Крылья и вера

Крылья и вера

О том, что верить можно по разному, Николя понял лишь тогда, когда в ответ на брошенное братом в измождении и отчаянии:

— Отпусти! Не могу больше так жить! Да отпусти же!

У него в спине что-то затрещало, кожа лопнула, и ткань футболки расползлась по швам. И вместе с кровавыми ошметками и какой-то белой жижей, похожей на гной, прорезалось крыло. Белоснежное, неокрепшее, мягкое еще совсем, но настоящее, всамделишное. Его даже можно было потрогать.

Он стащил брата с парапета, втянул через распахнутое в ночь окно в комнату, заставил умыться, напоил чаем. Все это время тот был так поглощен своим собственным, рухнувшим в одночасье миром, что до него ему не было абсолютно никакого дела, тем более до крыла, вспоровшего узкую спину младшего брата. А сам Николя со всей этой суетой вокруг горе-влюбленного, попросту забыл о такой "мелочи". Намеренно или осознанно, неважно, но забыл. Уложив брата спать, искусно солгал матери, позвонившей проверить, как у них там дела, что все хорошо, просто отлично. Добрел до собственной кровати, рухнул заплаканной мордочкой в подушку, всхлипнул горько, но уже без слез, и уснул беспокойным, тяжким сном.

Проснулся уже в другом мире.

— Приветствую. — Первое, что он услышал, открыв глаза.

Над ним склонился парень его возраста. Подозрительно знакомый парень. Вот только молочно-белые крылья за спиной не вязались с образом школьного приятеля. Категорически не вязались.

— Вадик?

— Вадик, Вадик, — тоном зайца из "Ну, погоди!" протянул тот и ехидно улыбнулся, — Вставай уже, новообращенный ты наш... будем знакомить с новым миром.

— А он новый? — сев в кровати, Николя обозрел собственную, до боли привычную комнату и никаких особых изменений не заметил.

— А ты взгляни в окно, — посоветовал ему школьный приятель и раздернул в стороны шторы.

Неуверенно и робко ступая по мягкому ковру, Николя подошел к нему и посмотрел на город. Тот был неузнаваем, с этим спорить было просто невозможно.

— Где я? — резко охрипшим голосом спросил он и, отчаянно зажмурившись, снова открыл глаза.

Город с домами, выстроенными кто на что горазд, во всех стилях, во всех расцветках мира, остался прежним, необычным, завораживающим и пугающим, но, главное, чужим. — Что это за Город?

— Город Ангелов, дружище, — похлопал его по плечу Вадик и сжав пальцы, тихо обронил, — Ты у нас теперь на самой вершине иерархии.

— Почему это? — повернулся к нему все еще растерянный Николя.

— Потому что ты белоснежный, нулевой...

— Нулевой?

— Да. Тот в чьих крыльях нет ни грамма тени, — голос прозвучал откуда-то сзади. Николя рывком обернулся.

Оседлав верхом стул и удобно устроив подбородок на скрещенных на спинке руках, на него внимательно смотрел чернокрылый парень года на два старше их с Вадиком. На нем была черная футболка, расклешенные темно-синие джинсы, и бандана с черепушками, полностью скрывающая волосы. Глаза смотрели пристально и казались серо-зелеными, хотя с такого расстояния могли оказаться и бледно-голубыми. Парень коротко хмыкнул, что-то рассмотрев в нем, и отвернулся.

Николя растерялся. Перевел взгляд на Вадика, увидел, что тот хмурится на незнакомца и не спешит их знакомить и решил, что в таком случае лучше начать самому. Шагнул к нему и протянул руку.

— Николай, можно по-французски Николя.

— Да? — выгнул бровь чернокрылый парень и склонил голову на бок, — А почему по-французски?

— Маме так больше нравится. А я привык и так и так, — бесхитростно объяснил он.

— Хорошо, Николя, — совсем не вежливо, с неприкрытой издевкой протянул незнакомец, но руку пожал, точнее, стиснул до боли. — Я — Март, и очень скоро ты даже руки мне не подашь.

— Почему? — стоически удерживая себя от того, чтобы не скривится от боли в рукопожатии, спросил Николя.

— Потому что я плюс-бесконечность.

— Что это значит?

— Абсолютная тьма, — пояснил Вадик из-за его спины, подошел и глянул на Марта с требовательной решимостью в глазах.

Тот тут же разжал руку и мило улыбнулся.

— Вы что-то хотели, господин надзиратель? — поинтересовался он у него.

Николя ошарашено обернулся на приятеля, прижимая все еще немного ноющую ладонь к груди.

— Не надзиратель, а...

— Помню-помню, светлый взявший шефство над несносным темным. — Весело объявил Март. Только глаза у него при этом совсем не смеялись.

— А в чем твоя несносность выражается? — поинтересовался Николя.

— Как это в чем? — притворно изумился тот, — Конечно, лишь в том, что крылья у меня черного цвета.

— И все?

— И все.

— Нет! Светлые никогда не врут, это всезнают. А темные лжецы, обманщики и...

— И? — провокационно протянул Март, сверкнув глазами.

— Совратители, — высокомерно задрав курносый носик, бросил Вадик, и повернулся к Николя, но тот смотрел лишь на темного.

— Эй! — привлек его внимание бывший школьный приятель. — В том, что я за ним присматриваю, Март не соврал.

— Я вообще не вру, детка. — Фыркнул тот.

— Ты темный, без лжи вам жизни нет, — явно не своими словами, припечатал Вадик, и снова посмотрел на Николя. — Так вот, я должен бы сам помочь тебе адаптироваться к новому мироощущению, а через три дня, если твои крылья не свяжутся вновь, отвести на регистрацию. Но сейчас у меня срочные дела в Мире Людей, поэтому я оставлю тебя на него, — Вадик невежливо кивнул в сторону темного. — Не думаю, что за три дня он успеет заморочить тебе голову. К тому же ты нулевой, так что сам с ним справиться сможешь, я уверен.

— Но... а почем мне нельзя с тобой? В наш мир?

— Потому что теперь, тот мир уже не твой, впрочем, как и не мой. Тот мир их, людей.

— Но я... человек?

— Нет, малыш, — неожиданно ласково пропел Март и поднялся со своего стула, — Ты ангел.

— Но я не хочу... — запротестовал Николя.

— А придется, — осклабился темный.

— Ладно, я побежал. Раньше уйду, раньше вернусь, — бросил на прощание Вадик и растворился в воздухе, даже ручкой не сделав.

Николя остался один на один со своим персональным кошмаром, коим выглядел похабно лыбящийся парень с черными крыльями за спиной. Вздохнув, он вернулся к кровати и рухнул навзничь, раскинув руки, как на распятии, крестом. Март, все это время более чем внимательно наблюдающий за ним, пожал плечами и снова оседлал облюбованный им стул.

— Спрашивай, — когда пауза затянулась, бросил чернокрылый.

— Зачем? — огорошил его вопросом Николя. Одинокое, белоснежное крыло на спине совсем не ощущалось, хотя он и знал, что оно там есть, лежа на нем, спиной чувствовал, но даже не мог пошевелить им, расправить, не воспринимая, как часть себя.

— Как это зачем? — возмутился темный, — Неужели тебе не интересно.

— Нет.

— И что ты собираешься делать?

— В "Догме" чтобы стать смертным, ангелу нужно было срезать крылья... — задумчиво обронил Николя в потолок.

— И? — растерялся Март.

— Там на кухне нож есть большой, мясницкий... — все тем же бесцветным голосом произнес он.

— Так, — бросил Март вставая на ноги и подходя к кровати, чтобы взглянуть на него, но парнишка демонстративно на него не смотрел, пялясь в потолок, как полоумный. — Ты это брось, — рыкнул раздосадованный его поведением парень, а потом и вовсе забрался к нему на кровать, нависая над ним на руках.

Николя встретился с внимательным, испытующим взглядом серо-зеленых глаз, вздохнул и отвернулся. Март подумал и предложил.

— Ну, хочешь я тебя хотя бы совратю, может, тогда одумаешься.

— А чем мне поможет твое совращение?

— Настроение подымет.

— Ага. Как же. Я вообще-то с парнями не сплю. А ты что, голубой что ли?

— Серо-бур-малиновый, — фыркнул Март и устроился с ним рядом, улегшись на бок. Освобождая ему место, Николя прижал руку к груди, в области сердца.

— Как это?

— Стучит? — спросили они одновременно.

— Стучит, — ответил Николя.

— И парней и девчонок имею, — отозвался Март и, отстранив его руку от груди, заменил её своей.

— А с парнями как, сложно? — заинтересовался Николя.

— А ты зачем спрашиваешь, хочешь попробовать? — хитро прищурился Март.

— Нет. Просто думаю, если пересплю с тобой, перестану быть им.

— Кем?

— Нулевым.

— Что за глупости? Да я знаю десятки парней, которые мечтали бы оказаться на твоем месте, — возмущенно воскликнул Март.

— Почему? — тихо спросил Николя, повернулся на бок и сполз с подушки пониже, чтобы практически уткнутся лицом ему в грудь.

Март окончательно растерялся, но что ему ответить нашел.

— Они не считают нас за ангелов, да что там, даже за людей не считают, — очень тихо обронил он, — И ты скоро станешь таким же, как они. Нулевые, белоснежные.

— Не стану, — неожиданно убежденно отозвался Николя. — Я — это я. Не хочу меняться и не буду.

— Тебя изменит система, против нее не попрешь, — придвигаясь к нему почти вплотную, прошептал Март сдавленно с каким-то пугающе рваным вдохом.

— Зачем мне этот мир, он чужой, хоть и красивый. Я домой хочу, к себе домой.

— Там... — Март отчего-то запнулся, но быстро вернул себе прежнюю уверенность и наглость, — Там тебя девчонка что ли ждет?

— Нет. — Горько улыбнулся Николя, — Наверное, даже брат не ждет, хотя... не важно. Да и родителям мы с ним всегда были нужны только лишь для галочки.

— Это как? — изумился чернокрылый.

— Ну, положено женится, родить ребенка, воспитать... Вот они нас и родили, вот и воспитывают, если это можно так сказать.

— Когда положено, рожают одного. Если это только для галочки, как ты говоришь.

— Мы двойняшки, — тихо фыркнул в наволочку Николя, — Так получилось. Думаю, они не ждали подвоха, когда нас делали. Но это не беда...

— А что тогда беда?

— Мой брат вчера с крыши спрыгнуть пытался.

— Идиот.

— Нет. Влюбленный.

— Еще хуже.

— Почему?

— А ты сам подумай, что может быть хуже влюбленного идиота?

— Два идиота?

— Ты о себе?

— Да.

— Любишь его?

— Ты, наверное, смеяться будешь, но мне кажется... — Николя все происходящее с ним казалось затянувшимся, слишком реалистичным сном, поэтому он так легко и выкладывал всю подноготную, поэтому и не стеснялся, поэтому не думал останавливаться. — Мне кажется, что я в него влюблен.

— О, брат, — протянул Март, — Дело плохо.

— Я знаю, — горько улыбнулся Николя.

— А ты утешиться не хочешь?

— Как?

— Да, хоть со мной. — Толкая его в плечо, промурлыкал Март, снова нависая над ним. — Обещаю, буду нежным, нежным, — и смотрел он при этом насмешливо, с хитринкой в глазах.

— Ну, раз обещаешь, давай, — улыбнулся ему Николя, но не дождался в ответ даже поцелуя.

Март замер, всматриваясь ему в глаза и чудилась ему в них затаенное отчаяние, прорывающееся наружу лишь тихой горечью.

— Ты странный, Николя, — пробормотал он. Опустил голову на подушку и положил руку поперек его груди.

— Что, даже не поцелуешь? — выдохнул Николя в потолок, не замечая, как в уголках глаз быстро скапливаются слезы.

— Нет, но утешу, — прошептал в ответ Март. Притянул его к себе, погладил по волосам, по спине между лопатками, по плечам. — Спи, маленький светлый, спи сладко-сладко, — зашептал он успокаивающе, и Николя успел увидеть из-за его плеча, как крылья у него за спиной развернулись, и по самым кончикам маховых перьев пробежались серебристые искры.

— Март, а ты научишь меня летать? — спросил он, проваливаясь в сон.

— Ты сам меня научишь, — услышал он сквозь вату в ушах и закрыл и без того слипающиеся глаза. Чтобы не сделал с ним темный ангел, насланный им сон стал избавлением от боли. Так не хотелось просыпаться, пожалуй так же сильно, как не хотелось жить.

Март зевнул, потянулся, открыл глаза и решил, что жизнь удалась. Рядом, над ухом, щекоча кожу дыханием, сопел Николя, закинув ногу ему на бедро и укрыв их обоих своим ослепительно белым крылом. Да, проснуться в одной постели с нулевым он точно не мечтал даже в самых смелых своих эротических фантазиях. Ни один даже молочнокрылый, пусть и лишь одиннадцатой степени молочности, в его сторону даже не взглянул бы, и на себя с недостойными мыслями смотреть не позволил. И тут, во те на, выискался, значит, этот новообращенный, Николя, что б его. И что теперь?

Желудок напомнил урчанием о несостоявшемся ужине и давно проспанном завтраке. Улыбнувшись солнечным лучам, разметавшимся по потолку, Март переложил Николя с себя на кровать и поплелся инспектировать его квартиру на предмет наличия кухни. Искать долго не пришлось.

Готовя завтрак на двоих, он размышлял о том, чего бы ему хотелось от этой ангельской жизни, в отличии от Николя, для него давно переставшей быть новой. Раньше, еще в самом начале, когда только узнал о извечной дискриминации по цвету крыльев, он мечтал доказать всем, что они ошибаются, что он совсем не такой. Что, когда еще был человеком, до того, как спасая от насилия девушку на улице, отрастил черные крылья, затмившие своими перьями глаза насильников в ту ночь. (Он проверял, уже став ангелом и освоившись, после его явления, к тем отморозкам зрение так и не вернулось. Но разве он был в этом виноват? Нет, не так. Мог бы он все исправить? Хотел ли он избавления для них? Нет. Но это вовсе не означало, что он был форменным исчадием ада, как его пытались представить белокрылые.) Ведь до случая с этой девушкой, он пел в хоре, готовился поступать в духовную семинарию, верил, искренне и беззаветно верил, что Бог существует. Возможно, именно поэтому его отчаяние и искренний гнев вылились в рождение крыльев, но... почему они были черными, он так и не понял. И очень долго, раз за раз натыкаясь на стену предрассудков, пытался доказать, что он другой. Пусть и темнокрылый, но совсем не такой, как другие, как те, кого боялись и тихо ненавидели светлые, такой, кого Дюжина без одного так искусно учила ненавидеть. Одиннадцать белоснежных ангелов правили его новым миром. И он научился ненавидеть их безоглядно, ведь именно они рождали в неокрепших сердцах новообращенных такую же лютую ненависть к нему самому, ведь его крылья были черного цвета, становясь мерилом его грехов.

Николя стал первым из белокрылых, который, несмотря на все услышанное от Вадика и, что греха таить, несносный характер самого Марта, приняла его. Точнее, пока принимал. Но Март не питал иллюзий на этот счет. Под давлением общественного мнения, его отношение изменится. Непременно изменится, не может не измениться. Ну почему?!

Стиснув в пальцах кухонный нож, Март с силой зажмурился, прогоняя нахлынувшее волной отчаяние и проснувшееся, заворочавшееся в душе, одиночество. И медленно открыл глаза, разжимая пальцы. Нож полетел на пол. Ударился. Замер. Март, словно почувствовав что-то, поднял взгляд.

Николя стоял в дверном проеме, растрепанный, все еще немного сонный, и смотрел на него огромными, квадратными глазами цвета пожухлой листвы. Вздрогнув, мальчишка попятился. Не осознавая еще зачем он это делает, Март шагнул к нему, хотел что-то сказать, объяснить, извиниться. Даже рот приоткрыл, воздух в легкие набрал, но... выдохнул и отвернулся. Что здесь можно было сказать? Извиниться? За что? За то, что он такой, какой есть? За то, что темный? Но Николя опомнился и неожиданно для Марта сам подошел к нему. Замер напротив, снизу заглянул в глаза парня, что был почти на голову его выше, и неожиданно порывисто обнял. Март растерялся и даже не сразу решился обнять в ответ.