Идентификация василиска

0.

В его положении был только один плюс — выдохнуться он не мог. Тело исправно переставляло ноги, дыхание было ровным, нигде не кололо и не болело. Остальное было минусами. Кто, где и почему — эти вопросы злыми колючками раздирали сознание, оставляя после себя туман, наполненный клочками мыслей и воспоминаний. Последняя сохранившаяся картинка: грузовик занесло, перекинуло через ограждение, закрутило по склону горы, а затем кабину смяло, превратив в месиво из железа, пластика и человеческой плоти.

Он не был уверен: сон это, явь, ад или рай? Перед ним была пыльная дорога среди рисовых полей и какая-то цель, маячащая на границе сознания. Наверное, все это было просто предсмертным бредом. Детонаторы утром найдет полиция, если захочет поковыряться в обломках, а 'Берилл' покинет порт без него. Операция сорвана, и некого винить, кроме себя.

Зрение затуманилось, и он постарался напоследок рассмотреть горы вдали, стараясь вобрать в себя каждое облачко, каждый лес и поле, пытаясь еще на секунду остаться здесь, где бы он сейчас ни был.

1.

Генноске Кога потряс головой, постаравшись, чтобы этого не заметил его маленький отряд. Последнее, что ему сейчас нужно — демонстрировать свою слабость. Возможно, солнце, а возможно, однообразная дорога заставили его разум на секунду отключиться. Кажется, он просто заснул на ходу, что и не удивительно: с момента, когда он понял, что госпожа Обору предала, заманив в ловушку, в сердце и мыслях поселилась тяжелая гулкая пустота. Во сне он ехал в высокой повозке по извилистой дороге, освещаемой только светом фонарей. Потоки воды стекали по какому-то прозрачному материалу, защищающему его лицо от проливного дождя. Вдруг повозку понесло боком, закрутило, и Генноске проснулся от грохота, с которым она покатилась по склону горы. Момент 'нe там и не здесь' закончился, не начавшись: звук был порожден веером Кагеру, который раскрылся с металлическим лязгом. Девушка обмахивалась, спасаясь от полуденной жары, оружием, которым можно было без труда при известной сноровке снести голову быку. Сон оставил тягучее ощущение беды и невыполненного долга — то, что Генноске вез в повозке, было очень важным, а теперь груз в лучшем случае будет потерян, а в худшем — достанется врагам. Генноске не мог отделаться от ощущения, что эта судьба ждет и его маленький отряд. Всего четверо — четверо из Десяти Кога. Разведчики, диверсанты, лучшие из лучших. Шестеро уже погибли после того, как господин Иэясу отменил перемирие между кланами Ига и Кога. Пали жертвой вероломства Ига, перехвативших гонца Кога с известием о начале войны и нанесших безнаказанные удары. Как мало нужно, чтобы вековая вражда, дремавшая последние годы, вновь вспыхнула ярким пламенем. Шестеро погибли, сражаясь, но цена, взятая ими, не могла сравниться с ущербом, нанесенным клану. Генноске вздохнул — в этой бойне не было никакой выгоды, просто бессмысленное уничтожение лучших.

К вечеру они добрались до очередного рыбацкого городка, одного из множества раскинувшихся на побережье. Прямая улица с домами богачей, лавками и гостиницами соседствовала с лабиринтом хибар, в которых Генноске постыдился бы поселить последнего подзаборного пса. Тут легко спрятаться бойцам Ига, подумал он, легко наблюдать и устроить засаду. Его люди не нуждались в напоминании, и, оставив Генноске в компании Кагеру, Хёма Мурого и Саэмон Кисараги взлетели на крыши, осматривая путь на предмет возможной засады.

Воздух пропах водорослями и рыбой, звон цикад пропал, словно его и вовсе не было, ветер остановился, как это бывает перед грозой, хотя небо оставалось ясным. Тракт с припозднившимися путниками, городок, небо — все дышало вечерним спокойствием и умиротворением, так далеким от постоянного напряжения последних дней.

Генноске посмотрел на Кагеру и улыбнулся:

— Подожди немного, они проверят дорогу, и мы наконец сможем отдохнуть.

— Да, господин Генноске, — ответила девушка, потупив взор. Он не нашелся, как продолжить разговор, и отвернулся, сделав вид, что хотел этим и ограничиться. Атмосфера тяжелого ожидания накрыла Генноске плотным покрывалом, Кагеру рассматривала камешки на обочине, истоптанной тысячами ног и разбитой немногочисленными тачками; он пребывал в сосредоточенной готовности в любой момент вступить в схватку, если разведчики обнаружат врага. Наконец, Хёма подал знак, что путь свободен, и неспешно, с семенящей в полушаге от него Кагеру, Генноске зашагал к гостинице.

Хозяин был сама приветливость: две комнаты, отведенные гостям, находились в достаточном отдалении от трапезной, чтобы шум не докучал им, еда, поданная на ужин, была свежей и вкусной, пусть и не отличающейся изысками: рыба и рис. Конечно, это были не столичные разносолы, но они прекрасно утолили голод, а зеленый чай, поданный тихой служанкой, был выше всяких похвал. Похоже, что персонал гостиницы догадался, что за гости пожаловали к ним этим вечером, Генноске отчетливо чуствовал их страх и дискомфорт в присутствии людей Кога.

Покончив с трапезой, он расстелил перед собой свиток. Вычеркнутые имена глядели на него немым укором — Генноске подвел их, позволив лжи Обору затмить его глаза. Хорошо, что Саэмон стоял на страже. Сейчас Генноске не смог бы вынести его взгляда: пока глава клана наслаждался обществом госпожи Обору, в соседнем амбаре ее люди надругались над сестрой Саэмона и убили ее.

— Не вините себя, господин, — голос Хёмы был ровен, как шорох поземки по зимнему насту, — они были шиноби и не одобрили бы бесплодных сожалений.

— Да, дядя, — Генноске обозначил кивок головой в сторону Хёма, благодаря его за слова поддержки. Это было совершенно не обязательно, они были более чем близки — дядя и племянник, учитель и ученик, к тому же, Генноске был совершенно уверен, что Хёма не мог увидеть его движения сквозь сомкнутые веки, но он искал любой возможности, любого оправдания отвести свои глаза от проклятого свитка.

Генноске прекрасно понимал, чего хочет дядя, чего жаждет Кагеру, о чем, сжав зубы, мечтает Саэмон, но не мог отдать приказ. Еще не поздно было вернуться, затаиться и внезапно ударить, подобно змеям в густой траве. Но тогда не будет пути назад, и, когда они встретятся с госпожой Обору, будут говорить только клинки. Безумная, нелепая надежда, что господин Иэясу отменит свое повеление, когда они склонят перед ним колени, что вернется мир и они с госпожой Обору смогут быть счастливы. Разумом Генноске понимал, что она действовала как подобает главе клана, пусть грудь и сжимало холодом от предательства, и где-то на задворках сознания гнездилась мысль, что может быть, когда они встретятся, это все будет казаться просто одной большой ошибкой.

Кагеру пододвинулась к нему, теплые руки двоюродной сестры легли на его плечи. Генноске вдохнул запах, тяжелый сладковатый аромат, туманящий рассудок любого мужчины. Прядь ее волос задела щеку, послав волну мурашек вдоль позвоночника. Он передернул плечами, отстраняясь в секундном замешательстве. Генноске не хотел обидеть Кагеру, но последнее, что ему сейчас было нужно — физический контакт с куноичи. То, что он сделал дальше, всплыло откуда-то из глубины, разум отключился, став на мгновение пассивным наблюдателем, а губы сами собой произнесли:

— Какой сейчас год? — глаза Кагеру округлились, она не ожидала такого странного вопроса, а Генноске продолжил: — от Рождества Христова.

Вот теперь он завладел ее вниманием.

— Это какая-то проверка, господин? Тысяча шестьсот, — девушка на мгновение замялась, — четырнадцатый? — неуверенно закончила она.

— Четырнадцатый, — подтвердил Хёма.

В душе поднялась непонятная радость. Какая разница, четырнадцатый, пятнадцатый, и к чему он вообще это спросил, ну, кроме того, чтобы сбить с толка и остудить пыл куноичи. Впрочем, это подействовало, и Генноске хотел вернуться к своему мрачному созерцанию, но не смог. Теплая волна омывала живот, иррациональное шестое чуство говорило, что это почему-то важно, и теперь у него есть шанс, и не имеет значения, что уже случилось, — он сможет победить. Будущее не сулило ничего, кроме сражений, потерь и непосильных усилий, но Генноске улыбался. Маленькие кусочки мозаики, случайно оброненные слова, подсмотренные взгляды, отрывки из хроник и рассказов стариков собрались вместе, и он ясно понял, что и почему случилось и как ему следует поступить. На лице все еще была улыбка, когда в бумажной перегородке появилось отверстие, а следом, целя прямо в глаза Генноске, влетела оскалившая клыки змея.

Тело сработало само, единым плавным движением уклоняясь от молниеносного броска, клинок блестящей лентой вышел из ножен и встал на пути летящего гада. Змея, столкнувшись с отточенной до бритвенной остроты сталью, разлетелась на два неравных куска и, пятная татами кровью, приземлилась с влажным шлепком. Генноске обернулся на звук бьющегося стекла и женский вскрик — лицо Кагеру было измазано в какой-то мерзкой даже на вид жиже, в щеке застрял кусочек стекла — в пасти змеи был сосуд с ядом, разбившийся при ударе. Он схватил чайник и попытался смыть отраву.

— Поздно, мне закрыли глаза, — голос куноичи был спокоен, — это 'семь ночей' — ближайшие дни я буду слепа, но потом это пройдет, — Генноске и сам видел, как веки Кагеру распухали, лишая возможности открыть глаза.

Ками-сама, Саэмон! Он не подал сигнала и может быть уже мертв!

— Хёма, проверь Саэмона. Я останусь тут, пусть думают, что их атака удалась.

— Хорошо, господин.

— Кагеру, закрой волосами лицо, достань клинок и сядь ближе к выходу.

— Хорошо, — по щеке куноичи стекала струйка крови из пореза, но она даже не пыталась стереть ее, сосредоточившись на более важных задачах.

Упавший на землю дождь нарушил тишину. Генноске видел, как напряглась Кагеру, пытаясь понять, не приближается ли враг. На секунду он пожалел, что сосуд с ядом попал в нее, а не в него: уроки дяди подготовили его к бою вслепую, и Генноске был уверен, что способен на равных сразиться с любым из воинов Ига, пользуясь только слухом и опытом бесчисленных учебных схваток.

Кагеру была просто не готова к такому. Генноске слышал шорох ее кимоно, прерывистое дыхание, поскрипывание досок под коленями — слишком много звуков она создает, слишком напряжена, чтобы почуствовать и отразить атаку так, как если бы ее зрение было на месте.

Минута сменялась минутой, но ничего не происходило. Дождь не останавливался, выбивая из неглубоких луж звонкие капли, которые для неискушенного уха сливались в сплошной однотонный шорох, перемежаемый завываниями ветра.

Первое, что предупредило Генноске о нежданом госте, была ненависть, жажда убийства, которая сжигала ступившего на порог человека. Потом он услышал шаги и ощутил, как непроизвольно дрогнуло тело Кагеру.

— Это ты, человек Ига? — спросил Генноске.

— Я тот, кто убьет вас сегодня, ох-хо-хо, — вошедший подпирал плечами притолоку, длинные черные волосы львиной гривой спадали на спину и грудь бойца Ига. — Чью же голову разможить первой? Слепого Генноске или зрячей шлюхи?

И это шиноби, подумал Генноске c презрением. Он был готов подыграть и потянуть время, но человек из Ига решил иначе. Широко размахнувшись ножнами клинка, он направил удар в висок Генноске. Предвкушение на его лице сменилось разочарованием, а затем страхом, когда сидящий напротив него глава клана Кога открыл глаза. Волосы человека Ига зажили своей собственной жизнью, обвивая его конечности и сгибая их под самыми невероятными углами. Прядь волос забралась в рот, превратившись в кляп, и крики, перебиваемые хрустом ломающихся костей, превратились в сдавленные стоны. Генноске хмыкнул. Хотя противник и знал о свойстве его глаз обращать сильнейшее оружие соперника против него самого, но понадеялся, что яд ослепил его, и повел себя неразумно.

— Я сохраню тебе жизнь, чтобы Саэмон мог поговорить с тобой, — сказал Генноске. — У вас есть что обсудить.

2.

Они вернулись, когда Генноске уже почти потерял надежду, — мокрые от пота и дождя, с прическами, сбившимися в неопрятные колтуны — кто бы ни убегал от Саэмона и дяди, он был очень быстр. Саэмон, входя, оступился, запнувшись о лежащего на пороге пленного. Генноске улыбнулся:

— Не хочешь ли побеседовать с нашим гостем, господин Саэмон?

Недоумение быстро сменилось пониманием и мрачной решимостью. Но сначала Саэмон доложил:

— На нас напала Хоторуби из Ига. Она отвлекла меня своей техникой и атаковала вас, господин. Господин Хёма заставил меня очнуться и начать преследование. Нам удалось ранить Хоторуби, но она опять применила своих бабочек и, пока мы были дезориентированы, скрылась. Я подвел вас, господин.

— Где вы потеряли Хоторуби? — ровно спросил Генноске, не высказывая никаких эмоций, хотя внутренне был рад такому исходу.

— На восточном выходе из города.

— Значит, скорее всего, она пошла на запад, — Генноске кивнул.

— Прикажете догнать ее, господин? — Саэмон был готов отложить месть, чтобы исправить свою ошибку, впрочем, иного от него и не ожидалось. Господин Саэмон был перфекционистом. Он в совершенстве освоил искусство лицедейства, так, что даже родная мать или жена не отличила бы его от того несчастного, кого он изображал. Одежда его, несмотря на дорожную пыль и грязь, всегда была опрятной, прическа собрана волосок к волоску, и ничто так не огорчало его, как незаконченное дело. А женщина Ига была таковым.

— Она ранена, и я с легкостью догоню ее, — закончил Саэмон.

— Нет, — если воин и был огорчен ответом Генноске, то на его лице ничего не отразилось, — мы дадим ей уйти и предупредить прочих Ига. Прошу вас, закончите с пленником, и мы обсудим наши дальнейшие шаги.

Саэмон замер в нерешительности. Генноске видел, как жажда мести борется в нем с разумом. Он не стал бы осуждать друга, если бы тот подверг убийцу Окои страшным пыткам, но план, который созрел в его голове за минуту до нападения, требовал холодного разума от каждого в отряде. Это было испытание, и Генноске заметил понимающее выражение на лице Хёма. В его памяти еще было свежо расставание с Гиоби — одержимый местью, тот покинул отряд, чтобы в одиночку атаковать всех Ига. У Генноске не было сомнений в исходе дела, но тогда он был слишком занят собой, готовясь к неизбежной смерти, поскольку даже несмотря на предательство, он никогда бы не смог поднять меч на госпожу Обору.

Наконец, Саэмон принял решение. Не было слов — только змеиное движение стилета, вошедшего в висок и пробившего мозг. Тело дернулось и затихло. Саэмон ухватил мертвеца за длинные волосы и вытащил его за порог.

— Что же, — сказал Генноске, — теперь вы готовы слушать меня.

Его голос смешался с шумом дождя, которому было все равно, из чего выбивать звонкие капли — из луж воды или из крови человека Ига, вытекшей из пробитой головы.

3.

Пять дней. Пять дней назад мирный договор был расторгнут. Вести об этом сразу достигли Ига, а люди Кога узнали только три дня спустя, заплатив жизнями за это знание. Генноске понимал горе Саэмона, который опоздал буквально на мгновения и пришел только чтобы увидеть растерзанное тело Окои и волосатого убийцу, возвышающегося над ней. Тогда они ушли из Цубагакуре — госпожа Обору запретила нападать на них. Теперь Генноске отпустил Хоторуби. Они так и остались в гостинице — раненая Хоторуби не сможет достичь своих до утра, и Генноске предпочел дать отряду отдых.

Она вошла в комнату так, как будто имела на это полное право, и ни тени смущения не промелькнуло на ее лице, когда одежда соскользнула с тела Кагеру. Впрочем, отметил Генноске, ее учили именно этому — привлекать и соблазнять мужчин. Движения Кагеру были идеальны, и против своей воли Генноске почуствовал влечение. Обманчиво доступно Кагеру прильнула к его груди:

— Господин Генноске, позвольте мне быть с вами этой ночью, — рука, украшенная аккуратными ноготками, пробежала по горлу. — Тот план... я боюсь, мы не сможем совершить такие ужасные вещи. Я ... я хочу умереть... вместе, рядом с вами.

Ее лицо приблизилось, и в ноздри Генноске проник аромат прелых фруктов. Сразу же перехватило горло, воздух, казалось, перестал проникать в легкие, для вдоха пришлось прилагать усилие, и каждая с трудом втягиваемая порция воздуха несла еще одну порцию яда, который убивал его. Из последних сил он схватил Кагеру за волосы и заглянул в мутные безумные глаза.

— Ссмотри на меня, — прошипел он, собирая остатки сил для своей техники.

Ему казалось, что голова сейчас взорвется, невидимые кузнецы отбивали ритм в висках, зрение сузилось до небольшого туннеля, по краям которого клубилась пляшущая темнота. И когда сознание уже начало ускользать, женщина в его руках зашлась в удушающем кашле, а запах исчез, как будто его никогда и не было. Генноске бессильно откинулся на стену, выпуская тело Кагеру из рук. Он выдохнул, подтянул кимоно, сброшенное девушкой, и укрыл ее.

— Не смей, — сказал он, пытаясь звучать грозно и внушительно. — Не смей умирать, пока мы не закончим с Ига. И не смей умирать после.

— Хорошо, — слабо прошептала она, — хорошо. Вы знаете, моя сила не действует на женщин, и я не смогу ничего поделать с женщинами Ига. Но я клянусь, что отдамся всем их мужчинам, я убью их всех ради тебя.

Слезы потекли из ее глаз, спина затряслась от бессильных рыданий.

Этим вечером он попросил от них очень много, но никто из троих не отказался до конца идти со своим главой. Генноске видел преданность Хёмы и холодную решимость Саэмона, но так и не смог понять, что двигало Кагеру. Он знал ее с младенчества, они росли как брат и сестра, но Генноске был готов поклясться, что ее объятия были далеки от сестринских. Кагеру согласилась с его планом, но ей всегда будет хотеться большего. Станет ли это проблемой? Будет ли преданность Кагеру сильнее, чем ее страсть? И преданность чему? Клану? Генноске? Вражде с Ига? Он не знал ответа на этот вопрос и в глубине души не хотел узнать его.

4.

Господин Саэмон никогда бы не выбрал этого человека при наличии альтернативы, но из всех прошедших этой дорогой утром сборщик нечистот был оптимальной кандидатурой. Он тащил свои бочки к гостинице при почтовой станции, чтобы собрать содержимое туалетов. Удобрения были редкостью на островах, и все, что производили животные или люди, шло в дело. Конечно, он не сможет приблизиться к комнатам, но этого ему и не надо — во всяком случае, пока.

Накануне шиноби Ига организовали засаду около переправы на тракте в надежде перехватить Генноске, и это сработало бы, придерживайся он заявленного в Цубагакуре намерения не прятаться и не уклоняться от схватки. Сейчас же они бессмысленно мокли в грязи, поскольку, обнаружив противника, отряд Генноске пересек разлившуюся после дождей реку на импровизированных плотах выше по течению. Теперь инициатива оказалась в их руках, и нужно было действовать решительно. Когда они двинулись в путь, Саэмон не ожидал такой разительной перемены в Генноске. Сначала это был раздавленный человек, уже готовый отпустить ускользающую надежду. Предательство невесты, смерть друзей, все это на время лишило Генноске способности мыслить, заменив расчетливость и мудрость военачальника одержимостью смертью самурая. Даже он сам поддался этому настроению — но теперь, совершив месть, господин Саэмон вернулся в свое обычное холодно-отстраненное состояние, позволяя внешней маске жить собственной жизнью. Бой в гостинице изменил Генноске. Саэмон не мог и подумать о том, чтобы изменить данному слову, опозорить честь Кога, но цель, цель, которую указал их глава, многократно оправдывала любые средства:

— Мы не можем оставить кровников, — сказал господин Генноске, — все, кто участвует сейчас в войне, должны умереть, включая меня и госпожу Обору. Только так мы сможем прекратить вражду между нашими кланами и удовлетворить нынешнего главу шиноби — третьего Хаттори Ханзо. Если же Кога или Ига удасться выиграть, то Ханзо также будет доволен — вражда между шпионами полезна, чтобы получать точную информацию, но мы продолжим убивать друг друга, а это не устраивает меня, поскольку все наши жертвы будут напрасны, — Генноске посмотрел на Саэмона и улыбнулся. — Клянусь тебе, мой друг, об этом деле напишут пьесы, над которыми прольется немало слез.

Господин Саэмон прибавил шаг, и простолюдин, почуствовав его приближение, обернулся, опустил коромысло с бочками и немедленно распростерся на земле, боясь поднять взгляд. Господин Саэмон обернулся с иной целью — никто бы и глазом не моргнул, если бы он испытал на этом отбросе клинок, но вонючие тряпки этого отброса ему нужны целыми, и, по возможности ,не заляпанные кровью. Благородный господин, раздевающий крестьянина, о, он совершенно не хотел привлекать внимание таким образом. К счастью, в этот ранний час тракт был пуст, и никто, кроме господина Саэмона, не увидел, как его пятка встретилась с загривком целующего лицом грязь бедолаги. Крестьянин даже не дернулся — шея с влажным хрустом согнулась под неестественным углом, и тело, секунду постояв с задранными к небесам ягодицами, завалилось набок.

Осторожно, практически нежно, господин Саэмон потащил убитого с дороги в рисовое поле. Коромысло с бочками осталась сиротливо стоять у обочины, и оставалось только надеяться, что оно не привлечет излишнего внимания. У него было мало времени, но тем не менее господин Саэмон действовал со своей обычной точностью и аккуратностью. Сняв с себя одежду, он убрал ее в водонепроницаемый мешок и тщательно затянул. Потом, достав из ножен на предплечье небольшой, напоминающий хирургический, нож, сделал первый разрез, который прошел по затылку золотаря. Второй и последующий надрезы были сделаны там, где горло переходит в подбородок. Потянув на себя, он с некоторым трудом отделил кожу. Сейчас начиналось самое трудное — получившеся кожаная маска легла на голову господина Саэмона, и он принялся ее тщательно разглаживать, втирая в собственную кожу. Несколько минут ничего не происходило, но затем господин Саэмон почуствовал, как маска втягивается в его собственную голову, мышцы замирают в непривычном состоянии, формируя точную копию лица убитого. С некоторым отвращением господин Саэмон натянул набедренную повязку и деревянные сандалии убитого. Больше одежды на том не было, и, секунду подумав, господин Саэмон убрал нож вместе с ножнами в мешок. Он забросал труп грязью, прополз несколько шагов и закопал мешок так, чтобы место находилось напротив приметного камня на обочине.

Господин Саэмон исчез, и из грязи поднялся сборщик нечистот, зевающий и почесывающий зад. Отсчитывая про себя шаги до обочины, он направился к орудиям своего среда.

Личина была неприятной. Cаемон мелко шагал, глядя под ноги, неся пока еще пустые бочки, шаг за шагом приближаясь к гостинице, и старательно слушал. Вот там плачет ребенок, здесь женщина режет овощи, тут ... До предполагаемого места обитания Ига оставалось шагов пятьдесят, когда Саэмон быстро убрался с дороги и рухнул ниц — навстречу ему направлялась процессия самураев. Посреди нее восемь носильщиков несли богато украшенный паланкин. Важные господа часто путешествовали по тракту, и шиноби с неудовольствием предвкушал еще не одну грязевую ванну до конца миссии.

Вопреки ожиданиям, процессия свернула к гостинице, и Саэмон подумал, что они, наверное, шли всю ночь, раз сейчас хотят отдохнуть. Здесь могла быть скрыта какая-то тайна, но разгадывание секретов знати не входило в его задачу. Саэмон поднялся и, стараясь казаться как можно незаметнее, стал приближаться. Носильщики занесли паланкин внутрь, часть эскорта проследовала за ними, а часть заняла позиции на улице, охраняя периметр здания. Саэмон попытался пройти через внешнюю дверь туалета, но перед ним уже стоял воин, преграждая вход. Позиции, занятые самураями, были выбраны очень разумно: каждый видел двух своих соседей, делая невозможным незаметное нападение.

Дальнейшее удивило господина Саэмона. Видимо, прибывший был очень знатен и могущественeн, поскольку из дверей гостиницы на улицу потянулась струйка постояльцев. Никаких людей Ига он среди покидающих гостиницу не заметил. Пожалуй, можно вернуться к своим вещам и сбросить надоевшую личину, подумал господин Саэмон, но все же перед тем, как покинуть город, стоит попробовать подслушать, о чем говорят внутри. Это показалось удивительно легко сделать: глубокий грудной голос был слышен, наверное, на весь город. Женщина, судя по тембру, склонная к полноте, командные интонации — она привыкла быть на первых ролях, пронеслось в голове господина Саэмона — видимо, наложница или жена знатного князя. Второй голос услышать было значительно сложнее — тоже женщина, но гораздо моложе и не привыкшая командовать домом, полным слуг. Господин Саэмон напрягся, вкладывая все свое умение в попытку разобрать диалог, и чуть не выдал себя, когда понял, кто и о чем беседует в нескольких метрах от него.

— Вы сказали, что нас избрали для защиты интересов господина Такечио? Прошу вас, расскажите, что это значит? — тихий женский голос.

— Невероятно! — господин Саэмон как наяву увидел падающих на землю птиц, сраженных этим пронзительным голосом, — Вы сражались с Кога и даже не знаете, почему? Я расскажу, зачем нужна эта война. Исход вашей битвы определит, кто унаследует титул сегуна. — И это очень, очень важно для толстой женщины с пронзительным голосом, подумал господин Саэмон.

Он дослушал разговор и неспешно потащил бочки назад, туда, где напротив приметного камня были спрятаны его вещи.

5.

Генноске бросал камешки с дамбы. Вчерашняя переправа вымотала всех — река недаром считалась одной из самых быстрых в стране. Но ни коряги, ни водовороты, ни камни — никакие речные опасности, к которым добавились ледяная вода и темнота, не смогли их остановить. Выбравшись на сушу, люди Кога обустроили лагерь среди зарослей бамбука, высаженного вдоль реки, чтобы укрепить берега. Не самое удобное место, но земли вдоль тракта были густо заселены, а Генноске хотел ненадолго исчезнуть из поля зрения Ига. Воздух звенел от насекомых, и, если бы не таланты Кагеру, отряду грозила участь быть заживо съеденными стаями мошкары. Но даже уникальные способности куноичи не спасли от промозглой речной сырости — проснулись они затемно, прижимаясь друг к другу и стуча зубами.

В эту ночь ему снилось, что он на корабле. Не утлой скорлупке с щелями, замазанными пастой из сушеных водорослей, а настоящем гиганте с палубой длиной в полет стрелы. Он шел мимо металлических ящиков выстой в полтора его роста, стараясь удержаться на ногах, когда огромные волны ударялись с ужасающим грохотом в борт. Генноске понимал, что никто в мире не способен построить подобного, но для Генноске-во-сне это было очередное место службы. Просто купеческий корабль, нуждающийся в защите от пиратов, чтобы те не могли захватить судно и его груз, спрятанный в эти разноцветные ящики размером в хороший дом. Очередной вал наклонил корабль, бросив Генноске на палубу, и обдал его душем холодных соленых брызг. Генноске сжался от обдавшей его ледяной волны и проснулся, ежась от предрассветного холода, с легкостью проникающего сквозь промокшую от утренней росы одежду.

Он нуждался в корабле и команде — никто из людей Кога не был мореходом, а нанять что-то способное на длительное плавание было невозможно: все суда, хоть чуть-чуть отличающиеся от рассохшегося корыта, были в собственности князей. Достаточно сказать, что за каждое успешное плавание корабли получали титулы и награды — Генноске усмехнулся, вспомнив приснившееся — он бы не удивился, если бы гигант из сна был сразу назначен морским сегуном. Но Генноске устроил бы и морской самурай, главное, чтобы тот мог совершить задуманное путешествие, а вопросы комфорта были второстепенны.

Позавтракав сушеной рыбой и лепешками, они свернули лагерь и переместились на дамбу. Генноске послал Саэмона на разведку, а сам предался медитативному изучению кругов от падающих в воду камешков — до возвращения человека-оборотня предпринимать какие-либо шаги было глупо и опасно.

Ожидание тянулось медленно, вместе с неспешно двигавшимся в зенит солнцем, но никто не проявлял признаков нетерпения. Распознать Саэмона, если тот не совершает активных действий, невозможно, так что Генноске был практически уверен в успехе миссии.

Господин Саэмон появился как всегда тихо и незаметно, будто соткавшись из полуденного воздуха. Разведчик присел рядом и потер рукав, стирая невидимое пятнышко:

— Госпожа Обору находится в гостинице при почтовой станции, но ее охраняют две дюжины самураев.

— Это может стать проблемой, — заметил Генноске. — Кто предоставил ей эскорт?

— Я сожалею, но не могу этого сказать. Я подходил к гостинице, когда мой путь преградил отряд самураев с паланкином, в котором находилась знатная дама. Они выставили охрану вокруг гостиницы и внутри. Мне удалось подслушать разговор этой дамы с госпожой Обору, — сожаления в голосе Саэмона не было ни на гран: он сделал все что мог в такой ситуации, и не его вина, что сведения не полные. — Они обсуждали причину войны. Как вы и предполагали, она вызвана спором о наследовании. Знатная дама представляет интересы господина Такечио. Он проиграет титул сегуна, если люди Ига будут разбиты.

Генноске восхитился красотой замысла. Эта война убивала множество зайцев одним выстрелом: кланы Кога и Ига попадают под полный контроль Хаттори Ханзо — кто бы ни победил, большинство лидеров будет мертво, а к оставшимся он подберет ключики, снимается вопрос с враждой кланов — Ханзо сумеет железной рукой установить вечный мир, а также предотвращается гражданская война за наследство. На мгновение он почуствовал себя очень важным — как оказалось, его голова стоит целой страны. Ну, может, не целой, но одной десятой точно.

— Понятно, — сказал он. — Я рад, что точно вычислил причину разрыва договора. Теперь мы знаем, что от нас так много зависит. Радуйся, Саэмон, мы гарантированно попадем в пьесы, — он сделал паузу, растянув губы в улыбке, — сколько людей Ига в гостинице?

— Я слышал только госпожу Обору.

Генноске встал и облегчился в бегущую воду:

— Похоже у нас нет особого выбора. Хёма, Кагеру, мы выходим.

Он надеялся отослать их двоих для того, чтобы связаться с контрабандистами и договориться о корабле, но сейчас им потребуются все силы, чтобы выполнить более приоритетную задачу. Генноске сжал зубы. Если не будет корабля, то все зря, если он не переговорит с госпожой Обору — то слишком много будет отдано на волю случая. План совершенно не предусматривал наличие двух дюжин вооруженных до зубов мужчин. Все, что ему оставалось — выдвинуться на место и попытаться оценить ситуацию самому с риском схватиться вчетвером против семерых из Ига и самурайского эскорта. Особых иллюзий об итоге боя у него не было, как, впрочем, и выбора.

Таланты господина Саэмона не следовало недооценивать. Любой из шиноби изучал искусство грима и маскировки, но только он мог легкими движениями своей кисти совершенно изменить облик человека так ловко, что следы краски было практически невозможно заметить. Генноске, прикрыв глаза, ждал, пока мастер закончит свою работу с его лицом. В бездонном мешке оборотня нашлись монашеские одеяния, гримировальный набор и бычий пузырь, сделавший из шиноби Кога лысых последователей Будды. Некоторую проблему представляли распухшие веки Кагеру, но господин Саэмон нашел изящное решение, восхитившее Генноске, — немного глины, жира и крови превратили красавицу Кагеру в отвратительного старикашку, пораженного дурной болезнью. Просторные одежды скрыли прекрасную физическую форму 'монахов', а набитые кулаки спрятались под слоем грима. Когда отряд вышел на тракт, господин Саэмон пошел впереди, напевая под нос похабную песенку на мотив религиозного гимна и тряся кружкой для подаяния, в которой бултыхалась одинокая монетка.

Путь ожил: в обе стороны тянулся поток людей, немногочисленные тачки громыхали деревянными колесами по разбитой в сравнении с остальным полотном стороне дороги, носильщики, худые и жилистые, как муравьи, тащили на плечах неподъемные грузы. Рисовые поля, дома с раздвинутыми стенными панелями, открывающие вид на отполированные до зеркального блеска полы и небольшие аккуратные садики, разбитые на заднем дворе. Несмотря на палящее солнце, выжимающее пот из путешественников, Генноске наслаждался пейзажами и оживленной сутолокой тракта. Недалеко от Канбары он обратил внимание на группу полицейских — самурая в сопровождении двух помощников-крестьян, изучающих что-то в поле недалеко от дороги, но решил не обращать внимания: маловероятно, чтобы это имело какое-то отношение к спору Кога и Ига.

6.

Дорога для Кагеру стала настоящим испытанием. Лишенная зрения, она быстро потеряла ориентацию и теперь отчаянно пыталась разобраться в водопаде запахов и звуков, обрушившихся на нее. Пахло потом, какой-то едой, чесноком и духами, одни хрипели, покашливали, другие дышали глубоко и размеренно, впереди раздавался какой-то металлический стук, как будто монетка ударяется о стенки чашки. Хёма, аккуратно придерживая ее локоть, вел на звук, и вскоре она сообразила, что делать, более не нуждаясь в опеке. Солнце, поднимающееся в зенит, начинало печь, но ветерок, набегающий со стороны моря, не давал жаре превратиться в пытку. Веки отчаянно чесались под слоем грима, но Кагеру отстранилась от этого чуства, сосредоточившись на ходьбе. Шаг за шагом, путь в тысячу ли. За последние дни она бессчетное количество раз падала от робкой надежды к полному отчаянию. Надежды, что помолвка теперь расторгнута и ничто теперь не стоит между нею и Генноске, отчаянию, что несмотря ни на что проклятая Обору все равно занимает его сердце. Как бы она хотела убить ненавистную девчонку, убрать ее с дороги, сжечь тело и развеять по ветру. А потом вспоминала, что все, что сама сможет сделать, — умереть вместе с ним.

Дар матери Кагеру был куда слабее, но и он стал причиной гибели ее отца. Кагеру почти не помнила его — большой некрасивый человек с потерянной в молодости рукой. За это его и избрали — у Кога не было лишних жизней, и Данжо, тогдашний глава клана, надеялся, что он достаточно безобразен, чтобы мать Кагеру смогла сдержать свой дар. Расчет оправдался, и он даже прожил достаточно долго, чтобы увидеть дочь. Кагеру уже подросла, а по углам все еще шептались, что ее мать убила отца, чтобы тот не ушел к другой. Ей хотелось закричать им в лицо, что ее родители полюбили друг друга больше жизни, но кто бы ее выслушал. Мать так и не вышла замуж — и дело было вовсе не в недостатке желающих рискнуть жизнью за право быть с нею. К сожалению или к счастью, детство Кагеру было почти нормальным — да, она изучала яды и фехтование, маскировку и тактику, но по крайней мере тогда никто не умирал от ее объятий. Все изменилось после того, как она стала взрослеть. Дар не включился сразу, он нарастал постепенно — сначала приступами головной боли у товарищей по играм, потом все сильнее и сильнее. Как она жалела, что не прикончила Генноске до того, как он разорвал ей сердце! С каждым днем растущий дар отдалял их — рядом с девушкой было просто опасно находиться. Ее время оказалось полностью занято тренировками, и они виделись только мельком, но с каждой такой мимолетной встречей Кагеру все больше и больше тянуло к Генноске. Она не плакала, когда услышала о помолвке с Обору, только молча поклялась, что несмотря ни на что она будет вместе с Генноске.

Поглощенная своими мыслями, она не услышала, как смолкло бренчание монетки в чашке, и, сделав по инерции еще шаг, она уперлась в чью-то спину.

— Тихо, — услышала она Генноске около своего уха, — отходим на обочину.

Едва они сделали пару шагов куда-то вбок, как мимо них прогремели копыта. Всадник. Еще один. И Еще. Может быть, черт прибрал одного из наследников, подумала она, и теперь вестники загоняют коней, спеша в замки своих князей? Это было бы просто чудесно, тогда не было бы никакой нужды следовать безумному плану Генноске. Но кого она обманывала, такого просто не могло произойти в ее мире.Но, если ... если у нее будет время, она была уверена, что обуздает свой дар, и тогда в жизни или в смерти она будет с Генноске, и ничто не сможет разлучить их.

Снова застучала монетка в кружке, и она пошла на звук. Шаг за шагом, путь в тысячу ли.

7.

То, что они опоздали, стало понятно сразу: Генноске увидел только хвост колонны, покидающей гостиницу.

— Три паланкина? — Хёма был точен, несмотря на то, что не попытался открыть глаза.

— Эта дама, похоже, она забрала Обору и Хоторуби — иначе бы их не было столько. Мне интересно, успели они снять засаду, или же нет? — обратился Генноске к компаньонам.

— Зачем же тогда забирать женщин? — вопрос, заданный Хёмой, был просто данью вежливости — ответ был очевиден. Убрать из-под удара слабейшее звено в команде Ига: Хоторуби ранена, а Обору не боец, если не считать ее технику.

Сердце Генноске подпрыгнуло в груди. Ига не доверяют Обору, иначе бы не отдали ее под покровительство дамы-с-самураями:

— Значит, может статься, что наши друзья все еще кормят москитов, но не будем на это надеяться. Важно разведать, кто из Ига сопровождает этот караван, но не будем разделяться. У меня есть мысль, как нам убить двух зайцев одним выстрелом.

На тракте невозможно двигаться быстрее потока — люди и грузы создают постоянно меняющийся лабиринт, и если не заставлять их убираться на обочину, как делают самураи, сопровождающие караваны князей, то скорость будет определяться шириной шага самого хилого носильщика, нагруженного корзинами с яйцами так, что из-под них виднеются только жилистые ноги, стучащие деревянными сандалиями по утоптанной до каменной твердости земле.

Даме-с-самураями, куда бы она ни направлялась, претило дышать пылью, поднятой сотнями сандалий, и Генноске видел, как люди волной раздвигаются, отступая на обочину, и снова сходятся, с кряхтением взваливая на себя неподъемные грузы.

— По тракту мы их не догоним, — отметил Хёма.

— Пойдем напрямик, — тракт творчески изгибался, чтобы избежать подъема на заросшие соснами холмы, следуя причудливой береговой линии, и хорошо подготовленные шиноби могли опередить караван.

— Оставим Кагеру здесь? — хотя лицо Хёма как всегда было бесстрасстным, Генноске слишком хорошо его знал, чтобы не понять, что, по мнению Хёма, одержимая страстью Кагеру представляет огромным риск. — Без зрения она не сможет держать темп.

Генноске и сам был согласен с дядей, он бы предпочел лобовую атаку с минимальными шансами на успех, чем полагаться на здравомыслие Кагеру. Но он нуждался и в ее талантах, и в ней самой — тот немного безумный, суматошный вечер, когда Генноске принял решение, чуть не умер от яда Кагеру и сидел, откинувшись на стенную панель рядом с ее трясущимся от рыданий телом, изменил чуства к ней. Это не было влюбленностью, хотя Генноске понимал, что химия Кагеру тоже сыграла свою роль, но жалостью и пониманием. Он и сам был в ловушке, пойманный старой враждой и своей любовью, ни у него, ни у нее не было правильного выхода, и если Генноске еще мог рвануться из капкана, то Кагеру была заложницей собственного тела. Он прекрасно понимал, что предоставленная сама себе Кагеру немедленно наделает глупостей, и хотел держать ее как можно ближе, чтобы избежать этого. Может быть, подумал он, они смогут поладить с госпожой Обору, если он приложит достаточно усилий.

— А кто же тогда приготовит напиток уважаемым самураям? — улыбнулся Генноске.

— Хорошо, — сказал Хёма. — Мы ее понесем.

Сумасшедший бег по раскисшей от дождя земле продолжался до вечера. Вверх и вниз, там, где подлесок был слишком густой, приходилось прыгать по ветвям, с ежесекундным риском сорваться вниз. Кагеру несли по очереди, передавая ее на коротких привалах.

— Спасибо, что не оставил меня, — шепнула она в ухо Генноске на одном из них.

— Ты нужна нам, сестренка, — ответил он и ощутил, как Кагеру крепче прижалась к нему. Сестренка, подумал он, для Кагеру это было бы проще всего, но почему мы никогда не ищем простых путей.

До заката оставалась еще пара часов, когда перед отрядом Кога открылась Юи. Открытая морю с одной стороны, с другой она была окружена холмами, поросшими лесом. Постоялый двор представлял из себя огромное поместье, окруженное стенами, больше предназначенными для того, чтобы охранять приватность гостей, чем защитить их от вторжения. Садик с небольшим прудом и павильоном почти примыкал к холму, на котором расположились шиноби, дальше находилось двухэтажное здание с черепичной крышей, рядом с которым дымила кухня и располагались укрытые тростником кладовые. Одноэтажные домики для гостей, поднятые над землей на деревянных столбиках, разделяли покрытые щебнем дорожки, сходящиеся к центральному зданию. Генноске хмыкнул — территория была слишком большой, чтобы самураи смогли надежно перекрыть ее. Они выставят охрану, но с помощью Кагеру шиноби смогут пройти ее как нож сквозь масло — к счастью, в гостинице был колодец, снабжавший постояльцев водой. Генноске надеялся, что реагентов хватит, чтобы привести всякого попившего из него в приятное расслабленное состояние, и если все пройдет как надо, то никто и не заметит, что они кого-то навещали. Не откладывая в долгий ящик, они распаковали мешки и, следуя советам слепой куноичи, стали смешивать состав, который будет залогом успеха их вылазки.

Потрава колодца прошла буднично. Обошлись без красивых прыжков через забор и перебежек в тени амбара. Хёма спустился к стене, вырубил и утоптал себе площадку среди буйно разросшегося кустарника, дождался знака от Генноске, что никто не смотрит, а ленивый слуга забыл накрыть колодец крышкой, — и, коротко разбежавшись, метнул сверток с отравой. Мешочек просвистел в воздухе и влетел точно в отверстие, после чего, благодаря подвязанному камешку, ухнул на дно.

— Теперь им стоит сменить название на 'Приют блаженных мыслей',— ухмыльнулся Саэмон. Хитро сделанный по описанию Кагеру фильтр выпускал отраву маленькими порциями, и на ближайшее время вода приобрела самые умиротворяющие свойства.

— Ждем, — сказал Генноске. Шиноби заняли позицию на вершине холма, наблюдая за хозяйственной суетой внизу.

Как они и ожидали, у дамы-с-самураями не было выбора. Охоться они на торговца, крестьянина, ученого или обедневшего воина, или же остатки людей Ига — им бы пришлось устраивать засаду на тракте, но у знатной женщины с таким эскортом не было иных вариантов, где остановиться. Не успело солнце коснуться своим алым диском далеких гор, в ворота гостиницы застучали. Хозяин, беспрерывно кланяясь, провел знатных гостей в центральное здание, воины заняли позиции, охраняя покой своей хозяйки.

— И где же люди Ига? — спросил Саэмон. Среди вошедших были только самураи, вооруженные мечами и длинными копьями, с головами, покрытыми большими плетеными шляпами.

— Возможно, они осматривают окресности, — прошептал Хёма. — Будьте начеку.

Хотя позиция шиноби и была хорошо замаскирована, она была выбрана слишком удачно, и опытный разведчик немедленно бы проверил вершину ближайшего холма, господствующего над постоялым двором. Люди Кога притаились, вслушиваясь, не изменится ли пение птиц, не треснет ли сучок под неосторожной ногой, не принесет ли ветер запах человека, проведшего весь день в дороге?

Они провели время до сумерек в напряженном ожидании, готовые в любую секунду начать схватку, внимательно следя за перемещениями на постоялом дворе. Госпоже Обору отвели отдельный домик. Генноске думал, что Хоторуби поместят вместе с ней, но ее поселили в соседнем. Больше людей Ига они не заметили, хотя те вполне могли затеряться среди охраны.

8.

Этого момента он ждал с тревогой и надеждой, живя последние дни одним лишь ожиданием встречи. Стенная панель скользнула в сторону, и он вошел, сразу же задвинув ее за собой. Госпожа Обору казалось еще меньше, чем в тот день, когда они расстались. Длинные черные волосы падали на ее лицо, закрывая его от Генноске. Принцесса Ига обернулась на звук и, как показалось Генноске, со страхом спросила:

— Господин Тензен, вы вернулись?

— Обору... — только и смог прошептать наследник Кога — движение отбросило волосы, и он увидел те же симптомы, что и у Кагеру — принцесса Ига ослепила себя. Генноске бросился к ней, — госпожа Обору, зачем?

Она побледнела, узнав его голос:

— Господин Генноске, как ... — их ладони встретились, и молчание было красноречивее тысячи слов. Он вспомнил, как в последнюю встречу она сказала, что их души — части единого целого, жаждущие соединиться, и понял, что как бы то ни было, что бы ни случилось, в этой жизни или в следующей, они всегда будут вместе несмотря ни на что. Замерев на мгновение, они слушали тишину, пытаясь навсегда продлить момент единения мятущихся душ. Потом медленно их губы начали стремиться друг к другу, и казалось, не было силы, способной остановить это движение. Генноске показалось, что поцелуй разрушит злое колдовство, освободит их от бесмыссленной и беспощадной вражды, что все вернется на круги своя. Он почуствовал ее дыхание, их губы встретились, и Генноске ощутил, как его сознание уплывает в темноту, где нет ни движения, ни звука. Неужели она отравила меня, мелькнула последняя мысль, но наверное, так даже лучше. Генноске уже не почуствовал, как его обмягшее тело с глухим стуком боком упало на доски пола.

Первое, что ощутил Джейсон, был запах сосны и тормошение — кто то тряс его за плечо. Потом вернулось зрение, и он понял, что его голова упирается в выскобленные до блеска сосновые доски пола, а девушка в черном кимоно пытается привести его бездыханное дело в чувство. Джейсон поднялся на колени, голова на секунду закружилась, но усилием воли он заставил себя оглядеться. Бумажные стены, полированные полы, девушка в кимоно — она напоминала пекинеса с больными глазами — какая-то аллергия заставила ее веки распухнуть вдвое обычного. Он в Японии? Последнее, что Джейсон помнил — грузовик слетел с серпантина, и он был уверен, что погибнет в те последние секунды, пока автомобиль кувыркался по склону. Потом был сон про дорогу и гору, или это был не сон? Впрочем, это не первый раз, когда он теряет память — жизнь неоднократно била Джейсона по голове, заставляя собирать по кусочкам свое прошлое. Сейчас, по крайней мере, он помнит, кто он, теперь осталось выяснить, как и почему Джейсон Борн, наемник, террорист по мнению одних или борец за свободу по мнению других, оказался в этом традиционном японском домике, напротив девушки-пекинеса, которая, судя по нежным объятиям, питает к нему определенные чувства.

— Господин Генноске, как вы? — Джейсон не мог не отметить мелодичность голоса девушки и искреннюю тревогу. Значит, мое имя здесь — Генноске, подумал он. Борн сменил множество псевдонимов, даже имя, которое он считал настоящим — Джейсон Борн — было всего лишь очередной легендой, но японец? Сколько потребовалось операций, и сможет ли он теперь когда-либо вернуть свое лицо? По крайней мере понятно, что история с 'Бериллом' закончилась полнейшим крахом, раз ему пришлось так радикально менять свою внешность.

Он потряс головой:

— Все в порядке, спасибо. Надеюсь, что не сильно напугал вас, — девушка держала его так, как будто боялась, что он растворится в воздухе.

— Я тоже, тоже чуть не лишилась чуств, я ... — Борн так и не узнал, что она собиралась сказать, потому что стенная панель с шуршанием хорошо отполированного дерева отодвинулась, и на пороге он увидел двух мужчин в традиционных японских одеждах с двумя мечами на поясе. На мгновение их глаза расширились, а затем оба, не сговариваясь, рванули клинки из ножен и, с диким криком занеся их над головой, прыгнули на Борна.

Тело среагировало еще до того, как он успел подумать, — разум еще пытался обработать и вставить в картину мироздания двадцатого века атакующих самураев с мечами наголо, а ноги уже отбросили его в сторону, и первый из атакующих широким сильным взмахом разрубил воздух. Самурай попытался развернуться к избежавшему удара, но Борн был быстрее — его кулак с гулким стуком впечатался в череп нападающего, отбросив того прямо под меч товарища. Второй самурай так и не понял, что его убило — он на секунду замер над разрубленным телом, когда девушка, еще секунду назад обнимавшая Борна, отточенным движением достала длинную шпильку из прически и вонзила ее чуть выше поясницы противника. Самурая выгнуло дугой, и Джейсон не упустил возможности — руки сами собой выхватили из ножен на поясе небольшой клинок , которым он, продолжая движение, перечеркнул шею самурая. Тело замерло в неестественной позе, а затем упало с грохотом, пятная все вокруг кровью, бьюшей из неожиданно огромной раны. Джейсон мысленно чертыхнулся — он обучался ножевому бою, но то, что он сделал, было движением фехтовальщика, отдавшего годы обучению работе с длинным клинком. Сколько же времени он потерял?

Последующие действия были продиктованы огромным опытом Борна в прикладных неприятностях: он схватил руку девушки и, не слушая ее попытки возразить, потащил на выход. Крыльцо оказалось слишком высоким, и он, подхватив девушку на руки, спрыгнул со своей ношей на землю. Джейсон лихорадочно огляделся — вокруг было темно, тишину нарушал только хор цикад, огромные светлячки водили вокруг него хороводы на границе тьмы. Окружающие здания были смутными контурами — выстроившиеся рядом небольшие домики, вроде того, что он только что покинул, и хорошо видимое, освещенное факелами, двухэтажное здание на небольшом расстоянии впереди. Секундную идиллию прервал лязг металла — пара только что убитых самураев была не одна, их товарищи, сверкая в свете факелов мечами и наконечниками копий, мчались на него со всех сторон. Джейсон Борн горько пожалел, что умение летать не входило в программу его подготовки — никакие умения не помогут ему уклониться от двух десятков лезвий, нацелившихся на него.

Помощь пришла в буквальном смысле с неба, точнее, с крыши близлежащего домика. Между Джейсоном и неминуемой смертью возникли двое, черненые короткие клинки казались полосами тьмы, ночь взорвалась криками атакующих.

— Забирайте госпожу Обору и уходите! — крикнул один из них, змеей уклоняясь от атак самураев. Борн мог поклясться, что его противники больше стараются поразить друг друга, чем своего ловкого оппонента. Раздался глухой хлопок, и поле боя заволокло густым белым дымом. По ноздрям Борна ударил едкий запах, и он невольно поежился, представив, каково самураям, захваченным ядовитым облаком.

Его нежданные защитники синхронно выскочили из дымовой завесы:

— Пошел, пошел, пошел, — левый помог ему поднять девушку, Обору, на плечи, и они пустились в вырывающий жилы спринт до стены, окружающей поместье.

Домики, еще домики, колодец, стена, в голове Джейсона не было никаких мыслей, только животный инстинкт, который гнал его прочь от опасности. Кошками взлетев на гребень стены, его попутчики протянули руки и втянули Обору наверх, сам Борн подпрыгнул и неожиданно легко забросил себя на гребень. Живот обожгло — похоже, хозяева вбили там колышки, чтобы отвадить незваных гостей. За стеной непроходимым колючим лабиринтом росли кусты, но как оказалось, его эскорт позаботился и об этом. Встав на колени, они один за другим ввинтились в небольшой лаз, простриженный около земли. Еще несколько минут, в течении которых Джейсон оставил немало клочков кожи на окружающих колючках, и они выбрались на склон холма, поросший ради разнообразия сосняком. Иголки мягко пружинили под ногами, девушка, вновь оказавшаяся на спине Борна, нежно, но крепко обнимала его шею, идти было удивительно легко, как будто Джейсон только и делал, что тренировался между автокатастрофой и сегодняшним днем. Спутники казались смутными тенями — неяркий свет луны не давал разглядеть детали. У одного были длинные волосы, другой, напротив, был коротко подстрижен. Борн мысленно усмехнулся, ситуация напомнила одну книгу, читанную в молодости. Где то должен быть и третий, подумал он, длинноволосый тогда обязан хромать, а стриженый — носить пенсне и хулиганский клетчатый шарф. Интересно, увижу ли я знаменитый примус и кота?

— Господин Генноске, похищение принцессы не входило в ваш план, — отметил стриженый без тени недовольства. Ситуация его искренне забавляла, и Борн не удивился короткому смешку — просто еще одно соответствие с литературным образом, — но надо сказать, это выглядело красиво, практически как в рыцарских романах иностранцев.

Похищение принцессы? Эта девушка-пекинес — японская принцесса? Наверное, это и объясняет так странно вооруженную охрану в поместье — традиции и вековые устои. Но почему вокруг не было камер, почему небо не чертят беспилотники и вертолеты, почему, наконец, они так просто ушли, прихватив с собой члена императорской семьи? И как, черт побери, мы умудрились встретиться и влюбиться друг в друга? Не собирались ли сейчас сделать с ней сделать то же, что и с принцессой Дианой, а он своим наскоком помешал им? Борн решил не откладывать этот вопрос:

— Госпожа Обору, вы и правда принцесса? — боже, каким же дураком он себя почуствовал, задав его.

Девушка на спине на секунду опешила:

— Что с вами, господин Генноске, вы ... вы все еще не пришли в себя? И тем не менее украли меня? — она хихикнула, — да, я — принцесса, точнее, глава клана Ига.

А вот теперь все начало становиться на свои места. В мире Джейсона Борна не было членов нобилитета, но было в избытке теневых дельцов, преступных акул и идейных фанатиков, одержимых переустройством мира или же защите существующего миропорядка. Принцесса. Клан. Япония. Толпа мужиков с холодным оружием. Якудза.

9.

— Что произошло? — спросил длинноволосый и подозрительно 'посмотрел' на Борна. Несмотря на то, что его глаза были плотно закрыты, Джейсона не покидало ощущение, что тот следит за каждым его движением. — Вы собирались встретиться с госпожой Обору, и уточнить ... — длинноволосый поправился, — и попросить госпожу Обору выслушать вас.

— Кажется, я потерял сознание, — Борн шел по тонкому льду, — все, что я помню — на нас напали почти сразу, как я очнулся.

— Кто-то говорил, что они будут как сонные мухи, — хмыкнул стриженый.

— Они и были, иначе бы все остались там, — длинноволосый был больше озабочен состоянием Борна, — Генноске, когда отойдем, нужно будет осмотреть тебя — похоже, что яд Кагеру не прошел для тебя бесследно.

Девушка-пекинес охнула — похоже, эта Кагеру была ей прекрасна знакома. Хотя в голове Борна метались тысячи вопросов, говорить он предоставил принцессе: у Джейсона не было уверенности, что раскрыв свою личность, он не оттолкнет этих людей — может быть, они знают его только как Генноске, и американец — жертва пластической хирургии и гормональной магии — будет в лучшем случае оставлен, а в худшем — списан в расход. Хорошо, хоть объяснять ничего не пришлось — как это всегда и бывает, его спутники сами нашли устраивающие их ответы.

— Я ... не помню, что случилось в последнее время, — Джейсон мог поклясться, что лица его спутников просветлели.

— Все понятно, господин Генноске, позвольте я напомню вам, что произошло, — стриженый был сама любезность. — Мы были ошарашены, когда увидели, что вы убегаете с госпожой Обору... Вы помните что-то о войне?

— Войне? — Джейсон прекрасно помнил войну — джунгли, сырость и насекомых, выматывающие марши по горло в грязи и пули, летящие из-за каждого куста. Сражения в тесных норах, напичканных ловушками, и нечастые увольнительные, проводимые в компании доступных женщин и алкоголя. Там-то он и взял псевдоним, ставший его настоящим именем на долгие годы. Но разумеется, стриженый имел в виду другое.

— Господин Иэясу отменил перемирие между кланами Кога и Ига, чтобы десять лучших бойцов из каждого клана сразились, определив наследника господина Иэясу.

Отлично, подумал Борн, то, чего мне так не хватало — маленькая мафиозная войнушка за право торговать шлюхами и разбодяженной дурью, в которую, судя по доверчиво прижавшейся к нему девушке, он влип со всеми своими потрохами. Я, стало быть, как-то связан с кланом Кога, если у меня на руках принцесса Ига.

— И ты тоже должна сражаться? — наполовину спросил, наполовину констатировал он.

— Да, но я не хотела этого делать, я боялась, что ... что предам свой клан, если встану рядом с тобой. Поэтому я, — Обору вздохнула, собираясь с духом, — запечатала свои глаза.

При чем тут глаза, подумал Борн, впрочем, слепым много не навоюешь, да и спутники после такого заявления стали менее ... настороженными, что ли. Кажется, несмотря на внешнюю беззащитность, у девушки было чем удивить в бою.

— Если мы ликвидируем господина Иэясу, решит ли это проблему? — спросил он, подсознательно надеясь, что из этой ситуации обнаружится простой и правильный выход..

— Ликвидируем? Как залежалый товар? Неплохой оборот, — отметил стриженый. — Но мы не сможем даже пройти внешнюю охрану дворца.

Еще один фактик в копилку. Репутация Джейсона Борна была создана убийствам высокопоставленных лиц, на его 'счету' были даже вице-премьеры Китая. Знай стриженый, что под личиной японца Генноске скрывается Борн, он бы не был так пессимистично настроен. Что же, похоже, придется отложить вечер удивительных историй с этими восточными джентльменами. Тем временем его собеседник продолжил:

— Дело даже не в этой войне, а в той вражде, что существует между кланами. Если умрет господин Иэясу, не разрешив вопрос наследования, империю охватит война,кланы продолжат сражаться друг против друга, и не будет никакого выхода из этого порочного круга. Наши жизни — очень малая цена за спокойствие империи. Вы придумали, как закрыть оба вопроса — покончить с враждой и однозначно разрешить спор наследников.

Борн слушал его с нарастающим удивлением. Блестящий план, дерзкий, но тщательно просчитанный, вначале убирающий неизвестные факторы, а затем двигающийся по накатанной, чтобы в кульминации оставить возможность выжить этой смешной девочке-принцессе, которая не захотела никого убивать.

— Втроем мы задержали бы их на достаточное время, — стриженый безэмоционально заканчивал рассказ, — Кагеру подожгла бы заряд, и спастись бы никто не сумел — в это время года в воде больше десятка минут не продержишься.

Борн ожидал чего-то подобного — большой бум, который бы похоронил всех и избавил нежные японские души от выбора между долгом и любовью, был очевиден.'Эти люди, они словно не знают, что есть другой мир, будто живут на луне. Какие они все-таки отморозки', — подумал он. Предложи им Борн отказаться от схватки, сесть на корабль, и они бы только раскрыли глаза в немом удивлении — весь мир для них вращался вокруг этой мелочной вражды и 'империи', оборот которой дай бог был больше, чем у бензоколонки в проходном месте. Они напоминали обитателей космического гетто — жестяной банки, окруженной межпланетной пустотой. Эти люди приняли неизбежность смерти,которая ждала их вне зависимости от их действий, и похоже, он тоже — иначе бы не стал придумывать план, который загонял в конце концов в ловушку, из которой в принципе не было выхода.

Может быть, так и должно все закончиться? Ни Дэвиду Веббу, ни Джейсону Борну больше нет причин жить — то, что он спасся и скрывался, было всего лишь отсрочкой перед неизбежным поражением и смертью. Сколько бы лет ни прошло, сколько бы личин он ни сменил, правительство США не прекратит охоту за ним. И каждый раз, когда Джейсон выигрывал шаг в этой гонке со смертью, гибли невинные люди. Может быть, этот суицидальный план, который должен был примирить два клана, и был попыткой искупления, или?.. У Джейсона не было никаких мыслей. А потом они пришли в лагерь, и Борн понял, что ему пока еще рано умирать.

10.

За свою жизнь Борну приходилось ночевать и на перинах пятизвездочных отелей, и в липкой грязи вьетнамских болот. Место, выбранное якудза, было где-то ближе к второй стороне спектра. Небольшая поляна около вершины холма, на который они битый час лезли, была окружена соснами, совершенно не защищающими от пронизывающего ветра. Утром тут все будет затянуто туманом, а одежда станет холодной и мокрой от выпавшей росы. Костер, разведенный в небольшой ямке и прикрытый, чтобы не давать отсветов, совершенно не грел, и у Борна возникло закономерное ощущение, что наутро он обзаведется восхитительной коллекцией ноющих суставов.

Тем не менее его спутники не выразили никакого желания получше обустроиться — просто уселись вокруг порядком прогоревшего костерка.

— Можешь спускаться, Кагеру, — произнес длинноволосый, — это мы.

— А я уже думала, что придется вас всех убить, — мелодичный женский голос раздался откуда-то сверху, и Борн мысленно выругал себя. Будь вместо этой Кагеру противник, то он бы был уже мертв. Похоже, марш порядком его вымотал, раз он допустил такую детскую ошибку. Кагеру спустилась изящным движением акробата — вот перед лицом Борна мелькнули волосы, водопад шелка, секунда — и девушка сидит около костра так, как будто всегда находилась здесь. Призрачный лунный свет очертил ее профиль, и Борн замер, пораженный сходством с Сент-Жак. С ней он прожил, оглядываясь назад, лучшие годы своей жизни. Тогда он не прятался, не убегал, не рисковал ежедневно в игре с самыми высокими ставками. Просто был обычным, ничем не выделяющимся буржуа, одним из многих отринувших прах старого света и поселившихся на Гоа в поисках простой и счастливой жизни. Но ему ли не знать, что бывших в его професии не бывает. Кому-то показалось, что Борн, пусть даже и вышедший из игры, слишком опасен, и подозрение быстро превратилось в заложенные заряды взрывчатки. Тогда они промахнулись, Борн не пострадал, но Сент-Жак — он даже не нашел ничего, что можно было бы похоронить. Пристальный взгляд выявил различия: немного не такой кончик носа, глаза — о них Борн не мог ничего сказать — похоже, что Кагеру пострадала от того же яда, что и Обору, волосы собраны в затейливую прическу, а Сент-Жак обычно носила их распущенными, руки, самое главное отличие было в руках — пальцы Сент-Жак принадлежали кабинетному ученому, а у Кагеру ничто не могло скрыть мозоли рукопашника. Глядя на Кагеру, он испытал сильнейшее дежа-вю, ему неудержимо захотелось дотронутся до нее, почуствовать под пальцами шелк ее кимоно и шелк ее кожи, убедиться, что это не призрак, что девушка, столь похожая на его погибшую возлюбленную, материальна.

Вместо этого он сказал:

— Нам придется внести в план изменения — госпожа Обору останется с нами. — Борн увидел, как вздрогнула Кагеру, видимо, между этими двумя почему-то пробежала черная кошка, хотя может быть, она просто настолько ненавидит всех Ига. Длинноволосый остался безучастен, ожидая решения, стриженый мазнул глазами, но тоже не выдал своего отношения, а девушка-пекинес просто подвинулась ближе, положив свою голову на плечо Борна. — У нас есть другая кандидатура на роль последнего героя? Госпожа Обору трагически погибла сегодня при нападении.

— Хоторуби? — предположил стриженый. — Что скажете, господин Хёма? — сказал он, обращаясь к длинноволосому. Тот согласно кивнул:

— Неплохая альтернатива, господин Саэмон. В любом случае, у меня были сомнения в ее способности нормально передвигаться после того, как вы ранили ее.

— Рана Хоторуби воспалилась, — подала голос доверчиво прижавшаяся к Борну Обору. — Ее лихорадит, и даже лучшие лекари госпожи Офуку не могут ей помочь.

— Что же, — подвел итог Борн. — Будем надеяться на мастерство врачей госпожи Офуку. Это та дама, с которой вы ехали?

— Да. Она кормилица наследника, — Борн почуствовал, как она прижимается все ближе, и ночной холод скорее всего тут был совершенно ни при чем.

— Неужели мы просто оставим ее с нами? — воскликнула Кагеру, и Борн еще раз поразился, насколько она напоминала Сент-Жак: тот же профиль, тот же тембр, Джейсон был готов поверить в переселение души.

— Замолчи, — Хёма грубо оборвал ее. — Из-за твоего яда господин Генноске страдает провалом в памяти, и твой же яд не подействовал на охрану — нам пришлось сражаться при отходе, и они были в прекрасной форме. Ты становишся обузой, особенно после того, как потеряла зрение, Кагеру. И запомни — ни один волос не должен упасть с головы госпожи Обору по твоей вине. Больше того, защищай ее пуще своей жизни. — Девушка подобралась, Борн услышал, как участилось ее дыхание, а мышцы напряглись, как будто перед броском.

— Хватит! — Джейсон прервал отповедь до того, как разгорелась ссора. — Кагеру, мы поговорим чуть позже. Пока же просто послушай меня — хватит уже убийств — попробуем, пусть это и будет трудно, обойтись без них. Госпожа Обору остается с нами, и это не обсуждается.

Над поляной повисла тишина, прерываемая только звоном цикад.

— Хорошо, — подвел итог господин Саэмон. — Ложимся спать, а утром придумаем, как дальше быть.

К счастью, спать на голой земле не пришлось. В снаряжении якудза нашлись достаточно удобные гамаки, которые растянули между деревьями и укрыли москитной сеткой. Борн поразился, насколько это напоминало логово какого-то гигантского паука, оплетшего паутиной свою добычу. Обору забралась к нему в гамак и проскользнула в подобие спального мешка из войлока. Несмотря на покалывание грубой шерсти с одной стороны и жар женского тела с другой, Борн уже почти провалился в сон, когда Обору зашептала в его ухо:

— Господин Генноске, я должна вам кое-что рассказать. Я ... не могла решиться сначала, боялась что вы прогоните меня, но ... Это про господина Тензена.

— Кого? — совершенно ожидаемо имя было ему незнакомо.

— Простите, я надеюсь, память скоро вернется к вам. Позвольте тогда сначала рассказать о нем. Господин Тензен — старейший шиноби Ига, он уже служил нам, когда бабушка Оген была еще маленькой. Говорят, его отец был из Кога, а мать — из Ига, и отец Тензена вырезал его из утробы еще живой матери, чтобы воспитать настоящим шиноби Кога. Рассказывают, что дух матери не обрел покоя, и господин Тензен одержим им. Бабушка Оген сказала, что этот дух дает ему бессмертие — и я сама была свидетелем, он может выжить несмотря на смертельную рану. Господин Тензен пришел к нам, Ига, чтобы отомстить за смерть матери. Но ... не только ... Бабушка Оген говорила, чтобы я не доверяла ему: Тензен одержим властью и возражал против ее выбора — он хотел сам стать во главе Ига.

— Какая интересная личность, — пробормотал Борн. Он встречал множество подобных персонажей — трагедия, выворачивающая мозги еще невинного мальчика или девочки, и долгая темная дорога с неизбежным финалом, они все заканчивали одинаково, захваченные без остатка своими страстями, не в силах сказать нет cвоему темному попутчику.

— Когда перемирие было нарушено, он стал фактическим лидером Ига, возглавив охоту на Кога. И ... он попытался стать моим мужем, когда мы плыли на пароме ... — она замолкла, и Борн невольно почуствовал всё ее отвращение и страх перед этим человеком. Кажется, когда Обору сказала ему про 'стать мужем', она совершенно не имела в виду красивую церемонию. — Меня спас один из Кога, смешно, да?Он должен был убить меня, а вместо этого — спас. Задушил Тензена прямо на мне и сломал его шею.

— Забудь его, раз он умер. Не надо вспоминать плохое, сейчас ты со мной, и мы справимся со всем, что ... — Борн и сам понимал, как наивно это звучит, но что он мог сказать, вся ситуация была совершенно безумна — соперничающие насмерть японские мафиози, дедок, который 'служил' во времена бабушки Обору, чуть не изнасиловавший девушку рядом с ним, и ...

— Он не умер, — перебила его Обору. — Точнее ... Он умер, я слышала, как он перестал дышать ... а потом ... снова начал. Наверное, это бабушка Оген и имела в виду, когда сказала, что он — бессмертен. Что бы ты ни придумал, какие бы планы ни строил, с ним это не сработает. Взорвать всех на корабле в открытом море — Тензен бы выжил, а твоя жертва стала бы напрасной. Он ... непобедим... — кажется, Обору заплакала, Борн повернулся и обнял девушку. Она спрятала свое лицо на его груди, мелко дрожа.

— Думаю, мы найдем способ. Сначала нужно подлечить тебя и Кагеру, вы ведь обе пострадали от одного и того же яда, — сказал Джейсон больше для того, чтобы успокоить ее, но для Обору эта фраза, казалось, переключила что-то в голове, во всяком случае, в ее голосе больше не было отчаяния:

— Точно. Если вы, господин Генноске, убьете его, а я посмотрю на его тело, то что бы ни возрождало Тензена, оно не сможет работать — под моим взглядом рассыпаются все техники шиноби. Но как вы вылечите меня? Отвар, который дала мне бабушка Оген, действует семь дней, и она не знала никакого противоядия.

— Кажется, я знаю, чем лечить такое, — даже удивительно, Борн не ожидал такой дикости. Типичная аллергия, Обору еще повезло, что не начался отек Квинке. В любой аптеке выдадут антигистаминное без рецепта, ну или если есть предубеждения против фармхимии, можно обойтись отваром крапивы. Джейсон на секунду задумался, растет ли у японцев крапива, и решил не забивать себе голову.

Девушка затихла и через несколько минут заснула, обвив тело Борна, как лиана. Джейсон позавидовал ей: несмотря на все попытки успокоиться и заснуть, сон все не приходил — схватка с настоящими самураями, какие-то дикие якудза, с которыми он связался, девушка рядом с ним — все это заставляло мозг работать, но из-за нехватки фактов он крутился вхолостую, рождая одну безумную гипотезу за другой. Наконец, сдавшись, он тихо выбрался из гамака и присел у костра рядом с Хёмой, стоявшим первую стражу.

— Господин, вы действительно думаете, что будет возможно обойтись без убийств? — тихо спросил Хёма.

Борн секунду подумал, перед тем как ответить. Это была не его война, не его схватка. Он пришел в себя не так давно, но оказался сразу же погребен под событиями — за него выбрали сторону, выбрали роль, выбрали женщину, наконец. Стоит ли плыть по течению, помочь осуществить мечты своих ... друзей? подчиненных? соратников? Кем были эти люди для него еще вчера? Или же просто раствориться в ночи и идти по жизни дальше, без цели, без особого смысла? Убегая и прячась каждый раз, когда очередная любопытная рука перевернет камень, под которым он cкрывается?

— Не знаю, как минимум одно нам совершить придется. Возможно, больше — сейчас я практически ничего не знаю о наших противниках. Сколько их, на что они способны, кто им дорог и кого они ненавидят. Обору рассказала мне о Тензене — его придется убрать в любом случае — старик хочет власти, но клан не примет его, если только не экстраодинарные обстоятельства, например, война с Кога, — похоже он принял решение, просто не отдавал себе в этом отчет. Пусть все идет как идет — Джейсон Борн поможет этим людям выиграть эту глупую войну за наследство и постарается уменьшить то, что его коллеги назвали 'сопутствующим ущербом'.

— Да, в открытой войне Кога не устоит — нас просто меньше, пусть у наших бойцов и лучше подготовка. Это одна из причин, почему нам нужен мир, другая заключается в том, что эта вражда бессмысленна и расточительна. Даже такую важную вещь, как наследование, можно было бы разрешить без стольких смертей, — Хёма говорил ровно, словно пересказывая в сотый раз очевидную истину. Скорее всего, так оно и было, и Борн испытал облегчение, поняв, что у него есть надежный союзник, не одержимый ненавистью и местью.

— Мы попробуем уничтожить их руководство, этого Тензена. Я так понимаю, госпожа Офуку весьма властная женщина и попытается после этого сама возглавить людей Ига?

— Этого можно ожидать, господин.

— Как ты думаешь, будет ли такое руководство эффективно?

Хёма замолчал, видимо, обдумывая сказанное. Борн тихо продолжил:

— Мы сделаем тем, кто вменяем, предложение присоединиться к нам и ликвидируем остальных. Оформим несчастным случаем — перевернувшаяся лодка, падение с крыши, что-то в этом духе. А сами покинем Японию — не думаю, что кто-то будет сильно жалеть о нашем отсутствии. Я даже готов отдать победу этой Офуку, если ты считаешь, что это будет правильным шагом.

— Дать победить Ига будет верной стратегией, — Хёма неспешно кивнул, — это будет своего рода извинением за бойню во времена вашего деда. Но покинуть Японию? Я не представляю, как нам удасться это сделать.

— Нанять хакера, сделать документы и сесть на самолет? — Борн совершенно не видел здесь проблемы.

Хёма неожиданно открыл глаза, слишком светлые для японца:

— Простите, господин, я не совсем понял, что вы предложили сделать, — он продолжал пристально смотреть на Борна, как будто пытаясь проделать в нем дыру, и Джейсон ощутил какие-то мурашки, побежавшие по спине.

— Нанять хакера на 'Шелковом Пути' [ref ныне умершая торговая площадка для наркотиков, оружия и документов], чтобы сделать чистые документы, — повторил Борн. — Мы не можем привлекать клановых специалистов для того, чтобы достоверно имитировать свою смерть.

— Кажется, вы пострадали сильнее, чем я думал, господин. На секунду я подумал, что вы — это не вы, — с этими словами Хёма закрыл глаза.

— Почему мы не можем воспользоваться 'Шелковым путем'?

— Это... где-то в Китае, господин. Нам нужно сначала покинуть Японию. — Борн ощутил нарастающее раздражение, такое чуство, что Хёма, еще минуту назад спокойный и рассудительный, начал стремительно прикидываться идиотом.

— Хёма, все, что нам надо, — серая железка, лох с вайфаем, немного времени и чистый дроп [ref адрес, куда можно доставить не совсем законную корреспонденцию]. Не поверю, что все это нельзя провернуть, не покидая ближайшего города.

Хёма не произнес ни слова, он просто встал и растолкал Кагеру. Девушка вылезла из своего спального мешка и покрутила головой, разминая затекшую шею.

— Кагеру, похоже, у нас проблема. Господин не только потерял память от твоего яда, теперь он начал бредить. Займись им, — Хёма нашел устраивающую его разгадку поведения Борна. Сам Джейсон не возражал против внимания очаровательной девушки, но ... бредит... Шелковый путь в Китае? Некоторые мелочи, которые он упустил из своего внимания, бросились в глаза: традиционная одежда, впрочем, якудза всегда были повернуты на традициях, но в лагере не было никакого современного туристического снаряжения, хуже того — не было никих средств связи. Ни раций, ни телефонов, вообще ничего напоминающего о двадцать первом веке. Борн хмыкнул, может быть, стоит задать сакраментальный вопрос — только вместо 'где я' стоит спросить 'когда я'?

— Кагеру, пока наш длинноволосый друг сомневается в моем душевном здоровье, не подскажешь ли, какой сейчас год?

Почему-то Кагеру хихикнула, прикрыв рот ладонью, как будто он произнес какую-то шутку.

— От Рождества Христова, господин?

Борн был несколько удивлен вопросом, но почему бы и нет — считают же некоторые секты время от основания мира, а исламский календарь не совпадает с христианским. Может быть, ему 'посчастливилось' связаться с якудза-исламистами, если есть, конечно, такой экзотический зверь?

— Да, Кагеру, от Рождества Христова, — подтвердил он.

— Тысяча шестьсот четырнадцатый, — ответила она с видом, как будто он уже задавал ей этот вопрос.

11.

Если бы господина Тензена кто-нибудь спросил, что он чуствует, то ответ был бы один — 'боль'. Каждый день, каждая секунда его существования была наполнена раздирающей внутренности болью. Иногда она отступала, давала иллюзию передышки, чтобы накинуться вновь. Настойка опия, которую привозили иностранцы из Китая, помогала, но к сожалению, господин Тензен не мог отдаться сладким грезам без остатка. Более того, с каждым днем ему требовалось все больше и больше, чтобы заставить боль отступить и забыться нервным беспокойным сном. Они обогнали людей Кога и могли бы выбрать идеальное место для атаки, но вместо этого по настоянию этой чертовой девчонки Обору пришлось возвращаться, чтобы подобрать покалеченную Хоторуби. Дьявол бы забрал этого проклятого сокола — птица, посланная на разведку, нашла шиноби-с-бабочками не в самой лучшей форме. К счастью, та же птица подтвердила — Кога так и не покинули предместья Ёсивару, прячась среди развратников и проституток самого низкого пошиба. Что же, на этот раз Тензен послушал вздорную Обору, пока послушал, и они ночным маршем вернулись в Камбара.

Переправа стала естественным выбором для засады на Кога: разлившаяся река стала непреодолимым препятствием для наиболее респектабельной части путешественников, заполнивших постоялые дворы по обеим берегам. Впрочем, это не убавило людского потока. Гонцы, мелкие торговцы, рискующие жизнью за лишнюю монету, паломники, — всех их не останавливало стихийное бедствие. Пешком, а зачастую и вплавь, держась за протянутые веревки, они пересекали стремнину, чтобы, быстро передохнув под навесами придорожных закусочных, продолжить путь. Если Кога пойдут этим путем, им придется спрятать свое оружие, а то и раздеться, холодная вода отнимет у них часть сил, но если подгадать момент, то можно и отправить часть противников вниз по течению, и если им и посчастливится выплыть, то успеют они только к шапочному разбору. Со всех сторон это было если не идеально, то очень близко, но к несчастью, Кога и не подумали явиться. Прождав день, изображая путников слишком бедных, чтобы поселиться в гостиницу, но и не слишком торопящихся, чтобы бросаться очертя голову в мутную воду, несущую к морю всякий мусор, Тензен приказал возвращаться. В конце концов, Кога могли также сесть на паром и теперь спокойно плыть по направлению к замку Сунпу.

Как бы сейчас ему пригодился сокол, но чего нет, того нет. Брать Обору с собой Тензен побоялся — пусть он и предпринял много усилий, чтобы сломить волю девушки, она все еще могла взбрыкнуть и разрушить его планы. Власть, обладание, страсть, все это заставили Тензена оставить ее пока в стороне, как бы ему не хотелось зарубить нареченного Обору у нее на глазах. Пусть поухаживает за мечущейся в бреду Хоторуби — хоть они и почистили рану, прижгя ее огнем, лихорадка так и не спала, и у Тензена были сомнения, что она сможет выкарабкаться.

Мокрые, со стучащими зубами от холода Тензен, Акегину и Куширо вернулись в гостиницу, только чтобы узнать, что Обору и Хоторуби уехали с 'знатной дамой' в Юи. Злость сжигала Тензена — птичка ускользнула, и теперь им приходилось выбирать, остаться ли переночевать, или же пускаться в путь ночью, рискуя вступить в бой с Кога утомленными долгим переходом. Будь Тензен хоть чуть-чуть более подвержен китайскому снадобью, будь боль хоть чуть-чуть меньше, он бы приказал бы остаться и отдохнуть. Сейчас же, Тензену хотелось, чтобы недоучки рядом с ним хоть немного ощутили себя в его шкуре.

Шиноби Ига всю ночь бежали по тракту, освещаемому только светом луны. Сто шагов бегом, сто — шагом. Повторить. К утру Тензен успокоился — усталость забила боль рвущую его тело, спутники больше не вызывали такого раздражения, и, наконец, старейший шиноби Ига смог связанно мыслить.

Зачем он так торопился догнать Обору? Если 'знатная дама' — враг, то она и Хоторуби уже мертвы, если друг — то никак не помешает планам Тензена. Еще до конца месяца Обору станет его женой, а он сам — главой Ига. Они вырежут до последнего младенца проклятых Кога, а потом Тензен... Так далеко он не заглядывал. Все его мечты ограничивались этим 'вырежут', и Тензен повторял это слово снова и снова, прислушиваясь к одобрительному ворчанию демона внутри него.

Юи встретил их суетой и криками зазывал, мелодичными голосами приглашающих благородных господ позавтракать перед выходом. Искать тут 'знатную даму' можно было долго, но Тензену повезло — самый большой постоялый двор и был искомой целью — торговец, ловко обменивающий палочки с рисовыми шариками на мелкие монетки, сказал, что 'знатная дама' остановалась там. Во дворе царила нездоровая активность — несколько мертвых тел, казалось порубленных на куски безумным мясником лежало у стены, постояльцы двигались как сонные мухи, несмотря на поднимающееся солнце и необходимость продолжить путешествие, слуги засыпали на ходу, и только полицейский наряд, пытающийся понять что произошло накануне, производил впечатление людей пребывающих в состоянии бодрствования.

Вид шиноби Ига, утомленных и забрызганных грязью, не произвел впечатления на прислугу, но ловко поймав за рукав девушку лет пятнадцати, несущую какую-то миску, господин Тензен обратил на себя внимание.

— Не подскажешь, что тут произошло? Наши родственницы госпожа Обору и госпожа Хоторуби остановились в Юи, может быть в этой гостинице и мы беспокоимся за них.

— Простите, я не могу сказать точно— я не работала вчера, но ночью на гостиницу напали, убили охранников госпожи Офуку, и похитили одного из постояльцев, кажется госпожу Обору, госпожа Офуку так кричала! Может быть вам стоит найти ее или поговорить с господином полицейским? — девушка ловко вывернулась, и продолжила свой путь. Тензен не стал пытаться удерживать ее — взвешивая, стоит ли говорить с неуравновешенной 'знатной дамой', или же сначала выяснить детали происшествия у стражей порядка.

Решив, что объяснение с этой Офуку может подождать — Тензен был совершенно не удивлен, что Обору захотела сбежать, прекрасно зная насколько хорошо она может изображать очаровательную беззащитность, так чтобы произвести впечатление на таких престарелых клуш, вроде этой 'знатной женщины' — он подошел к полицейским, задумчиво рассматривающим следы крови на дочиста выметенной земле. Все они как на подбор были невысокими, толстенькими, с тоненькой щеточкой усиков и реденькими бородками. Сразу было видно, что наиболее частое преступление в Юи — загулявший пьянчуга, и в полицейской работе больше ценилось умение завалить буяна массой и протрезвить палками, чем талант разгадывать криминальные загадки.

— Господа, я — Якушиджи Тензен из Цубагакуре, наши родственницы остановились в этой гостинице, и насколько мне известно ночью на них напали, успешно, насколько я могу судить, — эту фразу полиция приняла за личное оскорбление, судя по нахмурившимся лицам, как будто нападение на гостиницу было персональным просчетом каждого из них, — Вы можете подтвердить, что госпожа Обору похищена, а госпожа Хоторуби не пострадала?

— Рад знакомству с вами, господин Тензен, я — инспектор Манзо, назначенный расследовать это печальное происшествие. Поверьте, я искренне сочуствую вам и надеюсь, что госпожа Обору жива, — сочуствия в глазах толстячка, вооруженного клинком, больше напоминающим небольшой зазубренный лом, было ни на гран. Он даже не удосужился поднять взгляд, и сейчас Тензен созерцал неряшливо выбритую макушку с хвостиком, покрытую редкими каплями пота. Толстяк продолжил:

— Могу я поинтересоваться кем бы приходитесь дамам, и почему они путешествовали с госпожой Офуку? Ее подорожная выдана для путешествия в деревню, — инспектор Манзо почесал голову, размазав капли пота тонким слоем, — Цубагакуре. Госпожа Офуку опасается за свою жизнь, и хотела нанять телохранителей?

В вопросах толстячка никакой неожиданности не было — Тензену уже приходилось сталкиваться с такими пронырами — несмотря на расположение около главного тракта, на станциях практически ничего не происходит, день за днем мимо полицейских проходит бесконечный поток людей, останавливающихся в одно и то же время на ночлег, и выходящих в путь с первыми лучами солнца. Иногда приходится угомонить буяна, поймать по ориентировке вора, или же разогнать толпу. Бывает, начинается война, и по тракту бесконечными колоннами идут войска, совершая обычный набор бесчинств, впрочем в этих местах уже забыли о усобицах, еще несколько десятилетий назад сотрясавших страну. Похищение, зарубленные среди белого дня самураи, полнейшее пренебрежение установленным законом и порядком, все это настолько выбивалось из привычной рутины, что теперь этот инспектор Манзо будет рыть как пес потерявший свой тайник с мозговой косточкой.

— Я прихожусь дядей госпожам Обору и Хоторуби из Ига. Мы путешествуем из Цубагакуре в Сунпу, и возможно госпожа Офуку сочла возможным договориться о чем-то с ними, после чего повернула назад не доезжая до Цубагакуре. Прошу вас сказать, все ли в порядке с госпожой Хоторуби? — Тензен так и не услышал ответа на вторую часть своего вопроса и повторил его, надеясь что на этот раз инспектор Манзо не забудет ответить.

— Она ранена, и сейчас с ней лекарь госпожи Офуку. Хотя, насколько я могу судить, рана нанесена не вчера, и похоже началось заражение. К сожалению, она без сознания, и я не смог допросить ее, — а вот сейчас у полицейского действительно отразилось сожаление. Тензен почуствовал раздражение, усиленное подступающей болью в позвоночнике, этот червяк будет лезть в дела клана Ига, практически его клана, и нет никакой возможности убить его без того, чтобы потом не столкнуться с армией крючкотворов, мстящих за гибель своего товарища.

— Господин Тензен, ... — что бы ни пытался спросить инспектор ему не дали — высокая, начинающая расплываться женщина, с лицом покрытым толстым слоем белил, на котором черными пиявками выделялись нарисованные брови и губы, вихрем пронеслась по двору, практически напрыгнув на опешившего инспектора. Запоздавший эскорт дамы, остановился в полушаге за ее спиной, держась за рукояти мечей.

— Что здесь происходит, Манзо, кто эти люди? Выгоните их немедленно! — голос походил на скрипение несмазанного мельничного колеса помноженный на звук ножа скребущему по стеклу.

— Госпожа Офуку, — начал инспектор Манзо, и Тензен внимательно посмотрел на 'знатную даму', принявшую такое участие в судьбе госпожи Обору. Жалостью или сочуствием тут и не пахло — если госпожа Офуку кого и жалела, то это была исключительно госпожа Офуку. Белила не могли скрыть глубокие злые морщины на ее лбу, подбородок отвис, а кимоно, вместо того чтобы придавать женщине ровную цилиндрическую форму, скорее делало ее похожей на грушу — видимо госпожа Офуку любила поесть.

— Немедленно, Манзо! Как вы могли допустить такое, — она указала на тела самураев, — вы позор для полиции, я лично сообщу о вашей бесполезности господину Иэясу! Молитесь, чтобы вам дали совершить сепукку, а не утопили в нужнике, как вы этого и заслуживаете!

Если угроза и напугала толстячка, то виду он не подал, и, несмотря на нарастающее бешенство от проснувшейся боли, занудного полицейского, голоса женщины и раздражающего звона цикад, Тензен ощутил симпатию к Манзо, и вступив в разговор, вывел беднягу из-под звукового удара:

— Позвольте представиться, Я — Якушиджи Тензен из Цубагакуре, — произнес он второй раз за сегодня.

Госпожа Офуку повернула к нему голову, внимательно осмотрев с головы до пят, морщины разгладились, сменившись тем, что она видимо считала приветливым выражением лица:

— Ах, господин Тензен, прошу, пройдемте со мной, позвольте мне позаботиться о вас и ваших спутниках.

12

Кагеру, удобно устроившись на одеяле, втыкала иглы в растянувшегося у костра Генноске. Тот вел себя очень странно в последнее время — какие то вопросы про год, похищение Обору, еще сладко спящей в гамаке, и, самое главное, те заинтересованные взгляды, что он бросал на нее. Еще вчера, она понимала, что в его глазах она не более, чем инструмент, которым Кога должны поразить своих врагов, сегодня — Кагеру уже не была так уверена. Семь ночей, состав которым эта шлюха Хоторуби ослепила ее, Генноске снял его последствия за несколько минут, разведя экстрат крапивы из ее коллекции ингридиентов в горячей воде и дав выпить. Кагеру была благодарна, что он не стал будить Обору, чтобы вылечить и ее. 'Пусть выспится, пока ты будешь меня лечить,' — сказал господин Генноске, и Кагеру была уверена, что никакого лечения ему не требуется, просто нужно успокоить Хёму, и, быть может, Генноске хочет побыть с ней наедине, пусть так, опосредованно, через этот набор игл ощутить касание ее рук.

Наверное, сейчас она была ближе всего к счастью за последние дни, и даже невеста из Ига, не портила ей настроение. Она сможет показать господину Генноске, что эта беспомощная дура ему не пара, а потом просто убьет за то, что чуть не отобрала у него Генноске. Кагеру воткнула еще пару игл, и откинулась назад:

— Вот и все, господин Генноске, полежите немного спокойно, пока иглы подействуют, — он повернул шею, чтобы смотреть на нее, и Кагеру покраснела, от такого пристального внимания, — Я и не знала, что вы можете снимать Семь Ночей, скажите, как вы узнали средство?

Кагеру боялась ответа, и в то же время надеялась, что навык Генноске не имеет никакого отношения к тому, что эта дурочка поделилась с ним секретами Ига. Это же так просто — выдать себя за беспомощную женщину, и держать в запасе средство, чтобы в нужный момент убить их всех. Может в этом и состоял план Ига — подсунуть им Обору, чтобы она лишила их сил. Впрочем, судя по всему, она влюблена в Генноске как кошка, и людям Кога не грозит опасность с этой стороны. Кагеру почуствовала укол ревности, даже сейчас, когда Генноске настолько близок, насколько возможно с ее способностью, когда он смотрит на нее как на самую дорогую женщину в его жизни, она не может забыть о этой беспомощной и наивной, совершенно не походящей на куноичи, девушке.

Генноске улыбнулся:

— Никакого секрета, крапивой лечат при укусах пчел, а эти Семь Ночей, очень похожи на них по своему действию. Я просто попробовал, вреда все равно никакого бы не было.

Так просто? Укусы пчел? Кагеру почуствовала волну стыда, заставившую ее покраснеть еще больше. Генноске, который совершенствовался в тактике, пути меча и додзюцу(?), с легкостью сделал то, что ей, всю свою жизнь посвятившей ядам, не удалось — разгадать секрет тайного снадобья Ига. Видимо экстракт пчелиного яда, и что-нибудь для вязкости и всасывания — немного экспериментов, и у Кога будет свое ослепляющее зелье, которое не наносит постоянный ущерб зрению. Она улыбнулась:

— Я так горжусь вами господин Генноске, спасибо что вылечили меня, — Кагеру коснулась его ладони, и, к ее удивлению, он не отдернул руки, а наоборот сжал ее пальцы.

— Все в порядке ... Кагеру, — на мгновение ей показалось, что он хотел назвать другое имя, но поправился. Проклятая Обору, подумала она, но я ... я смогу... Может быть даже найдется средство и от моего дыхания, и уж совершенно точно, этой выскочке осталось недолго жить.

Несколько минут они сидели в молчании, пальцы сплетены в какой то тайный знак, объединяющий их, Кагеру почуствовала как против своей воли начинает возбуждаться, и воздух из ее легких приобретает запах прелого сена. Она отвернулась, стараясь дышать по ветру, чтобы яд относило в сторону. Генноске, было прикрывший глаза, встрепенулся:

— Что-то не так? — Да все не так, все, абсолютно все — родственная связь с ним, ее способность, его титул, эта девчонка в его гамаке — Кагеру не выдержала и тихо заплакала. Слезы одна за одной покатились по ее лицу, падая на шелк кимоно.

— Простите меня, господин Генноске, это моя вина, — он попробовал улыбнуться, крепче сжав ее руку:

— Кагеру, все будет хорошо, поверь, мы выберемся из этой переделки, — он отпустил ее ладонь, чтобы повернуться к ней всем телом. Воткнутые иглы закачались как на спине дикообраза, и она невольно улыбнулась. Наверное, Генноске принял эту улыбку за одобрение своим словам, продолжив, — думаю, нам не стоит задерживаться в империи — европа, америки — мы найдем свое там, и никто не будет играть нами как марионетками. Мы будем свободными.

Кагеру не могла поверить в это, даже просто взглянуть на ситуацию с такой стороны. Все свою жизнь ею правил долг, обязанность, обычай. Ей совершенно не казалось, что она марионетка, кукла на веревочках бесчисленных правил, определяющих ее жизнь. Хотя Генноске был прав — она училась ремеслу куноичи, потому что эта судьба была выбрана за нее в момент рождения, она воевала с Ига, потому что она женщина Кога, а кланы враждовали всегда — это был обычай освященный временем и бесчисленными смертями, они повиновались сегуну, потому что было немыслимо нарушить присягу, державшую крепче самых тяжелых цепей. И мир, лишенный этих веревочек, заставляющих ее двигаться, казался немыслимым и недостижимым. Она покатала слово, которое произнес Генноске, на языке. 'Свобода' — от него пахло чем-то позорным, как будто она предавала поколения своих предков, но в то же время и бесконечно притягательным.

— Свобода, — прошептала Кагеру, — никто из нас не сможет никогда стать свободным. Многие предпочтут смерть свободе — но .. я .. я пойду с тобой до конца.

Она сжала его руку, и задержала дыхание, смотря ему в глаза сквозь пелену, застилающих взор слез.

13

У девушки-пекинеса оказались фиалковые глаза. Да и сама она совершенно перестала быть похожа на маленькую китайскую собачку, после того как приготовленное для нее снадобье подействовало. Опухоль ушла, выправив черты неожиданно красивого аристократического лица. Борн был готов поклясться, что в ее предках были европейцы — красота Обору несомненно была продуктом смешения разных рас.

— Благодарю вас, господин Генноске, — сказала она, после того как снадобье подействовала, — но это было очень неосмотрительно.

— Неосмотрительно? — Борн был удивлен, но Хёма, что-то выкраиваший из кусочка шелка, пояснил его ошибку.

— Глаза госпожи Обору называют Глазами Разрушения — ни одна техника шиноби не выдержит ее взгляда, так что ... — он протянул результат своего рукоделия Обору, — примерьте это, госпожа.

Выкроенный из шелка платок, плотно закрыл глаза Обору, и судя по цвету Кагеру недосчиталась одного из своих кимоно, безжалостно раскромсанного Хёмой, чтобы соорудить многослойную маску.

— Да спасибо, господин Хёма, в случае необходимости я надену его, — поклонилась Обору, притворяющемуся слепым шиноби.

Борн не мог понять с чем же он столкнулся — вчера Хёма прояснил вопрос техник, когда Кагеру все таки слишком близко придвинулась к нему, спровоцировав приступ удушья. Техники шиноби — способности, которые непосвященному человеку могли показаться магией. Джейсон и в прошлой жизни знал людей способных на невозможное, но тогда это был результат многолетней работы ученых и медиков, игравших с человеческим геномом как малыш с кубиками. Здесь же, посреди дремучего средневековья, люди его окружавшие были способны на большее, чем даже самые лучшие 'образцы' входившие в Программу. Тот же Хёма своим взглядом мог заставить человека совершить самоубийство, или же атаковать друзей, что и произошло с напавшими на него самураями. Всего лишь пристальный взгляд, и противник сам сводит счеты с жизнью. Саэмон мог принять практически любой облик, а Кагеру ... ее техника совершенно ей не подчинялась — выброс гормонов, и что-то в организме начинает выделять нервно-паралитический газ, смешивающийся с выдыхаемым воздухом. Борн подозревал, что если покопаться в ее внутренностях, то найдется пара-тройка гланд, которые совершенно не принадлежат человеку, точнее нормальному человеку. Эта мысль доводила до безумия — казалось он встретил точную копию Сен-Жак, но только чтобы она мучила его своей недоступностью, находясь так близко и в тоже время так далеко.

Его же способностью, точнее способность хозяина этого тела — Борн уже не питал иллюзий о собственном спасении, считая происшедшее какой то космической шуткой бога или дьявола — было додзюцу, такой же взгляд как у Хёма, но гораздо более сильный и, самое главное, контролируемый. Там где Хёма мог подчинить одного, у Борна бы получилось бы с десятком, там где Хёма был вынужден закрывать глаза, чтобы ненароком не задеть друзей, у Борна не было проблем со зрением. И, разумеется, он полностью потерял способность управлять техникой — как бы Борн не пялился, его взгляд не оказывал никакого воздействия на вызвавшегося добровольцем для проверки Саэмона. Хёма только вздохнул и порекомендовал не учитывать способность в планах — как он сказал, Генноске пришлось изучать эту технику несколько лет до появления эффекта.

Способности полностью меняли дело. Можно планировать засаду, идеальную ловушку, из которой не выбраться, но все планы летят к черту, если вам противостоит кто-то способный бросаться файрболлами или убить косым взглядом, а вы об этом даже не подозреваете до тех пор, пока этот фрукт не поджарит вам задницу. Из оставшихся в строю Ига — Акегину, Куширо и Тензена, Борн знал только о способности Тензена — регенерировать после травм, которые отправили кого другого прямо на тот свет.

— Госпожа Обору, — сказал он, любуясь фиалковыми глазами, девушка чем-то привлекала его, несмотря на то, что была совершенно не того типа, который нравился Борну, — надеюсь у вас нет возражений, если мы обсудим преждевременную кончину господина Тензена?

— Да, — ответила она потупив глаза, — точнее нет, только прошу... Я не смогу остаться с вами, если вы будете сражаться и с Акегину или Куширо, они ...как сестра и брат мне, простите господин Генноске.

— Хорошо, — в любом случае Борн придерживался максимы, что драка равными силами — признак сделанной ранее ошибки.

Нападать на трех 'носителей улучшенного генома', по определению старого японского мультика, в то время как только он и Хёма могли похвастаться профильными бойцовскими навыками, а владение техникой пригодной для атаки в ближнем бою осталось только у Хёма, было по меньшей мере неосмотрительно. Оставалась засада с применением мины или стрелкового оружия, но регенерация Тензена вынуждала потом приблизиться и проконтролировать его смерть. Проще было бы сначала убить Акегину или Куширо, но Джейсон надеялся переманить их на свою сторону — люди с такой подготовкой были невосполнимым ресурсом, разбрасываться которым мог только глупец.

Тензен был исключением — властный и самолюбивый, видящий себя во главе шиноби Ига и, как понял Борн, одержимый местью за смерть матери, он был неуправляем. Хоть Джейсон и проникся заочно к нему уважением, вариантов заставить Тензена присоединиться к группе шиноби Кога не было, а последнее в чем нуждался Борн — ищейка натасканная на кровь, которая сможет заглянуть за кулисы спектакля, который он представит почтеннейшей публике перед своим спешным отбытием за пределы Ниппон.

Главным зрителем станет господин Хаттори Ханзо Масанари — непутевый внук великого деда, обладатель шпионской сети, значительно превосходящей возможности кланов Кога и Ига. Поговаривали, что у него есть информаторы даже в землях христианских князей, хотя Хёма подчеркнул, что из десяти посланных туда шпионов возвращается один, да и то не всегда — у контрразведки христиан были хорошие учителя с навыками отточенными до бритвенной остроты европейскими усобицами. В любом случае — все, что сделают они в землях сегуната, и скорее всего за его пределами, быстро станет известно шпионам Масанари, так что единственным способ спрятать свои намерения было воспользоваться советом отца Брауна, и 'спрятать лист в лесу'.

— Предлагаю начать с разведки боем, — сказал Борн.— Господин Саэмон, я хотел бы выслушать ваши предложения.

На этот раз на постоялый двор люди Кога вошли 'громко'. Крики 'пожар' и звон набата перебудили весь город, и жители, не успев до конца проснуться и даже зачастую одеться, выбегали из своих домов с ведрами, чтобы помочь соседям. Каждый из них прекрасно знал опасность огня — бумага и сухое дерево вспыхивают мгновенно и достаточно одной искры, подхваченной ветром, чтобы пламя взяло высокую цену в жизнях и имуществе не только с растяпы, устроившего пожар, но и со всего города. Это был не первый и не последний случай — города в империи горели с удручающим постоянством — и уже через несколько минут выстроились цепочки горожан, передающие друг-другу воду, поливающие соседние крыши, и рубящие длинными топорами загоревшееся центральное здание гостиницы.

Дым, стелящийся по земле, не давал дышать, те кто поопытнее укрыли головы мокрыми тряпками, и поэтому никто не удивился, когда Борн и Кагеру с замотанными лицами, присоединились к команде, вытаскивающей из соседних домиков угоревших от дыма постояльцев.

— Быстрее, быстрее, — подгонял их начальник, впрочем Борн и сам имел основания торопиться. До пристанища господина Тензена оставалось еще два домика, и он благодарил бога за открытые планировки японцев. Для спасательной команды не было нужды карабкаться по этажам и заполненным гарью лестницам, вышибая двери в крохотные комнатки, образующие непроходимый лабиринт наполненный криками и пламенем, как это было бы в любой европейской стране — здесь было достаточно раздвинуть стену, или даже выбить ее, сдернуть москитную сеть, и вынести тех, кто оказался слишком усталым или больным, чтобы проснуться вовремя.

Сами люди Ига уже покинули ставшие опасными здания — окруженные самураями госпожи Офуку, закрывшими их живым щитом, они внимательно наблюдали за переполохом, оставаясь чуть в стороне. Борн напрягся, заметив только двоих Ига, стоящих на ногах. Этот, с лицом закрытым платком — Куширо, девушка рядом с ним Акегину, на носилках видимо лежит Хотаруби и ,судя по тому, что она сама не может передвигаться, дела ее плохи. А где же господин Тензен? Такой человек ни за что не погибнет от пары угольков, брошенных Саэмоном. Госпожи Офуку тоже не было нигде видно — нехорошее подозрение все больше и больше овладевало Борном — не зашли ли они прямо в расставленную противником ловушку. Отвлекающий пожар — классика, часто применяемая для проникновения на охраняемый объект, и если Ига их ждали, то скорее всего сейчас придет время драться не на жизнь, а насмерть.

— Уходим, — шепнул он на ухо Кагеру, — нас ждут.

Она не обратила на слова Борна никакого внимания, и он повторил, легко дернув ее за рукав. Кагеру обернулась:

— Нет, сейчас я сделаю дело, и пойдем, — она шагнула в следующий дом, запрыгнув на веранду.

— Пусто! — крикнула она и команда спасателей двинулась дальше. Борну ничего не оставалось, как следовать за ними.

— Надо уходить, там засада, — попытался он еще раз втолковать закусившей удила куноичи.

— Они даже не поймут, что случилось, — следующий домик был пуст — постояльцы смогли выбежать, оставив на полу тюки с вещами.

— Вытаскиваем! — а вот у Тензена кто-то был, и, прежде чем Борн смог ее удержать, Кагеру рванулась внутрь.

Он ринулся вслед за нею, чтобы прикрыть действия куноичи своей спиной от любопытных глаз. К счастью Кагеру не стала сразу на глазах у изумленных пейзан втыкать нож лежащее под покрывалом тело, потому что Тензена там не было. Равно как и кого-то другого — покрывало прятало под собой мешки, сложенным в форме человеческого тела.

— Пошли, пошли! — это было не последнее здание, которое требовалось проверить, но Борн и Кагеру задержались на секунду. Он быстро осмотрел помещение — кажется тут не спрятаться и мыши. Непохоже, чтобы кто-то наблюдал за ними:

— Давай! — кивнул он Кагеру.

Та, быстро достав флакончик из складок одежды, щедро покрыла отравой содержимое мешков и одеяло. Убить это вещество не могло, но от него тело покрывалось язами, появлялась слабость, тошнота и боли в сердце. То, что надо, чтобы ослабить врага, и проверить его устойчивость к ядам.

Они выскользнули наружу практически сразу после последних настоящих пожарных, но вздох облегчения, вырвавшийся из груди Борна был преждевременным — в ворота постоялого двора черной струей вбегали вооруженные копьями воины. Они занимали позиции вдоль стен и блокировали все выходы. Последними появились полицейские в своих высоких шапках — похоже выйти из этой гостиницы будет значительно сложнее, чем войти.

Пока что солдаты ничего не предпринимали, наблюдая за тушением пожара, но это ненадолго — огонь скоро прогорит, и потом они проверят каждого, кто оказался на территории гостиницы. Борн мог только надеяться, что это связано с поисками поджигателя, а не засадой людей Ига.

— Кагеру, если мы не найдем способ уйти тайно, придется объясняться с полицией, — хоть его голос и был абсолютно спокоен, Борна охватило ощущение всеобъемлемой беспомощности — легенда, подготовленная для этой вылазки, была способна выдержать поверхностную проверку, но если полицейские копнут чуть глубже, им конец. Джейсон, лихорадочно смотря по сторонам, пытался найти способ вырваться за оцепление. Его внимание привлекла высокая фигура, появившаяся у ворот. Расстояние не позволило подробно рассмотреть ее, но высвеченный отблесками огня силуэт Борн опознал безошибочно по характерной прическе — Якушиджи Тензен.

— На выходе нас будет ждать Тензен. Попробуем обмануть его, — прошептал Джейсон Кагеру, сжимая ей плечо. — Главное, сохраняй спокойствие.

— Конечно, господин, — улыбнулась Кагеру под маской.

Борн подумал, что сейчас им как никогда пригодились бы таланты господина Саэмона, но кто он, под какой личиной прячется? Да и будет ли у них время для перевоплощения, если сейчас всех в гостинице выстроят и опросят?

С звуком похожим на выдох великана обрушилась крыша и усилия тушащих пожар людей наконец то стали приносить плоды. Балки прогорали одна за другой, и огонь опадал, где сожрав все, что могло гореть, а где залитый усилиями горожан. Борн кожей чуствовал утекающее время, моля об отсрочке, и словно божественный ответ на его просьбы в сухую землю ударили струи дождя, сбивающие пламя. Минуты, отпущенные им на принятие решения истекли.

Джейсон взвешивал альтернативы: попытаться пройти контроль, или же прорвать оцепление — оба плана содержали в себе неоправданные риски. Он еще раз огляделся — множество горожан, совершенно не военного вида, женщины, подростки — все они боролись с огнем изо всех сил. Вот и ответ — усталые и занятые монотонной работой прекрасно реагируют на внушение.

— Кагеру, дай мне все светошумовые, — шепнул он куноичи.

— Что?

— Мешочки с порохом, — до настоящих светошумовых гранат эти поделки из смеси пороха с металлическим порошком не дотягивали, скорее это был аналог взрыв-пакетов, используемых киношниками, но чтобы посеять немного старой доброй паники их должно было хватить. — Когда я начну их кидать, кричи со всей мочи 'Пираты!'.

Они вместе со 'своей' командой переместились к колодцу, и подавали уже не слишком нужные ведра с водой, которой тушили немногие оставшиеся очаги. Борн краем глаза наблюдал за караулившим ворота Тензеном. Ага, похоже он собрался объявить всем, что они ищут поджигателей, вон как зашагал к старосте, координирующим усилия добровольных пожарных. Теперь, или никогда — Борн обкусил фитиль, поджег его, благо вокруг еще хватало открытого огня, и надеясь, что не промажет, запустил взрыв-пакет в колодец. Небольшой мешочек влетел в цель как баскетбольный мяч, отрикошетив от края, и взорвался с оглушительным звуком. Укрепленные камнем стены сыграли роль резонатора, и если бы Борн не знал точно, что вызвало этот разрывающий барабанные перепонки взрыв, то он сказал бы, что по городу кто-то пальнул из пушки хорошего калибра.

Кагеру не растерялась:

— Пираты, пираты в городе! — ее отчаянный вопль подхватили еще несколько горожан.

Откуда на главной дороге сегуната могут взяться отчаянные южные пираты никто даже не попытался спросить — вымотанные и напуганные пожаром горожане моментально поддались панике. Борну даже не пришлось взрывать еще что то — люди, ставшие в мгновение ока неуправляемой толпой, рванулись в ворота.

Преграждающие выход солдаты скрестили копья, уперев их в землю, и образовали живую стену, препятствующую выходу. Борн завопил:

— Доктора, доктора — человека задавили, — кто-то рванулся от него, кто-то к нему, пытаясь помочь. Если судить по начавшимся крикам, Юи подвергся не меньше чем монгольскому нашествию — паника стала воспроизводить саму себя, и даже падающий с неба стеной дождь казалось только добавлял неразберихи — люди не могли разглядеть что происходит дальше нескольких метров, и воображение дорисовывало для них самые пугащие картины.

Солдаты, стоявшие в оцеплении, поддались общей суматохе — их командир закричал:

— К воротам! Никого не выпускать! — но выполнить этот приказ было уже невозможно — толпа прорвала живую стену, а солдаты, выполняющие запоздалый приказ, только сообщили ей дополнительное ускорение, ввинтившись в бурлящую массу горожан, и раздавая налево и направо удары древками копий.

— Сейчас, — шепнул Борн Кагеру. Путь к стене был свободен, и они побежали к ней со всех ног, стараясь не попасться на глаза охотникам.

Возможно, не будь тут людей Ига, они бы смогли уйти незамеченными, но удача закончилась за несколько шагов до стены. Тензен рванул с места как огромный черный паук, отбивая ногами дробь по мокрой земле. Джейсон забросил Кагеру на гребень и взобрался сам, кинув за спину взрывающийся подарок в недежде ослепить преследователя. Проверять получилось или нет он не стал, скатившись со стены в колючие заросли кустов. Гибкие ветви поймали их не хуже капкана, ноги запутались в побегах. Времени вырубать проход не было:

— Идем по верху, — Борн подал пример, рухнув на колючую массу и перекатываясь, оставляя в кустарнике клочки одежды и кожи. Он молился, чтобы им не попалось какого-нибудь деревца с торчащими ветками — очень не хотелось умирать наколотым как жук на булавке. На секунду Борн потерял ориентацию, весь мир превратился в кружащееся колесо колючих ветвей, вспышек боли и саднящего ощущения, что он что-то упустил.

Кагеру выбралась из ловушки первой, Борн мгновением позже присоединился к ней и огляделся. Кажется тихо — на удивление никто не пытался перелезть стену и догнать их.

— За мной, — показал он знаком Кагеру и направился в сторону от лагеря, чтобы проверить, не последует ли за ними сейчас незамеченный ранее наблюдатель.

15

Мокрая почва липла к ногам, покрывая подошвы смесью грязи и опавших листьев, Борн бежал в полушаге за Кагеру, готовый поддержать девушку, если она оскользнется на мокром склоне. Даже самые напряженные тренировки не смогут помочь против предательски раскисшей земли по которой сбегали вниз рожденные дождем ручьи. Они вырвались, сбежали из расставленной Ига ловушки и выполнили поставленную задачу — Борн даже позволил себе немного расслабиться, сосредоточившись на беге.

Кагеру оскользнулась, практически упав, но он поддержал ее, и они замерли в неустойчивом равновесии, прижавшись друг к другу, замерев в моменте нечаянной близости. Что-то привлекло внимание Борна, что-то, выделяющееся своей правильность из хаоса окружающих ветвей и травы. Мгновение ушло на осознание — под ногами лежала веревка, о которую запнулась Кагеру. Кто-то их ждал и приготовил растяжку. Будь это Вьетнам, их бы уже нашпиговало осколками гранаты или пронзило копьями механической ловушки, но здесь ... В шум дождя вплелось какое-то потрескивание, и Борн сделал единственное, что мог — со всех сил толкнул Кагеру вперед и сам бросился за ней, накрывая девушку своим телом.

Взрыв подхватил его еще до того, как он достиг земли, выбил воздух из легких, и залил все вокруг ярчащим фиолетовым светом. Дьявол, они должны двигаться, должны уйти, до того как охотники, насторожившие на них силки придут проверить добычу. Все звуки пропали, превратившись в звенящий гул, что-то теплое стекало по его щекам, Борн провел по ним пальцем и уставился на темную жидкость — похоже у него повреждены уши. Шатаясь, Джейсон попытался подняться, но земля кружилась под ним, и все, чего он добился — неуклюже воздвигся на четверньки, и упал, пропахав лицом грязь. Звон, наполняющий уши, заглушил все звуки, и Борн не заметил, что они с Кагеру больше не одни до того, как мощный пинок не поднял его в воздух, отдаваясь вспышками боли в каждой клетке превращенного взрывом в сплошой синяк тела.

Короткий полет остановил ствол дерева, зубы клацнули, а виски прострелило так, что Борну на секунду показалось будто его глаза вылетели из орбит. Рот наполнился желчью, все качалось, как будто погребенное толщей воды. Еще несколько жестоких ударов выбили из него все силы, всю волю к борьбе, и Борн не сопротивлялся, когда на его голову нацепили мешок, пропахший рыбой и вызвавший еще один неудержимый приступ тошноты. Так глупо, попасться людям Ига и умереть беспомощный как червяк, вдыхая запах рыбьих потрохов. Обыском они себя не утруждали, просто сорвали одежду, подставив мгновенно покрывшуюся мурашками кожу под ледяной дождь. Джейсона перевернули на живот и, стянув вместе руки и ноги, подняли в воздух, подвешенного на копье как свежепойманного кабана.

Он молился о том, чтобы потерять сознание: каждый рывок, каждое покачивание отдавалось огненными вспышками в запястьях и лодыжках, позвоночник опасно потрескивал, а голова разрывалась на части от миллионов невидимых болтов, вкручивающихся в виски. Что с Кагеру? Эта мысль обожгла его, в краткий промежуток, когда головная боль отступила. Ига появились почти сразу, или нет? Борн не мог точно оценить сколько времени прошло с момента взрыва — вполне возможно, что он потерял сознание или, как это часто бывает, забыл момент травмы. Связанный и абсолютно беспомощный он никак не мог ей помочь и лишь надеялся, что девушка смогла спрятаться от охотников.

Борн потерял счет времени, боль отупляла и лишала воли, желудок выворачивался в спазмах, пытаясь освободиться от несуществующего содержимого, голова казалась паровым котлом, готовым взорваться в любой момент. Перед глазами раскачивалась земля, грязь из-под ног носильщиков плескала на обнаженное тело. Его уже должны были дотащить обратно на постоялый двор, или нет? Тропа шла без уклона — они уже спустились с холма, идут обходным путем, его несут в какое-то другое место? Слух почему-то вернулся только на одно ухо: в левом звенел однотонный гул, правое же начало различать шлепки деревянных сандалий по воде и шум ветвей, избиваемых дождем. Он напрягал все свои чувства, но так и не понял, куда они движутся. Захвативший его отряд не переговаривался, не делал остановок и резких поворотов — его просто несли как мешок к одной им известной цели.

Удар о деревянный пол не стал неожиданностью: сначала шлепанье сандалий сменилось шагами босых ног, а дождь перестал поливать спину Борна, потом его носильщики остановились. Похоже приехали. В его позе сгруппироваться и ослабить падение было невозможно, хоть он и попытался, изогнувшись как прыгающая через речные пороги рыба, рухнуть на бок, а не встретиться с досками солнечным сплетением. Плечо пронзило болью, голова, заранее поджатая к груди, все же мотнулась, ударившись о доски с глухим звуком и вспышкой фиолетового света перед глазами.

— Выйдите все. Что бы не происходило, ни в коем случае не входите внутрь, — женский голос был слышен как сквозь слой ваты, — Я восхищена господин Тензен. Так предугадать куда они побегут!

— Я не гадал, госпожа Офуку, благодаря помощи ваших людей мы поставили ловушки и засады на большинстве троп, ведущих в горы. Инспектор Манзо, вызвавший подкрепления для захвата 'неизвестных преступников' захлопнул ловушку в гостинице, так что моя заслуга в захвате совершенно не достойна упоминания. — несмотря на внешнюю скромность, чувствовалось, что говорящий очень гордится собой.

— Тем не менее, господин Тензен, тем не менее, это было прекрасной демонстрацией силы шиноби Ига. Теперь, я надеюсь, вы убьете этих Кога? — Последняя фраза раздавила Борна могильной плитой. Не потому, что его собираются убить — собственно он уже столько ходил по краю, что близкое соседство с смертью уже не пугало, а из-за понимания, что сейчас рядом с ним лежит еще кто-то, кого не бросили как мешок с грязным тряпьем, а аккуратно положили, и это могла быть только Кагеру.

— Нет, госпожа Офуку, со всем уважением, есть много вещей, которые я должен узнать от них перед тем как убью, — Джейсон ожидал чего-то в этом роде — он не верил, что Тензен просто так лишит их жизни — парень был садистом, и не удовлетворился бы одной лишь смертью противника, а значит у него и Кагеру еще есть шанс — Саэмон приведет подмогу.

— Ах, об этой девчонке Обору и свитке? Как же, как же!

— Прошу вас, госпожа Офуку, не могли бы вы оставить меня, зрелище будет не подходящим для благородной дамы, — Борн услышал шорох шелка и тихий стук дерева о дерева, когда она покинула комнату.

Его вздернули вверх, пропустив веревку подмышками — похоже Тензен подвесил его на потолочной балке.

— Господин Генноске, не могу сказать, что я рад нашей встрече. Накануне вы очень сильно огорчили меня, похитив госпожу Обору, — Борна обожгло болью, когда кулак Тензена впечатался в низ его живота и, что хуже всего мочевой пузырь не выдержал, вызвав ехидный комментарий Тензена, — Похоже, что вы так испугались, что не можете контролировать себя? Не бойтесь, господин Генноске, я проделаю все, что захочу, а вы ничего не сможете с этим поделать. Давайте определимся с правилами, я знаю о вашем маленьком таланте, — Тензен мерзко хихикнул, и еще раз ударил Борна как боксерскую грушу.

Перед тем, как забросить его в ад вьетнамских джунглей, их учили переносить пытки, учили сопротивляться давлению, которые оказывают палачи, лишая заключенных человеческого достоинства, низводя на уровень животных, реагирующих на примитивные раздражители. Он прекрасно знал во что в итоге превратилась эта программа — прикладное упражнение в садомазохизме за деньги налогоплательщиков, периодически пробивающее многомилионные бреши в бюджете вооруженных сил, когда система сталкивается с кем-то достаточно умным, чтобы понять, что практическая часть этого курса — повод для обращения к хорошему адвокату, и достаточно упорным, чтобы довести дело до конца.

Единственная польза, что Борн вынес из тех уроков — умение отвлекаться от сильных раздражителей, концентрируясь на том, что действительно важно. Сейчас таковым были узлы, стягивающие его руки — если, точнее когда, Борн сможет освободиться, у него появится шанс, нет призрак шанса, выбраться из этой передряги, и вытащить Кагеру.

Он крутил запястьями, пытаясь ослабить узлы, пока Тензен превращал его живот в отбивную. Борн уже потерял счет ударам, а веревки понемногу начали поддаваться, мокрые волокна потихоньку удлинялись, давая возможность вскорости освободиться, когда он услышал как в комнату кто-то вошел.

— Инспектор Манзо, — поприветствовал вошедшего Тензен.

— Господин Тензен, прошу передать мне поджигателей, это дело находится в нашей юрисдикции, — инспектор сразу взял быка за рога и Борн, несмотря на свое жалкое состояние усмехнулся — настолько Манзо был похож по ухваткам на представителя современных ему спецслужб.

— Эти люди чрезвычайно опасны, инспектор, кроме того они вам неподсудны — мы действуем по прямому указанию сёгуна, — в голосе Тензена послышалось раздражение.

— Охранников госпожи Офуку зарубили, а гостиницу подожгли по прямому указанию сёгуна? — иронию в голосе Манзо можно было намазывать на хлеб.

— Это ... сопутствующий ущерб, инспектор. Поверьте, альтернатива этому, — Тензен замялся, подбирая слово, — дебошу гораздо хуже, чем вы можете себя представить. Если у вас есть какие-то вопросы, можете написать жалобу господину Масанари.

Возможно у инспектора были возражения, возможно он хотел запросить какой-нибудь документ, подтверждающий слова Тензена, а может быть господин Манзо просто собирался выйти и забыть об этой истории, Борн не стал ждать решения полицейского. Набрав в легкие воздух, он заголосил:

— Господин инспектор Манзо, я — Дзиро из Коцубо, мы с Акеми, моей женой, возвращались из святилища, когда меня что-то оглушило, эти люди схватили меня, завязали голову в мешок, избили и отобрали всю одежду. Молю, скажите, все ли в порядке с Акеми?

Легенда была так себе — настоящий Дзиро еще утром ушел дальше со своей супругой, похожей на худого кролика, имя которой 'ослепительно красивая' было по мнению Борна чистым издевательством. К счастью, приметы в подорожных заполнялись только на мужчин, а при известной вольности мысли описание рыбака из Коцубо можно было натянуть на Генноске, благо провинциальный писарь был ленив, и под приметы в документе Дзиро попадала большая часть мужского населения империи подходящего возраста. На следующей заставе эта парочка обнаружит, что документы пропали, провернутся колеса неспешной, но и неотвратимой бюрократии, и документ, с помощью которого Борн надеялся выгадать немного времени станет абсолютно бесполезным. Впрочем, все решится до утра, и если сейчас Манзо начнет качать права, это позволит Джейсону как можно дольше сохранять свою шкуру более-менее целой, а там — либо он освободится от веревок и как-то справится с Тензеном, или Саэмон придет к ним на помощь.

— Где его документы? — спросил Манзо. Борн услышал какое-то шуршание, похоже одежда путешествовала вместе с ним, хоть и отдельно от хозяина. Он почувствовал, что узел на шее ослаб — Манзо собирался снять с него мешок. Джейсон удвоил усилия, выламывая запястья из пут — лучшего момента для освобождения может и не быть — он завладеет оружием инспектора, и вдобавок тот сыграет роль живого щита.

— Стойте! — вот теперь в голосе Тензена послышался страх. — Даже если это ошибка и настоящий преступник сбежал, а мы схватили невиновного, нельзя рисковать. Отойдите, господин Манзо. Мы проверим приметы, но сделаем это без излишнего риска. Прошу вас, принесите зеркало.

— Зеркало? — удивление Манзо было ничуть не наигранным. — Вы опасаетесь дурного глаза?

— Именно. Если это тот, о ком я думаю, — вокруг Борна послышались шаги, и он начал молиться, чтобы его усилия не были замечены, — то смотреть ему в глаза может быть смертельно опасно. Генноске Кога может подчинить человека быстрее, чем вы моргнете, господин Манзо.

— Хорошо, я принесу зеркало. Эти люди должны остаться в состоянии пригодном для допроса — в любом случае необходимо соотвествующим образом оформить дело о поджоге, — доски пола заскрипели, хлопнула раздвижная дверь: похоже инспектор торопился поскорее покончить с формальностями.

Борн замер, проклиная все на свете. Сейчас Тензен стоял за его спиной, а от долгожданной свободы отделяло не так уж много: левая рука Борна практически была на свободе: веревки ослабли на столько, что даже не пришлось бы выламывать большой палец из сустава, достаточно просто резко дернуть. Но правая не поддавалась, а узлы были завязаны верно: освободив одну руку он не заставит путы бессильно опасть, его правая рука все так же будет притянута к щиколотке. Джейсон сомневался, что Тензен даст ему время развязаться. Секунды сменялись одна за другой, и, наконец, шаги двинулись дальше, прочь от той точки, глядя с которой можно было понять, что подвешенный на потолочной балке человек попытается сбежать при первой возможности.

— Дзиро, да, — видно было, что Тензен ничуть не купился на эту байку, — и Акеми. Очень романтично. Кстати, я насчитал четыре взрыва, хоть и заложил только одну мину. Как так? Может быть твоя жена расскажет? Акеми, Акеми, Акеми ... Просыпайся, красавица!

Борн услышал хлесткий удар и стон Кагеру. Как ни странно, он почуствовал облегчение — по крайней мере девушка жива. Насколько она пострадала при взрыве? Впрочем, это не будет иметь никакого значения, если он не сможет освободится. Сейчас нужно было сосредоточиться на важном, и это было не состояние Кагеру, не то, что собирался делать Тензен, а веревочные волокна все еще плотно обвивающие правую руку.

— Наверное бессмысленно тебя о чем то спрашивать, Акеми? Не так ли? — голос Тензена прозвучал обманчиво мягко, — все равно ты ничего не знаешь, или ничего не скажешь. Давай пропустим эту часть, сэкономим друг-другу время.

Тишину разорвал вопль Кагеру, захлебнувшийся хрипом. Борн выгнулся, как будто пытали его самого и отчасти так и было: бьющие в голове барабаны зашлись дробью от крика, ударившего по барабанным перепонкам, горькая желчь обожгла горло. Джейсон быстрее заработал руками — они могли затаиться в кустах, могли попытаться выйти с толпой, но он выбрал путь, заведший их в ловушку, и теперь необходимо как можно скорее исправить ошибку, до того как она станет еще одним неподъемным грузом на его совести.

Что делает Тензен? Борн знал множество способов полевого допроса, и все они оставляли человека беспомощной развалиной. Он не может позволить себе потерять Кагеру, так как он потерял Сен-Жак, как он потерял многих с кем имел несчастье разделить путь.

Стоны Кагеру обрели пугающую периодичность. Звук как будто что-то жуется, громкий выдох, крик. Выдох, крик. Выдох, крик. Зубы Борна были готовы раскрошиться, челюсти намертво свело от ярости, бессилия, страха и ненависти, на висках выступил пот, а сердце казалось ухнуло в какую то бездонную яму. Хруст большого пальца, вывернутого Борном из сустава прошел незамеченным — Тензен так и остался рядом с девушкой:

— Ну Дзиро, как тебе музыка? Наверное ты хочешь рассказать мне о жизни в Коцубо? Или может быть поделишься занимательными историями о Кога Манзидани? Сейчас инспектор Манзо принесет нам зеркало, и мы сможем полюбоваться на твое лицо, и что-то мне подсказывает, что я увижу Кога Генноске. Конечно, сестрица Хотаруби утверждает, что ослепила тебя, но я не буду рисковать в полушаге от победы.

— Прошу вас, перестаньте, проявите милосердие, я не знаю никакой Кога Манзидани, мы ничего не сделали, просто возвращались из святилища, прошу вас! — Борн был совершенно неизобретателен и прекрасно понимал это, но бессвязанный бред несущийся из его рта помогал заглушить стон — кисть болела ужасно, даже на фоне прочих травм. Все, осталось еще чуть-чуть — придерживая петли одной рукой, чтобы не выдать себя изменившейся позой, Джейсон начал развязывать путы на ногах.

— Ясно, инспектор Манзо попросил оставить вас пригодными для допроса, так что ... кажется я знаю, чем заняться, — Борн услышал шорох ткани, — Думаю, можно донести тот факт, что ты полностью в моих руках, и иным способом. Сейчас, я возьму эту женщину, жалко что ты не сможешь полюбоваться на это, а потом возьму тебя.

— Нет, прошу тебя, не делай этого, -громкий хлопок, стон Кагеру, Борн не в силах сдержаться до крови прикусил губу. Чувства требовали немедленно сбросить веревки и атаковать, но Джейсон понимал, что в своем теперешнем состоянии он не будет серьезным соперником Тензену, если тот готов к схватке. Все, что было у Борна — один неожиданный удар, один удар, который обязательно должен достигнуть цели. Он начал считать про себя, медленно, начиная с сотни, не надеясь, что яд Кагеру решит все за него, и сходя с ума от бессилия изменить происходящее.

Борн атаковал, когда удовлетворенные звуки, издаваемые Тензеном, перешли в хрип — яд на время лишил его способности дышать. Ноги ударились о пол, Джейсон чуть не врезался в землю носом, пол под ним качался как палуба в шторм, мешок слетел с головы сам собой от слишком резкого движения. Взглядом Борн встретился с широко раскрытыми безумными глазами Кагеру. Волосы неопрятными прядями покрывали ее лицо, одежда отсутствовала, бедра покрывали кровавые потеки. Тензен оставил ее подвешенной на руках за потолочную балку, освободив ноги для собственного удобства.Кагеру издала полувсхлип-полувздох, когда она увидела, что Борн свободен, и она как могла сжала тело шиноби Ига, не давая ему освободиться. Тензен рванулся из захвата, только чтобы встретиться виском с локтем Борна. Кость хрустнула, из уголка глаза плеснуло кровью, но этот удар, который мог бы оставить калекой, а то и убить кого угодно, заставил противника только хрюкнуть и покачнуться.

Отравленный, практически не способный дышать, со сломанной височной костью и ослепший на один глаз, Тензен тем не менее оказался страшным противником. Извернувшись как змея, он взял Борна в удушающий захват, практически не реагируя на град ударов, обрушившийся на его голову. У Джейсона в глазах начало темнеть, барабаны в висках зашлись адским крещендо, языку внезапно стало тесно во рту. Напрягаясь из последних сил Борн стал выламывать душащую руку, и даже сумел судорожно втянуть в себя воздух, смешанный с ядом Кагеру, когда дверь отъехала в сторону, и на пороге появился инспектор Манзо. Видимо зеркала не нашлось — мелькнула на краю сознания мысль — этого незаменимого для любой женщины предмета у инспектора в руках не было.

С резвостью, неожиданной для такого толстяка, господин Манзо рванул из-за пояса свой, похожий на небольшой ломик, меч и замахнувшись бросился на Борна. Вот и все: увернуться от падающей стальной чушки не было ни малейшего шанса. Джейсон как в замедленной съемке увидел сверкающую зазубренную поверхность, готовую через мгновение разможить ему голову.

Клинок с мерзким чавком впился в затылок, брызнув алым в лицо Борна. Господин Тензен, мгновенно обмякнув, осел, а вслед за ним упал и Джейсон прямо под ноги девушки, которая доверилась ему и доверие которой он не сумел оправдать.

— Cпасибо, господин Саэмон, — смогла выдавить из себя Кагеру, и это было последним, что услышал уходящий в темноту разум Борна.

16

Генноске трясли за плечо, голос трясшего буравчиком проникал в уши, побуждая сделать что-то. Проснуться? Встать? Усилие, чтобы разомкнуть веки было невозможным, но мало-помалу глаза начали открываться. Геноске испугался: зрение не возвращалось, вокруг была тьма плотная как ватное одеяло, и в этот момент пришла боль, вывернувшая тело в инстинктивной судороге. Болело все вплоть до кончиков пальцев и эта выворачивающая душу агония одним щелчком включила зрение и обоняние. Под ним был мягкий тюфяк, пахнущий кровью и свежим мясом, разрозненные звуки превратились в слова:

— Господин Генноске, господин Генноске! — он повернулся, застонав, взгляд уперся в низкий потолок и два размытых пятна, медленно сфокусировавшихся в обеспокоенное лицо Кагеру и незнакомого толстячка, отдаленно похожего на Джосуке.

— Сейчас... — голос был хриплым, во рту словно бегали миллионы жгучих муравьев, а тело казалось одной сплошной отбивной. Генноске, забыв о боли, поднялся одним рывком и скорчился в судороге, — Кажется я сейчас не в лучшей форме.

Если толстяк не выглядел потрепанным, то Кагеру пережила не лучший свой день: одежда была растрепана, открывая тело, живот покрыт десятками ранок от валяющихся вокруг игл, волосы слиплись, окутывая голову неряшливой короной.

— Что произошло? Где госпожа Обору? — спросил Генноске, пытаясь сориентироваться — минуту назад он разговаривал с невестой, потом он кажется потерял сознание, и судя по тому, как болит его тело был захвачен Ига. Она все таки предала его: отравила, еще как то лишила сознания ? Но тогда, почему он все еще жив? Откуда здесь Кагеру со следами пыток на теле? Толстяк ... — Господин Саэмон?

— Одну минуту, господин Генноске. У меня есть незаконченное дело — было бы весьма печально убивать Якушиджи Тензена дважды за один вечер. Прошу простить меня, — толстяк опустился на колени. Генноске опустил взгляд — то, что он принял за тюфяк было лежащим ничком телом мужчины, длинные темные волосы распущены, окружая зияющую рану на затылке.

— Он и так мертв, — заметил Генноске.

— Возможно, но надежнее отделить его голову: у этого ублюдка зарастают самые тяжелые раны, но я сомневаюсь, что он сможет срастить обратно перерезанную шею, — Саэмон вооружившись полицейским тесаком принялся пилить шею мертвого шиноби.

Нечто, позволяющее Якушиджи Тензену выживать получив самые страшные раны, проснулось: Генноске показалось, что Саэмон мог с тем же успехом резать воду — плоть моментально сходилась за тупым клинком, не позволяя лишить своего хозяина головы. Более того, в какой-то момент Тензен извернулся и вцепился зубами в костяшки пальцев Саэмона, вызвав у того сдавленное ругательство. Кровь закапала на пол, и, не долго думая, Саэмон оторвал немного ткани от одежды Тензена и быстро перевязал средний палец, особенно пострадавший от укуса.

— Позволь мне, — сказал Генноске. Тесак был тупым и широким куском металла, его предназначение было ломать чужие клинки и вбивать здравый смысл, но не рубить головы. — поднимите его к балке.

Тензен забился в судорогах, затылок сиял розовой кожей, затянувшей рану:

— Он сейчас очнется, — испуганно произнесла Кагеру.

— Ничего, взяли! — дергающееся тело подвесили за шею к балке, крепко затянув веревку.

Генноске примерился, концентрируясь перед ударом. Якушиджи Тензен открыл глаза, из его оскаленного рта раздался стон, рука ожившего шиноби вцепилась в плечо Кагеру, вскрикнувшей от боли и неожиданности. Полицейский тесак врезался в шейные позвонки, превращая их в кашу костных осколков, Генноске продолжил движение на себя, перерубая-перепиливая большую часть тканей. Оставшиеся не смогли удержать тело шиноби и разорвались с мерзким хрустом, из артерий ударила кровь, пятная потолок и все вокруг, голова, замершая в неустойчивом равновесии, выпучила глаза — кажется господин Тензен хотел что-то сказать шиноби Кога, но отсутствие легких помешало ему это сделать.

— Дело сделано, — сказал господин Саэмон, — Но как мы будем выбираться? Под этой личиной я мог бы вас вывести, но после того как вы, господин Генноске, устроили здесь скотобойню, мне это будет весьма затруднительно, — он обвел рукой шиноби Ига, покрытых с ног до головы кровью, — И да, госпожа Обору ждет вас, господин Генноске, — закончил Саэмон, игнорируя злой взгляд Кагеру.

17

Утро было отвратительным и благодарить за это следовало не только ночную дорогу, но и беседу, которую никак не удалось отложить. Напыщенный индюк. Жирный, напыщенный индюк. Ханзо Масанари скривился, не в силах сдержать свои чуства. 'Инспектор Манзо был важнейшей опорой порядка в области', 'Бесчинства ваших людей переходят все границы', да в гробу он видел всех этих чиновников, изображающим кристальную честность и неподкупность. Можно подумать, господин Иэясу отменит битву если ему донесут о смерти полицейского инспектора. Придурок влез совершенно куда не просят и стал инструментом в войне шиноби: cначала Ига воспользовались им в загонной охоте на Кога, потом Кога в ответ притопили инициативного дурака в колодце. Колодец, конечно, жаль, но что поделать. А теперь Ханзо пришлось битый час ублажать местное начальство — хотя сомнительно, чтобы жалобы дали какой то результат, в будущем они станут ненужным пятном на репутации семьи Хаттори. Разумеется, он пообещал наказать невиновных и наградить непричастных, в результате тщательного и справедливого расследования, и даже пообещал информировать уважаемого господина о его ходе.

Отец приказал Ханзо Масанари надзирать над битвой, служить наблюдателем и независимым арбитром, но то что выкинула госпожа Офуку... Совет господина Иэясу сошелся во мнении, что лучше дать ей некоторую свободу действий, иначе 'вражда женщин', как ее называли, взорвала бы империю гражданской войной. Кормилица господина Такечию после попытки его отравления окончательно потеряла границы. Ее вмешательство в битву Кога и Ига было наглым неприкрытым подыгрыванием шиноби Цубагакуре, но совет решил закрыть на это глаза — было чудом, что она вообще выжила.

Разумеется шиноби Кога начали действовать жестко, не оглядываясь на сопутствующий ущерб, когда поняли, что число их противников увеличилось на количество личной охраны госпожи Офуку. Сначала похищение госпожи Обору — тела ее не нашли, и Масанари не был уверен в ее судьбе: возможно Генноске украл невесту, желая ее спасти, возможно мстил за то, что считал предательством.

Дальше был сожженный дотла постоялый двор, и несколько угоревших пейзан вкупе с притопленным полицейским инспектором. Казалось, Ига отбили нападение и даже захватили Генноске и Кагеру, но это было всего лишь хитростью Кога — они ликвидировали Тензена, убили cтоящих на страже самураев Офуку, но по какой-то причине пощадили ее. Потом, шиноби Кога разогнали пытавшихся задержать их полицейских как испуганных зайцев и растворились в ночи.

Ханзо Масанари с сожалением вздохнул: такие таланты пригодились бы при осаде Осаки, и можно было только надеяться, что отряд Кога выживет. Впрочем, главной цели они не достигли: Якушиджи Тензен остался жив.

Это казалось невероятным, но свидетелей воскрешения господина Тензена оказалось более чем достаточно, чтобы исключить всякие сомнения: человек, расставшись с головой, не только жил еще несколько минут, но и смог двигаться самостоятельно достаточно долго, чтобы приставить эту голову на место, а потом и вовсе каким-то чудом прирастить ее, не оставив ни малейшего шрама.

Особо отметив этот момент в отчете, Ханзо Масанари запечатал свиток и передал его для доставки в Сунпу. Он вздохнул: если бы можно было так же легко отправить обратно в замок госпожу Офуку, но похоже ближайшее время вздорная женщина будет все так же отравлять его существование.

18

Возвращение способности Генноске управлять додзюцу превратило побег в легкую прогулку: всякий, вставший на их пути умирал до того, как мог понять что же именно происходит. Ситуацию могли бы переломить шиноби Ига — слепой Куширо был неуязвим для этой техники, а о способностях Акегину господин Саэмон не имел никакой информации, но мог предполагать, что это также нечто весьма опасное. Лишенный возможности сражаться на равных с подготовленными воинами Ига — развитие мышц, специфичных для воина, выдало бы его вернее надписи 'распните меня, я — шпион' на спине — он предпочитал всегда переоценивать противника, избегая прямой конфронтации в которой не имел никаких шансов.

Силы Кога были слабы как никогда — Кагеру лежала в лихорадочном забытье: яд, покрывавший иглы Тензена не торопился покинуть ее вены, госпожа Обору, несмотря на свои чувства, была в первую очередь шиноби Ига, и, как понял господин Саэмон, Хёма молча взял на себя обязанность присматривать за ней — это оставляло только Генноске и его самого способными к активным действиям.

Саэмон превзошел самого себя, закрыв гримом многочисленные ссадины и ушибы господина Генноске, но не смог ничего сделать с хромотой. Оставалось надеятся, что они не подвергнутся подробному осмотру — будь на то его воля, они бы отлеживались хотя бы неделю, но время, время: покинуть империю следовало до начала осенних штормов.

Им было нужно судно, и не просто рыбацкая лодка, а нечто достаточно большое, способное пересечь море, поскольку оставаться в империи после планируемого обмана будет невозможно, и дело даже не в чести: какая честь у шиноби, а в безопасности их клана — месть будет скорой и страшной, превосходящей всякое воображение. Саэмон слышал, что однажды господин Иэясу сварил на медленном огне предавшего его шиноби живьем вместе с сыном, и не хотел такой судьбы для жителей своей деревни Манзидани. Его посещала мысль, что предать Генноске будет лучшим выходом для всех. Да, его братья погибнут, но скольких он спасет, если обман Генноске вскроется и кто-то опознает в авантюристах, отправившихся за собольими шкурками в устье Амура, беглых шиноби?

Генноске и Саэмон, оскальзываясь на мокрой листве, спустились к небольшой тропе, петлявшей вдоль подножия холма и через несколько десятков шагов влились в нескончаемый поток людей путешествующих по тракту.

Дождь, барабанивший до раннего утра, прекратился, и дорога успела подсохнуть на солнце, ветер еще несколько часов назад трепавший ветви деревьев затих, и прогревшийся воздух скрыл горизонт в мареве поднятой путешественниками пыли. Люди как трудолюбивые муравьи двигались беспрерывным потоком, перемещая грузы и послания, странствуя в поисках лучшей доли, или же убегая от несчастья. Роли большинства были определены при рождении, и Саэмон часто задумывался — кто же он такой. Меч, бездушный инструмент в руках господина как самурай, верный общине крестьянин, связанный по рукам и ногам обычаями и круговой порукой, беспутный торговец, готовый продать собственную дочь в бордель ради прибыли? И самое важное, кем ему должно быть сейчас? Выбрать служение господину? Выбрать верность общине? Или же попытаться найти свою выгоду, хотя какая выгода может быть для человека, потерявшего самое дорогое, что у него было? Еще вчера Саэмон бы и не думал задаваться этими вопросами — будущее определялось господином Генноске, но сейчас, когда он поставил собственные желания выше блага клана, должен ли Саэмон следовать за ним?

Закусочную господин Саэмон выбрал такую, чтобы всякий идущий в порт или из порта не преминул бы присесть и утолить жажду чаем. Открытая на улицу, она больше напоминала веранду с отгороженной шторами кухней, единственная официантка лет пятнадцати-шестнадцати на вид металась между ней и низенькими столикам с многочисленными поситетелями. В углу пристроилась компания — несколько вооруженных длинными мечами молодых людей прихлебывали подогретое спиртное, девушки легкого поведения жались с двух сторон к самому богато одетому, принимавшему их знаки внимания с ленцой пресыщенного кота развалившегося на солнцепеке. Рядом старик потягивал чай, грея чашкой трясущиеся руки, еще одна компания — по виду рыбаки — расслаблялась после удачного лова. Ежеминутно кто-то заходил, присаживаясь на свободное место, и господин Саэмон чуть не пропустил Генноске, наряженного обедневшим самураем, устроившегося в тени у дальней стены.

Как легко прекратить это безумие, подумал он. Подозвать эту девочку, сунуть в руки монетку с запиской, а потом... Саэмона не смущало, что скорее всего это будет последний выбор, сделанный в жизни — дальше его судьба будет определена с неотвратимостью и жестокостью молота, плющащего заготовку на наковальне. В конце-концов, дляя таких как он 'я' — непозволительная роскошь. Eдинственное, что останавливало сейчас его руку — поступить так будет помощью убийцам Окои. Саэмон позволил себе тихо вздохнуть — любой избранный путь вел к предательству: деревни или же сюзерена и, что самое худшее, памяти сестры.

Очередной посетитель сразу привлек его внимание: выше среднего роста, с огненно-рыжими волосами, в беспорядке торчащими во все стороны, одежда подходящая какому-то оборванцу, и прямой меч в богатых, отделанных золотом ножнах, левое ухо украшено массивной серьгой, вызывающе сверкавшей в солнечных лучах. Саэмон даже затруднился определить, кто перед ним — настолько необычно и чужеродно выглядел незнакомец. Определенно один из его родителей был иностранцем, определенно он переживает не лучшие времена, судя по одежде, и уж совершенно точно меч, подвешенный на простенькой перевязи за спиной, нужен незнакомцу не для красоты.

Новый посетитель устроился на ближайшем свободном месте, и что-то спросил у пробегавшей мимо официантки. Та отрицающе помотала головой, но он, махнув рукой в сторону развеселой компании в углу, начавшей дразнить старика, попытался cделать ей новое предложение. Чуткий слух Саэмона донес только 'пятьдесят пирожков'. Похоже посетитель голоден настолько, что готов поработать вышибалой за местную стряпню. На его месте, господин Саэмон попросил бы приплатить за сомнительную честь дегустировать местные разносолы. Девушка не поддержала идеи выкинуть платежеспособных клиентов за большую тарелку пирожков и, развернувшись на месте, поспешила к кухне.

Саэмон подумал, что пожалуй официантке не стоило сходу отказываться от предложения незнакомца, когда мгновениями позже, нагруженная грязной посудой так, что виднелась только макушка, она зацепилась за низенький столик прямо напротив заводилы, который с увлечением повествовал как будет испытывать свою катану на старике, и обрушила на разошедшегося гуляку дождь из остатков спиртного, недоеденных рыбьих потрохов и тарелок.

Девушка не успела пискнуть 'извините', как оказалась прижата лицом к столику, среди осколков, а над ее рукой оказался занесен меч. 'Пожалуй пора уходить,'— подумал Саэмон — ничем хорошим это закончится не могло, да и в перепачканной кровью закусочной нужных им людей не найдешь. Генноске, разделяя его мысли, поднялся с места, взгляд официантки метнулся к нему, девушка до хруста выгибая шею попыталась заглянуть ему глаза, но если у нее и были иллюзии, что этот внушительный господин собирался ей помочь, то они рассеялись, когда тот направился к выходу вместе с доброй половиной посетителей.

— Сто, сто пирожков!!! — завопила девушка, кося на приближающийся клинок, и рыжий незнакомец сорвался с места как молния. Простучав сандалиями по столам, он в три прыжка пересек комнату, и Саэмон даже не смог понять в какой момент был выхвачен меч и нанесен удар. Просто прыжки рыжего завершились рядом с девушкой, а ее обидчик истекал кровью из отрубленной руки. Хотя господину Саэмону и интересно было узнать чем именно закончится эта конфронтация, он поспешил выйти вслед за своим господином — им уже хватило знакомства с местным правопорядком этой ночью.

На улице господин Саэмон быстро огляделся, ища господина Генноске, и вдруг замер, почувствовав как по позвоночнику пробежала холодная волна: прямо напротив него стояла женщина в алом кимоно, прекрасная как ледяная статуя и безжалостная как змея — госпожа Акегину из Ига.

Он не позволил замешательству овладеть собой — неожиданная встреча в какой-то степени была знаком богов, знаком, что его размышления не остались не услышанными. Генноске удалялся в сторону порта, его могучая фигура легко лавировала в потоке спешащих поглазеть на драку людей. Саэмон не стал ничего обдумывать, просто шагнул вперед, и, имитируя случайное столкновение, развернул куноичи так, чтобы она не пропустила главу Кога, уходящего от нее.

Акегину резко ударила его локтем по ребрам, заставив шагнуть назад и скрючиться от боли. Она начала оборачиваться, и Саэмон уже ожидал продолжения расправы, когда девушка замерла, осознав увиденное: фигура Генноске была слишком хорошо ей знакома. Саэмон только проводил взглядом метнувшуюся от него куноичи и пристроился у стены, непринужденно влившись в собирающуюся толпу зевак.

На исход этого боя он никак не мог повлиять и сейчас ему оставалось только ждать, чтобы или поздравить Генноске с победой, или же принести в лагерь весть о его гибели. Возможно кто-то и бросился в самоубийственную атаку, но для Саэмона сейчас было равнозначно останется ли Генноске в живых или же уменьшит число бойцов Ига.

Бег Акегину завершился красивым прыжком, вознесшим ее над головами толпы, клинок с вороненым лезвием полоской темноты метнулся к горлу Генноске. Шиноби Кога уклонился в последний момент, нанося ответный удар. Саэмон был не удивлен — к бойцу уровня главы Кога практически невозможно подобраться без того, чтобы тот не почувствовал намерения врага, а Акегину даже не пыталась скрываться. Кровь обильно забрызгала лицо Генноске, и Саэмон подумал, что прыжок был лишним: куноичи не смогла изменить свою траекторию и все, что оставалось сделать Генноске — выставить на ее пути лезвие меча. 'Слишком просто,' — подумал он.

В забегаловке продолжалась безобразная драка. Рыжий боец выводил своих оппонентов из строя методично и безжалостно как хорек, забравшийся в курятник. Казалось он находится везде: сейчас на столе, через мгновение отталкивается в прыжке от стены, в безумном кульбите отбивает лезвие меча подошвой сандалии и наносит удар, лишая очередного противника какой-нибудь важной, но не жизненно необходимой детали анатомии. Саэмон на секунду отвлекся на это увлекательное зрелище, подумав, что сам того не желая этот парень отвлекает внимание от Генноске. Взгляд, брошенный вдоль улицы, заставил Саэмона напрячься, несмотря на полученное ранение Акегину не собиралась сдаваться — она и Генноске кружили друг против друга, лицо Генноске все так же было покрыто кровью, полностью лишая его зрения.

Акегину сделала выпад, но Генноске ушел вбок, попытавшись контратаковать, его меч прочертил дугу в воздухе, которая только сбрила несколько волосков с головы противостоящей ему куноичи, не задев ее тела.

— Вижу, вы тоже больше заинтересованы в поединке мастеров, чем в этом балагане? — обратился к Саэмону стоящий рядом зевака с лицом скрытым от солнца под широкими полями плетеной шляпы, показав рукой на рыжего, исполняющего дикий танец с очередным противником.

— Простите? — разговаривать шиноби Кога не хотелось, он наконец понял, что именно не так в разворачивавшейся перед ним схватке: на одежде Акегину не было ни капли крови. Та же техника, что была у Окои, только сестра могла втягивать кровь, а эта похоже выбрасывает ее. Генноске придется драться всплепую, рассчитывая только на свое владение мечом и тренировки Хёма.

— Эти обезьяньи скачки требует очень много энергии. Конечно зрелищно, но слишком много лишних движений. Просто сравните это позорище, — рыжий в этот момент забивал ножны меча одного из гуляк в неподходящее для этого отверстие, — и то, что мы видим там. Ничего лишнего, все выверено и экономно. Красота в простоте.

Саэмон помолчал, надеясь, что назойливый собеседник отстанет, но тому захотелось продолжить общение:

— Такие беспорядки тут редкость, хотя по сравнению с вчерашним это просто ерунда.

— Да, — неопределенно хмыкнул Саэмон.

— Представляете, полицейский участок был полностью разгромлен, а инспектор полиции убит!

— Не могу даже представить, такой ужас, — внимание начало раздражать Саэмона и он попытался отойти, но незнакомец с силой сжал его предплечье, не давая сдвинуться с места.

Саэмон повернулся, невольно придвинувшись ближе к зеваке, взгляд снизу вверх позволил заглянуть под широкие поля шапки, скрывавшей лицо, и замер не в силах поверить. Все годы тренировок не позволили удержать мимику под контролем, настолько невероятно было то, что он увидел.

— Знаете, а я удивлен не меньше вашего, — голос зеваки прозвучал обманчиво мягко, как рык сытого тигра. — Мне незнакомо ваше лицо, но вот повязка на руке весьма приметна. Я даже удивлен, как вы могли допустить такую оплошность, господин Кисараги Саэмон. Впрочем ....

Саэмон мог только разевать рот, как выброшенная на берег рыба. Не было ни страха, ни отчаяния, только осознание несправедливости: проклятая повязка, сделанная из одежды Тензена накануне, настолько примелькалась, что он совершенно забыл о ней. Раскрытый шиноби дернулся было за ножом, но клинка в потайном кармане уже не было — схвативший его уже сжимал оружие Саэмона в другой руке.

— Не скажу, что я был рад вас вчера видеть, но сегодняшняя встреча с лихвой окупила все неудобства. А теперь, прошу простить меня, — нож воткнулся в солнечное сплетение Саэмона, посылая вокруг себя волны ослепительной боли. — У меня, как видите, есть дама, нуждающаяся в спасении.

Якушиджи Тензен отбросил не нужную уже шляпу и поспешил к Акегину, оставив Саэмона корчиться в сухой горячей пыли.

19

Генноске всегда готовился к такому бою — зрение было последним на что он рассчитывал — любой противник в первую очередь попытается ослепить, чтобы не дать воспользоваться техникой. Но он не ожидал, что это будет так просто: кровь противницы Генноске затянула ему глаза плотным красным маревом. Шум, крики людей и вопли чаек — все это разум наследника Кога Мандзидани с легкостью отбрасывал, выделяя только шаги Акегину, практически бесшумные благодаря мягким сапожкам. Нос Генноске втягивал воздух обоняя тысячи запахов, дядя тренировал его как натаскиваемого на дичь охотничьего пса, и сейчас каждая капля пота, каждая капля бессильных слез возвращались сторицей. Акегину была перед мысленным взором Генноске как наяву, вплоть до последней складочки шелка на ее кимоно.

Меч Генноске был длиннее клинка Акегину, и она не могла подойти на дистанцию достаточную для выпада, бессильно кружа вокруг. Генноске не обольщался: стоит ему ослабить концентрацию, стоит сдвинуться с места и картина, нарисованная оставшимися органами чувств поплывет, исказится и куноичи получит возможность нанести фатальный удар.

Каждая проходящая секунда работала против Генноске. Акегину не могла быть одна, а с несколькими противниками на открытой местности исход боя был однозначен. Ему необходимо двигаться, необходимо перевести бой туда, где его враги будут вынуждены атаковать по одиночке.

Он медленно начал отступать к публичному дому, надеясь что запомнил направление в котором нужно идти. Еще два шага, и в лабиринте комнатушек, разделенных бумажными ширмами его слепота больше не будет иметь значения. Генноске медленно пятился, поводя перед собой мечом, готовый в любой момент выполнить еще одно па в этом танце с клинками.

Движение! Генноске быстро переступил в сторону, ловя руки Акегину в замок, рукояти их оружия сплелись, и теперь все решала воля и физическая сила — отпустить клинок значило погибнуть. Он не ждал долгого сопротивления — кисти и запястья Генноске были значительно сильнее — и уже слышал похрустывание выламываемых из суставов пальцев куноичи, когда все его существо обожгла чужая ярость и жажда убийства.

Выигрышное положение превратилось в ловушку: новый враг был уже близко и готов нанести удар, на борьбу у Генноске не осталось времени — необходима была свобода движений, чтобы уклониться от удара. Акегину из Ига привязывала его к месту как якорь, с утроенной силой вцепившись в руки Генноске. С яростным воплем он закружил куноичи как партнершу в испанском танце, пытаясь прикрыться телом девушки от угрозы.

Пусть Генноске ничего и не видел, но он почувствал, сложил вместе то, что доносил ему слух и обоняние: мужчина, с него ростом, длинный меч. Генноске чуть-чуть присел, надеясь, что правильно все рассчитал. С тонким вскриком Акегину освободила его руки, ее клинок полетел куда-то в сторону, а еще через мгновение нервы донесли до Генноске обжигающую боль чуть выше локтя. Все таки он меня зацепил.

Ноги сразу же стали ватными, голова закружилась, пальцы левой ослабли, но все таки слушались, продолжая сжимать рукоять меча.'Надо перевязать, пока не истек кровью,'— мелькнула мысль, но похоже никто ему этого времени давать не собирался. Обезоруженная Акегину отпрыгнула за спину пришедшего ей на выручку, а на голову Генноске готовился обрушиться второй удар клинком.

Наследник Кога немного отступил, чтобы оставить между собой и врагом чуть больше пространства, чуть больше времени, чтобы понять его движение. Стена. Кажется, он все таки ошибся, и сейчас у него не было уверенности, что он шел в верном направлении. Оставалось драться без возможности превратить бой в прятки среди бумажных ширм, где каждый шаг по скрипучему полу будет выдавать его врагов, где зрение будет скорее помехой, чем преимуществом. 'Им даже не надо убивать меня, достаточно продержать так, спиной к стене, загнанной крысой в мышеловке, пока я не истеку кровью'.

Сзади раздался чей-то вопль, сопровождаемый мерзким хрустом ломаемой кости. Голос, громкий даже на фоне окружающего шума, объявил:

— Ну, или вы идете за этими великими воинами, или я сломаю ему остальные пальцы!

Понимание мелькнуло в голове Генноске: пятясь от Акегину он вернулся обратно к закусочной, где началась потасовка. Запоздало взвизгнула официантка, подтверждая догадку. Видимо гуляки пригрозили позвать 'старшего брата', и теперь рыжий любитель пирожков предметно объяснял ошибочность их линии поведения.

Лезвие метнулось к нему жалом ядовитой змеи, и, не имея возможности уклониться, Генноске наполовину по наитию, наполовину благодаря годам тренировок cумел принять удар на эфес, подшагнул в сторону, и, чувствуя как опасно он открылся для удара Акегину, но не имея никакого выбора, сообщил провалившемуся в выпаде сопернику ускорение ударом ноги.

Стена не смогла сдержать потерявшее равновесие тело — треск рвущейся бумаги и ломающихся реек возвестил, что шиноби Ига с обнаженным клинком наперевес влетел в закусочную. Генноске сомневался, что смог причинить ему хоть какой-то вред, разве что разозлить. Акегину? В любую секунду ожидая смертельный удар Генноске напрягся, прислушиваясь к шумам улицы. Кажется она сообразила, что делать — замерла и теперь у Генноске не было возможности определить направление, не было возможности понять где она, кроме того, что она близко. Достаточно близко, чтобы напасть, но не достаточно, чтобы не предупредить шагом или дыханием о своем намерении. Пока Акегину не напала, значит между ними — лезвие его меча.

Мысли Генноске успокоились, раненая рука бессильно повиснув отпустила рукоять клинка, он опустился на колено, как будто теряя сознание от потери крови. Это должно случиться сейчас: она напала сразу же как только его увидела, она не будет ждать, попытается оправдаться за свое почти-поражение.

Вдох. Лезвие просвистело в воздухе, и Генноске услышал как в песню стали влился шорох разрезаемой материи и стон клинка, столкнувшегося с коротким мечом Акегину. Удар пришелся в плоскость ее оружия, и Генноске услышал как с обиженным стоном оно распалось на две части. На мгновение техника Акегину ослабла, вернув зрение, и он успел увидеть, как нога куноичи выстреливает ему в плечо.

Из раны плеснул фонтанчик крови, боль на мгновение лишила Генноске воли, и кто-то другой, более рациональный, не скованный условностями, не готовый проигрывать и сдаваться метнул чуть в сторону мешочек с пороховой смесью. В ладони, красной от вытекшей крови, остался огрызок шнура, затрещал воспламенившийся запал, и Генноске, отсчитывая тысяча один, тысяча два, тысяча три метнулся в сторону, разрывая дистанцию. Вспышка ударила по глазам даже сквозь сомкнутые веки, неожиданно громкий звук ударил по барабанным перепонкам. Он раскрыл глаза: Акегину, ошеломленная взрывом сжимала в руках обломок клинка, разрезанное кимоно свисало, открывая грудь, зубы оскалены в гримасе ярости. Сейчас, подумал он, еще пара секунд и она оправится, вернется ее напарник. Этот бой не выиграть лобовой атакой. Где же Саэмон? Генноске бросился в здание напротив закусочной. Кажется лавка, образцы тканей, развешанные стройными рядами, хозяин у входа трясет головой, кровь тонкими струйками стекает из ушей.

Он сорвал отрез шелка, и зубами затянул жгут над раной, держа клинок наготове. Секунды сменялись одна за другой, но его преследователи не появлялись. Медленно, как будто плывя в глубине воды, он придвинулся к тонкой стене и прислушался.

Снаружи шла драка. Похоже, вторжение его оппонента в закусочную было неправильно понято, и теперь шиноби Ига сражался в совершенно не нужной ему битве. Проковырять небольшую щель было секундным делом, и, наконец, Генноске смог спокойно рассмотреть происходящее.

Прямо напротив него в расползающемся пятне крови лежало тело Саэмона, смотрящее в зенит остекленелыми глазами. Ни Акегину, ни Тензена не было видно. Генноске прикусил губу: бессмысленная и внезапная смерть Саэмона смешивала все карты. Они не были друзьями, но глава Кога мог всегда положиться на шиноби с тысячью лиц. Генноске смутно помнил, что еще вчера хотел уговорить присоединиться к нему тех из Ига. кто не был одержим вендеттой. Что за глупая мысль! Скорее орел возляжет со змеей, чем случится такое. Он был рад, что в том же помутнении рассудка увел госпожу Обору. Сейчас, видя безжалостность и одержимость кровью своих врагов, он был уверен, что они нашли бы способ столкнуть их в бою не на жизнь, а насмерть.

А раз так, то не нужно пытаться обмануть судьбу, не нужно долго думать и изобретать отговорки. Даже если он сейчас умрет ничего не добившись и люди назовут это собачьей смертью, то никакого позора в этом не будет. Они обязательно встретятся с госпожой Обору, в этой жизни или в следующей. Она поймет. Она должна понять.

Генноске потряс головой, изгоняя предательский шепоток на границе сознания, отчаяние, страх, горечь и сожаления. Ничего уже изменить невозможно — жребий брошен. Надо действовать быстро и решительно, пока противники связаны боем. Если он сможет нейтрализовать Акегину, то несмотря на раны, он справится с одним противником — чтобы не попасть под действие техники Генноске, тот будет вынужден закрыть глаза, а в бое вслепую у главы Кога будет неоспоримое преимущество.

С улицы раздался безумный смех, и Генноске беззвучно выругался. Ни о каком внезапном нападении на шиноби Ига уже не было речи — один из гуляк, раздосадованный полученными побоями, поджег закусочную, и пламя, практически не видимое на солнце, моментально охватило фасад здания. Акегину выскочила на улицу, видимо ее помощь больше не требовалась. Увидев следующего за ней, Генноске замер на месте. Как бы это не было невероятно, но Якушиджи Тензен выжил, и не просто выжил, но и чуть не убил его в поединке на мечах. Генноске на секунду посочувствовал рыжему бойцу — похоже решение напасть на Тензена было последним в его бренной жизни. Впрочем, у него не было много времени, чтобы размышлять о судьбе незнакомца.

Акегину и Тензен, спасаясь от дыма, отошли к стене лавки где прятался Генноске. От проделанной в бумаге щели, до врагов было меньше половины вытянутой руки. Тихо, стараясь не дышать, Генноске встал, занося меч.

— Куда он подевался? — прокаркал Тензен.

— Когда взорвалась бомба, он истекал кровью, — ответила Акегину, — тут конечно порядочно затоптали, но ...

Генноске не стал дослушивать, его клинок, прорвав бумагу, вонзился в тело девушки, и сразу же вернулся обратно. Глава Кога отскочил, поскольку Тензен, не затруднив себя поиском входа, прошел прямо сквозь стену в водопаде щепок, занося над головой меч.

Акегину застонала, Генноске видел как ее лицо исказила гримаса невыносимой боли, но несмотря на это куноичи нашла в себе силы, чтобы использовать технику, и закрыть глаза Генноске с набирающим силу додзюцу собственной кровью. Он мысленно проклял все на свете — теперь все решат мечи, и их будет два против его одного. Есть ли у Акегину силы на большее, чем поддержание техники? Или же ему придется сражаться только с Тензеном?

Сейчас, на деревянном полу Генноске чувствовал противника. Все эти поскрипывания, изгибы досок под напрягшейся ногой, шорох ткани и движения воздуха давали куда больше информации, чем на открытом пространстве. Генноске усмехнулся: он не видел лица противника, но с точностью до миллиметра знал где тот находится и что намерен делать. Он услышит, если Акегину войдет внутрь, услышит если она упадет, но пока нет определенности нельзя связывать себя атакой.

Тензен сделал выпад, дико закричав, такой удар отбил бы даже ребенок. 'Глупо,' — подумал Генноске, — 'неужели он думает, что я не способен защищаться?' Он сделал подшаг, разрывая дистанцию, клинок противника, отведенный обратной стороной его меча, с мерзким звуком проскользил вдоль лезвия. Противники замерли в неустойчивом равновесии — Генноске не атаковал, ожидая, что Акегину вмешается в схватку.

Она не смогла. Рана, нанесенная ей Генноске, оказалась достаточно тяжелой, чтобы куноичи упала как подкошенная, не в силах больше сохранять сознание. Техника распалась, прочертив кровавые слезы по лицу Генноске. На лице Тензена мелькнул страх — он попытался прикрыть глаза, но было уже поздно что-либо предпринимать: Генноске атаковал одновременно мечом и техникой.

Тензен обладал сильнейшей волей из всех, с кем встречался в бою глава Кога. Его руки было повели клинок к собственному горлу, но остановились немного не доводя лезвие. Удар Генноске пересек туловище шиноби Ига от плеча до пояса, заставив того чиркнуть по горлу собственным клинком. Тело обмякло, и рухнуло ничком на пол, крови практически не было — похоже дьявольская сила, которой владел Тензен изо всех сил пыталась сохранить жизнь своему хозяину.

С улицы раздался топот и крики, Генноске нанес еще несколько рубящих ударов, пытаясь разделить тело на части, и это стало ошибкой. В лавку ворвался отряд полицейских, взяв шиноби в кольцо. Похоже их проинструктировали: лица были прикрыты повязками, а рогатины, которыми они были вооружены, сжали тело со всех сторон, не давая двинуться.

Генноске попытался освободиться, но у него не было и малейшего шанса пересилить десяток человек, обученных хватать таким образом самых буйных преступников. Наконечники рогатин обхватывали тело в подобии кандалов, древки были защищены железными набойками, полицейские, напрягаясь, давили изо всех сил, лишая пленника малейшей подвижности..

Генноске с трудом втянул воздух: одна из рогатин цепко ухватила шею, пережимая горло, из-под повязки потекла кровь, заставив голову закружиться, а зрение сойтись в узкий тоннель, окруженный клубящейся тьмой. На границе сознания зазвенели колокольчики, и Генноске уже не увидел, как плоть Тензена пошла волнами, как будто под кожей ползали тысячи червячков.

20

Борн очнулся от боли в вывернутых назад руках, невольно испытывая чувство дежа-вю. Все тело болело: в левую руку казалось был воткнут раскаленный прут, голова кружилась, а желудок норовил выпрыгнуть через горло. Похоже их попытка побега не удалась.

Плотный капюшон закрывал голову, но не мог скрыть громкого дыхания кого-то рядом:

— Кагеру, — тихо позвал он.

— Не знаю, кого ты зовешь, друг, но похоже мы здесь втроем, — голос был откуда-то знаком Борну. Он напрягся, пытаясь вспомнить и сознание подкинуло образы: закусочная, полная народу, девушка, разносящая еду, рыжый гость. Вот, точно, голос принадлежал этому рыжему.

— Кто третий?

— Не знаю, он еще не очнулся, — сосед похоже ничуть не тяготился своим положением, — В любом случае, нас тут собираются казнить, так что наверное лучше ему и не приходить в сознание.

Он? Значит Кагеру как-то спаслась? Или прошло гораздо больше времени, и память играет с ним шутки? Перед мысленным взором пронеслась призрачная цепочка образов: дождь, он несет Кагеру на руках, какое то напряжение в затылке, фигуры перед ним бросаются друг на друга в отчаянных, безнадежных атаках. Свет костра. Кагеру мечется в бреду, он смотрит на нее равнодушно, как на испортившийся инструмент, нуждающийся в починке. Джейсон слышит как женский голос зовет его, и он с улыбкой оборачивается, глядя в глаза Обору.

Это было что-то, пережитое им, и в то же время и не им. Как будто чужой подсмотренный сон по какой-то причине запавший в душу. Похоже, что настоящий Генноске прожил последние дни, оставив Борну воспоминания. У него не было никакой возможности проверить это, убедиться, что память не обманывает его, подсовывая удобные картинки.

Впрочем, с этим Борн мог разобраться позже — главное было обрести свободу. Не было сомнений, что он сможет выпутаться из узлов и на этот раз, но не поднимет ли его товарищ по несчастью шум при попытке уйти одному? Видимо, придется оглушить его или тащить с собой, и это вызывало определенные сомнения в успехе побега: на этот раз должны были сторожить не в пример лучше, и если 'воспоминания' — правда, то надеяться можно только на себя.

— Послушай, я сейчас выкручусь из узлов, потом развяжу тебя. И мы уйдем, — прошептал он рыжему. — Главное слушайся меня, и не издавай ни звука.

— Хорошо, — шепнул тот в ответ, — но еще мы возьмем ту спящую красавицу.

— Зачем? — Борн сомневался, что вытащит и одного, а о побеге с бессознательным узником можно было и не мечтать.

— Я должен с ним сразиться, — тон был совершенно безапелляционен, как у человека констатирующего факт, что вода — мокрая.

— Как скажешь, — Борн позволил себе вздохнуть: люди никогда не ищут легких путей.

На этот раз дело шло медленнее — левая рука практически не слушалась, а слабость от потери крови не добавляла ловкости движениям. Борн, заскрипев зубами, потащил кисть из веревочной петли, чувствуя как жесткие волокна вжимают вывернутый из сустава большой палец в ладонь.

— Ловко это у тебя, — прокомментировал рыжий, когда Борн с трудом удержав ругательство высвободил руку, и с громким щелчком вправил кости.

Закрывавший голову мешок был плотно затянут на шее Борна, и он, с трудом подцепив ногтями узел, наконец то избавился от душного плена. Он лежал на земле в загоне, строители которого пошли против всех канонов и просто вкопали в землю необработанные бревна. Последние солнечные лучи, проникавшие сквозь щели раскрасили липкую грязь, одну из стен заменяла бамбуковая решетка, надежно закрепленная по краям здоровенными плахами.

Соседей действительно было двое: давешний рыжий, расставшийся с большей частью одежды, покрытый с ног до головы копотью, и еще один, самурай по виду, тихо стонавший в забытье.

Послышавшиеся шаги заставили Борна быстро натянуть мешок обратно и спрятать руку за спиной, решетка отодвинулась в сторону с недовольным деревянным скрипом, и Джейсон напрягся, ожидая что вошедшие в камеру стражники обнаружат его нехитрую уловку.

Опасения были беспочвенны:

— Встаньте сбоку. Когда я зайду, задвиньте решетку. Ни в коем случае не приближайтесь и не заглядывайте внутрь. Если я не прикажу открыть камеру лично, отправляйтесь за господином Тензеном.

Борн отметил походку вошедшего: тот двигался как слепец — осторожные, неторопливые шаги человека тщательно выбирающего куда перенести свой вес.Он мысленно рассмеялся: 'Столько предосторожностей, чтобы не дать мне использовать технику. Бедняге завязали глаза, и он теперь мучается.'

— Господин Тензен хотел, чтобы перед смертью ты полюбовался на это, — гость наконец то дошел до Борна и несколько неуклюже сорвал мешок с его головы.

Джейсон увидел гостя — примерно его роста и сложения, лицо обмотано платком с кровавыми потеками. Куширо из Ига. Память услужливо подбросила сценку. Дождь, деревянные фигурки сов, надежда и ожидание. Он помнил этого человека. Кажется Генноске тогда пощадил его? Почему?

Борн моргнул, солнце пробивавшееся из-за спины Куширо слепило не привыкшие к свету глаза. Он не ожидал ничего хорошего от этого визита — противник должен будет попытаться вывести его из равновесия, шокировать, лишить воли, но все равно обмер, как заяц в свете несущихся на него фар, когда рядом с его лицом на землю плюхнулась голова Хёмы брызнув вокруг мокрой грязью и уставивилась на него незрячими глазами.

21

На казнь его вытащили с первыми лучами солнца. Куширо, несмотря на слепоту, оказался идеальным стражем. Он бдил, пресекая любое самое тихое движение Борна, а на попытку напасть, продемонстрировал, что даже слепой сможет с легкостью противостоять связанному пленнику.

Он не знал, что случилось с Кагеру и Обору, и это выедало ему внутренности. Джейсон не стал ничего спрашивать у Куширо, да и тот бы сказал, будь ему это приказано. Все, что Борн сейчас знал — они живы, иначе бы рядом с головой Хёмы упала бы и голова Кагеру. Удалось ли им бежать, или же они были захвачены? Как Ига нашли их лагерь? Джейсон мог поклясться, что даже самый лучший следопыт не смог бы найти их следов в опавшей листве. Но тем не менее, материальное подтверждение сделанной ими ошибки всю ночь пролежало напротив него.

Страхи, сомнения, боль — все это заставило его непроизвольно отстраниться от своего состояния, став бездушным наблюдателем происходящего. Борн расслабился, наслаждаясь свежим воздухом и утренней прохладой. Кажется он начал понимать этих японцев, пишущих перед смертью стихи. Близкая неотвратимость гибели и момент тишины, единения с природой. Из праха вышел и во прах вернешься. Впрочем, люди Ига не собирались резать его как барана — путы упали на землю, и Борн, кривясь от тысяч иголок разом вонзившихся в конечности, поднялся с колен, сбрасывая закрывавшую глаза ткань.

Широкий двор, высокий забор, ворота с башенками, покрытыми черепицей. На помосте перед ним разместилась группа богато одетых людей, бесстрасстно наблюдающих за происходящим. Преступники с которыми он делил камеру дожидались своей очереди в сторонке, под неусыпным присмотром группы самураев. Двух из стоящих рядом он знал: приведший его из камеры Куширо, и Якушиджи Тензен, который оказался живее всех живых. Что же, по крайней мере эта часть 'воспоминаний' была истинной — он действительно сражался с ним накануне, и почти победил, но в таких делах почти не считается.

Человек во главе делегации на помосте был довольно молод, хотя синяки под глазами говорили или о тяжелой работе, или о беспутной жизни и, судя по глубине поклона с которым Тензен обратился к нему, являлся очень важной шишкой:

— Господин Хаттори Ханзо Масанари, прошу засвидетельствовать бой между мной Якушиджи Тензеном из Цубагакуре, Куширо Чикумо из Цубагакуре с одной стороны и Генноске Кога из Манзидани с другой, — Вот оно. Даже если бы он и владел своей техникой, один из бойцов будет слепым, а второй — бессмертным. Тело после ночи в темнице затекло, а рана на руке пусть и не воспалилась, но тем не менее не давала полноценно пользоваться клинком. Больше преимущества люди Ига могли бы получить только если Генноске был бы связан по рукам и ногам.

Борн сжал челюсти — казнь не отменялась, только откладывалась до того момента, пока его руки не выпустят меч.

— Не сегодня, — прошептал он, — не сегодня.

Под ноги ему упал клинок, брошенный одним из свиты господина Хаттори. Борн поднял его и стряхнул ножны. Дрянная сталь, впрочем, хорошей на островах все равно не сыщешь.

— Приступим? — он улыбнулся, глядя как его противники расходятся: Куширо неуверенно как новорожденный теленок, а Тензен мягко подобно сытому коту.

— Стойте, стойте!!! — Появившийся как будто бы из стены господин был полной противоположностью господину Хаттори. Полный и разукрашенный как петух, он показался Борну психоделическим колобком из кислотной версии 'Алисы в стране Чудес'. — Прошу прощения, но необходимо сначала совершить правосудие, чтобы не отвлекать жителей от работ более необходимого!

Немая сцена продлилась недолго. Насколько Борн мог судить, такое поведение было из ряда вон выходящим, возмутительным, противоестественным для помешанных на уважении и ритуалах японцев, но разбираться в подоплеке не было ни возможности, ни желания. После короткой паузы Хаттори кивнул, и к воротам потащили двоих преступников.

Собравшаяся за решеткой толпа переговаривалась, но до Джейсона доносился только хаотичный шум людских голосов. Колобок понял руку, заставив смотрящих утихнуть, и начал зачитывать преступления стоящей перед ним парочки. Ветер относил его голос в сторону, не давая различить отдельные слова. Наконец он замолк, и одновременно словно избавившись от источника раздражения затих ветер.

— Лучше жить стоя, чем умереть на коленях! — афоризм выданный рыжим в ответ можно было отливать в бронзе, и Борн подписался бы под каждым словом. Над головами незадачливых преступников взлетели мечи, самураи, ставшие палачами, вопросительно уставились на колобка, ожидая команды. Пригибающие пленников к земле стражники отодвинулись, что оказалось для них фатальной ошибкой.

Рыжий словно взорвался. Это было быстрое бескомпромиссное избиение, и Борн не мог не отметить грацию и эффективность бойца. Вот одна катана с жалобным стоном ломается от удара деревянной сандалии, другая рыбкой вылетает из рук держащего ее самурая и втыкается в землю, а на ошеломленных стражников сыплется град ударов ногами, заставляя на секунду раздаться в стороны. Так и не освободившийся от пут на запястьев боец вырывается из окружения, отвлекая на себя внимание, пока второй осужденный пытается перерезать упавшим на землю клинком веревки.

Шиноби Ига не стали ждать: начавшаяся свалка послужила для них сигналом к началу боя. Борн ушел от удара меча, но не смог контратаковать: техника Куширо — ревущий как циркулярная пила смерч — снесла бы ему голову, останься Джейсон на месте. Отвод меча Тензена превратился в отступление — противники оказались на расстоянии, и Борн сдвинулся в сторону, так чтобы между ним и Тензеном оказался Куширо.

Слепой шиноби теперь оказался скорее помехой: будучи дезориентированным шумом начавшейся драки он не знал где находится его противник, не был способен направить свою технику и перекрывал вектор атаки Тензена. На секунду все трое замерли в неустойчивом равновесии, напряженные взгляды скрестились на Куширо. Тот неуверенно повернулся, выписывая петли клинком, и ощерив зубы нанес удар в воздух.

— Слева! — скомандовал ему Тензен, и Куширо, проведя дугу клинком, нацелился на Борна. Его лицо исказилось, прикрытое поднесенной ладонью, и еще один визжащий на пределе слышимости вихрь вылетел из его рта.

Борн пригнулся, пропуская над собой ставший бритвенно острым воздух, и чуть было не лишился головы под ударом Тензена. Он успел отвести удар в последнюю секунду, чувствуя как пронесшееся в миллиметрах от затылка лезвие обдало его воздушной волной.

Не поднимаясь он перетек вперед, подбивая колено Тензена, спиной чувствуя как в легких Куширо зарождается следующий вихрь . Противник Борна потерял равновесие, и клинок Джейсона с коротким хрустом погрузился в его тело. Глаза Тензена распахнулись, он хрипло втянул воздух не в силах издать и звука, на губах запузырилась кровь.

Приближающийся визг предупредил об опасности, и, выпустив меч из рук, Борн прикрылся телом смертельно раненого шиноби Ига. Вихрь вошел в спину Тензена, расплескав кровь, осколки кости и ошметки внутренностей. Сила удара бросила Джейсона на землю, вышибив из него воздух, затылок встретился с землей на мгновение скрыв окружающее в фиолетовой вспышке, и Борн почувствовал как сознание ускользает, проваливается в темную бездонную яму.

Он потряс головой, пытаясь оттолкнуть поглощающую его темную муть, он должен выжить, чтобы выжить он должен сражаться, он не может, не имеет права терять сознание сейчас. Тьма звала, манила тишиной и спокойствием, погружением в ничто, но он, стиснув зубы, отбросил ее от себя. Тело, начавшего приходить в себя Тензена, было неожиданно тяжелым, но Борн смог столкнуть его с себя. Ладонь сжала рукоять клинка — оружие господина Тензена было значительно лучше той поделки, что от своих щедрот вручил Ханзо Масанари.

— Вот и все, — пробормотал Борн. Вся эпопея с неудавшейся разведкой, ловушкой Ига, насилием и болью последних дней промелькнула перед его глазами. Ни ярости, ни ненависти, несмотря на то, что этот человек сделал с Кагеру не было. Просто препятствие на пути к свободе, которое необходимо устранить.

Убить бессмертного оказалось на удивление просто. Бритвенно-острое лезвие рассекло шею одним ударом, и, намотав длинные волосы Тензена на кулак, Борн устремился к стене.

Он не добежал буквально несколько шагов, и был уже готов взвиться в прыжке, когда самое прекрасное зрелище, которое Борн когда-либо видел в жизни приковало его к месту. Огненные бабочки, сплетаясь в восхитительном танце, кружили перед ним, заставляя взгляд отслеживать каждое воздушное па. Джейсон понимал, что находится в смертельной опасности, слышал как, повинуясь приказам какой-то визгливой женщины, к нему разворачивается Куширо, готовясь поразить его своим вихрем, но не мог ничего сделать. Танец захватил его, стал самым важным в его жизни, и Джейсон понимал, что если пропустит хоть одно движение, то навсегда пожалеет об этом.

Раздавшийся выстрел нарушил магию. Прекрасные радужные создания исчезли как будто их и не было, и наваждение пропало. Звук приближающегося вихря заставил Борна обернуться и краем глаза поймал силуэт девушки с развороченной грудью, оседающей на землю. 'Хотаруби,'— всплыло в голове имя: 'похоже на свое несчастье она пошла на поправку.'

Маленькое торнадо было в двух шагах, и Джейсон прекрасно помнил, что оно может сотворить с хрупкой плотью. Времени уклониться уже не оставалось, и в попытке отсрочить неизбежное он закрылся рукой, глядя на расползающееся облачко дыма на стене. 'Стреляли оттуда,' — пронеслось в голове бессмысленное наблюдение. В последней попытке выжить он изогнулся, уже чувствуя бритвенное дыхание воздуха на своей коже.

Душ из кровавой кашицы оказался для него неожиданностью. Борн сначала с недоумением посмотрел на спутанные окровавленные волосы, зажатые в кулаке, а потом рассмеялся безумным смехом.

От головы Тензена осталось немного — часть содержимого покрыла Джейсона с ног до головы, часть впитывалась в пыль на земле, какие то ошметки валялись под ногами и было очевидно, что потребуется божественное вмешательство, чтобы восстановить подобный ущерб.

Борн быстро огляделся: пара бывших пленников откровенно забавлялась с неуклюжими на их фоне самураями, собравшиеся на помосте переглядывались, не зная, должны ли они вступить в схватку и обуздать преступников, а слепой шиноби, осторожно ступая, направлялся к нему, готовя еще один удар техникой.

Под ноги Куширо упала граната, или что-то очень похожее. Небольшой керамический горшочек искрил фитилем, и Джейсон совершенно не собирался выяснять его содержимое. Кошкой взлетев на стену, он перекатился через гребень и побежал к тому месту, где в расползающемся пороховом дыму как ему показалось мелькнуло кимоно Кагеру.

За спиной ухнуло, зашлось воем перемежаемым частыми разрывами. Борн обернулся, и вылетевшие из покинутого им двора фейерверки окрасившие небо тысячами звезд, заставив его хихикнуть: 'Каждый день как праздник, каждый долбанный день'.

Cтреляла действительно Кагеру. Шатающаяся с безумным взглядом, она соскользнула со ската крыши, когда Борн подошел поближе.

— Ружье, — шепнула она на ему ухо, — Я не смогла забрать его.

— Это неважно, — ответил Джейсон, незаметно для окружающих подставляя плечо, — главное держись, надо выбираться.

Они затерялись в броуновском движении людей бегущих прочь от неразберихи, или же спешащих увидеть происшествие. Борн поразился как много людей вмещал в себя такой маленький городок, казалось людской реке не будет конца. Он, прикрывая Кагеру, раздвигал толпу, стремясь как можно вырваться из этой ловушки.

— Что произошло? — спросил он, когда суматоха центральной улицы осталась позади.

— Проклятый сокол Ига, они нашли нас изза чертовой птицы! — Борн посмотрел в глаза Кагеру, глубокие тени, морщины, закушенная до крови губа: минувшая ночь тяжело далась ей, — он вывел на нас охотников, видимо сокола послали вернуться к хозяйке, вот он и нашел Обору. А вместе с нею и нас!

— Обору? Где она?

Губы Кагеру исказились в злой гримасе. Она попыталась сказать что-то едкое, но сдержала себя, спокойно ответив:

— Сдалась.

22

Кому принадлежало святилище, спрятанное на берегу ледяной горной реки, можно было и не спрашивать. Сам храм — легковесный сарай из потемневшего от времени бамбука — содержал в себе только обросшую патиной статую печально смотревшего перед собой Будды и был полностью лишен какой либо примечательности. Интересное располагалось в ямах, укрытое в влагонепроницаемых мешках, в ветвях деревьев, даже под камнями усеивающим русло реки — шиноби Кога были весьма изобретательны в деле устройства тайников.

Борн, раздетый по пояс занимался земляными работами, стараясь чтобы результаты его труда, не бросались в глаза: около каждой ямки была подстелена ткань, на которую отсыпался грунт, пороховые шнуры закладывались в специально прокопанные бороздки, собранные в окресностях листья были готовы разместиться в художественном беспорядке, чтобы скрыть все следы.

Он остановился, вытер выступивший пот и посмотрел на Кагеру сидящую на веранде храма. Девушка, задумчиво положив голову на подтянутое к груди колено, наблюдала за его усилиями.

— Зачем нам это? — спросила наконец куноичи, — разве тебе есть дело до того, кто из наследников Токугава станет во главе. Пусть передерутся как голодные псы, пусть сражаются и строят козни — каждая их интрига обернется звоном монет в закормах скрытых деревень.

Было видно, что место повлияло на Кагеру — окружающие горы, шум реки, разбивающейся о тысячи камней, простота и спокойствие храма настроили ее на философский лад и придали речи высокий стиль.

— Ты удивишься. Что сделал Иэясу Токугава? — спросил Борн.

— Отменил перемирие и приказал десяти лучшим шиноби от каждой деревни сразиться друг с другом, защищая честь его наследников, — удивленно ответила Кагеру.

— Немного не так, он показал, что обладает властью. Возможностью убить безнаказанно, даже не действием, а словом. Теперь никто не оспорит его решения о наследнике, оно будет скреплено самой сильной печатью — безнаказанным убийством девятнадцати человек, добровольно принявших смерть. Это ... как черная магия: кровь, нарушение запрета на уничтожение себе подобных дает силу. И если мы ... испортим бегством этот ритуал, лишим мага его силы, то он похоронит неудачу под еще большей горой трупов.

Глаза Кагеру расширились, девушка вздохнула, понимая:

— Cкрытые деревни.

— Не сомневаюсь, что войска уже выдвинулись туда. Если что-то пойдет не так... Поэтому я не виню Обору — она сделала в итоге то, что должно. Я сделал огромную ошибку, когда увел ее с собой.

— Но она ее исправила, — Кагеру улыбнулась, — об этом я не подумала. Надеюсь, что они увидят только, то что должны увидеть. В Манзидани не осталось никого, о ком бы я жалела, или кого бы ждала, но все равно ... Ни один шиноби не сравнится в жестокости с господином Иэясу.

— Поэтому он и властитель империи.

Внутри Борна что-то шевельнулось, страх, предчувствие схватки, и он с новой силой принялся за работу, еще раз прокручивая в голове вчерашний рассказ Кагеру.

Они пришли днем, не скрываясь, не пытаясь прятаться и юлить. Просто по склону холма втянулась цепочка солдат, возглавляемых слепым Куширо, а в небе клекоча парил сокол Ига.

— Я должна выйти к ним, — сказала госпожа Обору, — а вы — уйдете. Надеюсь, что господин Генноске сможет сделать так, чтобы нам не пришлось убивать друг-друга.

Хёма поднялся и было вскинул Кагеру на плечи, но тут же опустил ее обратно:

— Так нам не уйти, от сокола тут не спрятаться.

— Я попробую позвать его, за вами он не полетит, — Обору сложила по особому губы, выдав звонкую переливчатую трель.

Снизилась ли птица Кагеру не видела, но помрачневшее лицо Обору сказало все яснее любых слов.

— Хорошо, — уронил Хёма, — кажется у нас нет выбора.

Дальнешее Кагеру помнила плохо сказались жар и духота в неглубокой яме, где ее спрятал Хёма. Она впала в какое-то летаргическое оцепенение, медленно дыша, слушая, через слой земли, насыпанный на тонкие ветви, что происходит снаружи, но пропуская все звуки мимо своего сознания, просто ожидая когда все посторонние шумы затихнут.

Борну не составило труда дорисоваться происшедшее — шиноби Кога и Ига схватились и удача была на стороне Куширо. Опыт уступил молодости.

'Так погиб Хёма, глупой совершенно не нужно смертью. И видимо так же погибну и я, если ошибусь хоть чуть-чуть завтра,' — подумал Борн, соединяя заряды.

— А что потом? — спросила его наконец Кагеру, видимо устав от тяжелой повисшей в воздухе паузы.

— Потом мы будем жить. И поможем создать новую страну, где люди не будут делиться на скот, инструменты и властителей, — он улыбнулся девушке, мысленно смеясь над иронией ситуации. Всю свою жизнь он боролся, чтобы убежать, а сейчас они будут бежать, чтобы бороться, — Давай заканчивать. Надо еще одеть куклу как следует.

Борн не хотел думать о том, что они сделали, это был просто необходимый шаг. Просто еще один необходимый шаг.

23

Рассвет пробирал Джейсона холодом до костей, туман стелющейся по поверхности воды искажал пропорции и глотал звуки, небо, низко завешенное тучами, раскрасилось кроваво красными разводами восходящего солнца.

Он неподвижно сидел во дворе напротив статуи Будды, положив клинок на колени. Госпожа Офуку должна была получить весточку ночью и не было сомнений, что женщина будет здесь с первыми лучами солнца. Борн ждал, ловя последние беспечные минуты. Слишком многое было поставлено на карту, и поэтому Джейсона тянуло в сон. Мысли пытались помчаться вскачь, но разбивались о ледяное спокойствие, которое обычно охватывало его в минуты сильного стресса.

Кагеру была рядом, голова склонена, ровно на полшага за его правым плечом. Джейсон ощущал жар исходящий от девушки, предвкушение боя и возбуждение.

— Спокойнее, — бросил он, делая вид, что изучает рисунок нитей на рукояти меча.

— Да, — Борн почувствовал, что она быстро поклонилась, признавая ошибку. Дыхание куноичи выровнялось, но спокойствие далось ей тяжело — губы девушки постоянно двигались, проговаривая мантры. Он хотел сказать что-то, успокоить и прибодрить перед испытанием, но не смог найти подходящих слов. А потом время для разговоров прошло.

Гости прибыли с комфортом: госпожа Офуку и люди Ига в носилках, господин Хаттори Масанари щеголял на белом жеребце с украшенной шелковыми лентами гривой. В полной тишине покрытые потом от восхождения вдоль русла носильщики поставили паланкины на землю, шторки раскрылись с тихим деревянным стуком.

Борн подождал пока они выберутся наружу и слуги расставят переносные стульчики. Он медленно поднялся на ноги, семафоря Кагеру пальцами за спиной. Лишь бы она не перепутала — неверный пороховой шнур, и вся эта представительная делегация превратится в аккуратно перемешанный с землей фарш. Девушка метнулась к храму, удаляющиеся мягкие шаги кошачьими лапками прошли на краю сознания.

Возможно, стоило как то поприветствовать их, но этикет никогда не был сильной стороной Борна — ножны меча со стуком упали на землю, обнаженная сталь направлена к земле, готовая взорваться водопадом атак.

Обору шагнула к нему, Куширо чуть сзади — в стороне:

— Господин Генноске, — в ее голосе было отчаяние, сожаление и решимость. Клинок девушки пошел вверх пока не оказался направлен прямо в сердце Борна.

И в этот момент проснулся другой. Борн оказался бессильным наблюдателем, смотрящим на происходящее через замочную скважину глаз. Чувства захлестнули его, для этого другого, настоящего Генноске, стоящая напротив девушка была смыслом жизни, и если бы она ушла в небытие, то он бы пошел вслед за ней, держась за руки.

И настоящий Генноске ничего не знал о приготовлениях. Ничего не знал о слепых зонах и заложенных зарядах, и не знал о том, что Кагеру уже подожгла фитили. В оставшейся Борну части сознания огненными цифрами пошел обратный отсчет, когда невовремя проснувшийся хозяин тела сделал шаг вперед, встав прямо на мину.

Он подставил себя под удар принцессы Ига, меч отведен в сторону, открывая тело для удара. Из глаз Обору выкатилась слезинка. Она вздохнула и, быстрым движением перевернув меч, попыталась вонзить его себе в грудь.

Генноске не успевал. И он и Борн с ужасом смотрели на лезвие, даже быстрый как мангуст боец не смог бы перехватить его. И тогда Генноске активировал додзюцу. Тело принцессы Ига выгнулось, мышцы замерли в спазме не в силах сдвинуть клинок. Генноске отбросил меч и безоружный шагнул к Обору, отводя лезвие ее меча в сторону от тела. Они стояли практически касаясь друг-друга, но не пересекая невидимую границу, взгляды были красноречивее тысяч слов, и Борн почувствовал стыд за свое невольное подглядывание.

Генноске надкусил палец, и, достав из запазухи свиток, вычеркнул последние имена Кога из него и вложил в ладони Обору.

— Ты должна жить, любовь моя. Я дождусь тебя в следующей жизни. Верь мне, — шепнул он на ухо замершей девушке. Обору закрыла глаза, беззвучно плача.

Госпожа Офуку, каркая голодной чайкой, вскочила со своего места:

— Убейте, убейте его !!!

Немногочисленные самураи ее свиты, обнажив клинки, ринулись на них, и вот теперь Борн увидел додзюцу в действии. Противники как будто взорвались смертью — кровь хлестала из десятков ран, которые они нанесли друг-другу.

Потрескивание было уже совсем рядом, и нечеловеческим усилием Борн перехватил контроль. Еще один шаг вперед, и Борн вместе с Обору отпрыгивают от заложенной мины, воздух толкает его в спину, закладывает уши — хорошо, что в первых зарядах мало пороха — они должны создать дымовую завесу, а не убивать. Но вот теперь ... Следующие взрывы обрушат скалу. Он еще может попытаться убежать или же вытащить Обору из ставшего смертельной ловушкой места. Борн почувствовал отчаяние Генноске, его желание перехватить контроль и защитить единственное, что ему было дорого. Их воли столкнулись, и тело замерло в ступоре.

Скала расколась с выворачивающим внутренности инфразвуковым треском. Камни размером с голубиное яйцо пробарабанили вокруг них, и Генноске, отодвинув Борна в самые далекие уголки разума, бросился сверху на Обору, закрывая ее своим телом. В падении Борн успел увидеть как огромный булыжник проносится мимо них, ударяя Куширо в плечо и бросая его на землю.

— Дьявол, дьявол, дьявол. Это была только первая ласточка, — бесновался Борн, — если ты останешься тут, идиот, то нас засыпет. Давай назад, в щель. Зря я ее что ли копал?

Как ни странно Генноске услышал его, он поднялся на ноги, придерживая невесту, и, закрывая ее спиной, от падающей с неба щебенки, полу-повел — полу-понес к укрытию. Глубокая узкая траншея выводила к берегу реки, Обору безжизненно повисла на его плече, тонкая струйка крови стекала по лицу, превращая лицо в страшную маску.

Дым и туман скрыли все вокруг, Борн слышал крики, грохот падающих камней, и продолжающиеся взрывы. Надеюсь, оценят по достоинству. Генноске пристроил Обору за здоровенным валуном, убедился, что девушка дышит, а рана на голове, несмотря на страшноватый вид не более чем сорванная попавшим вскользь щебенкой кожа.

— Прости меня Обору, — прошептал Генноске, коснувшись ее губ.

Боль ударила Джейсона как многотонный грузовик — Генноске просто ушел, испарился туманом, отпустив цепи, державшие Борна. 'Прощай, иностранец,' — эхом мелькнула мысль.

Борн побежал вверх по руслу, чувствуя обжигающий холод воды. Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь... На счете четыре его подбросило в воздух — основной заряд запустил храмового Будду в космос. Последней его сознательной мыслью было: 'Надеюсь Кагеру не подвела.'

24

Ханзо Масанари тряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Госпожа Офуку смеялась грифом-падальщиком, глядя на свиток.

— Куширо, Обору, все имена Кога вычернуты! — она сомневающееся посмотрела на изломанное тело Куширо, — ха, даже если он не выживет, это все равно победа!

Голос визгливой женщины врезался в череп, и Ханзо предпочел отойти подальше, туда ,где молчаливо лила слезы принцесса Ига напротив каменной осыпи, ставшей могилой ее жениху. Храм куда отошла Кагеру, превратился в нагромождение каменных обломков, перегородивших русло. Даже умей она летать, скрыться было невозможно. От Генноске вообще осталась только кусок плоти, смятый и изодранный камнями, который он нашел в реке, зацепившийся одеждой за прибрежные кусты. Конечно, Ханзо предпочел бы головы людей Кога, но и этого было достаточно, чтобы признать игру законченной.

— Госпожа, — сказал он, — у госпожи Акегину... после смерти нашлось вот это, — Ханзо Масанари достал простую бамбуковую флейту, — кажется она принадлежала господину Генноске.

Обору взяла ее, пальцы оглаживают дерево как руку возлюбленного:

— Все кончено?

— Да, госпожа. Господин Иэясу благодарен вам.

Эпилог.

Иногда, как бы мы не старались, мы не способны изменить то, что судьба уготовила нам, и все что остается — принять это.

Госпожа Обору стала главой Ига и правила до старости, не оставив наследников. После ее смерти клан перешли под прямое управление сегуната.

Куширо был ее правой рукой, и одно время даже ходили слухи об их романтической связи. Он пережил ее на год.

Цубагакуре и Манзидани оставили свою вражду, примирившись после битвы двадцати.

Господин Такеичи занял место сегуна.

На корабле, поэтично названным 'Майский цветок', было два лишних пассажира.

Во время его вояжа к берегам Америки на его борту родились Океанус Хопкинс и Мари Сен-Жак Борн.

Встретились ли Генноске из Кога и Обору из Ига в следующей жизни? Этого никто не знает кроме них самих.