Уроки ирокезского 30

Дмитрий Николаевич никак не ожидал случившейся реакции на его письмо. То есть письмо он написал по просьбе канцлера — но то, что сам он приедет специально в Москву исключительно ради того, чтобы обсудить некоторые детали...

— Итак, вы написали, что в качестве азотного удобрения полезнее использовать не аммиачную селитру, а карбамид, так?

— Безусловно, в мочевине азота по весу больше, да и выделяемый углекислый газ на пользу растениям идет. Немного, но все же... Но позвольте спросить: в каких же размерах вы намереваетесь устраивать коксовое производство чтобы аммиак на удобрения пускать?

— Аммиака я вам дам сколько пожелаете, это-то как раз не проблема... А вот насчет удобрений уже калийных вопрос: лучше калийная селитра или можно один хлористый калий использовать?

— Я думаю, и то, и другое равно хорошо. Или равно плохо: имея в виду, что оба вещества легко из почв вымываются, использовать их нужно в довольно ограниченные сроки и количества потребуется рассчитывать весьма точно. В запас на несколько лет, как мне представляется, калийными солями почвы удобрить вряд ли успешно выйдет.

— Я немного не о том: ведь хлористый калий привносит в землю много хлора, а из-за них солонцы... ведь все нижнее Поволжье из-за избытка соли в почве урожаи дает крайне низкие даже в удачный год.

— Удивительно, что вы об этом спрашиваете... Я имею в виду удивительно то, что как раз в последние два года я как раз этот вопрос и изучал. Дело не в избытке хлора, а в избытке, напротив, натрия. Опыты показали, что если добавить в засоленную почву простой гипс, то натрий свяжется, высвободив взамен кальций — и это плодородие изрядно увеличивает. Конечно, на десятину потребуется до семисот пудов, но гипс недорог, а прибавку той же пшеницы с засоленной десятины получить возможно с дюжины пудов и до, вероятно, пудов уже пятидесяти — если соли очень много изначально было, но тут уж и от погоды сильно зависит. Причем, как мне представляется, подобная прибавка обеспечится на несколько лет. Те анализы состава почв, что были проделаны, показывают что минимум лет на пять можно безусловно рассчитывать...

— То есть хлор, вы говорите, не мешает?

— Опыты показывают, что разве что в весьма малой мере...

— Понятно. Я просто вот о чем подумал: есть... можно сделать довольно неплохое удобрение, обработав морские водоросли соляной кислотой. Водорослей можно получить во множестве, кислота — тоже не проблема. Но почему-то работает оно замечательно и прибавку урожая дает чуть ли не двойную только на огородах. Я как раз думал, что хлор мешает...

— Что на огородах — это понятно. Натрий — он способствует уплотнению почв, что корням растений развиваться хорошо мешает. А на огородах-то землю огородники рыхлят постоянно, там уплотнение это меньше сказывается.

— Ладно, с этим разобрались. Теперь по главным вопросам: вы написали, что для работы предлагаемого института крайне желательно учредить и опытные станции в районах с различными почвами...

— И в различном климате: сами понимаете, ведь где-то дождей много и химические вещества водой вымываются, где-то наоборот...

— И я о том же. Поэтому я хочу предложить вам следующее: станцию в Среднем Поволжье вам лучше сразу закладывать в Княгинине, так всяко будет лесной институт ставиться. Вы ведь с Георгием Николаевичем Высоцким знакомы? Он будет этот институт возглавлять, вы с ним поговорите о совместной работе. Черноземную станцию лучше, думаю, под Воронежем организовать, я вам написал, с кем связаться, чтобы там все подготовили. Нечерноземную... даже, пожалуй, две нечерноземных заложить сразу: на Смоленщине и на Псковщине. Отдельно подумайте о станции на Вологодчине, и, безусловно, нельзя без внимания оставлять и Приамурье, Сибирь, казахс... киргизские степи тоже. Но это — уже чуть позже, сейчас же вы постарайтесь уже до зимы подобрать людей, кто первые четыре станции возглавить сможет.

— Людей подобрать... людей, мне кажется, найти-то несложно. И даже за год-два известные результаты получить выйдет. Но где нам сами-то удобрения взять, чтобы хоть мало-мальски заметную пользу увидеть?

— Ну вот вы насчет гипса мне интересную новость сообщили, а гипса у нас много. Еще, слышал, в Германии известкованием почв увлекаются, с большой пользой, кстати...

— Я знаю, и даже написал по этой части работу...

— Но вот это поначалу и используем. А все прочее... У меня сейчас работают две неплохие шахты, того же хлористого калия добывается... да, пока немного, в год примерно двести тысяч тонн — но через пару лет и два, и три миллиона тонн добывать станем. Столько же, думаю, фосфоритов разных в вашем распоряжении будет, да и той же мочевины, думаю, не меньше произведем. Собственно поэтому ваши опытные станции пусть все же агрономы возглавят: они станут придумывать как удобрения с наибольшей пользой применять. А вот вы — вы как раз займетесь выдумыванием того, как эти удобрения изготовить самым дешевым — в условиях России самым дешевым — способом. Поэтому до осени получайте на разграбление химические факультеты: всех выпускников, которых в свой институт сманить сможете, забирайте. А чтобы сманивать было сподручнее, до зимы рядом с вашим институтом я поставлю дом квартир так на пятьдесят...

— Рядом с каким институтом? Вы имеете в виду университет?

— Я имею в виду Научно-исследовательский Институт химических удобрений. Если я не путаю, Дриттенпрейс сейчас строит здание института за Серпуховской заставой.

Да, у этого канцлера все получается как-то... неожиданно. И — приятно, что не говори. А с другой стороны, если говорить лишь о пользе для России... он, теперь уже профессор Прянишников, приложит все силы, чтобы пользы получилось как можно больше.

Еще до завершения войны мне пришлось работать часов по четырнадцать — шестнадцать в сутки. Бесконечные совещания с утра и до позднего вечера: даже если какая-то задача была исполнителю кристально ясна, оказывалось, что для ее решения не хватает очень много всякого разного кой-чего, взять которое было неоткуда. Но это было самым простым, потому что чаще сами задачи были настолько общи и расплывчаты, что непонятно было вообще, как за ее решение браться. Я уже буквально возненавидел ресторан гостиницы "Англия", но лишь одна встреча прошла вне его стен: к Николаю Павловичу — Игнатьеву, конечно же — я ездил в гости сам. Во-первых, он все же давно уже древний старик, ему нелегко мотаться по городу, а во-вторых, разговор был более чем специфический, и мне очень хотелось, чтобы на него не давила "официальность" разговора.

Игнатьева я уломал возглавить переговоры с японцами — пообещав ему оплатить все долги "чтобы не было способа давить на представителя России". А на самом деле — просто чтобы сделать старику приятное: заслужил. Но все же пришлось ему и "мелкую гадость" устроить — после отъезда (на царском поезде!) делегации во Владивосток издал указ, запрещающий кому-либо в стране вступать с графом в любые коммерческие сделки. Виртуоз на дипломатическом поле, он почему-то был наивен до изумления в этой самой коммерции: графа обманывали все его партнеры...

Но вот война закончилась — и шестнадцати часов стало уже не хватать. Хорошо еще, что от одного казака из учителей первой школы я узнал про "волчий сон": способ выспаться не за восемь часов, а всего минут за сорок. Правда, так продержаться можно максимум неделю — но если по воскресеньям все же отсыпаться...

Если отсыпаться, то выспавшись, можно рассказать Косте Забелину как сделать шестицилиндровый оппозитник объемом в девять литров и весом в сто восемьдесят килограмм, выдающий почти триста сил. А рекомендованный Фаворским Владимир Николаевич Ипатьев предложил для этого мотора бензин, который не вскипал при понижении давления. И даже рассказал, как его довольно массово делать — и рассказал не мне, а уже своим ученикам, которые занялись проектированием соответствующего завода...

Но с моторами, и даже с химией все было если не просто, то хотя бы предсказуемо и понятно. Да и занимались всем этим совсем другие люди, а для меня самым тяжелым делом было "по результатам совещаний" писать различные указы. То есть сами-то по себе указы писались легко, поднаторел я в правильном сложении букв в слова, а слов в осмысленные фразы. Но ведь от указов требовалось, чтобы народ их правильно понял...

Опять же деньги. Оказывается, пятьсот миллионов рублей — это очень много. Пятьсот миллионов именно наличных денег. В той же Америке Джон Дэвисон Рокфеллер давно уже не был самым богатеньким буратиной (о чем он, правда, пока не догадывался). Он даже в первую пятерку не входил, а самым толстым денежным мешком был Бэзил Истман, он же — Василий Филиппович Истомин, владелец сети из многих тысяч небольших магазинчиков сети "Севен-Иллевен". Я про такую что-то с детстве слышал, так сеть называлась потому что магазины работали с семи утра до одиннадцати вечера — и предложил такую же организовать. Для рабочего люда — очень удобно, да и цены там были некусачие, так что народ ими активно пользовался. Если же учесть, что магазинчиков было уже чуть меньше тридцати тысяч — практически в каждом городе такой имелся и часто даже не один, то содрать с рабочего доллара три цента чистого дохода получалось более чем успешно, причем доллар ежедневно там тратило больше пяти миллионов человек. Полтораста тысяч прибыли в сутки — это заметно больше пятидесяти миллионов в год, причем миллионов, получаемых на простой перепродаже чужих продуктов. Уже неплохой бизнес... но мистер Истман еще был владельцем оптовой сети, занимавшейся поставками непродуктовых товаров на Восточном побережье, с которых он так же получал жалких три процента — и это увеличивало доходы вдвое. Еще почти двадцать миллионов в год ему приносили фасовочные фабрики, на которых фасовались соль, сахар, крупа разная: народ очень быстро привык к удобству приобретения расфасованных продуктов, и "не замечал" пары центов, добавляемых к их цене при упаковке в стандартный бумажный пакетик.

Но все это давало даже меньше половины общей прибыли корпорации, а большая часть приходилась на импортные операции. У янки была жесткая таможенная защита "отечественного производителя": все, что в стране делалось или выращивалось, облагалось изрядными пошлинами. Почти все, зато то, что не росло или не делалось, пошлинами облагалось минимальными — а чаще и вовсе не облагалось. Так что импорт бананов был весьма прибыльным делом, а вот импорт, скажем, апельсинов — убыточным.

Истман умудрялся за гроши закупать французские вина, испанскую мебель, итальянскую обувь, а так же всякие прочие лес, пеньку и мед вместе с огромным числом иных материальных ценностей — и очень дешево оптом продавал все это, буквально не отходя от пирса. Пошлина-то на ввозимые Истманом товары платилась с таможенной стоимости, а Василий Филиппович всегда имел безупречные доказательства цен на ввозимое. Так что даже при большой наценке его товары были дешевле практически любых конкурентов... до идеи транснациональных корпораций и трансфертных цен американская таможня еще не доросла.

Так что капитал Василия Филипповича был уже гораздо больше миллиарда, проблема заключалась в том, что капитал — это вовсе не деньги. Это — тридцать тысяч магазинов, это несколько сотен огромных складов, несколько десятков океанских судов, тысячи миль железных дорог, а еще это — запасы товаров... и все вместе это стоит гораздо больше миллиарда, но из этого капитала можно было вытащить наличными деньгами всего лишь тысяч двести долларов в сутки. Ну, двести пятьдесят: Истомин поднапрягся и полмиллиона рублей мне ежесуточно делал. Но пятьсот миллионов такими темпами можно набрать года за три...

Ладно, кроме Истомина за океаном героически трудились еще четверо миллиардеров и с дюжину торговцев, таковыми грозивших стать в ближайшем будущем. Вот только миллиардерами они были лишь "номинальными" — успев скупить за гроши за время кризиса много всякого разного. Очень полезного, но — неликвидного, то есть того, что быстро и дорого продать ну никак не выйдет. Ибо некому — да и не нужно это все продавать: именно на этом "неликвиде" сейчас там крутилась "моя" сетевая торговля.

По прикидкам, сейчас примерно половина жителей Заокеании тем или иным образом свои три цента в сутки оставляла в широко расставленных сетях, что составляло полтора миллиона долларов прибыли. Тоже ежесуточной, так что нужную сумму можно было за полгода набрать. Но вот как ее выплатить кредиторам России? Не технически, а чтобы все эти кредиторы так и не поняли, что денежки к ним пришли совсем из другого места...

— А какая разница, поймут они или нет? — поинтересовалась Камилла: жена была полностью в курсе структуры моей "торговой империи". Хотя бы потому, что в соответствии с заготовленными на крайний случай документами была наследницей всей этой сети. Ну и о текущих проблемах тоже знала — не буду же я от жены скрывать причины, по которым на людей скоро бросаться начну. Мы, после того как я "озадачил" членов новенького Верховного Совета, быстренько уехали в практически родной городок, поскольку пока основная "отечественная кормушка" именно в нем и находилась. Но как правильно распорядиться "кормом", я пока представлял с трудом.

— Кредиторам-то разницы никакой, но в этом случае в Америке быстро сообразят, что крупнейшие торговые сети полностью контролируются Россией, с которой у них очень натянутые отношения. И я в таком случае даже не удивился бы, если они просто конфискуют все "в пользу государства"...

— Но ведь все эти сети тебе денег должны за разные товары и по лицензиям...

— Борис Титыч и так наизнанку выворачивается, чтобы эти гроши мне сюда выплатить...

— Вот уж гроши! — усмехнулась Камилла. — В подвале у тебя сколько уже золота запасено?

— Солнце мое, в масштабах Державы и сто миллионов долларов — гроши. Другое дело, что государство нищее, так что и эти деньги лишними не будут. Но мы сейчас говорим не об этом, а о сети, которая может приносить стране по паре миллиардов рублей в год. Ну ладно, хотя бы по миллиарду, но и это удвоит бюджет страны — а если их отберут...

— Саш, ты, как я давно поняла — великолепный инженер. И даже, должна признать, довольно неплохой химик. Еще — судя по этим твоим сетям торговым — купец из тебя тоже вышел не самый бестолковый, но! В банковском деле ты не разбираешься совсем, и не спорь! Татьяна Ивановна так думает, и радуется, что ты в ее дела не лезешь. Сергей Игнатьевич давеча говорил, что ты в коммерции российской нисколько не разбираешься, и это хорошо — потому что ты придумываешь новые способы с деньгами управляться и получаешь с этого огромные выгоды. Но здесь новые твои придумки ничего не дадут, так как платить-то придется через старые банки старым кредиторам. Так что тебе совет полезный дать может только человек, кто в делах банковских разбирается очень хорошо. И остается лишь решить, кто из наших банкиров никому про всю твою сеть ничего не скажет.

— И у тебя есть кого предложить?

— Есть. Но я не предложу, ты у меня и сам умный...