|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Часть четвёртая
Глава XXVI
Над тесными улицами, петляющими меж каменных стен, плыл далёкий перезвон колоколов. Сначала вступили мягкие басы аббатства Сент-Этьен, им откликнулось пение башен аббатства Сен-Бенин, заговорили, перекликаясь, звонницы церквей в предместьях: Сен-Мишель, Сен-Пьер, Новый Рынок — вторили друг другу. Размеренно и важно гудел колокол замковой капеллы, созывая к обедне челядь герцога.
Небо раскинулось над паутиной тесных кварталов, безмятежное и просторное... Под громадами подсвеченных солнцем облаков кружили голуби.
Улицы были пустынны: большинство простых людей жили в предместьях, поскольку жизнь в Городе, под защитой мощных башен, стоила отнюдь не дёшево...
По горбатому мостику над Сюзоном простучали колёса экипажа, и четыре лошади, запряжённые цугом, остановились у дверей трёхэтажного каменного дома: постоялого двора под огромной позолоченной вывеской. За высокой стеной напротив, судя по звукам, располагались скотный двор и конюшни, обслуживающие гостиницу.
Один из всадников, сопровождавших экипаж, на вороном коне, по виду — дворянин, спешился, открыл дверцу и протянул руку.
— Мадам графиня, мы прибыли.
На булыжники мостовой спустилась юная красавица в бело-алом наряде — изящном, но скромном, вполне достойном звания дорожного туалета дамы благородного рода. Мужчина поцеловал её руку и повёл к крыльцу гостиницы.
Пока знатный путешественник провожал свою спутницу, из экипажа выбрались ещё двое. Второй всадник (если судить по тёмному костюму с белым воротничком — врач) тоже спрыгнул с коня и помог светловолосой женщине, по-видимому, компаньонке графини, вывести из повозки молодого мужчину с повязкой на глазах. Он опирался на плечи своих поводырей и, судя по всему, был совершенно слеп.
Когда свита добралась до входа, конюхи, выскочившие из ворот на противоположной стороне улицы, уже поставили карету на служебный двор, а трактирщик в зале гостиницы вовсю рассыпал любезности господам. Вокруг суетилась прислуга.
— Такая честь, монсеньор! Не извольте ни о чём беспокоиться. У нас часто бывают знатные путники, и ещё ни один не остался в претензии. Тут всё к услугам вашего сиятельства! Как видите, даже обедня не помеха — постояльцы превыше всего! У нас не какая-нибудь богомольная Лозанна, для дижонца на первом месте — угодить благородным господам! Вам здесь понравится, великолепный монсеньор, и вам, ослепительная мадам. Следуйте за мной, комнаты готовы... Осторожно, мадам, не споткнитесь на лестнице... Сюда, сюда!
— Позаботьтесь о моих людях, — властно и сухо распоряжался приезжий. — Девушке отведите комнату, смежную с комнатой мадам: компаньонка моей жены должна являться по первому зову. Врача и раненого поселите вместе. И принесите еды — всем! Ну, и не забудьте о наших лошадях...
Трактирщик, не переставая кланяться, махнул рукой, и к замершей в дверях свите приезжего подскочил расторопный малый.
— Идёмте, комнаты покажу!
Врач и белокурая женщина, поддерживая раненого, пересекли обеденный зал гостиницы следом за провожатым.
Надо сказать, зал потрясал размерами. Прочные дубовые балки поддерживали высокий потолок, в дальнем конце зиял зев пустого сейчас камина, над которым можно было жарить быка, на столах сияли белизной скатерти, а на лавках были постелены шкуры. Сквозь большие окна, прикрытые роскошными золотистыми шторами, лились воздух и свет, а вдоль стен расхаживали, поглядывая на улицу, молодцы с пудовыми кулаками, один вид которых мог отбить у возможных прохожих буянов желание проявить удаль. Хорошенькие служанки в аккуратных передниках разносили на просторных подносах угощенье гостям. Угощенье, как заметил, мельком глянув, врач, способно было удовлетворить самый требовательный вкус.
Судя по всему, остановиться в этой гостинице могли себе позволить только очень богатые люди...
— Прошу сюда! — вёл провожатый вверх по лестнице, застеленной алой дорожкой. Перед ними открылся длинный коридор, освещённый светильниками. — Вот здесь комната для мадемуазель. Прошу вас! — он распахнул дверь перед белокурой девушкой. — Она сообщается, как просил монсеньор, с комнатой её сиятельства. Чуть дальше — комната самого монсеньора.
Девушка кивнула и закрыла за собой двери. Слуга обернулся к врачу и раненому.
— А вам, мэтр, немного выше, на третьем этаже. Лестница в конце коридора. Прошу!
Мэтр только вздохнул и покрепче взял за руку слепого.
— Давай осторожнее, парень, — предупредил он. — Бьянка ушла.
Ступенька за ступенькой, они преодолели ещё один этаж, поднявшись туда, где находились комнаты для гостей победнее. Служка передал врачу ключи от номера и, сказав, что через десять минут подадут обед, ушёл.
Медик, облегчённо вздохнув, усадил больного на кровать у стены и огляделся. Меблировка была скромной, но не грубой. Две постели, застеленные чистым бельём, комод, обеденный стол. В углу темнел очаг, а над ним, на полке, стояла новая свеча.
— Недурно, — хмыкнул врач. — Можно и делом заняться... Принесут обед, попрошу кувшин со свежей водой. Повязку поменяем.
Раненый, тяжело вздохнув, откинулся на подушки и отвернулся к стене.
— Парень, так и будем молчать? — нахмурился врач. — Есть-то будешь?..
— Я не хочу, — глухо ответил слепой.
— Ну-ну, — усмехнулся врач. — Четвёртый день. Подъедаем собственные скудные припасы. Когда закончатся, что будем делать?
— Что вы со мной возитесь, мэтр Джеронимо? — почти огрызнулся пациент. — Что вы с Бьянкой в меня вцепились?
— Я давал клятву помогать страждущим, — серьёзно ответил мэтр. — А Бьянка — целительница по призванию. Кроме того... — итальянец умолк.
— Что?
— Кроме того, твой случай любопытен. Никогда не встречал подобного: кожа лица не повреждена, а на роговице ожог.
Бургундец криво усмехнулся.
— Разве вам, мэтр, ваши господа ничего не объяснили?
— Только то, что нашли тебя в лугах, парень. Остальное, честно говоря, не моё дело... — Джеронимо улыбнулся, крутя в руках пузырёк с успокаивающей мазью, извлечённый из дорожного сундучка. — Хотя подозреваю, что здесь моё искусство противостоит искусству госпожи графини...
— Какого чёрта они потащили меня с собой? — почти беззвучно пробормотал молодой солдат.
— Есть такое понятие — жалость, — ответил врач, изучая на свет содержимое пузырька.
— Скажите, а зрение у меня восстановится? — жадно спросил юноша. Джеронимо пристально на него взглянул.
— Если бы это был обычный ожог, скажем, от яда, то я мог бы ручаться. Но магия... Право, не стану обнадёживать.
В дверь постучали.
— Обед, господа!
— Ага, весьма кстати! — оживился медик. — Вставай, парень, хватит валяться. Заносите!
— На первое — суп-пюре на травах, с шампиньонами! — объявил распорядитель.
— О, — итальянец довольно потёр руки. — Великолепно! А что у нас на второе?
— Вам подадут жареных перепелов в красном винном соусе, зайчатину, фаршированную трюфелями, а к ним артишоки и спаржу.
— Я не буду, — покачал головой бургундец.
Прислуга между тем расставила блюда и бокалы, сервировав стол на две персоны. Комнату заполнил аромат супа.
— Ну-ну, — хмыкнул мэтр. Слуги, закончив, испарились. — Как угодно.
— Почему мне предлагают еду за деньги... — юноша запнулся, но продолжил: — ...за деньги его сиятельства? Хотя мой отряд... и я...
Джеронимо прервал собеседника.
— Не знаю, что там произошло между твоим отрядом и его сиятельством. Понимаю, что ничего хорошего, раз вмешалась мадам. Но они простили тебя — а ты слишком горд, чтобы принять прощение просто так. Я прав?
Бургундец резко сел, скрестив руки на груди. Хотел что-то ответить, но промолчал. Джеронимо добродушно усмехнулся.
— Не злись, парень. Может, всё же скажешь, как тебя зовут?
— Жоффруа, — помолчав, ответил больной.
— Ешь, Жоффруа. Научись принимать сострадание.
Юноша криво усмехнулся и молча полез в свой дорожный мешок за сухарями. Джеронимо нахмурился, бросил салфетку на стол — и вышел из комнаты.
* * *
Милица стояла у распахнутого окна и смотрела на улицу. Солнце золотило её пряди, распущенные по плечам. За окном высились островерхие крыши двух— и одноэтажных домов Дижона, башни крепостной стены, а ещё дальше, в предместьях — шпили колокольных звонниц.
— Говорят, эти укрепления строили ещё римляне, — муж неслышно подошёл сзади и обнял за плечи. — И в основании многих здешних церквей заложены плиты, вытащенные из римских домов, храмов и даже гробниц.
Милица вздохнула, опустив голову, и отвернулась от окна. Граф любовался её нежным профилем в золотом ореоле запутавшегося в волосах солнца.
— Если вдуматься, то звучит жутковато, — сжала она губы. — Разорённые храмы, осквернённые гробницы — и в основание церкви. Может ли на неё снизойти истинная святость? Или бог приемлет и такие дары?
Фрэнсис с улыбкой покачал головой.
— Ведьма, ведьма... Тёмная проповедница. Я вижу, ты колдовала?
— Когда? — изумилась девушка.
— Насколько я помню, цвет бархата на твоём верхнем платье был красным. А сейчас — тёмно-зелёный.
Волшебница негромко рассмеялась.
— Это не сильное колдовство. Проще иллюзии. Мне захотелось разнообразия!
Муж нахмурился.
— Мадам, я надеюсь, вы не забываете о своём положении?
— О, ни на секунду, монсеньор! — улыбнулась Милица, уводя его в глубину комнаты. — Не будьте занудой! Может, вы развлечёте меня ещё каким-нибудь рассказом о здешних достопримечательностях?..
Фрэнсис, не удержавшись, рассмеялся.
— За обедом, моя леди. И не только расскажу — вы их попробуете! Сразу предупреждаю: как правило, обед господ куда разнообразнее, чем обед слуг. Так что извольте приготовиться...
Милица, тоже рассмеявшись, с наслаждением упала в мягкое кресло, обитое бархатом.
— Как замечательно, — прошептала она. — Такие комнаты... Предупредительные слуги... И всё это — для меня!
Лорд, мягко ступая кожаными сапогами по ковру, подошёл к ней и опустился прямо на пол, положив голову на подлокотник кресла, возле руки любимой.
— Если бы я мог подарить тебе хотя бы графство... Дворянин без земли! Чего стоит мой титул?.. — горько прошептал он. — Что я могу дать тебе и нашему сыну? Комнатки на постоялых дворах?..
— Фрэнки, — Мили нежно провела рукой по его волосам. — Ты же знаешь, мне неважно, где жить, если я с тобой.
— Зато мне — важно. Тысяча талеров — большая сумма, но не бесконечная. Если жить скромно, как сейчас, нам хватит её на год-полтора. А потом?..
— Фрэнсис, — строго заметила Милица, — моему отцу этой суммы хватило бы на всю жизнь, да ещё осталось бы внукам и правнукам.
— Мы не крестьяне, любимая, — возразил лорд. — У нас теперь есть врач, а у тебя — компаньонка. Пусть я им не плачу, но я содержу их. Шесть лошадей, кучер, которого мы наняли в Сен-Мишель. Нам нужна хорошая одежда и еда. Особенно тебе... Потому я и говорю: тысячи талеров нам хватит самое большее на год-полтора. Для странствующего рыцаря существует только один доход — с побед на турнирах. Ну, ещё война, разумеется...
— Не смей даже думать! — девушка порывисто стиснула руку мужа. — Не смей... Я не могу ради денег посылать тебя навстречу смертельной опасности.
— Я говорю о том же, Милица, — тяжело вздохнул граф. — Я не трус, ты неоднократно могла в этом убедиться. Но я обязан думать о тебе. И о нашем ребёнке. Для дворянина единственный надежный источник дохода — феод...
— Но... — Милица запнулась. — Я не понимаю тебя. Ведь твоё поместье — у Дика, и ничего с этим уже не поделаешь... А феод просто так, с неба, не свалится... Фрэнсис, давай забудем о титулах и прочем вздоре! Мне неважно, кто ты — граф или простой человек. Мне важно, что рядом со мной мужчина, которого я люблю. Ты можешь охотиться. В лесном домике ты научился тачать сапоги, плотничать, чинить крышу... Разве ты не заработаешь нам на кусок хлеба? Разве я не смогу содержать дом без служанок?.. — девушка нежно накрыла руку лорда своей.
— Нет! — Фрэнсис резко вскочил. — Ты не понимаешь! Я дворянин. Я норманн. В моих жилах течёт благородная кровь воинов-завоевателей. И что ты мне предлагаешь? Чинить крыши и кланяться равным мне?! Мой сын должен носить меч, а не стучать молотком. Прости, Мили, может, в твоих словах и есть здравый смысл, но я не желаю более слышать от тебя плебейских речей. Ты моя жена, ты графиня — и будь любезна оставить эти крестьянские рассуждения в прошлом!
Девушка ошеломлённо смотрела на него. Молодой человек даже побелел от гнева, глаза горели возмущением...
— Хорошо, — спокойно вымолвила, помолчав, Мили. — Чего ты хочешь?
— Отправиться к герцогу и попроситься к нему на службу, как некогда у Лотаря.
Милица опустила голову. В лучах солнца её волосы блестели как шёлк.
Фрэнсис закусил губы.
"Ну пойми же ты меня..." — беззвучно молил он, глядя в дальний угол комнаты, на стойку укрытой складками балдахина кровати.
— Я понимаю тебя, — наконец тихо ответила Милисента. — Пусть будет так, как ты хочешь. Но я боюсь...
Молодой лорд вновь опустился возле ног возлюбленной и благодарно поцеловал её пальцы.
— Не бойся, любимая. Не бойся ничего. Всё будет хорошо. Мы завтра же отправимся к герцогу.
— Я...
Милицу прервал стук в двери.
— Монсеньору угодно отобедать?
Фрэнсис вскочил с пола и подал руку жене.
— Пусть несут! — крикнул он. — Прошу к столу, миледи.
Милица, улыбнувшись, последовала его приглашению.
...Поверхность стола скрылась под различными яствами и винами: подали первую перемену блюд — закуски. Лорд, откинув крышку, с наслаждением вдохнул дразнящий аромат, исходивший от странных тёмных комочков, разложенных на листьях салата.
— Рекомендую, мадам графиня, — со смеющимися глазами предложил он. — Это блюдо можно попробовать только в Бургундии...или при дворе очень богатого и знатного вельможи, каким, к счастью, был мой отец. Это устрицы.
— Что? — поморщилась Милица. — Ты хочешь, чтобы я ела улиток?!
— При чём тут улитки? — граф не знал, смеяться ему или сердиться. — Говорю же, это устрицы. Боже мой, Милица! Счастье, что ты не заявила подобного при дворе его высочества. Любая знатная дама знает, каким деликатесом является это блюдо... "Улитки"! Надо же додуматься...
— Я начинаю сомневаться, стоит ли отпускать тебя к герцогу, — притворно нахмурилась девушка. — Есть эту склизкую мерзость...фу, что за гадость! Лучше уж во Францию...
— А во Франции, между прочим, лягушек едят, — невозмутимо парировал лорд, тая усмешку в уголках губ. — И это тоже деликатес...
— Фрэнсис, меня сейчас стошнит!
— Учись, Милица. Положение обязывает.
Сам Фрэнсис с удовольствием ел столь восхваляемое им блюдо, погружая тёмные комочки в соус. Мили, брезгливо поджав губы, глядела на него и один за другим подъедала с тарелки ажурные кусочки сыра.
Граф подлил ей вина в бокал.
— Ты, конечно, уже пила бургундское при дворе его преосвященства, но, думаю, тогда тебе было не до смакования букета...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
