Донор (часть2)

— Катя, — голос бабушки вывел меня из сладкой полудремы, в которой я пребывала, лежа рядом с Андреем. — Катя, к тебе пришли Дима с Ниной, — прокричала ба, и я резко распахнула глаза. У меня совсем вылетело из головы, что мы договаривались встретиться. Когда мы обсуждали планы на день, мне это казалось неплохой затеей. Да все, что угодно, казалось лучшей затеей, чем сидеть в одиночестве дома, перебирая в памяти считанные моменты с Андреем. Но теперь, когда он был рядом, друзья грозили разрушить наше романтическое уединение, и это было непоправимо.— Иди, — он подтолкнул меня к краю кровати, бросая в меня футболку и шорты.— Но ведь я... ведь мы, — жалобно попыталась возразить я.— На следующей неделе обещают сплошные дожди, — улыбнулся он, и я не смогла не улыбнуться в ответ, понимая, на что он намекает.— Но я могла бы сказаться больной, — все же возразила я.— Иди, — в его глазах сквозило спокойствие и уверенность.— А ты? — спросила я, натягивая шорты, и едва не заваливаясь на пол, балансируя на одной ноге.— А я еще немного побуду здесь.Мне хотелось сорвать с себя штаны обратно и сказать ему, что я не могу быть нигде больше, кроме как с ним, если он остается здесь, но внезапная замкнутость в его взгляде сообщила мне, что вопрос закрыт.— Поцелуй брата от меня, — прохладно усмехнулся он.— Ты винишь его в том, что случилось? — вырвался у меня неожиданный вопрос.Андрей повернул ко мне голову, и на его лице отразилось удивление.— Я? Поверь, я уже давно никого ни в чем не виню.И я верила. В его глазах сейчас светилась жестокость убийцы, который находился за гранью каких-либо обвинений, себя ли или кого-то другого. В мире, в котором он существовал, смерть и кровь были неотъемлемой частью.— Когда я тебя снова увижу? — слова уже были готовы сорваться с моих губ, но он лишь покачал головой, словно предостерегая меня, чтобы я не произносила никаких глупостей. И я не произнесла, молча вышла прочь, бросив на него прощальный взгляд. Я знала, что когда вернусь с прогулки, его уже не будет в моей комнате.— Чего ты весь вечер убитая? — проговорила Нина, склонившись над моим ухом. Мы потягивали уже третье пиво в ее любимом баре, где сегодня вживую выступал "Детский сад", одна из тех малоизвестных групп, что в основном перепевала чужие хиты.— Тот парень тебя бросил? — спросила Нина со знанием дела, пользуясь моментом, пока Дима отошел от нашего столика. — Хочешь, я попрошу Диму уйти, и мы останемся с тобой вдвоем?В такие моменты Нина меня удивляла: я никак не могла понять, действительно ли это была готовность пожертвовать вечером ради меня или ей просто стали приедаться отношения с Димой.— Нет, он меня не бросал, — отозвалась я.— Тогда что?— Все очень сложно.— У тебя всегда все сложно, — заметила Нина, краем глаза наблюдая за парнем с гитарой. — Как тебе гитарист? — спросила она, толкая меня в бок. — Правда, ничего?— Нин, ты же не одна.— Да ладно, думаешь, он ни на кого не смотрит? Перестань ты со своими устаревшими взглядами, — она одарила меня снисходительной ухмылкой. — Пойду покурю, — ее сумочка последовала за владелицей, и я уже не сомневалась, что дело было не только в курении. Группа остановилась на перерыв, и гитарист проталкивался сквозь толпу на выход.— А где Нина? — Дима опустился на стул рядом со мной, и я ощутила стыд, хотя его следовало бы испытывать Нине.— Курит на улице, — ответила я, понимая, что в большей степени это ложь.Казалось, Диму ответ вовсе не огорчил. Он прильнул к кружке с пивом и, улыбнувшись, взглянул на меня.— Как тебе вечер? — кивнул он на музыкантов и танцующую толпу.— Слишком шумно? — мои мысли путались, и мне совсем не хотелось беседовать на общие темы. Все мои раздумья вертелись вокруг того, кто остался в моей постели. Вокруг наших ненормальных отношений и их полной неопределенности. Кто-то мог вляпаться в проблемы с парнем, у которого были нелады с законом, кто-то мог связаться с идиотом, но только мне необходимо было среди всех отыскать мертвого.— Я могу проводить тебя домой, — его рука мягко легла поверх моей.— Нет, — вскинула я голову. — В смысле, а как же Нина?— Я думаю, она с удовольствием останется здесь, — кивнул он в сторону парней из группы.Я гадала, знает ли он, или ему просто все равно.— Это неправильно, — мой взгляд упрямо уставился в стол. Пусть Нина и не была образцом морали, но подтверждать ее худшие опасения по поводу себя я не собиралась. Только не так, и только не с ним, не с братом моего вампира. Он изучал мое лицо, пытаясь проникнуть внутрь моей головы и рассмотреть мои мысли, но они были настолько хаотичны даже для меня самой, что это было напрасным трудом.— Ты все всегда делаешь по правилам, — подытожил он.— Нет, — горячо возразила я и тут же пожалела о той излишней эмоциональности, с которой это прозвучало.— Значит, да, — грустно качнул он головой. — Что ж, продолжим пить пиво и наслаждаться этим бессмысленным вечером.— У вас с Ниной все в порядке? — с сомнением спросила я.— Да, все, как всегда, — коротко улыбнулся он и сделал еще один большой глоток. Но меня не покидало ощущение, что его глаза продолжают изучать меня и наблюдать за малейшим изменением на моем лице. Теперь я видела намного больше сходства в братьях. О, да, в них было что-то особенное, внимательное, исследующее, в обоих. Только, не смотря на биологический возраст, Андрей сейчас казался мне старше Димы.— Как погуляли? — бабушка не спала и смотрела какой-то древний черно-белый фильм по телику. Рядом с ней свернулся калачиком Тарас Григорьевич — просто-таки идиллия. Знай я его похуже, могла бы поверить в чистоту кошачьих намерений, а так с уверенностью могла сказать, что на кухне ждет очередная шкода.— Неплохо, — мрачно отозвалась я, сметая на пол Григорьича и опускаясь в кресло.— Ага, оно и видно, — заметила бабуля, прозорливо глядя на мою недовольную мину. — Оно и понятно, третий лишний.— Только не начинай, — попросила я, устало вытягивая ноги.— И разит от тебя пивом, как от грузчика.— Ба, я уже не ребенок.— А дурости, как у малолетней, — ворчливо заметила она и сделала вид, что снова заинтересовалась происходящим на экране. Только я готова была поклясться, что она знает этот фильм наизусть. Доярка в очередной раз влюблялась в черноглазого и чернобрового пастуха, и проходя сквозь испытания, к концу фильма они ко всеобщей радости воссоединялись. При этом пастух обладал лицом интеллигентным и наделенным недюжинным умом, а жгучие глаза даже спустя столько лет притягивали к себе взгляд.— Почему бы вам с Димой не сходить куда-то вдвоем? — не выдержала бабуля.— А Нину что, прикажешь убить?— Что ты мелешь, — оскорбилась бабуля. — Нину подвинуть, я тебе уже не раз говорила.— И я тебя не раз просила оставить эту тему в покое.— Но я же вижу, что ты маешься, — ее морщинистая рука прихлопнула в порыве возмущения по коленке.— Глупости, — отмахнулась я и поспешила ретироваться из комнаты на свой чердак, пока разговор совсем не зашел в тупик.— Если голодная, там есть тефтели в холодильнике, — прокричала мне вслед бабушка, а я, прихватив из коридорчика кувшин с водой, потащилась наверх, думая о том, что знай она, сколько я выдула, предложила бы мне рассола из бочки.Андрей не появлялся несколько дней. С одной стороны я была очень встревожена и расстроена, а с другой у меня появилась передышка без наших бесконечных постельных сцен, во время которой я могла трезво взглянуть на происходящее. И чем больше я его рассматривала с дотошной скрупулезностью, тем меньше хорошего видела. Дима же, со своей стороны, как-то позвонил мне вечером и предложил прогуляться. Я отказалась, даже не удосужившись придумать благовидный предлог, и ляпнула что-то в духе того, что мы с бабулей варим варенье, хотя о каком варенье в апреле могла идти речь, ума не приложу. Он, казалось, немного огорчился. Но как Дима мог не понимать, что я не стану встречаться с ним за спиной у Нины? Пока он оставался парнем моей подруги, он для меня был табу, пусть даже встреча и носила бы исключительно дружеский характер.К тому же, Нина когда-то говорила мне, что дружба между мужчиной и женщиной бывает только до и после секса.Лена прямо-таки ерзала на стуле, и я поняла, что она хочет чем-то поделиться. А поскольку она не принадлежала к отряду пустоголовых болтушек, речь шла, скорее всего, о существенно важном.— Лен, что случилось? — тихо спросила я, перегнувшись через перегородку.— Ты слышала о том, что у компании финансовые трудности?— Да, и что?— То, что в центральном офисе сократили несколько человек.— Послушай, — я как можно убедительнее посмотрела ей в глаза, — у тебя ребенок, ты — мать-одиночка, тебя никто не сократит.— Не уверена, — Лена заерзала еще сильнее. — Если захотят, это нетрудно устроить. А я не представляю, что тогда буду делать. Я же снимаю, куда мы денемся с Таней? — На ее лице проступила откровенная паника.— Лена, успокойся, все обойдется, у нас и так хватает работы на каждого. Мы не плюем в потолок, им незачем нас сокращать, иначе оставшиеся просто повесятся, — я попыталась улыбнуться, но это не очень помогло. Глаза Лены по-прежнему оставались напряженными и испуганными. И я могла ее понять. Мне, по крайней мере, было где жить. Хотя остаться без работы тоже едва ли было радужной перспективой, учитывая наш с бабулей бюджет. Не иначе, как придется с ведрами на рынок, пока не подыщу себе новую работу, случись что.Словно в подтверждение наших опасений, в комнату вошел Валентин Палыч и, прокашлявшись, поправил галстук на шее. Мне никогда не нравились подобные вступления, потому что они обычно не сулили ничего хорошего. Также удивляло, что меня ни о чем предварительно не оповестила Нина, как это обычно случалось.— Многие из вас знают о трудностях нашей компании, — начал он, и Лена рядом тихо охнула. — Я боролся за свой и ваш отдел, поскольку вы теперь тоже часть моей команды после того, как нас покинула Виктория, — он сделал паузу, в которую всем, очевидно, полагалось мысленно произнести что-то вроде "земля ей пухом", а я в очередной раз ощутила болезненный укол совести и холодную дрожь, прокатившуюся по спине. — И мне удалось добиться того, что мы никого не потеряем из нашей команды. — Он так подчеркивал слова "наша команда", что мне представились наши фигуристые бухгалтерши в теннисных туфлях и белых юбках с ракетками, красные и пыхтящие, носящиеся со счетами под мышкой по полю.— Но, как вы знаете, время непростое, и поэтому всем нам с первого числа придется уйти в принудительный отпуск. — Он помялся на месте, словно у него затекли ноги. Я метнула взгляд на Лену и увидела, как та побледнела. Чертовы засранцы: они всех мели под одну гребенку, и им плевать было, какая у кого ситуация. Винтики не нужны — винтики могут отдыхать. — За свой счет, — добавил он, потирая переносицу, — на десять дней.По крайней мере, он не растягивал удовольствие и не рассказывал, какая у нас замечательная контора, и как она много сделала для своих сотрудников. И за это я уважала Палыча, да и не только я. Тем временем он покрутился на месте и, так и не услышав никаких вопросов, развернулся и поспешил покинуть нашу комнату. А вопросов не было, судя по всему, из-за того, что для всех эта новость была, как снег на голову. Люда, у которой обычно не закрывался рот, сейчас так и сидела с открытым, но при этом из него не вылетало ни единого звука.Спустя буквально несколько секунд в проеме показалась бешено жестикулирующая Нина, и я немного успокоилась: по крайней мере, с ней все было в порядке. — И как тебе это? — выпалила она, подкуривая сигарету, когда мы вышли на улицу.— Паршиво, — отозвалась я, облокачиваясь о стену и глядя на плывущие по небу облака. — У меня не так отлично с деньгами, чтобы иметь свой счет, на который они нас отправляют. — Вот именно, — энергично кивнула Нина, делая новую затяжку.— Но есть такие, у которых ситуация еще хуже.— Ага, в Зимбабве и Папуа Новая Гвинея, — фыркнула Нина, — отбрасывая недокуренную сигарету. — Иногда смотрю на тебя и не могу понять, что ты за мать ее Тереза.Я пожала плечами, не желая вступать с ней в бессмысленный спор. Ситуация и так была не из приятных.— Но я не об этом, — заметила Нина, и ее глаза заметно загорелись. — У нас с Димой была идея съездить на его машине в Словакию дней на десять. Отдохнуть, посмотреть какой-нибудь милый городок, поплескаться в аквапарке, сходить в заповедник. Я и подумала, почему бы не воспользоваться этим вынужденным отпуском? Тем более, что он у нас с тобой в одно и то же время. Пока все остальные будут грызть локти, мы отлично отдохнем и развлечемся.— Ты предлагаешь мне поехать с вами? — удивилась я.— Ну да.— А тебе разве не хочется побыть с ним вдвоем?— Втроем веселее, — отмахнулась Нина. — Говорят, эти словаки — симпатичные парни. — И я поняла, что она неисправима. — Спасибо за предложение, но, как я уже сказала, у меня, увы, нет своего счета, — отозвалась я, размышляя как бы мне не сложить зубы на полку, даже просто оставаясь дома, и подсчитывая все те финансы, которыми располагала.— Не будь занудой, — протянула Нина. — Думаю, Дима, без проблем одолжит тебе денег. И потом, на троих на машине выйдет не так и много. Он не будет брать с нас за дорогу.— Мне нужно подумать, — мне совсем не улыбалось залезть в долги и к тому же снова ощущать себя третьей лишней.— У тебя есть время до первого, — усмехнулась она и, повернувшись, отправилась в здание. А я так и осталась на улице, гадая, что мне со всем этим делать. И как понравится новость Андрею, если я все-таки решу поехать, а он все-таки объявится. Но в моих рассуждениях было слишком много если, всех этих условностей, которые могли никогда не оправдаться. И тогда, глядя на набухающие на деревьях почки, вдыхая полными легкими весну, я задумалась, чего же мне хочется на самом деле. Мне необходимо было куда-то вырваться, уехать, я слишком засиделась в нашем доме с бабулей и котом. И потом, ни наш огород, ни яблоня, которую нужно подпилить, никуда не денутся за десять дней. Равно, как и отсутствие Андрея, которое становилось чем-то постоянным, вроде липы за окном.Мы с бабулей вытащили столик и пару стульев на веранду и сидели, пили чай на свежем воздухе. Этот ритуал в нашей жизни обычно знаменовал приход весны. По легкому покачиванию бабулиной головы и направлению ее взгляда, я уже знала, о чем пойдет речь, и ни разу не удивилась, когда она заговорила:— Надо будет обновить краску на веранде, вся вон облупилась.— Да, вернусь, обязательно займусь. Как раз, может, денег дадут.Бабуля только снова покачала головой.— Мужская это работа, не женская.— Григорьич? — я вопросительно посмотрела на развалившегося на солнце кота. Он лишь развернул в сторону одно ухо, не раскрывая глаз, и даже не подумал пошевелиться. — Мужики ленивы, — подытожила я, на что бабуля только тяжело вздохнула и стала собирать пустые чашки, блюдца и маленький заварничек.— Оставь, я уберу, — мои ладони накрыли ее сморщенные пальцы. — Все будет в порядке, правда, — приободрила ее я, пытаясь улыбнуться как можно правдоподобнее.— Не нравится мне эта ваша затея ехать втроем, — заметила бабушка, опуская руки. — Ладно бы с Димой, но так. Впрочем, может, ты там хоть кого встретишь.— Встречу, — на этот раз я не стала спорить. Ба одобрила мою поездку. И в тот момент я отчетливо поняла, что не уезжала из нашего дома уже очень давно, вылазки с одноклассниками в лес на выходные и праздники не считались. Я и дом составляли единое целое, неразлучное на протяжении бог его знает какого времени. И тем более было странно, что я наконец решилась его покинуть. Меня мучили всяческие страхи: что с бабулей что-то случится, пока меня не будет, но она успокоила меня и сказала, что Зинаида Степановна, что живет через дорогу, присмотрит за ней. Но больше всего, пожалуй, я боялась того, что уеду, а он вернется, Андрей. Решит, что этим я ставлю точку в наших отношениях, и мы больше никогда не увидимся. Я оказалась одной из тех дурех, что готовы полжизни просидеть дома в ожидании своего любовника, в надежде, что он вот-вот придет, опасающихся, что стоит лишь на минуту выйти, как именно в этот момент он возвратится. Но я понимала, что это не так. Мой настоящий отец не вернулся ни разу, и мать поступила правильно, выбрав инженера, который был рядом. Единственное, чего она не могла предусмотреть, что судьба будет к ней слишком жестока. Но она оставила в живых меня, и я не собиралась сидеть в ожидании того, что может никогда не случиться.Чашки благополучно приземлились на кухонный столик, а я отправилась наверх собирать свои вещи. Нина все последние дни пребывала в радостном нервном возбуждении, а я — в состоянии глухой тревоги, словно мое решение влияло на всю мою судьбу. Но я понимала, что, скорее всего, это как обычно только мои фантазии и страх расставания.Даже Григорьичу в эти дни я прощала любые шалости, зная, что не увижу его в ближайшее время.— Ты не на край света едешь и не в ссылку, — любила подшучивать надо мной Нина. И я понимала, что она права, но не могла с собой ничего поделать.Когда все вещи были уложены и поместились в маленький кожаный чемодан, оставшийся еще от мамы, я присела на матрас и посмотрела в окно, за которым выпускала свои первые листья липа. Я должна была что-то оставить, все эти недомолвки в бабулиных сериалах вечно приводили к катастрофам. По крайней мере, этих ошибок я повторять не собиралась. Лист бумаги и ручка сами оказались в моей руке, и я застыла, не зная, что же написать. Писать о любви в пустоту было как-то глупо. Тогда я написала просто:"Меня отправили в принудительный отпуск. Вернусь десятого." Мне хотелось приписать в конце "люблю тебя", но я не могла доверить бумаге слов, которые ни разу в жизни никому еще не произносила вслух. Поэтому безымянное письмо из двух фраз осталось лежать на подоконнике, в ожидании Андрея.Мне хотелось сказать ему намного больше. Хотелось, чтобы мы всю последнюю ночь прозанимались любовью до изнеможения, а потом он, слегка приобняв меня, толкнул и сказал: "Езжай!", точно так же, как в последний раз сказал "иди". Но ночь стала всего лишь еще одной точкой в веренице пустых и бессмысленных суток. Его не было. Все, что останется для него — мое холодное безликое письмо.— У меня такое впечатление, что мы — военкомат, который забрал из дома последнего кормильца, — фыркнула Нина, пристегиваясь на переднем сидении, когда мы потрусили по выбоинам нашей улицы.Я сидела сзади, развернувшись назад и глядя сквозь стекло, как бабушка машет мне рукой от калитки, а рядом на заборе провожает меня взглядом Тарас Григорьевич, встревоженный и обалдевший одновременно, будто он хоть что-то понимал.— Ты редко куда-то ездишь, верно? — заметил Дима, выруливая и пытаясь объехать озеро, расстилавшееся прямо на пути.— Да она вообще никуда не ездит, — ответила за меня Нина, открывая зеркало и поправляя прическу. — Похитили бабушкину деточку.— Ладно тебе, — у меня сердце екало в груди, и я была не в настроении выслушивать колкости Нины.— Странно, что у тебя загранпаспорт вообще есть, — заметила она.— Через пару месяцев, как я пришла на работу, меня собирались отправить в командировку, — отозвалась я.— Ага, обещания, все, как всегда, — вздохнула Нина.После городков и водного парка с аттракционами мы все единогласно решили отправиться в заповедник и походить немного по дикой природе. Не самым последним моментом в нашем с Ниной решении было и то, что мы и так потратили куда больше денег, чем рассчитывали, так что ночевка в палатке была неплохой альтернативой всяким частным пансионатам и кроватям с завтраками. Дима же, похоже, хотя и не испытывал проблем с деньгами, утомился от цивилизации и рад был попутешествовать вдали от людей. Мы оставили машину на бесплатной стоянке у одного из вдохов в заповедник, и переупаковав наши вещи в два диминых рюкзака, стали подыматься в горы. У Нины, как всегда, не оказалось пригодной к путешествию обуви, поэтому она шла налегке, но меня рюкзак нисколько не напрягал, он был намного удобнее сумок с продуктами, которые я дома по вечерам таскала из магазина. Мы миновали последнюю гостиницу для культурных туристов и стали подыматься еще выше. Удивительно, но то ли после парка, то ли оттого, что воздух в горах был необыкновенным, а открывающиеся виды — захватывающими, мы достаточно быстро набрали неплохую высоту и забрались далеко от любого человеческого жилья. Когда после очередного подъема перед нами расстелилось прекрасное голубое озеро, мы с Ниной побросали вещи и сразу же направились к нему. Поняв наш недвусмысленный намек, Дима стал выбирать место для лагеря, в то время как мы с Ниной уже умывались в холодной воде, мечтая о том, чтобы раздеться и окунуться полностью. — Смотрите сами, — крикнул нам Дима, раскусив наши намерения, — вода холодная, чтоб не простыли потом.Но наш пыл сам пропал после того, как мы, разувшись, зашли по щиколотку в воду — ноги окоченели буквально через несколько секунд.Вечером, с горелкой и чаем мы смотрели, как горы погружаются в темноту, и звезды, тысячи звезд, а не то редкое жалкое подобие, что в городе, заполняют небо. — Предлагаю завтра налегке сходить выше, — произнес Дима, ставя кружку на камень. — Судя по карте, там есть еще два озера. Ну, и если получится, забраться на перевал.— Отличная мысль, — поддержала его Нина, — но где мы оставим вещи?— Встанем пораньше. Чтобы успеть осуществить все наши планы, я думаю, встать надо часов в шесть утра, не позже. Соберем вещи и спрячем их между камней, а вечером, когда вернемся, развернем лагерь опять.— В шесть? — жалобно спросила я. Уже несколько дней я не высыпалась, то из-за смены места, то из-за переживаний о том, как идут дела дома. И теперь, после подъема и высоты все, о чем я мечтала — это выспаться, как следует.— Ребята, может, вы сходите, а я останусь? Как по мне, так и это озеро достаточно красивое, — заметила я.— Соня, — раскусила меня Нина. — Впереди горы, и великие покорители не должны спать до обеда!— Если не хочешь, конечно, можешь остаться, — согласился Дима, — тогда нам не придется разбирать лагерь, а у тебя будет спокойная дневка.— Спокойная дневка — то, что мне нужно, — усмехнулась я, а Нина лишь безнадежно махнула на меня рукой.— Сачок, — дополнила она свой жест метким определением и, широко зевнув, кивнула Диме в сторону палатки. — Нам стоит отправиться спать, если мы хотим встать вовремя.— Верно, — согласился он, подымаясь. А потом бросил взгляд на меня. — Ты идешь?— Нет, я еще немного посижу, — ответила я, мечтательно глядя на темные силуэты гор. Еще одна причина, по которой я не хотела идти, состояла в том, что мне, закоренелой одиночке, требовалось немного личного пространства, немного побыть самой. Казалось, Дима это вполне понимал и лишь молча кивнул.Сквозь полудрему я слышала, как собирались ребята, как шуршали вещами в поисках фонаря, а потом шум прекратился, и я снова впала в блаженный сон. Когда солнце стало нагревать палатку, я проснулась от топота копыт, и высунулась наружу, чтобы посмотреть, что происходит. Прямо над нашей палаткой скакали дикие горные козлы, сбрасывая копытами камни, которые и издавали весь этот грохот, многократно усиливаемый эхом. — Ну вы и слоны, — пробормотала я, с удивлением глядя на них. Животные, казалось, нисколько меня не боялись и даже не думали удирать. Это было так необычно для городского жителя. Я выползла из палатки и отправилась к озеру умыться. Рядом со мной в нескольких шагах пили воду мелкие козлята. Я рассматривала их, боясь пошевелиться, как какое-то чудо. Солнце еще только начинало освещать долину, хотя часы показывали уже почти девять утра. Я чувствовала себя отдохнувшей и счастливой, свободной от обязательств и условностей. Осмелев и сбросив футболку, я плеснула на себя холодной водой и засмеялась. Взрослый козел не одобрил мой выбор и издав короткий звук, отскочил от меня в сторону. Вновь надев футболку и освежившись, я отправилась по тропинке чуть выше, в том направлении, куда должны были уйти ребята, чтобы взглянуть на нашу долину сверху и немного прогуляться. Услышав возле одного из камней тихий стук, я посмотрела в сторону и увидела крупного бобра. Он сидел на солнышке и чистил свои лапки. Как ни странно, и это животное не проявило в отношении меня никакого испуга и, бросив на меня короткий взгляд, продолжило свое занятие. Словно я была в каком-то мире, где животные не знали людей.Вернувшись в лагерь, мне пришлось долго провозиться с горелкой — все то, что казалось элементарным в руках Димы, в моих потребовало кучу времени и усилий. То горелка не хотела накручиваться на баллон, то потом оказалось проблемой найти хотя бы одну зажигалку, а потом начался тотальный поиск кофе во всех продуктовых кульках, которых почему-то расплодилось целое множество. Зато был и один плюс: благодаря поиску, печенье уже было у меня в руках. Наконец, когда все хозяйственные хлопоты закончились, я смогла усесться на нагретый солнышком камень с чашечкой долгожданного кофе. Здесь, на природе, он казался просто-таки бесподобным, а печенье — лучшим десертом на свете.Горные козлы поднялись выше, подарив мне немного уединения, а бобер остался далеко позади. И тогда я заметила троицу, идущую по тропинке.— Только не туристы, ведь все было так замечательно, — успела подумать я. Хотя это место мне нисколько не принадлежало, они словно вторгались в мои владения, нарушая их идиллию и умиротворение. Но эти трое оказались меньше всего похожими на туристов. В центре был парень, а девушки шли по бокам, обнимая его. Они казались веселыми и сверкающими, как вода в лучах утреннего солнца. И еще от них веяло удивительной свежестью. Девушки смеялись и что-то говорили парню, попеременно приникая к его уху. Он только улыбался и сверкал глазами, а его руки время от времени проходились по не слишком-то прикрытым одеждой бедрам то одной, то другой спутницы. Внешне он напоминал одного известного актера, имя которого так и крутилось в моей голове, но никак не удавалось вспомнить.— Она пожирает тебя глазами, — сказала одна из них, переходя на знакомую мне речь.И я немного оторопела от такой прямоты и наглости.— Нисколько, — возразила я, глядя на странную троицу. Его светлые глаза и четко очерченные губы на самом деле привлекали внимание. Барышни были не менее прекрасны, но на его фоне они терялись. Когда его губы изогнулись в улыбке, и он подарил мне один из своих многообещающих взглядов, я ощутила, как вздрогнуло в ответ мое сердце и потеплело между ног. И вспомнила, кого он мне напоминал: Джуда Лоу, слащавого красавчика, самовлюбленного и самоуверенного. Но он определенно умел смотреть так, чтобы заставить женщину дрожать от одного своего взгляда.— Врушка, — улыбнулась другая, — ты сгораешь от желания. Она хочет тебя, — девушка повернулась к Джуду и провела пальцем по его идеальной щеке, — она безумно тебя хочет.И самое ужасное и бессмысленное было в том, что мое тело действительно хотело его. В голове крутились самые разнообразные не очень приличные сцены с ним и с девушками в качестве аккомпанемента. Девушками, которые готовят меня для него, чтобы он взял меня. Следят, чтобы ему было удобно.Я отвела взгляд от его сияющих глаз, и напряжение немного спало. Единственное, чего не было во всем этом всплеске желания -это любви. Я знала, внутренним неоспоримым чутьем, что для них секс ничего не означает — всего лишь занятие, чтобы развеять скуку, и не более того. Они были холодны, как лед, все трое. Как можно было оставаться холодными посреди бушующего пламени желания, для меня оставалось загадкой, но это было так. Им неведома была любовь, ревность, собственность — ничего из этих чувств.— Ты хочешь меня? — спросил он, протягивая мне руку, предлагая, приглашая присоединиться к пиршеству их радости и тел.— Хочу, — созналась я, — но это ничего не значит, — я так и не приняла его руки, и обиженный принц, слегка надув губы в притворном жесте, опустил руку обратно.— А это и не должно ничего значить, — заметила одна из девушек и нежно провела языком по его шее. Джуд прикрыл глаза, и его веки затрепетали от удовольствия.— Это что, местный клуб нарциссов? — подумала я, но не стала ничего произносить вслух.— Она одна из нас, — лицо Джуда посерьезнело, и объятия девушек разжались. — Ты знаешь это? — теперь он обращался ко мне. Черт, он на самом деле был очень красив, и я все время ловила себя на мысли, что хочу попробовать на вкус эти идеальные губы.— Это не так, — качнула я головой, решив, что они меня не затянут в свой клуб свободной любви ни за какие коврижки, даже если мне придется вцепиться зубами в стойку своей палатки.— Она не знает, — засмеялась другая девушка, — как мило.— Чье она дитя? — задумчиво постучала пальчиком по нижней губе первая.— Мне кажется, в ней есть что-то от Нормата, — заметила другая.— К тому же, он любил повеселиться, — согласилась первая.— О чем вы тут говорите? — возмутилась я, подымаясь и бросая на них гневный взгляд. Одно дело валять дурака и изображать из себя сексуально озабоченных, и свосем другое — строить предположения о моей семье. — Я не имею к вам никакого отношения. Я — приезжая.— О, да, он любил гастролировать, — усмехнулась в свои длинные волосы первая."Гастролер", — это слово больно резануло мою память, полностью созвучное тому, что когда-то сказала бабушка. Неужели это могло быть правдой? Неужели я приехала на родину своего отца? Настоящего отца? Но это казалось совершенно невероятным.— Кто такой этот Нормат? Житель вашей деревни? — уточнила я, и на их лицах появились снисходительные улыбки.— Это один из наших людей, — улыбнулся Джуд, и его глаза сверкнули прозрачной глубиной озера. Эти глаза, их манеры, — я, наконец, поняла. Они не были людьми. Но они и не были вампирами — в этом я была определенно уверена. Что же это были за существа? Когда девушки легкими движениями коснулись моих рук, я отдернулась. Но когда мне снова протянул руку Джуд, так искренне и многообещающе глядя в глаза, рука сама порхнула ему навстречу. Как только его пальцы сжали мои, я готова была сделать все, что он скажет.Очнулась я голой в листьях, и меня поливали водой из ручья. Мне не было ни холодно, ни неприятно. Рядом со мной, полуразвалившись, в этой своей вечно-расслабленной манере, лежал Джуд.— Мы же не... — в отчаянии начала я.— Нет, ко мне приходят только по своей воле, — улыбнулся он.— Тогда что я здесь делаю в таком виде, и где моя одежда? — я пыталась прикрыться от него листьями, но тщетно: потому что так или иначе проглядывало мое голое тело.— Перестань прятаться, ты прекрасна, — ответил он, лениво кладя травинку в уголок своего божественного рта. — Мы спросили землю, чье ты дитя.— Спросили землю?— Ты и правда дитя Нормата.— Я могу его увидеть? — осторожно спросила я.— Увы, нет, — отозвался Джуд, опускаясь на спину и глядя в небо. — Нормат покинул нас. При этом, правда, оставив много своих побегов на земле, — ухмыльнулся Джуд, видимо, считая свою шутку очень тонкой и уместной. Но меня она совсем не порадовала. Узнать, что у тебя есть отец — дон Жуан, который оставил после себя кучу детей, и даже не иметь возможности расспросить его, помнит ли он хотя бы мою мать, знает ли о моем существовании. Хотя, ответ на последний вопрос, судя по всему, был "нет". — Что вы за народ? — спросила я, глядя на медленно подымающуюся и опадающую грудь Джуда под тончайшей рубашкой.— Горный народ, мы жили здесь задолго до людей, — улыбнулся он, не отрываясь от разглядывания неба. — Ты уверена, что ничего не хочешь? Твой взгляд прожигает мою рубашку, — невинно произнес он, и я залилась краской, чего со мной уже давно не случалось. Похоже, он мог улавливать тончайшие эманации желания, пронизывавшие воздух. Да, в близости от Джуда, я все время его хотела, мое тело практически горело и непроизвольно сжималось внизу.— Нет, спасибо, — пробормотала я, отворачиваясь.— Напрасно, тебе бы понравилось, — беззаботно ответил он. Я была права: мой отказ его нисколько не огорчил, как и не обрадовало бы согласие. Ему было все равно.— Горный народ, значит, — попыталась вернуться я к волновавшей меня теме. — Не люди?— Нет, — легко ответил он, подтвердив тем самым мои предположения.— Тогда кто? — Воплощенные духи природы. Это самое понятное для тебя определение, какое я могу дать, — ответил он, подымаясь и усаживаясь напротив меня.— Где моя одежда? — в очередной раз забеспокоилась я.— Она у Лиллз, — отозвался Джуд, улыбаясь. — Но в этом ты намного прекраснее, — добавил он, намекая на опутавшие меня листья.— Человеческая мода не подразумевает хождение в листьях, прости. Поэтому мне немного неудобно.— Человеческая мода глупа и преходяща, — получила я его ответ, отдающий высокомерием. — Сколько тебе лет, Джуд? — вырвалось у меня.— Джуд? — его брови поднялись вверх.— Ты похож на одного актера, — стушевалась я, опуская глаза в траву.— Почему бы и нет, — усмехнулся он, — пусть будет Джуд. По человеческим меркам мне около трехсот, я совсем еще молод.Мои глаза вмиг вернулись к его лицу, я уставилась на него в немом изумлении. Этого не могло быть. Он выглядел на двадцать пять, ну, максимум на двадцать семь.— Ты тоже будешь медленнее стареть, — улыбнулся он.— Но я ведь не проживу триста лет, верно? — мне вдруг показалось, что я сплю, и все это происходит не на самом деле.— Нет, может, до ста, — ответил он. — Но в тридцать ты будешь выглядеть, как в двадцать, и так далее.— А в сто, как в девяносто? — не удержалась я от сарказма, а Джуд расплылся в улыбке.— У тебя острый язычок, как у древесного духа. Я бы хотел ощутить его на себе, — от последних его слов меня окатило волной жара.— Не делай так, пожалуйста, — охрипшим голосом попросила я. — Не играй со мной. По вашим меркам я сейчас наверняка малолетняя, тебе ничего не грозит за совращение?Джуд закинул голову назад и громко рассмеялся. — Мы рождаемся взрослыми и осознанными.— Что, выходите из пены морской, как Афродита?— Так рождается морской народ, — серьезно ответил он, — а мы пробуждаемся в горных ручьях, опутанные зеленью.— Как я сейчас? — ужаснулась я.— То, что произошло с тобой, называется возвращением к корням. Иначе нам никак было не узнать, к какому роду ты принадлежишь.— А меня вы не подумали спросить? — возмутилась я.— Это ничего не изменило бы, — безразлично ответил Джуд, а я поняла, что действительно все равно согласилась бы, что бы они мне ни предложили, лишь бы узнать правду.— Ты знал Нормата? — спросила я. — Каким он был?— Ненасытным, — ответил Джуд. — Ему было мало наших женщин, он хотел чего-то большего: любви, страсти, и отправился к людям. Я думаю, он получил куда больше, чем ожидал: и слезы, и ревность, и ненависть, и полный набор проклятий в свой след. Мы прекрасны для людей, но нам не стоит смешиваться с ними, потому что мы слишком разные. Звезды и песчинки, которые исчезают раньше, чем звезда воссияет в полную силу.— Звезды, — повторила я. — Тогда что же случилось с ним?— Мы уходим так же, как и приходим. Когда наступает время. Дело в том, что Нормат был очень стар. Возможно, этим и объяснялись его чудачества с людьми.— Как вы понимаете, что это время наступило? — в моей голове это все просто не укладывалось.— Так же, как деревья понимают, что пришла весна и пора распускать листья, — Джуд махнул в сторону деревьев, — река понимает, что пора взламывать лед, трава — что пора прорастать. Мы едины с природой, а не обособлены, как люди. Для нас нет вопроса: как понять? Разве что: как объяснить? И я бы сказал, что это невозможно. Ты либо понимаешь, либо нет.— И вы всю жизнь живете в этом заповеднике?— Еще сто лет назад это не был заповедник, это просто был лес и горы, — отозвался Джуд, и я расслышала в его голосе нотки грусти.— Вам не выжить в городах, в шумных человеческих мегаполисах — верно? Для вас это смерть.Джуд не ответил, вместо этого он спросил:— Ты живешь в городе?— Да, на его окраине. В доме с садом.— Ты бы не выжила в бездушной коробке, — отозвался он. — Ты никогда не задумывалась над этим? Тебе необходимы все эти деревья, трава, небо.— Мой чердак, — прошептала я следом за Джудом, понимая теперь, что всегда хотела быть ближе к небу, ветру в моем окне, расстилающемуся за ним пейзажу и моей милой липе.— Верно, мы не можем иначе.— Но что тогда будет еще через сто лет, когда и этот заповедник растворится?— Останутся горы, непокоренные, недоступные людям горы. Снег, лед, острые пики и темно-синее небо над головой. Мы — горный народ. Морской народ уйдет в глубины, мы — на высоту.— Но животные, зелень, ручьи, — я с нежностью погладила обвивавшие меня листья.— Радуйся настоящему, — улыбнулся он и подмигнул мне: — Ты точно ничего не хочешь?Я закатила глаза и громко вздохнула, хотя теперь уже совершенно не сердилась на него. Мои родственники были такими.Барсуки и птицы провожали меня до конца леса, и я ощущала себя в нем дома. Лилз вернула мне одежду, но теперь она больше не казалась мне такой удобной, как раньше. Грубая ткань терла кожу в отличие от нежно оплетавших меня ранее молодых листиков.— Посмотри, — улыбнулась Лилз Джуду, — ее глаза светятся, почти как наши.— Она поняла, — мягко ответил он, улыбаясь мне на прощанье. Мне не хотелось уходить от них. Я будто только что обрела семью, и уже должна была возвращаться. Вдруг и Нина, и Дима показались мне такими далекими, такими чужими, что хотелось снова затеряться в чаще и больше никогда не возвращаться к людям.Словно для того, чтобы вернуть меня на землю, Джуд произнес:— Мы были бы рады, если бы ты осталась, но все же ты человек. Тебе будет холодно, ты будешь нуждаться в пище — во многом, о чем мы никогда не думаем.И я поняла, что, несмотря на всю нашу близость, мы катастрофически разные. Как бы им понравилось, если бы я на их глазах убила козленка и жадно впилась зубами в его сочное мясо. В того самого, что не боялся меня и доверчиво терся о мою руку. А ведь когда голод возобладает, я так и поступлю. Я буду нетерпеливо рвать листья и ягоды в страстном желании насытиться, те самые листья, что по доброй воле укрывали меня. Как вампир, которого обуяла жажда крови. А мои новые друзья будут с отвращением взирать на эту картину. Несмотря на то, что во мне было много от них, я принадлежала другому миру. Я вновь вспомнила об Андрее и о его взгляде, который он иногда бросал на мою шею. Несмотря на то, что мы были близки, меня пугала его темная жажда, а его голод в редкие моменты внушал мне панический ужас. — Прощай? — скорее вопросительно, чем утвердительно произнесла я.— Ты всегда можешь навестить нас, — улыбнулся Джуд, и я почти не сомневалась, что он вложил в эту фразу не только невинный смысл. И низ моего живота отозвался вполне определенным ответом на его предложение.— Как твое настоящее имя? — не удержалась я.— Теперь мы будем звать его только Джудом, — подхватили девушки, нежно обнимая его за талию с двух сторон.Горные козлы еще долго сопровождали меня почти до нашей палатки. Когда я вернулась, ребят еще не было, не смотря на то, что солнце уже начало скатываться по небосклону. А мне не верилось, что прошло всего несколько часов с моего пробуждения. Столько всего произошло и открылось. Я успела обрести семью и утратить ее, и все это за один короткий день в заповеднике.Мелодии звучали в моей голове, и незримое присутствие Джуда сопровождало меня на следующий день всю дорогу, пока мы спускались с гор.— С тобой все в порядке? — спросил Дима. — Может, забрать у тебя что-то из рюкзака? — Он бросил осуждающий взгляд на собирающую по дороге цветы Нину.— Нет, все нормально, — отозвалась я, продолжая слушать волынки в своей голове.— Ты какая-то тихая, с тех пор как мы вернулись.— Да? — я посмотрела на него, и впервые мне его глаза показались слишком обычными. — Наверное, — загадочно улыбнулась я, почти как Джуд.— Но я вижу, ты в прекрасном настроении, — улыбнулся в ответ Дима. — Выспалась?— О, да, — ответила я, мечтая о том, чтобы еще хотя бы раз проснуться подобным образом, в окружении света, животных и Джуда с девушками.— Как у вас дела? — с трудом произнесла я в объятиях бабушки, которая явно решила меня задушить. Даже Тарас Григорьич, обычно рассудительный и молчаливый кот, что-то несвязно орал.— Да у нас все по-старому, — произнесла бабуля, наконец, отпуская меня и разглядывая. — Ты никак еще больше похудела?— Да перестань, ба, — успокоила я ее, — мы там жировали по заведениям.— Знаю я, как вы там жировали с вашими-то деньгами.— Ну, Дима не нищий, — возразила я.— Но не может же он вас двоих содержать, — возмутилась бабуля.— Да все нормально, ба, — отмахнулась я.— Ой ли, — покачала головой бабуля, но тут же расцвела в улыбке, снова рассматривая меня с ног до головы, будто я была чем-то новым.— Как съездили?— Замечательно, — усмехнулась я, — куда лучше, чем сидеть на работе. Так что я им даже благодарна за такой подарок. А как вы тут на хозяйстве? Все в порядке, ничего не прохудилось? О веранде помню, — сказала я, перехватив тревожный взгляд бабули.— Не в веранде дело, — вздохнула она, — ты же знаешь, я на чердак не ходок. — И тут внутри меня все похолодело. Неужели Андрей приходил? Что случилось?— В одну из ночей, уж не знаю, ветер или что. И ты ставни не закрыла, — погрозила мне пальцем бабуля, — но так окно наверху хлопало. А что я, старая, даже подняться туда не могу. Да и ночью беспокоить Зинаиду не хотела. А днем все затихло, так я уже и не стала. Думаю, ты приедешь, сама разберешься. Так что, может, там и побилось что, грохоту было много.Стараясь не пугать бабулю, я сумела выдержать еще какое-то время расспросов и только потом отправиться с замирающим сердцем наверх. Вся моя комната выглядела так, словно по ней прошелся ураган. О нет, это был не ветер, это был он, вне всяких сомнений. Даже матрас на моей кровати оказался разодранным. Натягивая на него дрожащими пальцами одеяло, я прикидывала в уме, сколько мне понадобится ткани, чтобы незаметно залатать его. Все вещи были перевернуты, книги валялись по всему полу, одежда была свалена в углу возле шкафа, письмо с подоконника исчезло. Андрей приходил, но что вызвало всю эту бурю, я не могла понять. Мой отъезд? Один лишь факт моего отъезда? То, что я его не предупредила? Но ведь он сам исчез и не дал мне шанса. Собирая вещи и раскладывая их по местам, я начала злиться. Какое право он имел устраивать здесь погром? Разве у меня были перед ним какие-то обязательства? Или он бесился из-за того, что его десерт неожиданно уехал? Мне не хотелось так думать, но злость сама предлагала разнообразные варианты. Все было так хорошо, путешествие получилось замечательным и важным, я вернулась в превосходном настроении — и что делает он? Все портит, как всегда.К вечеру моя комната выглядела практически по-человечески. И после того, как я наелась на кухне до отвала домашней еды и выдержала град вопросов от бабушки, почесала за ушами и под шеей урчащего Григорьича, я, наконец, поднялась к себе наверх. На душе стало снова неспокойно, как только я переступила порог своей комнаты. То ли память о недавнем разгроме, то ли ощущение незащищенности заставляли меня заметно нервничать.— Боишься? — его голос был напряженным и злым.Я резко повернулась и увидела его в кресле в углу комнаты. Он, очевидно, уже ждал меня здесь какое-то время.Я так соскучилась по нему, что злость почти прошла, как только я его увидела. Мне хотелось прижаться к затянутым в брюки ногам и целовать его лицо, зарывшись руками в темные волосы.— И правильно делаешь, что боишься, — тем временем продолжал он. — Отпуск, значит, да?— Да, — ответила я, а сердце в груди отбивало бешеный ритм. Он нравился мне даже злым.— И с кем?Я уже открыла рот, чтобы ответить, как он практически взорвался и вскочил из кресла.— Не утруждай себя, я знаю, с кем. С моим сказочным братцем, я чувствовал его в доме, когда ты уехала и чувствую теперь.— С ним и с Ниной, — мой голос дрожал и не очень мне подчинялся из-за напряженности обстановки. — Он занес мой чемодан в дом.— Большой, наверное, чемодан? — он будто не слышал о Нине и весь кипел от гнева. Андрей со злостью пнул лежавший возле кровати маленький мамин чемоданчик.— Прекрати, — я набралась смелости и сделала шаг в его сторону. Он не имел никакого права устраивать мне сцены и портить мои вещи. Меня снова накрыло волной злости.— И давно ты с ним? — Он вовсе не слышал меня. — Каково это: трахаться с близнецами?— Я не сплю с ним, — заорала я, готовая самостоятельно запустить в него чемоданом. — Он — парень Нины, или ты оглох?— Нет, похоже, я ослеп, но теперь зрение ко мне вернулось, — он грубо схватил меня за руку и толкнул на матрас. Я неловко завалилась на кровать и тут же попыталась приподняться на руках, но он не дал мне этой возможности, придавив сверху своим весом и вытягивая мои руки над головой. — Шлюха, — одним резким движением он стащил мои брюки до коленей, а следующим рывком сорвал трусы.Я задохнулась, когда он грубо и резко вошел в меня почти до предела. Сначала мне было больно и обидно, и я пыталась дышать и одновременно сглатывать накатывавшие слезы, но потом, с каждым новым его движением, становилось все приятнее и приятнее. Я стала достаточно влажной, и теперь он двигался во мне все также неистово, но не причиняя ни малейшей боли, наоборот, стремительно продвигая к точке невозвращения. И с очередным его сильным толчком я задрожала под ним от удовольствия, и теперь мое лицо омывали слезы радости. — Андрюша, — простонала я, обмякнув в его руках и продолжая время от времени содрогаться от догонявших меня мелких оргазмов.— Некоторые женщины рождаются развратными, — с отвращением произнес он, отпуская меня, но в его голосе больше не было ярости, только усталость.— Я не сплю с твоим братом, — произнесла я, поворачиваясь к нему лицом на кровати и не пряча свою наготу с растекшимися по ней следами нашей любви.— Поэтому сбежала от меня с ним? — его холодное презрение ранило душу. Но его взгляд заставлял меня хотеть его снова. Даже не нежности, а новой волны его неистовства, заставившего меня кончить в считанные минуты.— Андрей, — я опустилась у кровати перед ним на колени и прижалась щекой к его обнаженному бедру, тому самому, со шрамом, и покрыла его легкими поцелуями. — Мне никто не нужен, кроме тебя. Это правда, — я посмотрела снизу ему в глаза, и в них сверкнул, наконец, какой-то отклик, понимание.— Зачем ты сбежала? — теперь в его голосе звучало сожаление.— Я не сбегала. Ты исчез, и я не знала, как тебя предупредить. Не придумала ничего лучше этого дурацкого письма.— Оно действительно было дурацким. И жестоким. — Его пальцы пробежались по моей щеке, убирая волосы.— Я хочу тебя еще, — я поцеловала его мужскую плоть, которая тут же откликнулась на мою ласку.— Ты скучала по мне? — спросил он, дрожа от моих прикосновений.— Да, — искренне ответила я, вновь взглянув ему в глаза.— Я убью тебя, если ты лжешь, — прошипел он, заваливая меня на матрас и накрывая собой. — Но я все еще зол на тебя. Тебе придется заплатить за все те ночи, что я сходил с ума.— Я согласна, — прошептала я, когда его губы нашли мою грудь. — Согласна заплатить.— Моя маленькая фея, — простонал он, когда входил в меня, теперь намного более аккуратный, чем несколько минут назад. Но мне он нравился любым, нравилось все, что он делал. И только когда он снова был во мне, я поняла, насколько мне его не хватало.Несмотря на наше примирение и сумасшедший секс, не прекращавшийся всю ночь, я так и не сказала Андрею о том, что разыскала свою семью. Наверное, интуитивно мне хотелось их защитить молчанием. Страшно подумать, что сделали бы подобные Андрею, узнай, что не так уж далеко от них бродит целое скопище деликатесов. Возможно, от людей мои родственники и могли скрыться в горах и глубинах морей, но только не от вампиров — опаснейших хищников на свете. Оставшись наедине с собой, я гадала, каким был Андрей до того, как умер. И мне все больше казалось, что для этого достаточно взглянуть на Диму, что все острые опасные грани появились в нем только с приходом его новой сущности. Он сказал, что перешел на питание из банка крови, но что было до этого? Скольких он убил, помимо Виктории? И то, с какой легкостью он разделался с последней, говорило не в пользу пацифистской версии. Насколько шуточной была его угроза убить меня, если я ему солгу? От таких мыслей становилось жутковато. И при этом я каждый раз теряла голову, стоило ему лишь дотронуться до меня.— Спасибо, папочка, — не без горечи поблагодарила я, подняв глаза вверх. Должна ли была я благодарить за свою неуемную сексуальность кровь бессмертных или свою собственную невоздержанность?Когда мы пилили несчастную яблоню, я сидела на ветке, а бабуля руководила с земли, при этом ее причитания перемежались безнадежными вздохами. Ей снизу всегда казалось, что все нужно делать не так, но пилила я, и поэтому в конце концов все делала по-своему.— Ну что толку, что ты ту ветку отрезала? — причитала снизу бабуля. — Эта, здоровая, все равно ведь упирается в крышу.— Ба, мне надо как-то добраться до твоей здоровой ветки, — тяжко вздохнула я, перемещая вес на свободную руку. — Так что я тут уж как-нибудь разберусь.— Ты мне там сейчас все дерево в фенхуй превратишь, а то, что надо, так и не спилишь.— Феншуй, бабуля, фен-шуй, — едва не хохоча, поправила я ее сверху. — Феншуй, но фейхуа.— Не ругайся, — ворчливо заметила бабуля.— Это кто еще ругается, — пробормотала я, сдерживая смех. Видимо, в поле зрения бабули попадали какие-то передачи по саду-огороду или обустройству дома, раз она периодически бросалась подобными словами. Только вот выходило у нее совсем невпопад — память была уже не та, чтобы запечатлеть совершенно новые незнакомые термины. — И, между прочим, я знаю, что из фейшуи делают варенье! — гордо резюмировала бабуля, и тут я не выдержала — меня просто-таки разорвало от смеха. Ветка, за которую я держалась, подалась, и я, продолжая за нее держаться, мешком рухнула с дерева, в другой гордо сжимая пилу. Всплеснув руками, бабуля поспешила ко мне, но ее опередили: сильные руки бережно, но уверенно стали ощупывать мое тело и вынули из задеревеневших пальцев пилу с обломленной веткой.— Дима? — удивленно уставилась я на него, сопротивляясь и не желая выпускать орудие труда.— Ну, с головой, похоже, все в порядке, — вздохнул он, успокаиваясь и глядя на меня.— Что ты тут делаешь?— Решил в гости зайти, не знал, что ты как раз собралась полетать.— Ха-ха, — передразнила я его, наконец отбрасывая пилу и пытаясь подняться.— Не так быстро, — сказал он, удерживая меня на месте, — переломов вроде нет, но ушиб должен быть неслабый.— Катя, боже ты мой, — охала бабуля рядом, глядя то на меня, то на гостя, — Дима.— Все в порядке, ба, мягкая посадка, — утешила ее я, но бабуля не верила и тоже попыталась меня ощупать, но мне и в первый раз не очень понравилось, поэтому я с помощью Димы поднялась и, пошатываясь, направилась к дому.— Тебе стоит показаться врачу, — заметил он, придерживая меня под руку.— Только не при бабуле, мрака не нагоняй, — тихо попросила я, но было уже поздно.— Обязательно нужно к врачу, мало ли что, — запричитала она. — Дима, Вы могли бы отвезти Катюшу?— Конечно, я отвезу, — подтвердил он, и мне ничего не оставалось, как подчиниться.Как странно было видеть, что он отлично знает, где в нашем районе травмопункт. Но когда мы подошли к дверям, и я вопросительно взглянула на него, он объяснил:— Сюда же сначала привезли нас с братом.— А, — только и смогла выдавить я, не зная, что еще добавить. Травмопункт был при больнице, значит, скорее всего, Андрея здесь оперировали, и здесь он умер. Невеселые мысли отразились на моем лице, и Дима в жесте поддержки легонько сжал мою руку:— Все будет в порядке. Это просто мера предосторожности.Внутри под дверью оказалась парочка неприятных типов со сломанными носами, но они уже были все в бинтах, из чего я сделала вывод, что мы в очереди первые. Доктор приветственно махнул нам от своего стола. И когда я с гримасой на лице уселась на стул перед ним, с интересом взглянул на нас обоих:— С чем пожаловали?— Вот, с дерева упала, — нескладно пояснила я, вдруг стушевавшись. Потому что только теперь поняла, насколько ситуация была нелепой: здоровая тетка падает с дерева.— С какого? — учтиво осведомился доктор.Я едва не пожала плечами, не понимая, какое это может иметь значение, но вовремя остановилась, вспомнив, что приземлялась на спину.— С яблони.— А что, яблоки уже созрели?Я посмотрела на доктора, как баран на новые ворота, но вдруг на его лице показалась озорная ухмылка, и я кисло улыбнулась в ответ. Этот гад просто развлекался, ведь у него таких придурков, как я, был целый вагон и маленькая тележка.После короткого осмотра и рентгена, меня туго забинтовали в перевязочной и отправили домой. Все тот же доктор-юморист сообщил, что сломано всего лишь одно ребро. Для него всего лишь, а для меня — первая серьезная травма, не считая детских. Дима весь остаток дня являл собой сущий образец добродетели и точно так же, как и в больницу, доставил меня обратно домой со всеми предосторожностями. — Ты должна будешь следить за собой и не делать резких движений.— Без проблем, вот только ветку допилю, — огрызнулась я, и он посмотрел на меня, как на неразумного ребенка.— Прости, что испортила тебе вечер, — смягчилась я, думая, стоит ли мне теперь звонить и извиняться перед Ниной.— Ничуть, — ответил он и добавил, будто прочтя мои мысли: — Мы с Ниной расстались.— И кто был инициатором? — так и чесался у меня язык спросить.— Так что я теперь абсолютный хозяин всех своих вечеров, — закончил он мысль и посмотрел на меня.— Хочешь зайти на чай? — из вежливости спросила я, когда мы остановились на веранде.— Нет, спасибо, — отказался он, очевидно ощущая формальность моего приглашения. Я была благодарна ему за помощь, но мне на самом деле хотелось убраться с улицы и уединиться у себя на чердаке. Лечь на кровать, хотя, я уже не была так уверена, что смогу это сделать безболезненно.— Спасибо, — бросила я ему на прощанье, когда он начал удаляться по дорожке.— Я зайду как-нибудь тебя навестить, — сказал он. Вот мы и поменялись ролями. Но кроме неловкости рядом с ним я больше ничего не ощущала.— Катюша, горе ты мое, — запричитала бабушка, как только я вошла на кухню. — Ну, как ты себя чувствуешь? Дима звонил мне, рассказал все про перелом.— Нормально, до свадьбы заживет, — сгримасничала я, не желая ее расстраивать.— До твоей — так уж точно. Только я до нее могу не дожить.— Ба, ну перестань, — вздохнула я по привычке и сделала заметку на будущее, не делать этого так резко. Помимо ребра болели еще и многочисленные ушибы — все-таки я прилично приложилась к матушке-земле. "Хорошо, что не асфальт", — подумала я, наливая в чашку чая и направляясь к себе.— Дима, смотри, какой молодец. И заботливый, — продолжала гнуть свою линию бабуля. Я представляла, что было бы, узнай она, что они с Ниной расстались. Наверное, вывесила бы все наши наволочки из окон в знак сдачи гарнизона.— Ага, я устала немного, пойду к себе.— Иди-иди, — закивала она. — Может, ляжешь внизу — вдруг помощь какая потребуется? И оно тебе надо сейчас, в эту голубятню лезть.— Ба, там моя кровать, и мне там хорошо. Справлюсь.— Да уж, кровать... Ладно, если передумаешь, спускайся, я тебе на диване постелю, — недовольно проворчала она и провожала меня всю дорогу по лестнице вверх тревожным взглядом, словно я вот-вот должна была кубырем скатиться вниз. В конце концов, я же не ноги поломала.По-настоящему вымотанная, я, не раздеваясь, осторожно опустилась на свой матрас и закрыла глаза. Иногда мои хозяйственные подвиги превосходили все ожидания: вместо того, чтобы спилить ветку, я распилила себе ребро. А злополучная ветка осталась на месте. Потом я задумалась о Нине и о том, что на этот раз стукнуло ей в голову, чем ей не угодил по всем меркам хороший Дима. А в том, что инициатива исходила от нее, я не сомневалась. Впрочем, об ответе я тоже догадывалась. Нина никогда не встречалась ни с кем дольше месяца, а тут и так все сроки давно были побиты. Наверняка очередной гитарист или просто еще один симпатичный парень занял место Димы. Временами я завидовала той легкости, с которой она жила. Но, с другой стороны, мне казалось, что причиной ее метаний служит пустота внутри, которую она не может заполнить ни с чьей помощью.— Отдыхаешь? — его голос приятно вибрировал в темноте, растворяясь в ней, обволакивая. — Почему так пахнет больницей? — Андрей приблизился ко мне, а я так и осталась лежать, повернув голову и уставившись на него.— Упала с яблони, — уже в который раз за сегодняшний день изрекла я.— Сильно? — он опустился на кровать рядом со мной.— Сломала ребро, — пожаловалась я, и он легкими движениями пальцев пробежался по моей грудной клетке.— Что ты забыла на этой яблоне? — спросил он, когда нашел перелом, и я скривилась.— Сегодня это просто-таки вопрос дня, — съязвила я, а потом со вздохом добавила: — надо было ветку спилить.— Не могла сказать мне?Я чуть не засмеялась.— Прости, не могла представить вампира спиливающим ветки. Вы и это умеете?— У тебя точно нет сотрясения? — уточнил он, и я оскалилась в ответ.— Как все нормальные люди, с помощью пилы, только быстрее, — произнес он.— Ну, и как бы я это потом объясняла бабуле? Что ночью прилетела яблочная фея и отпилила ненужные ветки?Он молчал какое-то время, ничего не говоря и лишь поглаживая мои перебинтованные ребра.— Так в этом проблема? Что ты вынуждена скрывать нашу связь?— Это тут ни при чем, — я повернула голову и посмотрела в окно, чтобы не встречаться с ним взглядом.— Ложь, — ответил он, и мне нечего было возразить. "Убьет ли он меня теперь?", — скользнула в голове безумная мысль. Но в его настроении не было ни капли гнева, только грусть. Андрей улегся на матрас рядом со мной, закатал рукав своей черной рубашки и, прильнув на секунду к своему запястью, поднес его к моему рту.— Пей, — тихо велел он.Я недоуменно взглянула на него.— Не стоит превращать меня в вампира из-за какого-то ребра, оно срастется.— Я знаю, — кивнул он, — пей, так срастется быстрее.— Твоя кровь обладает какими-то целебными свойствами?— Пей, — зарычал он, и я послушалась. Сладкая, густая, она была похожа на мед с нотками цикория и легкой горчинкой.— Она такая странная, — произнесла я, оторвавшись от его руки, и облизывая губы.— Невкусно? — безлико произнес он.— Вкусно, просто вкус очень необычный, — честно ответила я, и что-то в его лице изменилось, оттаяло.— Это значит, что ты принимаешь меня, — усмехнулся он, склоняясь ко мне ниже и целуя губы, на которых еще остались следы его собственной крови. — Для меня она безвкусна, как вода, — продолжил он, словно в ответ на мои мысли.Затем его поцелуй стал глубже, а движения рук возбуждающими, и я предостерегающе замычала ему прямо в рот.— Эй, тут между прочим кое-кто раненый.— Обожаю раненых, — простонал он, и, наплевав на мои предостережения, плотнее прижался ко мне, запустил руки за спину, и перекатился вместе со мной. Я напряглась и зажмурилась, ожидая удара нестерпимой боли, но ничего не случилось, абсолютно ничего. Не веря своим ощущениям, я высвободила руки и начала судорожно ощупывать свои ребра. Мое пострадавшее ребро было целым, и я не ощущала ни одной ссадины или синяка на спине. Совершенно ничего. Изумленно раскрыв рот и не в силах произнести что-либо связное, я уставилась на Андрея.— Но как?— Кровь, — просто ответил он.— Но как же тогда твой шрам, — спохватилась я.— Я же не превращал тебя, — мягко произнес он, опускаясь к моему уху и щекоча его своим дыханием.— То есть, если бы превратил, я бы навсегда осталась со сломанным ребром?— Да, — легко согласился он, — но оно бы тебя не беспокоило.— Просто потрясающе, — заключила я, — почему же тогда он не подождал, пока ты... — и я замолчала, потому что поняла: с Андреем ждать больше было некуда — он умирал. Иначе тот вампир, что обратил его, наверняка предпочел бы не оставлять ему отметин на теле. Хотя, я так и не знала, как он оказался в больнице так вовремя и почему решил подарить Андрею не-жизнь. Но когда я в прошлый раз пыталась в этом разобраться, уяснила две вещи: Андрей сам до конца не знал, как все произошло, и эта тема его зверски сердила.Он лежал рядом, уставившись в потолок: похоже, я опять его расстроила своими дурацкими вопросами.— Спасибо, — прошептала я, склоняясь над ним и возвращая поцелуй. — И прости меня.— Не страшно, — он поддался и притянул меня к себе. Сегодня он был удивительно нежен, и я не знала, что тому причиной: моя травма, его сожаление о том, что наши отношения хранились в тайне или что-то еще. Но когда его пальцы гуляли по мне с такой виртуозностью, все вопросы имели свойство улетучиваться.Бабушка встретила меня утром на кухне, сияя довольной улыбкой, что сразу навело меня на подозрения. А когда я увидела комплект из трех чашек с блюдцами, расставленных на столе, и целую гору свежеиспеченных блинов, поняла, что у нас гости.— Дима пилит ветку, — ба не заставила меня долго мучиться догадками.— Как? Зачем? — я была удивлена, если не сказать больше. А еще смущена, но совсем не теми вещами, о которых могла подумать бабуля. Нет, меня мучила совесть: он пилил ветки в нашем дворе, в то время как я всю ночь провела с его братом. Не знаю, почему меня это волновало, но я переживала.— Говорю тебе, такой хороший мальчик, не будь дурочкой, — доверительно закончила бабуля, поглядывая на дверь, и я поняла, что пропустила большую часть ее дифирамбов Диме. — Нечего сидеть одной все время. Да и что так высидишь? Посмотри на меня. Живем, две бабы беспомощные, а случись что — так и пособить некому. Я не могла больше это слушать и, толкнув дверь, вышла наружу. Прохладный воздух холодом пробежался по моим ногам, и я поежилась.— Привет, как себя чувствуешь? — Дима уже складывал ветки у забора, и его глаза радостно блеснули. Помочь мне в трудную минуту, оказавшись рядом, — это было одно. Но по-хозяйски приводить наш сад в порядок ранним утром — это было уже что-то совершенно другое, неправильное, позволявшее ему претендовать на нечто большее, чем просто дружба.— Нормально, — безжизненно отозвалась я, глядя, как трудятся его руки, как натягивается рубашка на мускулистых плечах. И хотя Андрей сказал накануне, что мог бы запросто помочь мне с моей небольшой проблемой, я по-прежнему была не в состоянии представить его выполняющим будничную работу — это казалось кощунством.— Сильно болит? — он неверно истолковал мое настроение и, бросив ветки, шагнул в мою сторону. Я инстинктивно отступила, и он остановился.— Извини, что я вот так без предупреждения. Но я подумал, что теперь вам пригодилась бы помощь. Вернее, яблоне, — он улыбнулся и указал вверх на виновницу недавних событий.— Мы бы справились, — солгала я, понимая, что хотя и чувствовала себя отлично, не смогла бы залезть и спилить проклятую ветку, никак не объяснив этого бабуле. Я никому не могла объяснить, что мой перелом сросся за день, как будто его и не было. Даже больше, на самом деле я ощущала себя более бодрой, чем все последние дни.— Я понимаю, — он снова двинулся ко мне, и его рука легко накрыла мою. — И я вовсе не навязываюсь. Ты мне ничего не должна, Катя. Правда. Просто хотел помочь. — И с каждой фразой его глаза становились все грустнее, и я почувствовала себя бессердечной скотиной и удержала его уже готовую сорваться руку.— Блинчики остывают, идем пить чай.Он просиял в ответ, слегка недоумевая по поводу моих перемен настроения и списывая все на счет моего уязвленного самолюбия после полета с яблони.Бабушка хлопотала вокруг него, как будто скинула лет десять, не меньше. Но я отлично понимала, ради чего она старается. И Дима, казалось, был ей благодарен, но украдкой бросал на меня встревоженные взгляды, пытаясь разгадать, что я думаю и улучить момент, чтобы остаться наедине. Бабуля, словно ощущая повисшую в воздухе недосказанность, подхватила со стола свою чашку и, пробормотав что-то по поводу утренней музыкальной передачи, отправилась в свою комнату. Я знала, что в это время суток она не смотрит телевизор, но не стала ее выдавать. Как только мы остались одни, тишина на кухне стала противоестественной.— Катя, я... — нарушил молчание Дима, но не видя моих глаз, никак не находил слов. А я нарочно не смотрела на него, потому что не желала ничего слышать, по крайней мере, из того, что он не мог бы сказать при всех.— Как ты знаешь, мы с Ниной расстались, и теперь я свободен и...— Еще блинов? — поднявшись, я вновь стала наполнять и без того не пустую тарелку. Я никогда так не поступала раньше. Мне просто не приходилось кривить душой, изворачиваться. А все почему: потому что я не могла ему сказать правды, а правдоподобную ложь придумать еще не успела, застигнутая врасплох его ранним визитом. Я не собиралась морочить ему голову, и хотела выдать достойное объяснение, почему мы не можем быть больше, чем друзьями. Но скажи я ему сейчас, что у меня есть парень, он бы не поверил. С другой стороны, последняя ночь с Андреем и его нежность не оставили во мне сомнений по поводу выбора. А стоило мне заглянуть в глубину своей души, как я понимала, что этого выбора никогда и не было. Это всегда был Андрей, мой полуночный гость, мой страстный любовник с опасной жаждой в глазах. Он выбрал меня, и я выбирала его, гордая тем, что я с ним. Каждая клеточка моего тела пела при воспоминании о нем, о его руках, о дыхании на моей коже, о холодной силе и сладости его крови. Мои щеки залил легкий румянец при воспоминании о нашей маленькой тайне, которая сегодня показалась мне на редкость интимной, будто мы разделили с ним нечто большее, чем просто кровь. Будто я забралась ему под кожу, а он — о, да, он там был уже давно, еще тогда, когда в первый раз проткнул мою шею клыками.— Спасибо. Передай бабушке, что блины замечательные. — Дима поднялся со своего места, и хмуро глядя на меня, направился к дверям. Я снова его обидела, но ничего не могла поделать. Все также молча я проводила его до калитки, вяло поблагодарила за помощь и смотрела вслед, пока хонда, покачиваясь, не исчезла за поворотом. Гадкое чувство осталось на душе, но что мне было делать? Дарить ему авансы было бы еще хуже. И впервые я искренне пожалела, что они с Ниной расстались — тогда все было так просто и легко. Не нужно было никаких объяснений, можно было просто быть рядом. А видит бог, мне нравилось быть с ним рядом, как с человеком, на которого я полностью могла положиться.— Он все-таки сделал это, — Андрей метался по комнате. — Ему и тут надо было отличиться. Ему что, нечем заняться с этой твоей Ниной?— Успокойся, — я безуспешно попыталась поймать его руку. — Больше он не придет.— Что ты ему сказала? — Андрей замер посреди комнаты.— Ничего, просто дала понять, что мне от него ничего не нужно.— А раньше ты это не могла сделать? — он все еще был зол, но я видела, что ярость уже идет на убыль. А сама почему-то ощущала себя ужасно уставшей. Да, я сегодня рано встала, и официально была на больничном, но это ничего не объясняло. Не объясняло той разбитости, которую я ощутила к вечеру, все тело ныло, словно его поколотили.— Что с тобой? — он, наконец, заметил мое состояние.— Не знаю, — я потянулась и опустилась на кровать, — мне почему-то хуже.— Что именно? — он оказался рядом, встревожено окидывая меня взглядом. "Мой собственный доктор-вампир", — подумала я и улыбнулась.— Вялость, слабость, и тело ломит, — пояснила я. — Только не пускай мне кровь, — пошутила я, но улыбка даже не коснулась его губ, наоборот, он еще сильнее нахмурился. Потом едва заметным движением пронес запястье мимо своего рта и остановил руку с выступившими каплями крови у моего рта.— А это зачем? — удивилась я, — ведь мы уже меня вылечили.— Пей, — он снова не принимал возражений, и я благоразумно решила подчиниться, чтобы не бесить его снова. Каким же бальзамом оказался первый же глоток крови. Она была великолепна: бархатная, выдержанная, словно изысканное вино, с уже знакомыми мне нотками цикория. Меня окатило волной облегчения и свежести, тело взорвалось жизнью и ощущениями, и я не смогла сдержать себя от порыва и в следующую секунду уже прильнула к Андрею всем телом. Но на этот раз он не откликнулся на мою страсть, а лишь сильнее нахмурился, зализывая рану на запястье.— Тебе нельзя пить мою кровь, — произнес он.— Почему? — почти обиженно спросила я, облизывая губы.— Потому что ты реагируешь на нее, как на наркотик. Твоя ломка и усталость — это последствия того, что ты пила ее вчера. И твое облегчение после того, как ты выпила ее сегодня — еще одно тому доказательство.— У меня был длинный день, я могла просто устать. Или погода меняется, — раздраженно возразила я.— Ты ведь хочешь еще, так? — его глаза смотрели изучающе.— Да, — выдохнула я, признавая его правоту. И я на самом деле хотела. Стоило ему только упомянуть об этом, как я готова была сама вгрызться ему в руку, а лучше — в его прекрасное белоснежное горло. Я снова машинально облизнула губы, прослеживая линию его шеи.— Твоя кровь, — пробормотал он, отстраняясь от меня и следя за моим взглядом, — она реагирует не так. Все дело в твоем отличии.Мои глаза неотрывно следили за ним, я почти не слышала, что он говорил. Все, что для меня было важно — кровь. Мы словно поменялись местами, и теперь он был в роли жертвы, а я — хищника. Меня заводило его плавное отступление, и если бы он бросился бежать, это доставило бы мне особое удовольствие, и я кинулась бы в погоню. Каждая мышца моего тела пела, готовая к броску. Это потрясающее, ни с чем несравнимое ощущение хищника.— Катя, — имя выдернуло меня из чужеродной прострации.— Боже, что это было, — в ужасе прошептала я.— Что ты видела? — он все еще держался настороженно.— Жажду, кровь, погоню, — я посмотрела на него. — Мне хотелось, чтобы ты бежал, хотелось догнать.Он резко вздохнул, присел на край кровати и запустил руки в волосы.— Что это было, Андрей? Что не так?Он убрал руки от лица.— Ты ощущала мои эмоции, видела мир моими глазами.— Я превращаюсь? — в страхе выдохнула я.— Нет, — с насмешкой произнес он, вдруг став снова холодным и отстраненным. — Всего лишь на мгновение приблизилась ко мне.— Ты так ощущаешь всегда? — вопрос напрашивался сам собой. Андрей молчал.— Как ты держишься? Как не разорвешь всех? Ведь нет ничего слаще этого, ничего лучше.Он только горько усмехнулся.— Да что ты говоришь.— И это никогда не проходит?— Проходит, когда я насыщаюсь, — зло сверкнул он глазами. И в этот момент я поняла, что понимание его истинной сути вовсе не сближало нас, а прокладывало непреодолимую пропасть, словно я зашла слишком далеко, туда, куда мне не следовало.На следующий вечер я снова была слаба, и меня било мелкой дрожью. Только спасителя моего больше не было рядом. Он ушел вчера не в лучшем расположении духа, и что-то мне подсказывало, что ждать его сегодня не стоит. Бабуля давно заподозрила неладное и время от времени бросала на меня встревоженные взгляды.— Катюша, ты плохо выглядишь. Может, тебе в больницу сходить? Тебя не морозит?Я отрицательно покачала головой и попыталась улыбнуться. Очевидно, это не сработало, и только еще сильнее убедило ба в ее правоте.— Позвони Диме, уверена, он не откажется тебя свозить.— Бабуль, не надо, все хорошо.— Да уж, вижу я, как хорошо. Дальше некуда. Сидишь зеленая вся и трусишься, — возмутилась она, убирая чайник со стола, чтобы чем-нибудь себя занять.Я выпила уже не одну чашку чая, но он меня не согревал. Вода с травами, а мне нужно было что-то другое, совсем другое. И стоило мне только об этом подумать, как волной накатывал страшный голод. Мне нужна была его кровь, я хотела ее больше всего на свете.Стараясь держаться ровно, я поднялась по лестнице и, лишь плотно прикрыв за собой дверь, позволила себе рухнуть на кровать и глухо застонать в подушку. Пальцы сжимали и разжимали простынь, — нервные, безостановочные движения. Тело то сгибалось в дугу, то расслаблялось, сердце громко стучало в груди, отдаваясь в ушах. Все предметы вокруг раздражали, невозможно было остановить взгляд на чем-то одном. Потолок давил, и только ветер из распахнутого окна приносил облегчение с надеждой на то, что в нем может показаться моя жертва, чьей крови я так неумолимо хотела. Дрожащими пальцами я вытерла пот со лба. Я понятия не имела, который час, но мне становилось все хуже, и я понимала, что спасения ждать неоткуда. Нужно было что-то делать. Мое тело поднялось само, машинально, словно давно зная, что ему нужно, и направилось к окну. Двинувшись к своей цели, оно стало послушным и гибким, и я не заметила, как по удобным веткам липы спустилась вниз, на землю, как была: в трикотажных шортах и футболке, босиком. Я покинула наш сад, перебралась через соседский огородик и двигалась дальше на свет невидимого маяка. Это отчасти было похоже на лунатизм, только я никогда не была лунатиком и находилась в сознании. Прилично затуманенном сознании, если честно. Моим телом управляли инстинкты, вернее, один прочно поселившийся в нем с недавних пор голод.Я десятки раз была в историческом музее, этом грустном сером здании, стоящем особняком на холме в сердце нашего города. Помнится, в детстве, мне нравились в нем только диорамы и скелет мамонта, ради которых я и просила бабушку сводить меня туда снова. Экспозиция начиналась с первого этажа и каменных орудий труда и заканчивалась на третьем. Мне никогда раньше не доводилось бывать в подвалах. А они оказались обширными, уходящими на несколько уровней вниз. Мои пальцы сами набирали нужные комбинации цифр на кодовых замках, и двери открывались беспрепятственно. Наконец, я достигла своей цели. Как только моя рука коснулась последней двери, я поняла, что он — там. Жажда, казалось, достигла своего пика и сжигала меня изнутри.— Андрей, — выдохнула я, прижимаясь щекой к холодному металлу, отделявшему меня от его убежища.Он открыл. В его глазах плескалось потрясение вперемешку с обреченностью. — Ты нашла меня, — проговорил он.— Ты мне нужен, — сердце сильными мощными ударами разгоняло кровь.— Знаю, — криво улыбнулся он, настороженно застыв в дверях, будто не зная, чего от меня ожидать. Затем, наконец, что-то решив, отошел в сторону: — Заходи.Я вошла и осмотрелась по сторонам. Тут, под землей, у него оказалось ничем не примечательное холостяцкое жилище, с минимумом необходимых вещей. Я тихо присела на край его кровати, вдруг очнувшись и ощутив, какую глупость совершила, придя к нему не прошенной гостьей. Разыскав его каким-то невероятным маниакальным образом. Жажда не ушла, но, очевидно, проснулось мое затуманенное сознание, когда тело, наконец, достигло своей цели.— Я не могла заснуть, — оправдываясь, произнесла я, а пальцы уже нервно сминали его простыню. Я посмотрела на него: мои глаза, казалось, намеревались прожечь в нем дыру.Андрей ничего не ответил, только нервно прошелся по комнате.— Это мое убежище, тебе не следовало сюда приходить, — наконец, произнес он. Его слова болью отозвались в моем сердце. Мне так хотелось избежать разговоров и просто прижаться к нему, разделить с ним постель и кровь.— И это несколько меня пугает, — закончил он и внимательно посмотрел на меня, очевидно, ожидая какого-то понимания в ответ. Я же только знала, что его слова отделяют меня от его тела, и это меня расстраивало. А холод в его голосе не предвещал ничего хорошего в будущем.— Тебе не следовало сюда приходить, — снова повторил он, и на этот раз я поняла, что совершила непоправимую ошибку. Я вдруг остро осознала, что он уйдет, и я больше никогда его не увижу. Что ровно в тот момент, как я появилась на пороге его комнаты, я его потеряла, раз и навсегда. И исправить уже ничего нельзя. Жажда с новой силой накрыла меня. В последний раз быть с ним рядом, чувствовать его, сгореть, забыться. Я подошла к Андрею и приникла к его губам. Он ответил, но на этот раз его движения были резкими, а ласки — жестокими. Через несколько секунд он повалил меня на свою кровать и, сдернув шорты, взял грубо и без прелюдий. Но я извивалась и стонала, потому что именно это мне и было нужно — неистовая ярость, способная затопить мое отчаяние и голод, а не медлительность и нежность долгих часов впереди. Жажда не исчезла, но близость с ним позволила мне ее пережить. Мне не хотелось вставать, не хотелось покидать его постель никогда. Хотелось вечно заниматься с ним любовью так, словно это наш последний раз, засыпать от усталости и вновь просыпаться с ним рядом. Но, пока я витала в грезах, он уже успел встать и одеться. И теперь возвышался неумолимым судьей над кроватью.— Нам пора, — произнес он, — одевайся.— Скоро рассвет. Оставайся, я доберусь сама, — я поднялась и стала натягивать свою скромную одежду, запоздало испытывая неловкость. А в моем сердце появился неприятный холод дурного предчувствия, заставлявший пальцы запутываться в футболке, а руки — дрожать.— Ты не поняла, — медленно проговорил он. — Я больше не могу оставаться здесь.— Почему? Потому что я разоблачила твое убежище? — не выдержала я. — Ты же знаешь, я никогда никому не скажу. Если хочешь, я забуду о нем сразу же, как только выйду наружу.— Не забудешь, — он покачал головой, и я поняла, что несу чушь. Конечно, я уже никогда не забуду ни этот подвал, ни дорогу к нему. Каждый поворот и код на дверях навечно отпечатался в моей памяти. Потому что был важен для меня, как и он сам.— Андрей, — жалобно пробормотала я, боясь услышать то, что он скажет мне дальше.— Нам лучше расстаться, — слова ударили меня так, что я едва осталась стоять на ногах.— Нет, пожалуйста, не надо...— Мне жаль, — но его голос на самом деле был холоден и пуст. Он принял решение еще до того, как мы занялись сексом, и теперь лишь озвучил его. Я чувствовала себя больной и униженной. Мне хотелось закрыть глаза, открыть и проснуться в другой реальности, в которой я не приходила к нему, не совершала так и неосознанной мною до конца непоправимой ошибки, вернуться на день раньше, когда все было замечательно. Когда он бережно обнимал меня, заботился и любил... Любил ли он меня хоть когда-нибудь? Или все это была лишь игра, которую он счел слишком опасной и потому решил прекратить?— Тебе не жаль, — выдавила я, и не узнала свой голос.— Да, ты права, — зло согласился он. — Ты говорила, что найдешь дорогу сама? — Андрей в приглашающем жесте раскрыл дверь.— Да пошел ты, — я бросилась за порог и дальше, прочь, по коридорам, и только выбежав на улицу, позволила себе разрыдаться. Я сползла спиной вниз по каменному изваянию, стоявшему возле музея, и заплакала навзрыд. Как в детстве, когда разбивала коленку, только коленки никогда не болели так сильно, как теперь болело сердце. Меня давила безысходность и чувство непоправимости произошедшего. Независимо от того, покинет Андрей свое убежище или нет, я знала, что теперь мне туда путь заказан. Мы больше не вместе, он ясно дал это понять. Едва начавшись, наш короткий роман, уже успел завершиться. Тело, помнившее Андрея, его запах делали разрыв еще более реальным и болезненным. — Повторите, пжалста, — я едва не рухнула со стула, потянувшись за официанткой. Мой язык заплетался, но сердце безумным огненным шаром продолжало полыхать в груди и причинять нестерпимую боль — моей задачей было утопить его в алкоголе, утопить и забыть, пусть только на сегодняшний вечер, но завтра для меня все равно не существовало.— Может, по кофейку, подруга? — Сегодня Нина была трезвее меня и даже пыталась наставить меня на путь истинный. — Перестань так убиваться из-за парня, — произнесла она, протягивая мне сигарету и давая подкурить. — Стоило тебе найти хорошего любовника, как ты запала на него по полной программе. — Нина затянулась и выпустила в сторону клубы сизого дыма. Легкие тонкие сигареты, которые у нее были с собой, уже давно закончились, и мы вынуждены были перейти на местный винстон. — Это стандартная женская ошибка: давать им понять, что ты попала, подсела, вляпалась. Понимаешь? Им неинтересно заниматься девчонкой, которая и так бегает за ними по пятам. Какой в этом смысл? А удовольствие? Чувство жалости — это не то, что следует вызывать в мужчинах.Я кивала и запивала сигарету следующим бокалом пива, который вдруг возник передо мной, полный и запотевший. Я почти не слушала Нину: мне и самой прекрасно была известна теория, только вот когда дело дошло до практики, я повела себя как последняя дура. И, да, возможно, Нина в чем-то была права, и я совершила банальнейшую женскую ошибку, хотя нашу историю с Андреем трудно было назвать заурядной. И пошло все наперекосяк из-за проклятой крови.— Э, да ты не слушаешь меня совсем, — Нина попыталась привлечь мое внимание, и я в очередной раз кивнула.— Слушаю, я все слышу, Нин.— И что же я сказала?— Все мужики — сволочи.— В общем-то, да, смысл сводился к этому, только речь была немного длиннее, — попыталась возмутиться она, но я уже подняла бокал в веселом тосте:— За нас, девчонок!— Неотразимой красоты, — добавила Нина, и грохнув по моему бокалу так, что часть пива перелилась через край, широко улыбнулась.— Что ж я пью, а мне все не легче и не легче, — пробормотала я, облокачиваясь на стол. — Черт, ба меня убьет, — спохватилась я, понимая насколько пьяна.— Ладно, — протянула Нина, — есть у меня одна идея, — извлекла из сумочки мобильный телефон и набрала номер.— Кому ты звонишь? — с интересом спросила я, но Нина уже с кем-то весело щебетала, потом, подскочив, направилась к выходу, бросив в трубку, что в баре плохо слышно.Моя рука потянулась за следующей сигаретой. Нужно было чем-то закусить пиво. И так по кругу: пиво-сигарета-пиво. А облегчение все не приходило. Мысли мои носились по голове обрывками, сама голова казалась стопудовой и то и дело норовила завалиться в сторону. Но легче, и правда, не становилось. События предыдущей ночи сжигали меня заживо, и я все пыталась мысленно их переиграть: а что было бы, сделай я так, или не сделай вот так. Бессмысленное ковыряние в десятках возможностей и сотнях вероятностей, бессмысленное, бесполезное, не имеющее никакого отношения к реальности. Я даже не заметила, как Нина снова уселась за столик, а на столе появились два новых бокала. — Последние, — провозгласила Нина, в чем лично я сильно сомневалась. Если только нас не выставят из бара за беспримерное поведение, мы раньше закрытия из него не уйдем.— Привет, — его лицо появилось в свете лампы над нашим столом, и мое сердце вздрогнуло. На какую-то секунду мне показалось, что это Андрей. Но когда он, глянув на нас и усмехнувшись, уселся за стол и помахал официантке, разочарование затопило меня приливной волной.— Не возражаете, если я выпью сока? — улыбнулся он, и Нина махнула ему рукой в жесте "валяй". После "последнего" бокала, Нина сама уже была достаточно хороша, чтобы ее речь утратила занудный лекторский тон, которым она еще недавно читала мне нотации, и теперь она то и дело нелепо смеялась.— Да, вижу, вы неплохо оторвались, — заметил Дима, — по какому поводу?— По поводу самовлюбленных, узколобых мужчин! Ура! — Нина оторвала стакан от стола и тут же с грохотом приземлила его обратно.— Ш-ш, тихо, — Дима аккуратно изъял у нее из рук оружие и отодвинул его на безопасное расстояние. — А ты как? — посмотрел он в мою сторону.— Никак, — пробормотала я, пытаясь держаться ровно. — Ба меня убьет, — тут же доверительно сообщила я, придерживаясь за стол.— Все ясно, — резюмировал он, подымаясь и подзывая официантку, чтобы расплатиться. — Будем двигать домой.— К кому? — весело заржала Нинка, и Дима только покачал головой.Как мы ехали в машине, я почти не запомнила. Помню только, что мы с Ниной все время хихикали, а Дима или молчал или что-то негромко говорил. Потом Нина долго обнималась со мной, не желая разлучаться, и Дима, в конце концов, отнес ее на руках домой. Затем он вернулся, и мы снова поехали, только не на окраину, к нам с бабушкой, а в сторону центра. Я пыталась возражать, что мы едем в неверном направлении, но быстро устала, и безразличие победило. В небольшую квартиру в старом доме Дима внес меня тоже на руках. Бережно уложил на диван, укутав пледом, и, исчезнув на какое-то время, вернулся с зеленым чаем в руках.Я сделала глоток: чай был хорошим, и он даже умудрился сделать температуру такой, чтобы я не обожглась. Голова понемногу уже начинала раскалываться от того безумного количества сигарет, что мы выкурили, и от выпитого алкоголя. Чай пришелся в самый раз, хотя и не спасал от последствий вечеринки. Что с него взять — всего лишь чай, не кровь. Мое сердце снова болезненно сжалось, и рука, задрожав, неловко опустила чашку на столик. Дима поддержал ее, чтобы не расплескать чай по поверхности.— Что случилось? — мягко спросил он, и я взглянула на него измученными глазами.— Ладно, — смягчился он, — завтра расскажешь. А сейчас — спи.Я кисло улыбнулась в ответ и опустила голову на великодушно предоставленную подушку. Всю ночь я смотрела на калейдоскоп бессвязных отрывков из своей жизни. Иногда они смешивались и менялись местами, иногда наслаивались один на другой, при этом у меня жутко кружилась голова. А к утру весь этот кошмар стал замедляться, затихать, и я, наконец, погрузилась в долгожданный сон.В руке моей был стакан с темной вязкой жидкостью. От нее исходил приятный запах цикория и совсем капельку — корицы. Андрей внимательно наблюдал за тем, как я делаю медленный глоток, как жидкость сначала прокатывается по моему языку, и затем соскальзывает в глотку.— Ты моя, — прошептал он. И у меня не было возражений.— Нальешь еще? — спросила я у него, ставя стакан на стол.— Для тебя — все, что угодно, — ответил он и, разорвав зубами запястье, поднес его к стакану. Кровь стекала внутрь уверенными струйками, и я невольно облизнулась, сгорая от нетерпения. — Еще чуть-чуть, любовь моя, — прошептал он, интимно глядя в мои глаза.