Откуда в мальчишке-воришке могла взяться такая гордость и такой строптивый нрав? Арир считал, что это было следствием воспитания, которое, как Калил сам ему признался, тот получил в ордене охотников на смерть. Рыцарский кодекс чести, наглядный пример старших товарищей и... вуаля! Но как жестоко он ошибался. И почему за пол года совместных странствий с этим непостижимым мальчишкой, раскрасивший его унылую жизнь пестрыми красками, ему и в голову не пришло спросить в открытую? Возможно, потому что он считал, что все тайны между ними остались там, на поляне перед деревом-ведуньей. Именно поэтому, он так и не спросил его — кто у него мама, папа? Откуда в Калиле столь удивительный дар, такая горячая, солнечная кровь, в противовес его собственной лунной? Спроси он его, ничего бы этого не было. Не вышли бы ангелы смерти на новую войну, не штурмовали бы сейчас столицу Империи Валир, не шел бы он сам по залитым кровью коридорам императорского дворца, не сжимал бы в руках свои парные клинки, вымазанные свежей кровью.

Память людская в очередной раз оказалась слишком коротка. Они забыли, что такое войско ангелов, забыли, как сокрушительна их мощь и поплатились за это. Слишком давно никто из их рода не показывался в людских землях. На том и погорел император с сыновьями и союзниками. За то и поплатился, решив понадеяться на орден охотников. Заслал гонца с дарами и прошением о помощи. И не получил ответа. В ордене помнить умели. Слишком много воинов в прошлом поплатились за свою беспечность и в будущем будут вынуждены платить.

Воины ордена не пришли на помощь. И Столица пала. Предсказуемый финал. Вот только для самого темного князя, поднявшего легионы смерти против рода людского, это было лишь началом. И дело было вовсе не в том, что он не собирался останавливаться. Как раз наоборот. В этом дворце он заканчивал решающий бой с человечеством и начинал свое личное сражение за любовь. Ту, что так глупо, по собственной вине потерял, но очень надеялся обрести вновь.

По мраморным плитам пола темный князь ступал мягко, с носа на пятку, с пятки на носок. Крадучись, словно притаившийся в зарослях тигр или рыжий волк, последний Арирси К'Аминеру был все же ближе. Тронный зал встретил его зевом распахнутых настежь, окованных листовым золотом дверей. При одном взгляде на весь их пафос хотелось скривиться. Князь-победитель от проявления чувств воздержался. Все так же мягко ступая по плитам, вошел. Там его уже ждали лучшие бойцы его Легиона. Императора заставили сесть на трон, чтобы во всей красе проигравшего и раздавленного, встретил снисходительность победителя лицом к лицу. Его верных рыцарей, кто еще остался жив, обезоружив, согнали в круг и окружили. А сыновей подтолкнули к трону, чтобы вместе с отцом встретили свой приговор.

Старший с глубоким порезом на щеке и слипшимися от крови волосами смотрел с дикой ненавистью, то и дело переводя взгляд к приблизившегося к ним князя на младшего брата. Средний с гримасой боли на бескровном лице хватался за висящую плетью правую руку. Младший же единственный из всех остался при оружии и без единой видимой раны. Взгляд князя надолго задержался на нем, на мальчишке со светлыми волосами, струящимися волной на плечи, затянутые в жесткий панцирь доспеха. Но в глазах принца не мелькнуло ни тени узнавания, лишь лютая ненависть. И убедившись, что юный принц, так искусно притворявшийся полгода назад всего лишь мелким воришкой, не помнит его, князь поднял глаза на его отца. Лицо императора дрогнуло в самодовольной гримасе. Император тоже оказался человеком по-своему одаренным.

'Он и не вспомнит' — сказали ангелу его глаза.

Князь не ответил.

'Я сам его чистил. Сам!' — в беззвучных словах шипела злоба, — 'А ты знаешь, что эта магия нашего рода необратима!'

И снова лишь спокойный взгляд в ответ. Ни тени бессильного бешенства в глазах, ни единой морщинки на вечно молодом лице.

'Ты отказался прислушаться к моему деловому предложению. Больше ты Калилрута не получишь. Если опустишь до насилия, твоим станет только тело. Душа же моего сына теперь навеки со мной'.

'Он не твой сын. Променявший сыновью душу на собственную алчность не имеет право называться отцом'. — Снизошел до ответа князь.

Император рассвирепел. Дернулся, но, спохватившись, остался сидеть.

— Калилрут! — взвизгнул он, и мальчишка не раздумывая кинулся вперед, на князя.

Тот с легкостью увернулся. Снова поднял глаза на императора павшей под его знамена страны, произнес.

— Я заберу лишь то, что принадлежит мне, — и в ответ на новый выпад Калила, выбил из его рук меч. Совсем несвойственное ему оружие. Поэтому мальчишка так толком и ударить не сумел. Но, похоже, такие подробности о себе самом его тоже заставили забыть.

Калил по приказу отца готов был кинуться на него с голыми руками, но был остановлен властным окриком императора.

— Довольно.

Мальчишка резко обернулся к нему.

— Ты идешь с ним, — бросил император и отвернулся от младшего сына.

Взгляд юноши заметался, остановился на старшем брате. Тот презрительно скривился, сплюнул на пол, прошипел в бессильной, ядовитой злобе.

— Подстилка.

— Нет! — в бешеной ярости вскрикнул Калил и снова кинулся на Арира. Полоснул по лицу ногтями, на щеке князя вздулась кровью тонкая полоса.

Арирси К'Аминер улыбнулся грустно и обреченно. Ударил лишь раз и подхватил на руки бесчувственное тело, не дав ему соприкоснуться с жестким, мраморным полом. Глянул на старшего принца, холодно и жестко. Скомандовал своим ангелам.

— Убить.

— Нет! — вскричал вскочивший на ноги Император, но сын его уже оседал на пол с застывшим, остекленевшим взглядом мутно-зеленых глаз.

Князь с младшим принцем на руках повернулся к трону спиной. Произнес, — У тебя остался средний сын. Цени мое милосердие. — И вышел.

Двери захлопнулись у него за спиной. Больше в землях людей Темного князя ничто не задерживало.

Калил сходил с ума. От унижений, попранной ногами чести и одиночества. Пожалуй, последнее тяготило его больше всего. Его заточили в одной из башен княжьего замка, кормили, поили, регулярно вносили в покои уж полную до краев ванну, и не реже чем раз в два дня с ним ужинал сам князь. Это было невыносимо. Он всем сердцем ненавидел этого молодого мужчину с серебренными волосами и алыми, как кровь, глазами. И сердце все чаще начинало болеть при одном взгляде на него. Почему? Разве ненавидящие сердца так себя ведут?

Калил не понимал, в каком качестве он здесь. Заложника? Но с той мощью, которую явили Империи Валир ангелы смерти, зачем князю в замке заложник? На них бы и так никто не отважился напасть или оспорить условия заключенного впопыхах мира. Подстилки? При одной мысли об этом его передергивало. Но князь ни разу не попытался хотя бы прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы уложить в постель и раздеть. Чего он ждет? Зачем миндальничает?

Мыслей было так много. Калил в них путался, сбивался, уходил в такие дебри, что не сразу и сообразишь, и возвращался к тому, что имел, вновь. И чувствовал, что ни одна из них не была истинной, все были ложны. Он ощущал, как стены сжирают его. Как подступает безумие, как оно оплетает разум своей паутиной, как стягивает кокон, как не дает дышать, есть, спать, жить.

Сегодня снова пришел князь. Все такой же безупречно вежливый, молчаливый и отстраненный. Им накрыли стол в небольшой полукруглой комнате, зажгли высокие, совсем не чадящие свечи, разлили по высоким, хрустальным бокалам вино, оставили наедине.

— Попробуй рыбу, — мягко обронил князь, после вечности молчания пригубив красное вино. — Её сегодня готовили по особому рецепту.

Но принц на это лишь отодвинул от себя тарелку. К еде он так и не притронулся.

— Благодарю, я не голоден.

— Раньше ты не отказывался принимать со мной пищу.

Калилу хотелось ответить — 'То было раньше!' и отбросить с лица непокорную, светлую прядь. Но вместо этого с губ сорвалась горькая правда. Наверное, он на самом деле начал сходит с ума. От одиночества и боли, от отчаяния и обреченности.

— Раньше мне хотелось есть. — Он поднял на князя усталые глаза. Беспомощные, почти неживые.

Тот вернул хрустальный бокал на стол, положил подбородок на переплетенные между собой пальцы. Уточнил.

— Теперь не хочется?

— Да.

— Тогда, что ты хочешь? — спросил князь и после паузы уточнил, — Домой?

— Нет. Дорога назад для меня заказана. Это очевидно.

— Для меня нет. Объясни.

— Для всех я отныне и навсегда останусь твоей подстилкой. Мне не будет там житья.

— Ты можешь остаться здесь, со мной. — И добавил чуть мягче, — Добровольно остаться.

— Без решеток на окнах и запертых дверей?

— Да.

— В качестве кого?

— Близкого друга, — осторожно произнес Арир, внутренне подбираясь.

Ему хотелось получить его согласие уже сейчас, чтобы иметь возможность хотя бы наедятся, что когда-нибудь, пусть Калил и не вспомнит, что между ними было, у них все будет не хуже, возможно, даже лучше, чем год назад. Но он слишком хорошо помнил о гордости строптивого мальчишки, о его дерзости. Пусть ценой дара его заставили забыть, пусть. Но первоначальная личность, хоть и пострадала, осталась цельной, в этом он успел убедиться в предыдущих своих беседах с ним.

— Я лучше останусь подстилкой, — глаза Калила вспыхнули. На миг Ариру показалось, что он видит в них тот неистовый огонь, ценой которого мальчишку лишили памяти. Но нет. Взгляд зеленых глаз потух так же быстро, как вспыхнул. Калил отвернулся, скомкал в пальцах белое сукно скатерти, спросил, — Сколько еще бы будешь с этим тянуть?

— С чем? — уточнил князь, прекрасно зная, чего не хватает его пленнику. Определенности. Но он не мог позволить такую роскошь ни ему, ни себе самому.

— С постелью.

— Ты хочешь разделить её со мной?

И не был разочарован, услышав в ответ знакомую дерзость и решимость.

— Хочу.

— Тогда поужинай со мной для начала.

— Намекаешь, что мне понадобиться много сил, чтобы ублажить тебя?

— Намекаю, что с завтрашнего дня начнутся тренировки.

— Какие?

— На которых я буду учить тебя убивать меня.

— Зачем?

— Если убьешь, станешь свободным.

— Зачем мне свобода, когда ты отобрал у меня честь?

— Затем, что мир огромен, тебе вовсе не обязательно возвращаться к отцу и брату.

Калил застыл. Медленно поднял глаза. Уточнил.

— К братьям?

— К брату. — Поправил князь. И снова пригубил вино.

— Ты убил моего брата?

— Нет. Я приказал его убить.

— За что?! — Калил вскочил, ударил ладонями по столу. Задребезжала посуда.

— За слишком длинный язык. — Стало ему ответом.

— И, по-твоему, это достаточный повод отобрать жизнь у безоружного?

— Я — ангел смерти. Мне не нужен повод. — Холодно отчеканил князь.

— Из-за меня, да? Ты убил его из-за меня?

— Твоя проницательность, — устало выдохнул Арир, протер глаза, вздохнул.

— Это просто отвратительно, — Пробормотал Калил и медленно осел на стул.

А потом закрыл глаза ладонями и заплакал. Без всхлипов. Вздохов и иных звуков. Просто невидимые за ладонями слезы и мелкая дрожь плеч. Даже для ангела смерти это было уже слишком. Он поднялся на ноги одним слитным движением, скользнул к нему, огибая стол, обнял, прижал к груди, склонился, целуя в пепельноволосую макушку. И был отвергнут.

— Не смей! — мальчишка с силой оттолкнул его от себя. Глаза, полные слез, горели знакомым огнем. — Не смей утешать меня, слышишь? Ты не имеешь на это право!

— Вот как? Ты живешь в моем доме, спишь в моих комнатах, в чем, по-твоему, тогда мое право?

— В том, чтобы трахать меня, — грубо, зло, припечатал принц, — Трахать, иметь, глумиться над телом. Все что угодно. Но на душу мою претендовать не смей.

— Вот как? — повторил вопрос князь, и Калилу от его голоса стало по-настоящему жутко, но он не сопротивлялся, когда Арир, рывком поставив его на ноги, повел его в спальню.

Не сопротивлялся, когда заставил поднять руки, чтобы стянуть через голову тунику. Не сопротивлялся, когда он прижал его к кровати, нависнув над ним. Не сопротивлялся, когда принялся целовать. Он даже ответил. Подался в прикосновения, приоткрыл рот, отдаваясь власти языка и губ. Не сопротивлялся. Не закрывал глаза. Смотрел на него прямо, без смущения и боли. Пустыми, мертвыми глазами смотрел. А тело отвечало. Душа не помнила, разум был пуст и вычищен дочиста, но память тела куда сильнее любой другой памяти. И оно помнило. Льнуло, и поддавалось. И князь ликовал.

— Ты отвечаешь, — прошептал он ему в шею почти с восторгом. — Твое тело... — Но в голове мелькнула мысль, отрезвив. Он резко поднял голову, всмотрелся в лицо мальчишки. Тот ответил вопросительным взглядом.

— В чем дело? — насторожившись, уточнил Калил.

— Кто-то уже прикасался к тебе так же, как я сейчас?

— Какое тебе дело?

— Прикасался? — еще более настойчиво выцедил князь.

Мальчишка застыл под ним, глядя непонимающе и вопросительно. И вдруг расплылся в алчной, дерзкой улыбке.

— Конечно. Думаешь, я святой?

— Кто? — прохрипел князь, почти не видя расплывающееся в алой дымке юное лицо. — Кто посмел?

— Мой старший брат, — зло выдохнул мальчишка, и ярость пала пеленою на разум князя. Он терзал.

Кусал до крови, требовал и мял, рвал ткань штанов, за волосы тянул. Хрипел и задыхался, причиняя боль, и плакал ненавидя и его, и себя, двигаясь в гибком, узком и тугом теле, слишком узком, слишком тугом, чтобы слова мальчишки оказались правдой. Но остановиться он уже не мог. И темно-зеленые глаза Калила стали безднами боли, простыни окрасила алыми орхидеями кровь. Наволочка была мокрой от слез и ангела, и человека, которого он мучил свой жаждой любви, свой ревностью. Мир не был воссоздан на пепелище, мир потонул в этих слезах, и ничего не стало. Ни темного князя, ни дерзкого принца. Лишь насильник и его жертва, пленитель и раб. А за спинами пустота и мокрый пепел.

— Я любил тебя, — прошептал Арир, вливая в горло растерзанному принцу собственную кровь.

— Ага, — отозвался тот хриплым, сорванным голосом. И Арир порадовался, что за шумом собственной крови в ушах, не слышал его криков под собой. — Поэтому ты так со мной... — И попытался отвернуться.

— Поэтому, — не стал отрицать Темный князь. Предупредил, — Разожму зубы ножом, и буду вливать силой.

И мальчишка, скривившись, проглотил все до конца, послушно слизывая кровь с вскрытой на шее артерии, которая уже трижды закрывалась, срастаясь почти мгновенно, но князь снова и снова полосовал по ней ногтями и заставлял его глотать.

— И сколько ты еще... — начал принц устало и все так же хрипло. Почувствовал его пальцы у себе между ног и резко дернулся, инстинктивно стремясь избежать боли. Но ее не было. Даже тогда, когда тонкие пальцы ангела погрузились в него плавно и осторожно, совсем не так, как до них его... Совсем не так. — Что ты со мной сделал? — бескровными губами прошептал Калил, глядя на князя глазами, полными отвращения.

123

↓ Содержание ↓