Чёрный пёс Элчестера. Часть четвёртая.

Часть четвёртая

Глава XXVI

Над тесными улицами, петляющими меж каменных стен, плыл далёкий перезвон колоколов. Сначала вступили мягкие басы аббатства Сент-Этьен, им откликнулось пение башен аббатства Сен-Бенин, заговорили, перекликаясь, звонницы церквей в предместьях: Сен-Мишель, Сен-Пьер, Новый Рынок — вторили друг другу. Размеренно и важно гудел колокол замковой капеллы, созывая к обедне челядь герцога.

Небо раскинулось над паутиной тесных кварталов, безмятежное и просторное... Под громадами подсвеченных солнцем облаков кружили голуби.

Улицы были пустынны: большинство простых людей жили в предместьях, поскольку жизнь в Городе, под защитой мощных башен, стоила отнюдь не дёшево...

По горбатому мостику над Сюзоном простучали колёса экипажа, и четыре лошади, запряжённые цугом, остановились у дверей трёхэтажного каменного дома: постоялого двора под огромной позолоченной вывеской. За высокой стеной напротив, судя по звукам, располагались скотный двор и конюшни, обслуживающие гостиницу.

Один из всадников, сопровождавших экипаж, на вороном коне, по виду — дворянин, спешился, открыл дверцу и протянул руку.

— Мадам графиня, мы прибыли.

На булыжники мостовой спустилась юная красавица в бело-алом наряде — изящном, но скромном, вполне достойном звания дорожного туалета дамы благородного рода. Мужчина поцеловал её руку и повёл к крыльцу гостиницы.

Пока знатный путешественник провожал свою спутницу, из экипажа выбрались ещё двое. Второй всадник (если судить по тёмному костюму с белым воротничком — врач) тоже спрыгнул с коня и помог светловолосой женщине, по-видимому, компаньонке графини, вывести из повозки молодого мужчину с повязкой на глазах. Он опирался на плечи своих поводырей и, судя по всему, был совершенно слеп.

Когда свита добралась до входа, конюхи, выскочившие из ворот на противоположной стороне улицы, уже поставили карету на служебный двор, а трактирщик в зале гостиницы вовсю рассыпал любезности господам. Вокруг суетилась прислуга.

— Такая честь, монсеньор! Не извольте ни о чём беспокоиться. У нас часто бывают знатные путники, и ещё ни один не остался в претензии. Тут всё к услугам вашего сиятельства! Как видите, даже обедня не помеха — постояльцы превыше всего! У нас не какая-нибудь богомольная Лозанна, для дижонца на первом месте — угодить благородным господам! Вам здесь понравится, великолепный монсеньор, и вам, ослепительная мадам. Следуйте за мной, комнаты готовы... Осторожно, мадам, не споткнитесь на лестнице... Сюда, сюда!

— Позаботьтесь о моих людях, — властно и сухо распоряжался приезжий. — Девушке отведите комнату, смежную с комнатой мадам: компаньонка моей жены должна являться по первому зову. Врача и раненого поселите вместе. И принесите еды — всем! Ну, и не забудьте о наших лошадях...

Трактирщик, не переставая кланяться, махнул рукой, и к замершей в дверях свите приезжего подскочил расторопный малый.

— Идёмте, комнаты покажу!

Врач и белокурая женщина, поддерживая раненого, пересекли обеденный зал гостиницы следом за провожатым.

Надо сказать, зал потрясал размерами. Прочные дубовые балки поддерживали высокий потолок, в дальнем конце зиял зев пустого сейчас камина, над которым можно было жарить быка, на столах сияли белизной скатерти, а на лавках были постелены шкуры. Сквозь большие окна, прикрытые роскошными золотистыми шторами, лились воздух и свет, а вдоль стен расхаживали, поглядывая на улицу, молодцы с пудовыми кулаками, один вид которых мог отбить у возможных прохожих буянов желание проявить удаль. Хорошенькие служанки в аккуратных передниках разносили на просторных подносах угощенье гостям. Угощенье, как заметил, мельком глянув, врач, способно было удовлетворить самый требовательный вкус.

Судя по всему, остановиться в этой гостинице могли себе позволить только очень богатые люди...

— Прошу сюда! — вёл провожатый вверх по лестнице, застеленной алой дорожкой. Перед ними открылся длинный коридор, освещённый светильниками. — Вот здесь комната для мадемуазель. Прошу вас! — он распахнул дверь перед белокурой девушкой. — Она сообщается, как просил монсеньор, с комнатой её сиятельства. Чуть дальше — комната самого монсеньора.

Девушка кивнула и закрыла за собой двери. Слуга обернулся к врачу и раненому.

— А вам, мэтр, немного выше, на третьем этаже. Лестница в конце коридора. Прошу!

Мэтр только вздохнул и покрепче взял за руку слепого.

— Давай осторожнее, парень, — предупредил он. — Бьянка ушла.

Ступенька за ступенькой, они преодолели ещё один этаж, поднявшись туда, где находились комнаты для гостей победнее. Служка передал врачу ключи от номера и, сказав, что через десять минут подадут обед, ушёл.

Медик, облегчённо вздохнув, усадил больного на кровать у стены и огляделся. Меблировка была скромной, но не грубой. Две постели, застеленные чистым бельём, комод, обеденный стол. В углу темнел очаг, а над ним, на полке, стояла новая свеча.

— Недурно, — хмыкнул врач. — Можно и делом заняться... Принесут обед, попрошу кувшин со свежей водой. Повязку поменяем.

Раненый, тяжело вздохнув, откинулся на подушки и отвернулся к стене.

— Парень, так и будем молчать? — нахмурился врач. — Есть-то будешь?..

— Я не хочу, — глухо ответил слепой.

— Ну-ну, — усмехнулся врач. — Четвёртый день. Подъедаем собственные скудные припасы. Когда закончатся, что будем делать?

— Что вы со мной возитесь, мэтр Джеронимо? — почти огрызнулся пациент. — Что вы с Бьянкой в меня вцепились?

— Я давал клятву помогать страждущим, — серьёзно ответил мэтр. — А Бьянка — целительница по призванию. Кроме того... — итальянец умолк.

— Что?

— Кроме того, твой случай любопытен. Никогда не встречал подобного: кожа лица не повреждена, а на роговице ожог.

Бургундец криво усмехнулся.

— Разве вам, мэтр, ваши господа ничего не объяснили?

— Только то, что нашли тебя в лугах, парень. Остальное, честно говоря, не моё дело... — Джеронимо улыбнулся, крутя в руках пузырёк с успокаивающей мазью, извлечённый из дорожного сундучка. — Хотя подозреваю, что здесь моё искусство противостоит искусству госпожи графини...

— Какого чёрта они потащили меня с собой? — почти беззвучно пробормотал молодой солдат.

— Есть такое понятие — жалость, — ответил врач, изучая на свет содержимое пузырька.

— Скажите, а зрение у меня восстановится? — жадно спросил юноша. Джеронимо пристально на него взглянул.

— Если бы это был обычный ожог, скажем, от яда, то я мог бы ручаться. Но магия... Право, не стану обнадёживать.

В дверь постучали.

— Обед, господа!

— Ага, весьма кстати! — оживился медик. — Вставай, парень, хватит валяться. Заносите!

— На первое — суп-пюре на травах, с шампиньонами! — объявил распорядитель.

— О, — итальянец довольно потёр руки. — Великолепно! А что у нас на второе?

— Вам подадут жареных перепелов в красном винном соусе, зайчатину, фаршированную трюфелями, а к ним артишоки и спаржу.

— Я не буду, — покачал головой бургундец.

Прислуга между тем расставила блюда и бокалы, сервировав стол на две персоны. Комнату заполнил аромат супа.

— Ну-ну, — хмыкнул мэтр. Слуги, закончив, испарились. — Как угодно.

— Почему мне предлагают еду за деньги... — юноша запнулся, но продолжил: — ...за деньги его сиятельства? Хотя мой отряд... и я...

Джеронимо прервал собеседника.

— Не знаю, что там произошло между твоим отрядом и его сиятельством. Понимаю, что ничего хорошего, раз вмешалась мадам. Но они простили тебя — а ты слишком горд, чтобы принять прощение просто так. Я прав?

Бургундец резко сел, скрестив руки на груди. Хотел что-то ответить, но промолчал. Джеронимо добродушно усмехнулся.

— Не злись, парень. Может, всё же скажешь, как тебя зовут?

— Жоффруа, — помолчав, ответил больной.

— Ешь, Жоффруа. Научись принимать сострадание.

Юноша криво усмехнулся и молча полез в свой дорожный мешок за сухарями. Джеронимо нахмурился, бросил салфетку на стол — и вышел из комнаты.

* * *

Милица стояла у распахнутого окна и смотрела на улицу. Солнце золотило её пряди, распущенные по плечам. За окном высились островерхие крыши двух— и одноэтажных домов Дижона, башни крепостной стены, а ещё дальше, в предместьях — шпили колокольных звонниц.

— Говорят, эти укрепления строили ещё римляне, — муж неслышно подошёл сзади и обнял за плечи. — И в основании многих здешних церквей заложены плиты, вытащенные из римских домов, храмов и даже гробниц.

Милица вздохнула, опустив голову, и отвернулась от окна. Граф любовался её нежным профилем в золотом ореоле запутавшегося в волосах солнца.

— Если вдуматься, то звучит жутковато, — сжала она губы. — Разорённые храмы, осквернённые гробницы — и в основание церкви. Может ли на неё снизойти истинная святость? Или бог приемлет и такие дары?

Фрэнсис с улыбкой покачал головой.

— Ведьма, ведьма... Тёмная проповедница. Я вижу, ты колдовала?

— Когда? — изумилась девушка.

— Насколько я помню, цвет бархата на твоём верхнем платье был красным. А сейчас — тёмно-зелёный.

Волшебница негромко рассмеялась.

— Это не сильное колдовство. Проще иллюзии. Мне захотелось разнообразия!

Муж нахмурился.

— Мадам, я надеюсь, вы не забываете о своём положении?

— О, ни на секунду, монсеньор! — улыбнулась Милица, уводя его в глубину комнаты. — Не будьте занудой! Может, вы развлечёте меня ещё каким-нибудь рассказом о здешних достопримечательностях?..

Фрэнсис, не удержавшись, рассмеялся.

— За обедом, моя леди. И не только расскажу — вы их попробуете! Сразу предупреждаю: как правило, обед господ куда разнообразнее, чем обед слуг. Так что извольте приготовиться...

Милица, тоже рассмеявшись, с наслаждением упала в мягкое кресло, обитое бархатом.

— Как замечательно, — прошептала она. — Такие комнаты... Предупредительные слуги... И всё это — для меня!

Лорд, мягко ступая кожаными сапогами по ковру, подошёл к ней и опустился прямо на пол, положив голову на подлокотник кресла, возле руки любимой.

— Если бы я мог подарить тебе хотя бы графство... Дворянин без земли! Чего стоит мой титул?.. — горько прошептал он. — Что я могу дать тебе и нашему сыну? Комнатки на постоялых дворах?..

— Фрэнки, — Мили нежно провела рукой по его волосам. — Ты же знаешь, мне неважно, где жить, если я с тобой.

— Зато мне — важно. Тысяча талеров — большая сумма, но не бесконечная. Если жить скромно, как сейчас, нам хватит её на год-полтора. А потом?..

— Фрэнсис, — строго заметила Милица, — моему отцу этой суммы хватило бы на всю жизнь, да ещё осталось бы внукам и правнукам.

— Мы не крестьяне, любимая, — возразил лорд. — У нас теперь есть врач, а у тебя — компаньонка. Пусть я им не плачу, но я содержу их. Шесть лошадей, кучер, которого мы наняли в Сен-Мишель. Нам нужна хорошая одежда и еда. Особенно тебе... Потому я и говорю: тысячи талеров нам хватит самое большее на год-полтора. Для странствующего рыцаря существует только один доход — с побед на турнирах. Ну, ещё война, разумеется...

— Не смей даже думать! — девушка порывисто стиснула руку мужа. — Не смей... Я не могу ради денег посылать тебя навстречу смертельной опасности.

— Я говорю о том же, Милица, — тяжело вздохнул граф. — Я не трус, ты неоднократно могла в этом убедиться. Но я обязан думать о тебе. И о нашем ребёнке. Для дворянина единственный надежный источник дохода — феод...

— Но... — Милица запнулась. — Я не понимаю тебя. Ведь твоё поместье — у Дика, и ничего с этим уже не поделаешь... А феод просто так, с неба, не свалится... Фрэнсис, давай забудем о титулах и прочем вздоре! Мне неважно, кто ты — граф или простой человек. Мне важно, что рядом со мной мужчина, которого я люблю. Ты можешь охотиться. В лесном домике ты научился тачать сапоги, плотничать, чинить крышу... Разве ты не заработаешь нам на кусок хлеба? Разве я не смогу содержать дом без служанок?.. — девушка нежно накрыла руку лорда своей.

— Нет! — Фрэнсис резко вскочил. — Ты не понимаешь! Я дворянин. Я норманн. В моих жилах течёт благородная кровь воинов-завоевателей. И что ты мне предлагаешь? Чинить крыши и кланяться равным мне?! Мой сын должен носить меч, а не стучать молотком. Прости, Мили, может, в твоих словах и есть здравый смысл, но я не желаю более слышать от тебя плебейских речей. Ты моя жена, ты графиня — и будь любезна оставить эти крестьянские рассуждения в прошлом!

Девушка ошеломлённо смотрела на него. Молодой человек даже побелел от гнева, глаза горели возмущением...

— Хорошо, — спокойно вымолвила, помолчав, Мили. — Чего ты хочешь?

— Отправиться к герцогу и попроситься к нему на службу, как некогда у Лотаря.

Милица опустила голову. В лучах солнца её волосы блестели как шёлк.

Фрэнсис закусил губы.

"Ну пойми же ты меня..." — беззвучно молил он, глядя в дальний угол комнаты, на стойку укрытой складками балдахина кровати.

— Я понимаю тебя, — наконец тихо ответила Милисента. — Пусть будет так, как ты хочешь. Но я боюсь...

Молодой лорд вновь опустился возле ног возлюбленной и благодарно поцеловал её пальцы.

— Не бойся, любимая. Не бойся ничего. Всё будет хорошо. Мы завтра же отправимся к герцогу.

— Я...

Милицу прервал стук в двери.

— Монсеньору угодно отобедать?

Фрэнсис вскочил с пола и подал руку жене.

— Пусть несут! — крикнул он. — Прошу к столу, миледи.

Милица, улыбнувшись, последовала его приглашению.

...Поверхность стола скрылась под различными яствами и винами: подали первую перемену блюд — закуски. Лорд, откинув крышку, с наслаждением вдохнул дразнящий аромат, исходивший от странных тёмных комочков, разложенных на листьях салата.

— Рекомендую, мадам графиня, — со смеющимися глазами предложил он. — Это блюдо можно попробовать только в Бургундии...или при дворе очень богатого и знатного вельможи, каким, к счастью, был мой отец. Это устрицы.

— Что? — поморщилась Милица. — Ты хочешь, чтобы я ела улиток?!

— При чём тут улитки? — граф не знал, смеяться ему или сердиться. — Говорю же, это устрицы. Боже мой, Милица! Счастье, что ты не заявила подобного при дворе его высочества. Любая знатная дама знает, каким деликатесом является это блюдо... "Улитки"! Надо же додуматься...

— Я начинаю сомневаться, стоит ли отпускать тебя к герцогу, — притворно нахмурилась девушка. — Есть эту склизкую мерзость...фу, что за гадость! Лучше уж во Францию...

— А во Франции, между прочим, лягушек едят, — невозмутимо парировал лорд, тая усмешку в уголках губ. — И это тоже деликатес...

— Фрэнсис, меня сейчас стошнит!

— Учись, Милица. Положение обязывает.

Сам Фрэнсис с удовольствием ел столь восхваляемое им блюдо, погружая тёмные комочки в соус. Мили, брезгливо поджав губы, глядела на него и один за другим подъедала с тарелки ажурные кусочки сыра.

Граф подлил ей вина в бокал.

— Ты, конечно, уже пила бургундское при дворе его преосвященства, но, думаю, тогда тебе было не до смакования букета...

Милисента, усмехнувшись, кивнула, потянувшись за кусочком тонко нарезанного окорока, чтобы положить его на хлеб.

— Моя леди, — лорд нежно накрыл её ладонь своей. — Позвольте вам предложить ещё один бургундский деликатес: дижонскую горчицу. Слава о ней идёт по всему христианскому миру, и могут себе позволить её только коронованные особы. Её преподносят в дар королям и римским папам по особенным случаям, и те хранят эту приправу, выставляя на стол только по большим праздникам... Простые же смертные за большие деньги могут попробовать её лишь в Дижоне. Мне рассказывал о ней отец, а ему доводилось попробовать сей бриллиант кулинарного искусства на пиру в честь бракосочетания его величества императора Священной Римской Империи, Генриха V, и принцессы Матильды, дочери нашего короля Генриха. Это было ещё до моего рождения... Отец так превозносил эту приправу, что мне не терпится отведать её!

— Гм... — Милица опустила длинные ресницы на вспыхнувшие смешинками глаза. — По крайней мере, это не улитки...

Граф открыл небольшой глиняный горшочек и специальной лопаточкой намазал великую редкость на кусок окорока: себе и Милице. Прикрыв глаза, он смаковал, а Мили, против ожидания, негодующе фыркнула:

— Всё, что угодно, но не горчица! Вы, милорд, никогда не пробовали славянской приправы с тем же названием?

Фрэнсис страдальчески возвёл глаза к потолку.

— Наслышан. Говорят, леди, ваша так называемая "славянская горчица" вышибает слёзы, и от неё перехватывает дыхание. И как вы можете ставить её выше столь благородного деликатного вкуса?..

— Могу. Потому что она мне нравится, а ваша бургундская гадость — нет! А что вы имеете против? — взвилась Милисента.

Лорд Элчестер вздохнул с видом покорности злой судьбе.

— Боже меня упаси спорить с вами о вкусах, миледи. Увы, в отношении бургундских закусок наши с вами предпочтения не совпали. Надеюсь, только в них...

— Ах, вы, монсеньор, надеетесь?.. — Милица вскочила с метающими молнии глазами и швырнула салфетку на скатерть. Граф тоже поднялся с совершенно ошеломлённым видом.

— Мили... Мы что, поссоримся из-за ложки приправы и тарелки устриц?..

— Да при чём тут еда?! — уже сквозь слёзы крикнула Милисента и опрометью выбежала в соседнюю комнату, глуша рыдания.

Фрэнсис хотел было пойти за ней, но остановился, не сделав и трёх шагов.

— Вот чёрт! — с досадой прошептал он и, выхватив из-за пояса кинжал, с силой всадил его в дверную притолоку.

Спустя несколько секунд в дверь постучали.

— Убирайтесь к дьяволу! — рявкнул лорд.

— Это мэтр Джеронимо, ваше сиятельство.

Какое-то мгновение граф боролся с желанием рыкнуть, что итальянец тоже может катиться по указанному адресу, но пересилил себя.

— Входите, мэтр, — коротко разрешил он, вытаскивая оружие из притолоки и водворяя на место.

Врач вошёл и, едва глянув на расстроенное лицо его сиятельства, понял, что между супругами произошла размолвка.

— Я не вовремя?..

— Мэтр, ну что я такого ей сказал? — вместо ответа невольно вырвалось у Фрэнсиса. — Всего-то похвалил дижонскую горчицу...

— Ваше сиятельство, вы же помните — у женщин в положении её сиятельства непредсказуемые перепады настроения... Вооружитесь терпением.

Лорд покачал головой.

— Вы меня успокоили, сударь... Итак, что вас ко мне привело?

Джеронимо перешёл к делу без обиняков.

— Меня тревожит мой пациент, ваше сиятельство. Если он будет отказываться от еды, то долго не протянет. Вы бы поговорили с ним...

В дверях соседней комнаты появилась Милица. Она тихо стояла и глядела на мужчин, положив руку на притолоку и прижавшись щекой к ладони. На лице ещё блестели слёзы. Флорентинец поклонился девушке, она безмолвно кивнула в ответ.

— Господин граф, вы должны помочь юноше. Он чувствует за собой какую-то вину, и, похоже, стыд не позволяет ему пользоваться вашим великодушием...

— Великолепно! — сквозь зубы выдохнул Фрэнсис. — Мало того, что я согласился таскать его за собой, я ещё должен упрашивать не выделываться? По мне, так его следовало прикончить вместе с остальными, а не нянчиться!

— Но, ваше сиятельство, вам бы следовало всё же...

— Не забывайтесь, мэтр! Мне ничего не "следовало бы", и я ничего никому не должен! Вам ясно? Благодаря заступничеству моей жены я сохранил жизнь этому негодяю, но большего от меня никто требовать не может!

— Фрэнсис! — вдруг воскликнула Милица. — Почему ты так жесток? Ведь этот человек был единственным, кто хоть как-то, пусть советом, но пытался нам помочь!

Граф резко развернулся к ней.

— Милица, — жёстко произнес он. — Мне надоело. Надоело твоё сумасбродство. Твоя доброта доходит до глупости. Иди в свою комнату и выкини мерзавца из головы.

Девушка сжала губы и вскинула подбородок.

— Мэтр, проводите меня к вашему подопечному. Я сама поговорю с ним.

Врач чуть усмехнулся.

— Госпожа графиня, наша комната этажом выше, вторая налево дверь от лестницы. А сейчас не смею мешать, — и итальянец вежливо откланялся.

Фрэнсис скрестил руки на груди.

— Я тебе запрещаю, — очень тихо и очень внятно произнёс он. — Ещё не хватало, чтобы ты издевалась надо мной перед слугами, так откровенно пренебрегая моими словами!

— Что с тобой? — прошептала девушка. — Я тебя не узнаю! Ты никогда раньше так себя не вёл...

— Ты тоже.

Милица смотрела на лицо Фрэнсиса, ставшее белым от гнева, и чувствовала, что стоит перед глухой стеной — такой же белой и немыслимо холодной.

— Фрэнсис... — со слезами вымолвила она. — Опомнись... Сначала ты был груб и чёрств только со мной...из-за колдовства... Я это простила... Я понимаю... Но теперь...теперь же на тебе нет чар! Это зверство над мессиром Робером... и сейчас... равнодушие к беспомощному мальчику... Он не выделывается. Зачем ты так сказал? Ему совестно. Разве гордость и честь...раскаяние... разве это плохие чувства?

— Ты ещё скажи, что сожалеешь об его ослеплении! Что чувствуешь себя виноватой! — фыркнул лорд.

— Я сделала то, что должна была, — покачала головой колдунья. — У меня не было другого выхода. Он мог тебя убить...

— Вот именно! Они могли убить нас. Обоих. Они могли надругаться над тобой. Так нет же! Мы потащим одного из этих нелюдей с собой, причитая, что бедный мальчик ни в чём не виноват...

— Я этого не говорила!

— ...сначала оставив в живых главного подонка! А я — злобное чудовище. Бессердечная жестокая скотина.

— Фрэнки, прости меня, — всхлипнула Милица, всем телом прижимаясь к мужу. — Я так обидела тебя... Прости! Ты не жестокий. Ты добрый, ты великодушный. Ты столько раз спасал меня... Поэтому сжалься над несчастным мальчиком... Ведь ты мне однажды сказал, что рыцарь никогда не пожалеет о помощи слабому, пусть тот даже и не достоин помощи...

Лорд Элчестерский отстранился, сбросив с плеч руки жены.

— Делай как знаешь! — сухо кинул он, отходя к окну.

Милица несмело подошла сзади и уткнулась лбом ему в спину.

— Спасибо, — прошептала она.

И вышла из комнаты.

Фрэнсис судорожно стиснул в кулаке прядь волос и коротко, со свистом, втянул сквозь зубы воздух.

Никогда прежде Милица не выводила его из себя. Господи, что за женщина!

Дура.

Прицепив меч к поясу, Фрэнсис вышел из апартаментов, хлопнув дверью. Спустившись на улицу, он отправился куда глаза глядят.

* * *

Улицы петляли, вились меж домов. Синий прохладный ветер нёс из предместий запахи трав. К остроконечным крышам взлетал звонкий перестук копыт конной стражи, дребезжание тележки молочницы, крики лоточника, торгующего хлебом. Прохожие кланялись рыцарю и долго смотрели вслед: нечасто можно было увидеть дворянина, пешком бродящего по городским мостовым.

Фрэнсис ничего не замечал.

Всё его существо переполняла злость.

Он женился на Милице! А она, похоже, даже не понимает, что именно он совершил. После всего — променять его на какого-то мальчишку!

Дура, дура, законченная дура!..

Сначала это плебейское предложение — забыть о титуле. Затем — капризы за столом. Дерзость при мэтре Джеронимо. И последней каплей стало её решение всё же пойти утешать этого... этого...

Фрэнсис сжал кулаки. В голове мутилось от ярости.

О боже, если бы была жива Фредерика! Она не совершала бы бесконечных нелепостей...

Граф тяжело вздохнул, останавливаясь.

Всё вздор. Надо взять себя в руки. Мили беременна, надо быть снисходительнее...

Он осмотрелся, с удивлением обнаружив, что в задумчивости вышел из города. Стены Дижона высились позади, а впереди простиралась, куда хватало взгляда, холмистая равнина, прочерченная пыльным белым зигзагом дороги. Северо-западнее возвышались строгие звонницы великолепного аббатства — как предположил Фрэнсис, то было Сен-Бенин, — а чуть южнее тесной кучей столпились домишки какого-то предместья. Оттуда ветер доносил запахи кузницы, выделанных кож и разделанных туш.

В стороне от тракта, на холме, юноша рассмотрел какие-то руины. Солнце, стоявшее в зените, почти вертикально обрушивало свои лучи на мрамор колонн, и казалось, что камень светится. Должно быть, некогда там находился древний римский храм, или, быть может, вилла — а теперь бесплатный рудник для местных крестьян, которые неумолимо растаскивали для своих нужд остов сгинувшей культуры.

Фрэнсис уже шёл к холму — напрямик, без дороги. Цветы, качаясь, осыпали пыльцой его сапоги, а рубашка под блио намокла от пота. Юноша представлял, каким наслаждением будет присесть на холодные плиты в тени колонн и посидеть немного в тишине, слушая ветер и птиц, глядя на дорогу.

На полпути лорд расшнуровал блио, а затем и совсем снял его, закинув за спину. Над сонным лугом висел запах мёда и трав, звенели кузнечики, облака замерли в вышине, похожие на заснувших овец. Ленивая полуденная тишина затопила воздух, и все звуки глохли в ней, как в ватном одеяле.

Склон совсем не давал тени, голову немилосердно пекло, и волосы прилипли ко лбу и вискам молодого графа, пока он карабкался на вершину, цепляясь за жёсткие, нагретые солнцем травы.

На вершине прохладный ветер освежил лицо юноши, когда, запыхавшийся и разгоряченный, он выпрямился и с наслаждением перевёл дух. Под ногами лежали древние потрескавшиеся плиты, между которыми даже спустя столько веков не смогла пробиться трава. Сейчас лорд стоял на остатках древней дороги, которую, камень за камнем, растащили на стройки. И кто знает, в основании какого дома сейчас покоятся эти древние монолиты?.. Аббатства и герцоги были ни на йоту не щепетильнее крестьян.

Там, откуда выкапывали плиты, остались ямы, сейчас скрытые под высокими цветами и буйными травами — земля, сотни лет придавленная мёртвым грузом, сейчас оживала, радовалась дождям и солнцу. На другой стороне холма, доселе скрытой от Фрэнсиса, почти в середине склона, бесчисленные поколения мародёров своими трудами открыли провал: похоже, туда некогда выходил портик храма, под которым древние жрецы содержали подземелье для мистерий. Усердные рудокопы сделали тайное явным, разобрав потолок святилища — правда, вряд ли что ценное осталось в той глубокой норе, доступной теперь всем ветрам.

Граф пнул камешек, оказавшийся у ног. Подскакивая на склоне, камень покатился вниз по траве и песку, выбивая сухие облачка пыли — и с гулким стуком врезался в скальное обрамление провала. Секунду балансировал на грани между тьмой и светом — и провалился во мрак.

Мгновение рыцарю казалось, что недра холма гудят от вспугнутого эха, которое проснулось и мечется в темноте...

Впрочем, что там ещё могло проснуться, кроме эха?..

Улыбнувшись этой мысли, юноша пошёл в глубь колоннады, осматривая источенные временем капители и барельефы. Он так и не смог определить, какому божеству принадлежало это святилище, с какими дарами сюда приходили верующие, о чём просили... Ему захотелось привести сюда Милицу, посидеть с ней здесь, под сенью древней крыши, словно пронизанной солнцем, меж колонн, таких древних и будто вчера созданных. Удивиться вместе с любимой ласковой прохладе, что обитала здесь — и тишине...

Тишину не нарушали даже ласточки, обычно всегда гнездившиеся на карнизах, будь то кровля крестьянского дома, замковая башня или древний храм.

Поняв это, молодой лорд замедлил шаг и нахмурился. Колоннада закончилась; перед ним, сияя, простиралось небо и, далеко внизу, у подножия холма — равнина с ниточкой дороги. Склон здесь круто обрывался вниз, храм покоился на узком выступе, как драгоценная игрушка на ладони великана.

Площадку заливали полуденные лучи, но Фрэнсис чувствовал лишь промозглый холод. Вздрогнув, юноша обернулся.

Удар. Резкая боль.

Темнота...

...Он с трудом открыл глаза.

Кромешная тьма. Подняв руку, Фрэнсис нащупал над собой низкий каменный свод.

И тишина. Глухая тишина, словно в могиле. Только звук его дыхания.

И холод.

Граф пошевелился, пытаясь встать — и не сумел сдержать стон. Тело, впитавшее холод плит, едва подчинилось. Темнота закружила перед глазами, и юноша рухнул на пол, свалившись с какого-то сооружения, на котором, оказывается, лежал.

Каменное надгробие?

Где он?

Преодолевая дурноту, Фрэнсис схватился за пыльное подножие саркофага и с трудом встал. Желудок рвался к горлу, взгляд туманился, тело покрывал липкий холодный пот. Что именно случилось, рыцарь не мог даже предположить, но ясно понимал одно: надо уходить отсюда.

Но как?..

Откуда-то, слева и сверху, пробился бледный луч лунного света, осветив комнату.

Погребальная камера под храмом.

Овальная, с низким сводом, с двумя безликими мраморными надгробиями.

Выщербленные ступени лестницы в дальнем конце камеры упирались в каменную плиту люка, плотно закрывавшую вход, слева коридор уводил в глубь подземелья.

Лунные лучи пробивались оттуда, из коридора. Должно быть, там та самая дыра, которую он днём заметил в склоне.

Тёмный проход меж колонн, чуть обозначенных лунным светом.

Иного пути не было.

Вздохнув, рыцарь разжал руки, отпустив спасительный саркофаг, и, качнувшись, сделал шаг во тьму коридора, расчерченную бледными полосами холодного мёртвого сияния.

Стены закружились. Молодой лорд невольно рухнул на колени.

— Господи... — простонал он.

"...не допусти мне здесь умереть..."

Он запрокинул голову, и там, в потолке, над дальним концом подземной галереи, увидел разлом дыры, а в нём — небо. Небо с безумно полыхающей луной.

Казалось немыслимым пройти весь путь. Немыслимым подняться к спасительной щели.

"Я должен! — Фрэнсис стиснул зубы. — Ради Милицы...я должен..."

Позабыв о гордости, юноша пополз на четвереньках.

Тяжёлые столбы колонн и глубокий, непроглядный мрак, похожий на застойную воду. В стылом воздухе дыхание клубилось лёгким паром — но с Фрэнсиса катился градом пот. Руки дрожали, и, не выдержав, граф без сил упал на каменные плиты, прижавшись к ним разгорячённым виском.

В ушах глухо пульсировала кровь, и каждый удар отдавался болью...

...в темноте мелькнула и исчезла белая тень.

Граф Элчестер сжал зубы. Его видели.

Он не мог бежать, он не мог прятаться — но он мог принять бой...

Пальцы скользнули по рукояти меча. Не поднять... Сейчас не поднять.

Но ведь на поясе, в потайных ножнах, кинжал!

Клинок лёг в ладонь графу. Золочёная гарда, посеребрённое лезвие... Личное оружие лорда Фрэнсиса. Личная игрушка.

Фрэнсис невесело усмехнулся.

Он не сводил глаз с места, где мелькнула тень, но ничто более не шевелилось под сводами.

Лорд замер, сделав вид, что лишился чувств. Внезапность — вот его единственная надежда. Ему надо подманить врага вплотную, чтобы нанести удар.

И из-за колонн выскользнула женщина.

Она плыла вдоль колоннады, не касаясь ногами пола, и неведомый ветер шевелил её черные волосы, колыхал полы воздушной столы. Лицо, породистое лицо древней римлянки, светилось во мраке. И от всей её фигуры изливался холод — тот глубинный, могильный холод, что пропитал здесь самый воздух.

Фрэнсис прикусил губу, чтобы не зажмуриться, и невероятным усилием воли заставил себя лежать спокойно. Если бы знать, что у неё на уме...

Наконец-то потерял сознание!

Хозяин поработал на славу... Но он спит. Он ещё спит. Хвала Гекате! Если Хозяин думает стать сильнее, почему должна упускать подобный шанс я?..

Геката! Лукий прав. Смертный станет великим вампиром... Я вижу, как в нём пробуждается сила — а ведь Лукий укусил его только единожды! А сколько крови выжрал, недоумок...

Ну уж нет, я не отдам такое могущество собственному невольнику, пусть сейчас он и мой Мастер!..

Инициация сильного вампира увеличивает силу в десятки раз! Наконец-то...

Фрэнсис затаил дыхание. Он слабо понимал латынь, но мысли этой твари текли в его голове, и он понимал их смысл так же ясно, как смысл своих собственных.

...Она рванулась к жертве внезапно, ослепляющим снежным вихрем. Сознание молодого человека лишь отметило размытую белую молнию — и вся воля, все мысли, все чувства Фрэнсиса восстали против прикосновения нежити...

...Коридор заполнил пронзительный визг. Женщина каталась по полу, держась за голову: из-под пальцев хлестала кровь. Вой и ругательства заметались под древней колоннадой, будя эхо.

Мастер! Мастер!! Мастер!!!

Зов пульсировал в висках Фрэнсиса, вонзался в мозг. Юноша отдал бы всё на свете, лишь бы эта гадина замолкла...

Крик стал слабее, больше похожим на плач. Древняя римлянка уже не каталась по полу, она лежала, не двигаясь, и вокруг её головы растекалось тёмное пятно.

Мастер, помоги... Лукий, он меня убивает...

Возле девушки возник высокий мужчина в кожаной куртке. Он бросил короткий взгляд на воющую патрицианку и жестом велел ей убираться.

Ты никогда не отличалась умом, Юлия...

— Я не могу, — всхлипывала она, размазывая ладонями по лицу слёзы и кровь.

— Пошла прочь! — сквозь зубы процедил он, косясь на смертного, что смотрел на них, приподнявшись на руках. Зрачки человека были лихорадочно расширены, пульсировали: в такт биению крови, в такт биению жизни... Лукий невольно зажмурился в предвкушении.

— Я не могу... Я не позволю тебе! — вдруг взвизгнула Юлия.

Лукий сошёл с ума! Он создаст чудовище! Уже сейчас ментальный удар у смертного сильнее, чем у иного Мастера...

Она с рычанием повисла на руке мужчины. Он, размахнувшись, отшвырнул девушку в глубь колоннады. Кажется, Лукий ничего не замечал, кроме вожделенной жертвы на полу.

Какая сила... Будущий Принц! Ему одна достойная госпожа — Королева... Но только я стану его Хозяином, его Создателем...

— Не смей, слышишь?! Лукий, не смей!..

Вампиресса снова набросилась на своего господина. Их мысли пульсировали и переплетались, как змеи в клубке.

— Если ты сейчас же не уберёшься, мразь, я тебя накажу, — прошипел Мастер.

Фрэнсис попытался мысленно оттолкнуть и его, как раньше служанку. Вампира передёрнуло — и юноша ощутил на себе взгляд: тяжёлый и холодный, как надгробная плита. Взгляд, парализующий мысли и заставляющий гаснуть волю...

Фрэнсис без стона рухнул на камни, с ужасом ожидая развязки.

— Чего ты испугалась, девчонка? — зло рявкнул Мастер. — Иди и подбери его!

— Как говорил один мой знакомый некромант: "Не так быстро, маленькая сучка!", — раздался вдруг такой родной и такой ледяной голос Милицы.

Откуда-то сзади и сверху.

Фрэнсис успел ещё подумать, что ни за что не хотел бы быть на месте того, с кем его жена станет говорить таким тоном...

А потом под сводами коридора полыхнуло белое пламя молнии.

Глава XXVII

Под сводами коридора полыхнуло белое пламя молнии.

Лукий взмыл ввысь — и второй разряд, сорвавшийся с пальцев ведьмы, настиг его в воздухе.

Вампир вспыхнул и с воем рухнул на пол.

— Помоги мне, Юлия!.. — вонзился в мозг Фрэнсиса отчаянный приказ. — Помоги!

— Да провались ты к лярвам... — Её ответ пронёсся холодным дуновением. Юлия отступила за колонны.

Лукий, оглашая храм дикими воплями, промчался мимо своей служанки и, прыгнув в воздух, огненной кометой вылетел прочь сквозь щель в потолке.

Почти сразу луну затянули тучи, и коридор погрузился в полную темноту.

Милица опустилась возле Фрэнсиса на колени, с усилием приподняла его голову. Бархатные рукава платья мягко и тепло легли на плечи молодого человека.

— Держись за меня, Фрэнки, — шепнула она. — Только держись! Мы полетим вместе...

Тело внезапно стало лёгким, пол оказался далеко внизу, а зияющее отверстие в своде коридора — совсем рядом...

Слишком узкое, чтобы протиснуться через него вдвоём.

— Ничего... — Мили закусила губы. — Мы что-нибудь придумаем, Фрэнки. Держись...

— Там, Мили... — Фрэнсис кивком указал вниз. Дыхание со свистом вырывалось из груди. — Там склеп. В нём... люк. Но он... заперт...

— Ничего, — волшебница ободряюще улыбнулась. — Ничего. Посмотрим, что там за люк.

С её ладошки вспорхнул в воздух шарик синего света, осветив подземелье: колонны, грозный лик Гекаты на задней стене — и низкая арка входа в погребальную камеру.

Чтобы пройти, им пришлось вновь опуститься на растрескавшиеся плиты пола.

Склеп казался пустым. Юлия исчезла.

Ещё одна ветвистая молния, слетевшая с пальцев Мили, разнесла крышку люка вдребезги — и пахнущий дождём ветер ворвался в подземелье.

Фрэнсис сам не знал, как преодолел десять узких ступенек лестницы — перед глазами плавала пелена, а потолок и стены кружились в безумной пляске. Только рука Милицы служила слабой опорой...

Наверху колени Фрэнсиса подогнулись, и он упал на край люка, увлекая за собой Мили.

Здесь, меж колоннами верхнего храма, метался ледяной ветер. В небе закипали тяжёлые тучи, и в их чреве змеились голубые сполохи молний. По площадке стучали первые капли дождя.

Небо раскололось от громового раската, и на округу рухнул ливень. Ветер бросал меж колонн хлёсткие струи, и по полу запенились ручьи.

Фрэнсис пытался приподняться, скользя неверными ногами в воде, и Милица, закусив губы, поддерживала его. Тяжёлый бархат её платья намок и почернел, капли скользили по волосам, скатываясь на нос и на щёки, смешиваясь со слезами, и падали Фрэнсису на лицо. Рубашка юноши, насквозь сырая, прилипла к телу.

— Нам бы только выйти на площадку, Фрэнки. Потерпи...

— Мы дойдём, Мили, — прохрипел лорд. — Дойдём. Только не плачь, девочка...

Милица улыбнулась сквозь слёзы.

Она тащила его сквозь ветер и мрак, и они почти добрались до конца колоннады...

Тучи пронзило огненное копьё молнии, и в её свете они увидели, что на площадке, скрестив руки на груди, их поджидает Лукий.

В обгоревшей куртке и с сажей на обожжённом лице.

Милица остановилась и мягко опустила Фрэнсиса на плиты. От волшебницы заструилось синеватое свечение, жуткое и призрачное.

— Уйди с дороги, — велела она вампиру.

Фигура, стоявшая под дождём, лишь поклонилась.

— Мне известно, госпожа, что ведьмы издревле презирают таких, как я. И всё же я рискну вас не послушаться, — Лукий говорил вкрадчиво, насмешливо, но сквозь иронию пробивались нотки волнения. — Ваш друг пробудил нас от заклятья. Он — наша законная добыча. Я — древний вампир, Мастер. А вы — очень юная волшебница. Вы хотели меня сжечь, я вызвал ливень, и вот — стою, цел и невредим. Вы уверены, что хотите поединка?

Милица подняла руку, и на кончиках её пальцев, мерцая призрачным светом, возник шар. Но что за неведомую силу нёс он в себе и во что превратил бы Лукия, осталось неизвестным: волшебница не успела кинуть его.

Вампир посмотрел на неё — и под этим взглядом девушка замерла. Глаза её закрылись. Жалобно затрещав, умерло колдовское пламя.

А потом Милисента медленно опустилась на камни.

— Мили, что с тобой?! — из последних сил Фрэнсис рванулся к любимой, встряхнул за плечи. — Очнись, Милица, ради бога...

— Ты думал, я позволю такой вот юной дурочке разнести к лярвам мой дом?.. — хмыкнул, неспешно подходя, Лукий. — Никакого опыта и знаний — и при подобной силе...о Геката!

Фрэнсис кинул отчаянный взгляд в глубь колоннады. Юлия, в вымокшей столе, стояла и наблюдала за ними, поднеся руку ко рту. Кажется, римлянка даже прикусила палец. Ливень смыл следы крови с её щек, и оно снова обрело светоносную бледность.

"Пусть только попробует подойти", — подумал юноша.

Видимо, патрицианка каким-то образом уловила его мысль, потому что исчезла, словно её и не было.

Лукий остановился над людьми, с удовольствием созерцая лежащую волшебницу и замершего возле неё мужчину. В глазах Фрэнсиса пылала ненависть.

— И с кого же мне начать? — усмехнулся вампир. — Пожалуй, с неё. Ты, дружочек, никуда от меня не денешься... А с ведьмами шутки плохи, ей же ей...

Он склонился над Милицей — и Фрэнсис, не помня себя, рухнул на вампира всей своей тяжестью, всаживая под левую лопатку кинжал.

Посеребрённое лезвие вошло по самую гарду. Лукий, коротко охнув, осел на плиты.

Граф Элчестер упал рядом.

В вышине неуверенно что-то пробормотал гром, и тучи начали расползаться.

Милица медленно раскрыла глаза.

— Фрэнсис?..

— Всё хорошо, Мили. — Рыцарь через силу улыбнулся. — Нам надо выбираться отсюда.

Девушка в замешательстве поглядела на тело Лукия. Плечи вампира вздрагивали.

Милица стиснула зубы, встала и подала Фрэнсису руку, чтобы помочь и ему подняться.

Поддерживая друг друга, они преодолели последние шаги до площадки. Здесь колдунья закинула руки мужа себе на шею и, прикрыв глаза, прошептала заклятье.

Тела обоих вновь стали невесомы, и ветер подхватил и понес их ввысь — прочь от древнего храма, от таинственного холма — туда, где высились башни и шпили Дижона...

Фрэнсис кинул взгляд вниз, но ничего не увидел, кроме темноты. Холодный резкий ток встречного воздуха обжигал кожу. За несколько минут волосы и одежда стали сухими.

Сквозь прорехи в тучах выглянула луна, бросив на лицо Милицы серебристый свет. Сияние запуталось в волосах вместе с ночным ветром — и это было прекрасно...

"Я буду помнить её такой всю жизнь, — внезапно подумал рыцарь. — Ведьма, подобная Деве Марии, ступающей по облакам... и с той же теплотой в глазах..."

Внизу мелькнула и пропала белая стена города, поплыли бурые в свете луны черепичные крыши. От их мелькания вновь закружилась голова, в глазах потемнело...

...Сквозь зелёную ткань балдахина пробивались солнечные лучи, доносился негромкий разговор, позвякивание.

— Измельчили траву, мадам? — Фрэнсис узнал голос Бьянки, сдержанный и суховатый: так она обычно разговаривала с Милицей. — Высыпайте, я размешаю.

— А разве не надо проварить?..

— Достаточно запарить. Варка уничтожит половину целебных свойств.

— Они напитают воду.

— Мы делаем не отвар, а кашицу для компресса, — отрезала травница, не сдержав раздражения. И, спохватившись, прибавила: — Мадам.

Отошла бы отсюда эта ведьма... Всё зелье спортит...

Фрэнсис не сразу осознал, что уловил мысль Бьянки, а, осознав, почувствовал неприятную, тревожную пустоту под ложечкой.

Ещё не зная, как расценить новую способность, юноша попытался сосредоточиться и слушать дальше. Но чужая мысль мелькнула и пропала, а Фрэнсис остался лежать, недоумевая, как она проскользнула в сознание.

И как оно открывалось мыслям вампиров...

— Бьянка, я же приготовила холст для повязки, куда ты? — раздался голос Мили.

— Привыкла всё делать сама, — ответила целительница. — Простите, госпожа графиня.

— Бьянка, какие извинения? — по тону Милицы граф понял, что его жена улыбается, и сам невольно улыбнулся — таким тёплым был её голос. — Я благодарна тебе, что ты согласилась меня поучить...

Итальянка долго не отвечала, затем медленно, растягивая слова, вымолвила:

— Хорошему делу отчего бы и не поучить?..

Фрэнсис не сумел бы определить, что означал странный тон знахарки.

Молодой человек невольно нахмурился.

Ведьма! Я вот и знать не хочу, какие мерзкие снадобья ты варишь!..

От яростной силы этой мысли граф едва не подскочил. Плеснулась тошнота, балдахин завертелся карусельным шатром... Юноша невольно схватился за кроватный шест, и на голову упала, осыпая волосы и подушку серебристой шелухой, связка чеснока.

— Милица! Какого чёрта!.. — позабыв и о дурноте, и о недавней нежности, рявкнул лорд. — Почему в моей постели всякий мусор?!

Полог качнулся, на миг впустив яркий свет дня — рыцарь зашипел от резкой боли в глазах и прикрыл их рукой. В следующую секунду вновь сгустился мягкий полумрак, и больной сумел разглядеть Милицу: в обычном рабочем платье и переднике, с чашкой отвара, над которой поднимался пар. Его струйки вились туманными лентами, скользили над тёмными прядями Милисенты, ткали прозрачную вуаль над лицом... Дыхание Фрэнсиса перехватило от острого, пронзительного восхищения.

— Тс-с... Раскомандовался, — улыбнулась колдунья. — Ты мне будешь указывать, как тебя лечить? Может, тогда мне, милорд граф, указывать, как вам держать меч?.. Выпей-ка вот.

Девушка, присев на край постели, протянула лекарство и, пока молодой человек пил — как зачарованный не отрывая от целительницы взора — смахнула с подушки чешуйки шелухи, а затем подвесила чеснок обратно.

— Не снимать ни под каким видом! — строго велела знахарка. И, понизив голос до неуловимого шёпота, добавила: — Оберег от вампиров...

Фрэнсис, чувствуя себя куда лучше и уже удивляясь своей вспышке, поставил ополовиненную миску на столик у изголовья. Благодарно накрыл ладонью пальцы жены. И от этого обычного прикосновения грудь заполнила тёплая волна счастья — детского, чистого, как утреннее солнце, а перед глазами вновь встали пронизанные холодным светом колонны храма, ночь, и страшные существа с бледными лицами, мерцающими во тьме.

Что же это было, родная моя?.. Что?..

"Немёртвый, мой дорогой. Немёртвый... Я благодарю Свет Несущего, что ты выжил!"

Ты спасла меня...

"А ты — меня"...

Но как ты узнала, что со мной, где я?..

"Ветер и вода, шёпот трав и лунный свет... Я...о, Свет Несущий!"

Милица вскрикнула, отдёрнув руку.

"Что это?.. Что это значит?!"

До Фрэнсиса вдруг дошло, что он каким-то образом передаёт Милице свои мысли и слышит её — в ответ. И слышит не ушами.

Лорд замер, ошеломлённый беззвучной беседой. Меж ним и Мили установилась связь, о какой они и не мечтали, и рыцарь, холодея, осознал, что на сей раз заслуга принадлежит отнюдь не волшебнице...

Его волнение словно перерубило незримую нить, отзвуки чужих мыслей рассеялись в сознании серебристой дымкой.

Милица глядела на мужа испуганными, полными боли глазами. Пальцы скомкали рабочий передник. К его краю, к грубым толстым ниткам штопки, прицепилась чесночная шелуха — пустая и ненужная... Вдруг Милисента прерывисто, судорожно вздохнула и приникла к груди Фрэнсиса. Он бережно, пытаясь не выдать собственный страх, провёл рукой по густым волосам любимой.

Запах трав, запах цветов...

Всё будет хорошо, родная. Всё должно быть хорошо, чёрт побери!.. Боже... Свет Несущий... разве мы не заслужили хоть каплю покоя?

— Пообещай мне, что не умрёшь, — шепнула любимая. — Пожалуйста.

— Сейчас я точно не собираюсь умирать, — растянул губы юноша в фальшивой беспечной улыбке.

Милисента снова вздохнула. Волосы её непокорными струями расплескались по шёлку его рубашки, по бархату покрывала. Лица Мили лорд не видел.

— Нет. Не то. Не так. Ты не понимаешь. Пообещай мне... что...

— Что?

— Что мне никогда не придётся тебя бояться... и...

— И?

— И убить тебя... — не веря себе, услышал он. Короткие, решительные, полные отчаяния слова...

Запах цветов. Запах трав. Горечь полыни... Яд цикуты.

Рука Фрэнсиса, ласкавшая пряди Милицы, замерла.

— Как великая ведьма может бояться простого смертного?

Так холодно... Душа насквозь лёд — сейчас, как льдинка, хрустнет... Пополам.

— Великая ведьма любит этого простого смертного. Великая ведьма боится однажды потерять его...и встретиться с великим вампиром. Принцем немёртвых... На тебе всего один укус, Фрэнки, а ты уже способен на мысленную беседу и ментальный удар... Я читала в книге некроманта. Ты пока человек... Но что...какую силу ты обретёшь, став?.. Фрэнки, не бросай меня, Фрэнки... — рубашка на груди, под щекой Мили, становилась мокрой и горячей. — Вампиры чудовища... Им неведома любовь, неведома жалость... Они жаждут лишь крови! Что я буду делать? Что?!

Теплее... И влага у глаз... Уже легче. Запах цветов... Это весна? Всё будет... Всё должно быть!

— Тс-с... Тихо, тихо, моя девочка... — лорд Элчестер вслепую, нежно утирал слёзы с её лица. — Что ж ты меня уже хоронишь-то?.. Не собираюсь я становиться вампиром, что ты?..

— Тебе уже неприятно солнце, тебя разозлил чеснок...

— Так лечи меня, Мили! — серьёзно сказал граф. — Лечи, а не хорони! — И, крепко обняв одной рукой, молодой человек, как ребёнка, легонько встряхнул Милицу за плечи. — Пугливая ты, моя леди, пугливая... Как лань. Будет странно, если мы своей беседой до смерти не перепугали Бьянку. И так на тебя зверем смотрит...

— В комнате слишком уж тихо. Бьянка, должно быть, уже ушла к мэтру Джеронимо, — наконец улыбнулась Милица, приподняв голову и счастливо глядя на мужа. На щеках ещё не просохли солёные дорожки, синь взгляда — небо после дождя. — Надо поменять повязку Жоффруа.

— Носитесь вы со своим охламоном Жоффруа, — притворяясь рассерженным, проворчал лорд. — Как он там?

— Надеюсь, поправится, — волшебница, снова помрачнев, в задумчивости потёрла пальцем бархатные ворсинки покрывала. — Может, тебе и странно, но мне в самом деле жаль этого мальчика.

Граф промолчал, только скупо усмехнулся уголком рта. В рассеянном зеленоватом полумраке лицо жены казалось бледным и болезненным.

— Ты носишься с кем угодно, а себя не жалеешь, — тяжело вздохнул Фрэнсис. — Бьянка тебя ненавидит...

— Она не ненавидит... — попыталась возразить Милица. Муж поморщился.

— Ну-ну. Не ненавидит... Теперь вот лечишь Жоффруа. А он, между прочим, тоже вряд ли пылает к нам нежными чувствами. Из всех людей, что сейчас с нами, я доверился бы лишь флорентинцу. Я боюсь за тебя, Мили...

— Напрасно... — девушка села и покачала головой, дивная, как эльфийская королева: каждая прядь вьётся, струится вдоль стана. — Людей не стоит бояться.

— А я говорю — врагов нельзя недооценивать. Людей или нелюдей, неважно. Вампиры едва не прикончили нас вчера, а всё потому, что ты явилась на поединок, как на прогулку, без малейшей подготовки... И это, между прочим, в твоём характере!

— Я... — Милисента на несколько мгновений утратила дар речи от возмущения. В глубине зрачков вспыхнули колючие злые искры. — Я волновалась за тебя... Всё бросила... Лишь бы успеть...а ты...меня же укоряешь?

Граф улыбнулся.

— Ты прекрасна, когда злишься, — шепнул он, обнимая и притягивая Милисенту к себе. — А когда колдуешь, ещё и величественна... Как ты вчера явилась в храме — они могли бы спутать тебя со своей Гекатой!

— Фрэнсис! — Мили отбросила его руки. — Лежи спокойно! Сумасшедший... Так много крови потерял...

— Ты не поняла... Просто побудь рядом. Я соскучился... То у тебя Жоффруа, то горчица, то ещё какая блажь...а в итоге с того дня, как я проучил предводителя этих мерзавцев, мы ни разу не были близки... — Фрэнсис не удержал шутливого тона: голос сорвался, выдав внутреннюю боль.

Графиня ничего не ответила. Просто осторожно перебралась к стенке по скрипучей кровати и прилегла, положив голову на плечо любимого.

— А вот интересно, — задумчиво протянул рыцарь, стремясь заполнить молчание, — почему в подземельях некроманта вампиры не пытались взять нас под ментальный контроль?.. Как Лукий вчера.

— Я бы на твоём месте радовалась...

— Я радуюсь... Но мне интересно.

Ведьма вздохнула.

— Не знаю... Могу лишь предполагать.

— И каковы же ваши предположения, госпожа колдунья?

Девушка слабо улыбнулась, принимая шутку, и осторожно начала накручивать на палец прядь Фрэнсиса.

— Ну... Быть может, они ополоумели от голода, ни о чём не могли думать, увидев жертву... А?

— Лукий с Юлией пробудились из-за моей оплошности, и, сразу видно, тоже очень хотели кушать.

— Может, контроль некроманта воздействует на их разум...

— А вот это больше похоже на правду... — Фрэнсис вздохнул и покосился на изящный пальчик, орудующий возле уха. Какие всё же у нее красивые руки... Совсем не руки крестьянки. И кожа нежная — как весенний восход... Интересно, она у Мили всегда была такой, или с недавних пор, когда появились служанки?

Неважно...

— Откуда тебе знать? — чуть скептически хмыкнула жена. — Ты вдруг стал знатоком некромантии?

Юноша вернулся к действительности. В самом деле, откуда ему знать?.. Как же объяснить, дать понять?.. В задумчивости он закинул руки за голову.

— Я не знаток некромантии, — просто ответил он наконец. — Я просто чувствую, что так оно и есть...

Милица отстранилась. Его прядь, накрученная на её палец, свободно упала на подушку.

— Я... Мне пора помогать Бьянке и Джеронимо... Я пойду... — Слова испуганно спешили, семенили мелкими шажочками, словно торопились убежать быстрее своей хозяйки.

Преодолевая головокружение, граф повернулся к жене и попытался обнять. Она вжалась в стену, как загнанный зверёк. Лорда накрыла волна острой боли. Рука безвольно упала на покрывало — такая бледная в холодном сумраке зелёного бархата.

— Мили... Ну, пожалуйста... Не убегай. Не оставляй меня сейчас одного. Я же не вампир.

Милица закусила губы.

— На тебе лица нет. Если кому и нужен отдых, так это тебе... Поспи. Просто поспи.

Фрэнсис смотрел на Милицу. Робко погладил по волосам, стараясь вложить во взгляд и в голос всю свою любовь и нежность, хоть как-то успокоить девушку...

...и веки волшебницы задрожали, голова склонилась...легла на подушку. Фрэнсис, не веря себе, смотрел на уснувшую возлюбленную — и чувствовал, как колючим льдом его душу сковывает страх, перерастающий в ужас...

Рыцарь зажмурился. Не видеть, не понимать, вычеркнуть из сознания... Мили, Мили, ты простишь? Что теперь делать? Что теперь нам делать?..

Прежде всего — прекратить истерику.

Лорд Элчестер глубоко вздохнул, обнял спящую жену, уткнулся лбом ей в плечо. Его волосы упали ей на лицо, на шею... Он слышал, как мягко, тихо пульсирует под тёплой кожей кровь. Слышал звук, которого никогда прежде не замечал. Губы пересохли.

Граф осторожно, нежно коснулся поцелуем трепещущей жилки. Как...как она божественна...

Замечал ли он и это когда-нибудь?..

Пальцы судорожно, до боли, сжали плечи Милицы. О боже, что с ним происходит? Он же человек! Человек он...

Граф рванулся от девушки. По лбу, по вискам катился холодный пот, сердце бешено колотилось. Схватив со столика чашку с отваром, юноша осушил её одним глотком — и закрыл лицо руками.

Он был готов укусить Милисенту.

Или нет?..

Конечно, нет, что за... Чушь, разумеется!.. Он же человек!

...напиться крови...

Застонав, Фрэнсис уткнулся в подушку. Лукий, чёрт тебя подери!.. Надеюсь, ты сдох, скотина! Что ты со мной сделал...

Бред... Бред! Ведь это же только у оборотней — с первой раны. Непоправимо. А значит, всё ещё очень даже неплохо... Он не укусил Мили. Нет. Он — человек. Он справится...

Перед мысленным взором возник меч Михаила. Светлый клинок, сияющий в темноте как полдень.

От простоты и очевидности спасения Фрэнсис рассмеялся. Что ж... Его выздоровление рядом, лишь руку протянуть. А значит — теперь точно всё будет хорошо...

Лорд Элчестер мысленно вознес пылкую хвалу и благодарение Архистратигу. В ответ — тёплой ладонью на глаза — накрыло расслабление, и юноша соскользнул в сон со счастливой улыбкой на губах.

...Над городом задувал ледяной ветер, и тучи волоклись по небу грузные, больные, разбухшие. Каменные стены, унылые дома, унылая мостовая. Шпили башен без флюгеров в сером небе. Стук подков Уголька — единственный звук на пустынных улицах.

И дождь. Мелкая морось, как сеть.

Это Париж.

— Это Париж.

Милица... Она рядом? Да, ведь она шла, держась за стремя, конечно же... она смотрит снизу вверх, холодно, отстранённо.

— Я благодарю вас, милорд граф, что вы проводили меня. Теперь у каждого из нас своя дорога.

Он спрыгнул с коня. Подошвы глухо стукнули по булыжникам улицы.

— Разве мы расстаёмся?..

— Не понимаю вас, милорд.

— Мили, что с тобой?.. Сейчас найдём постоялый двор... Ты, наверное, проголодалась? Мы поедим и обсудим, что будем...

— Милорд! — Милица отдёрнула руку, которую он хотел взять. — Вы обещали довести меня до Парижа и сдержали своё слово. Теперь нас ничто не связывает.

Молодой граф, не веря, не понимая, смотрел ей в лицо. Такое безразличное...

— Чем я тебя обидел?..

Хотя бы понять. Слова, нелепое бормотание... Всего не скажешь... Ком в горле. И пожатие плечами в ответ — бездушное, ледяное.

— Ничем. Мне, право, странно ваше поведение. Кажется, я платила вам за сопровождение, чуть не каждую ночь. Чего вам ещё?

— Платила?..

Как она может?

Милица скучающе смотрела в серые, изрытые провалами тучи. Коротко размахнувшись, Фрэнсис дал ей пощечину.

А потом, ссутулившись, побрёл прочь, не видя перед собой дороги, ведя Уголька в поводу.

Безумие... Как же это?.. Надо проснуться...

Проснуться...

Сон?..

Эдгит!..

Лорд остановился как вкопанный. Эдгит. Началось... Мысли понеслись с бешеной скоростью.

Столица Франции не может быть такой пустынной.

С ним и Мили должны ехать мэтр Джеронимо, травница Бьянка и этот... чудодей, Жоффруа.

Все вместе они остановились в Дижоне, и сейчас на самом деле он спит рядом с Милицей. И, если их отношения и разладятся, то только из-за неведомой силы, что нежданно, непрошено обрушилась на него... Странная сила, чем-то похожая на силу самой Эдгит — ментальная власть.

Власть Эдгит...

Мерзавка, никак не оставит мечту поссорить их? Или в самом деле меряет Мили по себе?.. Но Милица не такая!..

Граф выпрямился. Неистовое, жгучее негодование плеснулось, загудев в висках...

— Фрэнки!..

Это её голос, голос Мили.

Фрэнсис обернулся.

Милица бежала следом: разгасившаяся, с растрепавшимися волосами...

— Фрэнки, прости меня... Прости! Я... Я думала, что в тягость тебе...я так боялась, что ты меня прогонишь...и решила сама...

Он пытливо, неверяще всматривался в её лицо. Да, перед ним стояла его Мили. Не фальшивая, подсунутая Эдгит. Настоящая... Та, которую он любил, которую хотел видеть рядом с собой. Она здесь. В его сне.

Как он хотел...

Впрочем, эти сны — до конца сны ли?..

Лорд Элчестер взял руку волшебницы, поднёс к губам, согревая дыханием... Под бледной кожей пульсировала голубая жилка. Чёрт возьми! Даже здесь...

Он невесело усмехнулся, покачав головой.

— Париж не может быть таким. Не верь, Мили. Париж — это город весны. Там всегда живет любовь... Идём.

Что ж... Если мир этот создан мыслью и волей, значит, мыслью и волей им можно управлять.

Для начала — убрать этот нудный дождь.

И подарить Милице новый наряд: великолепное платье из синего бархата с воротником белого меха, так подходящее под цвет её глаз...

Солнце в зените, тёплый ветер в запахе кипенно-белых каштанов, мелкая рябь на тёмных лужицах. Мокрые свечи соцветий, голуби в вышине над поющими колокольнями, аромат свежего хлеба... Фрэнсис и Милисента шли — и город менялся, раскрывался навстречу как цветок — подчиняясь желаниям графа.

Юноша ни разу не был в Париже, просто рисовал мир, как ему хотелось. Он держал Милицу под руку, что-то говорил, и спутница смеялась...

...Резкий, тугой порыв ветра налетел с реки, обрушив запах тины и гнили. Небо, солнце, цветущие каштаны — всё с хлопком вывернулось наизнанку, как старый мешок, расползлось туманом...

Темнота. Эхо прибоя. Ноги по щиколотку в воде. Каменный свод пещеры.

Из мёртвой стылой воды поднимаются изломанные, изъеденные сыростью колонны...

Бесконечная череда под мрачным сводом...

Лимб.

Фрэнсис стоял один. Милицы не было. Всё — сон. Иллюзия.

И иллюзию, похоже, граф вывел из-под контроля создательницы, недаром эта падаль разрушила своё творение.

Злая радость плеснулась, выбросив на лицо хищный оскал.

Эдгит испугалась?

Значит, у него есть шанс одолеть её. Теперь есть...

Что ж...

По пальцам растёкся жаркий зуд — и алое свечение окутало кисти рук.

— Ну, иди сюда, тварь... — Губы, сведённые усмешкой, едва повинуются. Из них вылетают не слова — шипение. И кружит голову Сила. — Поболтаем, раз хочешь.

Тишина. Мерное падение капель. Далёкий шум волн.

Фрэнсис расхохотался. Он смеялся, запрокидывая голову, раскинув руки в стороны, и наслаждался безумным эхом. Оно скакало меж столбами пещеры, меж стен коридоров и тупиков, возвращалось гулом, шелестом, бормотанием, стелилось по полу, липло к сводам...

— Иди сюда!..

Алое сияние поднималось от кистей молодого человека к плечам, к груди, окутывало фигуру, отражением змеилось по тёмной воде...

— Ну, где же ты, моя красавица?!

Пещера ответила протяжным вздохом, словно выдохнула сама её пустота.

Эхо умолкло.

Лорд Элчестер прищурился. Сила пульсировала в такт сердцу, рвалась наружу, сводила с ума. Из подушечек пальцев, словно длинные когти, выскользнули её незримые лезвия. Могущество выворачивало Фрэнсиса наизнанку, рвало человеческую суть и природу в клочья, искало выхода...

Плотина над пучиной мрака...

Единая трещина — приговор.

В глубине пещеры вспыхнул синий огонёк. Через мгновение рыцарь увидел перед собой Эдгит.

Она стояла, перекинув светлую косу через плечо, и с непонятной усмешкой смотрела на противника. Мертвенное, зеленовато-голубое свечение изливалось от призрака. Раньше Фрэнсис никогда не видел такого.

— Пришёл, благородный рыцарь...

— Какая честь для меня, — произнесли губы гоуста. — Сам лорд Элчестер.

— Конечно, пришёл. Как я мог разочаровать даму, которая так настойчиво приглашала?

— Нет, это для меня честь: вернуть леди давние долги.

Алый сполох метнулся к гоусту — и замер, завяз в смоле мёртвого зеленоватого пламени, что плеснулась навстречу.

Мозг Фрэнсиса пронзила резкая боль. Вскрикнув, рыцарь упал на колени, в ледяную чёрную воду.

Холодная вязкая сила чуть отпустила, дав возможность видеть и дышать, но не позволяя шевельнуться. Эдгит, насмешливо поцокав язычком, неспешной походкой двинулась вокруг пленника. Вода под её ногами даже не вздрагивала. Изящная невесомая тень, белокурая красавица с погибельными русалочьими глазами кружила осолонь, и с каждым шагом незримая петля стягивалась на горле жертвы.

Чуть-чуть, на пылинку — но стягивалась.

— Ай-ай-ай, какой самоуверенный мальчик... Какой смелый, самоуверенный мальчик! Ребёнок, которому дали чуточку вампирской силы, и он решил, что может драться с призраками...даже не зная, как своей силой пользоваться! — Девушка серебристо рассмеялась. — Конечно, похвалы достойно — во плоти пробраться в это место. Наш поединок был бы славным... но ты ещё не Принц. И даже не вампир. Ты — заготовка. А я... — Эдгит с улыбкой поглядела на свои ухоженные острые ноготки. — А я уже четыреста лет накапливаю могущество. — Она наклонилась и похлопала Фрэнсиса по щеке. — Дурачок... И никакая Мили тебе здесь не поможет. И нет у тебя Мастера, что примчался бы на выручку... А я, кажется, обещала, что при следующей встрече не выпущу тебя живым, отродье Гирта...

Преодолевая мучительную боль, лорд усмехнулся.

— Напомни мне, которая по счёту у нас встреча. Я что-то сбился...

Эдгит остановилась и несколько долгих секунд смотрела на своего пленника сверху вниз, и странная улыбка лежала на её лице. Если бы Фрэнсис не знал, кто перед ним, какая ненависть живет в сердце этой твари, он назвал бы светлую улыбку девушки тёплой и ласковой.

— Ещё немного, и ты согреешь мне душу.

Ни звука в ответ. Ни слова, ни мысли. Она превосходно блокировала свой разум.

Потом Эдгит опустилась напротив рыцаря на колени, прямо в воду — но шелка её платья даже не встревожили тёмную ледяную гладь.

Прохладная ладонь, чуть вздрогнув, скользнула по щеке — ни Фредерика, ни Мили не дотрагивались до него с такой трепетной нежностью. Взгляд гоуста излучал столько любви и благоговения, что лорд Элчестер оторопел.

Губы её приоткрылись, длинные ресницы легли на глаза — и Фрэнсис ощутил поцелуй.

Словно игла пронзила сердце. Мир закрутился, тело стало тяжёлым и просторным. Юношу, самую суть его, тянуло, всасывало в пустоту, в ненасытную глотку белокурого чудовища, пожирающего души.

И полыхала, билась багрянцем Сила — удерживая в теле.

Боль!

Сознание раскололось, распалось на части. И яростное, дикое Могущество выплеснулось на волю из-под осколков...

Рубиновое мерцание смерчем закружило гоуста, отшвырнуло прочь. Фрэнсис — существо, некогда бывшее Фрэнсисом — вскочило и с рёвом ринулось на Эдгит, мечтая вцепиться в глотку и рвать...

Алое зарево бурлило, затопив ближние колонны, лизало стены и потолок, превратило чёрную воду Лимба в кровь.

Эдгит, яростно зашипев, взмыла в воздух. Глаза гоуста вспыхнули фосфором.

— Чёрт тебя побери, Фрэнсис Элчестер!..

Огненные сполохи окутали призрака. Холодное свечение древней силы отбило их — и Эдгит обрушилась на врага. Взвыв, росомахой вцепилась в плечи, рванулась к горлу. Фрэнсис с нечеловеческой силой схватил тварь за подбородок и запрокинул ей голову так резко, что у живого существа сломалась бы шея.

Эдгит в бешенстве взрычала, обнажив удлинившиеся клыки, и попыталась вывернуться. Полоснуть зубами по бледным холодным рукам.

Граф держал крепко.

Бестия билась и мотала головой, открытое горло белело во мраке. И, забыв себя, забыв всё на свете, лорд Элчестер вцепился зубами в обнажённую шею.

Нежить завыла так, что застонала пещера. Горькая, горькая кровь хлестала в рот, и лорд глотал её, преодолевая отвращение, повинуясь странному, бешеному упоению.

Её ногти хлестнули по его шее — и алая струя хлынула в воду Лимба, куда оба, рыча, рухнули, слившись в неразрывном объятии.

Они катались в стылой мокряди, разбрызгивая донную муть, Фрэнсис пил кровь гоуста, не позволяя пригубить своей, кромсал её Могущество своим, бил головой о камни...

Его привел в себя всхлип. Эдгит таяла, растворялась призрачным облаком, уходила из рук. И вот поднялась, зависнув над взбаламученной водой, насмешливо глядя на юношу сверху вниз. Он, тяжело дыша, в крови и грязи, смотрел на неё, только сейчас сумев зажать рану ладонью.

— Что, Фрэнсис Элчестер, призраки ещё не по зубам? — насмешливо осведомилась она. — О да, тебе удалось второй раз разрушить моё тело, но надолго ли?.. Дурачок... Будь ты трижды Принцем вампиров, гоуста тебе не убить. А я подожду... ты не сумеешь выбраться из Лимба, ты сдохнешь здесь!..

Фрэнсис криво, презрительно усмехнулся. Тяжёлой волной накатывала дурнота, грозя захлестнуть.

— Трусливая мразь... — только и прошептал он и, покачиваясь, поднялся. — Имею честь, леди. Наша встреча была...незабываема.

Зажимая рану на шее, молодой человек слепо побрёл вперед. Меж пальцами сочилась кровь, голова кружилась. Юноша не знал, потерял ли способность видеть в темноте или просто темно в глазах. Камни скользили под ногами. Обессилев, лорд съехал по стене прямо в мёртвую чёрную воду. В ушах стоял звон...

...склизкое, ледяное прикосновение к горлу.

Граф дёрнулся, приходя в сознание — и увидел над собой огромного чёрного пса.

Чудовище слизывало кровь.

По какому-то наитию, или, быть может, от бесконечной усталости — но Фрэнсис не испугался.

Он протянул руку и ласково почесал морду животного. Слабая, но тёплая улыбка выползла на губы.

— Харальд?.. — прошептал лорд.

Огромный пёс пропал. Напротив Фрэнсиса сидел на корточках сероглазый юноша в белой рубашке и чёрных узких штанах, и с тревогой смотрел на раненого. Светлые вьющиеся волосы падали на лоб.

...и тёмная гладь воды ровным зеркалом лежала под сапогами...

Призрак скупо усмехнулся уголком рта.

— Впечатляет, Фрэнсис Элчестер. Ты хорошо дрался.

— Я... — граф попытался подняться, но острый приступ головокружения вернул его на место.

— Сиди, — хмыкнул Чёрный Пёс Элчестера. — Я залечил твою рану, но крови у тебя осталось всего ничего. Будешь дёргаться — подохнешь на радость моей благоверной.

Лорд невольно провёл рукой по шее — и смутился.

— Сэр Харальд, примите мою благодарность. Я подавлен вашим великодушием... Ведь ваша жена...

Харальд покачал головой и вздохнул.

— При чём здесь великодушие?.. Мы с Эдгит очень разные.

Где-то в темноте звонко упала капля, и эхо стеклянными бусинами раскатилось по закоулкам, угасло в ледяной тишине. Фрэнсис понял, что давно не слышит гула прибоя.

Граф устало прикрыл глаза. В голове звонко пела кровь, тело казалось неподъёмным, как груда доспехов... И не выйти. Не выбраться. Вокруг — мёртвый Лимб. И даже моря не слышно. Наверное, слишком далеко забрёл. От жизни...

Что ж, Эдгит выиграла. Пусть утешится. Жаль только, Милица останется одна... А ему теперь только благодарить Харальда за разговор в эти последние минуты... Какая разница, о чём?..

— Эдгит сказала, что вы...ушли. Обрели покой.

Призрак озабоченно дотронулся до лба больного. Губы чуть сжались.

— Я не привязан к земле, как моя леди.

— Зачем же...вы вернулись?

Ответа не последовало.

Фрэнсис помолчал. Тишина Лимба давила, сводила с ума. Пила жизнь. Так вот, беседуя с Харальдом, он в какой-то момент и сам станет призраком... Быть может, тогда откроется путь?.. Знать бы ещё, куда...

Боже, какая тоска на сердце!

— Вам там было плохо?..

Харальд снова улыбнулся, и эта светлая улыбка словно вдохнула в умирающего свежие силы.

— Фрэнсис Элчестер, у тебя мало своих забот, раз спрашиваешь о моих? Помолчи и слушай, не перебивая. Так сложилось, что родился ты не совсем обычным человеком. Тебе было дано неслыханное могущество — ты мог бы поспорить в магии со своей женой, если бы не одно досадное обстоятельство... Ключ к твоей силе находится с Изнанки.

— Где?.. — вырвалось у ошеломленного юноши.

Чёткие, быстрые слова Харальда захлестнули, стиснули жгучей петлёй, отогнали голодную тишину. Нет, чёрта с два он позволит себе здесь подохнуть! Разве сейчас он не на Изнанке? Не значит ли это...

— На Изнанке, — как ни в чём не бывало повторил Харальд, и понимающие, кусачие смешинки бесенятами скакали в серых глазах. — Есть такое понятие: изнанка Бытия. Или Жизни, назови как хочешь. Иными словами, чтобы плевком двигать скалы и зевком поджигать реки, тебе надо всего лишь умереть.

Граф судорожно сглотнул. Собеседник понимающе хмыкнул.

— Конечно. Для людей ключ на Изнанке или отсутствие какой-либо силы означает одно и то же: полную неспособность к магии. Если нет канала на ту сторону. Но тебе повезло. Тебя укусил вампир. — Харальд вздохнул и несколько мгновений молчал, словно прислушиваясь к глубокой тишине Лимба. Красивые сильные пальцы машинально пощипывали кончики локонов... Потом, словно вспомнив о существовании слушателя, призрак продолжил: — Сами по себе эти создания черпают силу на другой стороне Жизни, но есть среди них те, кого, как и тебя, ждут на Изнанке источники Могущества. Среди немёртвых эти вампиры становятся Мастерами... Однако есть среди Мастеров Принцы — их ключ открывает им поистине невероятную власть, и сила их на несколько порядков выше, чем у обычных вампиров.

— А... — юноша запнулся. — Разве не касается это и вас, гоустов?

— Касается, — кивнул Харальд. — Но речь не о нас, а о тебе. Как я уже сказал, твоё могущество невероятно, а...

Вся душа, всё существо рыцаря восстало против этих слов. Фрэнсис судорожно сжал руку мужа Эдгит, пытливо, требовательно вглядываясь в лицо. Зрачки лихорадочно пульсировали.

— Но я же не умер. Я человек!.. — помимо воли, отчаяние прозвучало в голосе юного лорда. — Никакое могущество в мире не заставит меня заплатить такую цену.

— Человек... человек...человек...

Эхо насмешливым шелестом протащило возглас лорда Элчестера по закоулкам — и спрятало в темноте и сырости...

— Цены ты ещё не знаешь! — последовал жёсткий ответ. — Фрэнсис... — Чёрный Пёс на секунду призадумался. — Ты видел когда-нибудь плотину на реке?

Юноша, замерев, кивнул.

— Ты знаешь, что бывает, если пруд полон, а плотина прогнила?..

— Её снесёт?..

— Ага, — хмыкнул Харальд. — Смоет к чёртовой матери.

— Но к чему вы?..

— А во что превратится мирный ручеёк, когда плотина рухнет? Знаешь?..

Фрэнсис сжал губы.

Где-то снова упала капля...

— Твоя человеческая суть уже трескается, трещит по всем шовчикам. А ты, — твёрдый холодный палец ткнул в грудь рыцаря, — превращаешься в чудовище, да с какими возможностями!.. — Белокурый сакс посерьёзнел и хмуро глянул из-под пепельных ресниц: — Неинициированный вампир — это невероятно. Да ещё и крови моей благоверной наглотался... Кстати, именно поэтому и жив до сих пор, — язвительная улыбка скользнула по тонким губам. — Так что... Сам не заметишь, как твоя Тень верх возьмёт, а таких даже кровососы боятся...

— Но... Я думал...

— А ты не думай, Фрэнсис Элчестер! Не теряй время. Нашёл ведь выход? Так не жди!

Фрэнсис вздохнул и отвернулся. Долго смотрел на бесконечную череду изломанных, как деревья на болоте, колонн. Дальние терялись в темноте и невидимые вздымались к тяжёлому своду, и начинало ломить глаза от попыток рассмотреть их неподвижное шествие, и мутилось в голове, стоило лишь задуматься, где же ему предел...

Глухо и часто западали капли.

Странное, необъяснимое место...

— Вы любите Эдгит? — вдруг спросил граф.

Харальд негромко хмыкнул и сел рядом, обхватив колени руками.

Иного ответа не последовало.

Фрэнсис криво усмехнулся:

— Я не буду извиняться, хорошо?

— Хорошо. — Гоуст помолчал. — К тому же, я могу тебя понять. Является тут мальчишка, поучает, знает всю подноготную — а сам ни на один из вопросов не желает ответить. Пожалуй, это мне стоит извиниться. Наверное, следовало сказать так: "Прости, не хочу обсуждать эту тему". Сожалею, но я очень давно не разговаривал с приличными собеседниками. Отвык от манер.

Молодые люди снова замолчали. Наконец Фрэнсис вздохнул:

— Вы не мальчишка, Харальд, вы — легенда... Сколько вам лет? Четыреста?

— Девятнадцать, — хмыкнул Чёрный Пёс. И тише добавил: — По крайней мере, было девятнадцать... А здесь, в Лимбе, времени нет.

— А там, где вы были?

Призрак улыбнулся:

— Умрёшь — узнаешь.

— Наверное, там его тоже нет, — Фрэнсис снова вздохнул.

— Да уж наверное, — негромко рассмеялся собеседник. — Только не спрашивай, что там есть.

— Мне... — лорд Элчестер запнулся.

Меж ближних колонн, змеясь, проплыла полоска прозрачного тумана. Вдалеке кто-то протяжно всхлипнул. Холодное эхо прорыдало в ответ...

Молодой человек замолчал, настороженно всматриваясь в темноту. Пальцы невольно легли на рукоять меча. Но Харальд глядел внимательно и спокойно, ожидая продолжения, и Фрэнсис продолжил:

— Мне был сон. Давно. Плотный туман, берег озера... и чувство, что я стою там сотни лет, и ещё сотни лет буду стоять...

— Как правило, вампирам не дано пересечь реку Лимба, что отделяет мир живых от мира мёртвых. Они обитатели Порога.

— Но я же...

— Ты человек, Фрэнсис Элчестер, — скупая улыбка тронула губы сакса. — Во всяком случае, пока. А кем ты станешь, зависит лишь от тебя...

Где-то вдалеке, меж колонн, тяжело прошлёпал кто-то огромный и незримый. О сапоги Фрэнсиса забились волны. Свод пещеры глухо загудел.

И вновь всё поглотила тишина... Лорд устало вздохнул. Лимб чудил...

— А ещё там, во сне, была Фредерика... Она исчезла в тумане...

— Моя леди ещё недостаточно морочила тебя образом бедной графини Уэлчерст? — осведомился Харальд, шаря пальцами по каменистому дну. — Ага! Подойдёт! — Меж колонн полетел булыжник. Исчез в темноте без малейшего звука, и гоуст довольно подмигнул графу, как будто тот должен был оценить удачную проделку.

Граф пожал плечами.

— Мне кажется... в том сне... приходила...настоящая Фредерика. Она словно прощалась со мной... — И лорд жадно обернулся к Харальду: — Вы не встречали её...там?..

Призрак молчаливо помотал головой.

— Оно и к лучшему, Фрэнсис, — негромко произнёс он. — Её душе не место среди неупокоенных духов.

— Да... — рыцарь понурился.

Харальд проказливо улыбнулся и всем телом повернулся к молодому норманну.

— Ох, боюсь, однажды появятся два Чёрных Пса в Элчестере! И, чтобы этого не случилось, мой возможный преемник, выбирайся-ка отсюда, да поживее, пока ещё можешь. А для этого... — гоуст отдёрнул рукав рубашки и поднёс обнажённое запястье к губам раненого: — Пей.

Граф схватил воздух широко открытым ртом. Губы внезапно пересохли.

Синие жилки под бледной кожей...

Фрэнсис с отчаянием вскинул взгляд на Харальда.

— Вы же сами... мне нельзя...

— Давай решать проблемы поэтапно, — уголок рта у призрака чуть дёрнулся. — Сейчас тебе надо выйти из Лимба, а ты на ногах не стоишь. Между тем, если ты ещё не понял — ты оказался здесь во плоти. Мили тебя отсюда не вытащит, даже если и сумеет проснуться — а без твоего позволения это почти невозможно, потому что усыпил ты её вампирским приказом. Придётся вам, сэр, выбираться Зеркальным Путём — а он от материальных существ требует немалых сил. Так что пей. Выберешься — будешь избавляться от вампирской сущности. Ты ведь уже на одну треть вампир, между прочим.

Граф провёл языком по шершавым губам. В голове мутилось.

Чёрт, на одну треть!

Что ж, пусть так.

Он неуверенно прикоснулся к руке гоуста, и сам не заметил, с какой силой стиснул узкую холодную ладонь.

— Вы...позволяете?..

Вместо ответа Харальд прижал запястье к его губам.

Фрэнсис рванул бледную плоть с удивившей самого яростью. В рот хлынула горькая, пряная струя — как полынный настой.

Отвращения уже не было. Молодой человек глотал с упоением, смакуя каждую каплю — и чувствовал, как проясняется зрение, острее становится слух, силой наливается тело.

Мир исчез. Остался лишь вкус крови на языке — и ощущение Могущества, что она несла...

Как прекрасна ты, возлюбленная моя...

Он не мог оторвать от невесты восхищённых глаз: светлые волосы под невесомым, почти прозрачным покровом, голубое платье вдоль гибкого стана...

Ангел?

Не бывает у ангелов таких погибельных, таких русалочьих глаз. Зелёных, как два бездонных омута...

Переполненных любовью.

Нежно взять за руки.

Всех слов мира не хватит...

— Я счастлив, что твои родные согласились. Наконец-то я представлю тебя семье...

И — трепетное, скользящее касание чутких пальцев в ответ, робкая ласка, проблеск улыбки...

Любовь, что пугается сама себя...

Они стояли в гулком коридоре замка Элчестер. За бойницами ревело в скалах море, всей грудью бросаясь на камни. Пронзительно кричали чайки, проносясь в вышине, и эхо их криков металось меж береговых уступов.

Девушка подняла взгляд. Лицо её заалело.

Харальд ободряюще сжал её руку в своих ладонях...

— Не волнуйся, ты всех очаруешь...

Они вошли в украшенную охотничьими трофеями комнату. У камина расположились двое: старик и молодой мужчина. Сэр Садрик и Гирт, наследник поместья.

Гирт... Тёмные, коротко остриженные волосы, колючие чёрные глаза и мощный подбородок. Вероятно, унаследовал черты от матери...

Эдгит присела в изящном поклоне.

Сэр Садрик приветливо улыбнулся и прошепелявил беззубым ртом несколько сердечных слов. Гирт впился глазами в невесту брата...

...Зубы лязгнули, неожиданно провалившись в пустоту. Рука, прижатая к губам лорда, растаяла, утратив материальность. Фрэнсис едва удержал равновесие.

Харальд по-прежнему стоял напротив, но стал прозрачным, и улыбка, что притаилась в уголках губ, была странной смесью горечи и иронии.

— Думаю, прекрасный сэр, вы восстановили свои силы, — шутливо заметил гоуст. — Значит, нам пора.

Граф Элчестер внимательно смотрел на Харальда. Казалось бы, следовало испытывать смущение, но беспокоило иное. Рыцарь пытался понять...

— Что, видел какой-то эпизод из моей жизни?.. — невесело усмехнулся белокурый сакс. — Не волнуйся, вампиры часто видят прошлое своих жертв.

Фрэнсис со свистом втянул воздух, едва сдерживая смятение.

Эдгит!

Так вот какой она была...

Он вспомнил, как, сцепившись, катались в ледяной мути Лимба чёрный пёс и полуразложившаяся покойница — и горечь, ещё пронзительней, чем та, что таяла на губах, плеснулась в душу...

Харальд покачал головой.

— Фрэнсис, — позвал он, — идём. И забудь! Я и Эдгит...мы уже давно не вместе.

Юноша медленно встал. Голова не кружилась, чувствовал он себя отменно. Но иная, свинцовая тяжесть упала на сердце. В памяти всплыл давний разговор с Фредерикой...

Милорд, подумайте! Харальд и Эдгит так же любили. Так же хотели быть вместе...

Так же.

Чёрный пёс и чудовище в обличье женщины рвут друг другу горло.

Фредерика тает в тумане...

Он — находит себе другую...

И они с Милицей...так же... хотят быть вместе...

По спине графа пробежал холодок.

Чёрт, что за гадкие мысли!

Харальд обернулся, и брови его были нахмурены.

— Я сказал "забудь", Фрэнсис Элчестер!

Молодой человек встряхнул головой.

— Вы правы, Харальд. Мне, к тому же, следует извиниться. Я оказался слишком жаден... Ваша оболочка...

Гоуст усмехнулся.

— Я надеялся, что этим закончится. Тебе нужны силы, а мне, в конечном счёте, никакого вреда... Так даже легче идти по Зеркальному Пути. А ты? Готов?

— Ведите, — рыцарь машинально положил пальцы на оголовье меча.

Призрак кивнул и неторопливо поплыл меж колонн — туда, где начал скапливаться туман. В его причудливые струи ступил и Фрэнсис.

Постепенно мгла окутала всё пространство вокруг, лишь неверное мерцание, что излучал скользящий впереди силуэт, служило маяком.

Харальд остановился. Голос его шелестом коснулся сознания лорда:

— Здесь должны быть ступени...

Гость Лимба подошёл к своему проводнику. В седой тишине не раздавалось ни звука — даже вода не плескала под ногами.

— Что-то не так?

Сакс задумчиво пощипал кончики прядей.

— Всё так... Слушай меня, Фрэнсис Элчестер. Сейчас мы ступим на Лестницу Теней, ведущую к крыше Лимба, к Зеркальному Пути. Не поддавайся наваждениям, и, надеюсь, ты до него доберешься... — Юноша на секунду закусил губу и процедил что-то вроде "Только эта чокнутая может там часто..." Потом решительно спросил, а меж бровями лежала глубокая складка: — В комнате, куда ты хочешь попасть, есть что-то, способное отражать, и при этом достаточно большое? Зеркало, начищенные доспехи?..

— Зеркало, — кивнул Фрэнсис.

— Еще одно... Там, — Харальд кивком указал наверх, — будь крайне осторожен. Призрак, вампир, демон — Зеркальному Пути безразлично. Одно неверное движение — сорвёшься вниз.

— Обратно в Лимб?

— Фрэнсис, когда человек падает с крыши дома, разве он приземляется в собственную кровать? — устало вздохнул Харальд.

— А что же...внизу? — лорд Элчестер ощутил неприятный холод у сердца.

— Не знаю, — честно ответил сакс. — И не горю желанием узнать. Может, там вообще ничего нет. Вечное падение...

— Вы же можете летать! — вырвалось у молодого рыцаря. Чёрный Пёс невесело усмехнулся.

— Если бы на Зеркальном Пути можно было летать, я бы не терял с тобой здесь время. Просто взял бы под белы руки и доставил, куда надо... Разговаривать вслух там тоже нельзя. Если потребуется — обращайся мысленно. Я услышу.

— Хорошо.

Харальд подарил собеседнику очаровательную улыбку:

— Тогда — удачи, прекрасный сэр. Идём.

Фрэнсис нащупал ногой в тумане первую ступень и даже сквозь подошву ощутил, какая она выщербленная, источенная холодными водами Лимба.

Наверное, никогда по этим камням не ступал живой человек...

Белое ничто... Мгла дышала, колыхалась, свивалась в неясные образы. Из неё проглядывали странные, чуждые лики — и человеческие лица. Иных Фрэнсис никогда не видел, другие казались смутно знакомыми. На секунду показалось, что перед глазами мелькнули черты отца...

Молодой лорд потерял Харальда из виду и просто шёл, нащупывая ступени, как в бесконечном кошмаре, полагаясь только на себя. В какой-то миг ему начало казаться, что лестница пошла вниз, обратно, в стылый мрак Лимба — марево дрожало, плыло, туман обвивался вокруг тела кольцами... И неясные голоса шептали, всхлипывали, о чём-то молили.

Рыцарю хотелось зажать уши, бежать...или остановится, замереть, зажмуриться, стать частью белой пустоты.

Фрэнсис, кусая губы, шёл вперед, сквозь легионы теней.

Видения сводили с ума.

Грязная сырая пелена расцвечивалась яркими красками, наполнялась живыми звуками, запахами... Нежными касаниями трав на неведомых лугах, игрой солнца в листве над оленьей тропой, душным густым ароматом прели и бражника.

Что это за лес?..

Картина задрожала, как отражение в потревоженной воде, и вот уже шум гостей в пиршественной зале, леди в драгоценных шелках и лорды в серебре...и склоняется над золотым одиноким кубком неприметный человечек, высыпая в вино порошок. И тонкие губы кривит улыбка...

И эта картина исчезла так же, как первая...

Комната в зелёных гобеленах, и отсветы огня ложатся на стены. Перед столом, вытянув ноги на каминную решётку, сидит светловолосый юноша в белой рубашке.

Его Фрэнсис узнал бы из сотен, не видя лица: по манере держать голову, по осанке, по развороту плеч...

Брат задумчиво покусывал кончик пера, глядя на потрескивающее пламя, и губы его кривились в горькой и надменной улыбке. На столе, в полном беспорядке, валялись исчёрканные пергаментные свитки.

Невольно Фрэнсис сделал шаг...

Дик вскинул голову, словно услышал шум, и глаза его невероятно расширились...

В следующую секунду и это марево пропало, задрожав рябью, и законный наследник Элчестера так и не успел понять, почудилась ли ему тень боли в глазах Дика, или в самом деле душу Ричарда что-то мучает?..

Полно, нельзя поддаваться видениям. Он поднимается по Лестнице Теней, чтобы ступить на Зеркальный Путь. Он, Фрэнсис Элчестер.

Туман скользнул по лицу, как влажная ткань — и у Фрэнсиса закружилась голова.

Над ним, как свод неслыханного собора, гудела тёмная высь. Бескрайняя высь. И ступени, выводя из клубящейся мары, карабкались к узкой каменной тропе над пропастью.

На вершине лестницы ожидал Харальд.

Уже во плоти...

Белая хмарь колыхалась у лица замершего Фрэнсиса, тянулась к глазам, более не в силах захлестнуть... Вот над туманом поднялись плечи, вот грудь — и вскоре лорд ступил на тропу рядом со своим провожатым.

У ног клубился колодец мглистого марева. Вокруг гулко молчала необъятная пустота. Из её глубин тянул холодный ветер.

Фрэнсис вопросительно поглядел на Харальда.

Чёрный Пёс одобрительно, но чуть напряжённо улыбнулся и, пресекая любые вопросы, поднёс палец к губам.

Справа, далеко-далеко, зажглась светлая искра.

Харальд кивком указал на неё спутнику и пошёл, с хищной грацией скользя по пыльным камням. Ни один даже не качнулся под его поступью...

Фрэнсис направился следом.

Тропа плавно, почти незаметно, карабкалась вверх, и слабый серебристый отблеск мерцал на гладкой породе, словно на зеркале. Сапоги скользили...

Подъём вздымался всё круче. Молодой человек, ступая, со всей силы впечатывал ноги в блестящую поверхность, чтобы не соскользнуть вниз. Дорога звенела...

У вершины проводник обернулся и протянул спутнику руку. Граф принял её, залезая на последний уступ, и поразился силе тонких бледных пальцев...

Харальд ободряюще хлопнул Фрэнсиса по плечу, и рыцарь дружески улыбнулся в ответ, а потом глянул назад, подставив лицо холодным порывам таинственного ветра. В камне тропы, как в глине, запечатлелись его следы, словно водой, наполняясь синим свечением...

— Чтобы пройти по Зеркальному Пути, нужна или невесомость призрака, или нечеловеческая сила...

Фрэнсис обернулся и увидел грустную улыбку гоуста.

— Вниз будет сложнее...Опаснее.

Тропа ровно и плавно спускалась к светлой искре внизу, что пульсировала и манила. Лорд Элчестер нахмурился.

— Почему опаснее?..

Чёрный Пёс устало вздохнул.

— Потому что на спуске трудней удержаться, если поскользнешься.

Фрэнсис невольно улыбнулся.

— Харальд...

— Можно просто Раль, — сакс улыбнулся в ответ.

— Смотри, Раль! — норманн рассмеялся.

Бесшабашно тряхнув головой, Фрэнсис оттолкнулся и покатился вниз, как с горки, балансируя на ногах.

Ветер запел в ушах, искра стремительно приближалась, вырастала, и превращалась в портал ослепительного света, струящегося, как в ледяном каскаде, и юный лорд, смеясь, уже вытянул руки, чтобы схватиться за камень стен...

И с карниза на него что-то прыгнуло.

Граф, не в силах остановиться, всем телом смёл с дороги неведомого противника и с полного маху влетел на площадку, где смог, наконец, развернуться.

Он видел её лишь краткое мгновение. Эдгит, отчаянно взмахнув руками, рухнула с Зеркального Пути — вниз, в пропасть, в тёмное ничто...

— Раль!!.

Отчаянный крик испуганной птицей взвился под необъятным куполом. Тёмная бесконечность взорвалась эхом...и трещины узором побежали по узкой тропе.

— Эди!!.

Харальд прыгнул за ней.

— Харальд, нет!..

Мысленный крик бился в висках, пульсировал...

— Нет...

Ответ донёсся ускользающим эхом:

— Уходи, Фрэнсис, уходи!!. Представь, где висит зеркало, и иди!..

— Харальд, нет!.. Харальд!

— Быстрее, идиот!..

Лорд Элчестер мгновение смотрел вниз — там белыми мотыльками кружились, исчезая, две крохотные точки — а потом сухой шорох осыпающихся камней вернул юношу к действительности. Тропа рассыпалась, крошилась, площадка перед светящимся проёмом покрывалась трещинами... Глубоко вздохнув, Фрэнсис представил зеркало над каминной полкой — и сделал шаг.

Струи света пришлось развести в стороны, как занавес — а потом юноша с грохотом повалился на пол. Каминная полка не выдержала его веса...

Острый край подсвечника ударил по голове. В ноздри хлынул будоражащий запах крови, Фрэнсис невольно впился зубами в нижнюю губу. Солёные капли бальзамом брызнули на язык.

— Ваше сиятельство, у вас всё в порядке?.. — раздался из-за двери испуганный голос коридорного.

— Да, — раздражённо отрезал граф, преодолевая головную боль. Если его застанут в мокрых и грязных лохмотьях, на полу среди осколков полки, вопросов не миновать.

— Может, вам что-то нужно? — не унимался назойливый служка.

— Катись к чёрту!.. — рявкнул постоялец.

— Как прикажет ваше сиятельство... — пробормотал, удаляясь, голос.

Тяжело опираясь о каминную решётку, Фрэнсис поднялся и взглянул на зеркало, словно пытаясь разъять взглядом тусклую поверхность, увидеть за её гладью тающие во тьме осколки Зеркального Пути, где Харальд...

Харальд...

Отполированный металл выглядел более чем невинно. Из-за гладкой поверхности на рыцаря глядел страшно измотанный, бледный человек, с тёмными кругами вокруг глаз. У самых волос алела ссадина.

Морщась, граф дотронулся до лба. На пальцах осталась кровь...

— Ч-чёрт... — только и прошептал он, слизывая её с ладони.

А потом повернулся и, пошатываясь, побрёл в спальню. Кажется, он исчез оттуда сто лет назад...

Ничего не изменилось. Мили, с лицом белее мрамора, спала, положив обе руки под голову, и дыхание едва слетало с её губ, настолько глубок был сон.

И на ней было то самое платье из синего бархата, которое он создал для неё там, в грёзе...

К чёрту! Вероятно, если бы не его сила, на этот раз ни он, ни Мили не выбрались бы из колдовского наваждения.

Фрэнсис склонился над возлюбленной, нежно провёл кончиками пальцев по щеке... Ещё надеясь.

— Мили... Ты слышишь меня?..

— Да, мой мастер... — ровно и безжизненно ответила девушка, не открывая глаз.

Юноша закусил губы. Вот, значит, как...

— Милица, сейчас ты проснёшься, а, проснувшись, не будешь бояться меня. И сердиться тоже...

— Слушаюсь, мой мастер...

— Вот и прекрасно... — рыцарь невесело улыбнулся. — Просыпайся, Мили!

Девушка вздрогнула всем телом и села на постели, широко распахнув глаза.

Рыцарь, не говоря ни слова, порывисто заключил жену в объятья и сжал так, словно боялся, что она исчезнет... Она замерла у его груди, обвила руками — напряжённая, испуганная... И только сердце трепетало пойманной птичкой: граф слышал его удары всем своим существом.

— Фрэнсис... Мне снился ужасный сон...

— Родная, — он отстранил волшебницу, удерживая за предплечья, с болью и восхищением глядя на нее. — Любимая...

Взгляд... Синяя бездна. И на самом дне — чёрная тень. Ужас. Зрачок пульсирует — не унять...

— Фрэнсис... Что произошло? На тебе живого места нет! — она потянулась к ссадине у волос.

Муж мягко поймал её пальцы и нежно прижал к своей щеке. Глаза немилосердно щипало, горло перехватывало. Он сдерживал слёзы только немыслимым усилием воли.

— Не бойся больше ничего, единственная моя, — прошептал молодой человек. — Не надо уже бояться... Эдгит никогда не побеспокоит нас. Не нарушит покой Фредерики... Правда, цена этому — гибель друга... И я не знаю, как мне искупить эту вину...

Милисента пытливо всматривалась в него, и брови её встревоженно, изумлённо приподнялись. Фрэнсис, успокаивая, сжал руку жены.

— Я всё расскажу тебе. Но прежде мне надо кое-что закончить, — он резко отвернулся, чтобы она не увидела проблеск страха на его лице. Слишком хорошо помнилось, как уничтожил меч Михаила некроманта.

И как сила небесного клинка ударила Милисенту...

Единственное прикосновение.

— Что?.. — девушка наклонилась, пытаясь увидеть глаза своего лорда. — Что ты задумал? О чём ты?..

Он спрыгнул с постели, вышел в гостиную и направился к стойке, где висело оружие.

— Фрэнсис!

Милица кинулась следом — и на миг замерла при виде разгрома, что царил в комнате.

Этого мгновения графу хватило.

Лорд достал меч Михаила, даже сквозь чехол ощущая, какой он горячий... Не дав себе даже мига на колебания, молодой человек резко рванул ткань.

Из-под пальцев брызнул ослепительный свет. Рукоять пылала, как раскалённый уголь. Обжигающей лавой хлынула в кости боль — и накатило беспамятство...

Клинок со звоном упал на пол.

Глава XXVIII

Темнота. Девятый день темноты. Или десятый?.. Время сливалось в череду бесконечных голосов, звуков, запахов. Он раньше и подумать бы не смог, что закат пахнет... Свой запах был и у полуночи, и у полудня. Свой звук у каждой половицы. Например, та, что сразу у дверей — та скрипела протяжно и визгливо, а та, что за две секунды до его постели — та пела тонко и жалобно...

Но больше всего — больше этой нежданной слепоты, больше неизвестности — мучили мысли.

Зачем его взяли с собой?..

Он ненавидел эту отвратительную колдунью, которую запомнил смуглой чернявой девахой с тупым взглядом — ненавидел всеми силами души не столько за то, что она с ним сделала — это он мог понять. Он ненавидел её за унижение! Зачем тащить его с ними, лечить, кормить и заботиться?.. Что за изощрённое издевательство?

И этот...её супруг, которого все здесь именуют графом, и которого он видел белобрысым крестьянином с бесформенным носом. Высокомерный мерзавец. Жоффруа чувствовал, что, если бы не графиня, его сиятельство хоть сейчас выбросил бы его на улицу.

Впрочем, как раз этого солдат и ждал с самого начала. С врагами нельзя по-другому... Странная мадам графиня.

Голос этой колдуньи невольно заронялся в душу: серебристый и нежный, полный заботы и ласки. Он совершенно не вязался с образом, что хранила память. И это злило ещё больше.

А вчера...вчера мадам пришла сюда. Он сразу её узнал: госпожу окутывал совершенно особый запах, запах цветов и трав. Вокруг Бьянки он тоже был, но иной. Травница пахла...по-человечески. Так пахли сёстры милосердия в приютах для раненых. Но мадам графиня... В ореоле такого благоухания могла ходить лишь фея.

Леди села рядом и молчала. А потом он почувствовал, как её пальцы коснулись его руки.

— Жоффруа, — с неуловимой запинкой заговорила графиня, — я давно хотела извиниться перед вами.

Он выдернул свою ладонь, не говоря ни слова.

— Я виновата, простите меня... — тихо промолвила она. — Но, выбирая между жизнью своего мужа и вашим зрением, я предпочла жизнь мужа. И, тем не менее...

— Вы ничего не обязаны объяснять, ваше сиятельство, — сухо прервал её солдат.

Тёмный шелест тишины. Вздох. Шорох платья, как шорох листьев...

— Я приложу все усилия, чтобы вылечить вас. Только...

И опять этот невыносимый провал молчания, словно пропасть... Кажется, можно услышать, как пылинки скользят в воздухе...

— "Только" — что? — не выдержал он.

— Только не мешайте Джеронимо и Бьянке. Мэтр жалуется, что вы плохо кушаете, а вам нужны силы.

Он невольно усмехнулся, и сам почувствовал, какой кривой вышла эта ухмылка.

— О, вы не считаете, что это мне нужно извиняться перед вами? — саркастично поинтересовался Жоффруа.

Волшебница вздохнула. Чуть скрипнул стул.

— Вы получили больше, чем заслужили, — наконец раздался серьёзный ответ. — Вы пытались нас спасти. Защищали своих друзей... Вы самый достойный из шайки Робера...из его отряда, — тут же поправилась девушка. — Поэтому я и решила помочь вам. Не вашему негодяю-командиру. Вам.

— Это очень великодушно с вашей стороны, — без всякого выражения вымолвил бургундец.

— Вы обещаете хорошо питаться? — мягко спросила девушка, и Жоффруа с удивлением почувствовал, что она подоткнула ему одеяло. Чёрт, её поведение не укладывалось в голове!

— Если сиятельная графиня приказывает, — иронически хмыкнул он.

— Сиятельная графиня просит...

"Просит"?.. Графиня просит!..

Очередная колкость замерла на губах солдата.

— Я обещаю, — коротко ответил он.

...Надо сказать, кормили свиту его сиятельства отменно. Никогда прежде Жоффруа не доводилось пробовать таких изысканных кушаний. После нескольких дней изнурительной голодовки они казались ещё восхитительней, и только чувство неловкости придавало яствам оттенок горечи...

Как бы там ни было, но от еды прибавилось сил. Захотелось выйти из душной комнаты, глотнуть свежего ветра, размяться с мечом — и ощущение беспомощности стало ещё мучительней...

Скрипнула дверь, запели половицы.

Запах настоев и трав...

Бьянка.

— Здравствуйте, Жоффруа, — весело заговорила знахарка. — Вы уже позавтракали? Какой умница! Сейчас мы будем менять повязку.

Он не ответил. Он почти никогда не отвечал ей, и редко — мэтру Джеронимо. Но просьбы всегда выполнял.

Впрочем, Бьянка уже привыкла к угрюмости пациента и не ждала ответа.

Ловкие, умелые руки травницы размотали ткань на глазах, сняли с век старые примочки.

— Ну-ка, давайте приподнимемся, а то подушку вымочим.

Молодого бургундца несколько раздражала её манера обращения: словно с ребёнком. Возможно, именно поэтому ему не хотелось разговаривать с этой женщиной.

Он не просто приподнял голову, а сел.

— Ого! — лекарка рассмеялась. — Да мы идём на поправку!

По щекам покатились тёплые струйки душистого отвара. Знахарка аккуратно промокнула их чистой тканью.

— Ну вот, — весело наговаривала девушка, обматывая вокруг его головы свежую повязку. — Другое дело! Вы держитесь молодцом.

Жоффруа чувствовал тепло её рук, близость тела... Не впервые, но на сей раз нерастраченные силы пульсировали, бились, ища выхода, и к лицу прихлынула горячая волна.

Если бы не слепота!..

Травница встала.

— Бьянка... — Жоффруа всё же решился попробовать и задал первый пришедший на ум вопрос: — А граф и графиня — какие они?..

К тому же, его это действительно интересовало...

Итальянка ответила не сразу, и ответ нельзя было назвать исчерпывающим.

— Его сиятельство очень добр, — наконец донеслось из пахнущей настоями темноты.

— Я заметил, — криво усмехнулся бургундец. — Но я не об этом. Как он выглядит?

— Не сказать, чтоб писаный красавец... — задумчиво протянула Бьянка, слегка озадаченная неожиданным разговором. — Но породу видать за милю... Он норманн. Знаете, какие они? Все воины. Ну вот, его сиятельство такой же.

— Воин... — уголок рта у Жоффруа дернулся: солдат невольно вспомнил, как этот человек в одиночку расправился с их отрядом. — Да, верно... Значит, норманн. "Упаси нас, господи, от чумы, от голода и от норманнов..." — юноша горько и коротко рассмеялся. — А графиня? Какая она?

Бьянка резко, со свистом втянула воздух.

— А мадам графиня сказочно хороша собой, — обронила она, и в её сдержанном голосе чуткое ухо слепого уловило нотки скрытой неприязни. — Недаром знается с нечистым.

Жоффруа невольно сглотнул. То, что мадам графиня владеет тёмной силой, он ощутил на собственной шкуре, но...

— С нечистым?.. Что, настолько вот хороша?

— Красива, красива... — проворчала травница. — Из-за таких, как она, честных знахарок на костры и отправляют!

— На костры?..

Бьянка задохнулась, словно глотнув чёрного дыма. Вновь перед глазами встали закопчённые своды камеры, лица палачей, глумливые ухмылки тех двух стражников... Казалось, до кожи снова дотронулось раскалённое железо, снова в тело впиваются грязные верёвки... Снова её хватают бесстыдные руки, рвут платье...

Девушка зажмурилась.

Из-за таких, как эта тварь!..

— Может, она и не человек вовсе... — хрипло выдохнула флорентинка. — Я не знаю, к какому народу она принадлежит...

Юноша отметил, насколько изменился голос целительницы, и понял, что тема собеседнице неприятна. Выводы напрашивались интересные и весьма интригующие, но пока озвучивать их не стоило...

Как и продолжать этот разговор.

Да и в самом деле...что ему до мадам графини? К тому же, Бьянка права — та знается с нечистым...

— А вы, сударыня, какими же судьбами оказались с ними? — с улыбкой поддразнил он, попытавшись отвлечь собеседницу.

— Вы и в самом деле идёте на поправку, — раздражённо отрезала Бьянка. В голосе её не осталось и тени прежнего сюсюканья. — Начались разговоры и расспросы...

Травница сделала шаг к двери.

— Не уходите! — Жоффруа властно поймал её за руку. И, смягчая жёсткость требования, добавил: — Мне так скучно одному. А где мэтр Джеронимо?

— Пошёл в город, купить снадобий, — медленно ответила девушка, высвобождая ладонь из пальцев солдата.

Заскрипели половицы в глубине комнаты — значит, отошла к окну. Вывод слепого подтвердился: через мгновение раздался стук створок, и духоту развеял ветер, несущий запах свежего хлеба и сена, нагретых камней мостовой, пыли и кухонных ароматов... Запах города, а вместе с ним — голоса людей и воркотню голубей.

Бьянка с удовольствием подставила лицо солнечным лучам, усевшись на подоконник. Травница сама не знала, почему выполнила приказ своего подопечного, хотя бесцеремонность Жоффруа и возмутила её... В самом деле, отчего бы ей не встать и не уйти?.. Что её держало, кроме этого нелепого требования?..

Ничего...

Девушка откинулась на деревянную ставню, и, закрыв глаза, наслаждалась теплом. Избежав казни, она впитывала жизнь всем существом, радостно и открыто, как ребёнок. Алый свет сочился сквозь веки, ласковый и нежный...

— Как хорошо, — невольно слетело с её губ, и знахарку не тревожило, услышит ли бургундец.

Впрочем, бургундец в полной мере разделял её чувства.

Ветер высушил влагу на щеках юноши, закружил голову... Жоффруа не мог больше лежать. Придерживаясь за стену, он поднялся и, вытянув руки перед собой, вслушиваясь в голос каждой половицы, пошёл к окну, повинуясь притягательной силе полудня.

Бьянка обернулась на звук его шагов, и сердце молодой травницы сжалось от сострадания и восхищения. Этот высокий, сильный юноша брёл так беспомощно, но так упорно! Первым порывом девушки было помочь... но она не решилась. Впервые — не решилась! Она вдруг поняла, осознала, как претит этому гордому мужчине любая зависимость, и осталась на месте.

Воин остановился, наткнувшись на подоконник, и замер, словно на краю пропасти. Близость незримой бездны кружила голову.

И сердце билось в радостном волнении: оттуда, из этой тёплой пустоты, доносились крики ласточек...

— Бьянка, а ведь я мог бы сейчас лежать мёртвым в овраге, — тихо произнёс он. — Или подыхать от голода в придорожной канаве...

На губы вылезла непрошенная, счастливая улыбка. Юноша протянул руку, и девушка вложила в неё свою. Жоффруа благодарно сжал её пальцы. Итальянка слегка сжала его ладонь в ответ.

И не было больше ничего... Только тишина, солнце, и рука в руке...

Этот благословенный миг прервал громкий стук.

— Мадам графиня требует к себе компаньонку, — крикнул из-за дверей коридорный.

Бьянка недовольно поджала губы.

— Простите, Жоффруа...

— Бьянка, я с вами! — мгновенно приняв решение, заявил солдат.

— Вы с ума сошли? — резко бросила травница и выбежала в коридор.

Она не могла бы сказать, раздосадована ли этим приказом или рада ему. Что могло случиться между ней и Жоффруа, останься они наедине чуть дольше?..

Бьянка не знала, не хотела загадывать.

Как теперь ей менять ему повязки? Как садиться на кровать?..

Нет, сегодня же вечером она объяснит Жоффруа, скажет... а что, собственно, сказать?.. Да и надо ли?..

Девушка остановилась на лестнице, уткнувшись пылающим лбом в холодное гладкое дерево. Вновь перед глазами мелькнули похотливые морды тех двух мерзавцев... "Конец сме-ены-ы!.." — раздалось тогда из коридора...

Нет... Довольно! Её ожидает графиня.

Бьянка, подхватив подол платья, побежала дальше.

Как бы там ни было, но это странно. Очень странно. Мадам графиня никогда никому не приказывала. Особенно — ей.

Почему? Бьянка не задумывалась. Скорее всего, полагала девушка, мадам чувствует, что ни на что не годна без колдовства, а она, её служанка — и умнее, и достойнее. Ведьме есть чему поучиться! И отчего бы при случае не дать почувствовать своё превосходство и её сиятельству? Так, мягко, исподволь.

И вдруг эта девчонка что-то приказывает?..

Вот и двери графских покоев. Переведя дыхание, лекарка постучалась.

— Ты одна?

— Мадам графиня изволили меня звать? — осведомилась тосканка с преувеличенной почтительностью, что граничила с издёвкой.

Дверь распахнулась.

— Входи, быстро!

Такой Милицу флорентинка не видела никогда: бледная, губы решительно сжаты, в глазах — сталь.

— За собой запри.

Леди Милисента посторонилась, пропуская компаньонку в комнаты. Целительница, сделав шаг внутрь, замерла при виде открывшейся картины.

— За собой запри, — жёстко повторила Милисента, скрестив руки на груди.

Сглотнув, компаньонка без звука выполнила приказ графини и с ужасом уставилась на лежащего на полу Фрэнсиса.

В одной нижней рубашке, больше напоминавшей лохмотья, на лбу — кровь... И рыцарь был бледен, бледен как мертвец...

Рядом валялся меч.

На ковре тут и там белели осколки камня: всё, что осталось от каминной полки...

Бьянка судорожно схватила ртом воздух.

И подняла испуганный взгляд на графиню.

Высокая, статная, та стояла в платье полночно-синего бархата, и белоснежный пушистый мех ворота подчёркивал чистоту кожи колдуньи, точёную шею, красивые скулы. Накидкой по плечам низвергались пышные волосы, и пряди вились, как у эльфийской королевы...

Холодная и совершенная, как зимняя ночь!

Ну вот... Вот его сиятельство и доигрался... Эта ведьма его прикончила! А теперь всё свалит на неё...

— Прекрати трястись и помоги мне отнести графа на постель, — жёстко велела Милица. — Ему нужна помощь.

— Д-да... Сию секунду, мадам... — Бьянка, поняв, что прямо сейчас над ней не сотворят никаких чар, подошла к телу лорда.

— Он...ведь он жив?

— Сними с него сапоги и носки, — вместо ответа приказала леди.

Обувь оказалась тяжёлой и грязной, и из неё на ковер мутными струйками натекла вода. Лужи эти были чёрными и стылыми, и ворс не сразу впитал их...

— Что случилось? — губы едва повиновались девушке. На неё словно повеяло ледяным ветром — ветром прошлого, где была тьма на площади, горящий синим пламенем пустой костёр, и эта женщина, слову которой покорялся смерч...

— Бери милорда за ноги.

Сама графиня подхватила мужа под мышки, и женщины, шипя и охая от напряжения, потащили безжизненного Фрэнсиса в спальню.

— Ещё немного... — сквозь зубы процедила Милица, едва дыша.

Совместными усилиями они уложили рыцаря на раскрытую постель... и Мили, схватившись за живот, сползла на пол у изголовья кровати.

— Что с вами, мадам? — насторожилась Бьянка.

— Ничего... ступай...

— Да на вас же лица нет!

— Сту-пай... — выдавила через силу Милица. — О, Свет Несущий... Ребёнок...

— Ребёнок?! — глаза травницы испуганно распахнулись. — Вы беременны?.. Так вам же... Вам же нельзя тяжёлое!..

Она перекатила тело милорда к стене и протянула руку Милице.

— Сможете встать?.. Вам надо перебраться на постель. Что ж вы так?.. вам же нельзя...

Бьянка оглянулась в поисках чистого полотенца и заметила на полу дорожку из капелек крови.

— Господи, да у вас же кровотечение!.. — ахнула травница, всплеснув руками. — Мадам, сидите, я позову мужчин, чтобы вас уложили... вам нельзя двигаться...

Милица вцепилась в руку знахарки.

— Я потеряю... потеряю ребёнка?..

— Не знаю! — в отчаянии крикнула тосканка. — Может, его ещё можно спасти! Только не двигайтесь.

— Стой! Кого ты хочешь позвать?.. Служек? Коридорных?.. Они не должны видеть Фрэнсиса в таком состоянии!..

— А когда придёт Джеронимо?

Волшебница со стоном откинула голову на подножие кровати.

— Он сегодня не вернётся. Там... записка... — она слабо махнула рукой в сторону гостиной. — Прислал с коридорным два часа назад.

— О боже, что же вы предлагаете?.. Милорд ведь жив?

— Жив...

— Ну так и всё!

Травница кинулась к дверям и, распахнув их, налетела на Жоффруа. Солдат стоял, опираясь на служку, и, видимо, собирался постучать. От неожиданного толчка слепой схватился за Бьянку и теперь не торопился отпускать её.

— Я подумал, что, может, смогу помочь?.. — улыбнулся бургундец.

Его рука была сильной и тёплой. Надёжной. Бьянка невольно, словно ища защиты, приникла ближе, и губы дрогнули, рождая ответную улыбку, но тут краем глаза знахарка заметила ухмылищу коридорного служки, который явно упивался зрелищем.

Флорентинка решительно высвободилась из объятий.

— Помочь?.. Сможете! — заявила она, втягивая Жоффруа в гостиную. — А ты иди, любезный! — рявкнула компаньонка графини на коридорного.

Ещё час назад целительница ни за что бы не поверила, что решится искать помощи у калеки.

Но за час так много изменилось! Мир словно перевернулся...

От этого человека, несмотря на недуг, исходили сила и уверенность.

— Жоффруа, мадам графине очень плохо, — торопливо сыпала она словами, запирая дверь. — Госпожу надо уложить в постель... Сумеете?..

Юноша невольно засмеялся.

— Мне кажется, что укладывать её сиятельство в постель куда больше пристало его сиятельству, а не мне.

Бьянка покраснела, как девочка.

— Вы... невыносимы...

— Так что же милорд граф?

— Он... без сознания... — Девушка прерывисто вздохнула. — Так вы поможете?

— Ведите, — пожал плечами солдат.

Пусть в спальню показался травнице бесконечным...

...Милица сидела на полу, закусив губы и прикрыв глаза. Лицо госпожи не уступало в белизне простыням.

Услышав шаги, Мили подняла взгляд. Брови её изумлённо дрогнули.

— Жоффруа?

— Позволите вам помочь, миледи? — вежливо поинтересовался молодой солдат.

— А сможете? — волшебница невольно, хоть и бледно, улыбнулась.

— Если миледи даст мне руку, — серьёзно ответил юноша. Ему вдруг стало удивительно легко на душе: он мог наконец хоть как-то оправдать перед самим собой доброе отношение этой женщины, сделать хоть что-то, чтобы искупить...

Пальцы Милисенты были прохладными и нежными...

Не удержавшись, бургундец погладил их своими, другой рукой нащупывая кровать. К огромному сожалению молодого человека, старания увенчались успехом почти сразу.

— Сейчас, миледи, я вас положу.

Он наклонился и без усилий поднял Милицу.

Сердце застучало стремительно от непонятного, болезненного волнения... Тело ведьмы чувствовалось даже сквозь плотный бархат — тёплое и грациозное...

"Мадам графиня сказочно хороша собой..."

Она...она совсем не такая, какой он помнил её... Тогда глаза солгали ему, но руки...

Руки сейчас не лгали.

Сдержав вздох, Жоффруа осторожно уложил госпожу на прохладный лён простыни. И — не мог уйти.

— Что с вами, мадам?..

— Надеюсь, все будет хорошо, — мягко уклонилась Милисента от ответа. — Спасибо вам.

— Жоффруа, подождите в гостиной, — чуть резче, чем хотела, велела Бьянка.

— Может, я смогу помочь ещё чем-нибудь?

— О да, конечно! Прикажите коридорному принести таз с тёплой водой и спирт. А я сбегаю в свою комнату, надо кое-что взять...

Бьянка почти вытолкала Жоффруа из графской спальни.

Милица осталась одна, рядом с Фрэнсисом, холодным и неподвижным. Девушка сжала пальцы мужа в своих ладонях и поднесла ко рту, отогревая дыханием.

Фрэнки... пожалуйста, Фрэнки...

Сердце разрывалось от боли.

...Наконец полог постели откинули, и Мили вновь увидела Бьянку. В руках целительница несла таз. Струи пара, поднимаясь вверх, окутывали лицо травницы туманом, оно разгасилось от влажного тепла и волнения — и в обрамлении светлых волос походило на тёмно-розовое пятно.

— Жоффруа, положите всё на постель, — ставя воду на столик, велела Бьянка: следом шёл её нежданный помощник, неся ворох чистых тряпок и два пузырька с лекарствами.

— Бьянка, займись милордом графом, — попросила Милица. — Мне уже лучше.

— Вы себе как хотите, мадам, но я сама разберусь, что делать, — отрезала травница. Ощутив себя в своей стихии, она снова начала распоряжаться. — Жоффруа, выйдите, наконец! А это вам, миледи, выпейте.

Мили приняла из рук знахарки прозрачный пузырёк с тёмно-зелёной жидкостью.

— Что это?..

— Настойка от кровотечений, — пожала плечами её компаньонка. — Пейте, а я займусь его сиятельством.

Зелёная и вязкая горечь обволакивала язык, и Милица пила её мелкими глотками, наблюдая, как итальянка осторожно, ложкой разжав зубы Фрэнсиса, вливает другое лекарство ему в рот.

— Вот так... — протянула флорентинка. — Я оставлю это на столике. Когда милорд граф очнётся, дадите ещё...

— А когда он очнётся?

Вместо ответа девушка хмыкнула.

— Приподнимитесь, мадам. Я сниму с вас платье...

Она, осторожно раздев Милицу и омыв её ноги от крови, укрыла супругов одеялом.

— Милорду нужно согреться. А вам надо поспать, мадам, — вздохнула итальянка. — Поспать и успокоиться.

— Фрэнсис... — прошептала Милица. — С ним всё будет хорошо?

— Вашими молитвами, мадам, — не удержалась от язвительного замечания лекарка. — Что произошло?..

— Долго объяснять, — Мили обессиленно откинулась на подушки. — В тумбочке уксус и нюхательные соли...

— Что ж, — протянула травница, закончив натирать виски графу уксусом, — мы сделали всё, что могли. Я вас оставлю, а вы не поднимайтесь. Если что будет нужно, зовите. Я у себя.

Милица только согласно прикрыла глаза и уткнулась лбом в плечо мужа.

Бьянка, замкнув двери спальни, обессиленно прижалась затылком к притолоке. В окнах дробился алый свет заката, ложился на ковры багряными полосами, скользил по стенам... Небо темнело.

Кровь отхлынула от лица к сердцу. Что с милордом?.. Похоже, ведьма тут ни при чем, она неподдельно волнуется...

Как же пугают все эти тайны! Что будет с ними, если милорд умрёт?.. С ней, с Жоффруа?..

Нет, вздор... С чего бы графу умирать?

— Жоффруа, — крикнула она, — ну где же спирт?

— Хозяин сказал, что придётся послать к алхимику, — раздался ответ из гостиной, — так что нужно подож... — Солдат не договорил. — Постойте, стучатся. Я открою... — она слышала, как молодой воин идёт к двери — уже довольно уверенно. Слышала голос коридорного:

— Спирт для монсеньора.

Бряканье засова и шаги Жоффруа.

Слепой шёл, неся в вытянутой руке склянку с мутной жидкостью, и улыбался, хотя на лице его застыло напряжение...

Целительница сделала шаг навстречу.

— Я здесь.

Вновь их пальцы соприкоснулись на ускользающее мгновение... и Жоффруа мягко привлек девушку к себе. Она, замерев, притихла у его груди...

Молодой воин лёгким, невесомым движением провел по её лбу, рука скользнула к губам — и Бьянка, покраснев, осознала, что они приоткрыты...

— Что? — пытаясь отстраниться, осведомилась тосканка.

— Кажется, у меня сбилась повязка, — мило пожал плечами юноша. — Не поправите?

— С ней всё в порядке.

— А у меня ощущение, что нет...

— Жоффруа, мне надо помочь его сиятельству, — почти взмолилась девушка.

Обольститель вздохнул, разжимая объятья.

Бьянка перевела дыхание, словно избежала смертельной опасности...

...В опочивальне ничего не изменилось. На столике догорала свеча, бросая робкие блики на зелёный бархат полога и прозрачную кисею занавесей, госпожа графиня спала, а граф, всё такой же бледный, лежал без сознания, и только равномерно вздымающаяся грудь указывала, что рядом со спящей женщиной живой человек...

Травница растёрла спиртом его руки и ноги, а потом вновь смочила губы лекарством. Тело Фрэнсиса было ледяным, как из проруби.

"Господи, да что же с ним такое? — девушка стояла, не сводя с милорда сокрушённого, но вместе с тем и озадаченного взгляда. — Ночью с его сиятельством стало плохо, и сейчас... Почему он оказался на полу в гостиной? Почему рядом лежал меч?.. Что случилось с каминной полкой?"

Вопросы, вопросы... Они кружили роем, не давая покоя, как мухи.

И всем бы хорошо путешествовать в свите лорда, если бы не бесконечные странности.

Странности...

Флорентинка решительно повернулась и вышла, прикрыв дверь. Нет, прости господи, при первой же возможности она оставит эту необъяснимую парочку!

— Устали? — спросил бургундец, едва заслышав шаги Бьянки. Он сидел в гостиной за пустым столом, в полной темноте.

На Дижон опустилась ночь...

— Бывало и хуже, — слабо улыбнулась итальянка, зажигая свечу на подоконнике. — Хотя, если бы не вы, я устала б намного больше.

— Вам надо отдохнуть.

Жоффруа поднялся, уступая целительнице стул.

— Присядьте.

Девушка признательно улыбнулась, садясь. Облокотилась о столешницу и уронила голову на руки.

Ладони Жоффруа мягко легли на плечи, чуть сжались, ласково массируя...

Бьянка выпрямилась.

— Что вы делаете?

— Приятно? — наклонившись к её уху, спросил бургундец, и флорентинка уловила в его голосе улыбку.

Бьянка не ответила, но его пальцы ощутили, что плечи девушки расслабилась...

Молодой человек продолжал разминать их плавными, сильными движениями. Бьянка прикрыла глаза, наслаждаясь теплом его ладоней, опасаясь только одного — чтобы он не пошёл дальше... Но Жоффруа более ничего не предпринимал.

Горло перехватило от нетерпения.

Жоффруа слышал, каким неровным стало дыхание Бьянки, и, смеясь про себя, продолжал дразнить, оставаясь на грани дозволенного. И ощутил, как девушка откинулась назад, прижалась затылком к его поясу...

Он нежно приобнял свою целительницу, скользнув кончиками пальцев по шее, сам еле держа себя в руках. Соблазнять, не видя глаз, не видя выражения лица, вслушиваясь лишь в дыхание, в трепетание тела — в этом было что-то невероятно волнующее...

Он опустился на колени, согревая шею Бьянки дыханием, и легко дотронулся губами до чуть выступающего нижнего позвонка.

Девушка запрокинула голову, ласково потерлась затылком о его волосы. Жоффруа ответил ей, придвинулся ближе, губы нашли губы, а руки наконец потянули шнуровку платья...

* * *

Белая молния в руке. Ослепляющий жар. Зарево над пропастью.

Он стоял над гудящей тёмной бездной вечности на хрупком приступке, обломке площадки.

Зеркальный Путь...

Фрэнсис узнал бы это место и спустя сотни лет, что уж говорить о минутах...

Клинок полыхал, свет ревел яростно и уверенно, заглушая пение небытия. И в этот момент человеку, державшему меч, была предельно ясна суть и Лимба, и Зеркального Пути, и пропасти, что шептала и манила.

И Фрэнсис знал, что разум его не удержит и сотой доли этого знания, когда придёт время вернуться...

Меч ожидал.

Ожидал его решения...

Ты же знаешь, что я не могу иначе. Помоги мне...

Тень пробежала по лучистому лезвию. Оно словно нахмурилось.

Какого чёрта! помоги мне!..

Пальцы жжёт, чёрные-чёрные на фоне — не рукояти, нет — кристалла света в ладони... фонтана сияния... белого ливня... сам Фрэнсис не более чем тень...и нет его...

Только свет.

Извержение гневного, негодующего, презрительного света.

Фрэнсис стиснул зубы. Его воля сплелась с тугой и хлёсткой волей меча.

Ты. Выполнишь. То. Что. Я. Скажу.

Сжав раскалённую рукоять, рыцарь сделал шаг в пропасть.

И ветер взвыл в его ушах, вздыбил волосы над головой. Фрэнсис летел, как падающая звезда...

Клинок ревел, увлекая человека вниз, как взбешённый водоворот. Перед глазами молодого лорда крутился мрак...

Круги.

Дьявольская спираль.

И вот внизу два порхающих мотылька... две трепещущие белые точки...

— Харальд!..

— Фрэнсис?!

Белые холодные пальцы сжали руку, и рядом — глаза в глаза! — полное изумления лицо Харальда...

...так безумно, безумно, безумно похожее на лицо Дика...

Такое юное...

Лезвие с криком рассекло тьму одним ослепительным движением, и она опала порванным занавесом, и Фрэнсис увидел туман, почувствовал брызги на лице, и до слуха его донёсся далёкий гул прибоя...

Море, скрытое мглой...

Пальцы разжались, и Харальд полетел вниз, в белёсую пелену.

Фрэнсис ощутил сильный толчок, меч в его руке вспыхнул мириадом мерцающих искр — и пропал.

...Он сам оставит тебя, если ты сделаешь что-либо неугодное пред очами Господа...

И пусть.

Юноша не жалел ни о чём.

Он просто падал...падал...

В чёрную пропасть беспамятства.

...Фрэнсис не сразу осознал, что темнота перед его глазами — это не запредельный мрак потусторонних мест, а всего лишь темнота под веками. Что голова покоится на мягком тепле подушки, а тело укутано плотным одеялом.

И тишина... Золотистая тишина догорающей свечи, мир сонного дома...

Лорд Элчестер раскрыл глаза.

Крестовина балдахина под потолком, смутно угадываемая в трепетании свечного фитиля, тяжёлые складки бархата у изголовья, за прозрачной кисеёй полога бьётся мотылёк пламени...

Рядом, уронив голову на подушку, спит Мили.

Граф улыбнулся, приподнявшись на локте и глядя на жену. Бедная... Круги под глазами, бледность...

— Всё позади, любимая, — шепнул он, нежно проводя пальцем по щеке Милисенты. — Всё теперь будет хорошо...

Он больше не чувствовал ни тошнотворной слабости, ни убийственного головокружения. Не слышал биение крови, сводившее его с ума... Нашарив в изголовье гирлянду чеснока, юноша сел, отломил дольку и, озорно улыбнувшись, отправил в рот.

Рыцарь упорно жевал её, чувствуя, как едкий сок жжёт язык и щёки, морщился — и смеялся...

"Я человек, чёрт подери всех на свете вампиров... Я — человек!"

Фрэнсис хохотал уже в голос: от невероятного, немыслимого облегчения...

Его смех разбудил Милицу, и она, приподнявшись на локтях, сонными, изумлёнными, но счастливыми глазами смотрела на мужа.

— Фрэнки...

Он обнял её, не отрывая серьёзного и сияющего взгляда от её лица.

— Я вернулся, любимая.

Мили вдохнула такой резкий, такой аппетитный запах чеснока — и тоже засмеялась.

Они хохотали, целуясь, но, когда граф попытался перейти к более решительным действиям, Милица вынуждена была его остановить.

— Прости...

Девушка, волнуясь, рассказывала обо всем, что случилось днём, а лицо Фрэнсиса становилось всё тревожней.

— Глупышка, — шепнул лорд, прижимая её к себе. — Ну кто тебя просил таскать меня?.. Отдыхай, спи. Тебе нужен покой... И... прости за то, что заставил пройти через всё это...

— Тебе не за что извиняться, — шептала в ответ его ненаглядная. — Ты самый лучший, самый прекрасный муж на свете...

Она уснула в его объятьях, прижавшись к груди, а граф остаток ночи любовался лицом Мили, целуя её и поправляя одеяло на плечах, как влюблённый пятнадцатилетний мальчик, и сам уснул только под утро.

Глава XXIX

Бьянку разбудил стук в дверь. Стучались из коридора, не из гостиной...

Девушка поморщилась: так не хотелось вылезать из тёплой постели, от мужчины, с которым было так хорошо...

За окном едва занимался рассвет: только светлело небо над далёкими шпилями колоколен и башнями замка.

Натянув лёгкую рубашку, Бьянка босиком подошла к дверям.

— Кто там?

— Откройте, синьорина, это Джеронимо, — ответили из коридора — одним выдохом, на итальянском.

— Я не одета, мэтр. Что случилось?

— Жоффруа пропал.

Щёки девушки слегка покраснели.

— Не беспокойтесь, синьор, он помогал мне вечером. Дело в том, что госпожа графиня...

— Бьянка, мы так и будем беседовать через дверь? Где Жоффруа?..

Она с досадой, переходящей в злость, поджала губы. Что этот лекарь себе позволяет?

И с какой стати она должна перед ним оправдываться?

— Отлично! Входите! — девушка распахнула дверь.

От неожиданности медик даже отшатнулся и невольно отвёл глаза. Бьянка стояла перед ним в одной белоснежной рубашке, и распущенные волосы волнами спелого льна лились на плечи.

— Он здесь.

Скрестив руки на груди, итальянка, прикрывая смущение и гнев насмешкой, устремила на своего соотечественника полный сарказма взгляд.

И отступила в сторону, давая тем самым Джеронимо возможность увидеть постель в глубине комнаты.

— Надеюсь, я успокоила вас, мэтр?.. — язвительно осведомилась девушка. — А теперь, прошу вас, выйдите.

Врач стоял, как громом пораженный.

Эта женщина...

Когда-то — неужели всего лишь недели две назад? — он рискнул передать ей флакон с ядом, чтобы спасти от мучительной смерти в огне. Не ради неё, но ради собственной совести, и всё же... Не из-за того ли пошла прахом вся его прошлая жизнь?..

Эта женщина...

Не её ли он снимал с костра, сломленную и обезумевшую от ужаса, когда чёрный вихрь окутал город, и на месте несостоявшейся казни полыхало синее пламя?.. Не она ли жалась к нему, как испуганный зверёк, и осмеливалась брать еду лишь из его рук?..

Эта женщина!..

И вот теперь она отдала себя какому-то проходимцу, без роду, без племени, без гроша за душой, да ещё и увечному!

Почему?..

Если кто и имел право на неё, то не он ли?..

Думал ли, загадывал?..

Откуда эта обида?..

Джеронимо с трудом сглотнул и провёл языком по пересохшим губам. И высказать бы, выплеснуть боль и негодование...

— Прошу простить, — сухо кивнул мэтр, выходя в коридор.

Бьянка задвинула за непрошенным гостем засов и всем телом откинулась на дверь.

Джеронимо узнал...

Теперь слухов не миновать...

Это позор. Связь без венчания!.. Это слава гулящей девки на всю жизнь.

Теперь, так или иначе, ей придётся оставить свиту графа... что ж! Быть по сему. Жаль... возможно, с Жоффруа у них могло бы что-то выйти...

Жоффруа ведь не спросил...не возмутился... когда понял, что она уже не девушка.

И не задал ни единого вопроса.

А вот Джеронимо, возможно, даже слушать ничего не захотел бы.

И что ему до того каменного мешка, и до того факела, ронявшего горящие капли смолы на сырой пол, и до тяжёлых ржавых цепей на запястьях...

И до двух мерзавцев, заявившихся после дежурства к пленнице...

"Ко-оне-ец сме-ены-ы!"

Бьянка закрыла лицо руками.

Как она сопротивлялась! Как кричала, как надеялась: вот сейчас придёт начальник караула и выставит своих молодчиков из камеры! К счастью, эти животные оглушили её, и что вытворяли потом над бесчувственным телом, Бьянка могла только догадываться...

Она очнулась потом... много позже.

И надеялась, и молилась: господи, ведь им же помешали, не правда ли?.. Конечно же, помешали! И ничего не было... А кровь? Что кровь?.. Палач в пыточной как раз перед этим слегка размялся, показав "ведьме", что её ждет...

Миг биения сердца. Жгучие капли смолы на каменный пол...

А потом были настоящие пытки, были допросы с пристрастием, и единственной молитвой стала одна: легко умереть...

Вычеркнуть, не помнить, не верить...

...Жоффруа ни о чём не спросил.

А у неё не осталось вопросов к прошлому.

Но в эти сладостные часы она была счастлива...наверное, впервые с тех пор, как за ней закрылись ворота тюрьмы.

Бьянка благословила судьбу этой ночью за то, что память о насилии не сломала её душу — не было её, этой памяти. И за то, что боль не сломала наслаждение, что дарили они сегодня с Жоффруа друг другу — не было её, этой боли...

И вот теперь пришёл Джеронимо.

Впрочем, c чего она взяла, что Джеронимо кому-то расскажет?..

Нет, она ни на что не будет уповать, и ни на что не будет надеяться. Что ей до людских пересудов и пустой молвы?.. Жизнь и свобода — а остальное не более чем пыль на ветру...

Бьянка улыбнулась и скользнула обратно под одеяло к спящему любовнику.

...Джеронимо стоял за дверью, прислонившись к дереву пылающим лбом. В горле стоял омерзительный комок горечи. Из-за чего?.. Ведь он никогда не задумывался о Бьянке, как о женщине... Она была для него пациенткой, помощницей, коллегой, наконец...

Он уважал её.

И вдруг обнаружить в её постели молодчика, которого она и знает-то дней десять!

Джеронимо криво усмехнулся. О да, дня на два меньше, чем его...

Стукнув кулаком по стене, медик решительно пошёл к лестнице на свой этаж.

Чем обворожил девчонку этот проходимец? Да ещё и слепой?

Всё, довольно! Из-за чего расстраиваться? Он отлично провёл время со старым приятелем по Сорбонне — встреча была воистину неожиданной, но оттого ещё более бурной, — а теперь можно в одиночестве, спокойно, заняться систематизацией исследований. Изучение и сравнение настоев и отваров, рецепты которых любезно предоставила ему госпожа графиня, наводило на интересные мысли, которые необходимо записать...

Книги — вот друзья, что никогда не обманут.

Джеронимо заперся в своей комнате, разложил на столе бумаги — и с головой ушёл в работу.

Время летело незаметно. За окном черепицу крыш позолотило солнце, и голуби заворковали, кружась над подоконником — туда, на водосточный желоб, Джеронимо всегда выбрасывал хлебные крошки, — и раздались голоса проснувшейся прислуги...

Мэтр потянулся, выпрямляя усталую спину, и коротким быстрым движением ладоней стёр с лица следы усталости.

Что там Бьянка говорила? Жоффруа оказался там, потому что помогал? "Ведь госпожа графиня"...

А что же госпожа графиня?..

Итальянец поднялся и подошёл к окну. На улице ещё лежала синяя тень, но город уже проснулся. У крыльца хозяин рассчитывался с молочницей. И одно "ушко" её белого накрахмаленного колпака блестело так ослепительно под солнцем, что было больно глазам. Второе "ушко", в тени от построек, казалось чуть-чуть голубым...

Джеронимо улыбнулся, подумав об этом свойстве белого цвета: скромно отражать оттенки других.

И так неистово сиять на свету...

Может, это и есть сущность истинного добра?..

Медик с задумчивой улыбкой потёр переносицу и подкинул крошек голубям. Нет, он никому не станет говорить о Бьянке...

...кстати, "Бьянка" означает "белая"...

Он же о ней ничего, в сущности, не знает. Какое у него право её ревновать?

О да, жена, которая разделяет интересы и увлечения, скромная и умная, да ещё и соотечественница — чем не мечта для учёного?.. Но ведь такой подход означает расчёт. В чистом виде. А если смотреть с этой точки зрения, то какая разница, девушка ли она?.. Если всё, что ему надо — помощь в работе и разумное ведение хозяйства?..

Джеронимо снова улыбнулся, закрывая окно.

Жизнь покажет.

Он достал кошелёк, высыпал на ладонь несколько серебряных монет, прикидывая, может ли позволить себе завтрак в этом заведении на собственные средства — и, рассудив, что может, спустился вниз.

Заказав травяной чай и яичницу с колбасой, мэтр сел у окна, рассматривая прохожих.

— Месье, простите... — раздался над ухом почтительный голос. Джеронимо поднял голову и увидел лакея, замершего у столика. Рядом топтался мальчишка, по виду — посыльный.

— Если я не ошибаюсь, вы — врач его сиятельства. Того дворянина, что остановился у нас вчера.

— Вы не ошибаетесь, — ответил итальянец, озадаченно глядя на эту парочку.

— Тогда не могли бы вы передать это госпоже графине, когда закончите завтрак? Мне бы не хотелось тревожить их сиятельства так рано...

— Что передать?

Вперёд выступил мальчишка-посыльный. Невысокий, с живыми, огненными чёрными глазами, он протянул медику хрустальный пузырёк с алой как кровь жидкостью.

— Это вчера заказывали для мадам у моего хозяина, когда просили спирт, — заявил мальчишка. — Спирт-то нашёлся сразу, а над этим пришлось поработать...

— А что это? — заинтересовался учёный.

— А я знаю? — дерзко ответил сорванец. — У графини спросите, как будете передавать.

— Ты язык попридержи! — лакей хотел отвесить невеже подзатыльник, но чертёнок ловко увернулся.

— А ты руки! — не остался в долгу он. — Я тебе не мальчик для битья, я служу у господина алхимика!

— Оставь его, — улыбнулся Джеронимо. — Я передам...

Он отвернулся к окну, показывая, что разговор закончен, и продолжил созерцать прохожих...

Кто-то спешил по делам, кто-то прогуливался. Вот проскакал какой-то всадник, и стук копыт, отражённый стенами, взметнулся к окнам верхних этажей...

...и разбудил Фрэнсиса.

Юный граф потянулся, с улыбкой глянув на спящую рядом жену, и упруго поднялся с постели. Ругаясь вполголоса, он отыскал под кроватью мягкие туфли без задников и, как был, в одной рубашке, вышел в гостиную, сонно потирая лицо ладонями.

И замер, изумлённый.

Залитая солнцем комната напоминала поле боя: повсюду валялись осколки камня от бесславно почившей каминной полки, ворс ковра запорошила белая каменная пыль, запачкали чёрные потеки — Фрэнсис догадывался, что от его сапогов, — а на столе стоял забытый подсвечник, весь в наплывах застывшего воска. Свеча выгорела дотла.

От возмущения граф на несколько секунд потерял дар речи.

— Бьянка!.. — рявкнул он, наконец придя в себя. — Неужели нельзя было за целое утро велеть прибраться?! О, чёрт подери...

Лорд рванул дверь в коридор.

— Кто там! — крикнул он.

Через секунду подбежал служка — и замер при виде разгрома, царившего в апартаментах.

— Чего уставился?.. — быстро привёл незадачливого коридорного в себя недовольный вопрос его сиятельства. — Не видишь, мы вчера изволили гулять. Живо сюда слуг, и чтобы через четверть часа в комнате всё блестело! Когда управятся, пусть принесут завтрак. И очень надеюсь, что вода для умывания здесь всё же предусмотрена!.. — рыкнул он на ни в чём не повинного парня.

— О... ваша милость... я... да... сию секунду... Но хозяин потребует заплатить за ущерб...

— Вот с ним мы это и уладим!

— Да... монсеньор... сейчас всё будет...

— Очень надеюсь! — Фрэнсис с грохотом захлопнул двери вслед за перепуганным служкой.

...Бьянка вскочила на постели, едва заслышав гневные раскаты голоса. Жоффруа приподнял голову.

— О боже... — выдохнула девушка, прижав ладони к щекам. — Я ведь совсем забыла...

— Что, его сиятельство недоволен? — иронически хмыкнул бургундец, садясь и обнимая её за плечи. — По крайней мере, мы теперь знаем, что он вполне оправился.

— Бьянка, какого чёрта!.. — донеслось опять из гостиной.

— Он меня выгонит... — Бьянка закрыла на краткий миг лицо руками. Светлые волосы, скользнув по плечам, завесой скрыли этот полный отчаяния жест.

Впрочем, Жоффруа всё равно не мог бы этого увидеть.

Но он слышал страх в голосе женщины, с которой провёл ночь, чувствовал, как напряжено её тело под его рукой.

— За что он тебя должен выгнать? — усмехнулся он, привлекая девушку к себе. — За неотданный вовремя приказ прислуге?.. Это ерунда, моя милая!

— Нет... За распутство... Он...

— Вот ты о чём... — молодой бургундец нахмурился. — Я поговорю с ним.

— Ты с ума сошёл! — испуганно вскрикнула Бьянка.

— Выйди в гостиную, может, он ничего и не заподозрит, — тихо произнёс солдат, подавив вздох.

Бьянка заметила огорчение юноши и чуть сжала его руку своей.

Но что можно было добавить сверх сказанного?

Она накинула на плечи лёгкий халат и пошла к двери, но, не успела девушка прикоснуться к ней, как та распахнулась сама.

На пороге стоял граф.

— Бьянка!.. — начал было Фрэнсис, но замер на полуслове.

Она вскрикнула и, прижав руки к груди, отступила на шаг.

— Про...простите меня, ваше сиятельство... — залепетала итальянка, и впервые в её немецком послышался акцент — так бедняжка волновалась. — Я умоляю вас не...

Фрэнсис чуть усмехнулся — ситуация казалась ему крайне забавной — и прислонился плечом к притолоке, скрестив руки на груди и наблюдая за Бьянкой и её любовником. Тот сидел на постели, вслушиваясь в сбивчивый лепет подружки и явно ожидая, когда монолог станет диалогом. Меж бровей солдата залегла напряжённая складка.

В памяти Фрэнсиса всплыл ночной рассказ Мили о том, как Жоффруа помогал им...

Помощничек, тоже мне...

Граф снова усмехнулся.

— Что же вы молчите? — всхлипнула Бьянка. — О, сделайте мне милость, милорд, скажите прямо, если я прогневала ваше сиятельство настолько, что должна уйти!..

— Не беспокойся. Если прогневаешь, скажу, — иронически ответил норманн.

— Монсеньор, — внезапно вмешался в разговор "герой-любовник" — и лорд с удивлением повернул голову в его сторону. Меньше всего граф ожидал, что у этого проходимца хватит дерзости заговорить с ним.

— Монсеньор, — продолжал между тем Жоффруа. — Возможно, вы не одобряете выбор Бьянки и с трудом терпите мое присутствие. Но эта девушка не заслужила насмешек и издевательства. Если вам так необходимо выместить на ком-то из нас свой гнев, вымещайте его на мне.

Фрэнсис покачал головой.

— Наглец... — негромко произнес он. — О да, именно для этого я вытаскивал сию девицу с костра и выслушивал из-за бедного слепого мальчика обвинения миледи графини в жестокости. Именно для того, чтобы мне было на ком вымещать свой гнев... — рыцарь тихо рассмеялся. — Да какое мне дело до ваших отношений?.. Меня вывел из себя бардак в гостиной! — Фрэнсис вздохнул, и голос его стал строже: — Бьянка, я надеюсь, это более не повторится.

— Конечно, милорд, — пролепетала совсем сбитая с толку девушка. — Значит, вы не сердитесь на меня за ночь с Жоффруа?

Фрэнсис, который уже взялся за ручку двери, остановился и резко обернулся.

— Что вы о себе возомнили, фройляйн? — прищурив глаза, вымолвил он, делая вид, что едва сдерживает гнев. — Кто я вам — муж? Любовник?.. Какое мне дело до ваших похождений? Я прошу лишь, чтобы ваши личные дела не влияли на исполнение обязанностей! Я не выгоняю вас, но и, заметьте, не спрашиваю у этого молодого человека, когда он намерен на вас жениться. Мне ни на йоту не интересны интрижки прислуги. А сейчас потрудитесь привести себя в порядок и заняться делами. Да, Жоффруа... — Фрэнсис на миг задержался на пороге. — Спасибо за помощь. Когда тут закончат уборку, должны подать завтрак. Он в вашем с Бьянкой распоряжении. Миледи спит, не будите её...

И закрыл за собой дверь.

Бьянка посмотрела на Жоффруа. Угадав её взгляд, бургундец улыбнулся.

— А ты боялась, — весело заметил он. — Я не ожидал, что милорд граф...такой.

Он замолчал.

— Они оба...странные, — тихо ответила Бьянка, подходя и медленно разматывая повязку на глазах любовника. Пришло время утренней смены компресса.

Оба молчали и думали о милорде...

Но объяснять мотивы своих поступков посторонним людям, тем более, прислуге, Фрэнсис всегда считал ниже своего достоинства.

Он оделся и, не дожидаясь завтрака, спустился в нижний зал, пока в гостиной шла уборка.

И сразу увидел за столиком у окна Джеронимо.

— Приятного аппетита, мэтр, — улыбнулся, подходя, Фрэнсис. Врач встал и поклонился — как и подобает людям его положения, — но без угодливости.

— Ваше сиятельство, я рад видеть вас в добром здравии.

— Полно! — Фрэнсис слабо махнул рукой и опустился за стол напротив врача. — Садитесь и продолжайте завтрак. Я отнюдь не намерен мешать вам.

— А как здоровье мадам? — вежливо кивнув, поинтересовался медик, садясь и возвращаясь к своей яичнице. — Тут приходил посыльный из лавки алхимика, просил передать ей. Вроде бы, говорит, Бьянка вчера заказывала для мадам...

— Если заказывала, передам, — кивнул граф, забирая у Джеронимо флакон с огненной жидкостью.

Подбежал служка. Фрэнсис сделал заказ и часа два просидел с мэтром Джеронимо, разговаривая ни о чём. Наконец мэтр, сославшись на незавершенную работу, поднялся к себе, и рыцарь последовал его примеру.

Едва открыв двери, граф заметил, какое встревоженное у Бьянки лицо. Она только что вышла из спальни, вытирая руки полотенцем.

Яства на столе были едва тронуты, а Жоффруа растирал травы в порошок в неглубокой миске — похоже, следуя указаниям лекарки.

— Что случилось? — спросил Фрэнсис, борясь с накатившей тревогой. — Мили?..

— Кровотечение не проходит, — не поднимая взгляда, ответила травница. — Боюсь, мадам может потерять ребёнка... Я не представляю, чем ей помочь...

— Лекарство...лекарство!..

Фрэнсис рванулся в спальню мимо итальянки и опустился на колени рядом с постелью жены.

— Милая... как ты?..

Девушка лежала, откинувшись на подушки.

Её щеки были сухими.

Слёзы блестели лишь в глазах...

Она до крови прикусила нижнюю губу, и алые капли засыхали под белыми зубами...

— Вот... я принёс... это Бьянка вчера заказывала алхимику...

Мили отчаянно замотала головой.

— Ничто уже не поможет, Фрэнки... Умрёт... наш ребёнок умрёт...

Слезы наконец покатились по её щекам.

— Погоди... выпей, — мягко, но настойчиво продолжал увещевать граф, приподнимая Мили за спину над подушками. — Не отчаивайся. Ведь ночью всё было хорошо?.. Значит, всё образуется. Просто ничего не бойся и будь умницей...

Он протянул Милице флакон, и его содержимое под лучами солнца вспыхнуло зарей...

Девушка послушно приложила стеклянное горлышко к губам и залпом осушила пузырёк.

Веки её задрожали, и она расслабилась на руках мужа. Слабая улыбка скользнула по лицу.

— Всё... будет хорошо... — прошептала Милисента. А потом её поглотил сон — так быстро, что граф ничего не успел сказать в ответ...

Фрэнсис постоял некоторое время возле неё на коленях, всматриваясь в ставшее таким умиротворённым лицо, и, почти успокоенный, вышел из опочивальни.

— Что вы заказывали у алхимика, Бьянка? — спросил он у флорентинки, которая, разложив на подоконнике травы и порошки, пыталась что-то создать в кастрюльке, над которой шёл пар.

— Спирт, — рассеянно ответила девушка.

— А ещё?

Бьянка подняла недоумевающие глаза на милорда графа.

— Всё, монсеньор...

Фрэнсис нахмурился — и тревога закралась в его сердце...

— Всё?..

— Всё. — Бьянка озадаченно смотрела на него.

Что же... он дал... своей жене?..

— Мили?..

Он поспешно вернулся в спальню и приподнял Милицу за плечи.

— Мили?.. — он чуть встряхнул её. — Мили, очнись!.. Ты меня слышишь, Мили? О боже, Бьянка, она не просыпается!.. Мили!!! — он уже тряс любимую изо всех сил, и её голова безвольно моталась в такт его движениям, и волосы свободно рассыпались по подушке... — Мили!!!

Любой человек давно проснулся бы от такого обращения, но веки волшебницы оставались по-прежнему спокойно замкнутыми, и на губах дремала светлая улыбка, как будто их обладательница была сейчас безмерно далеко...

— Монсеньор, — плечо графа стиснула рука Жоффруа. Рыцарь даже не слышал, когда бургундец подошёл к нему. — Оставьте её. Мы не знаем, что за эликсир выпила мадам. Право слово, лучше её не тревожить...

Фрэнсис судорожно вздохнул и стиснул зубы. По крайней мере, Мили была жива... Жива!

— Позовите ко мне Джеронимо, — глухо произнес его сиятельство.

* * *

Лёгкость... Удивительная лёгкость и теплота...

Милица раскрыла глаза.

— Мили...

Он смотрел на неё, и взгляд его был нежностью всего мира.

И от счастья слёзы засияли на ресницах.

Радость — неистовая, обжигающая, низвергалась в душу, и это было — как пить из родников Бытия.

Как падать в сияющих брызгах с мощного водопада... глотнув ветра, скользнуть над радужной бездной ввысь, в ослепительные небеса... пригубить пламень солнца...

Она узнала его сразу, она не могла не узнать его... Исток её силы, шёпот мира.

— Князь мой...

И улыбка рвалась на губы: детская, открытая — солнце и тепло цветущих лугов...

Он всегда был рядом... Всю её жизнь.

Не в силах сдержаться, Мили провела кончиками пальцев по его щеке: так касаются ветвей деревьев, так ласкают скромную, просолённую всеми ветрами былинку на взморье...

Он улыбнулся ей — и она узнавала эту улыбку: она была в пламени костра, что хранил её на привалах, она была в шёпоте ночного леса; в августовских звездопадах звучал его смех...

— Князь мой.

Ведьма села на постели: девушка лежала, укрытая мягкой, искристой материей, нежной, как апрельское вечернее небо, а отовсюду струился свет: мягкий и дымчатый, удивительно белый — он не резал глаза и не ослеплял...

Свет Несущий ласково смотрел на неё, и вся боль, все сомнения и тревоги уходили, таяли как снег.

— Я знала... Я верила... — шептала она счастливо, не стыдясь слёз, струящихся по щекам.

Она была дома.

Она взяла его руку и, поцеловав, прижала ко лбу... И замерла, притихнув, как котёнок, пригревшийся на коленях...

Князь ласково, осторожно, провёл рукой по её волосам, другой обняв девушку, как отец обнимает дочь.

— Моя девочка... Сколько ещё тебе предстоит...

В голосе Люцифера тихой тенью притаилось сожаление.

— Всё будет хорошо, — не разжимая безмятежно сомкнутых глаз, прошептала Милица. — Я верю тебе, Князь мой...

— Это ты правильно, — услышала она в ответ совершенно мальчишеский тон. — Но и сама не плошай.

И Князь — Князь! — кончиком пальца щёлкнул её по носу.

Милица рассмеялась, отстранившись.

Люцифер весело смотрел на неё, и огонь его короны струился и мерцал алым золотом вокруг солнечного сияния волос, а крылья — огромные и пушистые, как у ангелов, но непроглядно чёрные, словно осенняя ночь — так удивительно сочетались с белоснежными одеждами...

Сейчас с ним можно было говорить.

Сейчас перед Милицей сидел просто шаловливый молодой человек, пусть безумно красивый, пусть с крыльями и в короне — но такой же, как сотни мальчишек в подлунном мире... в то время как вначале перед ней был сам Мир.

Князь Мира.

И Милица была благодарна ему за это превращение.

— Спасибо... — шепнула она.

За силу.

За свободу.

За встречу с Фрэнсисом.

За их ребёнка...

И за этот разговор.

Люцифер улыбнулся.

— Будь осторожна, — тихо произнёс он. — Береги сына. Я дважды дарил тебе его жизнь, но третий раз — это воля Судьбы. Над ней ни я, ни бог не властны, хотя он стал бы это отрицать... Береги сына.

Милица облизнула внезапно пересохшие губы и медленно, не сводя с Князя напряжённого взгляда, кивнула.

— Ну, так пугаться тоже не надо, — ласково заметил Светоносец. — Я увеличил твои способности к светлой магии: настолько, насколько мог, не нанося ущерба твоим основным талантам. Светлая защита может понадобиться... да и способности к магии Жизни тоже. Они пойдут на пользу малышу. — Он нежно, заботливо провел рукой по её волосам. — Исцелять наложением рук ты не сможешь, но твои лечебные зелья станут на несколько порядков сильнее. Ты умница... И мы ещё встретимся. А сейчас тебе пора...

Милица согласно закрыла глаза...

...и встретила полный тревоги взгляд Фрэнсиса, когда распахнула их.

— Ты очнулась, хвала Всевышнему!..

Девушка только улыбнулась, задумчиво глядя в потолок. Каждую клеточку её тела словно заполнял свет, весенний золотой свет, и свет этот жил в душе, сияя в глазах... А под сердцем, где мирно спало её дитя, сейчас растекалось чудесное тепло... Милица чувствовала себя лесной поляной, на которой распускается цветок.

— Хвала Свет Несущему, — тихо ответила она.

Фрэнсис улыбнулся и сжал руку жены.

— Конечно. Прости... Ты так меня напугала!

— Я видела его.

— Кого?..

Милица повернула голову и долго, пристально смотрела на мужа.

— Князя, — наконец одними губами ответила она. И, улыбнувшись, добавила: — Благодарение ему, наш ребёнок будет жить!

Фрэнсис облизнул губы. Он хотел поверить и боялся ошибки...

— Ты... как майское утро, — наконец произнёс он. — Ты светишься...

В это время в дверь постучали.

— Ваше сиятельство, вы посылали за мной? — раздался снаружи голос мэтра Джеронимо.

— Входите, мэтр, — Фрэнсис встал с постели и открыл врачу.

Итальянец вошел быстро и уверенно. В руках у него был небольшой чемоданчик.

— Бьянка прибежала вся перепуганная. Я так и не понял из её объяснений, что с мадам. То ли у неё кровотечение, то ли потеря сознания... Но я вижу, что мадам уже пришла в себя, если и падала в обморок, — Джеронимо любезно улыбнулся Милице.

— У мадам кровотечение, — вздохнул Фрэнсис, устало проводя ладонями по лицу. В душу снова заползла тревога. — Бьянка пыталась остановить его вчера весь вечер и сегодня всё утро...

Медик нахмурился.

— Обильное?..

— Нет, но постоянное.

— С вечера?

— Да.

— Вам следовало сразу послать за мной, ваше сиятельство... или сказать хотя бы за завтраком, — нахмурился тосканец. — Если мадам к тому же теряет сознание...

— Мэтр, всё будет хорошо, — возразила Милица, садясь на постели и откидываясь на высокие взбитые подушки. — Всех напугал мой обморок. А я просто очень перепугалась за ребёнка, — она очаровательно улыбнулась. — Зато теперь чувствую себя отменно.

— Рад, что вы так настроены, — профессионально улыбнулся врач — так, как умеют улыбаться только медики, и только разговаривая с серьёзными больными. Он сел возле пациентки и взял её за запястье. Не переставая вслушиваться в пульс, он задавал свои вопросы:

— Срок ваш какой, мадам?

— Дня через три пойдёт третий месяц.

— Настолько точно?.. — одобрительно и восхищенно приподнял брови мэтр. — Третий через три? Значит, полных два... Отлично, отлично... — улыбка его стала чуть искреннее. — Пульс прекрасный. Ваше сиятельство, — обратился он к бледному и напряжённому Фрэнсису, — вы позволите осмотреть живот мадам?

— Да, конечно!

— Приготовьте её сиятельство, а я пока отвернусь...

Фрэнсис помог Милице поднять подол до груди и прикрыл её одеялом, оставив свободным только живот.

— Мы готовы, мэтр.

Джеронимо бережно и осторожно прощупал низ живота пациентки, и, прижав к нему длинную деревянную трубку, извлечённую из чемоданчика, долго слушал.

— Ну, что сказать... Матка мягкая. Ребёнок жив. Я слышал его сердце, оно в норме. И, судя во всему, малыш неплохо себя чувствует. Ума не приложу, отчего же кровотечение... Ваше сиятельство, позовите Бьянку, окажите милость.

Когда вошла травница, врач попросил её поменять графине тряпичные прокладки и перевернул песочные часы.

— Посмотрим, сколько слоёв пропитает кровь за тридцать минут. Это покажет нам, насколько серьёзна ситуация.

Через тридцать минут Бьянка ошеломлённо смотрела на абсолютно чистую ткань.

— Кровотечения...нет... — только и смогла она пробормотать.

— Было бы странно, будь иначе, — не глядя на неё, бросил девушке Джеронимо, складывая чемоданчик.

— Нет-нет, мэтр, оно было! — запротестовала графиня. — И если прошло, то во многом благодаря стараниям синьорины.

— Благодарю вас, мадам... — чуть не плача, ответила травница. — Я бы не посмела так обманывать вас, ваше сиятельство...

— Бьянка, ну что вы! — Фрэнсис подошёл к целительнице — она поспешно отвернулась, пряча слёзы — и легко, успокаивающе встряхнул за плечи. — Я знаю, сколько вы сделали для всех нас. Никто не сомневается в ваших словах. — И тише добавил: — И я же видел ворох грязных тряпок в тазу под кроватью... Кстати, велите их сжечь.

Бьянка, шмыгнув носом, кивнула.

Граф повернулся к медику.

— Мэтр, благодарю вас. Все мы очень перепугались. Простите, если напрасно потревожили вас... — Фрэнсис протянул Джеронимо несколько серебряных монет.

— Не стоит беспокоиться, ваше сиятельство, — итальянец положил плату в карман. — Если что-то ещё случится, не тяните и сразу обращайтесь ко мне. Коль скоро мы тут и в самом деле стали свидетелями чуда...то, право, лучше не доводить до ситуаций, когда необходимы чудеса.

— Золотые слова! — кивнул граф.

— Никаких волнений, никаких тяжестей, никаких поездок верхом и никакого супружеского долга. Пешие прогулки — то, что нужно мадам.

С этими словами Джеронимо откланялся, Бьянка тоже вышла, и супруги наконец остались наедине.

— Ну?.. — с сияющими глазами глядя на мужа, осведомилась Милица.

— Хвала Свет Несущему! — со всей искренностью, на какую был способен, ответил Фрэнсис, обнимая жену. — Рассказывай!

Глава ХХХ

Солнце... Косые лучи, врываясь сквозь стрельчатые окна высоко под потолком, ложились тёплыми пятнами на каменный пол. Фрэнсис стоял в большой зале герцогского замка, ожидая приема у его высочества. Похоже, здесь проводили пышные застолья: балки под потолком почернели от копоти.

Сейчас тут было пустынно и тихо.

Стены, затянутые шёлковыми и парчовыми гобеленами, ласкали глаз лазурью и золотом — цветами Бургундского дома. На передней стене, прямо над троном, висел герб герцогов: щит с красной каймой, обрамлявшей шесть перевязей, скошенных вправо: три золотых, три лазурных.

Фрэнсис вздохнул. Чем-то неуловимым холл Дижонского замка напомнил графу родной Элчестер...впрочем, не стоило сейчас об этом думать. В гостинице ждала Милица, и он должен вернуться к жене графом не только по названию...

Даст бог... или Свет Несущий... герцог согласится принять оммаж и стать его сеньором.

Это означает феод.

Рыцарь невольно провёл языком по пересохшим губам и поправил золотую цепь, украшавшую новое блио из зелёного с золотистым отливом шёлка. Оказывается, за год скитаний он отвык от драгоценных тканей и украшений. В мягких туфлях с загнутыми носами Фрэнсис чувствовал себя почти босиком. Да и без привычной тяжести меча на поясе было как-то неспокойно...

Вчерашние события привели лорда к мысли, что ждать уже нечего, особенно учитывая странный совет Князя быть осторожнее. Разумеется, как уговаривал сам себя Фрэнсис, Свет Несущий предостерегал от чрезмерного использования магии... но ведь зачем-то он дал Милице способность к светлой защите...

Нет, дольше тянуть с приобретением подобающего статуса невозможно!

Милица графиня, ей не должны угрожать каждый день разбойники и прочие опасности большой дороги...что бы миледи ни говорила.

Фрэнсис покосился на слугу, который стоял в отдалении, держа ларчик с родословной, воссозданной в Лозанне.

Одолевали сомнения.

Юноша хмыкнул: подумать только, год назад, с безнадёжно тощим кошельком и без каких-либо грамот он спокойно разговаривал с императором Священной Римской Империи, и император ему поверил... Так что же теперь? Откуда эта тревога?..

Рука привычно потянулась погладить оголовье меча — и Фрэнсис поморщился, вспомнив, что меч остался в гостинице...

Наконец дверь за троном распахнулась, и в залу неторопливо вошёл полный человек с коротко подстриженной седой бородой и в роскошном блио, расшитом золотом и камнями. Заложив большие пальцы за пояс, он благодушно созерцал посетителя несколько секунд, прежде чем заговорить с ним.

— Вы хотели меня видеть, мессир? — наконец мягко спросил он. — Мне доложили, что явился некий знатный рыцарь. Как я догадываюсь, это вы...

Фрэнсис понял, почему Гуго II называли Тихим.

— Ваше высочество, я польщён оказанной мне высокой честью, — с поклоном ответствовал лорд. — Позвольте представиться. Моё имя Фрэнсис, граф Элчестер...

— Элчестер? — вежливо прервал гостя герцог. — Вы, значит, из английских норманнов?..

— Моя родословная, ваше высочество, — Фрэнсис сделал знак слуге, и тот, подойдя, раскрыл ларец.

Граф вынул оттуда свиток и почтительно подал герцогу.

В гулкой, пронизанной солнцем тишине прошелестел разворачиваемый пергамент.

Его высочество скользнул глазами по генеалогическому древу.

— Воистину, граф, вы чрезвычайно знатны, — улыбнулся Гуго уголками губ, возвращая Фрэнсису документ. — Как я вижу, ваша семья владеет землями и в Нормандии? Не удивительно, впрочем... Ваш род древнее, чем власть норманнов над Британией.

Фрэнсис чуть покраснел.

— Увы, ваше высочество, вся череда моих предков не вернёт мне подобающих по праву владений. Собственно, именно поэтому...

Лорд запнулся, внезапно осознав, как нагло это прозвучит.

— Именно поэтому вы и явились сюда? — живо продолжил с улыбкой герцог, делая приглашающий жест. Гость и хозяин, не прерывая беседы, пошли через пышно украшенную залу. — А я-то удивлялся, что заставило столь знатную особу уехать так далеко от дома... Что ж, похоже, вы принесли мне интересную историю, мессир граф? Я обожаю интересные истории...

Они вышли в открытую солнцу галерею. Здесь уже ждал небольшой стол, накрытый вышитой скатертью, вино и фрукты.

— Прошу вас, садитесь, граф. И расскажите, что не поделили вы с вашим сюзереном, раз явились ко мне, предлагая свой оммаж. Ведь вы предлагаете мне оммаж, я не ошибся?

Фрэнсис потёр переносицу, прикрывая смущение.

— Ваше высочество так проницательны...

Чем-то неуловимым...молодой лорд сам не мог бы сказать, чем... но Гуго ему не нравился. Приём у Лотаря был и жёстче, и холоднее... и всё же император с первой и единственной встречи сумел завоевать уважение Фрэнсиса. Гуго... Его поведение, мягкое и вкрадчивое, вызывало смутную тревогу.

Хотя, возможно, герцог и не таил никаких задних мыслей...

Но выбора в любом случае не было.

— К счастью, не могу сказать, что притязал что-либо делить со своим сюзереном, — так начал Фрэнсис, опускаясь на предложенный стул, напротив его высочества. — Наоборот, надеялся беспрекословно выполнять свой долг. Увы...

Молодой человек рассказывал свою историю, внимательно всматриваясь в лицо слушателя. Оно выражало живейший интерес. Герцог внимал, не перебивая, пока граф не дошёл до своего разговора с Лотарём Саксонским.

— Так, выходит, император уже предлагал вам феод? — живо уточнил герцог Бургундский. — И вы отказались? Чем же вас не устроило предложение его величества?

Фрэнсис вздохнул.

— Он требовал от меня забыть о возвращении. Раз и навсегда забыть о Родине...даже не пытаться восстановить справедливость.

Гуго вскинул брови.

— Справедливость? Ах, ну да, да... справедливость... — он улыбнулся. — В нашем подлунном мире кто-то ещё в неё верит... Иными словами, вы отказались от предложения. А что же теперь понуждает вас искать сеньора? Вдруг я тоже попрошу вас позабыть о возвращении и о мести?

Граф коротко взглянул на бургундского герцога и поймал себя на том, что не верит ни одному его слову.

Вспомнился отряд мессира Робера на границе... Вот какие люди служат его высочеству.

Прикармливая головорезов, утверждать, что гнушаешься местью?.. Проливая кровь без причины, сетовать на необходимость пролить её по причине?..

Фрэнсис усмехнулся уголком рта.

— Тогда я выполню ваше пожелание, монсеньор.

Герцог улыбнулся.

— Мне нравится ваш ответ. Но я сгораю от нетерпения узнать, чем же я лучше благородного Лотаря. По крайней мере, для вас...

— Я далёк от мысли сравнивать столь различных людей, — тонко улыбнулся граф Элчестер в ответ. — Дело не в вас, монсеньор, и не в его величестве. Дело во мне. Точнее, в моей супруге...

На сей раз лицо его высочества выразило неподдельное изумление.

— В вашей супруге, милорд граф?.. Так вы женаты?

Фрэнсис не смог сдержать нежности в своём голосе. Взгляд его потеплел.

— Я нашел ту, что вернула смысл моей жизни, — тихо произнёс он. — Эта леди оказала мне честь, отдав свою руку, хотя прекрасно знала, что я не смогу предложить ничего, кроме своей любви и преданности... И теперь я уже не ищу ни мести, ни справедливости. Я хочу лишь сделать её счастливой...

— Как романтично... — мечтательно вздохнул герцог. — Вы мне рассказываете неизвестную легенду из сказаний о рыцарях Круглого Стола! Поведайте мне побольше о вашей супруге, мессир.

Граф вздохнул. Что ж, кажется, он давно решил выдавать Милицу за леди?..

— Монсеньор, мы повстречались на дороге. Я спас мою будущую госпожу от разбойников...

— Разбойники перебили весь её кортеж? — уточнил Гуго. Фрэнсис почти услышал ироническое "...ну а вы сумели в одиночку справиться с бандой, перерезавшей целый отряд?"

— Её кортеж состоял из двух рыцарей, — холодно парировал юноша, глядя в глаза властителю Бургундии. — Один к моему появлению погиб, второй был ранен. Я вызвался проводить леди...

— Куда же она направлялась?

— Я узнал её историю, когда остался единственным, на кого бедняжка могла бы положиться. Рыцаря, которому я помог, ранили, как уже было сказано. Вскоре у несчастного началась горячка, и он оставил этот мир... — Фрэнсис перекрестился. — Леди Милисенте больше некому было помочь, и я счёл своим долгом...

— Разумеется, — кивнул герцог. — Помочь даме — долг всякого истинного рыцаря. Так что же она вам рассказала?

— Она принадлежит к древнему княжескому роду Словакии, а венгерские бароны никогда не жаловали древние княжеские рода завоёванных стран.

— Можете не продолжать, — мягко улыбнулся герцог. — Я вполне понял. Девушка осталась последней наследницей рода и тайно покинула свои земли, спасаясь от произвола соседей. Искать справедливости у короля ей не приходилось, и потому она направлялась... ко двору какого-нибудь монарха, просить защиты и покровительства, не так ли? Или у неё оставались где-либо родственники по женской линии?.. Она направлялась к ним? К какому дому, кстати, она принадлежит, вы сказали?

Фрэнсис глубоко вздохнул. Что ж... если возводить Милицу в княжны, то пусть уж будет из самых знатных!

— Она принадлежит к младшей ветви Нитранского дома.

Глаза Гуго невольно расширились. А потом он рассмеялся.

— Честное слово, простите меня, граф, но вы друг друга стоите! У обоих богатейшие земли, и ни один не может получить с них хоть какую-то выгоду! Нитранское княжество, о боже... Вы женаты почти на принцессе. О, бедная Словакия, бедная Словакия... увы, мой друг. Тут я бессилен помочь. А вот в вашем случае... — Гуго оборвал себя на полуслове. — Впрочем, продолжайте!

— А что ваше высочество хотели бы услышать?.. — Фрэнсис пожал плечами. — У нас была одна цель: прибыть ко двору какого-нибудь сеньора, что оказал бы нам покровительство. Оба мы прекрасно осознавали своё положение... Леди попросила помочь ей, а я не счёл возможным отказать. А потом... — молодой лорд не сумел сдержать счастливой улыбки, — потом мы полюбили друг друга и венчались в Лозанне. Незадолго перед этим я оказал небольшую услугу вольному городу в Альпийской области, благодаря чему несколько улучшил свое материальное положение... и сейчас прошу позволения принести вам оммаж, монсеньор.

— Ага, ага... — задумчиво покивал монсеньор. — А, как я понимаю, родословие ваше...

— Воссоздано в Лозанне, — Фрэнсис чуть нахмурился.

— О нет, я ни в коей мере не усомнился в ваших словах, милорд граф! — улыбнулся герцог. — Я просто веду к тому, что, коль скоро оно у вас на руках...мы могли бы восстановить справедливость военным путем.

Фрэнсис всё понял. Герцог Бургундии не отказался бы под предлогом помощи вассалу оттяпать у Нормандии часть плодородных земель.

— Разумеется, об Элчестере вам придется забыть... по крайней мере, на какое-то время... а вот ваши нормандские владения... ведь здесь, во Франции, все герцоги выделяют вассалам земли из королевского апанажа... иными словами, по сути своей, все дворяне держат земли от короля... И герцог Нормандии не может противиться решению сюзерена — здесь, по эту сторону Ла-Манша. Я ручаюсь, граф, что использую все связи при французском дворе, чтобы как можно скорее вернуть вам поместья, коль скоро вы принесете мне оммаж...

Юноша нахмурился. План весьма скверно попахивал. Попахивал войной... Не стычкой Нормандии с Бургундией... Последние, как правило, заканчивались плачевно для Бургундских герцогов... Но войной Франции и Англии.

Хотя... вряд ли стоит придавать столь большое значение собственным поместьям в глазах Генриха.

В конце концов... если дело дойдёт до острого конфликта, всегда можно отступиться от своих притязаний...

Или?..

— Мои земли отнюдь не приграничны. Это центр Нормандии... — с сомнением произнёс Фрэнсис.

— Ну что вы, граф, ну что вы! Ведь с них можно получать доход, находясь и в Бургундии. Здесь я тоже выделю вам феод, как же иначе?.. — герцог улыбнулся и дружески подмигнул собеседнику. — Какой же вассалитет без феода?.. К тому же, я понимаю, что восстановление прав — дело долгое и хлопотное, а вам нужно обеспечивать жену — здесь и сейчас. Что ж, на том и порешили?..

Молодой лорд Элчестер молчал.

Тогда, год назад, уезжая от Лотаря, юноша искренне сожалел о том, что не может принять предложение этого человека. Сейчас...

Сейчас всё существо его восставало против оммажа Гуго II.

Ведь можно отправиться в Париж и там просить короля...

Но кто даст гарантии, что король согласится?..

Кто даст гарантии, что и он придётся Фрэнсису по душе?..

Нет, что за глупости, в самом деле...

Рыцарь медленно кивнул.

— Я благодарю вас, ваше высочество.

Гуго мягко улыбнулся.

Без сомнения, он заметил колебания будущего вассала.

Но никак этого не показал.

Владыка Бургундии отправил в рот сочную тёмную виноградину, и, смачно жуя, заговорил, глядя куда-то в потолок, словно сам с собой:

— Я рад, что мне станет служить такой смелый и сильный рыцарь. На границах полно разбойников, и как-то надо держать негодяев в страхе. Их наглость доходит до возмутительных пределов: вообразите только, граф, — Гуго наконец обернулся к собеседнику, а речь его стала более внятной, — какая-то шайка головорезов полностью уничтожила хорошо вооружённый отряд, посланный собирать оброк с крестьян. Их предводитель чудом остался жив, хотя, учитывая, как изуродовали беднягу эти мерзавцы, лучше бы ему умереть... Подумать только, они оскопили его! Вы можете представить себе такое, мессир?..

Фрэнсис опустил голову, чтобы скрыть усмешку. Багряное вино дробило в бокале солнце...

Значит, Робер выжил... И вместо двух несчастных крестьян, над которыми думал поглумиться, выходит, повстречал целую шайку лихих головорезов?..

Ну-ну...

Юный лорд в задумчивости пощипывал кончики тёмных прядей.

Под огромным тёплым небом поплыл густой звон: запели колокольни Сен-Бенин. Им ответил Сент-Этьен... Вступили городские церкви...

Звук тёк над вершинами деревьев, над красной черепицей остроконечных городских крыш... Он вливался в арки галереи, смешиваясь с солнечным светом.

— Несчастный может описать нападавших?.. — поинтересовался граф.

Гуго вздохнул.

— Ничего вразумительного, мессир. Ничего вразумительного, увы. Но мы как следует ещё не говорили с беднягой Робером на эту тему. Оставим и мы её... — герцог улыбнулся. — Итак, милорд, коль скоро мы договорились, назначим церемонию оммажа через три дня. За это время я извещу всех своих вассалов, и они соберутся в Дижон, дабы приветствовать вас. Смею надеяться, что вы приведёте и свою супругу. Мадам герцогиня и мои дочери, без сомнения, будут счастливы увидеть в своём окружении новое лицо, а леди Элчестер, разумеется, не захочет пропустить столь важную церемонию.

Фрэнсис склонил голову.

Над столом кружила муха, норовя опуститься то на тонко нарезанный сыр, то на фрукты. Герцог с досадой уже дважды отгонял её рукой, унизанной перстнями.

— Я с радостью представлю леди Элчестер к вашему двору, монсеньор, — ответил молодой норманн.

— Молва о красоте славянок гремит по всей Европе, — благодушно улыбнулся Гуго. — Как и слава о доблести норманнов.

К первой мухе присоединилась вторая.

— Помилуй бог, это сущее наказание! — не выдержал властитель Бургундии. — Простите, граф... Ну, кто там! — рявкнул герцог на всю галерею. — Прогоните эту мерзость!

Подбежали двое пажей и, махая руками, отчаянно принялись прогонять непрошенных гостий прочь.

Фрэнсис невольно откинулся на спинку стула, чтобы избежать случайной пощечины. Право, мальчишки создавали больше неудобств, чем мухи.

"Стоило ли приказывать накрыть стол на галерее, чтобы потом отбиваться от насекомых?.." — невольно проскользнула досадливая мысль.

Граф Элчестер решительно поднялся.

— Ваше высочество, позвольте мне откланяться. Я спешу принести мадам графине радостную весть.

Герцог встал с расстроенным лицом.

— Я вполне понимаю, мессир. Да полно вам скакать, молодые люди! — прикрикнул он на пажей. И вновь обратился к гостю: — Примите мои извинения за столь досадное завершение нашей дружеской трапезы. Жду вас в полдень, через три дня.

Фрэнсис поклонился и оставил будущего сюзерена.

* * *

Милица смеялась, слушая, как муж рассказывал об истории с мухами.

Они разговаривали в гостиной, и Мили вышивала, сидя в кресле с высокой спинкой. Изумрудно-зелёное платье, ниспадая мягкими бархатными складками, подчёркивало изящные колени девушки.

Фрэнсис улыбался, любуясь, как она смеётся: звонко, запрокидывая голову... и какие у неё ровные, белоснежные зубки... Кто сейчас, глядя на неё, подумает, что эта леди родилась в крестьянской лачуге?..

— Значит, я могу вас поздравить, мессир граф? — отсмеявшись, осведомилась Милица.

— Вполне, мадам графиня, — столь же весело ответил супруг, опускаясь перед Милицей на колени и беря её за руки. — Урождённая княжна Нитранская... Мы должны ещё придумать тебе биографию.

— У нас три дня, — беззаботно отмахнулась Милица. — За это время мы всё сочиним в деталях. Меня куда больше заботит мессир Робер... — лицо её посерьёзнело.

Лорд вздохнул и поднялся с колен.

К чему указывать на очевидное?.. Теперь она и сама, конечно, понимает, что мерзавца следовало прикончить, а не проявлять неуместное милосердие...

Или не понимает?

Впрочем, что уж теперь...

— Будем надеяться, что он не узнает нас. Ведь ты накладывала морок...

— Но... ты же просил его снять... когда мы уходили... — неуверенно прошептала Мили.

Фрэнсис скрипнул зубами. Всё верно...

Всё верно, чёрт побери!

Он был убежден, что Робер погибнет. И эта просьба — глупость, чистейшей воды мальчишество, кураж: вот, мерзавец, взгляни, с кем ты связался на самом деле! взгляни, какую красавицу хотел оскорбить...

"Отвернитесь, леди Милисента, займитесь, наконец, раненым..."

Леди Милисента.

"Но, Фрэнсис..."

Фрэнсис.

Нет, просто великолепно!

Идиот.

— Я... — как трудно подыскивать слова! — Я не думаю... что этот негодяй... вообще что-то воспринимал... от боли...

Милица задумчиво пожала плечами. Вся радость куда-то испарилась, улетучилась, как дым.

На кончике иголки, воткнутой в рукоделие, блестело солнце.

Вы останавливали Роберу кровь, мадам.

Уже без морока.

Вы подошли вплотную к нему, раненому.

Запомнил ли он её?.. Или в самом деле уже ничего не видел?..

— Робер не посмеет! — решительно тряхнула головой ведьма. — Он ничего не посмеет сказать, не осмелится связываться с тобой снова. Да и кто поверит неудачнику, потерявшему не только отряд, но и... — она, покраснев, запнулась и закончила уже тише: — Пытаться оправдать свои промахи за чужой счёт недостойно всякого рыцаря, а уж за счёт беззащитной дамы, возводя на неё поклёп в колдовстве... Если Робер не сумасшедший, он не скажет ни слова. Над ним весь двор станет потешаться. Такие вещи без доказательств не брякают. А какие у него доказательства?

Фрэнсис скупо улыбнулся, потерев в замешательстве переносицу. За дверями кто-то пробежал, звеня посудой.

— Не обольщайся, Мили. Если он узнает нас, просто так не оставит.

— Да, — кивнула девушка. — Тайная месть вполне в духе таких, как Робер. Но предупреждён — значит, вооружён. Кажется, так говорили римляне?.. — она задорно подмигнула.

Лорд со вздохом сел на стул напротив.

Синяя тень наполнила комнату — видимо, туча закрыла солнце.

— Меня беспокоит, что мы таскаем за собой единственное уцелевшее доказательство.

— Ты о Жоффруа? — Мили улыбнулась. — А тебе не кажется, что надёжнее держать доказательства при себе, а не выкидывать на улицу?

Юноша ничего не ответил.

Она встала и плавно подошла к нему, шелестя бархатом платья.

— Смотри, что я вышила...

На белом шёлке лежал, подняв голову с насторожёнными чутко ушами, огромный чёрный дог.

— Чёрный пёс... — усмехнулся Фрэнсис, обнимая Милицу. — Ты мне лучше скажи, где пресловутое "единственное доказательство"?..

— Жоффруа пошел с Бьянкой в город, — пожала плечами девушка. — Ему, видите ли, не хочется всё время сидеть в четырёх стенах.

— Какой резвый, даром что слепой, — поморщился милорд. С улицы послышался грохот, чья-то ругань... С карниза слетел испуганный голубь, метнулся мимо их окна. — То он обольщает твою компаньонку, то дерзит мне, а теперь вот решил погулять! Сегодня же прикажу не высовываться из гостиницы. Не хватало только, чтобы его где-нибудь увидел Робер! А за каким чёртом потащилась в город травница? Ей что, чего-то не хватает? Так попросила бы, служка живо б купил.

— Фрэнки, не ворчи! — Мили шутливо взлохматила волосы мужа. — Я её понимаю. Сама бы отправилась куда-нибудь, а не сидела тут за вышивкой... как подобает знатной даме, — со смехом сморщила она носик.

— А что же ты не занимаешься своими настоями?..

— Тошнит от запаха, — погрустнев, ответила волшебница. — Просто невыносимо...

— А где мэтр?.. — встревожился юноша.

— Занят своими делами. Пишет трактат. Не волнуйся, Фрэнки, со мной всё хорошо...

Фрэнсис вздохнул и похлопал по ладони жены.

— Ну-ну... — только и произнёс он. — Как всегда. Что ж, Милисента, тогда давай займёмся составлением твоей биографии...

За этим увлекательным занятием время летело незаметно. Небо за окнами затопил оранжевый свет, и птицы, что кружили в вышине, казались чёрными точками в этом ярком горении. Колокольни городских соборов звонили, зовя к вечерне.

За стеной послышался хлопок двери, смех и громкие голоса.

— Бьянка вернулась, — улыбнулась Милица. — Похоже, Жоффруа с ней.

— Отлично. — Фрэнсис поднялся. — Не будем откладывать.

Граф поднялся и без стука вошёл в комнату травницы. Девушка, смеясь, разматывала повязку на голове своего приятеля. Невысокой, ей пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться, и солдат не упустил случая прижать целительницу к себе. Оба ещё в уличной одежде: Бьянка — в белой простой накидке, покрывавшей её волосы, а Жоффруа — в своей кожаной куртке, с которой только спороли нашивки герцогской гвардии. Они упивались своими объятьями, явно дав себе волю, едва остались наедине.

Фрэнсис лишь терпеливо вздохнул, глядя на эту идиллическую картину, и скрестил руки на груди.

— Я вам не помешаю?.. — с сарказмом осведомился он.

Бьянка охнула и отстранилась от молодого человека.

— Ваше сиятельство...

Жоффруа чуть поморщился, но отпустил подругу.

— Милорд, — сдержанно произнёс он, поворачивая голову на звук голоса нежданного визитера.

— Позвольте осведомиться, Бьянка, чем вас не устраивает содержание в этой гостинице?

— Простите, ваше сиятельство?

— Я спрашиваю, за что мне надрать уши трактирщику. Ведь только нерасторопность прислуги могла сподвигнуть компаньонку моей супруги-графини лично бегать по городским улицам и площадям, как обычная девка, да ещё и под руку с дружком.

— Но, милорд... Вы же сказали, что ничего не имеете против наших отношений... — робко возразила целительница.

— Можете спать хоть с чёртом, мне дела нет, — сухо отрезал Фрэнсис. — Но не смейте разводить грязь! Всему городу вовсе не обязательно знать, кто в любовниках у компаньонки её сиятельства. К вам отнеслись с таким пониманием и терпением — это касается и вас, Жоффруа, — что вы не смеете позорить имя ваших благодетелей. Если ещё раз вы позволите себе прилюдно демонстрировать свои нежные чувства, я выставлю вас обоих, и меня не остановит, что Жоффруа калека, а вам, Бьянка, некуда пойти в этом городе. И не рассчитывайте на заступничество миледи. Когда дело касается моей чести, миледи бессильна. Вы поняли?..

— Да, милорд... — прошептала Бьянка.

— Жоффруа?..

Юноша со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Милорд... Что вы понимаете под демонстрированием чувств?.. Мы не обнимались и не целовались на людях. Мы всего лишь прошлись по улицам... С каких пор гулять преступление?..

— Жоффруа! — Бьянка испуганно дергала солдата за рукав и шептала: — О боже, Жоффруа, сейчас же замолчи!..

— Нет, Бьянка, я хочу понять! — молодой воин вскинул голову, и в голосе его почувствовался вызов. — Чтобы потом не было недоразумений.

Фрэнсис приподнял бровь.

— Я удовлетворю ваше любопытство, молодой человек, — очень тихо и очень жёстко произнёс он. — С таким грохотом подниматься по лестнице, которая содрогается от вашего смеха и болтовни — это уже недопустимая вольность для моей свиты. Если вас это не устраивает, можете убираться и искать себе лекаря-мага, который бы смог вернуть вам зрение, где угодно, хоть в преисподней.

Жоффруа сжал зубы так, что на скулах заходили желваки. Дыхание его стало прерывистым и тяжелым.

— Я понял, милорд, — наконец выдавил из себя юноша.

— Отлично. Если вы это поняли, тогда обсудим ещё один вопрос. — Фрэнсис замолчал и тяжело вздохнул. — Вероятно, вам, Жоффруа, будет интересно узнать, что ваш бывший командир выжил.

— Мессир... Робер?.. — запнувшись, проговорил юноша.

— А я могу говорить о каком-то другом вашем командире?.. — не удержался от сарказма лорд. — Да, мессир Робер.

Жоффруа облизнул губы.

— И... что вы от меня желаете услышать, монсеньор?.. — в замешательстве спросил он.

Бьянка, прижав руки к груди, замерла в уголке.

— Услышать?.. Да ничего, собственно, — хмыкнул граф. — Я просто ставлю вас в известность. И требую, учитывая ситуацию, не бродить более по улицам.

Жоффруа улыбнулся.

— А сразу нельзя было сказать?.. — пробормотал он себе под нос.

— А вы не путайте одно с другим, — ответил Фрэнсис. — Я не шутил, когда говорил, что не потерплю оскорбления своей чести.

— И вы выгоните меня, невзирая на присутствие Робера в городе?

— Можете не сомневаться. И если вы хотите иметь таких врагов, как я и мадам графиня...

— Нет, монсеньор, — улыбнулся Жоффруа. — Я не хочу враждовать с вами. Но не потому что боюсь. А потому что мне ведома благодарность... и ещё я хочу вернуть зрение...

— Ну что ж, — Фрэнсис тоже улыбнулся. — Тем лучше. Надеюсь, больше между нами не будет никаких недоразумений...

Он повернулся к дверям, но Бьянка окликнула его.

— Милорд... А если... я...

— Ну что ещё, Бьянка?.. — обернулся граф.

— Вы не сочтёте за дерзость...не оскорбит ли вас...

— Давайте короче.

— Я бы просила вас, милорд, позволить Жоффруа жить в моей комнате, а не с Джеронимо, — на одном выдохе выпалила травница, сама поражаясь своей смелости.

— О боже, дай мне терпения... — вздохнул лорд. — Вы хотите, чтобы каждый служка в этой гостинице судачил о распущенности графской компаньонки? Ну имейте же здравый смысл, Бьянка...

— Если он всё равно не будет выходить отсюда... — робко шепнула девушка. — Откуда же всем знать, что Жоффруа живёт в моей комнате?.. А когда подают еду, я буду прятать его...

— Чёрт с вами, — сдался Фрэнсис. — Если ваш приятель не против, пусть остаётся. Но чтобы по гостинице не гуляло даже тени сплетен!

— Благодарю вас, милорд! — радостно воскликнула девушка. — Благодарю.

Его сиятельство ещё раз внимательно посмотрел на растерянного Жоффруа. Похоже, для него предложение предприимчивой итальянки оказалось не менее неожиданным. Молодой рыцарь улыбнулся, поймав себя на мысли, у кого же из них более глупое положение...

— Жоффруа, если к тому времени, когда наши дамы вернут вам зрение, мы с вами не поссоримся, я сделаю вас своим оруженосцем, — произнёс он, закрывая за собой дверь.

Жоффруа от изумления схватил воздух ртом — и не смог ничего ответить.

Глава XXXI

— Монсеньор граф, к вам посыльный от его высочества. Прикажете позвать?..

Лакей, постучавший в дверь, почтительно склонился перед его сиятельством.

Фрэнсис кивнул.

— Пусть поднимется.

Милица полуобернулась от окна, за которым сгущались сумерки. Лишь далеко на горизонте, очерчивая тёмно-сиреневый свод неба белёсым контуром, умирали последние отблески заката. На их фоне крыши Дижона угадывались лишь смутными конусами — темнота стёрла все краски.

На столе, где ожидал ужин, в серебряном канделябре горели свечи, бросая тёплый свет на белую скатерть и дорогую посуду, а в камине пылало пламя. Мягкий золотистый полумрак окутывал комнату.

— Интересно, зачем герцогу понадобилось отправлять к тебе посыльного в такой поздний час? Да ещё и накануне оммажа. Мне тревожно...

Граф с улыбкой приобнял жену.

— Нам нечего бояться. Я догадываюсь, что там...

— Что?.. — волшебница порывисто обернулась к мужу, пытливо всматриваясь в его лицо.

— Условия оммажа. В частности, нам наконец станет известно, какой феод пожалует мне его высочество. Я же должен буду назвать его во время церемонии... иначе чего ради мне клясться герцогу в верности?.. — молодой лорд рассмеялся.

— Ты уверен?..

Граф не успел ответить. На пороге возник оруженосец в цветах Бургундского дома.

— Ваше сиятельство, — преклонив колено, посланник протянул Фрэнсису свиток с печатью.

Лорд кивнул, принимая письмо.

— Подожди, возможно, я напишу ответ... — рассеянно обронил он.

Молодой человек заскользил глазами по строчкам. По мере того, как граф читал, на лице его всё явственнее проступала усмешка.

— Да, монсеньор весьма щедр... — пробормотал он.

— Что там? — Мили, подойдя, осторожно дотронулась до руки мужа.

— О, мне жалуют графство... чтобы я ничего не терял, — с непередаваемым сарказмом обронил Фрэнсис. — Другое дело, что на самом деле эти земли давно разделены между тремя сюзеренами, и герцог может передать мне от силы одну треть... а остальные две трети я, значит, возникни у меня такое желание, могу приобрести собственными силами... Да и целый-то, Авалон невелик...

— Как-как?.. — невольно улыбнулась Милица. Граф улыбнулся в ответ.

— Да-да, Авалон... Это не только сказочная страна... существует вполне реальная дыра с таким названием. Вот её-то мне и жалуют.

— Ну, всё же лучше, чем ничего... — неуверенно заметила Мили.

Фрэнсис фыркнул.

— Мили, Элчестер приносил моему отцу десять тысяч фунтов в год! Это треть доходов короны. А Авалон, насколько я знаю, хорошо, если даст пятьсот...та жалкая его треть, что его высочество высокопарно поименовал целым графством. Да иной барон получает больше!.. И даже если бы мне удалось заполучить оставшиеся две трети земель — а их держат епископ и монастырь, и конфликт с ними означает конфликт с Церковью — то и тогда Авалон приносил бы от силы две тысячи.

— А по-моему, за одно название можно согласиться, — мягко улыбнулась девушка.

Фрэнсис вздохнул.

— По большому счету, у нас нет выбора. Но, признаться, мне не нравится, как поступает герцог. Я бы с большей благодарностью принял достойное баронство, честно названное баронством, чем такое графство. Не люблю, когда меня пытаются держать за дурака.

Он помолчал, потом, вздохнув, продолжил читать.

— Дальше всё обычно. О, — юноша иронически хмыкнул, — его высочество даже предоставляет нашей семье право наследственного вассального договора! Как великодушно...

Мили вопросительно изогнула бровь.

— Это означает, что наш сын унаследует Авалон, — со смешком пояснил Фрэнсис.

— Так чем ты недоволен?..

Лорд поморщился и, вспомнив об оруженосце, безмолвно ожидавшем у порога, кивнул ему.

— Спасибо. Можешь идти.

— На словах ничего не передавать его высочеству?

— Передай ему мою благодарность, — сдержанно ответил молодой человек.

Посланник поклонился и оставил графскую чету. Дверь за ним закрылась.

Милица обессиленно уронила голову на грудь мужу.

— Я боюсь... — прошептала она.

— Всё будет хорошо... — ласково ответил Фрэнсис, поднимая её лицо за подбородок и нежно целуя в кончик носа. — И не обращай внимания на моё брюзжание. Я же зануда... — он шутливо поморщился. — Ты права: захудалое графство много лучше, чем пустой титул. Да и цвета Авалона, как и цвета Элчестера, белый с голубым... И где же ещё жить волшебнице, как не в Авалоне?.. — Юноша уткнулся своим лбом в её. — Моя любимая будет хозяйкой настоящего замка... мы станем устраивать состязания трубадуров и менестрелей, пиры и турниры, охоты и игры лучников... Как отец... И мы обязательно вернём мои поместья в Нормандии... и Элчестер...

Милица ничего не ответила, лишь крепко обняла Фрэнсиса.

Они стояли в неверных золотистых бликах камина, прижавшись друг к другу, и их тени длинным тёмным изломом ложились на стену...

* * *

— Его сиятельство Фрэнсис, граф Элчестер, с супругой Милисентой!

Звонкий голос герольда разнёсся по огромному холлу герцогского замка, и толпа рыцарей и дам притихла. Все головы повернулись к огромным стрельчатым дверям, ведущим на лестницу, куда входил виновник нынешнего торжества. Сам герцог улыбнулся, заметив, как чуть подались вперёд его старшие дети, сидевшие на тронах поменьше, дочери — слева, а сын — справа.

Герцогиня, восседавшая рядом с мужем, достаточно владела собой, чтобы сохранять величественную невозмутимость.

Лёгкий шёпот пробегал иной раз меж придворными. Неслыханно! Норманнский граф пожелал принести оммаж герцогу Бургундии! О том, что могло толкнуть его сиятельство на подобный шаг, строились различные предположения, но одно не вызывало сомнений: судьба Фрэнсиса Элчестера отнюдь не прозаична.

Норманнский рыцарь.... Да ещё и женатый на славянке!

По слухам, какой-то княжне...

Как верно заметил его высочество, доблесть норманнов и красота славянок — вот две вещи, о которых слагались легенды в Европе. И эти две легенды соединились, явившись ко двору бургундского герцога в лице графа Элчестера и его супруги...

И вот они, наконец!

Граф поклонился, едва переступив порог залы, а его леди присела — с изяществом истинной принцессы.

В этот момент глаза всех, кто находился в холле, были устремлены на эту чету, от последнего слуги до принца и принцесс, от оруженосца до самого герцога.

Оба — в белом и тёмно-синем. Он — в блио с серебряным поясом, безоружный и с непокрытой головой, как и предписывала церемония оммажа. Она — в бархатном платье с пушистым воротником, и длинная накидка струится по плечам, ниспадая с шапочки, расшитой серебром и жемчугами. Из-под прозрачной ткани трубчатыми локонами выбиваются тёмные блестящие пряди, словно у эльфийской королевы.

Белый шёлк туго охватывает овал лица...

Они шли по залу, меж рядами придворных — прямо к трону.

И восхищённые перешёптывания летели им вслед.

"Настоящий норманн"... "Какая стать!.. глядя на него, поверишь, что все норманны непревзойдённые воины"... "А как прекрасна графиня!"

Дойдя до середины зала, Милица остановилась, и, ещё раз присев в поклоне, замерла. К ступеням трона Фрэнсис приблизился один.

Преклонив колено, молодой человек вложил свои ладони в протянутые навстречу руки герцога и заговорил, и голос рыцаря чётко и ясно разносился под сводами.

— Я, Фрэнсис, граф Элчестерский, отныне признаю себя человеком его высочества герцога Бургундского Гуго II за право пользования его владениями, графством Авалон и замком Васси, а также местечками Нижний Этоль и Верхний Этоль. И в том, что за объявленный феод я признаю себя верным человеком его высочества, я готов поклясться на святом евангелии.

Герцог кивнул ожидавшему в тени священнику, и тот сразу выступил вперёд, протягивая на бархатной подушечке священное писание.

Граф, не вставая с колен, положил руку на книгу и произнёс:

— Клянусь, что я, Фрэнсис Элчестер, буду верен своему сеньору, герцогу Гуго Бургундскому, ни при каких обстоятельствах не причиню ему вреда, не покушусь ни на его личность, ни на имущество, ни на его честь, ни на семью до тех пор, пока мой сеньор будет уважать мою личность, мою честь, мою семью и моё имущество, уважать моё право на правосудие и пока будет предоставлять мне в пользование объявленный феод.

Я обязуюсь заботиться о данных мне землях и не сокращать их, обязуюсь защищать их, как свою собственность, и всегда буду готов признать законное право моего сеньора на них. Я клянусь служить моему сеньору против всех мужчин и женщин, как живых, так и мёртвых, и сопровождать его в военных походах, но не более чем сорок дней. Обязуюсь во время войны предоставлять в распоряжение сеньора свой замок по первому требованию, чтобы мог его высочество разместить в нём гарнизон, если сеньор возвратит мне замок в том виде, в каком получил, и ничего не возьмёт оттуда, кроме соломы и сена. Также обязуюсь я помогать своему сеньору деньгами, если он попал в плен и нуждается в выкупе, либо если собирается он в крестовый поход, либо выдает дочь замуж, либо посвящает в рыцари сына. В мирное время, если случится сеньору приехать в мой замок, обязуюсь предоставить ему и его свите помещение и пищу, и обязуюсь также помогать своему сеньору советами в затруднительных случаях, и прибывать в его замок по первому зову.

Фрэнсис умолк.

Гуго II улыбнулся, поднял молодого графа с колен и поцеловал, как велел обычай.

— Поздравляю, граф, ваш оммаж принят. Теперь мы с вами неразрывно связаны. В знак передачи вам Авалона примите этот жезл, — его высочество протянул лорду небольшую, украшенную золотом палочку.

Инвеститура...

Юноша с поклоном принял её.

И сделал знак ожидавшему у входа слуге.

— В свою очередь, в знак своих обязательств, монсеньор, разрешите вручить вам это.

На подушечке лежала серебряная шпора, которую Фрэнсис заказал три дня назад, возвращаясь от герцога, специально для этого случая.

Гуго с улыбкой кивнул, паж принял подношение и унёс куда-то, а молодой граф передал подарок его высочества своему слуге, и тот с поклоном удалился.

— Что ж, мессир граф, коль скоро все формальности соблюдены, позвольте выразить надежду, что вы столь же верно станете служить и моей семье.

Фрэнсис преклонил колено на ступеньках трона.

— Примите мою преданность, монсеньор и медам, — со склоненной головой промолвил он, обращаясь к наследному принцу — белокурому тринадцатилетнему мальчику Эду, и женщинам — его матери, престарелой герцогине Мод де Тюренн, и сёстрам, очаровательным девушкам пятнадцати и четырнадцати лет, Эглине и Констанции.

Девицы величественно кивнули, её высочество милостиво улыбнулась, а принц, всем телом подавшись вперёд, с детской непосредственностью заявил:

— Я бы хотел, граф, поговорить с вами и послушать рассказ о ваших приключениях!

Герцог засмеялся, укоризненно глянув на сына.

— Без сомнения, у вас будет много возможностей побеседовать. А сейчас, граф, мы были бы счастливы, если бы вы представили нам свою супругу...

— Благодарю за оказанную честь, монсеньор.

Фрэнсис поднялся и, подойдя к Милице, взял её за руку.

Девушка вскинула на своего мужа настороженный, испытующий взгляд.

"Всё будет хорошо", — одним нежным пожатием ответил юноша — и повёл свою любимую к тронам властителей Бургундии.

— Ваше высочество, я счастлив представить вам мою леди, Милисенту Нитранскую, — промолвил рыцарь.

Милица вновь присела в коротком, но изящном поклоне.

— Нам чрезвычайно приятно видеть при своём дворе такую высокородную даму, — любезно произнёс герцог.

— Вы прекрасны, миледи! — с блестящими глазами выпалил юный принц.

Принцессы, переглянувшись, захихикали. Герцогиня сдержанно улыбнулась.

— Благодарю за тёплые слова, монсеньор, — почтительно ответила Милица Гуго II. — И вас, ваша милость, — с лёгкой улыбкой обернулась графиня к принцу. — Для меня большая честь находиться при дворе Бургундского дома. Слава о его великолепии и блеске достигла и моей далёкой Родины.

— Вы ведь урождённая княжна, дитя моё? — осведомилась герцогиня.

— Вы правы, моя госпожа.

— Ах, — её высочество вздохнула. — Наверное, это так трудно: быть рождённой едва ли не королевой — и волей судьбы лишиться всего? Более того, видеть, как ваш муж приносит оммаж, в то время как вы, верно, в детстве мечтали, что ваш супруг будет принимать оммажи?..

Милица улыбнулась.

— Я счастлива, мадам, — мягко ответила она. — Мне ли роптать на судьбу?.. Я замужем за тем, кого люблю, и была бы счастлива с ним даже в крестьянской лачуге, в чём и клялась перед алтарём. К тому же, разве присяга унизила моего господина? Напротив, она возвысила его! Теперь он и сам сможет принимать оммажи от рыцарей и баронов, а с их помощью умножать богатство и процветание вверенного ему феода.

Принцессы восхищённо переглянулись, а герцогиня кивнула.

— О да. Сразу чувствуется благородная кровь! Дитя моё, я всегда буду рада видеть вас при дворе...

— Благодарю, ваше высочество.

— Ну что ж, — улыбнулся Гуго. — А теперь позвольте мне объявить то, чего столь многие присутствующие здесь рыцари и дамы, без сомнения, с нетерпением ожидали. Турнир в честь нашего благородного гостя и его супруги!

По залу прокатилась волна оживления.

— Вы примете участие, граф? — осведомился его высочество.

— Почту за честь, — с поклоном ответил Фрэнсис.

Милица опустила голову.

В этот момент графине почудилось, что за ней пристально, внимательно следит чей-то тяжёлый взгляд. Девушка с тревогой огляделась по сторонам...

...ничего необычного.

Герцогская семья спустилась с тронов, дабы прошествовать на турнирную галерею. Фрэнсис, предложив супруге руку, направился следом.

За ними пёстрой цепочкой потянулись остальные придворные.

— Дорогая, а ты уверена, что в тебе нет благородной крови? — нагнувшись к самому уху, прошептал Фрэнсис, и в его голосе Мили уловила улыбку. — Чёрт возьми, сегодня я понял, что и в самом деле взял в жёны княжну. Незаконнорожденную, никому не известную княжну.

— Это комплимент или оскорбление? — невольно улыбнулась Милица.

— А как ты думаешь?

— Я думаю, вам не стоит обольщаться, сэр. К тому же, за нами наблюдают.

— Всё верно. За нами наблюдает весь двор.

— Нет. Я не о том...

Милица чуть прикрыла глаза, мысленно вопрошая лучи солнца, что пронизывали огромный холл замка.

И сжала руку Фрэнсиса.

— Это Робер! За нами наблюдает Робер.

Фрэнсис чуть сжал её руку в ответ.

— Спокойно.

— Зачем ты согласился принять участие в турнире? — едва сдерживая панику, спросила Милисента.

— Как я мог отказать в первой же просьбе своему сеньору? К тому же, предполагается, что это — милость... Мили, успокойся.

На пороге Милица обернулась, и взгляд её задержался на тёмной галерее, что шла над залом.

Человеческая фигура поспешно отпрянула от перил, скрывшись в тени.

Милица сжала губы.

— Я заметила его. А ты... У тебя нет даже хауберка... Меч в гостинице...

— Мили, не волнуйся, паж принесёт меч.

— О, Свет Несущий, а потом герцогу вздумается дать ещё и пир в нашу честь?..

— Забудь о Робере. Не позволяй ему испортить тебе этот день. Пусть себе скрипит зубами. А ты наслаждайся приемом. Сегодня ты — героиня праздника. Ты почти равна герцогине.

Милица вздохнула — и горделиво вскинула голову.

Больше она не промолвила ни слова, просто шла рядом с Фрэнсисом, белая, как шёлк вокруг её лица...

Шествие миновало крытую галерею над садом и вышло на стену, идущую вдоль внутреннего двора, где сейчас всё было готово для праздника: плескались на ветру разноцветные флаги, у краёв площади ждали герольды, толпа простолюдинов напирала на ограждение из крепких жердей... А вдоль стен высились возведённые для знати трибуны.

Герцогская семья разместилась на приготовленных креслах, Фрэнсис повёл Милицу на скамью со стороны герцогини, как вдруг юный принц, приподнявшись на сиденье, попросил:

— Мессир граф, вот сюда. Отсюда всё отлично видно. Госпоже графине будет удобно!

Мальчик указывал на место возле себя.

Фрэнсис, не сдержав улыбки, выполнил просьбу юного наследника.

— Вы ведь будете сражаться, граф? — ёрзая от предвкушения, выпалил принц.

— Надеюсь, я смогу объявить свою супругу королевой турнира, — с поклоном ответил рыцарь. — Мадам, — произнёс он, склоняясь над рукой Милицы, — я оставляю вас под надёжной охраной.

— Я желаю вам удачи, мой господин, — церемонно ответила девушка. И чуть теплее добавила: — И умоляю вас быть осторожнее...

У Фрэнсиса отлегло от сердца. Он видел, что Мили сердита на него, и не мог придумать, как объясниться с ней... Здесь, под взглядами сотен глаз, среди сотен ушей...

Чуть сжав её пальцы в своей ладони, он только и смог, что прошептать:

— Я люблю вас, моя леди. Каждый удар моего меча сегодня будет посвящён вам.

— Идите, — ответила волшебница. — И да хранит вас... тот, кто всегда помогал нам.

Фрэнсис чуть улыбнулся в ответ, спустился с трибун на турнирную площадь и затерялся среди толпы рыцарей, оруженосцев и пажей...

Милица сцепила пальцы до боли.

— Не волнуйтесь, — повернулся к ней белокурый принц. — Меня зовут Эд. А вас?

— Милисента, ваша милость, — через силу улыбнувшись, ответила графиня.

— Красивое имя. Очень! И вам так подходит! Дама Милисента, а хотите конфет?

— Нет, благодарю вас, монсеньор...

Девушка смотрела на широкий двор, заполненный бурлящей толпой, на многоцветье флагов. В вышине плыли перистые облака, и лёгкий ветер трепал бахрому навеса над трибунами, играл с накидкой на волосах, кидая край на лицо...

В раздражении Милица отбросила ткань за плечи.

— Вкусные конфеты... — немного обиженно протянул мальчик. — Ну попробуйте...

— После них пить захочется...

— Ерунда! — подпрыгнул принц. — Пажи принесут вам всё, что пожелаете, мадам. Нате!

Он схватил с подноса, стоявшего на столе между герцогскими креслами, целую пригоршню, и высыпал Мили в подставленные ладони.

— Это привезли с Востока. Очень редкие...

— Спасибо, монсеньор, — улыбнулась волшебница. — Вы очень добры...

Чем-то неуловимым этот мальчуган напомнил ей другого, который был и постарше, и победнее...

И намного больше пережил...

Эд напомнил Милице мальчика-оборотня, с которого ей посчастливилось снять проклятье...

"Приходите к нашей ведьме при стае..."

Она обещала...

Но так и не собралась.

Возможно, детская непосредственность, открытость, чистота — вот что роднило наследника бургундского престола и безвестного парнишку из деревеньки, затерянной среди приальпийских лесов...

В воздух взвилось золотое пение труб.

— О, смотрите! — Эд практически лёг на ограждение, облокотившись на него обеими руками. Теперь он был весь там, на арене...

Милица попыталась отбросить дурные мысли и сосредоточиться на поединках. Внизу, поднимая клубы пыли, проносились кони, реяли флажки на копьях рыцарей, кольчужные доспехи ярко блестели под лучами солнца... Герольды снова и снова объявляли новые пары.

Фрэнсиса нигде не было видно.

— Мадам скучает?.. — раздался над ухом чей-то голос.

Вздрогнув, девушка стремительно обернулась, вскинув взгляд широко распахнутых глаз.

Над ней стоял Робер.

То, что пульсировало на дне его зрачков, заставило сердце Мили сжаться.

— Мы знакомы, мессир?.. — холодно осведомилась она.

— О, простите за неучтивость, — самым изысканным образом поклонился он. — Но, право, я опоздал, и все скамьи оказались уже заняты. Я бы ни за что не посмел тревожить мою госпожу из-за такой безделицы, как свободное место подле неё...

— Это место для моего мужа, — с любезнейшей улыбкой заметила Милица.

— Полагаю, он принимает участие в турнире?.. А я только оправился после раны, и мне, право, тяжело стоять...

— Возможно, в таком случае вам следовало бы оставаться в постели, а не искать увеселений.

— Мадам, не будьте столь жестоки, — улыбнулся Робер. — Я уже осознал свою ошибку, но позвольте мне, хотя бы пока нет вашего мужа, посидеть здесь, чтобы собраться с силами на обратный путь.

В такой мелочи Мили не могла отказать, не рискуя вызвать обвинений в личной неприязни. Ей ничего не оставалось, кроме как позволить мессиру сесть рядом.

— Мне неслыханно повезло, — заметил Робер. — Я имею счастье говорить с дамой Милисентой, о которой шумит весь двор. Как и об её муже, — нейтрально добавил рыцарь.

Милица сдержанно поблагодарила кивком.

— Вы урождённая княжна?

— Мессир, я была бы вам признательна, если бы вы избавили меня от необходимости вести беседу, к которой я не расположена, — отрезала Милица.

Робер усмехнулся.

— Как вы суровы. Можно подумать, вы меня боитесь.

Волшебница глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, и покосилась на принца Эда. Мальчик, казалось, был полностью поглощён происходящим на арене, и совершенно не обращал внимания на окружающих.

— Я не обязана разговаривать с вами, мессир, даже если и позволила из милосердия сесть рядом.

— Однако же разговариваете... — протянул Робер. И вдруг, наклонившись почти вплотную, прошептал: — Меня подобрал отряд из Лозанны, разыскивавший неких беглецов, и я много чего узнал от людей его преосвященства...

Милица невольно откинулась назад, пытаясь отстраниться от Робера.

— Не понимаю, о чём вы.

— Всё вы прекрасно понимаете, — прошипел он. — Брат Климент и епископ не могли, конечно, и слова сказать о неком пари, но ведь вы не учли, что вашу милую беседу слышали и пажи, и слуги, что находились в зале. Да, вы ловко устроили, и прямых доказательств я получить не смогу, но я знаю... мадам. Знаю.

Ведьма прищурилась, и в глазах её вспыхнули недобрые огни.

— Ну так держитесь подальше, мессир, если не хотите добавить к своим потерям и голову, — усмехнулась она в лицо Роберу. — Муж уже кое-что укоротил вам...

В лицо Роберу бросилась краска.

— Давайте, покажите всем, на что вы способны, — клокочущим голосом выплюнул он. — Примените на глазах у всех свою силу, госпожа ведьма!..

— О Князь... — прошептала девушка.

Она так сильно наклонилась назад, пытаясь отстраниться, что невольно задела кресло принца.

— Дама Милисента?..

Эд обернулся. Юному наследнику хватило нескольких секунд, чтобы оценить ситуацию.

— Мессир Робер, что происходит? — ледяным тоном осведомился он. — Вы докучаете графине. Я приказываю вам удалиться.

Робер поднялся.

— Прошу прощения, монсеньор, — поклонился он. — Красота дамы Милисенты лишает ума. Право, столь прекрасной может быть только ведьма.

— Мессир! — Эд сверкнул глазами, глянув на побледневшую Милицу. — Клянусь честью, вы ответите за свои слова!..

— Не нужно, ваше высочество, — Мили испуганно схватила принца за руку. На них начали оборачиваться придворные. — Умоляю, не придавайте значения болезненному вздору. Право, мне кажется, у мессира горячка, он бредит... Ему не следовало столь быстро покидать постель после ранения...

— Он оскорбил вас!

— Он сам не ведает, что говорит... — мягко возразила волшебница.

Эд покачал головой.

— Ступайте, мессир. И не смейте более говорить подобное о даме, чьё милосердие подобно ангельскому!

— О да, в милосердии даме Милисенте воистину не откажешь, — усмехнулся Робер. — Уверен, ей воздастся за него сторицей...

Поклонившись, Робер скрылся в толпе.

— Что на него нашло? — нахмурился Эд. — Я никогда не замечал за этим рыцарем такого поведения.

Милица лишь пожала плечами, не поднимая глаз. Как она могла сказать его высочеству, что он мог бы заметить за Робером много неожиданного, если бы узнал этого человека получше?..

— Ваше высочество, я хотела бы поскорее забыть об этом досадном происшествии, — заметила она. — И благодарю вас за помощь...

— Не стоит, мадам, — улыбнулся принц. — Это мой долг.

— Вы станете великим правителем, государь, — искренне сказала Милисента.

— Вы так думаете? — невольно покраснел мальчик. — Я молюсь об этом!

Милица кивнула.

— О да, мой сеньор, воистину вы станете великим и достойным сувереном. Но посмотрите! — оживившись, она схватила его высочество за руку, указывая вниз. — Там Фрэнсис!.. Не правда ли, он прекрасен?

Юный принц глянул вниз.

Там, у края арены, действительно ожидал вызова граф, верхом на своём вороном скакуне. Солнце сверкало на металлических кольцах хауберка и на лёгком шлеме, закрывшем переносицу и щёки. Треугольный норманнский щит с изображением чёрного пса висел на руке лорда, у седла крепился меч. Ветер шевелил бахрому длинной бело-голубой попоны Уголька.

Волос Фрэнсиса не было видно под кольчужной сеткой, спускавшейся из-под шлема и полностью прикрывавшей шею рыцаря.

— Ваш супруг великолепен, мадам, — улыбнувшись, ответил Эд.

— Ах, но откуда?.. — в растерянности вымолвила Мили.

— Откуда мессир граф взял доспехи? — хмыкнул принц. — Отец позволил ему выбрать в оружейной любые. Ведь его сиятельство почётный гость.

— О, я так... волновалась... то есть, я благодарна вашему батюшке...

— Мадам, — с лёгкой укоризной протянул мальчик. — Неужели вы могли подумать, что мы отправим сражаться беззащитного человека?..

— Простите меня, монсеньор... Я выросла во владениях Венгерской короны, а там не принято заботиться о чужеземцах...

Эд серьёзно кивнул.

— Я наслышан об этом, моя госпожа. Уверяю, в Бургундии подобные нравы не в чести, и я, равно как и мой батюшка, сделаем всё, чтобы прошлое стёрлось из вашей памяти, как дурной сон.

Милица признательно сжала руку принца, и в этот момент герольды вскинули трубы, и густой мощный звук взмыл к трибунам.

— Фрэнсис, граф Элчестер и граф Авалон, объявляет о своем намерении сражаться за право назвать королеву турнира и ждёт вызова!

Милица судорожно вздохнула и с трудом удержалась, чтобы не прикрыть руками вспыхнувшие щёки. Право, знатная дама должна быть привычной к подобным знакам внимания...

Принц лукаво покосился на неё и вдруг дружески подмигнул.

И Мили не придумала ничего лучше, как подмигнуть в ответ...

— Полагаю, победитель последних трёх поединков примет этот вызов. Ваш муж, конечно же, ожидал именно этого момента: когда в турнире наметится явный лидер, — заметил мальчик.

Юный принц не ошибся. Вновь пропели трубы, и герольд объявил:

— Гийом де Тьер, граф де Шалон, принимает вызов!

— Сир де Шалон неукротим, — хмыкнул Эд. — Подумайте, мадам: ему уже пятьдесят шесть лет, а он всё ещё непревзойдённый воин.

Милица нахмурилась.

— Взгляните, ваше высочество: сир де Шалон вооружен копьём, а у Фрэнсиса только меч!

— Ваш муж сам выбирал оружие, — пожал плечами мальчик. — Он знал, что делает.

Кони рыцарей пряли ушами и грызли удила, пританцовывая на месте от нетерпения. Наконец герцог дал знак, и всадники понеслись навстречу друг другу.

Милица вскрикнула.

Копье сира де Шалона с треском врезалось в щит Фрэнсиса, меч графа Элчестерского сверкнул ослепительным росчерком — и Гийом де Тьер с грохотом рухнул на землю.

— Вы видели? — подпрыгнул от восторга Эд. — Ваш муж всего лишь чуть-чуть помог сиру де Шалону, усилив отдачу его собственного удара — и какой результат!

Милица только прерывисто вздохнула.

Через секунду лорд Элчестер спрыгнул с коня, встречая соперника.

Тот уже поднялся, перевернувшись и вскочив на ноги с удивительной для своего возраста гибкостью. Мечи их скрестились.

Блеск глаз... Блеск клинков... Горячее дыхание противника на коже... Молниеносные и безжалостные выпады де Тьера...

Этот воин был превосходным бойцом.

Опытным и хитрым.

Смелым и жестоким.

Шаг вперед... Поднять щит...

Выпад из-под нижнего края.

Фрэнсис развернулся, пропуская меч противника с левого бока. Лёгкое движение кисти, переворот лезвия назад — и сир де Шалон, схватив воздух ртом, рухнул на песок.

Багровая, почти чёрная лужа растекалась вокруг его тела.

Милица вскочила, побледнев.

— Что с вами, мадам? — изумлённо спросил принц. — Это был великолепный удар! Надо сказать, Гийому повезло. Немного ниже, и меч вошёл бы в печень. Да, молва правдива — норманны безжалостны.

Девушка опустилась обратно на скамью, закрыв лицо руками.

— Красивая победа, — между тем продолжал Эд. — Да что же вы, мадам? Вы же не хотели бы, в самом деле, чтобы на месте этого несчастного оказался ваш супруг? Зато теперь всё вооружение де Шалона достанется в качестве трофея вашему мужу.

Между тем оруженосцы унесли поверженного сира де Шалона, слуги засыпали кровь песком, а Фрэнсис, вскочив в седло, вернулся на своё место на краю арены.

— Вызов принимает сир Гийом д'Иври, граф де Макон и де Вьённ!

— А, — весело хмыкнул Эд. — Этого следовало ожидать. Они друзья... Два Гийома, не разлей вода...

— Помоги мне... — простонала Милица, прикрывая глаза, в мыслях своих взывая к Князю. Казалось, она сейчас упадёт в обморок. Страх за мужа сплёлся с иным ужасом: никогда прежде девушка и помыслить не могла, что Фрэнки, её Фрэнки может быть таким безжалостным. Турнир! Это же всего лишь турнир...

Впрочем, остальные рыцари тоже не проявляли милосердия в поединках, и Мили видела, как многих уносили с арены покалеченных и израненных, но...

Но Фрэнсис, придись удар его меча чуть ниже... Фрэнсис убил бы этого несчастного!

Вновь запели трубы.

Почти против воли, словно зачарованная, Милица смотрела, как мчат друг на друга соперники.

Удар.

Копье д'Иври пробило щит Фрэнсиса, но всадник удержался в седле. Меч скользнул по доспехам, не причинив вреда де Макону.

Разворот...

Уголёк взвился на дыбы, и Мили видела, как блестят шипы на боевых подковах. Пена падала с удил скакуна.

Фрэнсис сдержал лошадь.

Забыв обо всем, сцепив пальцы рук до мертвенной белизны, Милица смотрела, как вновь, набирая скорость, несутся навстречу друг другу всадники.

Лорд Элчестер отбил удар копья. И, крестовиной меча, на всём скаку, смял металлическую пластинку над переносицей де Макона.

Вскрикнув, тот вывалился из седла.

Не медля не секунды, норманн спрыгнул на песок и опустил меч на шею противника...

...тот встретил клинок, приняв удар на лезвие своего. Взвизгнув, оружие д'Иври распалось на две половинки, но сам граф успел увернуться, перекатившись по арене и вскочив на ноги.

Чтобы увидеть перед лицом острие норманнского меча.

Тяжело дыша, бургундец смотрел на соперника, а потом медленно преклонил колени.

— Я сдаюсь, мессир.

Фрэнсис опустил оружие.

— Чёрт возьми, а этот Чёрный Пёс пребольно кусается! — услышала Милица краем уха чей-то восхищённый шёпот за спиной — и прикусила костяшки пальцев.

"Лишь бы он уцелел! Князь, мне не надо этого глупого титула... я не хочу быть королевой турнира... Мой Фрэнсис жесток... только бы уцелел... Мой Фрэнсис действительно может быть жесток!.."

— Дама Милисента, вы, конечно, гордитесь своим супругом? — возбуждённо блестел глазами Эд. — Он неподражаем! Как бы я хотел, чтобы он дал мне несколько уроков!..

— Полагаю, он не откажет вам, ваше высочество, — не слыша себя, ответила Милисента.

Герольд объявлял кого-то ещё... и ещё... и ещё...

На последние поединки Фрэнсис выезжал с копьём: видимо, взяв трофейное. Кто-то, вылетая из седла, уже не поднимался, кого-то Фрэнсис, как де Макона, заставлял сдаться, а кого-то уносили после жестокого пешего боя.

Лорд дрался блестяще, и оружие в его руках не знало ни пощады, ни промаха.

"Настоящий воин... прекрасный боец... истинный норманн..." — витало над трибунами.

Милица, закрыв глаза, лишь беззвучно молилась Свет Несущему, чтобы этот кошмар поскорее закончился...

Одно утешало ведьму: каков Фрэнсис в бою, видел и Робер.

...Долгая тишина.

Только свист ветра, только шелест навеса...

— Не хочет ли ещё кто из рыцарей оспорить право Фрэнсиса, графа Элчестера и Авалона, объявить королеву турнира?..

Миг безмолвия.

Солнечный свет.

Хлопанье тента над трибунами.

— Что ж... — Гуго, крякнув, поднялся. — Благородные мессиры и прекрасные дамы, коль скоро больше нет желающих скрестить оружие с его сиятельством графом Элчестерским, я объявляю победителем Фрэнсиса, лорда Элчестера и графа Авалона, и предоставляю ему право назвать королеву любви и красоты сегодняшнего праздника!.. И пусть она увенчает победителя!

Трибуны взорвались аплодисментами.

Фрэнсис приблизился к помосту, где возвышался трон герцога, и, преклонив копьё, принял на острие тонкий серебряный обруч.

А потом, чуть тронув поводья Уголька, проехал несколько шагов вдоль трибуны — и остановился напротив Милицы.

Глубоко вздохнув, девушка поднялась.

И встретилась взглядом с усталыми, но счастливыми глазами Фрэнсиса.

Чёрный Пёс...

Она вымученно улыбнулась.

Словно из-под глухого одеяла слышала она голос герольда:

— Королевой турнира победитель объявляет даму Милисенту, графиню Элчестер!

Что ж, этот путь надо пройти до конца.

Осветив лицо улыбкой, как и подобает знатной гордой даме, только что провозглашённой самой прекрасной и достойной, она приняла обруч победителя.

Фрэнсис обнажил голову и спешился.

Милица, вспомнив рассказы мужа о турнирах, спустилась на песок арены, держась так величественно, словно и в самом деле была королевой.

Рыцарь преклонил колено, и Милица опустила корону на склонённое чело.

На взмокшие волосы, прилипшие к бледному лбу.

Граф встал, и, предложив жене руку, провёл обратно на место.

— Вы были невероятны, мессир! — с сияющими глазами приветствовал их Эд. — Поздравляю вас с победой. Сегодняшние трофеи займут почётное место в оружейной вашего нового замка.

Фрэнсис поклонился.

— Сынок, сынок, — подошёл к ним герцог. — Наш герой устал, имей к нему снисхождение. Турнир окончен, мы все встретимся вечером за пиршественным столом. Граф, — кивнул Гуго своему новому вассалу, — пажи покажут отведённые вам покои, где вы сможете вымыться и переодеться, чтобы как подобает принять почести, положенные победителю и его королеве.

— С нетерпением буду ждать, — с поклоном ответил Фрэнсис, а Милица изящно присела.

Вечернее солнце золотило песок арены, скамьи стремительно пустеющих трибун и разноцветные флаги на помостах.

Где-то вдалеке пропели колокольни Сен-Бенин, отмеряя время.

Пять...

— Прошу вас, мадам графиня, — бесконечно устало, но бесконечно нежно произнесли рядом.

Фрэнсис протягивал Милице руку, и волшебница, вздохнув, вложила в неё свою.

О Свет Несущий, она могла злиться на этого ненормального мужчину, но она всем сердцем любила его, и ничего не могла с этим поделать...

Улыбаясь, она шла рядом с мужем, лордом Элчестерским, а в вечернее небо над их головами плыл колокольный перезвон церквей Дижона.

* * *

Милица стояла у узкого стрельчатого окна и смотрела в небо, которое заволокла глубокой синью июльская ночь. В вышине горела одинокая звезда, и Мили не могла оторвать взгляда от её острых лучей.

За спиной мерцала свеча, слышались негромкие шаги: это Фрэнсис ходил по комнате.

Только что закончился праздничный ужин в их честь, и утомлённым гостям позволили разойтись по опочивальням.

И теперь Милица с наслаждением вдыхала свежий воздух ночи. Внизу трепетно и нежно благоухал герцогский сад.

Фрэнсис бесшумно подошёл и встал рядом.

— Красивая звезда, да? — негромко спросила волшебница.

— Очень...

Они снова замолчали. Слова были не нужны, излишни. Молчание соединяло их. Оба думали о прошедшем дне.

Фрэнсис помнил, как расширились глаза жены, когда после турнира, оставшись с ней наедине, он снял хауберк.

Когда Милица увидела окровавленную тунику.

И поцелуй... и шёпот, когда сыпалось торопливое заклятье на раны, нанесённые соперниками...

И лёгкое тепло, и невозможный зуд, когда затягивались следы, оставленные лезвиями мечей, повинуясь магии Жизни, что дал Милице Князь. Возможно, она и не могла исцелить наложением рук серьёзные недуги, но свежие и не слишком глубокие раны растаяли под её ладонями, как весенний снег.

И на пиру лорд замечал завистливые взгляды рыцарей: надо же, после стольких жестоких боев этот Чёрный Пёс вышел победителем без единой царапины! И восхищённые глаза принца Эда, и кокетливые улыбки принцесс.

— Граф, вы настоящий герой, — широко улыбнулся Фрэнсису герцог. — Я восхищён, я не могу поверить, что такой доблестный воин принёс мне оммаж. Вы словно явились к нам из легенд. Уверены ли вы, что ваше настоящее имя не сэр Ланселот Озёрный?

Граф рассмеялся.

— Я не смею равнять себя со столь великим рыцарем, но, полагаю, кое в чём я превосхожу его. Моя жена счастлива в браке...

И было ещё много болтовни о норманнской доблести, о рыцарской чести, о превратностях судьбы и других сотрясений воздуха на подобные темы. Фрэнсис, который и без того не любил шумные сборища и пустые разговоры, едва сдерживал себя, чтобы не заявить в лицо сюзерену, что тот не имеет и тени представления о том, о чём так пространно рассуждает.

И Робер...

Фрэнсис заметил в толпе этого белокурого великана, смотревшего с безумной ненавистью. Лорд только пожал плечами и отвернулся. Его засыпал вопросами принц...

В конце концов, норманн условился с Эдом о нескольких уроках в самое ближайшее время.

— Я понимаю, граф, вам не терпится осмотреть ваш новый замок, и не хочу задерживать вас. Так ждите же, я приеду в гости! — задорно блеснув глазами, пообещал принц. — Я хочу быть столь же непобедимым как вы!

Лорд невольно рассмеялся.

— Я буду ждать, ваше высочество, — с поклоном ответил он.

...А сейчас, ночью, Фрэнсис стоял рядом с Милицей и молча смотрел на сияющую в синем небе звезду. Под её лучами что-то оттаивало в его душе. Неужели всё? Неужели он добрался до конца своих странствий? Чего ему ещё желать? Он снова граф, владелец роскошного замка; он женат на любимой женщине и вскоре у них появится сын... Эдгит сорвалась с Зеркального Пути в ту бездну, из которой нет возврата... ведь его же нет, правда?..

Харальд был в этом почти уверен...

А все прочие враги... Робер...

Да полно! После Эдгит, после дракона, после лича — что им Робер?

— Мили?.. — нежно шепнул он, наклоняясь к её ушку.

— Да?.. — тихо откликнулась любимая.

— Кажется, наши приключения закончились, мадам графиня...

Она рассмеялась и ничего не ответила, просто обняла его голову.

— Нам предстоит ещё одно небольшое путешествие до нашего замка — и всё. Мы дома, Мили.

Милица не отвечала. Ей вспоминался брошенный домик на обрыве в безвестной альпийской долине...

— Почему ты молчишь?

— Я бы очень хотела, чтобы Бургундия стала нашим домом, Фрэнсис, — серьёзно ответила девушка. — Но...

Она замолчала.

— Но?

— Забудь! Конечно, мы дома... — Мили нежно поцеловала мужа. — Просто я никак не расслаблюсь. Привыкла всё время быть настороже...

— Могу я предложить вам партию в шахматы, мадам? Вы отвлечётесь.

Милица кивнула, на шахматном столике перед камином были расставлены фигуры, и деревянные армии начали своё сражение.

Плыла ночь... Несколько раз били замковые часы... а на маленькой доске разворачивалась комбинация за комбинацией...

— Вам мат, милорд! — наконец провозгласила Милица, ставя своего слона рядом с конем.

— Да нет... подожди...

Фрэнсис хмурился, созерцая доску, а Мили смеялась.

— А если так... нет... а так... чёрт!

— Мат, мат!

Юноша поднял на жену ошеломлённые, растерянные глаза.

— Слушай... я... Ты поставила мне мат?..

— Вы сами учили меня играть, милорд, — весело хмыкнула Милица, поднимаясь из-за стола. — Вы же не думали, что ваша ученица собирается всегда проигрывать?..

— Да нет... это просто здорово! Но я... не ожидал...

— Фрэнсис... — она подошла к мужу и нежно взъерошила волосы на его голове. — Я сама не ожидала... Мне просто нравится играть с тобой, нравится обдумывать ходы... И я помню наш первый поцелуй... тогда... над шахматами. Ты меня хотел просто обнять... за достойный проигрыш.

Фрэнсис поднялся, пряча улыбку в уголках губ, и привлек к себе волшебницу.

— Я помню. И помню, что поцелуйчиком у тебя отделаться не получилось. Ты думаешь, выигрыш будет караться меньше достойного проигрыша?..

— Я была бы очень разочарована, — шепнула графиня, закрывая глаза и позволяя подхватить себя на руки.

Кажется, она счастлива...

Шутки...нежность... любовь...

И так отныне будет каждый вечер?

О да, их приключения закончились...

— Мы дома... — нежно шепнула она, отвечая поцелуям Фрэнсиса, когда он положил её на прохладные шёлковые подушки.

* * *

Робер как волк кружил по тёмному саду. Ярость душила его, не находя выхода. Чёрт побери!.. Должно же быть хоть что-то... должен найтись хоть какой-то способ свести счёты с этим нормандским псом и его сукой!

Как мог рыцарь благородной крови связаться с отродьем дьявола? Жениться на беглой крестьянке? Теперь этот хвалёный доблестный лорд ничуть не лучше неё. Против чернокнижницы и её пособника, забывшего честь, все средства хороши!

Только вот где бы их найти, эти средства?..

Будь его воля, он бы распял нормандского пса на дереве и заставил бы смотреть, как десятка два развесёлых молодчиков трахают эту раскрасавицу "даму Милисенту", бесценную ведьму нашего непобедимого героя!

Робер скрипнул зубами.

Близок локоть...

Но что же делать? Что?

Прийти к герцогу, который спит и видит, как оттяпает у Генриха Английского знатный куш владений, "восстанавливая справедливость" для нового вассала? Прийти и начать лепетать что-то о колдовстве и прочем вздоре?..

Робер скрипнул зубами.

Так просто не выйдет...

Ему нужны союзники. Могущественные союзники, которые вынудили бы властелина Бургундии выдать графа Элчестерского и его супругу церковному суду.

Верно. На костер их обоих!

Но так просто в аббатства тоже не придёшь. Ни Сен-Бенин, ни Сент-Этьен не захотят связываться с герцогом без веских доказательств, что новая графиня Авалона и впрямь допустила к себе Сатану.

А на Лозанну рассчитывать нечего!

Робер снова заскрипел зубами, мысленно прокляв брата Климента. Ну кто же заключает пари с ведьмами?!

Хотя...

Он помнил запись в приходской книге, показанной братом Теодорихом — запись, подтверждающую законный брак Фрэнсиса Элчестера с безродной крестьянкой из Лученца, убийцей и воровкой...

Робер остановился как вкопанный.

Именно. Вот откуда надо начинать!

Бросив последний взгляд на слабо мерцающее окно в вышине, бургундец быстрым шагом пошёл в свои покои. Губы его кривила нехорошая улыбка.

...Через час из ворот крепости, высекая подковами искры из древних камней, в ночь промчался всадник — юный оруженосец мессира Робера. Путь юноши лежал к рубежам далёкого Венгерского королевства, а на груди было спрятано некое послание...

И в ушах молодого человека ещё звучал строгий наказ господина: передать письмо лично в руки его милости барону Лученецкому.

Конец четвёртой части

Осолонь — против движения солнца.

С падения Римской империи, когда секрет изготовления плоских стеклянных зеркал был утерян, и до XIII века зеркала представляли собой отполированные бронзовые и серебряные пластины.

". Я клянусь служить моему сеньору против всех мужчин и женщин, как живых, так и мёртвых..." — такова была официальная формула вассальной присяги.

"Князь" по-французски звучит как "принц", и Эд вполне мог решить, что графиня обращается к нему.