|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Спектакль "Большая перемена" в Ульяновском Дворце Культуры прошёл "на ура" — зрители себе все ладоши отбили, вызывая "на бис" артистов. Режиссёр Ульяновского "ТРАМа" Певницкий Аристарх Христофорович — насквозь промочил мне всю "жилетку", а апосля приняв "на грудь" — неоднократно проклял за то, что я зарыл в землю свой талант великого сценариста и, даже неоднократно порывался драться.
После спектакля — праздничный ужин и, танцы-шманцы-зажиманцы под новый хит сезона — "Школьный вальс" от Юрия Шатунова:
"Когда уйдем со школьного двора
Под звуки нестареющего вальса
Учитель нас проводит до угла
И вновь — назад, и вновь ему с утра
Встречай, учи и снова расставайся
Когда уйдем со школьного двора
Для нас всегда открыта в школе дверь
Прощаться с ней — не надо торопиться!
Ну как забыть звонче звонка капель
И девочку, которой нес портфель?
Пускай потом ничто не повторится
Для нас всегда открыта в школе дверь
Пройди по тихим школьным этажам
Здесь прожито и понято немало!
Был голос робок, мел в руке дрожал
Но ты домой с победою бежал!
И если вдруг удача запропала
Пройди по тихим школьным этажам
Спасибо, что конца урокам нет
Хотя и ждешь с надеждой перемены
Но жизнь — она особенный предмет:
Задаст вопросы новые в ответ
Но ты найди решенье непременно!
Спасибо, что конца урокам нет!".
Я смотрел на выпускников 1925 года, Ульяновской трудовой школы второй ступени и, меня как воздушный шарик распирала гордость.
После Революции, многие старые и опытные педагоги были изгнаны за свою якобы "неблагонадёжность", получив "запрет на профессию", а в учебных заведениях воцарили вольные нравы и модные учебные методики. В результате в двадцатые годы, из "двухступенчатых" советских школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам) — выходили совершенно необразованные и неподготовленные к взрослой жизни молодые люди. За редким исключением, выпускники не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Про математику и другие точные науки, вообще молчу... Поэтому первые курсы в ВУЗах — превратились по сути в школьные классы, а следовательно и высшее образование — не отвечало своему названию, от слова "никак".
Это поколение, можно смело считать потерянным!
Но мне в содружестве с Нилом Николаевичем Кулагиным — бывшим помещиком, а ныне директором школы, при поддержке "прикормленной" местной власти — удалось сохранить в Ульяновске костяк преподавательского состава и даже увеличить его за счёт нанимаемых учителей со стороны.
И этот островок знаний в безбрежном океане тупости и невежества, эти тридцать с небольшим юношей и девушек (городок то маленький!) — вполне соответствуют своими знаниями и навыками, свидетельству об среднем образовании .
Это ли не повод для гордости?!
И одновременно грызла душу грусть-тоска: всё мною созданное, все мои далеко идущие планы — рушатся прямо на глазах!
Меня рано или поздно "уйдут" и, следующие выпускники — неизбежно скатятся до среднестатистического советского уровня.
* * *
Молодёжь, как ей и положено по возрасту, ни о чём не подозревает — веселится и, ни о чём не печалится.
Гуляй, пока молодой!
Я же, впав в чёрную меланхолию — чисто "по-англицки" не прощаясь, незаметно свалил домой — где за столом...
— Твою ж мать!
За обеденным столом, рядом с Отцом Фёдором сидит и пьёт чай из блюдечка вприкуску...
Василий Васильевич Путин!
— Глазам своим не верю! ВВП, это ты?
— Да, это я — здравствуй, Серафим.
Мрачный, как облако ядерного взрыва — но это он.
Обнимаю его за плечи:
— Здорова, дружище!
С момента нашей с ним встречи, он казалось постарел лет на пятнадцать и, ещё больше стал мне напоминать своего небезызвестного однофамильца. Особенно — своей лысеющей головой.
Присаживаюсь рядом, и:
— Ну что, Вася? Давай грустить вместе? Ты, вообще — надолго к нам?
Вздыхает, идущим на крест:
— Скорее всего навсегда.
Удивлённо приподнимаю брови:
— А что так? Неужели в Ленинграде жизнь плоха?
Удивлён:
— А с чего ты взял, что я был в Ленинграде? Я вернулся из Москвы.
— Вот, как? Полная неожиданность... И в какой-такой организации и чем конкретно, ты работал-занимался в Москве, Вася? Если не секрет, конечно.
Разводит руками и, с виноватыми глазами:
— Вот именно, что секрет, Серафим! Поэтому извини, но ничего я тебе рассказать не могу — подписку о неразглашении давал.
Так, так, так... И что это может быть?
В принципе, в Москве — секретов до самого "хрена" и даже чуть больше. Но секрет — связанный именно с радиоделом, для чего могут пригодиться стержневые радиолампы?
Напряг память, но ничего не смог вспомнить. В "послезнании" тоже рыться без толку, ещё в тот раз, когда "пропал" ВВП я там всё основательно перелопатил-прошерстил.
Ладно, захочет — сам расскажет. А не захочет — ну и не надо .
— "Меньше знаешь — крепче спишь", согласен... Ну, а что сюда вернулся? В отпуск, что ли?
— С руководством не поладил, уволился... А ехать кроме как к тебе, мне некуда.
Вася, при всех своих явных достоинствах — кроме несколько гипертрофированного тщеславия, имеет заострённое чувство самолюбия и обидчиво-неуживчивый характер.
Поэтому, не удивлён.
Тот, с тревожным ожиданием:
— Приютишь или взашей прогонишь?
— Конечно, помогу — как могу с кровом, да и насчёт "куска хлеба" не обижу...
Повертев головой и, не обнаружив его законной супруги:
— А где твоя Аннушка? Знакомится с местными достопримечательствами или совершает шопинг по ульяновским супермаркетам?
Тот, вообще — став мрачнее вынутой из мазутного пятна вороны, сквозь зубы процедил:
— Осталась в Москве.
— В смысле "осталась"?
— В обыкновенном смысле: мы с ней развелись...
Отец Фёдор осуждающие покачал головой:
— Ох, грех это! Как собаки какие — сошлись, разошлись. А ведь брак — это таинство!
Сделав ему знак, чтоб не бурчал, я:
— Извини, Василий. На эту тему больше не буду.
— Это ты меня извини, Серафим — что тебя не послушал.
Отмахиваюсь:
— А, пустое! Всё равно бы спалились рано или поздно: шила в мешке не утаишь. Неудача, Вася — это ещё один шанс начать всё заново! Это не я сказал, это САМ(!!!) Генри Форд изрёк — автомобильный король Америки. Чем думаешь заниматься?
— Ещё не решил, но только не стержневыми лампами. Эта тема засекречена — как имеющая военное значение.
Получается так или иначе, не мытьё — так катанием, но эту "заклёпку" я предкам всё же впарил... Ну, что ж — очень хорошо.
— Ну, помогай им Маркс — коли так!
Помолчав, несколько смущённо:
— А у тебя нет ничего для меня?
"Ага! Счас, я тебе полупроводниковый транзистор на "запил" дам — про который и, сам — не фига не знаю, ещё меньше чем про стержневую лампу".
Сожалеючи разведя руками:
— Кроме как у станка иль при лопате, конечно, могу только предложить работать у Володи Сифарова в его "Вычислительном центре"... Больше, увы, ничем помочь не могу.
— А чем он занимается?
— "Релейными электронно-вычислительными машинами" (РЭВМ).
— Что это такое, ни разу не слышал?
— А это, Вася — ВЕЩЬ!!! Впрочем, завтра Володя тебе всё сам расскажет.
* * *
Чуть больше через неделю, отгуляв в Ульяновске, ребята и девчата выехали в столицу нашей Родины — в Москву Белокаменную.
Кроме выпуска "1925" Ульяновской трудовой школы второй ступени, на праздничный вечер в столицу отправились Кузьма Рубцов и Ванька и Санька Телегины, ещё кое-кто — чей черед настанет лишь на следующий год. Компашка, получилась довольно многочисленная: вместе с учителями — человек далеко за тридцать, дружная, хотя и пёстрая.
Я, выехав на неделю раньше, всё устроил, обо всём договорился и встретив на железнодорожном вокзале, поселил юных ульяновцев в одной из более-менее приличных московских гостинец — где хотя бы не предлагают "кокс" и проституток. Дав отдохнуть с дороги — повёл по достопримечательствам столицы первого в мире государства рабочих и крестьян. В первую очередь, конечно же, в последнее земное пристанище его основателя — Владимира Ильича Ленина.
Так называемый "Второй деревянный Мавзолей", впечатлил меня больше — чем виденный мной в моём времени каменный, из гранита.
Усыпальницу Вождя окружала низкий железный забор, видимо символизирующий пресловутый "Железный занавес"... Лично мне так показалось. Нижний ярус Мавзолея — был сшит кованным гвоздями из вертикальных дубовых плах и, напоминал мне портики древнегреческого языческого храма, верхний — из горизонтальных. Двери и колонны венчающего портика были из какого-то траурно-чёрного дерева, что невольно вызывало какую-то мистическую скорбь...
Довольно долго пришлось проторчать у входа, любуясь от нечего делать почётным караулом — вооружённым длинными трёхлинейными винтовками с примкнутыми "штырями", в гимнастёрках с красными "разговорами" и, в будёновках — скорее напоминающих не шишаки древних русских богатырей, а "кайзершлемы" германских ландштурмистов периода Великой войны.
Вид — напыщенно-комичный, если бы не знал, где нахожусь — заржал бы во весь голос.
В точно указанное нам время, наша делегация посетила Усыпальницу и возложила венок на гроб Вождя пролетарской революции. Хотя все организации не могли задерживаться у гроба, а только медленно проходить, тем не менее в виду возложения венка — мне удалось несколько долее всех остаться у гроба и хорошенько рассмотреть черты лица усопшего Ленина. На мое впечатление его мумия была очень похож на ту, что мне приходилось видеть в моей прошлой жизни — вот только цвет волос стал более рыжеватым.
А может, всё из-за особенностей освещения
Физически же лица, желающие почтить прах Ленина — проходили через Мавзолей после 8 часов вечера и, в продолжении всей ночи, причем — им приходилось выстаивать по нескольку часов, так было много желающих.
Далеко не отходя, посетили музей Владимира Ильича Ленина: в прошлом — московскую городскую Думу, в будущем — Исторический музей... Побродив по Кремлю, вход в который в те времена был свободным — заходи, бери, что хочешь...
Шучу!
Взять кроме Царь-пушки и Царь-колокола нечего, а на фиг они кому-то нужны.
Так и не встретив в Кремле никого из вождей пролетариата — победившего на одной шестой части суши, прошлись по набережной, Троицкому мосту, полюбовались издалека ещё не снесёнными Храмом Христа Спасителя и Сухаревской башней, прогулялись по Александровскому саду и, в отличии от булгаковской Маргариты — не встретив Азазелло и кота Бегемота с примусом, направили свои стопы к "Стойлу Пегаса", где к нашему приходу всё было готово.
* * *
Сергей Есенин, не смог присутствовать по неизвестной причине — возможно был в турне или запое. А Демьян Бедный в данный момент — лежал в больничке с челюстно-головной травмой.
Так, это овно никто и не приглашал!
Были приглашены и пришли познакомиться с ульяновскими выпускниками Анатолий Мариенгоф с поэтами-иманжистами — Шершеневичем, Орешиным, Клычковым и Ганиным. Кроме них — уже известные и только начинающие Михаил Светлов, Павел Васильев, поэт-футурист Сергей Третьяков...
Итак, началось: праздничный ужин, приглашённые поэты поздравляют выпускников со вступлением во взрослую жизнь и читают свои стихи...
Когда поэты кончились, оркестр (мои давние знакомые румыны, одетые по случаю по-европейски), играют, а молодая певичка — хорошо поставленным, приятным голосом поёт:
"Лето нам дарит в подарок
Много дней и ночей
Нежно вздыхают гитары
Снова влюбленные пары
Бродят по улице
Юности моей
Школьная пора и при всякой погоде
Пропадали пропадом мы во дворах
Через года слышу мамин я голос
Значит мне домой возвращаться пора
В ящик заброшены книжки
Не до них мне опять, ждет у подъезда
Мальчишка может я смелая слишком
Что разрешила себя поцеловать
Школьная пора и при всякой погоде
Пропадали пропадом мы во дворах
Через года слышу мамин я голос
Значит мне домой возвращаться пора
Пусть все могло быть иначе
А вышло так сгоряча
Первый любимый мой мальчик
Память все лишнее прячет
Но нашу встречу я помню как сейчас..."
...И прочие песни поэтов Марка Бернеса и Юры Шатунова, на музыку Веры Головановой.
Припоздавший народ мало-помалу подтягивался "на огонёк".
Несмотря на большую занятость — связанную с организацией и первыми шагами киностудии "Красная Русь — Межрабпом", нас почтил своим присутствием недавний ульяновский гость — Владимир Маяковский, с неразлучными Кисой и Котиком (Лилей и Осипом Брик).
Котик (Осип), как обычно сидел и улыбался, Киса (Лиля) — тут же с ходу влюбила в себя всю "сильную половину", а Щеня (Маяковский) декламировал стихи, хотя и извинился — с явственным намёком на меня, что вынужден читать "старьё".
Меня, прямо-таки не по-детски вставило...
Так, что?
Все стихи, что он сочинил в этом году и до самого тридцатого — не появятся?!
Все наши, тут же уставились на меня и:
— Серафим!
Находящаяся в зале публика и прочие поэты, тут же хором поддержали:
— СЕРАФИМ!!!
Пришлось выйти и раскланявшись:
— Я не Маяковский, я всего лишь учусь. Так что извиняйте — коль, что не так.
К сожалению, поздних стихов Маяковского — я не помню да и, тяжелы они для запоминания — ещё по школе знаю. Ну, что ж... Спою Дэцелу — спасибо соседу-дебилу, выучил наизусть репертуарчик этого волосатика.
И обратившись к приодетым по-человечьи, а не как обычно — в ночнушки с узорами, румынам:
— Маэстры! По щелчку пальцами, все обратились в слух!
— Га?
— Счас я напою, а вы — сбацаете.
— Ну а я як же!
Минут пять репетиции:
— Как махну рукой — начинайте.
— Так ми це зараз!
Даю отмашку, и:
" — Потерянный смысл восстал.
Мы все на пределе, напуган вассал.
Сознание масс, уходит в астрал.
Теряет контроль вертикаль.
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Свобода превыше всего
Мы увидим рассвет, ведь нам повезло
По дороге к мечте, нас почти унесло
Но мы все ещё здесь, несмотря ни на что
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Глубокие мысли, высокие цели
Сорвали оковы и цепи на деле
Мы будим людей тех, кто спать не хотел
Под гипнозом системы был не у дел
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Смена критерий, новая эра
Мы дети вселенной наполнены верой
Вращаем планету, магнитные сферы
Мы преодолеем любые барьеры
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
