Железное сердце

Пролог

На стене висела картина летнего леса.

Услышав новость, Люба подняла глаза от родителей и уставилась на зеленые пятна деревьев. Пятна расплывались.

— Подумай только, — продолжала мама, — у них свой собственный дом. Море всего в получасе езды! Примерно столько же до университета! Даже зимой тепло, ты же все время мерзнешь! У тебя руки с рождения как ледышки. И главное — дядя Коля с удовольствием вас примет. Сашке там будет очень хорошо — свой сад, чистый воздух, школа поблизости, лучшее место для ребенка его возраста. Два двоюродных брата!

Роскошные доводы так и сыпались друг за другом.

При имени брата Люба резко вздохнула.

— Как вы можете? — лица родителей тоже расплывались и смазывались. — Ладно я, человек по законам любой страны совершеннолетний, взрослый и практически самостоятельный — и то волосы дыбом, стоит подумать, что моя семья вот так запросто распадается! Но Сашка... Но о Сашке вы подумали? — в конце концов, она сорвалась на крик, что в любом случае лучше слез. Хотелось вскочить, выбежать из гостиной, демонстративно хлопнуть дверью и в качестве протеста запереться в своем комнате, но так получается, что на сей раз проблема побегом не решится и выделываться не перед кем.

— Мы о нем и думаем, — тоже повысил голос отец. Люба упрямо перевела глаза на картину. Лес ожил — дрожал и переливался радужной зеленью.

— Мы только о нем и думаем! Ты же прекрасно знаешь, что у нас в стране даже в столичных клиниках не делают настолько сложных операций! Даже если мы продадим все до последней тряпки, никто не рискнет! А если кто возьмется, то только какой-нибудь шарлатан, который уже лет десять в розыске за мошенничество! А в штатах... такой шанс, Ло, ты должна понять. Если у нас получится там устроиться, через несколько лет, когда Сашка подрастет, мы сможем привезти его и оплатить операцию у тамошних спецов! Если сейчас мы не рискнем и не сделаем этого шага, то Сашка ослепнет навсегда. Ты представила себе на минутку, как это — ничего не видеть? Это само по себе ужасно! Ладно, пока мы живы, будем за ним присматривать, а когда нас не станет и он останется один? Мы не думаем, конечно, что ты его бросишь, но в жизни все бывает. Она долгая и сложная. Он может остаться один, в темноте, без копейки денег и безо всякой поддержки! — отец практически кричал и Люба сжималась в комочек. Довела все-таки. Снова.

— Тише, — пискнула мама.

Отец замолчал и тяжело задышал.

— Так что не усложняй, — буркнул напоследок, отводя глаза.

Люба смотрела, как колышутся пятна, уже совсем не похожие на лес.

— Там очень хорошо, — через минуту мертвой тишины терпеливо продолжила талдычить мама прежним, приторно-ласковым голосом. — Море, свежий воздух... Работу в случае чего тебе дядя найдет, у него же своя личная сувенирная мастерская. В общем, я уверена, вы быстро привыкнете и даже останетесь довольны. Это лучше, чем оставлять вас в городе одних. Поверь, сама ты не справишься. Другого выхода просто нет.

Тогда картина обреченно расплылась в одно со стеной пятно и Люба закрыла глаза.

Глава 1

Море раскинулось во все стороны, лениво и сонно перекатываясь вдоль прибрежной линии песка, как дикое животное в зоопарке, чья территория ограничена прутьями клетки.

По крайней мере, насчет моря ожидания не обманулись — бескрайняя вода, злая жара, легкий охлаждающий тело ветерок и терпкая соль на языке и в воздухе.

В остальном переезд тоже вышел довольно тихим и мирным, даже можно сказать практически семейным. Тетя Диана подготовила им отдельные комнаты, не хуже, чем были дома, двоюродные братья-погодки Иван и Кешка по случаю прибытия родственников выразили бурную радость, после чего галопом сбежали играть на улицу, а дядя Коля негромко сообщил, что все понимает и не будет доставать их своими многочисленными правилами, которыми он с утра до ночи старательно изводит собственную семью. Кроме, естественно, одного — ночевать дети должны дома.

Люба молча кивнула, хотя судя по усмешке дядя пошутил. Ей, однако, все еще было не до смеха — Сашка цеплялся за руку и со дня отлета родителей ни разу толком не улыбнулся.

Следующий месяц она провела, как на обычном отдыхе у моря: ездила вдвоем с Сашкой на пляж, где медленно вела брата по горячему вязкому песку к воде, приносила взятые напрокат шезлонги и зонтики, а потом часами читала вслух детские книжки. Сашка и сам умел, но достать книги для слабовидящих на русском языке было практически невозможно и совсем не из-за отсутствия денег. Отсутствовали сами книжки, те редкие издания на языке Брайля, которые удавалось достать, были рассчитаны на взрослых, потому лежали до поры до времени в закромах. Плеер они не брали, хотя коллекция музыки, аудио-сказок и студийных постановок у Любы была больше, чем коллекция боевиков дяди Коли, которую тот копил полжизни. Собирая все доступные звуковые файлы, Люба старалась возместить Сашке мультики, которых тот, возможно, так никогда и не увидит. Ни загадочного человека-паука, ни пухлого Карлсона, ни зеленого Шрека. Хотя, зачем же о грустном в жаркий летний день? Куда приятнее просто следить за быстрыми, чуткими пальчиками брата, которые он запускает в песок с таким видом, будто внутри вот-вот обнаружит самую интересную на свете штуку. Для него бесценным сокровищем становилась любая раковина, каждый камешек и даже старые фруктовые косточки.

До сентября оставалось всего четыре дня. Сашка начнет посещать городскую спецшколу для слабовидящих, да и Любе придется продолжать обучение, тем более все условия имеются. Местный университет, построенный всего семь лет назад с целью повышения престижа гос. образования соответствовал всем мировым стандартам. В общем-то, специалисты у нас выпускаются ничуть не хуже, чем за границей, а вот репутация вузов сильно подкачала. Так дядя говорит, который уже неделю все более навязчиво напоминает, что пора бы посетить ректора и сдать документы на перевод. А то она может опоздать. Что будет в случае опоздания, дядя не уточнял, а Любе, честно говоря, было глубоко плевать. Сейчас ее волновал только Сашка, который и раньше-то был не особо общительным, а когда родители ради их общего счастья собрались и свалили в теплые края, так вообще замерз и окоченел.

— Ло, — негромко спрашивал он перед сном, мертвой хваткой вцепившись в одеяло, — а они вернутся?

В эти моменты, несмотря на все уверения в необходимости отъезда Люба их практически ненавидела.

Итак, устав от отсрочек, следующим утром Люба все-таки отправилась в так называемый 'студенческий городок'. Правда, в местном исполнении городок больше походил на сборище разномастных домов широкого круга назначения, начиная от химчистки и заканчивая бюро путешествий, ну что есть...

Как и рассказывала тетя, дорога заняла всего двадцать минут на маршрутке. Правда от дома до остановки пришлось идти почти столько же, но прогулка при местной добродушной погоде, когда температура даже зимой редко падает ниже нуля — вообще пустяк, тем более после климата северной столицы, где их семья проживала раньше.

Их семья... Люба усмехнулась своему отражению в шикарном зеркале полутемного вестибюля университета, после солнечной улицы мрачного и сырого, как старый кладбищенский склеп.

Высокий потолок подпирали колонны... И правда, пытались создать видимость дореволюционной основательности. Но увы и ах, походило на жалкую пародию — все равно как вместо свежих фруктов поставить на стол пластиковый аналог. Ни вкуса, ни запаха.

Впрочем, какое ей дело? Люба не чувствовала, что вошла в помещение, где придется проводить много времени. Никакого интереса, а тем более радости. Вообще-то она перешла на четвертый курс, но здесь придется менять специализацию, следовательно, при переводе она сможет продолжить обучение только с третьего. Наверное, правило можно обойти (в нашей жизни при желании много чего можно обойти), но желания как раз не имелось.

Неподвижно проторчав посреди холла минут пять и, не обнаружив ни одного живого лица, Люба вздохнула и двинулась к лифтам в поисках стендов с объявлениями. Ничего не нашла, но зато свернув за лифтами в левый коридор, столкнулась с невысокой женщиной в строгом летнем костюме. Женщина оказалась местной и через несколько минут Люба без происшествий добралась до приемной ректора.

Тогда-то и началась вся эта безобразная история...

Никаких неожиданностей предполагаемая встреча не обещала, но с самого начала все пошло как-то не так.

Во-первых, помощница ректора, восседающая на стуле с таким напряженным видом, будто сидение утыкано иголками, при виде Любы испуганно вздрогнула, но на приветствие никак не отреагировала.

Во-вторых, причина игнора обнаружилась сразу же — из кабинета ректора доносились громовые крики.

Такое бывало, конечно, и у них, но непроизвольно Люба вспомнила помощницу своего прежнего ректора — плотно сконцентрированная невозмутимость и интеллект распространялись вокруг той, как запах распространяется вокруг флакона разлитых духов. А эта сидящая напротив входа женщина выказывала недопустимые для педагога четкие признаки если не страха, то немалого опасения, что практически одно и то же.

Уходить, чтобы вернуться позже, не хотелось, как и заново тащиться в универ. Не ее вина, что в данный момент ректор занят разборками, она сделает, что может — подождет, пока скандал себя исчерпает и даст ему немного времени успокоиться. Приняв такое решение, Люба без приглашения прошла в приемную и уселась на серый диванчик возле стола помощницы ректора. Потом уточнила.

— Я могу подождать здесь?

Женщина окинула помещение пустым взглядом и кивнула куда-то в сторону, так что Люба самостоятельно расшифровала ответ как положительный и больше не стала отвлекать её от переживаний.

Впрочем, вопли долго не продлились. Вскоре они стали ближе и тяжелая дверь кабинета распахнулась.

— Казанцев, ты переходишь все границы! — вопил покрасневший высокий мужчина, держась рукой за расстегнутый ворот голубой рубашки.

У шедшего впереди молодого человека вид был на редкость скучающий. Люба увидела нетерпеливое и вместе с тем плавное движение плеча, которым тот выразил свое отношение к угрозам, а потом внимательно осмотрела остальное. На незнакомце была надета футболка — слишком обтягивающая, но вероятно тот прекрасно понимал — ему есть что выставлять на всеобщее обозрение. А вот светлые джинсы сидели слишком низко, Люба такого не любила, в отличие от многих подруг она не превращалась в желе при виде торчащих из мужских штанов трусов, потому что это смотрелось так же дико, как вылезающие стринги у девушек, которые чаще всего будто специально наклонялись и выставляли свое белье наружу. К счастью, у этого экземпляра наружу ничего не торчало, потому Люба с любопытством перевела взгляд выше — не каждый день собственными глазами видишь ректора и того, кто его так взбесил.

Если хороших фигур на своем веку Люба видела предостаточно, то лицо молодого человека ее поразило. Наверное, именно такие основательные лица, с ярко выраженными чертами, которые наверняка должны переходить по наследству и называют породистыми. А может и нет, но совершенно точно это лицо принадлежало человеку, которого вряд ли легко удивить или испугать. Необычнее всего выглядели глаза — темные, с неестественно большой радужкой, хотя, наверное, показалось, ведь у человека не бывает такой радужки. Волосы тоже привлекали внимание своим странным оттенком — будто жгучий брюнет пробовал перекрасить свою шевелюру одновременно в зеленый и белый, отчего, естественно, получилась бурда.

— Только посмей еще раз выкинуть что-то подобное! Вылетишь со свистом! — клятвенно заверил ректор, полностью соответствуя данному дядей описанию: самоуверенный, но пугливый.

— Да, да, конечно, — лениво ответил молодой человек и округлил глаза. — Боюсь, боюсь.

— Я предупреждаю!

Парень переступил порог.

— Чтобы и дышать не смел без моего разрешения! Иначе...

— Да что иначе? — молодой человек вдруг разозлился. — Ну что ты мне сделаешь?

Его шарящий взгляд окинул приемную, проскользнул мимо помощницы и остановился на Любе. Скандалист тут же ринулся вперед, приближаясь вплотную.

— Девушка, у вас очень красивая грудь, — громко заявил он. — Можно, я потрогаю?

— Казанцев! Не смей!

— И что? — спросил парень, а потом вдруг наклонился и совершено спокойно положил руку Любе на левую грудь. — Вот смотри. Мой маленький каприз, который нет смысла подавлять. Я его просто исполняю! Как любой другой! И дальше что? Ну что ты сделаешь?

В первые секунды Люба просто онемела, не веря в происходящее и только потом ощутила горячие пальцы, совершено недвусмысленно сжимающие ее грудь. Она даже не сразу глаза опустила к его руке — свежий голубой трикотаж майки на дубленой загорелой коже. Почему-то принадлежащие незнакомому извращенцу пальцы вовсе не казались изнеженными и ухоженными, а были такими крепкими, будто он каждый день собственноручно вскапывает огород.

С детства Люба сохранила за собой одну странную способность — видеть красоту обычных моментов: слепящий блеск плеснувшейся в реке рыбы, резкую смену светофорного цвета, воздушное парение снежинок под светом фонаря. Наверное, сохранила потому, что этого не мог видеть Сашка, а ей очень хотелось объяснить ему, какую неповторимую, особенную красоту содержат даже самые простые вещи. Такие как брат понимали тонкости мира куда лучше полноценных людей.

Это сочетание — мягкий полукруг голубого, лежащий на темно-бежевом смотрелось на редкость красиво. Однако это ничего не меняло. Разбесило не только само невозможное поведение этого наглеца, а и его вид — такой равнодушный, будто лапать девушку ему так же приятно, как возить тряпкой по грязной обуви в попытке ее почистить (если он вообще когда-нибудь пробовал применить свои силы в настолько превосходящем его умственные способности деле).

Через секунду Люба подскочила и, размахнувшись так сильно, что раздался свист, врезала ему пощечину.

Последующую минуту все присутствующие в приемной воплощали собой скульптурную композицию 'не ждали'.

Ректор остановился, как вкопанный, предостерегающе подняв руку и нелепо открыв рот. Помощница застыла в моменте, когда пыталась подскочить со стула. Люба — уперевшись в лицо нахала злобным взглядом, явно предупреждающим, что она свернет ему шею, если только он посмеет еще раз к ней прикоснуться. И молодой человек, так же державший руку на весу, и его глаза, которые на секунду почти полностью почернели. Люба никогда не видела ничего подобного, но сейчас не обратила внимания, потому что поняла — он впервые на нее действительно посмотрел, а не просто мимолетно окинул взглядом. Поняла, что сквозь застилающий глаза туман ссоры он впервые видит перед собой не объект демонстрации, а живого человека, живую девушку: открытые плечи, тонкие лямки майки, летнюю длинную юбку, скрепленные заколкой светлые волосы и тонкую серебряную цепочку на шее. Он видел ее впервые.

'И что этот мудак думал, когда руки распускал? — на секунду изумилась Люба. — Неужели с кем-то перепутал?'.