Абсолютно невозможно

* * *

1

* * *

Подвалы казались бесконечными.

Мэри-Ли Фостер гнала от себя ощущение, что долгожданным героизмом тут и не пахнет. Запахи в этих жутких катакомбах другие.

Группу лучших курсантов полицейской академии Нью-Йорка допустили к участию в плановой тотальной облаве в пограничных районах "Зоны свободного огня" в 66-м округе, что вызвало бурю энтузиазма у тех, кто устал сидеть за партами и хотел настоящего дела. Мэри-Ли тоже ликовала, азартно готовясь проявить себя с лучшей стороны. Не зря же все эти бесконечные тренировки, практикумы, испытания, не зря же приходилось отказывать себе во всем — в отдыхе, в нормальном сне, во всяких молодежных слабостях? Высокий рейтинг достался Мэри-Ли не менее высокой ценой. Она чувствовала, что просто обязана быть в числе лучших — обязана отцу и его памяти.

Ей мечталось, что он был бы рад увидеть дочь такой — сильной, самостоятельной, умелой и ловкой, воплотившей то, чего он ждал от сына, но... не сложилось. Кирку до лампочки все надежды, которые было глупо на него возлагать уже в средней школе. Парень жил как хотел, с кем хотел, и только и умел, что тянуть с родителей деньги. В семье большинство разговоров было исключительно о геройствах Кирка. Если он и напоминал чем-то отца-детектива, так это упрямством: Мэри-Ли пыталась вправить братику мозги, но он ее в грош не ставил. Раз уж у отца в конце концов опустились руки, так что говорить о старшей сестре?

Единственным выходом, способом порадовать и обнадежить родителей Мэри-Ли сочла данную самой себе крепкую клятву не повторить ошибок брата, стать не такой, как он, а такой, как папа. Отец должен был расправить плечи от гордости, когда ей вручат диплом с отличием той же академии, которую он когда-то блестяще закончил сам, он должен был смотреть на дочь, подтянутую и безупречную, как на достойную продолжательницу семейного дела, он был бы уверен, что для нее не пустой звук его принципы, что она его понимает, что она стремится к выставленной им планке, раз уж Кирк послал подальше отцовские идеалы...

Так бы обязательно и случилось, если бы папа ранним утром во время пробежки не осел беззвучно с неизвестно откуда прилетевшей пулей 38-го калибра в груди на чужое крыльцо, с которого его сняли уже остывшим.

Он не успел встретить Мэри-Ли с выпуска в академии, не успел улыбнуться ей и сказать, как доволен такой дочерью. Похороны она почти не запомнила, борясь с затягивающим чувством пустоты.

Для чего теперь?..

Но о себе думать было эгоистично. Мама, Кирк... Брат заботу принимал в штыки, мать наоборот вытягивала себе всё внимание, искала в дочери то, что перестал дарить муж — надежность и защиту. Вот когда пригодилась воспитанная в себе с детства установка быть опорой. Матери это было жизненно необходимо, но она согласилась немного подождать — Мэри-Ли нужно закончить учебу.

Девушка была ужасно благодарна Джону Карпентеру, давнему другу отца, с которым они сто лет назад прошли вместе огонь, воду и всё, что только может быть. Со временем прежние одногруппники разошлись по жизни далеко, Карпентер добился больших высот, а Фостер застрял на любимой должности и дальше не стремился, но они помнили друг о друге, регулярно пропускали по пиву в будившем воспоминания о молодости баре. После смерти Эндрю Джон Карпентер поступил не менее дружески — взял на себя все громоздкие формальности, непосильные для не приспособленной к жизни миссис Фостер и ее детей, выбил в дебрях Департамента личную пенсию для семьи, потерявшей кормильца, а главное — уговорил мать оставить дочь Фостера в академии. Ее карьера пугала повторением отцовской судьбы, но у Карпентера нашлись доводы.

Мэри-Ли горячо поблагодарила его, провожая после тяжелого разговора. Карпентер устало кивнул, похлопал ее по плечу, заметил, что она так похожа на отца... И чётко заявил, что будет следить за ее успехами в обучении. Мэри-Ли поколебалась секунду — не значит ли это, что по старой памяти Карпентер хочет вести дочь старого друга по особому счету, прощая ей промашки и завышая каким-то образом баллы? Такого она не стерпела бы. Ее глаза на миг вспыхнули возмущением, но девушка не торопилась оскорбить заслуженного офицера подозрением в недостойном, и он исправился — она обязана работать так, как работал бы ее отец, а значит, выкладываться на все сто. И если она это понимает, Карпентер будет рад подержать в руках ее безупречный аттестат.

Мэри-Ли понимала. Ее жизнь, выстроенная заранее по понятному и строгому шаблону, подкосилась в то кошмарное утро, но у нее достаточно сил, чтобы выправиться. Чтобы шагать гордо, с высоко поднятой головой, с уверенностью в себе и в будущем. И она докажет это кому угодно.

Реальность вносила свои коррективы.

Вместо триумфальных шествий девушка блуждала по лабиринту сырых, полутемных, затхлых коридоров, обвитых остатками заброшенных коммуникаций, где с обросшего паутиной потолка капала ржавая вонючая вода.

Те, за кем гнались участвующие в облаве подразделения, умело растворились в сети проходов, наверняка идеально известных местным, а преследователи, среди которых было немало и опытных полицейских, беспомощно пытались наугад обнаружить хоть кого-то.

Мэри-Ли вместе с напарником послали в очередную галерею. Их куратор не отставал ни на шаг, опекал молодых очень уж чрезмерно, как же это бесило! Курсанты переглядывались с плохо скрываемой досадой. Ничего не могут позволить сделать самостоятельно, какой же тогда смысл в уличной практике? Впору скользнуть в боковой проход и попробовать себя и свои навыки без няньки за спиной... но за такое прибьют. Мало не покажется. Придется терпеть.

Всё это неконструктивное негодование в реальных условиях уличной практики вышло боком. Куратор не то отвлекся, не то просто не уследил, и далекий свет заслонили неясные тени, тут же сырая галерея озарилась несколькими вспышками выстрелов, грохот которых заставил курсантов синхронно присесть и зашарить стволами по стенам и черным провалам проходов. Никого... Это местные! Вряд ли атаковали целенаправленно, тогда бы выкосили всех троих сразу, скорее, могли наугад пальнуть и прятаться дальше по своим углам, крысы...

Мэри-Ли оглянулась. Куратор сползал по скользким кирпичам, вжимая ладонь в бедро, а в свете мечущихся фонариков ткань штанины отблескивала влагой. Боже, только не бедренная артерия!

Медицинские навыки в академии преподавались на неплохом уровне, рана была перетянута быстро и надежно, кровотечение больше вроде бы не угрожало жизни, но вытаскивать полицейского из чёртовых коридоров надо было немедленно. Рация работала безобразно, под землей что-то глушило сигнал, слышны были обрывки чужих переговоров, а вот услышаны ли они сами — двое растерянных ребят над серьёзно раненым — это вопрос... Парнишка из соседней группы остался с куратором, крича в динамик одни и те же кодовые фразы — просьбы о помощи, а Мэри-Ли не могла ждать. Ведь подмогу надо еще и встретить, провести к месту через все эти повороты и развилки.

Так она оказалась в лабиринте одна.

Отдалившись от своих в том направлении, откуда они пришли — вроде бы в том... буквально за третьим же углом Мэри-Ли похолодела. Она не дала бы стопроцентной гарантии верности выбранного маршрута.

Вернуться? И ждать там — чего?! Если не удастся связаться с центром, куратору что — погибать? Медленно истекать кровью в подземелье? Нет, надо найти людей...

Желательно, чёрт возьми, людей с полицейскими значками. А не тех, чьи пули чудом не уложили и ее тоже на тот же земляной пол.

Кто ближе? Насколько сильно ей повезет?

Кричать? И кого она так привлечет?

Оставалось закусить губу и до боли в глазах всматриваться в темноту.

Бесконечные повороты увели Мэри-Ли куда-то слишком далеко, она не слышала никаких голосов, вообще ни звука, кроме капель сверху, не представляла себе, где же, собственно, выход.

Рация даже не шипела, окончательно отказалась работать. Полузатопленное паникой сознание тоже отказывалось.

Она остановилась, до онемения в пальцах вцепившись в пистолет, и попробовала успокоиться. Глубоко вздохнула несколько раз, убеждая себя, что ничего ужасного не происходит. Подумаешь, заблудилась. Подумаешь, без связи. Подумаешь, где-то рядом полно вооруженных бандитов, разозленных облавой.

Нервная, усталая безнадежность заставила закрыть глаза и прислониться плечом к мокрой стене. Может, слёзы всё же удастся сдержать.

До чего противно чувствовать, что ты — не полицейский при исполнении, не профессионал, а зеленый дрожащий новичок, столкнувшийся с непосильной проблемой, и еще того хуже, ты — девушка... какого-то хрена забывшая в гребаных катакомбах девчонка с чужим стволом в тонких пальцах.

Хотелось жить. Стены давили сильнее, чем страх опозориться. Воздуха не хватало. А что бы сказал отец? Что он увидел бы — бледную трусиху?

Через несколько секунд Мэри-Ли совладала с собой, подняла голову. Казалось, ничего не изменилось впереди, коридор был так же пуст, но...

Рисунок неверных теней на полу стал чуть иным.

Не успев ни о чем подумать, она ахнула и инстинктивно обернулась, напрочь забыв об оружии в отведенной в сторону руке. И первое, что она увидела, было черное, бездонное отверстие в стволе пистолета-автомата в двадцати сантиметрах от ее лба.

Оружие неподвижно застыло в уверенной жёсткой руке того, кто бесшумно возник у нее за спиной. Девушка, замерев, смотрела ему в глаза — темные в свете тусклой лампочки, внимательные, холодные.

Вот и всё. Как глупо, — успела она уловить одинокую мысль.

Но парень тоже не двигался. Почему-то медлил. Мэри-Ли различила короткие волосы, правильные черты лица, широкие плечи, идеально выверенную позу стрелка... но зачем запоминать его, если через секунду ее не станет?

Не дошла... нарвалась... и вот так? Уже?

А как же... все планы и... вообще? В двадцать неполных лет?..

Обидно.

Она далеко не сразу осознала, что он, кажется, уже давно опустил оружие. Снисходительно оглядел ее — миниатюрную, невысокую, напуганную до предела, возмущенно пробормотал:

— У них что, копы кончились, и они посылают школьниц? Против меня?

Отвернулся и зашагал прочь.

Вот так просто.

Воздух, наконец, прорвался в сведенные легкие. Мэри-Ли тихо всхлипнула, снова привалилась к стене, чтобы не упасть от нахлынувшей слабости.

Парень в черной куртке уходил. Она смотрела ему вслед.

Из бурлящей внутри смеси эмоций — страха, возбуждения, облегчения — неожиданно для нее самой прорвалась и лопнула обжигающим ударом обида.

Ее слишком демонстративно не приняли всерьёз. Его пренебрежение унизительно. Да, этот местный урод увидел ее в момент слабости, издевнулся и побрезговал пачкать об нее руки, пожалел пулю... но Мэри-Ли Фостер чего-то стоит!

Он ошибся насчёт ее ничтожности.

Мэри-Ли встала в стойку для прицельной стрельбы и подняла пистолет, зафиксировав его на уровне затылка человека, который ее оскорбил.

Он резко остановился, хотя ничего не мог услышать, скорее, почуял. И медленно повернулся к ней.

Теперь их разделяла длина коридора. Мэри-Ли, прищурившись, целилась парню в лицо, как чуть раньше он — ей. Но он выглядел совершенно иначе: ни испуга, ни перебора вариантов, ни малейшего напряжения, ни обреченности — ничего этого в нем не было. Только... безразличие. Уверенность в том, что так и должно быть. Чуть насмешливая констатация типа: "Ну, разумеется".

Он ждал. И что теперь?

Реакция не укладывалась ни в какие разумные рамки. Тогда Мэри-Ли не могла и предположить, что у незнакомца имеются вполне реальные причины быть безразличным к угрозе своей жизни. Вместо этого она подумала, не наркоман ли он, но тут же отвергла идею, слишком чёткими были его движения и живыми — глаза.

Помедлив еще пару секунд, она сообразила, что стрелять в него не будет. Просто не сможет. В не атакующего, не убегающего, не испуганного. В того, кто — не стал.

Пусть он ее этим обидел.

И она — не станет. Пусть этот думает, что хочет. Она еще не настолько профессионал, чтобы послать пулю в лицо спокойно стоящему человеку, и поэтому в агрессивной позе выглядит откровенно глупо.

Мэри-Ли медленно опустила оружие, не понимая, что же происходит сейчас в этом подземном проходе, где дважды мог прозвучать смертельный выстрел и дважды не прозвучал.

Парень усмехнулся. Склонил голову, с легкой издевкой произнес:

— Спасибо, мэм.

Но Мэри-Ли не чувствовала себя подарившей ему возможность жить дальше. Больше того, она была уверена, что он даже не начал волноваться на этот счёт.

Они еще несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, потом он кивнул в сторону особенно глухого провала:

— Ваши там.

И исчез, как растворился во мраке.

Выбравшись на свет, Мэри-Ли присела прямо на землю, прислонилась к борту машины. Смотрела, как заносят в белый фургон носилки с куратором, так и не прекратившим распекать всех и вся. Щурилась на небо и дышала, дышала полной грудью.

Молчала. Пыталась понять, почему так недолго колебалась, прежде чем шагнуть под шаткие своды жутко непривлекательного коридора, по которому точно раньше не проходила... на который указал он. Тот местный, экономный на пули, язвительный, высокомерный ублюдок, чье лицо запечатлелось в памяти не хуже татуировки. Указал как на выход — и не соврал.

Почему-то. Кто ж его разберет.

Отвратительная встреча. Минус чёрт-те сколько к самооценке.

Арестовать бы его такого... заносчивого. Согнуть, заковать, втолкнуть в перевозку с толстыми решетками. Милость он оказал. Недостойна она нормального отношения, да?

Сволочь. Ничего, не последняя облава. Не последняя встреча.

* * *

— Вольно, курсант Фостер. Садитесь.

Мэри-Ли в новенькой отутюженной форме подчинилась, прошла от двери просторного кабинета к столу, напряженно опустилась на краешек кресла в присутствии старшего по званию. Он же разрешил.

Вообще, она всегда чувствовала себя неловко и скованно, общаясь с Карпентером. Если он изредка заходил проведать мать, Мэри-Ли мерещились служебные ситуации и офицер в мундире на месте отцовского знакомого. Странно было видеть, как Джон Карпентер пьет кофе на кухне. Не менее парадоксально сейчас, в официальной обстановке, явились непрошенные картинки главы Департамента в летней рубашке и спортивных брюках.

Крепкий, еще даже не пожилой мужчина какое-то мгновение ее растерянности потратил на то, чтобы незаметно, по-отечески полюбоваться симпатичной стройной девушкой, переложил документы на столе, кашлянул и начал:

— Итак. Я пригласил вас, чтобы поговорить о деле.

Ого. Значит, не просто спросить, как жизнь. Вызов в такой близкий к верхушке мира кабинет Мэри-Ли считала явно не деловым: где в официальной системе он и где она? Пока шла сюда через застланные коврами коридоры престижного этажа главного здания Управления, даже краснела в ответ на изучающие взоры встречных и секретарей. Вроде как она не спокойно идет по вызову начальства получить какое-нибудь важное задание, а пробирается к знакомому дяде побездельничать и поотвлекать его от работы.