↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 41. Берлинский пациент.
Бывший представитель Коминтерна в Германии Яков Самуилович Рейх, он же "товарищ Томас", как будто подражая библейской Лотте из Гоморра и Содомы — остолбеневши, окаменел соляной глыбой на пороге кабинета при виде трупа его хозяина... Но был мощным тычком в спину со стороны сопровождающего, вброшен внутрь.
Вид у Давида Леймана, был не намногим лучше:
— Что это значит?!
Своему сподвижнику по экспроприации экспроприированного у экспроприаторов, я ответил:
— Вы несколько задерживались, мы скучали и решили поиграть в "Жмурки".
Кивая на покойника:
— Ему выпало "зерро".
Тот не понял:
— Что за чертовщину ты несёшь?
— Потом расскажу, а пока "упакуй" вновь прибывшего — видишь, товарищ нервничает... Кстати, в этот раз можешь не раздевать: вид голых мужиков — уж, начинает несколько напрягать.
"Товарищ", поняв, что встрял и причём — от слова "конкретно", пытался было по-шурику свалить под прикрытием нашего диалога, но был ловко пойман могучей дланью моего напарника и привязан к имеющемуся в кабинете стулу.
"Упаковав" гостя, Давид попросился в туалет "по-маленькому", а пока мол:
— Без меня не начинай! Я скоро...
Согласно киваю, успокаивая:
— Уточню личные данные и всего лишь.
— Яков Самуилович Рейх, он же "товарищ Томас"?
— Да, это я... Кто Вы будете, товарищ?
— В твоём случае, это уже не важно.
— Почему?
Проигноривав вопрос, сам спрашиваю с нажимом:
— Ты читал в газетах или просто слышал про "парижскую шестёрку"?
— Да, читал.
— Те товарищи, которые нам больше не товарищи, попутав берега — украли у социалистического государства крупную сумму денег в инвалюте...
А глазки то, забегали!
Достаю из-под стола коробку из-под шляпы, открываю и с отмороженным видом перебрав содержимое, выложив самотык — невольно внушающий "шок и тремор" лишь своим видом, достаю за волосы скальп — принадлежащий некогда-то некому Иосиф Гури и, стараясь максимально доходчиво — объясняю весь текущий расклад:
— ...Вот этот, когда мог делать это, сказал, что ты взял у него и его товарищей похищенные сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов — с целью открыть им в Швейцарском банке личные счета и перегнать эти деньги на них. Что скажешь?
Тот, вполне искренне возмущается:
— Да я их и знать не знаю!
Со всем скептицизмом, на который был способен:
— Ну и кому мы должны верить? Тебе — здоровому и невредимому, или этому товарищу — прошедшему самые суровые испытания, перед тем как предстать перед нами в столь непритезательном виде...?
Тот в полнейшем обалдении:
— Он, что? Умер?
— Умер, но не сразу... Так сказать — умирал по частям.
Последовал длинный перечень пыток — которыми подвергли белогвардейцы из РОВСа сего стойкого товарища, перед тем как лишить его жизни и шевелюры.
Затем, сильнейшее психологическое давление:
— Запомни сам и если уцелеешь — став хотя бы инвалидом-колясочником, а не "жмуром" как хозяин этого кабинета — передай другим: лафа кончилась! На самом "верху" было решено за вас взяться и любыми способами выбить похищенные народные деньги...
От осознания реальности происходящего бытия и, ближайших — далеко не блестящих перспективах для собственной бренной тушки тела, товарища Томаса начала колотить крупная дрожь.
А я знай нагоняй жути:
— ...Знаешь, что такое "подноготная правда"? Нет?! И чему вас только в царских гимназиях учили... Вот, товарищ Абрамов не захотел этого узнать на своих-собственных ногтях, вернул все украденные у пролетарского государства деньги и умер быстро, безболезненно и достойно — а не валяясь в луже собственных испражнениях вперемежку с кровью из разорванного в лохмотья ануса...
Несколько вальяжно развалившись в кресле за своим собственным столом, вышеназванный покойник, казалось внимательно прислушивался к моему монологу и, вытаращив стеклообразные глаза — всем своим видом подтверждал, что всё было именно так и никак иначе.
Поймав понимающе-перепуганный взгляд моего визави на лежащем на столе фалоимитаторе:
— Вот, вот! А ты что думал? Для собственного "самоудовлетворения" — мы с товарищем Лейманом, его через границы буржуазных государств — туда-сюда таскаем? Нет! Для таких вот расхитителей социалистической собственности, как ты.
Давид Лейман, чьи повадки я уже достаточно хорошо знал, ища встречи с Яковом Рейхом в ресторане — не мог не набить там своё могучее чрево, до состояния туго натянутого барабана... После этого вскоре, у него обычно начинается естественный "обратный процесс". Вот и в этот раз, "поход по-маленькому" — плавно перешёл в "поход по-большому" и, у меня было достаточно времени — чтоб запугав, подписать собеседника на "чистосердечный" ответ на каждый вопрос главного экзекутора.
Поэтому, когда напарник вернулся облегчённый телесно и просветлённый духовно, наш пленник — прямо-таки курским соловьём пел, рассказывая про все свои финансовые преступления в отношении первого в мире государства рабочих и крестьян и, выделяемого им средств на Мировую революцию.
Почему-то косясь на меня, Давид грозно вопрошал, красноречиво помахивая чёрно-резиновой "хреновиной" у носа допрашиваемого, как будто давая нюхать:
— Ты, гнида, деньги у товарища Иосиф Гури и других, брал?
Тот, буквально радостно:
— Брал!
— Где они?
— В чемодане!
— А чемодан где?
— В камере хранения на "Bahnhof Berlin-Lichtenberg"...
Номер ячейки, ключ — всё как положенно.
Внимательно посмотрев на бегающие глазки:
— Давид! По-моему, товарищ от нас что-то скрывает.
Не успел Лейман даже нахмуриться, как тот заверещал:
— Мне нечего скрывать, товарищи! Я просто не успел сказать, что ещё деньги — хранятся у меня...
Долго ли, коротко, но наконец "клиент" по всем признакам был выжат досуха — как лимон прошедший через вакуумную соковыжималку:
— У меня больше ничего нет!
Оглушительная плюха:
— Врёшь сцука!
Слёзы, сопли, рыдания...
Врёт, конечно — наверняка хоть немного, да зашкерил где-нибудь, крысёныш.
Ну, да ладно!
К счастью, бывший представитель Коминтерна в Германии не имел пока подлинных документов, чтоб открыть счёт в серьёзном банке и перевести туда деньги. Да и не доверял он германским банкам. Все уворованные средства, подобно подпольному миллионеру Корейко, он по большей части хранил в камерах хранения двух железнодорожных вокзалов и на трёх снимаемых берлинских квартирах.
— Давид! Чтоб с лихвой возместить ущерб, этого вполне достаточно.
Тот, озадаченно спрашивает глядя в цифры столбиков в моём блокнотике.
— Сколько там, хоть?
Когда я называл общую сумму, на пару порядков превышающий долг "парижской пятёрки" — даже Давид только возмущённо ахнул и, первым делом хорошенько врезав собеседнику в лоб резиновой "балдой", принялся совестить расхитителя социалистической собственности:
— Как ты мог так поступить?! Ты же коммунист!
Мошенник лишь пожал плечами, оправдываясь:
— Я никогда не состоял ни в какой партии. Ни в вашей большевистской, ни в германской, ни в какой другой.
Недоумеваем от такого расклада оба:
— Как же тебе доверили распоряжаться такими суммами?!
— Обыкновенно. Завели в комнату в кремлёвском подвале с сокровищами и сказали: "Бери сколько надо для революции в Германии". А про партбилет меня никто не спрашивал...
Давид психует:
— СВОЛОЧЬ!!! Ты — хуже белогвардейца! Ты — хуже всех белых генералов и интервентов, вместе взятых! Из-за таких как ты, до сих пор Мировой революции не произошло!
Не успел я подумать: "А других "кадров" — априори быть не может, если говорить о хоть какой-то массовости", как выдержав, товарищ Лейман — со всей имеющейся у него дури, врезал товарищу Томасу кулаком в "бубен". Тот, чуть кульбит вместе со стулом не сделал — всего лишь четверти оборота не хватило.
— Полегче, напарник!
Поставил стул с привязанной, впавшей в беспамятство тушкой в естественное положение напротив хозяина квартиры — бывшего, а ныне бездыханного представителя Отдела международной связи (ОМС) ИККИ Коминтерна — сочувственно глядящими выкатившимися мёртвыми "шарами" на всё происходящее.
— Пойдём-ка, Давид, лучше на кухню — кофейка попьём, успокоимся да обсудим дела наши скорбные...
* * *
Перекусить у покойника — хоть шаром покати, в вот кофе было отличным!
Сварив на спиртовке уже заранее хозяином обжаренные и размолотые зёрна арабики, остудив и разлив напиток в фарфоровые чашечки, сделав первый глоток, спрашиваю:
— Каковы дальнейшие планы, Давид?
Тот, морщит лоб:
— Задавить эту гниду, забрать все деньги и в Советское посольство. Возьму своё, а остальным пусть товарищи распоряжаются.
Хм, гкхм...
Вообще-то, предполагалось, что товарищ Лейман скажет: "Давай поделим бабло и разбежимся как два ёжика в тумане". Тогда выждав первый же удобный случай — предполагалось выстрелить ему в спину из убойного австрийского шпалера, который я предусмотрительно заначил за ремнём брюк, скрытым полой пиджака. Ибо по закону жанра, сразу после предложения "поделить" — неизбежно возникает мысль "кинуть", а то и вообще:
"А зачем делить? Придушить этого лысого задохлика — а так как мёртвым деньги не нужны, забрать его долю себе".
Однако, товарищ оказался идейным и принципиальным, что не могло не радовать...
Но расслабляться всё равно не стоит.
Особо не спеша, сделав ещё пару обжигающе-вкусных глотков:
— Не совсем удачная идея, партнёр!
— Почему?
— Появление нас с деньгами в Посольстве — мгновенно свяжут со смертью этих двоих. Ты хочешь ополчить против себя весь Коминтерн?
Тот, с горячечной юношескою непосредственностью:
— Так они же — воры!
— Ты думаешь, про это никто не знает? Если эта "гнида" вернулась из Москвы, значит в ИККИ про их воровство — не только знают, но и одобряют.
— Как это?
— Обыкновенно. "Отстёгивает" товарищ Томас кому-нибудь из высших партийных бонз, а тот его "крышует".
За время нашего знакомства, Давид вполне себе освоился с моими иновременными словечками:
— Кому "отстёгивает", кто "крышует"?
— Пока не знаю, но при желании это достаточно легко выяснить, — помолчав, — вот только не уверен стоит ли это делать, Давид. Ведь, многие знания — преумножают печаль...
Мгновненно вспотев от выпитого кофе и напряжённой мозговой деятельности, громила растерянно промямлил:
— Так что же делать?
Не торопясь допиваю своё кофе:
— Надо подумать, напарник... А плесни-ка, мне ещё чашечку! Вот, спасибо...
Минут пять поизображав из себя мраморную статую Огюста Родена, наконец выдаю:
— Имеются у меня кой-какие подвязки в "Межрабпоме"... Знаешь такую организацию?
— "Международную рабочую помощь"? Конечно знаю, как не знать!
— "Межрабпом" официально считается подразделением Коминтерна, но на самом деле ведёт свою собственную политику — делая ставку по большей части на коммерческую, а не революционно-подрывную деятельность.
Настороженно:
— Ну, и...?
— Тебе решать, конечно, но можно перечислить эти деньги в банк на счёт "Межрабпома", с правом распоряжаться ими от имени...
На этом месте, я надолго завис.
Не выдержав, Лейман спросил:
— От чьего имени? Кто будет иметь право распоряжаться этими средствами?
Вполне серьёзно предлагаю:
— Ну давай запишем тебя, Давид! У тебя такая прикольная армянская фамилия в липовом нансенском паспорте — напомни мне её, а то я постоянно забываю.
Угрюмо помолчав, забыв про свой остывающий кофе, тот, нехотя решил:
— Запишем право распоряжения на тебя, Серафим.
Я тоже, без малейшего проблеска хоть какого-то энтузиазма, но внутренне ликуя, нехотя признал:
— Пожалуй, это будет не просто лучшим — единственно возможным вариантом.
Зверски на меня вытаращившись, Давид — которому очень хорошо бы подошло прозвище "Голиаф", поднёс к моему носу огромный кулак:
— Но, как только у меня появятся настоящие документы...
Честными глазами смотря в его, с готовностью:
— Конечно, конечно! Как только приплывём из Гамбурга в Ленинград — так сразу!
Успокоившись, Лейман спросил, мельком глянув в окно:
— Так, что? "Давим" этого и за дело? Уже утро и надо торопиться: до обеда можем успеть собрать все деньги на одной из его конспиративных квартир и вызвать представителя "Межрабпома".
"Притормаживаю" его выставленной вперёд ладонью, и:
— Торопиться надо не спеша, партнёр! Предлагаю сперва прикрыть наши с тобой задницы, сняв с этой "гниды" показания про их с Абрамовым воровство. Вдруг, что-то пойдёт не так и, с нас за эти два трупа — не считая парижские, спросят.
Вижу, тот менжуется.
— Опять же: судя по всему, вот-вот грянет "война спецслужб": ОМС Коминтерна зацепится с ИНО ОГПУ и, наше начальство будет весьма радо лишнему компромату на конкурента.
Сперва полез "в бутылку", горделивым шляхтичем подбочясь:
— Моему(!) начальству плевать с самой высокой колокольни на обоих и на их конкуренцию.
Внутренне, только диву даюсь:
"Однако!".
— Времена меняются, а любой начальство — непостояннее самой ветренней девки. Сегодня ему плевать, завтра — нет! В любом случае "фиговый листок", чтоб прикрыть задницу — не помешает, Давид.
Остыв и подумав чуток, тот согласился:
— Правильно соображаешь, Серафим!
Кивнув на набор кухонных принадлежностей, висящий на стене, предлагаю:
— После дачи показаний, лучше затащить гниду сюда и "сделать это" вот тем мясницким ножом. Мол, поскандилив во время кофепития, товарищ Абрамов зарезал товарища Томаса и, затем — осознав всю мерзость своего неблаговидного поступка, застрелился. Как тебе?
— Отличный план!
Взяв нож в руки, Давид проверил остроту лезвия, и:
— Кто будет резать? Ты?
Отрицающе кручу головой:
— Когда я убиваю — то обычно зверею и труп будет обезображенным... Вспомни того "патлатого", чей скальп в коробке. А здесь надо аккуратно сработать! Поэтому, резать товарища Томаса — будешь ты, Давид.
Что-то непоределённое хмыкнув в мой адрес, напарник обернул лезвие ножа первой найденной тряпкой и заткнул его сбоку за брючный ремень, скрыв за полой пиджака.
Что-то я какой-то нетипичный попаданец, да?
Другой бы уже на моём месте — море кровей пролил и океан женщин перетрахал, не считая прочих представителей флоры и фауны.
* * *
Наш пленник, хотя успел уже обмочиться под себя здоровущей лужей, а с левой стороны лица — заплывал огромнейшей же гематомой, оказался вполне жив-здоров и, что особенно радовало — по прежнему словоохотливым...
Захожу и без всяких "прелюдий":
— Колись, Гнида, как ты дошёл до жизни такой! Всю свою паскудную историю — от и до.
Тот, сперва было запаниковал:
— Зачем?
— Показания для сурового, но справедливого пролетарского суда.
Лейман, не будь дурак, взявшись за самотык, почти ласково предложил:
— Иль, с тебя обосцаные штаны снять и кверху "дуплом" загнуть?
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |