Ласурские хорьки

До границы с Ласурией оставалось каких-то девять дней пути, когда Вителья Таркан ан Денец ощутила безотчётную тревогу. Стоя у засиженного мухами зеркала в тесной комнатушке на втором этаже единственной в этом богами забытом городишке таверны, она разглядывала своё тонкое лицо, брови вразлёт и зелёные, немного раскосые, "рысьи", как говаривала её мать, Софина Доли ан Денец, глаза, но взгляд стремился к шее, охваченной широким Ожерельем признания, больше похожим на ошейник для собак. Из тех, что одевают волкодавам асурха, огромным, песочной шкуры псам, свободно разгуливающим по его дворцу. За пять лет учёбы в Королевском Магическом университете им. Драгодруга Синих гор мастера, единственного и бессменного архимагистра Драгобужья, да что там, единственного гнома за всю историю Тикрейского материка, ставшего архимагистром, Вителья, или, как называла её мама, Вита-Витенька, не нашла способа снять ожерелье без вреда для собственных здоровья и жизни.

Перед её глазами снова встали залитые солнцем улицы Крей-Тон, столицы Крей-Лималля, по которым красавицы-жены проносили в закрытых паланкинах своих обожаемых мужей. Тонкие полотнища одежд почти не скрывали изгибы их соблазнительных тел и уж тем более открывали глазам зевак зачарованные Ожерелья признания — простые или украшенные чеканкой и драгоценными камнями, вязью слов поэтов, любимых господином, изображениями лучших жеребцов в его стойле или дойных коров, дающих наибольшее количество молока. Бесконечные вереницы женщин, покорно потупивших глаза, снились Вите в первые годы университетской жизни каждую ночь, заставляя просыпаться с криком ужаса. Потому что в их череде всегда находилось пустое место — для самой Вительи Таркан, наречённой Третьей женой-на-Ложе Первого советника асурха по политическим вопросам Самсана Данира ан Третока. Ан Треток был немолод, но полон сил и ярости к жизни, той самой, что заставляет слуг падать ниц, врагов — бежать, а друзей — трепетать даже в приятных разговорах о женщинах и охоте. Этот необъятных размеров вечно потеющий толстяк однажды появился в доме родителей Виты по приглашению отца — владельца двух сталеплавильных цехов и горнодобывающих шахт на границе Крей-Лималля и Драгобужья. А затем неприятный гость зачастил. И в один из визитов преподнёс госпоже Софине Дали ожерелье для дочери... Отказать Первому советнику — то же самое, что отказать самому асурху. Родители были вынуждены согласиться на брак, хотя Вита, которой о ту пору исполнилось пятнадцать, встретила жениха с откровенной враждебностью. Представить себя в его постели ей казалось омерзительнейшим из омерзительного, а носить рабский ошейник — унижением, сродни публичной порке. К слову сказать, мать Виты такого украшения не носила — брак её, в девичестве Софины Рю Кароль, ласурской графини, и Таркана Арина ан Денеца заключался по любви, коей полнился и до сих пор. Посовещавшись, родители сообщили уважаемому жениху, что желают ввести в его дом не просто красивую, но и образованную жену, и спешно отправили дочь учиться в соседнюю страну, в университет, считавшийся на материке одним из лучших, определив ей опекуном друга отца, Тукотрина Серой скалы мастера. Ан Треток, посмеиваясь, согласился с условием, что перед отъездом сам наденет на невесту ожерелье и активирует заклятье. Ведь жена-волшебница только подчеркнёт его высокий статус среди придворных, но и о своенравии девчонки, похожей на дикую лань, забывать не стоит. А ждать Самсан умел. Ждать и вожделеть, представляя, как через пять лет на его ложе возляжет не угловатый, полный прелести, подросток с острыми грудями и коленками, а расцветшая молодая женщина, чей сок ещё не испит, а бутыль не откупорена. И тогда он, Самсан Данир, приникнув к источнику, будет пить из него долго и жадно... до тех пор, пока она ему не надоест и не придёт время брать четвертую жену.

Страшась участи Третьей жены, Вита не торопила университетские годы. От отца ей достался ум, от матери — красота, усидчивость и немалые способности к магии. Целительство давалось ей просто, она с лёгкостью определяла местонахождение Источников Силы и, заимствуя их энергию, делилась ей с немощными и больными города Грапатука, в котором располагался университет: уже с первого курса Вителья подрабатывала Младшим целителем в городских больницах и приютах. Однако душа жаждала большего — стать тем, кому никто не посмеет угрожать, никто не решится обидеть — боевым магом. И однажды она решилась. Записалась на аудиенцию к ректору и упросила его разрешить ей посещать параллельный курс.

В то время как подруги-однокурсницы вовсю крутили романы со студентами и посещали разнообразные мероприятия, которых в весёлом городе Грапатуке было полно, Вителья зубрила теорию, занималась дополнительно со старшекурсниками и младшими магистрами факультета Боевой магии, допоздна засиживалась в библиотеках или тренировалась на учебной арене, до измождения бросая курс от курса становящиеся все более опасными заклинания.

Полученные знания, а главное, умения, действительно давали ей уверенность в себе. Хрупкая невысокая Вита не боялась ходить поздними вечерами по улицам города — поджечь подошвы сапог хулиганам, скастовать на них ведро горячей картошки или натравить пчелиный рой казалось гораздо более лёгким делом, нежели смириться с тем, что скоро ей придётся стать Третьей женой — подумать только! — Первого советника. И чем ближе был выпуск, тем молчаливее и мрачнее становилась Вителья. Но в последнюю неделю перед экзаменами она получила письмо от матери, которое изменило все.

"Моя девочка, — писала Софина Доли ан Денец, — мне невыносимо думать, что ты станешь женой против своей воли! Отправляя тебя в университет, мы с отцом надеялись на потерю интереса к тебе Первого советника. Мы думали, что за пять лет он обязательно найдёт себе кого-нибудь на замену, ибо ложе важного вельможи не терпит пустоты. Однако ты оставила след в его сердце! Недавно он навестил нас и напомнил о данном обязательстве — выдать тебя замуж, едва ты вернёшься с учёбы. Твои успехи в целительстве только порадовали его.

Витенька, отец не знает об этом письме. Он — гражданин своей страны, сын своего народа, и нельзя винить его за это! Он поступит так, как велит ему долг — отдаст тебя Ан Третоку! Твои братья не станут препятствовать ему в этом.

Я же... Я, возможно, делаю чудовищную ошибку, предоставляя тебе выбор: вернуться домой или бежать в Ласурию. Мне остаётся лишь надеется на твою интуицию, что должна подсказать правильный путь, и на милость Пресветлой, веру в которую я до сих пор тайно ношу в сердце, несмотря на пройденный обряд Пантеона.

К этому письму я прилагаю другое — к моему старшему брату, графу Жаку Рю Кароль, с просьбой предоставить тебе убежище и позволить жить так, как просит твоё сердце. А моё обливается кровью от мысли, что я могу больше никогда не увидеть тебя... Но пусть это никак не повлияет на твой выбор, Витенька! Когда-то я выбрала Таркана и с тех пор не жалею об утраченных возможностях. Однако это был мой выбор, а твоего тебя лишили законы страны, в которой ты родилась. Я перевела сумму денег на твой университетский счёт и другую, гораздо более крупную, на счёт, открытый через подставное лицо в Королевском Банке Вишенрога. Жак, с которым мы не теряли связи все эти годы, поможет тебе обустроиться на первых порах. Если ты выберешь стезю мага, тебе было бы хорошо поступить адептом в один из Ласурских орденов, дабы оттачивать свои навыки и заниматься научной работой...

По прочтении сожги это письмо. Не буду объяснять тебе, зачем это нужно. И помни — ты — моя единственная дочь, моя плоть и кровь, и я люблю тебя и буду любить даже, если мы больше не свидимся. Твое счастье — важнее моих слез по тебе, Витенька! Но я буду надеяться, что, если ты решишь бежать, все-таки найдёшь возможность послать мне весточку.

Целую тебя нежно, моё солнышко с рысьими глазами! Люблю тебя".

В письме Вита увидела собственные чаяния так ясно, будто написала его сама себе. Со свойственным юности легкомыслием она отринула невозможность встречаться с матерью в будущем и, словно в омут, нырнула в представившуюся авантюру. Как одна из лучших учениц курса Вителья с лёгкостью добилась разрешения сдавать выпускные экзамены на пару недель раньше, чем остальные, ссылаясь на вести из дома, в том числе касающиеся приготовлений к будущей свадьбе. А затем отбыла из университета в направлении, неизвестном её подругам, уверенным, что она уехала домой.

Она и на самом деле проехала несколько переходов в сторону Крей-Лималля то с одним торговым караваном, то с другим, петляя между ними, как путавший следы заяц. Для деловитого Драгобужья, в котором располагалось больше трети всех горнодобывающих и сталелитейных производств материка, магичка, направляющаяся куда-то по своим делам, не была чем-то из ряда вон выходящим. А затем Вита исчезла. Пользуясь заклинанием невидимости, сменила караван и вернулась с ним до одного из перекрёстков, откуда вёл тракт в Ласурию. Дороги она избегала, стараясь двигаться параллельно ей, но на некотором отдалении. Боялась не столько волков, сколько уснуть и не успеть разогнать их каким-нибудь заклинанием школы Огня, потому ночевала на деревьях. Ловкости ей, росшей с тремя старшими братьями, было не занимать. Пропитание покупала в попадающихся на пути деревеньках и охотилась сама — стрелять Виту из лука учил отец, которого сам асурх не гнушался взять с собой пострелять озёрных птиц. Неудобство доставляла лишь... грязь. Простейшие бытовые заклинания позволяли избавляться от пыли на одежде и сапогах, но как образованной девушке справиться с желанием понежиться в тёплой ванне, вымыть голову и умаслить волосы ароматными благовониями, наконец, надеть действительно чистую одежду? На тридцатый день пути Вителья сдалась. Остановилась в первом попавшемся городке, в котором оказалась общественная мыльня, сняла в трактире номер подешевле, но зато шиканула в бане, выкупив на несколько часов отдельный кабинет. Нынче утром она разглядывала в зеркале себя, чистую, розовую со сна, с блестящими вымытыми волосами, распущенными по плечам соболиной волной и... беспокоилась непонятно о чём. Одно ей было понятно — нужно собираться, прикупить припасов в дорогу и поскорее убираться отсюда.

Тяжело вздохнув, она достала из заплечной сумки свежую рубаху с длинными рукавами и высоким воротом на шнуровке. Надела, тщательно затянув шнурок и скрывая Ожерелье на шее. Привычным жестом скастовала заклинание чистоты на брюки, короткую куртку и сапоги. Оделась.

Выстиранные с вечера предметы туалета, развешанные на спинке стула и крае стола, были ещё влажными. Поморщившись, Вита подсушила их облегчённой версией заклинания, известного как "Буря в пустыне", аккуратно сложила и убрала в вещевой мешок.

Гвоздик, с рассвета царапавший сердце и не дававший спать, неожиданно превратился в осиновый кол. Чувство опасности стало таким явным, что вдоль позвоночника побежали мурашки. Была бы Вителья кошкой — зашипела бы и изогнулась, приготовившись к атаке.

Подхватив мешок, она бросилась к двери, распахнула ее и... впечаталась лицом в чью-то внушительную грудь. Её откинуло в комнату, но на ногах она удержалась и машинально вытянув правую руку, вызвала на пальцы танцующий файерболл.

Через порог по очереди бесшумно зашли пятеро мужчин. В комнате сразу стало тесно, будто она вся была заставлена мебелью, как кладовка. Один из вошедших — высокий беловолосый оборотень — метнулся к окну, осторожно выглянул. Окно выходило на более низкий скат крыши над хозяйским хлевом, располагавшимся на заднем дворе.

— Эй, красавица, — улыбнулся другой — молодой светловолосый парень с яркими карими глазами, — если бы я знал, что ты тут живёшь, зашёл бы скоротать вечерок!

— Помолчи, Фарки, — проворчал его спутник-гном и, скинув капюшон, скрывающий лицо, вежливо поклонился Вите. Из-за его плеча выглянул другой гном и сразу же спрятался. — Просим нас простить, госпожа волшебница, за причинённое беспокойство, но ваше окно очень удачно ведёт наружу!

Прислушиваясь к звукам снизу: топоту подкованных сапог, грубым окрикам, Вита лихорадочно соображала. Облавы стражи на придорожные трактиры были делом не редким, вот только ей никак нельзя было попасться — магичка, путешествующая в одиночестве, может послать в Проклятую трясину любого, кто заинтересуется её личностью, кроме официально облечённого властью. Например, офицера стражи. Оглядываясь, она встретилась глазами с четвертым, до сих пор молчащим, незнакомцем. И сразу поняла, что вот его-то и надо считать первым! Он был высок, широкоплеч и смугл, как креец. Но, несмотря на тёмные, почти черные глаза, густые, короткостриженые черные волосы, топорщащиеся ёжиком, на жителя Крей-Лималля походил только загаром. На мгновение Вита утонула в его глазах, следивших за ней, как за неведомой зверушкой, от которой не знаешь, чего ожидать — укуса или ласки. И хоть он ещё не произнёс и слова, она почувствовала — стоит позвать на помощь или ещё каким-то образом обнаружить их перед стражей — черноволосый вожак убьёт её так быстро, что файерболл просто не успеет оторваться от кончиков пальцев.

И Вита пошла ва-банк. Одновременно запустила файерболл в окно, заставив оборотня прянуть в сторону, и бросилась к оконной створке. Одним рывком распахнула её, выпрыгнула на скат крыши.

— За ней! — приказал вожак.

Мужчины последовали за Витой, которая, легко пробежав по скату, спрыгнула в стог сена и скатилась с него, как с горки. И все бы ничего, но вылезающий последним второй гном, который был еще коряжистее и ниже первого, зацепился носком сапога за подоконник и с грохотом рухнул на крышу. На лестнице тут же зазвучал стук каблуков. Спустя мгновение стражники ввалились в комнату и сообща полезли в окно, в связи с чем безнадёжно застряли, запертые друг другом.

— Топор, борода Руфуса, мечи топор! — крикнул один из них.

— Каменна твоя голова! — отвечал второй. — Что я тебе, осётр, метать?

Но топорик на коротком топорище, — такими были вооружены все гномьи стражи — метнул.

Оглянувшаяся Вита увидела, как, медленно и красиво вращаясь, топор направляется в спину последнему гному из пятёрки. Лишь потом она поняла, что секунды в тот момент растянулись патокой, а она увидела то, чего быть не могло — как мягко, словно раскалённый нож в масло, входит синеватое лезвие между лопаток отчаянно улепётывавшего коротышки. Короткий Витин вздох вылился в мерцающий щит, прикрывший гномью спину. Топор, изрядно звякнув, отскочил в сторону, упал на край крыши, побалансировал и полетел вниз. Спустя мгновение одна из гуляющих во дворе куриц приказала долго жить.

— Дайте мне пройти, каменноголовые! — орал, между тем, густой, судя по всему — офицерский — баритон. — Если вы упустите этих хорьков — не видать вам квартальной премии!

Застрявшие оживлённо задёргались в стороны, ещё больше запутываясь в конечностях и топорных древках.

Дальнейшего развития ситуации Вита разглядеть не успела, потому что кто-то грубо закинул её на плечо и понёсся прочь огромными прыжками. "Хорошо, что я не успела позавтракать!" — философски подумала она.