Девочка из ниоткуда

========== Глава 1. ==========

...На Невском надписи пестрели.

Кричала каждая стена:

'Внимание! При артобстреле

Опасна эта сторона!'

Михаил Дудин

...Внезапно всепоглощающий холод куда-то исчез. 'Вот она какая, смерть, — подумала Таня, — теплая... Наверное, я скоро увижу маму...'

— Сограждане, что это с ребенком? Почему она лежит? — неожиданно ворвались какие-то голоса, прозвучавшие очень громко, так громко, что Таня открыла глаза от неожиданности. Вокруг было... странно. Множество людей, одетых совсем не по-зимнему, обступили ее со всех сторон. Рядом с ней стояла пожилая тетя в нарядном полурастегнутом пальто и бережно пыталась развернуть платок, которым была укутана Таня. Вокруг высился незнакомый мир, будто стеклянные стрелы зданий, летали непонятные диски и шары, все было странным и совсем незнакомым. 'Наверное, это рай', — вспомнила девочка рассказы бабушки.

— Кто ты, ребенок? Как тебя зовут? Ты меня понимаешь? — с каким-то странным акцентом спрашивала тетя, у нее был добрый, хоть и излишне громкий, голос, в котором слышалась нешуточная тревога.

— Боже мой, какой же он легкий! Он, наверное, болен? — вопрошала незнакомая тетя, тыкая пальчиком во что-то, похожее на кусок стекла. — Альтаир? У нас тут очень странный ребенок нашелся, возможно, ему нужна помощь...

В этот момент перед глазами Тани все внезапно закружилось, потемнело, и она будто провалилась в бесконечную черную воронку, не слыша крика незнакомой тети...

Сигнал общей тревоги прозвучал, как всегда, неожиданно, и Саша, чуть не пролив на себя горячий кофий, вскочил с кресла, нажимая кнопку ответа.

— На связи! — выдохнул он.

— Александр, у нас красный-раз в мегаполисе. Найден истощенный ребенок, появившийся неизвестно откуда, в странной одежде, вылетай немедленно и возьми...

Саша дальше не слушал. Происходило то, что не могло случиться никогда в нашем современном городе, с его системами оповещения, наблюдения и связи, но... произошло. 'Ребенок в опасности' — есть ли страшнее слова для любого разумного существа? Флатгер, по старинке называемый 'таблеткой', рванул в небо, как боевой катер, распугивая мирно летящих по своим делам обывателей сигналом высокой опасности. Дорога заняла считанные минуты, все-таки централизация расположений поисково-спасательных служб сказывалась.

Мгновенно определившись по большой концентрации разумных с местом 'события', водитель спикировал с неба на площадку подобно атакующему коршуну. В белом форменном комбинезоне из флатгера вылетел доктор Александр Войсневский, двадцати семи лет от роду, недавний выпускник Академии Медицины. Глазам его предстала абсолютно невозможная картина: больше всего напоминая сверток старого тряпья, замотанный в какое-то невообразимое одеяние, на руках пожилой дамы, в которой легко угадывалась Виктория Карловна, известный педагог, лежал... ребенок?

Аккуратно приняв ребенка в мобильный комплекс и ошарашенно глядя на мгновенно зажегшийся пульсирующий огонек реаниматора, Саша обескураженно спросил:

— Как же так? Откуда ты появилась, девочка?

Прибор с беспристрастностью, свойственной только машинам, сообщал, что в нем находится крайне недокормленная девочка предположительно восьми лет от роду и... неизвестная на Земле, чего не могло быть даже теоретически.

Вот уже сотню лет все дети обязательно регистрировались в специальной системе и не могли потеряться от слова 'вообще', да и не терялись дети давненько уже. Но одежда из натуральной шерсти, как определил прибор, говорила о том, что ребенок прибыл очень издалека, при этом не проходил послеполетный контроль и вообще возник в этом месте словно из воздуха.

Виктория Ильинична, отлично читающая показания медицинских приборов, выглядела не лучше Саши, ибо на ее глазах происходило то, чего не могло быть никогда. Неизвестный ребенок, весящий... да не весящий почти, как будто не кормили ее никогда, или она долго голодала, но как может ребенок в обозримой галактике — голодать? Планета, да и все человечество, давно уже забыли, что такое — голодать, потому-то и смотрели друг на друга врач и педагог в полнейшем изумлении.

Напряженное молчание прервал реанимационный блок, порекомендовавший избавить ребенка от одежды, и Саша, как его учили, аккуратно вскрыл настоящий скафандр одежды автоножом. Открывшееся тело больше всего напоминало скелет из анатомического театра и было весьма грязно, что, впрочем, быстро исправил реанимаблок, укрыв беззащитное тело нежной пеной. Прозвучал еще один требовательный сигнал, и Саша, запрыгнув в 'таблетку', унесся в направлении госпиталя ВКС, надиктовывая по дороге сообщение для своей службы.

Надо сказать, что, несмотря на исключительную редкость ситуации, экстренные службы Земли сработали, как единый организм: флатгеру дали 'зеленый коридор' на весь многокилометровый маршрут, несмотря на то, что диспетчер недоумевал, почему Альтаир не воспользовался системой ТП, однако — врачу виднее. Эту простую истину знали все сотрудники всех служб, о том же говорили и инструкции.

Во время полета молодой врач не отрывал глаз от панели реаниматора, на которой появлялись все новые данные: авитаминоз, гипонатримия, гипокальцемия, цинга, кахесия, дистрофия и самое невероятное — отсутствие прививки биоблокады. Это значило, что ребенок мог легко заболеть любой из известных человечеству болезней. Это было совершенно невозможно. Опять это слово — 'невозможно'... Человечество в XXV веке давно уже забыло о самом понятии детских болезней, с тех пор, как в две тысячи сорок первом году профессор Постоленский создал сыворотку биоблокады, исключившую 'простые' заболевания на многие годы.

Саша понимал, что с ребенком произошло что-то невозможно страшное, поэтому он, неотрывно глядя на красный мигающий огонек статуса пациента, набрал на сенсорке запрос в службу безопасности... Реакция последовала незамедлительно: 'Альтаир-17, ваш запрос приняли, наши сотрудники будут ждать вас в госпитале ВКС'.

Принявшие борт врачи были шокированы и растеряны: ребенок был в жутком состоянии, впрочем, состояние растерянности быстро прошло — дело взял в свои руки глава Экстренной Службы, прибывший в Госпиталь по срочному вызову. Быстро распределив коллег, он управлял работой с изяществом пианиста, играющего сложную пьесу. Сашу же будто все забыли, и он остался в одиночестве, держа в руках странную одежду ребенка. В этот момент к нему подошли двое.

— Доктор Войсневский? — спокойно спросил старший. Саша обернулся:

— Да, это я.

— Пройдемте, доктор.

Не надо было быть 'семи пядей во лбу', как говаривали Древние, чтобы понять, что это — безопасники. Пара выглядела сошедшей с древних полотен: умные, чуточку усталые глаза, прямой открытый взгляд, однотипные комбинезоны с маленьким алым щитом и характерная кобура нелетальника. Да и их любимая фраза, пронесенная через века...

— Это ее одежда? Вы позволите? — поинтересовался один из безопасников и, не слушая ответа, аккуратно забрал вещи, попутно ощупывая и разглядывая их.

— Виталий... — предупреждающе начал второй, но безопасник, названный Виталием, лишь кивнул.

— Доктор, расскажите нам, пожалуйста, все подробности вашего вызова, — тихо попросил безымянный сотрудник.

— С самого начала? — почему-то спросил Саша и, отвечая на кивок, начал рассказывать:

— Понимаете, у меня был перерыв, но внезапно передали красный-один, вы же знаете, что такое красный-один? — и, дождавшись кивка, постарался сосредоточиться.

— Я скакнул в таблетку и рванул. А там море народа и Виктория Карловна. Да, та самая, — видя, как переглянулись безопасники, подтвердил Саша. — А у нее на руках сверток такой странный. Ни за что бы не подумал, что это может быть человек, вот. А потом я ее в реаниматор, а он говорит, что девочка, а я снял одежду, так положено по инструкции, реаниматор зажег красный огонь, и я полетел. Вы представляете, она словно скелетик маленький, я такие только на голо видел, откуда же она? Что с ней вышло? А пока летели, я вам позвонил, ну и вот... А нас Виктория Карловна вызвала и еще говорила, что одежда очень холодная, как из морозильного... Но такого же не бывает? — с надеждой посмотрел он на 'щитоносцев'.

Безопасники выглядели растерянными, но, быстро взяв себя в руки, они двинулись в сторону прохода, куда унесся реанимаблок в сопровождении врачей, однако им преградили дорогу роботы бакзащиты: 'Туда нельзя. Проход запрещен'...

Для дежурного оператора мнемографа ситуация не была чем-то экстраординарным, она включилась в воспоминания девочки за час до описываемых событий, привычно развернув экран мнемографа, но дальше что-то пошло не так. Плачущую женщину отсоединила система безопасности, мгновенно включив сигнал тревоги. Зрелище, открывшееся подоспевшим коллегам, было не просто запредельным... С глазами, полными душевной боли, и медленно, на глазах, седеющими волосами, женщина производила страшное, просто ужасное впечатление... А ведь она пережила с ребенком всего лишь последний час, что же испытала сама девочка? Сознание, наконец, покинуло женщину, и оцепеневшие врачи зашевелились, унося в себе единственное переданное им знание: 'Таня! Ее зовут Таня!'

Таня открыла глаза. Ей приснилось, что ее звала мама, но, проснувшись и попробовав радостно кинуться к маме, она вспомнила. Мамы больше нет, и братика нет... и сестрички, маленькой задорной Маши тоже... И сама Таня, наверное, умерла. Нет, не потому, что исчез всепроникающий холод, не потому, что куда-то испарился голод, но вокруг не было той тяжелой атмосферы горя, в которой она жила вот уже больше двухсот дней...

Над ней появилось незнакомое лицо, и нежный, добрый, какой-то теплый голос произнес: 'Здравствуй, Таня, как ты себя чувствуешь?' Это было, как в детстве, и этот странный голос напомнил Тане о том времени, когда они ходили с мамой и папой в парк и ели там мороженное. И катались на карусели. А потом пришла война...

— Скажите, пожалуйста, а мама тоже тут? Когда я смогу ее увидеть?

Этот, казалось бы, простой вопрос вызвал некоторое замешательство у странной тети. Таня, наверное, сама не понимала, почему тетя странная. Вот странная — и все тут.

— Девочка, а ты можешь описать нам свою маму? Мы ее обязательно найдем, — это был уже совсем другой голос, сильный и твердый, как голос Молотова тем страшным днем...

— Моя мама... Она самая хорошая, самая сильная, поэтому и держалась долго. Скажите, она здесь? У вас? В раю?..

Последняя фраза девочки будто заморозила палату. Замерли все. Даже до самого простого санробота, казалось, дошел смысл Таниного вопроса...

— В раю? Почему ты думаешь, что ты в раю? — осторожно спросила Лидия Михайловна, которая была детским психологом и оттого первой пришла в себя.

— Ну, а где же еще? Тут же тепло, светло, кушать не хочется, значит, я тоже умерла. Бабушка говорила, что мы все попадем в рай, где светло, тепло и всегда много хлеба! Я была хорошей девочкой, честное пионерское, даже отдавала свой хлеб Мише, но он все равно умер... стал совсем слабенький и умер.

От этих по-настоящему страшных слов, произнесенных обыденно, но с какой-то затаенной надеждой на чудо, людям, собравшимся в помещении, стало... холодно и как-то жутко. Никто из них даже представить себе не мог, что когда-нибудь услышит столь страшные слова, отдающие Темными Веками, о которых они знали только по школьным урокам. Но одно дело услышать, пусть даже увидеть в школе, совсем другое же — произнесенное маленьким еще, по сути, ребенком.

— Почему же вы молчите? Мама не тут? Но почему? Почему?! Она нам отдавала все, она все-все для нас делала, я жила, потому что была мама, почему, за что она не здесь? — ребенок все больше впадал в неуправляемую истерику, когда реанимационный блок предупреждающе полыхнул целым рядом красных огней, отсекая бьющуюся девочку от врачей в попытке защитить ребенка от... людей?

В этот момент сердце ребенка не выдержало свалившегося на него напряжения и, набрав кровь для следующего толчка, замерло в неустойчивом равновесии... Тягучий звук сирены заставил стены задрожать и, остановившиеся, не верящие своим ушам люди вновь пришли в движение, руководя автоматами реанимации.

Тягучий, тревожный звук пронзил стены, его слышали на многих этажах недоумевающие люди, под него бежали со всех ног люди в белых комбинезонах, от него становилось тоскливо на душе.

Саша, уже устремившийся к 'таблетке' пораженно замер, вслушиваясь в хорошо знакомый ему по тренировкам звук. Высшая опасность — разумному грозит гибель, вот что означал этот звук. Конечно же, Саша побежал в направлении звука. Нет, не потому, что мог или не мог чем-то помочь, ответ на самом деле очень прост — он привык реагировать только так, очень уж хорошо учили современных врачей.

Внезапно звук оборвался, оставив после себя почти абсолютную тишину, в которой был хорошо слышен мягкий шорох обуви бегущих людей.

========== Глава 2. ==========

— Есть пульс!

Во все времена этот возглас означал победу. Очередную победу человека над смертью. Очередную спасенную жизнь. Так было и сейчас, когда замершее на несколько минут детское сердце сначала будто неохотно, а затем все смелее и мощнее забилось, гоня кровь по сосудам, заставляя организм вновь просыпаться и работать. Немного посовещавшись, все свидетели вспышки девочки решили, что для нее безопаснее будет, если она поспит.

Ведущий педиатр госпиталя решил все же, что необходимо узнать, почему и отчего сказаны были эти страшные слова. Однако узнать это можно было только с помощью аппарата мнемодекодирования, который для краткости неправильно называли мнемографом. Но предыдущая попытка уже закончилась провалом и госпитализацией оператора, чего не случалось никогда на его памяти, да и в архивах ничего на эту тему написано не было. Тогда он решил связаться со своим старым другом.

— Безопасность.

— Дежурный Скворцов. Чем мы можем вам помочь? — стандартная фраза оператора тем не менее оказала успокаивающее действие.

— Вавилов беспокоит, из ЦГ ВКС. Могу я поговорить с полковником Валиным?

— Да, конечно, переключаю...

Потянулись секунды ожидания. Безопасность, или 'щитоносцы', как их еще называли, была организацией, сохранившей дисциплину и суровый порядок с совершенно незапамятных времен. С тех же времен пошли и странно звучащие для современного уха звания. Как ни странно, для такого безусловно занятого человека, как глава службы Дальней Разведки, ожидание долго не продлилось. Звонкий щелчок и энергичное: 'Внимательно!' означали, что полковника нашли, как говорится в безопасности, 'в поле', то есть вне кабинета.

— Лешка, привет! — радостно поздоровался врач.

— О! Кого слышат мои уши! Кого не видят пока мои глаза! Паша, ты ли это? — Валин, как всегда, был несколько старомоден в оборотах и выражениях. — Ты, небось, насчет своего найденыша?

Разведчик не был бы разведчиком, если бы не узнавал все новости до инфоров, не правда ли? В данном случае Валин просто не любил сюрпризов — любых. И, конечно же, он знал о найденной девочке, о которой уже час рассказывали все каналы инфоров, включая развлекательные и учебные. Все-таки оставался маленький шанс на то, что девочка просто прилетела с родителями на Землю, хотя доктор Вавилов в такой шанс уже не верил.