Одержимый

Пролог

Дадли Дурсль, скажем честно, был не самым способным ребенком. Звезд с неба он не хватал, предпочитая проводить время не за учебниками, а перед ящиком телевизора, за игровыми приставками, либо в компании друзей слоняясь по Литтл-Уингингу, городку тихому и серому. Что и говорить, развлечений здесь было и правда немного — место, где он родился, жил, и, видимо, проведет остаток своего никчемного существования, смело мог бы взять звание самого скучного и обыкновенного в региональном чемпионате, если бы подобный и правда проводился. Такое положение вещей порой угнетало Дадли — он действительно любил поразвлечься. Он, можно сказать, был мастером развлечений, ничегонеделанья и дураковаляния, а крупное, не по годам, телосложение и наличие немаленькой для его возраста физической силы давали ему право решать, каким именно ничегонеделаньем займется его команда сегодня. Впрочем, самым популярным занятием всегда оставалась так называемая "охота на Гарри" — это было весело, азартно, и почти безопасно. Несмотря на свою относительную туповатость, младший Дурсль быстро смекнул, что если пинать "неблагодарного ублюдка Поттера" вне школы — никто его не осудит. Случайным прохожим, да и родителям — просто все равно. Синяки, ссадины? Ну упал ребенок с лестницы, что поделать, ступеньки такие скользкие... Ага, раз пять упал, а потом еще самостоятельно несколько раз наткнулся на Дадлин кулак. Совершенно случайно...

К сожалению, мелкого очкарика было не так-то легко поймать — бегал тот хоть куда, но чем дольше он прятался и избегал неприятной встречи — тем неотвратимее и жестче становилась расправа.

Однако в этот раз охота не задалась с самого начала. Поттер никак не желал смиряться с участью жертвы и почти сумел ускользнуть еще у школы. К счастью, Малкольм Харрис, верный товарищ Дадли по любым подобным играм, успел перехватить поганца около парка и задержать до подхода основных сил, но прежде тот успел хорошенько измотать друзей беготней. Тяжелее всего пришлось самому Дурслю — день выдался жаркий, душный, а людям, обладающим комплекцией детеныша бегемота, активные физические упражнения в такую погоду даются куда сложнее. Поэтому, когда Гарри наконец оказался пойман и обезврежен, Дадли был зол — вернее, он был еще злее, чем обычно.

— Ну что, уродец, добегался? — Дадли вальяжно, с чувством собственного превосходства, явно копируя повадки старшего поколения, подошел к кузену, удерживаемому Пирсом и Малкольмом -во избежание всяческих неожиданностей.

Он смотрел сверху вниз, слегка презрительно, и этот взгляд не обещал Гарри ничего хорошего...

— Ты, похоже, совсем обнаглел, Поттер. Брата не признаешь, с друзьями не здороваешься, а? Мы ведь и обидеться можем... — Дурсль плотоядно ухмыльнулся. Пирс угодливо захихикал и покрепче ухватил жертву.

— Мы ведь научим его вежливости, а, ребята?

Пинок. Малкольм также решил внести посильную лепту.

— Хе, Мэл, если не мы — то кто? Хотя, думаю, он все равно кончит так же, как и его никчемные предки. Но, — Дадли обманчиво ласково положил руку на Гаррин затылок — Мы можем хотя бы попробовать ему помочь. Слышишь, придурок? Тебе придется извиниться.

Одно резкое движение, и вот уже пятерня Большого Дэ крепко вцепляется в спутанные волосы мальчишки и тянет вниз, заставляя того сгибаться в импровизированном унизительном поклоне.

— Ты очень оскорбил нас сегодня, так что это будет непросто. Но учитывая нашу доброту... — Парни заржали.

— Ага, учитывая... короче, мы позволим тебе все компенсировать. Начнешь, пожалуй... — кузен демонстративно задумался, — начнешь с нашей обуви. Это очень просто, даже такой безмозглый дохляк как ты должен справиться.

Новый взрыв смеха — на этот раз громче и уверенней.

— Эй, ты понял, ненормальный? — Тычок в зубы. Гарри протестующее пробормотал что-то неразборчивое, но его мнение вряд ли кто-нибудь стал принимать всерьез.

— Давай-давай, мелкий. Надо же тебя когда-нибудь приучать к общественно-полезному труду, — Пинком под колено Дадли отправил брата на землю. Поттер всхлипнул, свернулся калачиком и предусмотрительно прикрыл руками голову, искренне надеясь, что сегодня его не будут бить по лицу. Обычно Ди старался не оставлять таких уж явных улик на заметных местах, но, когда он был не в духе, все могло кончиться весьма неприятно.

— Похоже, он совсем глухой. Или тупой... Эй, мелочь! Сидеть! К ноге! Лизать, — Пирс повелительно указал на свои новенькие, сияющие чистотой кроссовки.

— Не хочешь лизать, будешь сосать, — довольно ухмыльнулся Мэл и, сжав кулак, сделал вид что пропихивает в рот что-то длинное. Парни поддержали неприличный жест дружным хохотом.

Гарри внезапно успокоился. Ему казалось, что это происходит с кем-то другим, не с ним. Он лишь наблюдатель. И ему совсем-совсем не больно...

— Нет, — это прозвучало неожиданно твердо, хоть и тихо. Гарри даже закашлялся от удивления.

Дадли предвкушающее сощурился:

— Ты что-то сказал, урод?

Да, — уже громче и чуть уверенней, — я сказал, что ты жирная тупая свинья, — Поттер сам немного испугался своей смелости, но отступать было поздно, — И я не собираюсь чистить твои копыта, Диддик.

Сейчас его будут бить. Ногами. Но оно того стоило, пожалуй. К боли он привык, а невеликое чувство собственного достоинства — это все, что у него сейчас осталось.

— Ну ты сам нарвался, гаденыш, — Кажется, Дадли был не только взбешен, но и искренне рад новому, вескому поводу для мордобоя.

Удары незамедлительно посыпались со всех сторон. Что-то хрустнуло, в глазах потемнело, и Гарри отключился...

Глава 1.

Мой дом — темнота, мое убежище — вязкая, непроглядная, чернильная ночь. Я там, где тени шепчутся по углам, там, где первобытные страхи, выползая из темных переулков, из подвалов, чащоб, внезапно обретают плоть, становясь пугающей реальностью. Ты не зря боялся выключать свет в детстве, дорогой читатель. Во тьме скрываются чудовища... Но, даже повзрослев, и перестав верить во всякую чушь, ты все еще боишься ночи. Ты остаешься в темноте, один, наедине с самим собой, и чудовищами... Теми, что прячутся у тебя в голове, теми, что гораздо страшней и опасней монстра под кроватью. Один раз пустив их к себе, ты уже никогда не расстанешься с этими восхитительными созданиями. Они по-своему прекрасны, да — черны, безумны, смертоносны. Они приходят неслышно, прокрадываются, вцепляются клыками в мозг, высасывают его через глазницы, пережевывают, и от скрежета когтей, царапающих череп, закладывает уши. Мои маленькие младшие братишки. Люблю их, этих безжалостных засранцев.

Но довольно пустых рассуждений. У меня были годы на праздные философствования, теперь же... теперь все изменилось. К лучшему, думается мне. Да, черт возьми, я просто счастлив! Любой способ существования лучше того, который был уготован мне. Хотя не будем о грустном, стоит, пожалуй, начать новый, чистый лист моей жизни с позитива... Ладно-ладно, первые строки на этом самом чистом листе, увы, не отличались особым оптимизмом.

... Свет. Свет, океаны света, безбрежные, лучистые. Волны боли. Такой ослепительной, безумно-яркой. Я оглушен. Раздавлен, пережеван, выплюнут. Я тону. Захлебываюсь. Вспышка — я теряю сознание.

... Снова свет. Но, кажется, мне уже легче. Вспышка.

... Кажется, я не ослеп. Как же я отвык от этого. Похоже, у меня все-таки все получилось, да, я все сделал правильно. Я вырвался. Прощай, опостылевшая клетка, оказывается, даже из самой надежной тюрьмы можно сбежать.

Но стоит пока прикрыть... веки? Да, люди обычно так делают. Вот, уже лучше. Итак, проведем краткую ревизию. Ноги... есть. Руки (осторожно шевелю пальцами) вроде работают. Что там еще в комплекте прилагается? Голова? Шевелится. Ну, можем считать, что мне повезло. Я хотя бы не парализованный инвалид. Все остальное — фигня, поверьте мне.

Ладно, можно, наверное, попробовать еще раз приоткрыть глаза и попытаться оценить, куда же меня, все-таки, занесло. Так-так, аккуратненько... ой-ой, нет, не так широко! Похоже, поотвык я управляться с человеческим телом. Ну да ладно, дело практики. А пока...

...Я попытался открыть глаза. Вернее, глаз — второй почему-то открываться не пожелал... Трава. Первым, что я увидел, была трава. Восхитительная, сочная, зеленая летняя трава. Правда, здесь она уже была испачкана чем-то липким, темным, с тяжелым приторным запахом. Кровь? Я не успел толком осмыслить увиденное, как в поле моего зрения попал новый объект. Кто-то, носящий добротные ярко-красные ботинки из странного материала приближался к распластанному на земле полутрупу, на данный момент являвшимся моим телом. Ботинки были маленькими, явно детскими. Обладатель красных ботинок удивленно что-то протараторил на незнакомом языке и пнул меня в лицо. Что-то хрустнуло. По-моему, это был мой нос... Я попытался закричать, но горло исторгло только бессвязный, захлебывающийся хрип — кажется, я сорвал голос. Что за хрень вообще тут творится?! Куда меня опять занесло? Твою ж мать, больно! Маленький поганец...Убью урода. Ага, догоню, и еще раз убью.

Я сплюнул кровь и попытался подняться, опираясь на негнущиеся, опухшие конечности. Тело снова иглой пронзила резкая боль — я едва удержался, вцепился, сминая зеленые травяные кудри отбитыми, разодранными, непослушными пальцами . Еще одно усилие над собой — и я уже смог, пошатываясь и опираясь на колено, выпрямиться и обозреть окрестности. Я находился каком-то лесу — или рощице, или парке... Хрен поймешь, хотя на данный момент вряд ли это важно. А вот презрительно лопочущий что-то непонятное мальчишка — тот, в странной обуви, да пара его товарищей... Я истерично рассмеялся, но, захлебнувшись кровью, закашлялся, снова чуть не потеряв равновесие. Меня избивает ребенок! Кому сказать — не поверят... Я еще раз раздраженно сплюнул.

Хм, детки, похоже, ненадолго решили оставить меня в покое — их внимание привлекла квадратная сумка, вроде солдатского ранца, но кто решится выкрасить тот в такие дебильные цвета? Впрочем, мне грех жаловаться, многострадальная тара явно вызывала у моих мучителей не меньшую ненависть, чем я сам, иначе как объяснить все те забавные действия издевательского характера, что те над ней произвели? Главный, самый жирный и тупой гаденыш вышвыривал в мою сторону вещи из сумки, втаптывая те в подсохшую грязь, и приговаривая что-то явно обидное на своем языке. Можешь не стараться, я тебя все равно не понимаю. Что, впрочем, не мешает мне обидеться. Я очень обидчив, поэтому, ты, маленькая дрянь, скоро станешь овощем, а твои друзья... Ладно-ладно, ради них я придумаю что-нибудь новенькое, однообразие — путь к деградации. И тот факт что дети — наше будущее, цветы жизни, бла-бла-бла... меня вряд ли остановит.

Я слабо улыбнулся — разбитыми губами это сделать оказалось весьма сложно — и потянулся к сознанию бегемотоподобного заводилы. Смять, раздавить, уничтожить... Людской разум так хрупок, детские эмоции так ярки и чисты, остается только содрать кожу с этого чудного плода, а под ней меня ждет восхитительная нежность мякоти... но я не успел ничего сделать — в следующий миг уже мое сознание захлебнулось болью. Я, едва не заскулив от неожиданно навалившейся тяжести, вновь свалился на землю. От этой боли темнело в глазах, в ушах шумело, я слышал, будто издалека, чей-то крик — мой? Нет, кричал не я один — еще мгновение, и уже целый хор разноголосых — хрипящих, поющих, вопящих, детских, взрослых, тонких, басовитых — взорвал мой череп изнутри. Все они кричали благим матом, как будто пытаясь убить меня одним только звуком. Я отчаянно сдавил виски — беспомощным, рефлекторным жестом, точно надеясь выдавить этих безумцев из своей головы, вместе с мозгом, наверное... Когда мне уже начало казаться, что еще немного, и я не выдержу напора, сознание милосердно меня покинуло.

Хотя, кажется, ненадолго — очнулся я от очередного пинка под ребра. Но даже не обратил на это внимания — я чувствовал, слышал, как голоса в моем разуме постепенно затихали, отчетливым оставался один — слабенький, тонкий, скулящий что-то неразборчивое. Я радостно рассмеялся. И это явно не понравилось моим малолетним палачам, ибо следующий удар, сотрясший мое измученное тело, оказался куда сильнее и яростней. Блядь! Я облизнулся. Хм, а моя кровь — вкусная.... Мой взгляд сам наткнулся на яркий, тонкий, длинный предмет, один из тех, что высыпались из сумки. Простая авторучка... Мм, думаю, сейчас здесь будет весело.

Как только кто-то из них попытался снова меня пнуть, я, превозмогая боль, отчаянно вцепился в тощую голую лодыжку мелкого. Тот, не удержав равновесия, смешно взмахнул руками, будто стараясь взлететь, и упал в грязь. Он вырывался, пытаясь наподдать мне свободной ногой в лицо. Он орал и скреб землю ногтями, но я держал крепко. Меня пытались оттащить его товарищи, но поздно, поздно — пальцы левой руки нашарили подмеченную ручку с острым металлическим наконечником. Рывок — и я, отпустив ногу пацана, уже сжимаю его горло, со всей силы вгоняя непонятный длинный стержень ему в глазницу. Дикий крик. Я яростно вбиваю стило все глубже, проворачиваю — тональность меняется. Я снова захлебываюсь кровавым смехом, несчастный мальчишка уже может только хрипеть и вяло дергаться. Да сдохни уже, у меня тут еще парочка кандидатов.

Но, похоже, моим планам сбыться не суждено — внезапно я чувствую, как что-то тяжелое резко опускается на мой затылок, и я, в который раз за этот день, снова теряю сознание...

* * *

— Гарри... Гар-р-р-ри, — Звучит, как шуршащая под ногами галька на пляже, как перекатывающиеся по дощатому полу камешки...

— Гарри, малыш, где ты? — голос вкрадчив и ласков, но где-то в глубине явственно проскальзывают угрожающие нотки недовольства. Гарри он не нравится. Веет от него чем-то чужеродным. Холодным.

— Ну же, малыш... Иди... ко мне... — Гарри не отвечает. Не слышит. Гарри здесь нет. Он невидимка. Невидимка. Нев... Спасительная мантра не помогает. Свернувшись клубочком, Поттер лежит под матрасом в своем старом, пыльном чулане и дрожит от страха. Никому ведь не придет в голову заглядывать в старый, пыльный чулан. Ведь, правда?

Шепот, на грани слышимости. Нежный. Страстный, угрожающий. Бессмысленный? Гарри хочется заткнуть уши, но он боится пошевелиться, страх сковывает его стылым киселем. Он чувствует себя мухой в янтаре — звуки приглушены, искажены, доносятся словно сквозь вату. Правда, иногда кто-то будто подкручивает громкость — и эти странные, нечеловеческие звуки раздаются будто бы над ухом, ввинчиваясь прямо в мозг, кажется, даже, не только через ушные раковины, но и проникая в глазницы, раздирая ноздри и горло... Тогда Гарри вздрагивает всем телом от боли и пытается придавить уши застиранным матрасом.

— Гар-ри, — "р" дребезжит — громко, гулко, наполняя мальчика противной дрожью, отдаваясь в животе. Он чувствует себя музыкальным инструментом, расстроенным и поломанным, выдающим одну громкую, но противную ноту.

— Три-четыре пять, я иду искать, — Голос смеется. — Кто не спрятался, я не виноват...