Зверь лютый Книга 33. Интриганки

Зверь лютый

Книга 33. "Интриганки"

Часть 129 "На дальней, на сторонке одну меня...".

Глава 653

Э-эх, не любо тебе, красавица, ни про посевные площади, ни про процент всхожести. Не греет тебя температура плавления, не ласкает слух калькуляция себестоимости. Всё б тебе про прекрасных принцесс да благородных рыцарей. Что ж, "Вы хочите песен? — Их есть у меня". Вот, девочка, слушай ещё одну. Вполне принцескно-рыцарнутую.

Саксония, Ольденбург, май 1168 г.

Солнце садилось. Огромное, красное, оно медленно опускалось вниз. Куда-то в... в и без того низкие Нидерланды. Последние лучи косо просвечивали муть испарений над многочисленными на этой равнине болотами, пелену пыли, поднятую по всем дорогам в округе копытами тысяч коней, колёсами сотен повозок.

Юная женщина бездумно смотрела на уходящий красный шар сквозь узкое, похожее на бойницу, окно в бывшем графском замке. Вот и ещё один день закончился. День без смысла, без цели, без радости. Пора спать. Завтра будет такой же.

Бесцельно блуждающие мысли выдернули из памяти бессмысленные слова какого-то, однажды вспомненного "Зверем Лютым", миннезингера. Со странным именем Бурлюк:

"Он любил ужасно мух,

У которых жирный зад,

И об этом часто вслух

Пел с друзьями наугад".

А тут... даже глупость спеть не с кем.

Женщина тяжело вздохнула. И чего грустить? Сотни женщин в этом мире мечтают оказаться на её месте. Сотни тысяч — даже не смеют о таком мечтать. А ей... ей скучно. Всё хорошо, всё есть. Еда и одежда, слуги и украшения. Нет только... Смысла нет.

"У человека должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан. Если цели у него нет, он ее придумывает".

— Гос-с-споди! Что ж мне придумать-то? Я ж не умею.

Она почти всю жизнь прожила без цели. Сначала маленькая была. Зачем придумывать? — Утро, день, вечер — сами по себе цели. Они всегда наполнены чем-то новым, интересным. А мамки-няньки непрерывно ставят свои цели: скушай кашки, не садись на землю, не вертись в церкви...

Потом её выдали замуж. В семь лет. Цели ставил муж. Нет, не так: положение, статус. Жены, княгини, госпожи. Надо выглядеть, соответствовать. Не прыгай на одной ножке, не играй с куклами, не вертись в церкви...

Потом муж умер, и она внезапно обрела цель. Отсюда! Подальше! Быстрее!

И тут же попалась в руки своей доброй матушки. А уж у той целей... И первая: оседлай Зверя Лютого.

Сумасшедшая. Разве можно оседлать степной пожар подгоняемый северным бураном?

Не замечая за собой женщина нежно улыбнулась.

— Да уж. У Зверя целей... и все такие... с выподвывертом. Поток, потоп, ураган. Нового. Невиданного. Неизведанного. Вещей. Людей. Мыслей. И — чувств. От пучины отчаяния и смрада подземелья до восторга вознесения в царствие небесное.

Ведь взаправду летала! По поднебесью. Как птица! Наяву, а не во сне!

А теперь всё тогдашнее кажется сном. То ли было, то ли примерещилось.

Была. Была жизнь. Яркая, жаркая. Три месяца. И прошла. И пришло вот это.

Парко, жарко, бездумно.

Хоть и белый день, а... беспросветно.

А ведь он предупреждал. Затоскуешь, говорил. Не по прошлому, а по будущему. В бесцельно неизбежно грядущем.

"И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, как пир на празднике чужом".

Вот уж точно. Завтра праздник — открытие турнира. Будет и пир. На этом чужом празднике.

Отторжение всего здешнего за последние месяцы как-то притупилось. Перестали нестерпимо раздражать местная одежда и еда, обычаи и манеры. Люди... да, не такие. Но если держаться от них подальше, если не подпускать, то... то можно перетерпеть.

"Издали все люди неплохие".

А так-то... скучно.

Хотя есть куча нужных, вроде бы, дел.

Вон лежит "Саксонская правда". Карл Великий, 802 г. На латыни.

"Кто убил знатного, пусть внесет 1440 солидов".

А у нас только двойная вира в 80 гривен. Богатенькие... За причинение ущерба женщине вроде синяка или отсечения пальца — если она была девушка, возмещается в двукратном размере, а если уже рожавшая, то в однократном. У нас такого вообще нет. А вот вира за убийство женщины — половинная, как и у нас.

"Желающий взять себе жену пусть даст ее родителям 300 солидов; если же (кто) взял себе жену без воли (ее) родителей, но с согласия девушки, то пусть уплатит ее родителям дважды 300 солидов; а если ни родители, ни девушка не дали согласия, то есть если она похищена насильно, то пусть уплатит ее родителям 300 солидов, девушке — 240 солидов, и пусть возвратит ее родителям".

Забавно: украл, поигрался, вернул. Типа: а она — против. Дешевле выходит, чем "по согласию".

Дикие люди: продают своих дочерей за монеты. Будто мусульмане какие-то. Полный солид — стоимость шестнадцатимесячного быка. Три сотни быков... как же они тогда женились? Впрочем, это же почти три века назад. Да и латынь... Половина слов непонятна. Половина понятных... понятны неправильно. Ничего, разберусь. Но как-то... тоскливо.

Ей, герцогине Саксонской. Крещёной в католической церкви под именем Ромуальды, но продолжающей называться, чувствовать себя — Ростиславой. Дочери князя Суждальского Андрея, прозываемого Боголюбским, вдове князя Вщижского Святослава по прозвищу Магог, бывшей возлюбленной Огненного Змея, Зверя Лютого, Воеводы Всеволожского... Ванечки, ей — скучно.

" — Мне скучно, бес.

— Что делать, Фауст?

Таков вам положен удел".

А вот с Ванечкой, который такие беседы с бесами пересказывал, скучно не было. С ним, почему-то, и мне — другой "положен удел".

Прошлый год было столько... событий. Более всего — бед разных. Обернувшихся удивительным счастием.

Говорят, что "счастье есть отсутствие несчастий". Врут. Счастье — в преодолении несчастий. Уж ей-то, выданной семи лет замуж за постепенно, на её глазах, рядом с ней, за столом, в постели, постепенно превращающегося в монстра, великана, совершенно больного Магога, этого не знать.

Презрение окружающих, мучения, обиды, даже — обман родной матушки... Многое пришлось пережить. Чтобы судьба привела её к счастью. К удивительному замку на высоких горах над Окой, к волшебному полёту в лунном свете над Волгой. К единственному. К "Зверю Лютому".

Судьба — привела, судьба — и увела. За дремучие леса, за широкие моря. Только увела — уже другую. Узнавшую про себя и про мир вокруг много нового. Оказывается, она — может нравиться. Быть интересной. Сама по себе, а не привеском к мужу или отцу. Сама — может любить. Сильно, жарко, без... нет, не без-ответно, а беззаветно. Без-гранично. Не по воле родителей или церкви. Не ожидая окриков, наставлений или тычков. Без "выученной беспомощности".

Столько потрясений, заставлявших постоянно держать в кулаке свою душу, думать, чувствовать, ожидать, волноваться...

Первые месяцы здесь, в Саксонии, ещё что-то было. Её пытались убить, нужно было как-то защищать. Себя, матушку, своих людей. "Ставить на место" туземцев. А теперь... Ничего. Ничего, трогающего душу.

Она — может. Она это знает. И ничего не хочет.

"Прошедшее время похоже на пыль — к древности спрессовывается в камень.

Настоящее — острее всего чувствуется, когда глядишь на закат.

Будущее существует лишь в грамматике".

Настоящее — смотрю в окно и остро чувствую. А будущее...

Ich werde schlafen — я пойду спать. Лечь и отдохнуть для следующего идентичного дня...

Вот, солнце садится. Главное событие сегодня. Завтра будет такое же.

* * *

"Человек предполагает, а господь располагает" — русская народная мудрость.

И не то забавно, какую замысловатую ямку учудит господь на жизненном пути человека, а то, как очередной ГБешный фортель отзовётся в душе предполагателя.

Привыкшему жить в "выученной беспомощности" нет большой разницы бьют ли его током, жгут ли огнём или лупят палками. Убежать-то — всё едино нельзя. Но человеку, попробовавшему вкус своей воли, узнавшего, что "его мнение имеет значение", что он способен предвидеть опасности и избегать их, не следует пребывать в грусти.

Да, завтра вот это же солнце будет вот так же садиться за болотами и пустошами. Да только глаза, на него взирающие — могут стать иными.

"Никогда не говори никогда".

Или по-нашему: "Будь готов! — Всегда готов!".

* * *

Знаешь, девочка, многие люди, далекие от власти, почему-то полагают, что властитель сидит на высокой горе на сияющем троне и, окинув мир проницательным взглядом, повелевает: идти — туда. Им кажется, что власть свободно решает: куда, кому, когда идти, бежать, ломиться.

Я же сравниваю правителя с камнем в реке. Зима, лёд, холодно. И ты торчишь в этом во всём. Ни сдвинуться, ни согреться. Пришла весна и в тебя молотят льдины. Их несёт река, они лезут, крошатся сами и рвут камень. А ты стоишь. Не укрыться, ни спрятаться. Ледоход кончился, и половодье приносит к тебе ветки. Обломки, обрывки, дохлятину, всякий мусор. А ты просто стоишь. В этом во всём. Река наносит песок, ил, ветер заносит семена трав и деревьев. Мёртвое сгнивает, превращается в почву, живое растёт. На тебе, на твоей голове. Не то, что ты выбрал, а то, что принесла река.

Если ты хорошо попал, в правильное место — получается островок. Его не сносит на следующий год водой. Он растёт. Зеленеет. На него приезжают рыбаки и охотники. Заглядывают влюблённые парочки и философы. Они там, наверху. На зелёных лужайках, в берёзовых рощицах. Гуляют, смеются, купаются. Живут. На твоей спине. Живут — как умеют. Хорошо ли, плохо ли — по их соображению и усмотрению.

Живут на тебе. Но не знают про тебя, не видят, не думают о тебе. Ты там, внизу, в глубине, в начале. Под наносами мусора и ила. Под слоями добра и зла. Ставших, благодаря тебе, твоему присутствию в этом месте, твоей стойкости под речными струями, местом их обитания. Местом их жизни. Такой, какую они себе сами делают. Ты — только дал им место.

Правитель подобен камню в реке. Река времени приносит к нему всякое... разное. Если сойдётся много разных "если", то вокруг него возникнет островок. Который со временем станет местом жизни. Чьей-то. На костях кого-то. Кто устоял среди струй и льдин, кто собрал песок и мусор, кто стал основанием. Причиной возникновения места.

Место жизни — на костях основателя.

* * *

Софья и Ростислава попали в очень нехорошую струю — в Саксонию герцога Генриха Льва.

Вражда церквей, вражда народов.

"Римская блудница" переживает очередной кризис. Множество прихожан уходят в разные секты. Одни признают власть Рима и стремятся её усилить. Последователи Неистового Бернара захватили Престол Наместника Петра, сами стали церковью, папами. Другие мечтают об этом. Третьи отвергают власть пап, но принимают "народных" епископов, четвёртые вообще отказывают от церкви, ограничиваясь лишь "учителями". Есть ещё пятые, шестые, седьмые...

Они грызутся между собой, но все — враждебны православным. Потому что их в этом столетие воспитывали. Потому что все, кто возвращается из Святой Земли, рассказывают о тамошних богатствах, принадлежащих схизматам. Конечно, такое великолепие не может появиться иначе, чем по наущению "нечистого" — у нас же, добрых христиан, такого нет?

Ростиславе пришлось пройти процедуру принятия истинной веры. Но "доброй католичкой" её не считают. По общему мнению, выросшая и закосневшая в греческом суеверии, она крестилась ложно, на показ. Постоянно подозревают, ищут еретичность, обман. Чтобы с чувством глубокого удовлетворения произнести что-то типа: "чёрного кобеля — не отмоешь до бела", "горбатого только могила исправит", "мы же говорили!". Сходно с отношением к морискам в Испании тремя веками позже.

Княгини — русские, славянки. Времена, когда немцы разбегались от боевого клича лютичей или ободритов — прошли. Славян побили, окрестили, придавили. Но давний страх остался. И он даёт отдачу в ненависти. В презрении и опасении, в готовности ожидать от людей, говорящих на славянских наречиях, очередной гадости.

Давний страх и восторг избавления от него. Презрение и подозрительность.

Я уже сравнивал Всеволжск, Кауп и Гданьск. Все три двигались, примерно, в одну сторону. Но сколь же различно! Цели, условия, средства...

Княгини не могли ассимилироваться в Саксонии. И — не хотели. Они не могли войти в здешнее общество, занять в нём подобающее положение. "Подобающее" — по их мнению и по мнению общества — разное.

Во всех трёх городах "новый курс" обеспечивалась прямой воинской силой. Самборина в Гданьске могла позволять себе вольности. Под защитой мечей нурманов Сигурда, в отдалении от Кракова Болеславичей.

Воинская сила и удалённость от центров власти. Твоя сотня бойцов — самые сильные "на районе". А "пахан" далеко.

Княгини попали в другую ситуацию. "Пахан" — вот он, перед ними. Их свита в две сотни человек — далеко не все бойцы. Но и это неважно: всех могут в любой момент просто перерезать.

Если ты ничего не делаешь, если ты "рассасываешься" в здешнем социуме, "как все — так и мы", то ты теряешь своих людей. Одни погибнут, другие уйдут. Преданные слуги — главное достояние каждого феодала. Нет слуг — и ты никто.

Если ты отбиваешься, взбрыкиваешь, отстаиваешь право на самостоятельность, на непохожесть — тебя бьют. Потому что противников несоизмеримо больше. И ты снова теряешь своих людей. Кого убили, кто струсил и сбежал.

Софья и Ростислава — женщины. У них не было изначального, самцового подхода: стукну сильно кулаком — и все проблемы решены.

Хемингуэй, "По ком звонит колокол": "безопасность — это если знаешь, как увернуться от опасности".

Они были вынуждены и имели опыт, особенно Софья, добиваться своих целей без лобового столкновения. Ограниченные в людях, в деньгах, не имея изначально власти, они искали способы "увернуться".

Две структуры пронизывают общество: церковь и империя. Все значимые люди — католики и имперцы. Каждый занимает какое-то место в этих иерархиях. По счастью для княгинь системы находились в глубоком конфликте: спор об инвеститурах. Персонально в этот момент: император Фридриха I Гогенштауфен (Барбаросса) и Папа Римский Александр III (Орландо Бандинелли).

Короче: в империи кипит своя оживлённая политическая жизнь. Подчинение ободритов, захват датчанами Руяна, а уж вокняжение Боголюбского в Киеве... а где это?

В Саксонии знали об этих мелочах несколько больше. Но самое главное, самое интересное: так кто же победит — папа или император?

Конфликт не был конфликтом только между структурами — война шла внутри самих структур. Часть графов и баронов была за папу, часть епископов была за императора.