Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Одержимый


Автор:
Опубликован:
16.03.2013 — 21.06.2013
Читателей:
3
Аннотация:
В Гарри Поттера вселяется нечто...
От автора: Да, это еще один фанфик по ГП. Без МС не обещаю. Чего точно не будет: многочисленных сейфов Поттеров, наследников всех основателей сразу, "аристократических" (или представления фикрайтеров о таковых, скорее) манер, внезапно обнаруживающихся у главного героя, и Гермион, сильно изменяющихся за лето. Обновлено 21.06.13
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Одержимый


Пролог

Дадли Дурсль, скажем честно, был не самым способным ребенком. Звезд с неба он не хватал, предпочитая проводить время не за учебниками, а перед ящиком телевизора, за игровыми приставками, либо в компании друзей слоняясь по Литтл-Уингингу, городку тихому и серому. Что и говорить, развлечений здесь было и правда немного — место, где он родился, жил, и, видимо, проведет остаток своего никчемного существования, смело мог бы взять звание самого скучного и обыкновенного в региональном чемпионате, если бы подобный и правда проводился. Такое положение вещей порой угнетало Дадли — он действительно любил поразвлечься. Он, можно сказать, был мастером развлечений, ничегонеделанья и дураковаляния, а крупное, не по годам, телосложение и наличие немаленькой для его возраста физической силы давали ему право решать, каким именно ничегонеделаньем займется его команда сегодня. Впрочем, самым популярным занятием всегда оставалась так называемая "охота на Гарри" — это было весело, азартно, и почти безопасно. Несмотря на свою относительную туповатость, младший Дурсль быстро смекнул, что если пинать "неблагодарного ублюдка Поттера" вне школы — никто его не осудит. Случайным прохожим, да и родителям — просто все равно. Синяки, ссадины? Ну упал ребенок с лестницы, что поделать, ступеньки такие скользкие... Ага, раз пять упал, а потом еще самостоятельно несколько раз наткнулся на Дадлин кулак. Совершенно случайно...

К сожалению, мелкого очкарика было не так-то легко поймать — бегал тот хоть куда, но чем дольше он прятался и избегал неприятной встречи — тем неотвратимее и жестче становилась расправа.

Однако в этот раз охота не задалась с самого начала. Поттер никак не желал смиряться с участью жертвы и почти сумел ускользнуть еще у школы. К счастью, Малкольм Харрис, верный товарищ Дадли по любым подобным играм, успел перехватить поганца около парка и задержать до подхода основных сил, но прежде тот успел хорошенько измотать друзей беготней. Тяжелее всего пришлось самому Дурслю — день выдался жаркий, душный, а людям, обладающим комплекцией детеныша бегемота, активные физические упражнения в такую погоду даются куда сложнее. Поэтому, когда Гарри наконец оказался пойман и обезврежен, Дадли был зол — вернее, он был еще злее, чем обычно.

— Ну что, уродец, добегался? — Дадли вальяжно, с чувством собственного превосходства, явно копируя повадки старшего поколения, подошел к кузену, удерживаемому Пирсом и Малкольмом -во избежание всяческих неожиданностей.

Он смотрел сверху вниз, слегка презрительно, и этот взгляд не обещал Гарри ничего хорошего...

— Ты, похоже, совсем обнаглел, Поттер. Брата не признаешь, с друзьями не здороваешься, а? Мы ведь и обидеться можем... — Дурсль плотоядно ухмыльнулся. Пирс угодливо захихикал и покрепче ухватил жертву.

— Мы ведь научим его вежливости, а, ребята?

Пинок. Малкольм также решил внести посильную лепту.

— Хе, Мэл, если не мы — то кто? Хотя, думаю, он все равно кончит так же, как и его никчемные предки. Но, — Дадли обманчиво ласково положил руку на Гаррин затылок — Мы можем хотя бы попробовать ему помочь. Слышишь, придурок? Тебе придется извиниться.

Одно резкое движение, и вот уже пятерня Большого Дэ крепко вцепляется в спутанные волосы мальчишки и тянет вниз, заставляя того сгибаться в импровизированном унизительном поклоне.

— Ты очень оскорбил нас сегодня, так что это будет непросто. Но учитывая нашу доброту... — Парни заржали.

— Ага, учитывая... короче, мы позволим тебе все компенсировать. Начнешь, пожалуй... — кузен демонстративно задумался, — начнешь с нашей обуви. Это очень просто, даже такой безмозглый дохляк как ты должен справиться.

Новый взрыв смеха — на этот раз громче и уверенней.

— Эй, ты понял, ненормальный? — Тычок в зубы. Гарри протестующее пробормотал что-то неразборчивое, но его мнение вряд ли кто-нибудь стал принимать всерьез.

— Давай-давай, мелкий. Надо же тебя когда-нибудь приучать к общественно-полезному труду, — Пинком под колено Дадли отправил брата на землю. Поттер всхлипнул, свернулся калачиком и предусмотрительно прикрыл руками голову, искренне надеясь, что сегодня его не будут бить по лицу. Обычно Ди старался не оставлять таких уж явных улик на заметных местах, но, когда он был не в духе, все могло кончиться весьма неприятно.

— Похоже, он совсем глухой. Или тупой... Эй, мелочь! Сидеть! К ноге! Лизать, — Пирс повелительно указал на свои новенькие, сияющие чистотой кроссовки.

— Не хочешь лизать, будешь сосать, — довольно ухмыльнулся Мэл и, сжав кулак, сделал вид что пропихивает в рот что-то длинное. Парни поддержали неприличный жест дружным хохотом.

Гарри внезапно успокоился. Ему казалось, что это происходит с кем-то другим, не с ним. Он лишь наблюдатель. И ему совсем-совсем не больно...

— Нет, — это прозвучало неожиданно твердо, хоть и тихо. Гарри даже закашлялся от удивления.

Дадли предвкушающее сощурился:

— Ты что-то сказал, урод?

Да, — уже громче и чуть уверенней, — я сказал, что ты жирная тупая свинья, — Поттер сам немного испугался своей смелости, но отступать было поздно, — И я не собираюсь чистить твои копыта, Диддик.

Сейчас его будут бить. Ногами. Но оно того стоило, пожалуй. К боли он привык, а невеликое чувство собственного достоинства — это все, что у него сейчас осталось.

— Ну ты сам нарвался, гаденыш, — Кажется, Дадли был не только взбешен, но и искренне рад новому, вескому поводу для мордобоя.

Удары незамедлительно посыпались со всех сторон. Что-то хрустнуло, в глазах потемнело, и Гарри отключился...

Глава 1.

Мой дом — темнота, мое убежище — вязкая, непроглядная, чернильная ночь. Я там, где тени шепчутся по углам, там, где первобытные страхи, выползая из темных переулков, из подвалов, чащоб, внезапно обретают плоть, становясь пугающей реальностью. Ты не зря боялся выключать свет в детстве, дорогой читатель. Во тьме скрываются чудовища... Но, даже повзрослев, и перестав верить во всякую чушь, ты все еще боишься ночи. Ты остаешься в темноте, один, наедине с самим собой, и чудовищами... Теми, что прячутся у тебя в голове, теми, что гораздо страшней и опасней монстра под кроватью. Один раз пустив их к себе, ты уже никогда не расстанешься с этими восхитительными созданиями. Они по-своему прекрасны, да — черны, безумны, смертоносны. Они приходят неслышно, прокрадываются, вцепляются клыками в мозг, высасывают его через глазницы, пережевывают, и от скрежета когтей, царапающих череп, закладывает уши. Мои маленькие младшие братишки. Люблю их, этих безжалостных засранцев.

Но довольно пустых рассуждений. У меня были годы на праздные философствования, теперь же... теперь все изменилось. К лучшему, думается мне. Да, черт возьми, я просто счастлив! Любой способ существования лучше того, который был уготован мне. Хотя не будем о грустном, стоит, пожалуй, начать новый, чистый лист моей жизни с позитива... Ладно-ладно, первые строки на этом самом чистом листе, увы, не отличались особым оптимизмом.

... Свет. Свет, океаны света, безбрежные, лучистые. Волны боли. Такой ослепительной, безумно-яркой. Я оглушен. Раздавлен, пережеван, выплюнут. Я тону. Захлебываюсь. Вспышка — я теряю сознание.

... Снова свет. Но, кажется, мне уже легче. Вспышка.

... Кажется, я не ослеп. Как же я отвык от этого. Похоже, у меня все-таки все получилось, да, я все сделал правильно. Я вырвался. Прощай, опостылевшая клетка, оказывается, даже из самой надежной тюрьмы можно сбежать.

Но стоит пока прикрыть... веки? Да, люди обычно так делают. Вот, уже лучше. Итак, проведем краткую ревизию. Ноги... есть. Руки (осторожно шевелю пальцами) вроде работают. Что там еще в комплекте прилагается? Голова? Шевелится. Ну, можем считать, что мне повезло. Я хотя бы не парализованный инвалид. Все остальное — фигня, поверьте мне.

Ладно, можно, наверное, попробовать еще раз приоткрыть глаза и попытаться оценить, куда же меня, все-таки, занесло. Так-так, аккуратненько... ой-ой, нет, не так широко! Похоже, поотвык я управляться с человеческим телом. Ну да ладно, дело практики. А пока...

...Я попытался открыть глаза. Вернее, глаз — второй почему-то открываться не пожелал... Трава. Первым, что я увидел, была трава. Восхитительная, сочная, зеленая летняя трава. Правда, здесь она уже была испачкана чем-то липким, темным, с тяжелым приторным запахом. Кровь? Я не успел толком осмыслить увиденное, как в поле моего зрения попал новый объект. Кто-то, носящий добротные ярко-красные ботинки из странного материала приближался к распластанному на земле полутрупу, на данный момент являвшимся моим телом. Ботинки были маленькими, явно детскими. Обладатель красных ботинок удивленно что-то протараторил на незнакомом языке и пнул меня в лицо. Что-то хрустнуло. По-моему, это был мой нос... Я попытался закричать, но горло исторгло только бессвязный, захлебывающийся хрип — кажется, я сорвал голос. Что за хрень вообще тут творится?! Куда меня опять занесло? Твою ж мать, больно! Маленький поганец...Убью урода. Ага, догоню, и еще раз убью.

Я сплюнул кровь и попытался подняться, опираясь на негнущиеся, опухшие конечности. Тело снова иглой пронзила резкая боль — я едва удержался, вцепился, сминая зеленые травяные кудри отбитыми, разодранными, непослушными пальцами . Еще одно усилие над собой — и я уже смог, пошатываясь и опираясь на колено, выпрямиться и обозреть окрестности. Я находился каком-то лесу — или рощице, или парке... Хрен поймешь, хотя на данный момент вряд ли это важно. А вот презрительно лопочущий что-то непонятное мальчишка — тот, в странной обуви, да пара его товарищей... Я истерично рассмеялся, но, захлебнувшись кровью, закашлялся, снова чуть не потеряв равновесие. Меня избивает ребенок! Кому сказать — не поверят... Я еще раз раздраженно сплюнул.

Хм, детки, похоже, ненадолго решили оставить меня в покое — их внимание привлекла квадратная сумка, вроде солдатского ранца, но кто решится выкрасить тот в такие дебильные цвета? Впрочем, мне грех жаловаться, многострадальная тара явно вызывала у моих мучителей не меньшую ненависть, чем я сам, иначе как объяснить все те забавные действия издевательского характера, что те над ней произвели? Главный, самый жирный и тупой гаденыш вышвыривал в мою сторону вещи из сумки, втаптывая те в подсохшую грязь, и приговаривая что-то явно обидное на своем языке. Можешь не стараться, я тебя все равно не понимаю. Что, впрочем, не мешает мне обидеться. Я очень обидчив, поэтому, ты, маленькая дрянь, скоро станешь овощем, а твои друзья... Ладно-ладно, ради них я придумаю что-нибудь новенькое, однообразие — путь к деградации. И тот факт что дети — наше будущее, цветы жизни, бла-бла-бла... меня вряд ли остановит.

Я слабо улыбнулся — разбитыми губами это сделать оказалось весьма сложно — и потянулся к сознанию бегемотоподобного заводилы. Смять, раздавить, уничтожить... Людской разум так хрупок, детские эмоции так ярки и чисты, остается только содрать кожу с этого чудного плода, а под ней меня ждет восхитительная нежность мякоти... но я не успел ничего сделать — в следующий миг уже мое сознание захлебнулось болью. Я, едва не заскулив от неожиданно навалившейся тяжести, вновь свалился на землю. От этой боли темнело в глазах, в ушах шумело, я слышал, будто издалека, чей-то крик — мой? Нет, кричал не я один — еще мгновение, и уже целый хор разноголосых — хрипящих, поющих, вопящих, детских, взрослых, тонких, басовитых — взорвал мой череп изнутри. Все они кричали благим матом, как будто пытаясь убить меня одним только звуком. Я отчаянно сдавил виски — беспомощным, рефлекторным жестом, точно надеясь выдавить этих безумцев из своей головы, вместе с мозгом, наверное... Когда мне уже начало казаться, что еще немного, и я не выдержу напора, сознание милосердно меня покинуло.

Хотя, кажется, ненадолго — очнулся я от очередного пинка под ребра. Но даже не обратил на это внимания — я чувствовал, слышал, как голоса в моем разуме постепенно затихали, отчетливым оставался один — слабенький, тонкий, скулящий что-то неразборчивое. Я радостно рассмеялся. И это явно не понравилось моим малолетним палачам, ибо следующий удар, сотрясший мое измученное тело, оказался куда сильнее и яростней. Блядь! Я облизнулся. Хм, а моя кровь — вкусная.... Мой взгляд сам наткнулся на яркий, тонкий, длинный предмет, один из тех, что высыпались из сумки. Простая авторучка... Мм, думаю, сейчас здесь будет весело.

Как только кто-то из них попытался снова меня пнуть, я, превозмогая боль, отчаянно вцепился в тощую голую лодыжку мелкого. Тот, не удержав равновесия, смешно взмахнул руками, будто стараясь взлететь, и упал в грязь. Он вырывался, пытаясь наподдать мне свободной ногой в лицо. Он орал и скреб землю ногтями, но я держал крепко. Меня пытались оттащить его товарищи, но поздно, поздно — пальцы левой руки нашарили подмеченную ручку с острым металлическим наконечником. Рывок — и я, отпустив ногу пацана, уже сжимаю его горло, со всей силы вгоняя непонятный длинный стержень ему в глазницу. Дикий крик. Я яростно вбиваю стило все глубже, проворачиваю — тональность меняется. Я снова захлебываюсь кровавым смехом, несчастный мальчишка уже может только хрипеть и вяло дергаться. Да сдохни уже, у меня тут еще парочка кандидатов.

Но, похоже, моим планам сбыться не суждено — внезапно я чувствую, как что-то тяжелое резко опускается на мой затылок, и я, в который раз за этот день, снова теряю сознание...


* * *

— Гарри... Гар-р-р-ри, — Звучит, как шуршащая под ногами галька на пляже, как перекатывающиеся по дощатому полу камешки...

— Гарри, малыш, где ты? — голос вкрадчив и ласков, но где-то в глубине явственно проскальзывают угрожающие нотки недовольства. Гарри он не нравится. Веет от него чем-то чужеродным. Холодным.

— Ну же, малыш... Иди... ко мне... — Гарри не отвечает. Не слышит. Гарри здесь нет. Он невидимка. Невидимка. Нев... Спасительная мантра не помогает. Свернувшись клубочком, Поттер лежит под матрасом в своем старом, пыльном чулане и дрожит от страха. Никому ведь не придет в голову заглядывать в старый, пыльный чулан. Ведь, правда?

Шепот, на грани слышимости. Нежный. Страстный, угрожающий. Бессмысленный? Гарри хочется заткнуть уши, но он боится пошевелиться, страх сковывает его стылым киселем. Он чувствует себя мухой в янтаре — звуки приглушены, искажены, доносятся словно сквозь вату. Правда, иногда кто-то будто подкручивает громкость — и эти странные, нечеловеческие звуки раздаются будто бы над ухом, ввинчиваясь прямо в мозг, кажется, даже, не только через ушные раковины, но и проникая в глазницы, раздирая ноздри и горло... Тогда Гарри вздрагивает всем телом от боли и пытается придавить уши застиранным матрасом.

— Гар-ри, — "р" дребезжит — громко, гулко, наполняя мальчика противной дрожью, отдаваясь в животе. Он чувствует себя музыкальным инструментом, расстроенным и поломанным, выдающим одну громкую, но противную ноту.

— Три-четыре пять, я иду искать, — Голос смеется. — Кто не спрятался, я не виноват...

Гарри осторожно выглядывает из-под матраса. Дверь заперта. Изнутри. Разве чуланы запираются изнутри? Но, в любом случае, так гораздо лучше. Так он сможет держать оборону дольше. От кого?.. Гарри не знает. Но он уверен — это что-то опасное. Страшное. Оно шепчет и кричит, зовет. Иногда в какофонии звуков слышится требовательный голос тети, басовитый, недовольный — дядин, издевательски-насмешливый — Дадли. Хихиканье кузена перебивается визгливым подобострастным смехом его дружков.

— Поттер — шпроттер, уродец, — смех все ближе, — где же ты, мелкая вонючка? Иди к нам, давай же, не будь трусишкой ...трусишкой... шк... шкой... ой...— голос Большого Дэ как-то странно искажается, становясь ниже и громче, отдаваясь эхом, шипящие звуки усиливаются, пробирая до костей.

— Дидди, родной, замолкни. Ты его пугаешь, — Дадли разговаривает сам с собой дискантом Петуньи, — Но этот мальчишка... шка... выпорю, вы... — басом Вернона, — Да замолкните вы, трое! — голос Пирса неожиданно груб, повелительные нотки, каких не было, и никогда не могло быть у этого крысеныша, царапают слух.

— Он прячется, он прячется от нас, дурачо-ок...

— Найдем... Мы найдем его.

— Съедим!

— Порвем...

— Вкусный!

Каждый из них уже почти кричит, ему кажется, что звук просто не помещается у него в голове, и скоро польется через уши.

— Заткнитесь!!! — визжит Гарри отчаянно, и только секунду спустя понимает, что наделал. Голоса на мгновение замолкают, словно прислушиваясь, и торжествующе взвывают, почуяв добычу.

Потолок будто становится ниже, стены плавятся, текут бесформенной комковатой массой, в которой, кажется, что-то шевелится. Нет, не кажется. Под ней, как под непрозрачной полиэтиленовой пленкой перекатываются, сцепляются, сливаются, вырываются... руки? Лица? Раскрытые в немом крике пасти, жадные до чужой крови, зубы хватают за одежду, когти вспарывают кожу. Гарри судорожно пытается вырваться, но его хватают крепче и тянут вниз. Он кричит от ужаса. Отчаянный рывок — и он кубарем выкатывается из чулана, выбивая собой дверь. Откуда только силы взялись?


* * *

Попался. Вот ты где, маленький гаденыш... Хорошо прячешься, но... недостаточно хорошо — для меня. Я предвкушающе облизнулся, почуяв манящий запах страха. Нет-нет, я не съем тебя. Пока. Разве что только откушу кусочек... Но ты мне еще нужен, малыш. Молодняк всегда сразу сжирает своих носителей, не в силах отказаться от вкусной мякотки. И попадается на своей глупости — одержимость несложно обнаружить, люди хоть и слабы, но не тупы. В общей своей массе. Не-ет, человека стоит поглощать медленно, по кусочкам, растворять в себе, тут стоит быть терпеливым и осторожным. Тем более, что кроме твоего мясного костюмчика, вокруг бегают еще миллиарды мешков с костями, целый шведский стол. Ты можешь попасться на незнании элементарных вещей, ты будешь ошибаться в мелочах, но мелочей будет много, и все вместе они сведут тебя в могилу. Когда поглощаешь сознание носителя целиком, в голове образовывается такая каша — ты знаешь все, но не успеваешь вовремя найти и вспомнить. А маленькими порциями усваивается проще. И — немаловажная деталь — пока пациент жив, имея цельный образ, его легко скопировать. Натянуть, как маску, как костюм, вторую кожу, и снять, когда отпадет необходимость. Хотя иногда бывает достаточно просто запереть беднягу где-то в дальнем уголке сознания, и жить в свое удовольствие.

Правда, на этот раз клиент мне попался сложный. Обычно я не вселяюсь в магов — мороки больше, гораздо выше шанс, что тебя обнаружат слишком рано, и выпрут. Но сейчас у меня не было выбора, ешь, что дают, что называется. Пацан сопротивляется, похоже, неосознанно, неумело, но это доставляет неудобства. Хм...

Я еще раз оглядываюсь вокруг. Да, а уютненько у него тут, хотя и странно. Закольцованное сознание... Средоточие разума — обычный двухэтажный коттедж, настолько типовой, что аж зубы ломит. Но стоит попытаться выйти наружу, ты попадаешь в тот же несчастный дом. Ты можешь бродить из комнаты в кухню, из кухни в мансарду, но только открываешь входную дверь или окно — и тебя выбрасывает к началу. Какая-то сквозит в этом доме обреченность. Не хотел бы я себе такого средоточия. Все-таки, оно — это отражение мировоззрения и состояния. А мальчишка явно ощущает безысходность, безвыходность, и давно. Его мир — это этот дом, он взял его в плен, не отпускает, заставляет страдать. Он не может его покинуть, и не знает, что там — снаружи. Ну да ладно, это его проблемы, не мои. Я тут психотерапевтом не нанимался. Хотя я стольких повидал из их братии, столько всякого наслушался, что уже могу, наверное, открывать свою частную практику.

О, а вот и мальчишка. Сам направляется в мои загребущие когти, не будем ему мешать, наоборот, поможем...


* * *

"Вырвался... Выбрался" — мысль стучится в стенки черепа, подминая под себя остальные, сейчас нет ничего важнее. И приятней. "Выбрался", — Гарри смакует слово, перекатывая на языке. Сладко-сладко, освежающе. Вкусно.

Гарри поднимает взгляд, и еще одна оглушающая мысль пронзает его насквозь: "Ты думал, что все закончилось? Все еще только начинается..." Мальчик не понимает, его ли это собственная мысль, или чья-то еще, потому что от нее несет таким потусторонним холодом — пробирающим до костей, безумным — что у Гарри от страха внезапно скручивает живот, он сползает на пол, растекается бесформенной лужицей, аморфным студнем. У него нет сил подняться, и желания поближе рассмотреть своего убийцу тоже нет, нет ничего, кроме всепоглощающего ужаса и страстной мечты провалиться сквозь землю. Бессмысленная надежда на чудо... Бессмысленная?

Гарри слышит, как что-то трещит под ним. Пол, такой добротный и надежный, крошится и разламывается, будто плитка шоколада, трещины расходятся от углов комнаты, пробираясь под тело, распластанное в центре. Огромные куски напольного покрытия приходят в движение, словно льдины в половодье, сталкиваясь, разбиваясь в щепу, и — срываясь вниз. Поттер, отчаянно вцепившись в "льдину", молит бога, чтобы ему ничего нигде не сломало. Но — очередной удар, треск, и он с криком летит вниз, во тьму...

Лететь приходится довольно долго. Уж точно не столько, сколько занимает падение в подвал через дыру в полу. Но толком удивиться Гарри все же не успевает— его полет завершается... ударом об воду. Мальчик таранит водную преграду спиной, и это оказывается очень, очень больно. Удар вышибает из него весь дух, ошеломляет и дезориентирует, и он, кашляя, захлебываясь, рефлекторно пытается найти точку опоры. Глубина, похоже, оказывается приличной, и Поттер пробует удержаться на воде, но, выбившись из сил, только больше хлебает... воды? Нет, это что-то более вязкое, противное, маслянистое... Гарри в панике отплевывается, но, не удержавшись на плаву, с головой окунается в непонятную субстанцию. Теперь она уже беспрепятственно заливается в рот, разъедает глаза, заполняет легкие, и мальчик, задыхаясь, понимает, что тонет...


* * *

Несколько уровней сознания... А мальчишка непрост. Что-то — или кто-то — дает ему силу. Хм, это перестает мне нравиться. Но, увы, похоже, придется последовать за ним — если я не поймаю поганца сейчас, то еще долго не смогу выкурить его оттуда, а потом он заявится в самый неподходящий момент. Не люблю неопределенность. Поэтому... Я осторожно подошел к краю пропасти. Огромная, голодная пасть, обрамленная острыми зубами-обломками деревянного пола. Жаждущая тьма, готовая сожрать тебя заживо, стоит лишь сделать шаг... И я его сделал.

Картинка сменяется мгновенно, создавая ощущение нереальности происходящего. Как в кино. Вот ты еще там — в милом, безопасном домике чудной семейки — а вот уже здесь, в непроглядной, чернильной тьме. На вкус она отдает чем-то гнилым. И запах... где-то я уже встречал его, точно.

Я люблю темноту. И она любит меня — как матери обожают своих чад, защищают и укрывают их от невзгод. Но там где я оказался она была... неродной. Будто бы искусственной. Подделка. Просто великолепная, но — копия. Бездушная и мертвая. Это угнетает и выбивает из колеи. Что же это за ребенок, раз у него в душе творится такое? Ладно, у меня еще будет возможность изучить подробней этот любопытный экземпляр, но сначала его следует поймать. Я еще раз принюхался. Кисло. Душно. Снова гниль. О, а вот и он, полагаю. Освежающий запах страха маленького, загнанного, отчаявшегося детеныша, куда же ты приведешь меня? Сегодня не твой день, мальчишка.

Я двигаюсь сквозь тьму аккуратно, принюхиваясь и оглядываясь. Я доверяю своей интуиции, а она твердит, что мне стоит быть осторожным в этом месте. Под ногами хрустят... кусочки стекла? Обломки костей? Я с любопытством оглядываю поднятую с пола вещицу. Такое впечатление, что это и то, и другое, сплавленное вместе. Хм. И на вкус — как чужие мысли. Правда, слегка отдают безумием. Могут осколки чужих мыслей выглядеть так странно?

Время здесь двигается как-то неправильно. Я чувствую себя мухой, застрявшей в киселе. Каждый шаг дается с трудом. Но, кажется, уже немного легче — мое сознание достаточно гибко, чтобы суметь подстроиться. У каждого человека свой ритм, свое восприятие реальности, но я съел многих, слишком многих. Все получится само собой. О, а тут есть стены, кстати. Я легонько коснулся появившейся передо мной преграды. На ощупь она была... Вы когда-нибудь осязали звук? Равномерный, размеренный бас, однотонный, он окутал меня, проникая в самые заветные уголки, завораживая, заставляя звучать одновременно с ним, заглушая мысли и желания... Что?! Не смейте! От неожиданности и испуга я вскрикнул, отдергивая руку. Крик родился внутри меня, резонируя, разрушая монотонность баса — и стремительным росчерком взрезал давящую тьму. Ощущения такие, будто мне вспороли потроха чем-то острым. Но и стене тоже досталось — идеальная однородность теперь нарушена длинной трещиной, наискосок пробороздившей с виду такую обычную кладку. И через эту прореху пробиваются маленькие, робкие лучики света... Да, мне явно надо туда, на ту сторону. А значит, придется на своей шкуре узнать, что чувствует верблюд, протискивающийся сквозь игольное ушко. К счастью, то, что в реальности просто невозможно, здесь, в чужом сознании выполнимо, хотя и порой с трудом. Правда, смотря что называть реальностью, кстати. Этот мир, мир чужих мыслей, грез, желаний, страхов — также реален, просто он другой. И в нем также можно неплохо устроиться, если знать законы, по которым он живет. Небольшое усилие, несколько неприятных секунд? Минут? И я на новом месте.

А здесь ничуть не лучше. Мне не нравятся люди, у которых такой дурацкий внутренний мир, похожий на ночной кошмар съехавшего с катушек архитектора. Совершенно безумные и бессмысленные, покосившееся, полуразрушенные нагромождения... Камня? Глины? Не понятно. Цвета серые, будто выцветшие, все окутано странной дымкой, и мне видны только ближайшие весьма уродливые строения — остальное теряется в промозглой мгле. Я осторожно делаю шаг вперед — и едва не падаю. Почва оказывается зыбкой, подозрительно вязкой... ах, нет, кажется это асфальт. Асфальтированное болото? Что может быть бредовее? Внезапно вдалеке что-то ухнуло, утробно, хлюпающе, будто кто-то вынул затычку из ванной. Брр, вымораживает. И... Возможно, квакающее хихиканье, последовавшее за странным звуком, мне просто почудилось.

Только подойдя ближе, я понял, почему здания казались мне странными. Каждое из них было будто бы спаяно из кусочков кожи и мяса. Думаю, человеческих. Вон там чьи-то ребра обломанными зубьями вспороли плоть, справа... хм, по-моему, это позвоночник — то, что от него осталось. О, а вот чей-то глаз — наверняка принадлежавший в прошлой жизни какой-нибудь роковой красавице, уж очень необычный цвет радужки — сине бирюзовый, с золотистой каемкой. А может, и нет — по крайней мере, сейчас, когда сие примечательное глазное яблоко торчит в чьем-то безгубом рту, об этом судить затруднительно. Я не удержался, осторожно прикоснулся к странному творению. Плоть под моей ладонью вздрогнула и отпрянула, застонала. Щекотно ей, что ли?

Да, интересный декор. Я бы оформил гостиную в подобном стиле — чтобы каждый приходящий плевался от отвращения и спрашивал меня, как я могу там жить. А потом я бы показывал ему свою коллекцию голов-зомби. И несчастный, не выдержав, заблевывал бы мой любимый ковер. Нет, не пойдет. Не быть мне дизайнером, увы, не быть...

Запах страха вдруг стал просто оглушительным. Ты где-то рядом, малыш Гарри. Но что могло испугать тебя сильнее, чем я? Нет уж, ты моя добыча, только попробуйте ее у меня отобрать.

Вообще странно, в принципе, в средоточии обычно не бывает ничего опасного для его хозяина. Но я не думаю, что окружающий пейзаж дело рук самого мальчишки. Я бы сказал, что кто-то поселился здесь до меня, и давно, однако почему-то он не захватил тело, не поглотил детский разум, и, похоже, даже ни разу не вылезал наверх, на другие уровни сознания. Но этот кто-то явно опасен. Я чую его дух, гнилостно-кисловатый, неприятный. Невольно передергиваю плечами — мурашки предательски заползают под кожу , холодок пробегает по позвоночнику... Не по себе мне что-то. Рано или поздно мне придется схватиться с этой тварью, если я хочу оставить себе тело, конечно. А пока стоит ускориться, ибо, кажется, его бывшему хозяину скоро не поздоровится.

Я попытался идти быстрей, но только сильней увяз в болоте. Асфальт давно уже кончился, передвигаться стало значительно трудней. Ноги путались в клочьях жухлой травы, паутины, веток, какой-то слизи... И кочки мне не нравятся — какие-то они неправильные. Вот эта, например, напоминает свернувшегося в позе эмбриона младенца-переростка, поросшего травой, та, что подо мной чью-то спину. И голову. Черт, даже пятки есть. Твою мать! Она шевелится! Съебываем...

Я отскочил как ошпаренный, но опоздал на доли секунды. Длинная, покрытая струпьями, полуразложившаяся рука зацепила меня — и я кубарем полетел на землю. Блядь! Что за ебучая срань тут творится?! Я быстро отполз с траектории прыжка твари. А она быстра, очень быстра. Это не просто мертвяк, это что-то куда опаснее. И оно здесь не одно... краем глаза я заметил, что соседний холмик тоже задергался, и из него, как из кокона, полезло нечто. Нет, оно было похоже на человека только отдаленно: огромный, безволосый череп, непропорционально маленькое тельце, черные бусинки глаз. О, а вот еще один пожаловал. И еще... Опиздохуительно. А первая тварь не дремлет, скалит зубы, выбирает момент для еще одного, на этот раз смертельного, прыжка. Ну же, давай, родная, попробуй. У меня тоже есть коготки, и немаленькие. Рывок, смещаюсь в сторону, и уродец сам насаживается животом на мои пальцы-лезвия, не успев подпрыгнуть, но уже набрав скорость. Рука почти по локоть погружается в теплые, склизкие внутренности твари, пробивает насквозь и выходит со спины. Я выдергиваю ее, с мясом, оставляя нехилую дыру в грудине монстра, но тот все еще дергается, вцепляется в меня, как клещ, рвет, душит, и подыхать явно не собирается. Я теряю равновесие, и мы окровавленным клубком катимся по земле. Когда мне наконец удается оторвать от себя тварь, я тут же, вскочив, пинаю ее в череп, раздавливаю его, как перезрелую дыню — хрусть, хлюп, — и гаденыш вас больше не побеспокоит. Проблема в том, что у него слишком много друзей, которые тоже жаждут моей крови.

Они не стали церемониться, и напали всем скопом. Я едва успевал уворачиваться, раздавая тычки и пинки направо и налево, стараясь при этом все-таки попасть в голову. Мои когти прочны, длинны, остры неимоверно и крайне вредоносны — не просто опасные царапучки, нет — это концентрированная воля, энергия, вся моя злоба и ярость, сплавленные воедино. Но даже они застревали в дубовых черепушках тварей, и чтобы высвободить кисть мне иногда приходилось вырывать целые куски черепа вместе с ошметками мозга...

Черт, пожалуй, так долго продолжаться не может. Их и правда многовато. И, кажется, прибывает еще — я в окружении, не прорваться. Ни вперед, ни назад, ни вправо, ни... меня внезапно озарило. А, собственно, почему бы нет? Воздушное пространство все еще свободно. Здесь, в этом месте, существуют физические законы. Но только пока ты в них веришь. И верит хозяин этого места. Да, это сложно, заставить реальность, порожденную чужим разумом, подчиниться, но это возможно, главное практика и опыт. Но, когда тебе мешают... Бля, куда ты тянешь загребущие лапы, хуй-переросток, я тебе сейчас культяпки-то окорочу!.. так вот, когда тебе мешают, работать с чужим сознанием куда сложнее. Так, отступаем, отступаем... я рванул во внезапно образовавшийся просвет в копошащихся телах. И кубарем полетел вниз, взрыхляя землю — черт, здесь, оказывается, обрыв. Не отвесный, но крутой — по приземлении я ощущал себя кашей, взбитой миксером. Но это дало мне долгожданную передышку — твари топтались в нерешительности на краю, не желая, видимо, переломать себе все кости. Я лежал пластом — уродцы меня сильно вымотали. И потрепали — сильны, суки, просто так меня не ранишь. Так, соберись, наконец! Я могу бежать даже со сломанными ногами. Я нематериален, я воля и энергия, достаточно лишь перераспределить ее. Хотя лучше, конечно, кого-нибудь убить и поживиться за его счет...

Я оттолкнулся от земли и взмыл в воздух в высоком прыжке. Я тучка, тучка, тучка, а вовсе не медведь... — как любил припевать один мой знакомый. Хороший человек... был. Да-да, я его тоже съел, вы правильно догадались. Лететь не получилось. Я скорее... карабкался вперед и вверх — чем дальше, тем мгла становилась плотнее, но неоднородней. Это мешало — только приноровился нормально передвигаться, как — опа — снова нормальный воздух. Но, самое главное, что я, вроде, оторвался от погони. По крайней мере, внизу ни души а вот тут, в небесном просторе, меня, кажется, снова поджидают неприятности.

Что-то царапнуло меня . Вонзило когти, уцепилось, потянуло вбок. А вот это, кажется, пытается разодрать зубами. Снова тянут, но уже вниз... эй, ребята, что-то мне не нравится игра "разорви незваного гостя на много маленьких кусочков". И вы мне тоже не нравитесь. Раздражение и жажда убийства выплеснулись из меня единой волной, заставив противников на мгновение отпрянуть, а я, воспользовавшись моментом, кувырнулся в воздухе и ушел в красивое пике. Сверху разочаровано ухнуло.

До земли пятьдесят... десять метров... Хлюп! Бульк... Мягкой посадки — пожелал я сам себе, и ушел под воду. Или это не вода, констатировал я, отчаянно отплевываясь. Какая гадость. Хорошо хоть не помои. Я надеюсь. С опаской глянул на небо — ну и где же вы, мои злобные вражины? Нету никого, кажется. Или это хитрый маневр, и они скоро зайдут с тыла.

Стоит выползти на твердую почву. Бултыхаюсь тут, как кое-что в проруби, а между тем, еще не известно, что может обитать в глубине этого, с позволения сказать, водоема. Сказано — сделано. До берега не так уж далеко. А вот на берегу... Я ухмыльнулся. Да, Гарри, долгожданный приз, я нашел тебя. Наконец-то вытащу тебя из этого неприятного места в более уютную, комфортабельную клетку со всеми удобствами. Будешь жить и горя не знать. Ну ладно, я преувеличиваю. Люди обычно крайне болезненно относятся к потере собственного физического тела, но тут уж ничего не поделаешь. Мне оно тоже нужно.

Мальчик наконец замечает меня. Он захлебывается в отчаянном, полном ужаса крике. "Болото" отвечает ему гулким эхом — искаженным, пробирающем до костей. В ответном звучании нет страха, только мрачное торжество.

Гарри съеживается в комочек, будто пытаясь сделаться как можно более незаметным. И у него, кстати, неплохо получается — взгляд будто соскальзывает с хрупкой фигурки, внимание рассеивается, но вот слух не обманешь.

— Оно придет...(всхлип) Оно видит меня... (скулеж) нет, нет, нет-нет-нет, пожалуйста, нет! — он говорит обо мне? Или... нет. Я чувствую где-то сзади... сверху? Спереди? Нечто. Опасное, безжалостное. И оно приближается. Если бы я был здесь один, , я бы, наверное, сразился с ним. И, скорее всего, победил. Но моя добыча снова сбежит. Поэтому, похоже, пора нам с Гарри делать ноги. Я пытаюсь ухватить мальчишку, но он отпрыгивает с такой прытью, что я едва успеваю сцапать его за рукав.

— Стой, идиот! Хочешь, чтобы тебя действительно убили?! — вырывается и рыдает, зараза.

Наверное, следует надеть какую-нибудь личину. Я его пугаю. Ну, что поделать, моя сущность слишком хищна и велика, и на маленьких мальчиков действует явно негативно. Ласково улыбаюсь. (А жажду прячем подальше, подальше. Я тучка-тучка-тучка... ну, вы знаете.) Так, пробуем еще раз:

— Гарри, я не буду тебя убивать, не бойся, — Ну, по крайней мере, пока. — Перестань вырываться. Успокойся. Я пришел помочь.

— Ты гнался за мной, — Гарри всхлипывает, — Ты хотел меня убить.

Ты чертовски прозорлив, малыш.

— Чушь. То, что прячется во мгле... Вот, что хочет тебя убить, Гарри. А я хочу убить его. Я гнался за ним, а не за тобой.

— Неправда, — мальчишка почти кричит, дергается, но я держу крепко. Я пытаюсь его тащить — да, мне хочется быть как можно быстрее и как можно дальше отсюда — но мелкий отчаянно сопротивляется и сильно мешает движению. Слишком медленно, не успеем, — Я слышал тебя. Слышал твой голос. Ты угрожал мне!

Итак, фабрика по производству лапши для ушей выходит на полную мощность...

— Мы теряем время зря, малыш. Наш враг — химера, он может принимать любые обличья. Он может заговорить с тобой твоим собственным голосом, может настроить твоих друзей против тебя, может... да, черт возьми, у тебя нет выбора! Либо ты идешь со мной, либо погибаешь, утряси это наконец в своем крохотном мозгу!

— Ты злой... — Уже как-то менее уверенно, с привкусом обреченности.

Даже не представляешь, насколько...

— Добро должно быть с кулаками, Гарри.

Я хватаю тело поудобней — брыкание прекращается, наконец-то — подтаскиваю к берегу, закидываю в отвратительную жижу, и, спустя секунду, сам прыгаю за ним, слыша, как чьи-то явно немаленькие челюсти хищно клацают в сантиметре от моей левой лодыжки.


* * *

О, дом, милый дом, я люблю тебя. Пусть ты сер и уныл до безобразия, но, по сравнению с тем, что прячется в той бездне, что у тебя вместо подвала, верхние этажи — просто курорт, пусть они даже закольцованы сами на себе.

Одно из моих преимуществ перед людьми, кстати, — я всегда знаю, где выход. И вход тоже. Я просто чувствую это, это не запах, не вкус, не звук... это все вместе. И, в то же время, ничуть не похоже ни на то, ни на другое, ни на третье. А вы что думали, я в озеро наобум сиганул?

Ну что ж, мы снова вернулись к тому, с чего начали. Мне осталось всего лишь найти Гарри. И залатать эту дыру в полу. Крайне не эстетично. И опасно. То, что живет внизу, вполне может пожаловать к нам в гости. Впрочем, сие дело двух минут. Реальность здесь куда как податливей, нежели на нижнем уровне. Да, чужое средоточие разума сопротивляется изменениям. Но это всего лишь мальчишка, необученный маг. Легкая добыча. Если не вспоминать, что прячется у него в подсознании.

Когда с ремонтом было покончено, я уверенно направился на кухню. Запах тебя снова выдает, Гарри. Ты уже почти не боишься. Скорее это... Решимость, да, решимость, перемешанная с обреченностью.

— Привет, Гарри. Как жизнь молод... Оппа. Ну ты даешь, малец! А где благодарность тому, кто тащил тебя на своем горбу?

— Не подходи! — а голосок-то дрожит. Но охотничье ружье, кажущееся непомерно большим в детских ладошках, не настраивает на мирный лад. Наверное, с этой штукой его дядя охотился на уток. В далекой, далекой молодости.

— Откуда столько агрессии? Ты всегда пытаешься пристрелить тех, кто оказывает тебе помощь? К чему эта немотивированная жестокость? — Я усмехнулся. Кажется, мальчик не осознает, что находится не в материальной реальности. Да, ружье выстрелит, и ребенка даже не прибьет отдачей (если он хорошенько в это поверит, конечно), но вряд ли мне сможет повредить простая пуля из охотничьей пукалки. По крайней мере, пока я здесь, на своем поле.

— Ты убийца. Ты убил моих родителей, убьешь и меня! Стой на месте!!! — о, а страсти-то накаляются. Я бросил взгляд на пол. Изломанные, разодранные тела — очкарик, одна штука — под столом, рыжая — одна штука — почти у моих ног. Да, я совсем забыл про них, но, справедливости ради стоит заметить, что тогда мне было очень некогда... Привратники. Так их зовут. Эдакая импровизированная стража разума, не пускающая дальше прихожей. Подсознательное желание защититься, отгородиться чем-нибудь от суровой реальности обретает плоть в средоточии. У кого-то они проявляются спонтанно, кто-то их создает специально. Спонтанные обычно слабы и могут иметь любую форму — от человека и любимой кошечки до череды мозголомных ловушек.

— Тише, тише, маленькая истеричка. Чуть что, сразу обвинять кого попало. А, между прочим, это у тебя тут опасные монстры по подвалам прячутся.

— Я тебе не верю, — в его голосе проскальзывают твердые нотки, — Я знаю, это был ты. Я видел тебя. Слышал твой голос, слышал, как кричали они. — Гарри, всхлипнув, кивком указал на окровавленные трупы, — Я не дурак — никакие монстры здесь не причем.

Я хмыкнул:

— Боюсь, я не вправе возражать человеку, у которого в руках оружие. Давай, Гарри, стреляй. Это же так легко, нажать на курок. Одно простое движение — и мои мозги художественно украсят потолок. Хотя, ты можешь попасть в живот, или в ногу, и тогда я не умру сразу. Мне будет очень, очень больно. Я, заливая кровью новенький ковер твоей дражайшей тетушки, попытаюсь доползти к выходу, надеясь на чудо, отчаянно желая выжить. Но ты же не собираешься оставлять меня в живых, верно? Тебе придется подойти и выстрелить — еще раз, в голову, чтобы наверняка. Ошметки мяса и костей — это все, что останется от моего лица, и отмываться от них тебе придется долго. А потом придет мысль — что делать с телом? Ты же не хочешь в тюрьму, Гарри? Так подумай, мальчик, сможешь ли ты убить человека? Смотреть, как он корчится от боли в последние мгновения своего существования, наблюдать, как жизнь уходит из стекленеющих глаз? Хладнокровно закопать труп на заднем дворе? Стреляй, Гарри. Лишить человека жизни — незабываемое ощущение. Поначалу тебе любопытно — а сможешь ли? Всегда интересно попробовать запретное. Потом приходит мрачное удовлетворение, и жажда, которую способны утолить лишь чужие страдания. И тебе начинает хотеться еще и еще. Хочется, чтобы жертва кричала. Сама умоляла о смерти. Убийство, боль — это настоящее искусство. Кому-то удается создать великолепное в своей жестокости произведение. Кто-то настолько бесталанен, что не способен дать по сопатке злейшему врагу.

Гарри снова всхлипывает. Маленькие детские пальчики сжимают ружье уже не так уверенно... А теперь добьем:

— Да-да, ты не ошибся, я знаю это по собственному опыту. Представь, с каким наслаждением я раз за разом насаживал на нож твою матушку... А твоему отцу я вспорол брюхо, когда он попытался мне помешать. Он ползал на карачках, пытаясь снова собрать в единое целое собственное мясо и кишки, пока не сдох...

— Тварь! — выстрел показался оглушительным. О, он все-таки сподобился. С -с-сука, больно! Он стрелял почти в упор — мои ребра и ливер, кажется, превратилиси в кашу. Я картинно взмахнул руками и "замертво" свалился на пол. Тяжкие мгновенья тишины, и вскоре я чувствую, как холодный ствол ружья упирается мне в бок. Ну же, добей меня, мальчик. Но, кажется у него не хватает духу. Он тяжело опускается на колени рядом с "трупом", бросает оружие мне на грудь, и я слышу тихие, сдавленные рыдания. Я ухмыляюсь самой пакостной и жестокой улыбкой — одной из лучших в моем арсенале. Сумасшедший, захлебывающийся крик — и вот я уже впиваюсь в хрупкую, цыплячью шею мальчишки, с наслаждением вгрызаюсь в мягкую плоть, жадно заглатываю горячую, ароматную кровь — куда более желанную и питательную нежели настоящая. Чистая энергия, как и сам мальчишка сейчас. Просто он слишком серьезно относится к своему телу. Он верит в то, что материален, и этого достаточно, потому что мы в его средоточии разума. Ох, мне уже лучше, думаю, хватит. А то ведь и правда прибью его ненароком. Я неохотно отцепляюсь от разорванной глотки. парнишка дергается и хрипит. Хм, судя по звуку, кровь попала в легкие. Он умирает... Вернее, свято в это верит. Ничего, пройдет немного времени — очухается. А пока... Стоит позаботиться о том, чтобы он больше никогда никуда не сбежал. Где-то здесь я видел симпатичный чуланчик, кажется, именно там я и нашел Гарри в прошлый раз. Только стоит немного модифицировать его — чулан, не Поттера, конечно.


* * *

Гарри очнулся. С трудом разлепил непослушные веки. Чулан. Родной чулан-под-лестницей! Он жив, он дома! Не было никаких ужасных монстров, погони, убийств, странных мест и непонятных явлений... Это просто страшный сон. Гарри с облегченно вздохнул и перевернулся на другой бок — досыпать. Что-то звякнуло. Мальчик удивленно уставился на довольно толстую цепь, закрепленную на стене. Другой ее конец вел к... ошейнику, плотно обхватывающему его собственную шею. Кажется, это все-таки был не сон.

Глава 2

Я попытался открыть глаза. Дубль два. В прошлый раз в этой реальности меня встретили крайне негостеприимно, попробуем еще раз. Надеюсь, меня не решатся добить. Этому телу и так досталось, а я еще опрометчиво оставил его без присмотра, пытаясь разобраться с более насущными проблемами вроде его законного хозяина и непонятных конкурентов. Надеялся по-быстрому устранить носителя, пока тушка в отключке — это проще провернуть, если обладатель мясного костюмчика не в сознании: во сне, в обмороке, в коме. Тихо, незаметно, никаких брыканий... Главное, никто ничего не увидит, не поймет и не обнаружит. Зачастую тело ведет себя весьма странно для окружающих, когда им пытаются управлять два разума сразу. Люди потом называют тебя бесноватым и тащат к святошам "изгонять дьявола". Не скажу, что это сильно помогает, но... Сначала приведут священника, потом привяжут к кровати, потом слухи всякие пойдут, нехорошие. А потом придут маги и выгонят тебя с теплого местечка. Не люблю магов. Одни проблемы от них.

Но довольно рассуждений. Первый вопрос на повестке дня: где я? Второй — что, собственно, произошло, пока меня не было? Ну, и, закономерно, последний — что делать... . Итак, я аккуратно приоткрыл один глаз, надеясь, что никто не обратит внимания на то, что я очнулся. Хм, потолок. Белый, высокий, засиженный мухами. Побелка кое-где потрескалась, пообсыпалась, а то, что еще осталось, грозило в скором времени отвалиться.

Дальнейший осмотр показал, что я нахожусь в небольшой комнатке, светлой, чистой, но явно не знавшей ремонта со времен, собственно, постройки здания. Я лежу на кровати, замотанный в бинты, в помещении витает стойкий запах лекарств... Думаю, я в больнице. И, кажется, не один — у соседней стены еще одна кровать. Ее хозяин — парнишка лет девяти-десяти. А может и больше, не разбираюсь я в этом. Обычно я не подселяюсь к детям. Не из какого-то там мифического гуманизма, нет, просто это невыгодно. Слабые, бесправные, глуповатые существа, зачем они мне? Но иногда — как, например, сейчас — у меня просто нет выбора.

Я улыбнулся — мальчишке, похоже, снятся кошмары. Я чувствую этот сладкий привкус на языке — обреченность, немного отчаянья, щепотка страха... это наводит меня на мысль о еде. Да, не мешало бы подкрепится. Ну-ка, аккуратненько, никто ничего не заметит... Черт! Меня передергивает от резкой боли, иглой впивающейся в мозг. Ребенок кричит. Я тоже, от неожиданности, но быстро затыкаюсь. Что это было, черт возьми? Я же чувствую, я его чувствую, почему я не могу до него дотянуться? Голод накатывает волной, острое желание выпить, выцедить разум несчастного по капле, оставив после себя только пустую оболочку, поднимается будто бы из самых глубин моей темной сущности. Я не ел по-настоящему давно, очень давно — не считать же за полноценную еду легкий перекус маленьким Гарри — а теперь я не могу даже украсть кусочек чужого кошмара, что за дурацкая шутка! Найти бы этих шутников, и шутилку им оторвать. Я пробую еще раз... Вашу мать, моя голова! Черт, с этим надо что-то делать, и срочно.

Но предпринять я ничего не успел. В комнату вбежала обеспокоенная сестра — ах да, мы же тут неслабо нашумели — и захлопотала вокруг хныкающего мальчишки. Она спрашивала его о чем-то, но я не мог понять о чем, язык, на котором они разговаривали, я не знал. Похоже на английский. Ну да, наглов в моей коллекции еще не было, а с Гарри мы до сего момента общались лишь в ментальном пространстве, где языкового барьера просто не существует. Надо было вытянуть из него побольше полезной информации, но я слишком торопился. Мало ли, что могло произойти с телом, пока меня не было.

Медсестра, похоже, не сумев добиться от несчастного ничего путного — судя по обрывочным мыслеобразам, он так и не понял, что его напугало — обратила, наконец, внимание на бодруствующего меня. Что-то пощупала, посмотрела, хмыкнула. Спросила о чем-то, но я не понял и на всякий случай молча помотал головой. К счастью, больше мучить меня не стали — девушка, резко развернувшись на каблуках, быстро ретировалась.

Сосед попытался завести разговор, но я отмалчивался, и он быстро потерял ко мне интерес. А вот меня мальчишка по-прежнему интересовал, если не в качестве пищи, то хотя бы как подопытный материал. Мне стоило понять, что же, все-таки, со мной не так.

Да, поначалу я запаниковал. Вот представьте, что у вас внезапно отнялись ноги. Или вы перестали видеть. Неужели это навсегда? Неужели вас никогда больше не будет радовать солнце по утрам, вы никогда не сможете различать цвета, предметы, за всю оставшуюся жизнь — ни одного человеческого лица, только тьма и безнадежность. Думаю, теперь вы понимаете мое состояние. И если по вопросу слепоты можно обратиться к специалисту, то в моем случае... "Доктор, у меня проблемы с питанием. Я не могу есть людей." — звучит смешно. Если б не было так грустно. Да, здесь нужно разбираться самому...

Так, попробуем проанализировать ситуацию. Это началось еще раньше, как раз после моего вселения в новое тело. Я не смог ни поглотить, ни подчинить разум парнишки, который избил Гарри, но не придал этому значения, ибо в разум самого Поттера я проник свободно, и там мне вполне легко с сознанием работалось. А тут — снова проблемы. Я ради интереса даже попытался покопаться в мозгу той девушки, сменившей мне бинты — результат нулевой. Нет, я по-прежнему слышу обрывки чужих мыслей, но вот воздействовать на них хоть как-то получается плохо. Поэтому сейчас я лежу и усердно пытаюсь незаметно заставить соседа по палате повиноваться моей воле. Незаметно, я сказал! Зачем же так орать, словно тебя тут пытают? Поверь, если б я действительно захотел сделать тебе больно, я бы нашел куда более интересный способ издевательства над ближним своим.

О, опять медсестра, теперь в состоянии тихого бешенства — крайне немузыкальный концерт моего доброго друга явно успел ее изрядно достать. Ну ничего, милая, потерпи, скоро или мой подопытный станет тихим, бесполезным овощем, или я, наконец разобравшись со своими проблемами, от него отстану.

Знаете, мне кажется, что все дело в носителе. И от того, что я заявился к нему в гости так спонтанно. Я не выбирал его, не проверял, я влетел в него со всей дури, не разобравшись, что к чему, счастливый уже от самого факта, что смог вырваться в материальный мир. За время пребывания в той бездне, моем собственном маленьком аду, я сильно поистрепался, плюс я голодал столько времени... И ладно, все бы ничего, но мальчик оказался не магглом. И не просто волшебником, а волшебником с очень, очень активным магическим полям. Мало того, у обитающей в нем твари тоже имелась нехилая такая сила. И если первые двое уже кое-как научились сосуществовать, то с моей сущностью их магия... конфликтует, скажем так. А от того, что я вселялся наспех, некорректно, наши энергетические оболочки образовали такой винегрет... в результате — внутри, в средоточии разума, можешь делать что хочешь, но наружу сквозь получившийся хаос не пробьешься. Правда, я думаю, это поправимо. Но даже если я приведу в порядок весь этот бардак, все равно пройдет немало времени, прежде чем я смогу приручить его магию.

К вечеру у меня дико разболелась голова, тело ломило, будто я целый день только и делал, что занимался тяжким физическим трудом. Я был зол и раздражен. Я чувствовал себя сапером на минном поле — аккуратно, осторожно подтянуть энергоканалы тут, подправить там, перераспределить, распутать... кажется, сделал все, что нужно, пять раз перепроверил, но стоит попытаться протестировать на практике, насколько результативны мои потуги, и мальчишка снова кричит, да так, что уши в трубочку сворачиваются. Этот отчаянный крик придавливает меня к подушке и острой болью пронзает внутренности. Кажется, мой череп отлит из отменного чугуна... Черт, как он меня достал, этот гаденыш! Я представляю, как я выдираю позвоночник этой надоедливой мелочи, и мне становится легче.

Но ненадолго. Не одно, так другое — внезапно, под вечер, объявляется новая напасть: родственники Гарри. Только их мне не хватало для полного счастья. Эх, как не вовремя! Обычно родители и друзья не проблема. Подчинить, стереть память, если надо, особо надоедливым устроить несчастный случай... Или самоубийство— идеальный вариант. Но не сейчас, когда я прикован к постели, беспомощен и слаб. Когда я человека даже чихнуть заставить не могу. И оставить все как есть нельзя — родня обычно первой догадывается, что что-то не так. Чтобы притвориться другим человеком, нужно сначала аккуратно подготовить личину — изучить свою жертву, собрать по кусочкам образ, создать основу, и только после этого снимать копию. Быстро это не делается. Или другой вариант — веди себя, как хочешь, и просто периодически правь память тем, кто тебя начинает подозревать. Обычно я совмещаю и то и другое, но теперь не могу воспользоваться ни одним из имеющихся способов. А еще я не знаю языка. Поэтому... Поэтому, похоже, придется еще раз обратиться к законному хозяину этого тела с предложением, от которого он не сможет отказаться.


* * *

Кажется, прошла вечность с тех пор, как Гарри пришел в себя, прикованный и запертый в чулане под лестницей. Дни, месяцы, годы — сколько он провел в этом месте? Он не знает. Он не может определить даже время суток — в чулане темно всегда. Поначалу он пытался сбежать. Выбраться из ненавистной, тесной каморки, а там — по ситуации. Ведь когда-то и его тюремщик должен спать.

Но цепь оказалась крепкой. Гарри пробовал расковырять стену в том месте, где крепился его поводок, ножницами — он знал, гипсокартон не выдержит, не переживет его упорства. Но, чем больше он прилагал усилий, тем яснее понимал, насколько они бесполезны. Стена, кажется, была метровой толщины, и металл будто бы был вплавлен в нее. Ошейник снять тоже не получилось, главным образом потому, что у него просто не было застежки, замка, который можно было бы вскрыть. Просто толстое металлическое кольцо, плотно обхватывающее горло. Гарри не представлял, каким образом эту штуку умудрились на него напялить. Такое впечатление, что он в ней родился — настолько удобно и естественно она сидела на его шее. Правда, Гарри неестественной казалась сама идея надеть на человека ошейник, будто он какое-то животное. Все его существо противилось этому, ему было неприятно даже прикасаться к этой гадостной, унизительной вещи.

Но, сколько бы Поттер не вортоил нос — от реальности не убежишь, факт остается фактом: он здесь, в клетке и на цепи, и неизвестно, сколько времени ему еще придется так просидеть. Мальчик старательно гнал предательскую мыслишку о том, что, вполне вероятно, он будет гнить здесь всю жизнь, постепенно сходя с ума от одиночества, но раз за разом она возвращалась, накатывала волной паники, и Гарри захлебывался темным, всепоглощающим отчаянием, соленым, как подсыхающие дорожки слез на его щеках. Тяжким, давящим комком в груди свернулась тоска, безрадостные и тревожные мысли будто грызли изнутри, раздирали желудок, и мальчику было почти физически дурно от страха. Неизвестность губительна, пытка тишиной теперь казалась ему одной из страшнейших. Как, как отсюда выбраться? Кто его пленитель? Почему он до сих пор жив? Сколько еще он просидит тут? Эти и другие вопросы он беспрестанно прокручивал в голове, не в состоянии думать ни о чем другом. Они зудели, вились вокруг злобной мошкарой, впиваясь в мозг острыми иглами жал. То громче, то тише, но непрерывно, назойливо, не давая заснуть, вызывая жгучее желание сделать хоть что-то, хоть как-то попытаться повлиять на ситуацию. Он кричал. Он колотил в дверь ногами (та оказалась неожиданно прочной). Он плакал, навзрыд. Звал, просил, умолял. Снова терзал несчастную дверь — и тишина была ему ответом. Тишина и темнота. И тогда на Гарри накатывало странное, иррациональное ощущение бесконечного, абсолютного одиночества, будто он остался единственной живой душой на всей Земле. Ему сразу вспоминались зомби-апокалипсисы, так любимые Дадли. Может быть, армия монстров уничтожила человечество, а один из них, решив оставить кого-нибудь себе на десерт, запер мальчика в чулане, а потом просто позабыл про него? Поттер вздрагивает от одной лишь мысли о подобном развитии событий. Он смутно слышит, будто что-то скребется снаружи. Дробно цокает коготками по паркету, сопит — прерывисто, часто-часто. На свободу как-то резко расхотелось... А может, ему просто чудится? Да, он всего лишь накручивает себя. Никто не ест маленьких непослушных мальчиков, что бы там тетя ни говорила.

Внезапно давящую тишину нарушает звук шагов. На этот раз — отчетливый. Это не галлюцинации, вне всяких сомнений. У Гарри екает сердце, душа уходит в пятки, и он непроизвольно подается назад, отползает в самый дальний угол, когда неизвестный останавливается у самой двери. Несколько томительных мгновений, и та открывается сама, услужливо, словно до сих пор только и ждала этого момента.

Гарри боится поднять взгляд. Мысленно он столько раз прокручивал эту сцену в голове, строил предположения и пытался продумать свое поведение на случай прямой угрозы жизни. Он хотел ее, этой встречи, и одновременно безумно боялся, до дрожи в коленях. Внезапно почему-то ему стало противно. И... стыдно, да, стыдно. Страху нужно смотреть в лицо, только тогда, возможно, ты сможешь победить его. А, может, просто умрешь. Но тогда тем более не следует отворачиваться — смерть стоит встречать с достоинством. Даже если ты маленький десятилетний мальчик. Гарри собирается с духом, оглядывается. Самовнушение не помогает — поджилки трясутся, нутро будто вымораживает от ужаса. Но он смотрит, смотрит, уже не в силах отвести взгляд.

В дверях, перегораживая проход, замерло нечто. Поттер назвал бы это человеком, но... Нет, это был не человек. Казалось, десятки, сотни людей собрали в одного, сплавили образы, перемешали личности. Вот ты наконец разглядел облик, приметил характерные черты, но существо чуть двинулось — на пару сантиметров — и это уже другой... другие... абсолютно незнакомые люди.

— Кто ты?.. — сдавленно прошептал Гарри, но незнакомец его услышал:

— Я твой ночной кошмар, мальчик, — Кажется, он улыбнулся, -Хотя, пожалуй, звучит как-то слишком пафосно. Я тот, кто я есть, Гарри, ни больше, ни меньше. Остального тебе знать не обязательно. Гораздо важнее — зачем я здесь, тебе не кажется?

— Убить меня?

— Ну почему же сразу так пессимистично? Разве я похож на убийцу маленьких беззащитных мальчиков?

Гарри промолчал, но по выражению его лица было понятно, что именно так он и думает.

— Впрочем, боюсь, ты прав на счет меня. Но не бойся, сегодня ты не умрешь — пока еще ты мне нужен...

— Зачем? — все-таки осмелился спросить Гарри.

— Мм, мне необходимо твое непосредственное участие в одном, скажем так, эпизоде.

— А если я откажусь?

— То тебе все равно придется это сделать. Только я сотру тебе память и использую втемную. Другое дело, что мне совсем не хотелось бы так поступать. Корректировка памяти носит весьма разрушительный характер, а мне лучше бы оставить тебя в целости и сохранности. Пока. И потом, я всегда могу сделать вот так...

Существо, казалось, не пошевелило и пальцем — но все тело мальчика пронзила резкая, оглушающая боль, колючими волнами растекаясь от ошейника до самых пяток. Его скрутило, скрючило, он повалился на пол, едва не выблевывая собственные внутренности. Кое-как пришел в себя он только спустя пару минут:

— Ты отпустишь меня, если я помогу тебе? — кажется, теперь он может только придушенно хрипеть...

— Я подумаю над этим, — его гость хмыкнул, — Но, один из плюсов моего предложения — ты сможешь выбраться из этого чулана уже сейчас. Солнышко, свежий воздух... Держу пари, тебе понравится.

Гарри все еще колебался. С одной стороны, сделки с темными сверхъестественными сущностями никому еще не приносили ни счастья, ни здоровья. С другой... Ему не хотелось бы проверять на собственной шкуре, насколько эта тварь может быть убедительна. Еще раз испытать такую боль... А потом еще. И еще... Мальчик почему-то был уверен — его тюремщик пойдет на это, легко. И спокойно будет пытать его, пока не добьется желаемого результата. Поэтому, похоже, у Гарри просто нет выбора.

— Что мне нужно делать?

— О, самую малость. Я выпущу тебя наружу. Но если ты хотя бы заикнешься обо мне... Или кто-то заметит, что с тобой что-то не так... Пеняй на себя. — Безымянная сущность ухмыльнулась, и уже от одной этой гримасы захотелось зарыться в землю. Поглубже.

— Тебе предстоит пообщаться с родственниками. Сделай вид, что все нормально. Поболтайте о погоде, или о чем вы там, люди, поговорить любите... Ах да, кажется, ты со своими опекунами не особо ладишь. Думаю, так даже проще. Да не бойся ты так, я же тебя не контракт кровью подписывать заставляю.

От этих слов Гарри передернуло. Озноб стылыми мурашами защекотал позвоночник, но он все же нашел в себе силы неуверенно кивнуть.

— Отлично, раз мы, наконец, пришли к консенсусу... — тварь внезапно скользнула вперед, так быстро, что Поттер не заметил самого движения. Вот она еще там, у дверей, а вот уже здесь, наматывает на руку цепь, отстегнутую от стены, и резко тянет вперед и вверх, как за поводок. Гарри, не ожидавший такой прыти, придушенно хрипит, заходится в судорожном кашле, задыхаясь. В глазах темнеет, и он, кажется, на секунду теряет сознание. Первое, что он видит, придя в себя — незнакомый беленый потолок и красное раздраженное лицо дяди Вернона...


* * *

— Неблагодарный мальчишка! Как ты посмел! Как тебе только в голову твою дурную пришло?.. Как... Мы кормили его, одевали, воспитывали. Мы из кожи вон лезли, чтобы сделать из него человека, но ты, маленький гаденыш...

— Вернон, тише, — Петунья шипит не хуже иной иного пресмыкающегося,— Люди услышат.

— А что люди? Что люди?! Итак почти весь город уже знает, что у нас растет малолетний уголовник! Позор семьи! Угроза обществу! А если бы на месте несчастного ребенка был наш Диддик?!

— Ты зашел слишком далеко, Гарри, — Тетя говорит спокойно, бесстрастно, и от этого Поттеру становится куда более неуютно, нежели от криков и угроз дяди, — Тот мальчик, Малкольм, которому ты... повредил глаз, умер. Стержень достал до мозга, и... Надеюсь, ты понимаешь, что наделал?

— Но я...

— Ты убил человека, Гарри, ты осознаешь это? Нам придется выплатить огромную сумму семье погибшего, но их сына это уже не вернет. Один бог ведает, чего мне стоило посмотреть им в глаза, даже просто заговорить с ними было невыносимо!

— Нет, тетя! Я не... Это... не я, я не мог! Не... — Внезапно мальчик почувствовал, как что-то больно сдавило его шею, и вместо слов из его горла вырвался лишь придушенный хрип.

"Это я убил. Не истери" — странная мысль-утверждение всплыла откуда-то из глубин сознания, и его отпустило.

— Не ты?! — Тетя, кажется, едва не задохнулась от возмущения, — Ты еще смеешь утверждать, что это не ты? Ты хоть понимаешь, через что нам пришлось пройти? Ты понимаешь, что, кроме невинной загубленной души теперь загублена еще и наша репутация?

Гарри всхлипнул. Он ничего не понял. Кого-то убило чудовище, но причем здесь он? Почему винят именно его? Почему все время винят его? Почему его никто не слушает?!

— Не ной, Поттер, — презрительно рыкнул дядя, — хорошая порка — вот, что тебе поможет. Но с этим, думаю, в твоем новом доме справятся лучше...

Мальчик подавился рыданиями и недоуменно воззрился на родственника.

— Дядя?...

— Да, мальчишка, мы уже почти отослали документы в школу Святого Брутуса. Уж там-то сделают из тебя человека!..

— Вернон...

— Нет, дорогая, я не потерплю убийцу рядом со своим сыном, даже так недолго. Это не обсуждается!

— Но разве нам не...

— Прости, нет. Так будет лучше. Тем более, теперь нам не дадут отправить его в нормальную школу. Органы правопорядка не зря свой хлеб едят. И нам еще предстоит судебное разбирательство... Будь он постарше, его бы уже забрали в колонию для несовершеннолетних.

Гарри показалось, будто внутри у него что-то оборвалось. Школа святого Брутуса. Он знал, какие рассказы ходят про это учебное заведение. Ему не жить. Если его не прикончит таинственный демон, это сделают его будущие одноклассники.

Голос Петуньи вдруг стал вкрадчивым и мягким:

— Не бойся, Гарри. Вернон погорячился. Никуда мы тебя не переводим. Пока. Суда еще не было, проводится расследование... — у Поттера будто камень с души свалился.

— Хм. Ладно. Я подумаю, что с тобой делать, — недовольно проворчал вспыльчивый центнер сала, немного успокоившись, -Но если ты хоть заикнешься о том, как началась драка... Если я узнаю, что ты выгораживаешь себя за счет Дидди, будь уверен, я позабочусь, чтобы тебе засунули в самый паршивый интернат для дефектных, к самым жестоким маленьким гаденышам!

— Я расскажу правду. Они меня избивали,— упрямо заявил Гарри.

— Правду? Правду, паршивец?!Правда в том, что ты, психованный малолетний уголовник, напал на моего сына и его друга. Дадли едва не погиб, защищаясь, а вот его товарищу не так повезло. И если ты попробуешь вякнуть хоть что-то сверх этого, поверь, — я сделаю все, чтобы устроить тебе веселую жизнь!

— Но...

— Поттер, ты поможешь нам, мы — тебе, — Петунья была не столь эмоциональна, — В наших силах добиться, чтобы тебя отправили лечиться в закрытую клинику-интернат на несколько месяцев, может на год. Потом ты вернешься домой, и забудешь все как страшный сон. Или — как вариант — ты рассказываешь свою версию событий, предаешь семью, подрываешь наше доверие, и мы переводим тебя с глаз долой в интернат для трудных подростков. Две трети тех, кто туда попадает, заканчивает в колонии. Ты хочешь этого?

Гарри почувствовал, что рыдания, душащие его, готовы вырваться наружу. Мальчик все никак не мог осознать происходящее. В мире творится какой-то абсурд, и он в нем участвует... Последующие пару часов любимые родственнички угрожали, уговаривали, снова угрожали. Под конец у Поттера голова шла кругом от происходящего. Он был раздавлен и сбит с толку. Внезапно его затошнило, и он почувствовал, будто его сознание куда-то проваливается, вниз, в бездну...


* * *

Хм. Решили сплавить чадо в колонию... Впрочем, вряд ли они смогли бы поступить иначе. Я еще не в клетке под стражей, наверное, только потому, что всех смущает мой малый возраст. И физическое состояние... Кто здесь на самом деле верит в версию о самозащите? Хотя верят-то, может, многие, но никто не собирается помогать Поттеру отстоять свои права. Напирая на то, что виноват сам Гарри, Дурсли выгораживают Дадли. Кто начал драку? Может, это все ненормальный Поттер, с детства, по словам Петуньи, отличавшийся преступными наклонностями, а ее сынок — примерный мальчик, и это он защищался? Свидетелей, что произошло — всего трое. Гарри можно запугать, правоохранительным органам дать на лапу.... и вот уже все довольны, семья убитого оставит себе деньги и светлую память о сыне, чиновники — денежное вознаграждение, Дурсли не уронят свою репутацию еще ниже, Дадли останется чистеньким, ну а Гарри... кому он нужен? Впрочем, я не собирался плясать под чужую дудку — пусть семейка дружно идет лесом. Вот еще, вешать на себя еще одно убийство... Я не маленький запуганный сирота, которым родня вертит как хочет.

Ну да ладно, все это дело будущего. А пока у меня выдались свободные денечки, стоит использовать их с толком. Итак, эксперимент по подчинению человеческого ребенка номер тридцать пять...

Мальчик все-таки не выдержал. Ночью я проснулся от странных звуков — то ли хрип, то ли всхлипы... А, это мой подопытный прилаживает скрученную простыню к крюку для люстры. Дрожащими, непослушными пальцами пытается завязать узел, странно подвывая, раскачивается из стороны в сторону, пускает слюни и так забавно хрюкает, будто принюхивается. Наконец справившись с непослушной материей, встает на рассохшийся табурет, с готовностью сует голову в петлю. Та так нелепо болтается на тощей шее, что несчастный кажется еще беззащитней и несуразней. Хотя все психи нелепы для обывателей, стоит признать.

Мальчишка внезапно оглядывается на меня, будто пытаясь что-то спросить.

— Ну что ты смотришь? Сутки не слушался, а теперь просишь разрешения? Давай, валяй. Все равно от овоща пользы никакой... — Я зевнул.

Хруст, хрип. Тело конвульсивно дернулось и затихло, повиснув сломанной куклой. Черт, теперь комната дерьмом пропахнет. Ладно, не мне убирать.

Я отвернулся к стене и попытался заснуть. Самоубийцы самоубийцами, а моему растущему организму нужен здоровый сон. Хорошо хоть эту смерть мне не припишут. По идее, Гарри и с постели бы встал с трудом при таких повреждениях. Одержимость, конечно, дает некоторые преимущества... Но кто об этом знает?

Следующие несколько часов прошли спокойно. Тихо, никто не мешает... Ну да от трупа было бы странно ждать каких-либо телодвижений, а больше к нам никто не заходил, поэтому я смог нормально выспаться. А вот с утра началось... Первой почтила нас присутствием какая-то то ли нянечка, то ли уборщица. И тут же с криком выбежала наружу. Ну, я ее не осуждаю. Свежие покойники по утрам здесь, возможно, и случаются — все же больница — но обычно они вряд ли висят прямо по центру комнаты вместо люстры. Хотя, надо признать, этот весьма органично вписался в интерьер. Не успел я оглянуться, и от народу в комнате стало не протолкнуться — какие-то люди в форме, персонал госпиталя, сочувствующие и просто зеваки, зашедшие на огонек. Все они шумели, суетились, и от этого бесконечного мельтешения дико кружилась голова, меня подташнивало, и я был зол, как черт. Правда, возможно, это результат моих вчерашних экзерсисов. Плюс ко всему я все еще плохо понимал язык, на котором меня пытались допросить. Да, я по этому поводу распотрошил Гарри еще ночью, но голая теория без практики — ничто. Нельзя вот так просто взять и выучить язык за час, каким бы могущественным менталистом ты не был. Это, кстати, касается любых навыков и умений. Поэтому все-таки пришлось снова вытаскивать мальчишку на поверхность. Я не вернул ему возможность управления телом, но считывал значения прозвучавших фраз из его разума. Впрочем, я, так или иначе, не собирался активно сотрудничать со следствием. Да, он сам повесился. Нет, я не заметил ничего странного в поведении соседа в последнее время. Ну, кричит человек как резаный каждый час, с кем не бывает. Нет, понятия не имею, почему, мне он по этому поводу в жилетку не плакался. И вообще, отстаньте от меня, у меня шок. Или что там у детей случается, когда они в одной комнате с трупом просыпаются? Это же ужасная душевная травма на всю жизнь! Бедный мальчик, он же был мне как брат! Как, кстати говорите, его звали?..

Через некоторое время меня оставили в покое, не добившись ничего путного. Версия с самоубийством, конечно же, оказалась не единственной. Все-таки для одиннадцатилетнего мальчика желание лишить себя жизни кажется немного странным, согласитесь. Но вряд ли кто-то что-то сможет доказать. Вариант с суицидом устраивает всех — кроме, разумеется, безутешных родителей парнишки. Но их стенания по этому поводу погоды не сделают — полиции не нужно очередное нераскрытое дело, портящее статистику. Вот если бы им дополнительно профинансировали расследование, пусть даже некие частные лица, достаточно сильно заинтересованные, убитые горем и готовые на все... Но, чего нет, того нет. Поэтому копы, исписав пачку различных подходящих случаю бланков, уехали с миром, тело, не без труда, отцепили с потолка, а меня перевели в новую палату, уже без всяких соседей. Жаль, жаль. У меня ведь почти начало получаться, а теперь не на ком тренироваться. Ну, ничего, я что-нибудь придумаю...

Интерлюдия

Аккуратно рассортировать таблетки. Пятнадцать блюдец — пятнадцать пациентов. Методично, тщательно расставить по полкам пузырьки с лекарствами. Разобрать истории болезни — тридцать девять штук — и куда их девать, и так уже забит шкаф. Что, неужели все? Нет, можно еще протереть кабинет — так, поверхностно, только пыль смахнуть... Монотонная, тупая работа выматывает, не оставляя времени на посторонние мысли. Однообразные действия постепенно вызывают сладкое отупение — голова восхитительно пуста. Вправо-влево, вперед-назад — тряпка мечется по комнате, хаотично оставляя на полу влажные полосы. Не думать. Не слушать. Не смотреть. Шурх-шурх, вправо — влево. Не слышать. Шурх... — слабый шелест, далеко, на краешке сознания. Не слышать! Нет, не надо! Ты, хватаясь за раскалывающуюся голову, тихо оседаешь на пол, роняя швабру. Не надо, больно! Ты просишь, умоляешь, но темное нечто, высверливающее твой мозг тупой болью, не снисходит до твоих просьб. Ты тихонько стонешь, отползая к самому дальнему углу, хотя прекрасно знаешь — от него бежать бессмысленно. ОН уже здесь, в твоей голове, скребется в стенки черепа, безжалостно вгрызается в твой мозг...

Иногда Он бывает ласков и нежен, легкими, едва заметными касаниями заставляя тебя содрогаться от удовольствия, погружая в безмятежную эйфорию. Мир вдруг становится простым и понятным, и ты недоумеваешь — как ты раньше не понимала этого? Это сродни озарению, кажется, еще немного, и ты познаешь смысл бытия. Еще чуть-чуть... Но нет, Он оставляет тебя, и вместе с ним уходит и восхитительное состояние всезнания. Ты молишь — вернись, ты ждешь нетерпеливо, ты надеешься опять впустить Его, жаждешь всем своим существом ощутить удивительное просветление. Но в этот раз приходит лишь боль — невыносимая, наполняющая до краев. И через эту боль — не сразу — снова приходит понимание. Темное и давящее, но несущее некое странное мазохистское удовлетворение. Ты остаешься лежать на полу, обессиленная, растерянная. Пытаешься осознать новые мысли, всплывшие на поверхность вместе с той темной волной, но они кажутся такими далекими и... чужими? Неправильными? Ты досадливо встряхиваешь головой, случайно ударяясь затылком о стену. Боль немного отрезвляет — и ты бьешь еще раз, сильнее, так, чтоб искры из глаз посыпались... Нет, искр нет. А тебе не помешал бы хотя бы маленький кусочек света, огонек, что разгонит непроглядную темноту, снова затопившую твой разум. Ты вздрагиваешь от осознания — она может остаться с тобой навечно. Внезапно хочется позвать Его. Он может прогнать ее... Нет, нельзя. Не надо. Он уничтожит тебя.

Ты безумно боишься новой встречи. Боишься боли... Ты ее жаждешь. Невольно, подспудно. Боль очищает. Когда Он приходит, ты проклинаешь его. Когда покидает -искренне благодаришь. Противоречивые желания разрывают тебя. Ты будто чувствуешь непрестанный зуд, хочется куда-то бежать, что-то сделать. Ты думаешь только о Нем. Ты пытаешься отвлечь себя работой. С каждым разом у тебя получается все лучше, пока...

Пока ты не встречаешься с Ним лицом к лицу. Случайно или нет? Он смотрит на тебя сквозь стекла дурацких круглых очков безразличным, немного насмешливым взглядом, Его усмешка смотрится дико на худеньком детском личике. Он настолько же прекрасен, насколько отвратителен, всем своим существом ты чувствуешь безумный, всепоглощающий страх, разбавленный благоговением. Тебе хочется бежать прочь — немедленно, без оглядки. Тебе неимоверно хочется приблизиться, коснуться этого великолепного концентрированного могущества, этого удивительного нечеловеческого существа. Чуждость сквозит в каждом его жесте, мальчишеское тело — лишь ширма, она расползается гнилыми ошметками, стоит только заглянуть глубже. Ты плачешь от боли и с трудом, на четвереньках, выползаешь за дверь.

Придя немного в себя, ты впервые напиваешься — вдрызг, до синих чертей. Шепот становится громче, боль притупляется. Когда Он приходит, ты чувствуешь лишь наслаждение, настолько цельное, настолько полное, настолько... такое, какого никогда не ощущала на трезвую голову.Через несколько дней тебя почти увольняют с работы за пьянство. Запасы медицинского спирта уходят слишком быстро — и в этом, почему-то, обвиняют тебя. Но ты не сопротивляешься, молча выслушивая нотации. Ты не споришь и не пытаешься оправдаться — к чему? ОН больше не навещает тебя. Он злится? Недоволен? Все кажется мелочной суетой по сравнению с этим — лишь одна мысль о том, что ты Ему безразлична, вызывает дрожь.

Ты печально допиваешь остатки спирта в тесной каморке медсестер. Ты знаешь — Он все еще здесь, в больнице. Но вновь подойти к Нему не хватает духу. А может, ты ему просто не интересна? Зачем всемогущему жалкое человеческое существо? ОН дает тебе понимание мира. А что даешь Ему ты?

Залпом допив стакан, внезапно понимаешь, что нужно делать. От алкоголя в голове мутно, мысли путаются, ты едва успеваешь ухватить за хвост нужную. С трудом пытаешься удержать ее, рассмотреть поближе. Тебе почему-то кажется, что именно она способна решить все твои проблемы. Пошатываясь, встаешь, мимоходом сметая со стола посуду. Стеклянный звон отдается в мозгу, проясняя сознание, очищая. Ты ощущаешь удивительную пустоту, которую со стремительностью горного потока заполняет одна единственная голая идея. Как сомнамбула подходишь к шкафу, медленно открываешь дверцы. Роешься в ящике. Не то. Снова нет, нет. Не оно. Не... оно? Задумчиво вертя в руках ножницы, поднимаешь с полу железный поднос. Назад дороги нет? Да. Ты полна решимости. Ты подаришь Ему свой мир. Все что, имеешь. Восхитительную яркость цвета. Сияние солнца, безбрежность неба, радость общения, радость созерцания. Лица родных и любимых, друзей и врагов. Свои мечты и надежды... Будет больно.

Ты ставишь перед собой зеркало. Осторожно вводишь острие ножниц в глазницу, стараясь ни в коем случае не повредить несчастный орган зрения. Поддеваешь. Боже, как больно! Аккуратно вытаскиваешь глазное яблоко пальчиками. Вот оно, маленький склизкий шарик на твоей ладони. Осталось только... Ты отрезаешь зрительный нерв под корень, едва сдерживая крик, кладешь белый комок на поднос. С другим, правым, все выходит не так просто. Кажется, ты случайно протыкаешь его, и на блюдо ложится уже бесформенная масса. Но ты уже не видишь этого — твой мир в одночасье погрузился во тьму. Ты скулишь от боли, но не можешь остановиться. Ты слишком далеко зашла. Ты уверена, Он оценит твою жертву. Ты высовываешь язык и ловко подцепляешь его ножницами. Острые, недавно наточенные лезвия довольно легко рассекают мясо, но тебе все равно приходится приложить немало усилий, прежде чем окровавленная плоть сможет занять свое место на блюде. Ты, не выдержав, кричишь. Кровь с подбородка стекает по шее, пачкает белоснежную чистоту халата. Остался последний штрих...

Но продолжить ты не успеваешь. Слышишь, как внезапно хлопает дверь, оборачиваешься рефлекторно, вскакиваешь, но, запнувшись обо что-то, падаешь на пол. Ты слышишь отчаянный визг, кто-то спешно покидает комнату. Не успеваешь оглянуться, как тебя подхватывают чьи-то сильные руки, куда-то тащат. Ты брыкаешься что есть сил, тебе нужно закончить начатое. Иначе все бессмысленно! Но тщетно — неизвестный держит крепко. Внезапно чувствуешь боль в шее. Проваливаясь в беспамятство, ты, наконец, слышишь такой долгожданный шелест-смех на грани сознания...

Конец интерлюдии


* * *

Материала для практических исследований катастрофически не хватало. Никого ко мне так и не подселили, медсестры заходили нечасто. Правда, через некоторое время я все-таки смог расширить радиус восприятия — теперь я чувствовал людей, находившихся в соседних комнатах, и мог попытаться на них воздействовать. Моя комната оказалась крайней в ряду таких же двухместных номеров со всеми удобствами. В помещении справа лежали две девочки с переломами, слева был кабинет то ли дежурного врача, то ли обитель вездесущих 'сестер милосердия', — не поймешь, настоящий проходной двор. Все время туда кто-то шастал. Но это даже к лучшему — от частых ментальных воздействий человек сойдет с ума, а вот если тренироваться на нескольких объектах попеременно — может и выдержат. По крайней мере, они не кричали и не бились в конвульсиях, а это уже прогресс. Правда, случались и неприятные инциденты. Одна из сестер при виде меня почему-то плакала и ползала на коленях. К счастью, встречались с глазу на глаз мы всего пару раз, зато она частенько бывала на моем этаже, поначалу являясь одной из лучших моих подопытных. Потом я на пару дней оставил ее в покое, она психанула, и персоналу пришлось сдать ее в дом скорбных разумом. Удивительно, насколько хрупок человеческий мозг. Чуть заденешь не то, и несчастный начинает чудить не по-детски. Эта всего-навсего себя покалечила слегка, а в моей практике бывали случаи и похуже.

Еще одна медичка, та, что навещала меня чаще остальных, теперь иногда просто застывала в ступоре посреди комнаты, и "отвисала" только спустя пару минут. Безобидная привычка, казалось бы... Но, когда эта самая тормознутая... Элис, да, так ее звали, во время одного из таких припадков едва не отгрызла себе пару пальцев с левой руки, я понял, что мне пора завязывать с экспериментами — на некоторое время. Не из милосердия — упаси тьма — а из соображений конспирации. Одно дело парочка неуравновешенных суицидников, совсем другое — столько психов на квадратный метр одной несчастной больницы.

Пару раз ко мне снова заходили следователи, но теперь уже по делу невинно убиенного дружка Дадли. Как я понял из воспоминаний Гарри, его брат — тот еще мудак, первостатейный. Кто бы мог подумать, что ребенок в столь юном возрасте уже может быть такой сволочью. Впрочем, я сам не без греха, чего скрывать, и альтруизмом сроду не страдал — посему выгораживать этого малолетнего бандита я не стал, радостно рассказав и про самозащиту, и про негуманное обращение, и даже про чулан под лестницей. Гарри, до смерти боявшийся, что дядя и правда сумеет реализовать свои угрозы, конечно же, был против. Но кто его спрашивал?

Правда, я почему-то был уверен, что мой рассказ ничего изменит. Нужные бумажки внезапно потеряются в самый важный момент, обнаружится еще парочка неопровержимых улик... Хотя для меня это все легко решаемо. Обычно. Но сейчас я не в форме. А маленького мальчика, у которого нет ни силы, ни денег, ни авторитета, вряд ли воспримут всерьез. Можно было бы, конечно, побарахтаться... Но мне было плевать. Я ковырялся в собственном внутреннем мире, пытаясь восстановить свои былые возможности, и окружающая реальность меня мало волновала. Ну, осудят это тело на сколько-то лет заключения в особом заведении, назовут убийцей, загубят репутацию, и что? О, сколько раз за мою голову назначали награду, сколько раз меня пытались повесить, расстрелять, закрыть в тюрьме до конца жизни. Пару раз меня даже все-таки умудрились казнить — с каким наслаждением я разрушил разум того урода судьи, вселившись в его тело сразу после смерти предыдущего моего вместилища. Он медленно угасал, по кусочку, по капле теряя себя, но успел перед окончательным отбытием в небытие убить жену и покалечить сына. Ну, не скажу, что это был его абсолютно добровольный осознанный поступок... Но нужно же мне было получить хоть какую-то моральную компенсацию? Так что вряд ли кто-то из этого двуногого мяса способен заставить меня делать то, что я не хочу — а у меня нет желания жить по их правилам. Правда, чтобы и дальше придерживаться подобной жизненной позиции, мне надо бы починить собственную энергосистему и хоть немного разобраться с Гарриной.

Одно хорошо — несмотря на проблемы с магией, я все еще способен усиливать физические характеристики тела носителя, а энергию смерти повесившегося мальчишки (да, от него была все-таки какая-то польза) я пустил на регенерацию. Врачи удивлялись, родственники — кривились, глубоко в душе надеясь увидеть меня у себя дома как можно позже. Тщетно, через пару недель меня уже выписали, я, радостный и отдохнувший, наконец-то покинул столичную больницу и вернулся в Литтл-Уингинг. Ну, по крайней мере, я попытался, чтобы так оно выглядело. На самом деле, мне было плевать, где жить — в Лондоне, у Дурслей... Главное, чтобы вокруг обитали живые разумные.

Глава третья

Родню я решил пока не трогать. Да, на них тренироваться было бы удобней, да и процессу правосудия никто бы больше не мешал (находясь в состоянии овоща, судиться с кем-либо весьма затруднительно). Но... но лучше я перестрахуюсь, и больше не буду гадить там, где живу.

Надо найти кого-нибудь, чья связь со мной будет не столь очевидна. Ближайшие соседи отпадают, увы — да, это весьма удобный, но небезопасный вариант. К тому же, старуха-кошатница, что живет справа, уехала на пару месяцев к родственникам, с левой стороны — давно пустующий дом номер два по Тисовой... Ну ладно, не очень-то и хотелось. Впрочем, очень скоро я нашел подходящую кандидатуру — совсем недалеко, через две улицы от нас. Странный полусумасшедший дедок, настоящее ископаемое. Кажется, он живет здесь еще со времен динозавров. Все привыкли к его милым причудам — не думаю, что кто-то обратит внимание на перемены в поведении никому не нужной старой развалины. А то, что эти самые перемены будут, я уверен. Главное, чтобы руки на себя не наложил — очень не хотелось бы терять такого замечательного подопытного.

Теперь каждый мой день проходит одинаково: я сваливаю от Дурслей с утра пораньше, и, прихватив с собой еды, отправляюсь на наблюдательный пункт около дома старика — невысокий рассохшийся забор соседского участка, надежно скрытый разросшимися кустами. Солнце палит нещадно, грозя расплавить черепушку до состояния теплого желе всего за пару часов, и даже густая листва едва ли может облегчить страдания заживо зажариваемого тела. С первого раза ничего не выходит. И со второго тоже... Я сижу на этом чертовом заборе который день, латаю энергетику и пытаюсь попасть во внутренний мир старичка. Просто влиять на сознание у меня уже немного получается, а вот незаметно пробраться в чье-то средоточие разума — задача посложнее.

Но спустя почти неделю дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Сперва я вообще не понял, что очередная попытка все-таки оказалась успешна. В первые мгновения, кажется, вообще нет разницы между 'здесь' и 'там'. То же безжалостное жесткое солнце, тот же сухой раскаленный воздух, обжигающей волной заполняющий легкие... Я по-прежнему сижу на заборе перед ветхим, покосившимся домом. Он давно заброшен, покинут и забыт — как и его хозяин. Мертвенная, давящая тишина обволакивает меня, тяжелым покрывалом ложится на плечи, пригибает к земле. Оглушительное безмолвие весит не меньше нескольких тонн. В нем слышатся отзвуки вечности, отголоски мелодии вселенной, оно прекрасно в своем совершенстве и горе тому, кто дерзнет его нарушить... Впрочем, этого сделать просто некому — вокруг нет ни души. Есть только я — и дом. И серая, безжизненная пустошь вокруг, что тянется до самого горизонта. Пыль всюду — на земле, в воздухе, она взвивается серыми спиралеобразными облачками от порывов ветра — кажется, будто пустынные духи, резвясь, сливаются в танце.

Я бесшумно спрыгиваю с покосившегося забора в то, что раньше было кустами. Теперь это больше похоже на побывавшего в драке облезлого дикобраза . Мертвого. Густая листва исчезла, ветви высохли и пообломались... Впрочем, ни в одном из растений здесь нет жизни. Это трупы. Давно сгнившие пустые оболочки, хрупкие полуистлевшие остовы, исчезающие, неспособные противостоять напору стихии и гнету времени осколки былого. Я уверенно направляюсь к дому.

Здание угрожающе нависает надо мной. Безмолвно таращится пустыми глазницами окон, щерится беззубым провалом входа-рта... Оно не ждет непрошеных гостей — привыкнув к одиночеству, вряд ли обрадуешься нарушителям спокойствия. И, в то же время, в распахнутой настежь двери чудится скрытая насмешка. 'Заходи, смельчак. Это же просто старый, полуразвалившийся дом, тебе нечего бояться. Ведь так?' Я вхожу внутрь — рассохшийся дощатый пол скрипит под ногами, в нос шибает запах затхлости и гнили. Здесь неожиданно темно, но отсутствием света меня вряд ли можно напугать — постепенно я начинаю прозревать: сначала видны лишь силуэты предметов, но через некоторое время вижу комнату целиком. Обычная, типовая прихожая, грязная и забитая различным никому не нужным хламом.. Всюду пыль и паутина, тончайшим кружевом забытья оплетающая пространство. Странно видеть эти вещи в подобном состоянии — обычно старики живут воспоминаниями, перебирая давно истлевшие обломки былой славы. Впрочем, нельзя грести всех под одну гребенку. Люди разные, и каждый из них — особенный. Одно из базовых правил вселенца. Забудешь его, и недалек тот день, когда очередное стандартное на вид мясо выкинет какой-нибудь фортель.

Изнутри дом будто бы больше, чем снаружи. Кухня, гостиная, спальни, какие-то закутки и чуланы... все настолько ветхое и прогнившее, что, кажется, чуть тронешь неосторожно — развалится. И везде — запустение, паутина, грязь. Здание пахнет мертвечиной. Оно мертво так же, как и все в округе... Второй этаж еще хуже — похоже, протекла крыша. Как вообще этот старик еще жив, с таким-то внутренним миром? Хм, думаю, что здесь смотреть больше не на что. Найти бы еще самого хозяина сего места. Поначалу я думал у него 'не все дома'. Сейчас же оказывается — дома нет вообще никого...

М, интересно. Здесь есть и черный ход. Дверь из кухни ведет в... во внутренний двор. И она заперта — единственная во всей этой развалюхе, остальные распахнуты настежь. Да, у меня нет ключа — пока еще я не способен на тонкие воздействия. Но, как говорится, против лома... Я хорошенько пинаю хлипкую преграду. Дверь не выдерживает такого варварского обращения, и моя нога проламывает хрупкую фанеру насквозь. Ну-ка, еще раз ...

После некоторых усилий я оказываюсь на улице. Любопытно, что же от меня пытались скрыть? О... ну да, пожалуй, такое не стоит показывать первому встречному. На первый взгляд все обыденно — с захламленной веранды открывается вид на маленький огороженный дворик. Все как у людей — дорожки, засохшие клумбы и мертвые плодовые деревья, беседка, и... дощатый рассохшийся стол, покрытый застиранной скатертью, размера явно меньшего, чем нужно. Видимо, хозяин любил обедать на природе. Да, а вот и он сам. Осторожно подхожу. Тело лежит на столешнице, вытянувшись во весь рост. Дряблая, испещренная пигментными пятнами старческая кожа висит неопрятными лоскутами, разорванный в залихватской улыбке от ужа до уха рот, задорно вываленный наружу синюшный язык — будто поддразнивающий незваного гостя. Ноги сведены, руки по швам — точно солдат на плацу, только, хм, в горизонтальном положении. Живот и грудина аккуратно вскрыты, частокол ребер формирует края импровизированной чаши, ныне пустующей. Внутренние органы, впрочем, не оставлены без внимания — весь ливер художественно разложен по нескольким блюдам. И запах, сладковато-приторный запах безумия. А у оформителя есть вкус, стоит признать. Но где же он? Где автор сей замечательной композиции? Мне же не терпится познакомиться... Что ж, возможно, стоит просто немного подождать, думаю, наша встреча неизбежна. Он явно любит поиграть — сожрать чей-то разум можно и без подобных забавных ритуальных инсталляций.

Я рассеянно присаживаюсь на краешек стола. О, да здесь есть и напитки: наливаю густую жидкость в дурацкую чайную чашку с котятами — ну нету тут других, нету. Салютую посудиной щерящемуся безгубым ртом печальному мертвецу. Ну что ты грустишь, парень? Ты сдох, что может быть неприятней. Но, с другой стороны, все худшее позади — люди умирают всего один раз в жизни.

Хм, а на вкус пресновато. Ну да ладно, чего я хочу от столетнего дедка? Чтобы его кровь насыщала энергией по самую маковку?

Я залпом допил жидкость и снова потянулся за графином, но мои гастрономические мечты были нагло прерваны. Я увидел лишь смазанный силуэт, тень движения, но этого хватило, чтобы я успел рефлекторно сдвинуться на несколько десятков сантиметров, после чего, потеряв равновесие, неуклюже скатиться на землю. Черт, эта штука дьявольски быстра — я только попытался принять вертикальное положение, и внезапно осознал себя придавленным чьей-то огромной тушей. В нос шибануло запахом тухлятины — весьма немаленькая пасть с несколькими рядами даже на вид острых клыков загородила небо. Блядь! Оно же меня сейчас порвет на много маленьких кусочков. Или раздавит... Нет, довольно рассуждений, пора делать ноги.

То, что я неспособен пока к тонкой работе в чужом разуме, не означает, что я вообще ни на что не способен. Ну-ка... Устрашающие зубки почти смыкаются на моем горле, но... Я — желе. Резиновое желе. Шея изгибается длинным прочным шлангом, руки-ноги обвивают монструозную тушу, сцепляются в замок, переплетаются. То, что раньше было телом, с противным хрустом-хлюпаньем разделяется на две половины и подтягивается к клубку перепутанных конечностей на спине твари. Та пытается скинуть непрошенного наездника, но тщетно — я-желе ужасно противная клейкая штука. Теперь у меня есть возможность разглядеть нападавшего поподробней. Интересно, а оно почти человекоподобно. Только недлинный тонкий хвост с шипом на конце, странной формы голова, шикарный оскал да ноги, гнущиеся не в ту сторону не дают посчитать его за хомо сапиенса. И снова знакомый запах... Пожалуй, я знаю, с кем мне повезло повстречаться. И даже знаю, как извлечь пользу из нашей встречи.

Тонкие отростки-иглы пронзают прочную шкуру противника, причиняя боль, заставляя метаться в отчаянных попытках избавиться от инородных предметов в теле. Я чувствую, как мои шипы, скользя, постепенно поддаются усилиям твари. Врешь, не уйдешь! Мое оружие, прорывая плоть, изгибается на конце подобно рыболовному крючку, обрастает кривыми колючками по всей длине. Ну, как тебе это, родная? А, не нравится? Бо-ольно? А нечего нападать на мирных существ, всего лишь зашедших в гости. Что? Покушался на твою добычу? Ну, откушал немного старичка, с него не убудет. Да прекрати уже визжать, сука, убью нахуй! Жажда крови привычно захлестывает с головой. Гаденыш, почувствовав, что его сейчас будут действительно жестоко убивать, от страха переходит на ультразвук, но быстро приходит в себя, и, неуклюже шлепнувшись на задницу, тихонько скулит. Ладно-ладно, ты что, и правда испугался, малыш? Я же пошутил. Никого я не буду убивать. Пока. Я просто буду делать тебе очень-очень больно, аха. М, что? Ты хочешь жить, и желательно долго и счастливо? Все мы хотим. О, ты что-то имеешь мне предложить. Этот старикашка? Нет, не интересуюсь. Добыча энергии... Сам добуду, не маленький. Как насчет верной службы, а? Ты против? А если так? Тише, тише, не кричи, уши вянут. А хочешь, я достану тебе новое тело? И с едой проблем не будет, отвечаю. О, вижу, ты колеблешься. Обещаю, будешь вести себя хорошо, по истечению договора отпущу тебя на все четыре стороны. Ладно, никаких пыток, так и быть. Правда? Ты согласен? Да не прошло и года... Эй, эй, как это отпустить, а кровью расписаться? Неграмотный? Какая жалость. Но стандартную ментальную привязку хотя бы в виде клятвы все равно произвести придется. Не дергайся...


* * *

Вывалившись из чужого средоточия разума, я едва не кувырнулся с забора — носом вниз, в кусты. Тело затекло, конечности не чувствовались. Черт. А я провел вне реальности куда больше времени, чем планировалось — уже почти стемнело. Впрочем, оно того стоило. Направляясь в гости к старичку, я и не думал, что встречу там кого-то, кроме него. А уж тем более, что я натолкнусь на такой великолепный экземпляр полуразумного ментального паразита. Обычно они вообще тупы — обычные животные, но этот... По моим ощущениям, его развитие сейчас где-то на уровне четырех— пятилетнего ребенка. Он даже говорить может, но пока предпочитает общаться неоформленными мыслеобразами. Чудо-зверушка! Я прямо умиляюсь... Если его хорошенько откармливать в течении нескольких лет, может получится очень интересное существо. Только, раз уж я и правда заключил сделку, стоит, наверное, выполнить хотя бы часть обещанного. А именно — достать моему будущему другу новое тело. Тут нужно подумать, правда. Зачем я вообще это затеял? Что ж, сейчас я немного не в форме. Я могу сжечь мозг человеку, но не могу его незаметно подчинить. Я скрываюсь, стараясь зря не высовываться. Что мне нужно в такой ситуации? Правильно, помощник, шпион, тот, кого я смогу втихомолку притащить с собой куда угодно, и на кого никто никогда не подумает. Пожалуй, из-за последнего пункта люди отпадают. А вот какое-нибудь животное или птица... Ну кто поверит словам 'меня пытался убить хомячок, он проник в мой разум и диктует, как мне жить'. Даже маги, услышав подобное, скорее всего, лишь рассмеются и определят несчастного в психушку. Ну ладно, с хомячком я, пожалуй, загнул. Слишком они тупы. Собака — великовата, кошка... кошки вообще с потусторонним не особо ладят, попугаи мне самому не нравятся.

Я бы еще долго перебирал варианты, но мне помог случай. Уже на подходе к дому родственников меня атаковала... ворона. Обычная серая ворона, каких много в каждом городе. Она нападала яростно, отчаянно, безумно молотя крыльями мне по лицу и явно пытаясь угодить клювом точнехонько в глаз. Хотя бы один. Увы, подруга, тебе сегодня не повезло. Реакция у меня получше человеческой — хриплое карканье, хруст хрупких птичьих косточек, и вот уже у меня в руке обвисает безвольный комок перьев. Что это на нее нашло, интересно? А, это наверное у нее гнездо где-то неподалеку. Отважная мамаша встала на защиту своих детенышей... М-м, любопытно, а где они, собственно? О, да, я вижу. Да вы уже почти совсем взрослые. Наверное, и летать умеете? Нет, Пока не очень? Эй. Эй, куда же вы, я же просто поболтать пришел. Я успел ухватить лишь одного, остальные неуклюже, но довольно резво поднялись в воздух и дали деру. Ну вот так всегда. Никто меня не любит... А с тобой, маленький дезертир, я знаю, что делать.

Подготовка заняла некоторое время. В течении которого я все чаще задавался вопросом — нафига? Нафига я все это затеял. На кой черт мне сдался этот несчастный паразит, это драное переселение душ... Шпион-помощник? Не смешите, польза сомнительна, да и не факт еще, что все пройдет так, как задумывалось, в моем-то теперешнем состоянии. С другой стороны...Да ладно, кого я обманываю, мне просто любопытно. Я еще никогда не проделывал подобного — это будет интересный эксперимент, несложный, но забавный.

Суть проста: маленькие пиявки, подобные моему новому другу, на обед предпочитают разумных, в животных не вселяются. Обычно. Но, когда я обещал ему тело, я не уточнял, что оно будет именно человеческим. Впрочем, он вполне вправе отказаться. Если только не пойти на хитрость... Что нужно этой дряни прежде всего? Правильно, разум. А мясо уже второстепенно. Так кто мне мешает облечь человеческое ментальное средоточие в звериную шкурку? Или, в данном случае, запихнуть в пернатого недоросля. Тут, правда, придется потрудиться, чтобы вселенец сразу не распознал подмены — учитывая, что тонкое, незаметное управление (спасибо Гарри) сейчас явно не для меня, придется действовать по старинке. К счастью, у этих существ нет ни органов зрения, ни осязания либо слуха — они ориентируются по ментальным 'шумам', каждый разум для них имеет свой собственный цвет, вкус и запах. Низкоуровневые паразиты жадны, вечно голодны и без ума от 'деликатесов' — страха, ненависти, боли, и, на сладкое — безумия. Предоставь я своему подобный лакомый кусочек, вряд ли он сможет устоять. А пока он будет пожирать несчастного, я успею запечатать его внутри. Ну, я надеюсь.

Первым делом пришлось озаботиться поиском помещения. Ну не проводить же мне кровавые, аморальные, вне всякого сомнения незаконные эксперименты посреди тихого, полного бдительных домохозяек и престарелых любопытных кумушек Литтл-Уингинга. Так что я, найдя какой-то полузаброшенный склад на окраине, на некоторое время перебазировался туда. Думаю, Дурсли потерпят без меня пару дней.

Оставалось найти жертву. Увы, в районе складов народу было немного, и, хотя в общем и целом, это являлось однозначным плюсом, выбор мяса оказался невелик. В конце-концов, мне все-таки попался подходящий персонаж. Поддатый молодой еще совсем парнишка, явно забредший сюда совершенно случайно. Вселенская печаль, взращенная, вскормленная алкоголем и тихо лелеемая, скорбной миной перечеркивала красивое, в общем-то, лицо, вихляющая походка недвусмысленно намекала на неумеренные возлияния последних дней, и... ну-ка, глянем... ну да, все стандартно: студент-раздолбай, родители померли, друзей нет, девушки не любят — а одна из представительниц прекрасного пола дала нашему герою от ворот поворот не далее как сегодня утром. Ну как от такой жизни не запить-то? Бедняжка, я сейчас расплачусь. Впрочем, его ждет куда более незавидная участь, нежели обычная жизнь никому не нужного неудачника.

Заманить объект внутрь не составило труда — я ныл какую-то невразумительного чушь об умирающем дедушке, о срочной, просто необходимой помощи мне любимому, и, вцепившись маленькими детскими пальчиками в застиранную куртку жертвы не хуже клеща, тащил бедного студента в нужном направлении. В его же затуманенном алкоголем мозгу не возникло и тени мысли о серьезном сопротивлении. Не уверен, что он вообще осознавал, о чем я его прошу. Попутно приходилось мониторить обстановку и в ментальном плане — уж я-то прекрасно чувствовал возможное чужое нежелательное внимание, сфокусированное на моей персоне, коего, к счастью, на этот раз не наблюдалось. Как я люблю безлюдные промышленные районы!

Едва мы с моим новым знакомым оказались внутри нужного помещения, я моментально отпустил растерявшегося парня.

— А-а... Г-где т..., — промычал он что-то невразумительное.

— В пизде, — так и подмывало меня ответить, но я культурно промолчал и шибанул ему по мозгам со всей дури. В переносном смысле — это тело еще слишком слабо, чтобы действительно отправить кого-то в нокаут с одного удара, а вот техника — фигурально выражаясь — изнасилования разума, простая как топор и столь же действенная, была отработана мной еще на соседе по палате.

Несчастный заорал благим матом и повалился на пол. Я убавил напор, и теперь студент только скулил, сжавшись в позе эмбриона на заплеванном бетонном полу. Впрочем, кусок ржавой арматуры очень быстро оборвал его мучения — нет, я бил не насмерть, но с энной попытки смог лишить жертву сознания.

Теперь осталось только зафиксировать пациента, и можно смело приступать к делу. К счастью, я все-таки посильнее обычного человеческого ребенка, но тягать на себе такую тушу все равно удовольствие ниже среднего...

Джек Тейлор, студент

Очнулся Джек резко, будто рывком вынырнув из безмятежного, обволакивающего беспамятства. Точно кто-то переключил выключатель — раз, и мир заиграл калейдоскопом красок, множество звуков и запахов одновременно обрушились на несчастное сознание. Джек застонал. Голова раскалывалась, и, похоже, не только от избытка поступающей информации. Кожу лица неприятно стягивала... свернувшаяся кровь? Студент попытался ощупать пульсирующий болью затылок, но внезапно осознал, что просто не в состоянии этого сделать — все его четыре конечности надежно прикованы к... чему-то, Тейлор, распятый в позе морской звезды, не видел, к чему. Его взору был доступен лишь высокий потолок, поддерживаемый какими-то проржавевшими конструкциями. Разум сразу же затопила волна безумной паники, Джек отчаянно задергался, пытаясь вывернуться из оков, но его жалкие трепыхания закономерно привели лишь к боли в запястьях и лодыжках. Боль ненадолго отрезвила, смыла остатки позорного страха, и Тейлор попытался успокоиться и мыслить конструктивно. Получалось, увы, плохо. Он помнил, как отправился залить горе алкоголем в ближайший бар, через некоторое время вышел проветриться. Потом каким-то образом оказался в районе складов, встретил странного мальчишку, что-то вопящего о помощи кому-то... А потом — тьма. И вот он здесь, связанный, беспомощный, и, кажется, абсолютно трезвый. Зачем кому-то понадобился бедный студент? У него нет денег, нет богатых родственников, он не делал долгов и не переходил дорожку влиятельным людям, он... Впрочем, додумать эту мысль Джек не успел. Звук шагов — отчетливый, гулким эхом разносящийся по помещению, заставил его внутренне сжаться. Вряд ли от визитера стоит ожидать чего-то хорошего. Тейлор повернул голову на звук (затылок отозвался пронзительной болью даже на это простое движение), и сердце его забилось чаще, согретое внезапной надеждой. Всего лишь мальчишка. Может быть, это шанс?

— Мальчик... Малыш, помоги... мне... пожалуйста, помоги.

Откуда он здесь? Неужели похитители столь беспечны? Или... он заодно с ними? Ребенок?!

Ответа Джек так и не дождался, нависшая над ним хрупкая фигурка лишь безразлично пожала плечами. Он дернулся, почувствовав на подбородке маленькие холодные пальцы, но хватка оказалась неожиданно крепкой. Одно резкое движение вперед и вверх, снова боль в затылке, и вот он уже полностью развернут лицом к неожиданному гостю. Обыкновенный ребенок — худенький, растрепанный, в смешных очках-велосипедах и поношенной, явно на несколько размеров больше, чем нужно, одежде. Образ несчастного сиротки портила лишь одна деталь — холодный, изучающий взгляд, будто пронизывающий насквозь, выворачивающий и препарирующий твою душу. Джека передернуло, захотелось закричать 'этого-не-может-быть', открыть глаза, и... проснуться. К сожалению, студента окружала самая что ни на есть реальная реальность, и ни крики, ни мольбы не помогли изменить ситуацию.

Мальчишка лишь улыбнулся (от этой безумной улыбки душа Тейлора тут же совершила быструю ретираду куда-то в район пяток) и достал... скальпель? Где-то на дне холодных детских глазок будто зажегся бесстыдный огонек предвкушения, и Джеку стало по-настоящему страшно. Он закричал — так, как не кричал никогда в жизни, исступленно, отчаянно...

— Тсс... — Ребенок заговорщицки прижал указательный палец к губам, — мы же не хотим, чтобы нам помешали?

А дальше была боль. Океан боли, страха и отчаяния...


* * *

Пациент попался голосистый. Я и не думал, что человек способен так громко кричать и так шикарно материться. Впрочем, когда он начал повторяться, я просто вырвал ему язык, а когда вспомнил, что снаружи, вообще-то, иногда все-таки ходят люди, решил не ограничиваться кляпом и аккуратно перерезал студентику голосовые связки.

Вы когда-нибудь снимали с человека кожу? Кормили его же собственным мясом? Занимались художественной резьбой по зубам напильником? Нет? Стоит попробовать, вы многое упустили в этой жизни... О, этот запах страха, сладковатый привкус безысходности, манящий отзвук сумасшествия. Я чувствовал их — и не мог дотянуться. Мне доставались крохи, я ощущал, как огромные объемы энергии утекали, будто вода сквозь пальцы. Темные боги, да я так от голода скоро подохну! Надо, надо приводить в порядок энергетику, и поскорее — а я тут экспериментами балуюсь...

Я смотрел на выгибающееся от боли дугой тело — больше похожее на кусок мяса — выворачивающее суставы, до крови сдирающее запястья в попытке вырваться из капкана, и чувствовал, как где-то глубоко внутри зарождается, просыпается нечто темное, жадное, бесстыдное. Поднимается, угрожающе пенится штормовой волной — вот-вот захлестнет... И в следующее мгновение я замираю от восторга и предвкушения, и отточенное лезвие вновь творит мучительную, безумную и столь сладостную симфонию...

Я был очень аккуратен — жертва не раз теряла сознание, но помирать пока не собиралась. Впрочем, ключевое слово — 'пока'. Будет весьма обидно, если он сдохнет раньше времени.

Хм, возможно, с него уже хватит... Да, пожалуй, стоит приступать к финальному действу. Это, на самом деле достаточно просто — вырвать, выдрать с мясом чужую душу и запихнуть в другое тело. Тут не нужно ни мастерства, ни опыта — вовсе не обязательно, чтобы жертва сохранила рассудок, так что подобное легко проделать даже в моем теперешнем ущербном состоянии. Я с трудом оторвался от хныкающего аморфного студня, бывшего когда-то человеком. Потерпи, родной, я скоро.

Через некоторое время я вернулся — с последним компонентом. Стоило мне достать принесенный предмет из сумки, как, казалось бы, полностью дезориентированный студент, уже 'переехавший' на новое место жительства задергался еще отчаянней, забился о прутья клетки — как бы крылья себе не переломал.

Ну голова окровавленная. Ну, человеческая. Чего тут пугаться-то? С другой стороны, то, что он осознает происходящее, говорит в его пользу. Я аккуратно поставил свой трофей на пол. Под ним тут же образовалась темная лужа, впрочем, сейчас уже поздно заботиться о чистоте — и так все кровью заляпано. Тут мне вообще повезло — не пришлось тащить старичка через пол города (что незамеченным проделать крайне сложно, согласитесь). Паразит оказался в состоянии поддержать еле тлеющую искру разума даже в мертвом теле — недолго, правда — но мне и этого хватит...

— Ну же, добро пожаловать к столу, дорогой друг, — я улыбнулся и потрепал мертвую голову по слипшимся от засохшей крови волосам.

Страх бывшего человека послужил моему будущему ручному монстрику путеводным маяком. Я чувствовал, как он интуитивно разжигает потухшие было угли боли и обреченности, как он заставляет жертву метаться в панике и ощущал, как голод вновь овладевает мной. Нечто жадное до крови вновь проснулось и требует своего. Тьма внутри меня удовлетворенно урчит... на два голоса?

Стоп, а это уже не хорошо. Кажется, я разбудил кого-то лишнего... Не дам! Это мое тело, мать вашу, ни одна сука не смеет... Пшел нах, урод!

Я отчаянно вцепляюсь когтями, зубами — бульдожьей хваткой — в то, что, кажется, является незваным гостем. Рву, перегрызаю, раздираю — со звериной жестокостью, падаю — куда-то... вниз? вглубь? — но так и не ослабляю хватки на горле врага...

Гарри

Гарри очнулся на бетонном холодном полу. Конечности затекли, рук он не чувствовал. Он попытался подняться, и движение отозвалось болью во всем теле. Черт возьми, где он? Последнее что Поттер помнил — опостылевшие стены давно ненавистного чулана. А сейчас он... Мальчик не мог даже сказать, реально ли то, что его окружает — не очередная ли это шутка его мучителя? Просторное, даже огромное помещение, явно не жилое, какая-то ржавая арматура и... мясо? Человек? От увиденного Гарри вывернуло — прямо на остывающий труп. А увидев окровавленные по локоть руки — свои собственные — Гарри закричал. Так, как не кричал никогда в жизни.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх