рекомендуется по мирному времени, но все равно. Боевая сталь даже не заточенная легко входит между ребрами. Нас этому тоже учат. Да-да, и в войсках связи в том числе. На занятиях по рукопашке. Как бить, куда. Как защищаться. Ударов немного, но они отрабатываются часами до автоматизма. Если спереди — сердце тут, клинок между ребрами горизонтально. Если в грудину, одной рукой не пробить — помогай тыльной стороной ладони свободной от ножа руки. И с силой!

Если сзади с захватом за шею — то или в легкое, чтобы часовой не пикнул, либо спереди снова в сердце — самый сложный удар. Потому как долгий и заметный окружающим. Зато смертельный.

"Бить будут", — говорите?

А как ночью войдет клинок между ребрами обидчику?

Фильм"Сто дней до приказа" помните же? Там в сюжете конфликта — противоречие. Били и заслужили. Дебилы что ли? У чувака доступ в оружейку практически своболдны. Да и... какой там пулемет? Штык-нож — это страшное оружие.

Не даром даже на занятиях мы используем его в ножнах.

Заголить — не моги!

Только в караулах. И только на посту.

Мы уже — зверьки!

Нас не замай.

Какое рукоприкладство?

Мы постепенно сближаемся с небожителями — с сержантским составом.

Особенно в караулах.

Там мы вооружены до зубов! Нас уже даже начинают уважать.

На посту, бледнея от ужаса, ночью я порой баловался несанкционированной зарядкой-разрядкой автомата. Понимая, вот сейчас нажмешь на спусковой, и... дисбат! Побоявшись немного, аккуратно отсоединял магазин, передергивал затвор, ловко из воздуха выхватывая вылетавший патрон, снова все оружие снаряжал, как положено, не забывая ставить на предохранитель.

Мой любимый автоматик.

Сотни часов сборок-разборок, чистки и вылизывания железных потрохов.

И жонглирование, по-другому не скажешь — на строевых с оружием: "На ремень"", "На грудь", "Подтянуть", "Отпустить". До автоматизма. И тоже — с хитростями.

С автоматом ходим, с автоматом бегаем, пялим его на ОЗК с противогазом, снова бегаем, обливаясь потом, занимаемся с ним рукопашкой. Штыком коли, магазином бей, мочи его прикладом!

Стреляли даже уже — начальное и первое упражнения: по три и по десять патронов.

А офицеры, бравируя меткостью — высаживали по магазину за очередь. У АК-74 отдача слабенькая в отличие от стареньких АКашек винтовочного калибра, лупить можно точно.

Автомат уже родной.

"Стой, кто идет!"

Никто уже никуда не идет. Это я так, кричу для острастки темноты и собственного успокоения. По широко развернутой легенде — пристрелишь по уставу нарушителя — поедешь домой в отпуск на десять суток. На десять суток! Как же я соскучился по подруге. Со своим вымытым по-взрослому аппаратом. Говорят, тут бром дают. Таки не помогает. Спасает только спорт и ночная "спецура" — выставление на полигоне каналов в связи в установленные инструкциями сроки. Основной канал ЗАС в оба конца — за сорок минут. Хоть в Москву звони.

Бывало, вымотаешься за ночь так, что никакой аппарат не нужен.

Так, формально вспоминаешь временами о его функциях, но... безобидно. Без постыдных самоудовлетворений, как, скажем у Рыжего. Маньяк сексуальный. И по физо он, кстати, слабее многих. Полосу препятствий последним проходит. Вот и остаются силы на глупости.

Не зверек пока.

А я с полосой дружу. Я уже зверек по пояс. Буквально через полгода, когда поступлю прямо из учебки в военное училище, в полевом лагере абитуры назначат меня даже внештатным инструктором по препятствиям. Потому как ни один училищный офицер меня так и не сможет переплюнуть ни по технике, ни по скорости. И не потому, что я такой здоровый.

Просто хорошие зверьки владеют хитростями.

Карабкаешься на двухметровую стену? А не надо. Ее нужно сапогом с разбегу двинуть, и повыше — сила инерции сама тебя вытащит наверх, успей только перекинуть вторую ногу, чтобы перевалиться. А то и просто — хват за верхний срез и головой вниз. Так, правда, хуже — автомат мешает. Секунды две теряешь лишних, без вариантов.

Карабкаешься в "пролом в стене"? Зачем?

Если дрейфишь — вперед правую руку и левую ногу: один шаг и ты с другой стороны. Не дрейфишь — прыгай ласточкой и кувырком, придерживая АК у задницы. Тут главное — плечами в проем вписаться. Для страховки, если не уверен — наклони плечевую кость чуть по диагонали. Для этого надо сначала с недельку покувыркаться у хорошего инструктора на глазах без кирпичных стенок по бокам. А так — дело не хитрое. Зато эффектное! Офицеры в училище кипятком ссыкали.

Смущает "разрушенная лестница" и "разрушенный мост"? Забудь!

Самое опасное в них — наклонная доска за забором. Думай токмо о ней, не глядя прыгая через разрывы на бревнах. Доска скользкая и коварная — на ней все падают. Больно. Не хочешь падать — просто сильно наклони корпус вперед так, чтобы тело оказалось под прямым углом к деревяшке, и беги, что есть ног. Получается и быстро и безопасно.

Семенишь в "лабиринте"? Дурак что ли?

Один поворот — один шаг. Только ногу нужно правильно поставить противоположной ступней прямо у основания металлического столбика. Получается — просто идешь, играя бедрами, как, извиняюсь, проститутка. Изгибы "лабиринта" в идеале даже и не замечаешь. Один шаг — один поворот. Может шлюх тут тоже тренируют? Подиумной походке? Очень может быть...

Все тут становятся зверьками.

Попробуй, ударь такого.

Трансформация.

Иногда все же старослужащие сержанты дерутся.

Как вы догадались — на физо по рукопашке. Достанет чрез меры какой-нибудь кадет — милости просим на спарринг. Но... не один на один: для старослужащего зверька — это западло. Как минимум — трое на одного. И в присутствии офицера, для алиби. Допускается. Ударов по лицу нет. Зато будут гематомы в области солнечного сплетения и печени, синяки под коленом и у щиколотки, ссадины на шее, похожие на засосы, ухо еще могут отдавить в падении на болевой. А синяков под глазами не бывает никогда — глупости это школьно-хулиганские: в глаз дать, нас разбить. В брюшину, если точно — и большее, и эффективнее.

Про глаз вспомнил: отрабатывали как-то на полигоне развертывание канал из кунга машины связи. Заземление, подключение, антена — команда в четыре бойца работала как часики. Только вот напарник мой забыл в спешке закрыть лючок разъема в правом боку машины. А я, не глядя перед собой (Зачем? Тут все до автоматизма!), налетел на него точно правым глазом. Как не выбил — удивляюсь. Гад, Шурка!

Синяк вышел шикарный! Я даже гордился.

Потом отписывались с неделю у замполита — мол, никто его не бил! Все вышло, так сказать естественным путем. Случайно. В качестве боевых потерь.

А ведь подозреваю — не поверил товарищ капитан.

Долго разглядывал меня с прищуром. Взял даже на карандаш: "Следить за тобой буду, военный! Что там у тебя с конспектами Ленинских работ? Хороший почерк. И заголовочки рисуешь аккуратно. Будешь, короче, групп-комсоргом отделения. Молчать, я тебя спрашиваю! Не слышу? Не "так точно", а "есть". Можно еще, "слушаюсь, господин штабс-капитан". Не надо так. Шутка юмора. Будешь "комсой" а я буду за тобой глядеть".

В конечном итоге его "гляделки" окончились отправкой образцового комсорга в военно-политическое училище. С подачи "штабс-капитана", разумеется.

Вот судьба!

А всего-то — открытый лючок и синяк под глазом.

И свершившаяся трансформация молодого технаря, слесаря-судомеханика с Красным дипломом в боевого зверька Советской Армии, универсального и многозадочного.

К слову, я поступил в училище В Симфи, а весь мой выпуск из учебки в полном составе был отправлен в Афган. Многие не вернули. Озабоченный Рыжий в том числе. И усталый от нарядов по столовой Сиплый, бывший лидер призывного участка. В том же Симфи.

Лючок. Синяк. Судьба.

Трансформация.

1