Линия силы

Пролог

Из угла комнаты происходящее казалось ненастоящим — вся эта суета незнакомых людей, что торопливо собирали вещи, разбирали мебель и снимали занавески с гардин, пока на низком столике, украшенном цветами, продолжали догорать свечки перед портретами мужчины и женщины.

Нежданных гостей было четверо: мужчины, женщины, поровну. Одутловатые господа за сорок, неповоротливые, в черных пальто и серых в светлую полоску камзолах. Ровесницы в ярких и облегающих платьях красного и зеленого цветов, некогда наверняка бывших им впору, а ныне кое-как удерживающих раздавшиеся телеса. Запахи свинцовых белил от женщин и южного табака от мужчин; громкие голоса, будто привыкшие к огромным залам — и одновременно потрепанные красные паспорта, переданные участковому на пороге.

Гости назвались родственниками усопших — у них были какие-то бумаги в хрустящих от времени пластиковых файлах. Участковый вернул гостям документы и позволил незнакомцам войти. Значит, родственники и есть. Одно счастье, что пришли уже после похорон.

На фотографии с черными лентами по углам никто из них так и не взглянул.

— Где всё? — Загородила вид широкая недовольная харя одного из гостей.

Тот, что был седой — передо мной они так и не представились. Второй — с залысиной на голове, заворачивал книги с полок в простыню.

— Что — всё? — Свой голос я слышал будто со стороны.

Тоска утраты и усталость последних дней навалилась на плечи апатией, и не то, что двигаться — говорить не хотелось.

В Тессе не хоронят людей — только сжигают. Горны гильдии похоронщиков горят круглосуточно — город разросся, много людей рождается, много умирает. В огонь уходят богачи и нищие, преступники и праведники — никому в этой скорбной очереди не будет особого отношения. Есть только сутки с момента гибели, пока ветра нижнего мира не наполнят мертвую плоть нежизнью — не до церемоний, восставшие покойники не нужны никому. Имена ушедших выбивают на тонких бронзовых табличках и вручают в руки — хороший тон бросить табличку в воды Тес, чтобы проточная вода закрыла дорогу памяти мертвецов о живых, и те не явились на порог неприкаянными духами. Нет траурных церемоний и поминания — категорически запрещены, как и жрецы, что будут на них настаивать. Даже портреты — и те не приветствуются, чтобы не привлекать ушедших. Поэтому я один — разве что участковый заглянул поинтересоваться, как дела. На поминки он не ругался — знает, что квартира достаточно защищена от потустороннего, чтобы наплевать на правила этого мира. А потом — участковый не успел уйти — и эти заявились... Жаль, что защита не работает на злых духов в облике живых людей.

— Хрусталь, техника, сервиз! — Недовольно дышали мне в лицо. — Должны быть, я точно знаю!

— Нету. — Честно ответил я. — Потратили.

Позади мужчины ахнула и схватилась за сердце женщина в аляповато-красном платье, удачно приземлившись на мягкий диван.

Диван еще стоял целым — на него по-хозяйски отбросили снятые пальто и легкие курточки дам, скинули пустые сумки, уже здесь набиваемые добром и оттаскиваемые к двери... Но свободных сумок было явно больше, чем вещей в квартире.

— Зови участкового. Он все украл! — Резко повернулся назад пыхтящий мужик.

Участковый, впрочем, все еще был внутри и только встрепенулся от громкого голоса, отлипнув спиной от стены возле выхода.

— Зиночка, милиция во всем разберется. — Успокаивал за его спиной другой мужик толстую женщину в ярко-зеленом, присевшую от шока на кресло. — Кто-нибудь, дайте воды! — Повелительным голосом распорядился он, но не дождавшись ответа, сам заторопился на кухню.

Слуг, к которым они привыкли, у нас нет.

— Что случилось, граждане? — Поинтересовался участковый.

— Ни хрусталя! Ни ковров! Ни коллекции антиквариата! — Возмущенно тыкали в мою сторону пальцем на каждом предложении. — Он все вынес! Спрятал или продал! По какому праву он здесь вообще находится?!

— Он здесь живет. — Кашлянул участковый. — Прописан.

— Это не дает ему право продавать и прятать наше наследство!

— Насколько мне известно, Роман Аркадьевич и Виктория Алексеевна сами передали большую часть своего имущества еще при жизни.

— Кому?! — С ненавистью зыркнули на меня. — Ему?! Да он им никто!

— Городскому магу. В уплату услуг.

— Немедленно пригласите его! Мы решительно требуем пересмотра соглашения!

— Вы уверены? — С сомнением посмотрел на них участковый.

Словно намекая, что маги никуда забесплатно не ходят.

— Не нужно приглашать, — опередил их ответ густой, бархатный голос с ощутимым акцентом.

За всей этой склокой, неслышно открыв дверь, в пороге встал невысокий — местные все невысокие — господин с серебряным кругом на вороте серого пальто и белыми волосами, собранными в хвост на затылке. Острый, цепкий взгляд на бледном лице охватил помещение, отметил в нем меня, перешел на гостей и осмотрел их с головы до ног. Тут же все истерики и всхлипы притихли, сменившись настороженной тишиной.

При всем снобизме сограждан и чувстве превосходства над 'дикарями', магов они побаивались суеверным ужасом. А этот еще был серебряного круга — не медь и не дерево какое-нибудь, а значит знал и мог применить не менее трех десятков заклинаний.

— Мне заплатили за его обучение, — кивнул маг в мою сторону.

И ненависть гостей, обращенная на меня до того просто видимая, теперь ощущалась чуть ли не физически. Так и проклятье можно поймать — если бы не защита на квартире. А так — пусть себе смотрят.

— Но теперь занятия юноше не требуются, — сглотнув, упрямо склонил мужик голову. — На правах наследников, мы разрываем договор и требуем вернуть предоплату.

Маг покивал головой, прошел внутрь комнаты, присмотрелся к сверткам с уже уложенными и запакованными вещами и прихватил из одного из них фарфоровую статуэтку в виде слона, бережно переложенную тканью.

— За последнее занятие мне не заплатили, — прокомментировал он. — Теперь мы в расчете.

С чем и вышел из квартиры, оставив за собой звенящую тишину. А взгляды нежданных гостей вновь сошлись на мне.

— Пошел вон, — наградили меня злым шипением.

Я посмотрел на участкового.

— Это теперь их квартира, — отвел он взгляд. — Можешь взять личные вещи.

Равнодушно качнув плечами, я повел взглядом вокруг. Отодвинувшись из угла, цапнул кофту с дивана, на секунду опередив быстрое и жадное движение сидевшей там тетки. Подошел к розетке и забрал оттуда зарядник.

— Стоп! Куда! Отдай зарядник и телефон! — Качнулись вперед два мужика. — Это мой. — Спокойно ответил я им, скручивая провод.

— Это его личная вещь, — защитил участковый, встав у них на пути. — Я свидетель.

— Мог бы и отдать. Сволочь неблагодарная.

— Я пойду. — Кивнул я участковому.

Входная дверь в уже чужую квартиру закрылась, отсекая звуки нарождающейся свары и ощущение тошноты.

Глава 1.

Утро в Тессе красивое — ярко-лиловое, нежное. На северной стороне рассвет поднимается над горным кряжем, запирающим холодные ветра — снежные вершины сияют ограненными алмазами. На восходе, если посмотреть из окна наискосок, розовеет от солнечных лучей Холодное море. Хотя, какое оно холодное — даже зимой никогда не покрывается льдом. Словно игрушечные из-за расстояния, стоят на рейде парусники и стелют дымы по воде новомодные пароходы, связывающие торговый город Тесс с землями вверх по реке и на юге Йонна — огромного континента, проходящего от льдов до субтропиков. Говорят, когда была торговля с северными землями, кораблей было в десяток раз больше, но через снежные перевалы больше нет ходу, а к скалистым берегам не подобраться с воды. После большой войны в снегах остались тысячи солдат, восставших и начавших единую войну против всего живого — вот и нет товаров, чтобы загрузить трюмы. А еще, говорят, там, за снегами и вьюгами, места куда теплее наших — обжигающе жаркие. Как утверждали наши учителя — так не бывает и быть не может, на севере должно быть холодно. Но в Тессе полным-полно вещей, которые вызывают искреннее удивление. Кроме людей — эти, как и везде, самые разные. К счастью, есть и хорошие.

— Ты уже вернулся? — Сонно приоткрыла Кира глаза, замерла и осторожно принюхалась к витающим в комнате ароматам. — Пирожки! — Вскочила она немедленно, запуталась ногами в одеяле, чуть не упала, но с упорством зомби зашагала к столу с разложенной на тарелке выпечкой.

Благо, комнатка наша не столь и велика — от кровати до стола три шага, а самое ценного в ней кровать, да вид из окна. И еще — рассветное солнце, из-за которого даже блеклые бумажные обои кажутся волшебными. Что уж говорить о силуэте молодой девушки в одной ночнушке, да тонком одеяле, запутавшемся на бедрах.

— Я уволился. — Продавил я через всплеск восхищения не самую приятную правду.

Кира замерла, не дотянув рукой до цели каких-то сантиметров.

— И это твой расчет? — Уже иначе посмотрела она на пять пирожков.

— М-м, нет.

Чтобы успокоить, высыпал на подоконник три десятка медных монет — нам еще за жилье платить.

— Премия? — Вновь потянулась она рукой к ближайшей сдобе.

— Причина увольнения. — Вздохнул я.

— Рассказывай, — оставив в покое пирожки, Кира уселась на стул и поправила одеяло на коленках, а на край наступила босыми ногами.

Снизу вверх на меня посмотрели серьезные фиолетовые глаза — необычные, но вполне гармонирующие с темными распущенными волосами, волнами упавшими на открытые плечи. Кажется, в волосах тоже угадывался оттенок фиолетового — я снова невольно залюбовался. Но потом, отметив требовательный взгляд, понял, что от разговора не отвертеться.

— Что тут рассказывать... — Неохотно начал было я, уже жалея, что не свернул беседу в самом начале.

Уволился и все — так бы и сказал.

— Все рассказывай!

— Главная повариха, пирожки подарила. А как взял, приставать начала... — Буркнул я и отвернулся к окну.

— Что работаешь плохо? — Предположила Кира за моей спиной.

— Нет... Не в том смысле приставать... — невольно поалел я щеками и постарался добавить равнодушия в голос. — Руки стала распускать...

— Бить тебя начала?!

— Да нет же!

Я покосился на нее, чего это она такая непонятливая. А она, оказывается, не столько слушает, сколько увлеченно ест!..

— Тю, убытков-то с тебя. — Весело фыркнула девчонка, помахав надкушенным пирожком.

Ах так!

— Все, я больше не собираюсь это обсуждать.

— Но пирожки взял. — Отметила Кира, явно веселясь.

— Что их теперь, выкидывать? — Пробурчал я, вновь отворачиваясь к окну.

И недовольно отметил довольное чавканье.

— Вку-усные...

— Как ты можешь их есть?!

— Что их теперь, выкидывать?

Я в возмущении подошел к столу, не обнаружил уже два пирожка из пяти и немедленно спас оставшиеся, чем вызвал возмущенный писк подруги.

— Ты свой-то прожуй, — проигнорировал я ее, откусывая от третьего, а оставшиеся два отодвигая вместе с тарелкой на дальний от нее конец стола.

Надо отметить, пирожок оказался на редкость вкусный — отлично пропеченный, с картошкой и мясом.

— Может, стоило остаться в пекарне? — Грустно смотрела Кира на тарелку.

И даже мне на мгновение так показалось. Но я задавил это низменное чувство, горделиво воздев подбородок.

Жевать с воздетым подбородком оказалось неудобно, пришлось унять гордыню.

— И что теперь? — Примирительно спросила Кира, стоило завершить завтрак.

— На Щекинкой мануфактуре набор. В печатники. — Кивнул я в сторону сложенной пополам газеты на подоконнике.

Объявление свежее, как и издание, еще пахнущее типографской краской. Между прочим, две медные монеты — против одной медной, если брать вечером... Зато все шансы занять очередь в числе первых.

— Ц-ц-ц... — С сомнением покачала Кира головой.

— Я грамотный. Здоровый.

— Симпатичный. — Наклонившись вперед, пожамкала она за зад.

— Руки!

Кира тут же пай-девочкой сложила ладони на коленках.

— На край, пойду грузчиком. До лета продержимся.

И чтобы как-то сбросить атмосферу уныния, подкинулся к тайнику в антресолях над входной дверью, зашебуршил там рукой, пока не наткнулся на коробочку. Достал ее на свет и открыл, освобождая сотовый телефон. Там же его сразу и включил, а как донес до стола — негромко включил музыку из родного мира — ту, что Кире нравится. Сразу стало как-то теплее и веселее. Только девушка хоть и улыбнулась, но грустно:

— Продал бы ты его.

— Нет. — Излишне быстро ответил я.

Получилось даже как-то резковато, грубо — оттого добавил извиняющимся тоном:

— Там фото матери, папы и брата.

— Дай художникам денег, перерисуют на холст. — Смотрела она чуть отстраненно на красочный экран.

Уже не так восторженно, как в первые... десятки или сотни раз. Во времена, когда нам не приходилось выкраивать деньги, чтобы платить за квартиру и еду.

— Еще там музыка.

— А жил бы как царь...

— Год или два? — Вздохнув, повернулся я к ней всем телом и взял за ладони.

— Пять лет!

— Ну а дальше? — Смотрел я в ее глаза.

— Пять лет — это много. Что-нибудь придумаешь, — легкомысленно отмахнулась она.

Видел я таких. Распродали местным микроволновки, холодильники, телевизоры, ковры и даже цветное постельное белье. Купили себе дворцы, наняли слуг и охрану. А потом оказалось, что деньги — даже очень большие — имеют свойство заканчиваться, а взять новые неоткуда.

Дворцы приходится продавать — и уже за реальную стоимость, а не те суммы, которые были выкинуты в угаре неожиданного богатства. Люди ужимаются, начинают экономить и с недоумением начинают замечать, как пропадают друзья из местной элиты, которые еще буквально вчера захаживали на вечерний чай. А там и проблемы, которые раньше решались по-дружески, стучат в двери тяжелыми сапогами...

Местные не уважают бедных. Культ денег у них: раз есть золото — значит, сверху благоволят. А ежели разорился, не сумев сберечь накопленное — то кто-то наверху изрядно зол, и можно заодно попасть под удар.

Словом, когда пошла волна разорений, все восторги у местных мигом прошли. Разонравились им чужаки — диковинные, забавные, явившиеся в их мир с непривычно огромными каменными домами и невероятными ценностями. Мода, можно сказать, прошла — а ведь знать язык чужаков означало хороший тон для каждой приличной семьи. Ведь раз мы такие богачи — то умеем договариваться с богами...

На свое счастье, я был достаточно молод, чтобы сдружиться с ровесниками из местных и выучить их язык. На свою беду, когда треть города провалилась неведомо куда, я гулял по чужому району. Из всех вещей — телефон, наушники, кроссовки, джинсы, футболка. За громкой музыкой в ушах даже как-то пропустил момент, как все вокруг изменилось. Только холодно вдруг стало — на севере Йонна даже летом не очень-то жарко. Пока отогревался в магазине — пришли вести о переменах. А там, понятно, не я один оказался оторванным от дома — даже плакать было как-то неловко на фоне ревущих девчонок, которые в том магазине работали.

Дальше — другая школа и жизнь в семье дедушки Романа и бабушки Виктории. Не родных, понятно, но очень хороших, добрых и отзывчивых людей. Дети их давно разъехались по другим городам, завели там семьи, так что их 'трешка' пустовала на две комнаты.