Идентификация василиска

0.

В его положении был только один плюс — выдохнуться он не мог. Тело исправно переставляло ноги, дыхание было ровным, нигде не кололо и не болело. Остальное было минусами. Кто, где и почему — эти вопросы злыми колючками раздирали сознание, оставляя после себя туман, наполненный клочками мыслей и воспоминаний. Последняя сохранившаяся картинка: грузовик занесло, перекинуло через ограждение, закрутило по склону горы, а затем кабину смяло, превратив в месиво из железа, пластика и человеческой плоти.

Он не был уверен: сон это, явь, ад или рай? Перед ним была пыльная дорога среди рисовых полей и какая-то цель, маячащая на границе сознания. Наверное, все это было просто предсмертным бредом. Детонаторы утром найдет полиция, если захочет поковыряться в обломках, а 'Берилл' покинет порт без него. Операция сорвана, и некого винить, кроме себя.

Зрение затуманилось, и он постарался напоследок рассмотреть горы вдали, стараясь вобрать в себя каждое облачко, каждый лес и поле, пытаясь еще на секунду остаться здесь, где бы он сейчас ни был.

1.

Генноске Кога потряс головой, постаравшись, чтобы этого не заметил его маленький отряд. Последнее, что ему сейчас нужно — демонстрировать свою слабость. Возможно, солнце, а возможно, однообразная дорога заставили его разум на секунду отключиться. Кажется, он просто заснул на ходу, что и не удивительно: с момента, когда он понял, что госпожа Обору предала, заманив в ловушку, в сердце и мыслях поселилась тяжелая гулкая пустота. Во сне он ехал в высокой повозке по извилистой дороге, освещаемой только светом фонарей. Потоки воды стекали по какому-то прозрачному материалу, защищающему его лицо от проливного дождя. Вдруг повозку понесло боком, закрутило, и Генноске проснулся от грохота, с которым она покатилась по склону горы. Момент 'нe там и не здесь' закончился, не начавшись: звук был порожден веером Кагеру, который раскрылся с металлическим лязгом. Девушка обмахивалась, спасаясь от полуденной жары, оружием, которым можно было без труда при известной сноровке снести голову быку. Сон оставил тягучее ощущение беды и невыполненного долга — то, что Генноске вез в повозке, было очень важным, а теперь груз в лучшем случае будет потерян, а в худшем — достанется врагам. Генноске не мог отделаться от ощущения, что эта судьба ждет и его маленький отряд. Всего четверо — четверо из Десяти Кога. Разведчики, диверсанты, лучшие из лучших. Шестеро уже погибли после того, как господин Иэясу отменил перемирие между кланами Ига и Кога. Пали жертвой вероломства Ига, перехвативших гонца Кога с известием о начале войны и нанесших безнаказанные удары. Как мало нужно, чтобы вековая вражда, дремавшая последние годы, вновь вспыхнула ярким пламенем. Шестеро погибли, сражаясь, но цена, взятая ими, не могла сравниться с ущербом, нанесенным клану. Генноске вздохнул — в этой бойне не было никакой выгоды, просто бессмысленное уничтожение лучших.

К вечеру они добрались до очередного рыбацкого городка, одного из множества раскинувшихся на побережье. Прямая улица с домами богачей, лавками и гостиницами соседствовала с лабиринтом хибар, в которых Генноске постыдился бы поселить последнего подзаборного пса. Тут легко спрятаться бойцам Ига, подумал он, легко наблюдать и устроить засаду. Его люди не нуждались в напоминании, и, оставив Генноске в компании Кагеру, Хёма Мурого и Саэмон Кисараги взлетели на крыши, осматривая путь на предмет возможной засады.

Воздух пропах водорослями и рыбой, звон цикад пропал, словно его и вовсе не было, ветер остановился, как это бывает перед грозой, хотя небо оставалось ясным. Тракт с припозднившимися путниками, городок, небо — все дышало вечерним спокойствием и умиротворением, так далеким от постоянного напряжения последних дней.

Генноске посмотрел на Кагеру и улыбнулся:

— Подожди немного, они проверят дорогу, и мы наконец сможем отдохнуть.

— Да, господин Генноске, — ответила девушка, потупив взор. Он не нашелся, как продолжить разговор, и отвернулся, сделав вид, что хотел этим и ограничиться. Атмосфера тяжелого ожидания накрыла Генноске плотным покрывалом, Кагеру рассматривала камешки на обочине, истоптанной тысячами ног и разбитой немногочисленными тачками; он пребывал в сосредоточенной готовности в любой момент вступить в схватку, если разведчики обнаружат врага. Наконец, Хёма подал знак, что путь свободен, и неспешно, с семенящей в полушаге от него Кагеру, Генноске зашагал к гостинице.

Хозяин был сама приветливость: две комнаты, отведенные гостям, находились в достаточном отдалении от трапезной, чтобы шум не докучал им, еда, поданная на ужин, была свежей и вкусной, пусть и не отличающейся изысками: рыба и рис. Конечно, это были не столичные разносолы, но они прекрасно утолили голод, а зеленый чай, поданный тихой служанкой, был выше всяких похвал. Похоже, что персонал гостиницы догадался, что за гости пожаловали к ним этим вечером, Генноске отчетливо чуствовал их страх и дискомфорт в присутствии людей Кога.

Покончив с трапезой, он расстелил перед собой свиток. Вычеркнутые имена глядели на него немым укором — Генноске подвел их, позволив лжи Обору затмить его глаза. Хорошо, что Саэмон стоял на страже. Сейчас Генноске не смог бы вынести его взгляда: пока глава клана наслаждался обществом госпожи Обору, в соседнем амбаре ее люди надругались над сестрой Саэмона и убили ее.

— Не вините себя, господин, — голос Хёмы был ровен, как шорох поземки по зимнему насту, — они были шиноби и не одобрили бы бесплодных сожалений.

— Да, дядя, — Генноске обозначил кивок головой в сторону Хёма, благодаря его за слова поддержки. Это было совершенно не обязательно, они были более чем близки — дядя и племянник, учитель и ученик, к тому же, Генноске был совершенно уверен, что Хёма не мог увидеть его движения сквозь сомкнутые веки, но он искал любой возможности, любого оправдания отвести свои глаза от проклятого свитка.

Генноске прекрасно понимал, чего хочет дядя, чего жаждет Кагеру, о чем, сжав зубы, мечтает Саэмон, но не мог отдать приказ. Еще не поздно было вернуться, затаиться и внезапно ударить, подобно змеям в густой траве. Но тогда не будет пути назад, и, когда они встретятся с госпожой Обору, будут говорить только клинки. Безумная, нелепая надежда, что господин Иэясу отменит свое повеление, когда они склонят перед ним колени, что вернется мир и они с госпожой Обору смогут быть счастливы. Разумом Генноске понимал, что она действовала как подобает главе клана, пусть грудь и сжимало холодом от предательства, и где-то на задворках сознания гнездилась мысль, что может быть, когда они встретятся, это все будет казаться просто одной большой ошибкой.

Кагеру пододвинулась к нему, теплые руки двоюродной сестры легли на его плечи. Генноске вдохнул запах, тяжелый сладковатый аромат, туманящий рассудок любого мужчины. Прядь ее волос задела щеку, послав волну мурашек вдоль позвоночника. Он передернул плечами, отстраняясь в секундном замешательстве. Генноске не хотел обидеть Кагеру, но последнее, что ему сейчас было нужно — физический контакт с куноичи. То, что он сделал дальше, всплыло откуда-то из глубины, разум отключился, став на мгновение пассивным наблюдателем, а губы сами собой произнесли:

— Какой сейчас год? — глаза Кагеру округлились, она не ожидала такого странного вопроса, а Генноске продолжил: — от Рождества Христова.

Вот теперь он завладел ее вниманием.

— Это какая-то проверка, господин? Тысяча шестьсот, — девушка на мгновение замялась, — четырнадцатый? — неуверенно закончила она.

— Четырнадцатый, — подтвердил Хёма.

В душе поднялась непонятная радость. Какая разница, четырнадцатый, пятнадцатый, и к чему он вообще это спросил, ну, кроме того, чтобы сбить с толка и остудить пыл куноичи. Впрочем, это подействовало, и Генноске хотел вернуться к своему мрачному созерцанию, но не смог. Теплая волна омывала живот, иррациональное шестое чуство говорило, что это почему-то важно, и теперь у него есть шанс, и не имеет значения, что уже случилось, — он сможет победить. Будущее не сулило ничего, кроме сражений, потерь и непосильных усилий, но Генноске улыбался. Маленькие кусочки мозаики, случайно оброненные слова, подсмотренные взгляды, отрывки из хроник и рассказов стариков собрались вместе, и он ясно понял, что и почему случилось и как ему следует поступить. На лице все еще была улыбка, когда в бумажной перегородке появилось отверстие, а следом, целя прямо в глаза Генноске, влетела оскалившая клыки змея.

Тело сработало само, единым плавным движением уклоняясь от молниеносного броска, клинок блестящей лентой вышел из ножен и встал на пути летящего гада. Змея, столкнувшись с отточенной до бритвенной остроты сталью, разлетелась на два неравных куска и, пятная татами кровью, приземлилась с влажным шлепком. Генноске обернулся на звук бьющегося стекла и женский вскрик — лицо Кагеру было измазано в какой-то мерзкой даже на вид жиже, в щеке застрял кусочек стекла — в пасти змеи был сосуд с ядом, разбившийся при ударе. Он схватил чайник и попытался смыть отраву.

— Поздно, мне закрыли глаза, — голос куноичи был спокоен, — это 'семь ночей' — ближайшие дни я буду слепа, но потом это пройдет, — Генноске и сам видел, как веки Кагеру распухали, лишая возможности открыть глаза.

Ками-сама, Саэмон! Он не подал сигнала и может быть уже мертв!

— Хёма, проверь Саэмона. Я останусь тут, пусть думают, что их атака удалась.

— Хорошо, господин.

— Кагеру, закрой волосами лицо, достань клинок и сядь ближе к выходу.

— Хорошо, — по щеке куноичи стекала струйка крови из пореза, но она даже не пыталась стереть ее, сосредоточившись на более важных задачах.

Упавший на землю дождь нарушил тишину. Генноске видел, как напряглась Кагеру, пытаясь понять, не приближается ли враг. На секунду он пожалел, что сосуд с ядом попал в нее, а не в него: уроки дяди подготовили его к бою вслепую, и Генноске был уверен, что способен на равных сразиться с любым из воинов Ига, пользуясь только слухом и опытом бесчисленных учебных схваток.

Кагеру была просто не готова к такому. Генноске слышал шорох ее кимоно, прерывистое дыхание, поскрипывание досок под коленями — слишком много звуков она создает, слишком напряжена, чтобы почуствовать и отразить атаку так, как если бы ее зрение было на месте.

Минута сменялась минутой, но ничего не происходило. Дождь не останавливался, выбивая из неглубоких луж звонкие капли, которые для неискушенного уха сливались в сплошной однотонный шорох, перемежаемый завываниями ветра.

Первое, что предупредило Генноске о нежданом госте, была ненависть, жажда убийства, которая сжигала ступившего на порог человека. Потом он услышал шаги и ощутил, как непроизвольно дрогнуло тело Кагеру.

— Это ты, человек Ига? — спросил Генноске.

— Я тот, кто убьет вас сегодня, ох-хо-хо, — вошедший подпирал плечами притолоку, длинные черные волосы львиной гривой спадали на спину и грудь бойца Ига. — Чью же голову разможить первой? Слепого Генноске или зрячей шлюхи?

И это шиноби, подумал Генноске c презрением. Он был готов подыграть и потянуть время, но человек из Ига решил иначе. Широко размахнувшись ножнами клинка, он направил удар в висок Генноске. Предвкушение на его лице сменилось разочарованием, а затем страхом, когда сидящий напротив него глава клана Кога открыл глаза. Волосы человека Ига зажили своей собственной жизнью, обвивая его конечности и сгибая их под самыми невероятными углами. Прядь волос забралась в рот, превратившись в кляп, и крики, перебиваемые хрустом ломающихся костей, превратились в сдавленные стоны. Генноске хмыкнул. Хотя противник и знал о свойстве его глаз обращать сильнейшее оружие соперника против него самого, но понадеялся, что яд ослепил его, и повел себя неразумно.

— Я сохраню тебе жизнь, чтобы Саэмон мог поговорить с тобой, — сказал Генноске. — У вас есть что обсудить.

2.

Они вернулись, когда Генноске уже почти потерял надежду, — мокрые от пота и дождя, с прическами, сбившимися в неопрятные колтуны — кто бы ни убегал от Саэмона и дяди, он был очень быстр. Саэмон, входя, оступился, запнувшись о лежащего на пороге пленного. Генноске улыбнулся:

— Не хочешь ли побеседовать с нашим гостем, господин Саэмон?

Недоумение быстро сменилось пониманием и мрачной решимостью. Но сначала Саэмон доложил:

— На нас напала Хоторуби из Ига. Она отвлекла меня своей техникой и атаковала вас, господин. Господин Хёма заставил меня очнуться и начать преследование. Нам удалось ранить Хоторуби, но она опять применила своих бабочек и, пока мы были дезориентированы, скрылась. Я подвел вас, господин.

— Где вы потеряли Хоторуби? — ровно спросил Генноске, не высказывая никаких эмоций, хотя внутренне был рад такому исходу.

— На восточном выходе из города.

— Значит, скорее всего, она пошла на запад, — Генноске кивнул.

— Прикажете догнать ее, господин? — Саэмон был готов отложить месть, чтобы исправить свою ошибку, впрочем, иного от него и не ожидалось. Господин Саэмон был перфекционистом. Он в совершенстве освоил искусство лицедейства, так, что даже родная мать или жена не отличила бы его от того несчастного, кого он изображал. Одежда его, несмотря на дорожную пыль и грязь, всегда была опрятной, прическа собрана волосок к волоску, и ничто так не огорчало его, как незаконченное дело. А женщина Ига была таковым.

— Она ранена, и я с легкостью догоню ее, — закончил Саэмон.

— Нет, — если воин и был огорчен ответом Генноске, то на его лице ничего не отразилось, — мы дадим ей уйти и предупредить прочих Ига. Прошу вас, закончите с пленником, и мы обсудим наши дальнейшие шаги.

Саэмон замер в нерешительности. Генноске видел, как жажда мести борется в нем с разумом. Он не стал бы осуждать друга, если бы тот подверг убийцу Окои страшным пыткам, но план, который созрел в его голове за минуту до нападения, требовал холодного разума от каждого в отряде. Это было испытание, и Генноске заметил понимающее выражение на лице Хёма. В его памяти еще было свежо расставание с Гиоби — одержимый местью, тот покинул отряд, чтобы в одиночку атаковать всех Ига. У Генноске не было сомнений в исходе дела, но тогда он был слишком занят собой, готовясь к неизбежной смерти, поскольку даже несмотря на предательство, он никогда бы не смог поднять меч на госпожу Обору.

Наконец, Саэмон принял решение. Не было слов — только змеиное движение стилета, вошедшего в висок и пробившего мозг. Тело дернулось и затихло. Саэмон ухватил мертвеца за длинные волосы и вытащил его за порог.

— Что же, — сказал Генноске, — теперь вы готовы слушать меня.

Его голос смешался с шумом дождя, которому было все равно, из чего выбивать звонкие капли — из луж воды или из крови человека Ига, вытекшей из пробитой головы.

3.

Пять дней. Пять дней назад мирный договор был расторгнут. Вести об этом сразу достигли Ига, а люди Кога узнали только три дня спустя, заплатив жизнями за это знание. Генноске понимал горе Саэмона, который опоздал буквально на мгновения и пришел только чтобы увидеть растерзанное тело Окои и волосатого убийцу, возвышающегося над ней. Тогда они ушли из Цубагакуре — госпожа Обору запретила нападать на них. Теперь Генноске отпустил Хоторуби. Они так и остались в гостинице — раненая Хоторуби не сможет достичь своих до утра, и Генноске предпочел дать отряду отдых.