Уроки ирокезского 30

Дмитрий Николаевич никак не ожидал случившейся реакции на его письмо. То есть письмо он написал по просьбе канцлера — но то, что сам он приедет специально в Москву исключительно ради того, чтобы обсудить некоторые детали...

— Итак, вы написали, что в качестве азотного удобрения полезнее использовать не аммиачную селитру, а карбамид, так?

— Безусловно, в мочевине азота по весу больше, да и выделяемый углекислый газ на пользу растениям идет. Немного, но все же... Но позвольте спросить: в каких же размерах вы намереваетесь устраивать коксовое производство чтобы аммиак на удобрения пускать?

— Аммиака я вам дам сколько пожелаете, это-то как раз не проблема... А вот насчет удобрений уже калийных вопрос: лучше калийная селитра или можно один хлористый калий использовать?

— Я думаю, и то, и другое равно хорошо. Или равно плохо: имея в виду, что оба вещества легко из почв вымываются, использовать их нужно в довольно ограниченные сроки и количества потребуется рассчитывать весьма точно. В запас на несколько лет, как мне представляется, калийными солями почвы удобрить вряд ли успешно выйдет.

— Я немного не о том: ведь хлористый калий привносит в землю много хлора, а из-за них солонцы... ведь все нижнее Поволжье из-за избытка соли в почве урожаи дает крайне низкие даже в удачный год.

— Удивительно, что вы об этом спрашиваете... Я имею в виду удивительно то, что как раз в последние два года я как раз этот вопрос и изучал. Дело не в избытке хлора, а в избытке, напротив, натрия. Опыты показали, что если добавить в засоленную почву простой гипс, то натрий свяжется, высвободив взамен кальций — и это плодородие изрядно увеличивает. Конечно, на десятину потребуется до семисот пудов, но гипс недорог, а прибавку той же пшеницы с засоленной десятины получить возможно с дюжины пудов и до, вероятно, пудов уже пятидесяти — если соли очень много изначально было, но тут уж и от погоды сильно зависит. Причем, как мне представляется, подобная прибавка обеспечится на несколько лет. Те анализы состава почв, что были проделаны, показывают что минимум лет на пять можно безусловно рассчитывать...

— То есть хлор, вы говорите, не мешает?

— Опыты показывают, что разве что в весьма малой мере...

— Понятно. Я просто вот о чем подумал: есть... можно сделать довольно неплохое удобрение, обработав морские водоросли соляной кислотой. Водорослей можно получить во множестве, кислота — тоже не проблема. Но почему-то работает оно замечательно и прибавку урожая дает чуть ли не двойную только на огородах. Я как раз думал, что хлор мешает...

— Что на огородах — это понятно. Натрий — он способствует уплотнению почв, что корням растений развиваться хорошо мешает. А на огородах-то землю огородники рыхлят постоянно, там уплотнение это меньше сказывается.

— Ладно, с этим разобрались. Теперь по главным вопросам: вы написали, что для работы предлагаемого института крайне желательно учредить и опытные станции в районах с различными почвами...

— И в различном климате: сами понимаете, ведь где-то дождей много и химические вещества водой вымываются, где-то наоборот...

— И я о том же. Поэтому я хочу предложить вам следующее: станцию в Среднем Поволжье вам лучше сразу закладывать в Княгинине, так всяко будет лесной институт ставиться. Вы ведь с Георгием Николаевичем Высоцким знакомы? Он будет этот институт возглавлять, вы с ним поговорите о совместной работе. Черноземную станцию лучше, думаю, под Воронежем организовать, я вам написал, с кем связаться, чтобы там все подготовили. Нечерноземную... даже, пожалуй, две нечерноземных заложить сразу: на Смоленщине и на Псковщине. Отдельно подумайте о станции на Вологодчине, и, безусловно, нельзя без внимания оставлять и Приамурье, Сибирь, казахс... киргизские степи тоже. Но это — уже чуть позже, сейчас же вы постарайтесь уже до зимы подобрать людей, кто первые четыре станции возглавить сможет.

— Людей подобрать... людей, мне кажется, найти-то несложно. И даже за год-два известные результаты получить выйдет. Но где нам сами-то удобрения взять, чтобы хоть мало-мальски заметную пользу увидеть?

— Ну вот вы насчет гипса мне интересную новость сообщили, а гипса у нас много. Еще, слышал, в Германии известкованием почв увлекаются, с большой пользой, кстати...

— Я знаю, и даже написал по этой части работу...

— Но вот это поначалу и используем. А все прочее... У меня сейчас работают две неплохие шахты, того же хлористого калия добывается... да, пока немного, в год примерно двести тысяч тонн — но через пару лет и два, и три миллиона тонн добывать станем. Столько же, думаю, фосфоритов разных в вашем распоряжении будет, да и той же мочевины, думаю, не меньше произведем. Собственно поэтому ваши опытные станции пусть все же агрономы возглавят: они станут придумывать как удобрения с наибольшей пользой применять. А вот вы — вы как раз займетесь выдумыванием того, как эти удобрения изготовить самым дешевым — в условиях России самым дешевым — способом. Поэтому до осени получайте на разграбление химические факультеты: всех выпускников, которых в свой институт сманить сможете, забирайте. А чтобы сманивать было сподручнее, до зимы рядом с вашим институтом я поставлю дом квартир так на пятьдесят...

— Рядом с каким институтом? Вы имеете в виду университет?

— Я имею в виду Научно-исследовательский Институт химических удобрений. Если я не путаю, Дриттенпрейс сейчас строит здание института за Серпуховской заставой.

Да, у этого канцлера все получается как-то... неожиданно. И — приятно, что не говори. А с другой стороны, если говорить лишь о пользе для России... он, теперь уже профессор Прянишников, приложит все силы, чтобы пользы получилось как можно больше.

Еще до завершения войны мне пришлось работать часов по четырнадцать — шестнадцать в сутки. Бесконечные совещания с утра и до позднего вечера: даже если какая-то задача была исполнителю кристально ясна, оказывалось, что для ее решения не хватает очень много всякого разного кой-чего, взять которое было неоткуда. Но это было самым простым, потому что чаще сами задачи были настолько общи и расплывчаты, что непонятно было вообще, как за ее решение браться. Я уже буквально возненавидел ресторан гостиницы "Англия", но лишь одна встреча прошла вне его стен: к Николаю Павловичу — Игнатьеву, конечно же — я ездил в гости сам. Во-первых, он все же давно уже древний старик, ему нелегко мотаться по городу, а во-вторых, разговор был более чем специфический, и мне очень хотелось, чтобы на него не давила "официальность" разговора.

Игнатьева я уломал возглавить переговоры с японцами — пообещав ему оплатить все долги "чтобы не было способа давить на представителя России". А на самом деле — просто чтобы сделать старику приятное: заслужил. Но все же пришлось ему и "мелкую гадость" устроить — после отъезда (на царском поезде!) делегации во Владивосток издал указ, запрещающий кому-либо в стране вступать с графом в любые коммерческие сделки. Виртуоз на дипломатическом поле, он почему-то был наивен до изумления в этой самой коммерции: графа обманывали все его партнеры...

Но вот война закончилась — и шестнадцати часов стало уже не хватать. Хорошо еще, что от одного казака из учителей первой школы я узнал про "волчий сон": способ выспаться не за восемь часов, а всего минут за сорок. Правда, так продержаться можно максимум неделю — но если по воскресеньям все же отсыпаться...

Если отсыпаться, то выспавшись, можно рассказать Косте Забелину как сделать шестицилиндровый оппозитник объемом в девять литров и весом в сто восемьдесят килограмм, выдающий почти триста сил. А рекомендованный Фаворским Владимир Николаевич Ипатьев предложил для этого мотора бензин, который не вскипал при понижении давления. И даже рассказал, как его довольно массово делать — и рассказал не мне, а уже своим ученикам, которые занялись проектированием соответствующего завода...

Но с моторами, и даже с химией все было если не просто, то хотя бы предсказуемо и понятно. Да и занимались всем этим совсем другие люди, а для меня самым тяжелым делом было "по результатам совещаний" писать различные указы. То есть сами-то по себе указы писались легко, поднаторел я в правильном сложении букв в слова, а слов в осмысленные фразы. Но ведь от указов требовалось, чтобы народ их правильно понял...

Опять же деньги. Оказывается, пятьсот миллионов рублей — это очень много. Пятьсот миллионов именно наличных денег. В той же Америке Джон Дэвисон Рокфеллер давно уже не был самым богатеньким буратиной (о чем он, правда, пока не догадывался). Он даже в первую пятерку не входил, а самым толстым денежным мешком был Бэзил Истман, он же — Василий Филиппович Истомин, владелец сети из многих тысяч небольших магазинчиков сети "Севен-Иллевен". Я про такую что-то с детстве слышал, так сеть называлась потому что магазины работали с семи утра до одиннадцати вечера — и предложил такую же организовать. Для рабочего люда — очень удобно, да и цены там были некусачие, так что народ ими активно пользовался. Если же учесть, что магазинчиков было уже чуть меньше тридцати тысяч — практически в каждом городе такой имелся и часто даже не один, то содрать с рабочего доллара три цента чистого дохода получалось более чем успешно, причем доллар ежедневно там тратило больше пяти миллионов человек. Полтораста тысяч прибыли в сутки — это заметно больше пятидесяти миллионов в год, причем миллионов, получаемых на простой перепродаже чужих продуктов. Уже неплохой бизнес... но мистер Истман еще был владельцем оптовой сети, занимавшейся поставками непродуктовых товаров на Восточном побережье, с которых он так же получал жалких три процента — и это увеличивало доходы вдвое. Еще почти двадцать миллионов в год ему приносили фасовочные фабрики, на которых фасовались соль, сахар, крупа разная: народ очень быстро привык к удобству приобретения расфасованных продуктов, и "не замечал" пары центов, добавляемых к их цене при упаковке в стандартный бумажный пакетик.

Но все это давало даже меньше половины общей прибыли корпорации, а большая часть приходилась на импортные операции. У янки была жесткая таможенная защита "отечественного производителя": все, что в стране делалось или выращивалось, облагалось изрядными пошлинами. Почти все, зато то, что не росло или не делалось, пошлинами облагалось минимальными — а чаще и вовсе не облагалось. Так что импорт бананов был весьма прибыльным делом, а вот импорт, скажем, апельсинов — убыточным.

Истман умудрялся за гроши закупать французские вина, испанскую мебель, итальянскую обувь, а так же всякие прочие лес, пеньку и мед вместе с огромным числом иных материальных ценностей — и очень дешево оптом продавал все это, буквально не отходя от пирса. Пошлина-то на ввозимые Истманом товары платилась с таможенной стоимости, а Василий Филиппович всегда имел безупречные доказательства цен на ввозимое. Так что даже при большой наценке его товары были дешевле практически любых конкурентов... до идеи транснациональных корпораций и трансфертных цен американская таможня еще не доросла.

Так что капитал Василия Филипповича был уже гораздо больше миллиарда, проблема заключалась в том, что капитал — это вовсе не деньги. Это — тридцать тысяч магазинов, это несколько сотен огромных складов, несколько десятков океанских судов, тысячи миль железных дорог, а еще это — запасы товаров... и все вместе это стоит гораздо больше миллиарда, но из этого капитала можно было вытащить наличными деньгами всего лишь тысяч двести долларов в сутки. Ну, двести пятьдесят: Истомин поднапрягся и полмиллиона рублей мне ежесуточно делал. Но пятьсот миллионов такими темпами можно набрать года за три...

Ладно, кроме Истомина за океаном героически трудились еще четверо миллиардеров и с дюжину торговцев, таковыми грозивших стать в ближайшем будущем. Вот только миллиардерами они были лишь "номинальными" — успев скупить за гроши за время кризиса много всякого разного. Очень полезного, но — неликвидного, то есть того, что быстро и дорого продать ну никак не выйдет. Ибо некому — да и не нужно это все продавать: именно на этом "неликвиде" сейчас там крутилась "моя" сетевая торговля.

По прикидкам, сейчас примерно половина жителей Заокеании тем или иным образом свои три цента в сутки оставляла в широко расставленных сетях, что составляло полтора миллиона долларов прибыли. Тоже ежесуточной, так что нужную сумму можно было за полгода набрать. Но вот как ее выплатить кредиторам России? Не технически, а чтобы все эти кредиторы так и не поняли, что денежки к ним пришли совсем из другого места...

— А какая разница, поймут они или нет? — поинтересовалась Камилла: жена была полностью в курсе структуры моей "торговой империи". Хотя бы потому, что в соответствии с заготовленными на крайний случай документами была наследницей всей этой сети. Ну и о текущих проблемах тоже знала — не буду же я от жены скрывать причины, по которым на людей скоро бросаться начну. Мы, после того как я "озадачил" членов новенького Верховного Совета, быстренько уехали в практически родной городок, поскольку пока основная "отечественная кормушка" именно в нем и находилась. Но как правильно распорядиться "кормом", я пока представлял с трудом.

— Кредиторам-то разницы никакой, но в этом случае в Америке быстро сообразят, что крупнейшие торговые сети полностью контролируются Россией, с которой у них очень натянутые отношения. И я в таком случае даже не удивился бы, если они просто конфискуют все "в пользу государства"...

— Но ведь все эти сети тебе денег должны за разные товары и по лицензиям...

— Борис Титыч и так наизнанку выворачивается, чтобы эти гроши мне сюда выплатить...

— Вот уж гроши! — усмехнулась Камилла. — В подвале у тебя сколько уже золота запасено?

— Солнце мое, в масштабах Державы и сто миллионов долларов — гроши. Другое дело, что государство нищее, так что и эти деньги лишними не будут. Но мы сейчас говорим не об этом, а о сети, которая может приносить стране по паре миллиардов рублей в год. Ну ладно, хотя бы по миллиарду, но и это удвоит бюджет страны — а если их отберут...

— Саш, ты, как я давно поняла — великолепный инженер. И даже, должна признать, довольно неплохой химик. Еще — судя по этим твоим сетям торговым — купец из тебя тоже вышел не самый бестолковый, но! В банковском деле ты не разбираешься совсем, и не спорь! Татьяна Ивановна так думает, и радуется, что ты в ее дела не лезешь. Сергей Игнатьевич давеча говорил, что ты в коммерции российской нисколько не разбираешься, и это хорошо — потому что ты придумываешь новые способы с деньгами управляться и получаешь с этого огромные выгоды. Но здесь новые твои придумки ничего не дадут, так как платить-то придется через старые банки старым кредиторам. Так что тебе совет полезный дать может только человек, кто в делах банковских разбирается очень хорошо. И остается лишь решить, кто из наших банкиров никому про всю твою сеть ничего не скажет.

— И у тебя есть кого предложить?

— Есть. Но я не предложу, ты у меня и сам умный...

Самому быть умному хорошо. А еще лучше, когда и жена у самого очень даже не дура, так что пришедшая на ужин Мышка меня не удивила. Ну да, с Камиллой они решали какие-то "детские" вопросы, вдобавок Мышке нужно было отъехать в Москву на несколько дней и она договаривалась с Зоей насчет "присмотреть за ребенком" — но все это, в принципе, много времени не потребовало. Так что когда мы уселись за стол, все вопросы были уже решены. А Мышка все же была главой моего "внутреннего" банка, да и в "прошлых жизнях" с этим делом у нее все было великолепно. И еще...

В самой первой моей здешней жизни Мышка сумела мне доказать, что дело для нее значит больше, чем что-либо иное. Ведь когда вы с ней случайно "объяснились в нелюбви", единственное, о чем она попросила — не отбирать у нее работу. И во второй, да и в третьей жизни она ни разу не дала даже повода заподозрить ее в нелояльности компании — и мне, как работодателю. Так что, скорее всего, верить ей можно полностью — ну а уж если ей не верить, то людям вообще верить будет нельзя...

— Мария Иннокентьевна, — начал я, — у меня к вам будет небольшая просьба. Сам я в делах именно банковских разбираюсь не очень, а у меня возникла небольшая проблема. Видите ли, мне нужно оплатить кое-какие счета во Франции, Бельгии, Британии...

— Скажите какие, я оплачу, у нас в банке сейчас деньги есть.

— Большие счета, столько у вас нету. Но у меня есть деньги в Америке...

— Думаю, американские банки легко вашу проблему решат. Сейчас даже переводы между странами выполняются весьма быстро — я точно знаю, поскольку все ваши гонорары как раз мне и поступают через банк Моргана.

— Это так, но мне в данном случае важно, чтобы никто не догадался, что деньги на оплату счетов поступили именно из Америки.

— Пусть переведут мне, и оплата пройдет уже с нашего банка.

— Извините, я не очень понятно объяснил. Нельзя допустить, чтобы хоть кто-то узнал, что такие суммы приходят ко мне из Америки.

— Какие, позвольте полюбопытствовать?

— Четверть миллиарда долларов. И нужно придумать способ сделать так, чтобы никто не понял, что деньги из США вообще куда-то переводятся...

— Боюсь, это уже будет невозможно. Хотя бы потому, что о переводе будет знать банк...

— Банк тоже мой.

— И имею в виду, американский банк, который будет переводить деньги...

— Я тоже. Чтобы было проще, давайте я быстренько расскажу вам все — все то, о чем никто, кроме нас троих, здесь присутствующих, знать не должен.

— Хорошо... обещаю, никто знать не будет.

— В Америке есть несколько... четырнадцать крупных торговых компаний, принадлежащих мне. Эти компании имеют прибыль... ежедневную прибыль примерно в полтора миллиона долларов, и будут ее давать ровно до тех пор, пока кто-нибудь не узнает, что они на самом деле не американские, а русские. Эти компании все дела ведут через три так же принадлежащих мне банка, поэтому американцы даже и не подозревают, какие суммы в них обращаются и какие прибыли при этом возникают. Большая часть этих прибылей тратится на приобретение всяких полезных для России вещей, но сейчас — в силу того, что управление державой возложено на мои плечи, возникла необходимость оплатить проценты по кредитам, взятым Россией в Европе, и оплатить так, чтобы ни у кого и мысли не возникло, что деньги поступили из Америки.

— А европейский банк, который деньги получит из Америки? Раз наш банк напрямую получить пока не может... — нет, все же Мышка — прелесть, ведь даже не поинтересовалась почему долги Империи я собираюсь оплачивать из своих средств и думала лишь о способе проделать такой трюк.

— Ну, у меня есть приличный банк в Германии...

— А платить во Францию и Бельгию? А там есть отделения вашего германского банка?

— В основном — да. Отделения есть во Франции, бельгийцы же могут и из Франции деньги получить.

— Тогда все можно сделать довольно просто. Пусть ваш германский банк с вашими американскими договорится о кросс-кредитах в местных деньгах. Французам сейчас, так как вы Дрейфуса с нашего зернового рынка убрали, потребуется много долларов — чтобы купить зерно на Чикагской бирже хотя бы. Тогда в германском банке окажутся франки, которые французы отдадут взамен взятых в Америке долларов, и ими ваши платежи можно будет провести через любой уже французский банк. А чтобы эти деньги были нашими... то есть вашими, кросс-кредитный договор я заключу с этим же германским банком и в рамках его поручу провести платеж.

— Ладно, я понял, что французам доллары могут быть полезны... но ведь они могут и франками заплатить?

— Янки берут только в долларах или золотом, но чаще не монетами, а в слитках — и на обмене денег зерноторговцы потеряют больше. Германский банк пусть не берет комиссию за обмен, только обычный ссудный процент — так что зачем кросс-кредит, всем будет понятно.

— Это зачем он немцам. А американским банкам зачем?

— Ну... — Мышка задумалась, но очень ненадолго: — Все же знают, что Россия должна много денег отдать по займам, а зерно с продаж снято — значит, много прочих русских товаров пойдет в Европе за бесценок. На этом можно неплохо заработать... а еще больше заработать, если эти же товары в России же рублями и оплачивать, так что предложение уже нам от немцев на кросс-кредит в европейских валютах тоже будет всем понятно.

— А нам он зачем? — я поглядел на Мышку с любопытством.

— Нам? Ну вам же нужны французские деньги для оплаты кредитов... причем если вы еще успеете в Чикаго скупить кукурузные контракты, то потом их же перепродадите французам с небольшим наваром... еще проценты по ссудам... плюс, если я заключу с немцами договор на кросс-кредит в нашей расчетной внутренней валюте, у нас будет гарантия продаж за границу товаров на полмиллиарда рублей. Причем, при текущих ставках кредитов в Европе, мы процентную маржу снимем дважды и выиграем более семи процентов. А германский банк по моему поручению оплатит все долги и тоже выиграет три процента. И американские банки тоже... то есть если вы говорите, пятьсот миллионов... у германца будет достаточно договора с янки на один миллиард марок.

— Признаться, я детали не очень понял, но если вы так говорите... Мария Иннокентьевна, не сочтите за труд подготовить все документы, все договоры между всеми этими банками. Хотя я не совсем понял — у нас в расчетном банке что, на самом деле есть полмиллиарда рублей?

— Конечно нет, но ведь это расчетные рубли! Их же, если не считать той мелочи, что ходит в наличном обороте у рабочих, вообще физически нет, это всего лишь единица учета. Условная, и я могу таких условных денег ввести в расчет сколько угодно. Главное, чтобы те, кто берет такие кредиты, не потребовал за эти деньги поставку еще не произведенных товаров, потому что деньги будут по дебетовым статьям проходить. Но вы же, раз исходные американские доллары ваши и есть, не потребуете сами от себя невыполнимого?

— Понятно. Спасибо, Мария Иннокентьевна, вы очень всем нам помогли. И я, лишний раз убедившись в вашем профессионализме, хочу предложить вам новую работу.

— Я не...

— Прощу вас, дослушайте. Насколько я понимаю, сейчас основная часть вашей работы состоит в том, что вы — пользуясь этими условными единицами счета, определяете внутренние цены на производимые нашей компанией товары...

— Ну, можно и так сказать.

— Сейчас у меня компания несколько выросла... внезапно выросла до размера всей России. Я прошу вас заняться тем же самым, но уже в рамках всей страны. Мне не нужно, чтобы вы завтра уже определили цены на все, что делается в Империи, но мне нужно, чтобы кто-то, это делать умеющий, определял цены на то, что будет делаться на всех новых заводах, которые сейчас будут строиться. И я, честно признаюсь, иной кандидатуры для такой работы и не представляю.

Мышка аж покраснела от удовольствия:

— Я, конечно, буду стараться...

— Вот и отлично. Камилла, рад представить тебе нового члена нашей замечательной команды: Мария Иннокентьевна Луховицкая, председатель Госкомитета по ценообразованию.

Мышка — скорее машинально, чем осознанно — кивнула, но тут же напряглась — видимо представив себе объемы работ, и взглядом "испуганной мышки" окинула нас с Камиллой:

— Какого комитета?

— Государственного. По ценообразованию. Не волнуйтесь, Мария Иннокентьевна, я знаю, что вы справитесь. Не в одиночку, конечно, я в самое ближайшее время — сразу, как вы с переводами платежей по кредитам закончите — расскажу вам, чем вы будете заниматься и какой я вижу структуру этого комитета, затем мы все обсудим...

— А с Леночкой пока Зоя посидит — улыбнулась Камилла. — Саша, у тебя, помнится, еще какие-то срочные дела были? Так иди, займись ими, а мы еще чайку попьем...

Вечером, когда мы уже ложились, Камилла как бы вскользь заметила:

— Кстати, Маша верно сказала: если эти сделки не прикрыть поставками, то через полгода-год вся эта махинация всплывет. С точки зрения закона никаких нарушений в них, конечно, нет — но другое хуже: на той стороне Атлантики очень многие сообразят, какие деньги дают твои сети, и конкуренты как грибы расти начнут. А одними бритвами и бусами такие суммы не покрываются...

— Камилла, а ты кофе любишь? — мне вдруг в голову пришла совершенно неожиданная идея.

— Лучше чай, и лучше все же не на ночь глядя.

— А я не об этом. Средний американец выпивает в месяц фунт кофе. В смысле, в пересчете на зерна. Если ему предложить кофе, который не нужно молоть, заваривать, а просто кинуть ложку порошка в воду и тут же пить, то ему этот кофе можно будет впарить вдвое дороже. Но тут одна проблема: если испарять готовый кофе, то всякие ароматические вещества тоже испарятся...

— Легколетучие фракции? Ну поймай их в морозильном фильтре и пихни обратно в твой порошок.

— Испаряются-то они вместе с водой...

— Тьфу на тебя! Завтра я проведу эксперимент, сделаю анализы все и составлю тебе температурную схему ректификатора, который отделит воду от ароматических веществ. Спать будем?

— Будем. Я вот думаю, а синтезировать эти вещества не проще получится?

— У кого-то осталось слишком много сил... но это поправимо. А все прочее — завтра!