Дороги ветров

Глава первая.

Я в очередной раз заглянула в зеркало и осталась довольна. В отражении не было ничего, что могло бы выдать во мне девушку. Из зазеркальных глубин самого себя разглядывал весьма привлекательный молодой человек лет семнадцати, среднего роста и немного худощавого для мужчины телосложения. Последнее, как, впрочем, и чуть женственные формы лица, можно было смело списывать на юный возраст или недокорм.

Черты лица, безусловно, привлекательной формы с нотками аристократизма. Голубые, почти лазурные, глаза, довольно тонкие губы, прямой нос, кожа цвета топленого молока. Длинные бронзового окраса волосы пришлось собрать в низкий хвост и спрятать под рубашку, а на голову одеть охотничий берет. Образ нескладного юноши-охотника дополнила мужская одежда, состоящая из коричневых брюк, подпоясывавшихся ремешком рубашки до бедер с длинными рукавами, расширяющейся на запястьях и талии, колета, и самодельного корсета, наложенного на грудь, который делал ее родней если не стиральной доски, то каменистой дорожки точно. Да и не видно этого под одеждой! А если кто в сумку сунется и обнаружит женские платья, то всегда можно будет сказать, что подарки сестре везу. Да и кто сунется-то? Только воришки если, а с ними разговор короткий и нелицеприятный. В крайнем случае, меч за спиной всегда можно применить в качестве весомого аргумента в подтверждение того, что обворовывать людей не самое лучшее дело.

Позади меня призывно заржал Ковыль. Коню не терпелось продолжить путь, и он беспокойно вытаптывал траву и всхрапывал, стоя у старого дуба, чей мощный ствол давно покрылся зеленоватым мхом.

Улыбнувшись, я убрала зеркало, а заодно и девушку — сбежавшую от родных дочь одного из влиятельнейших воинских Домов империи, в дорожную сумку и огляделась. День подходил к концу. На горизонте уже очень скоро заалеет заходящее солнце, а на небосводе появятся первые звезды-огоньки. Пыльная дорога в верстах трех от периферии леса, места, где я устроила "цирк с переодеваниями", обрывалась небольшим зданием — трактиром, теряющимся в высоких колосьях пшеницы.

— Ковыль, — я потянула коня за поводья, уводя из зарослей лесного можжевельника к пыльному тракту — смотри как странно! Лес и поле — два совершенно разных мира, а находятся близко. Стоит только перейти дорогу, и ты уже спрятан под тенью деревьев, или же наоборот открыт всем ветрам. Пойдем!

Конь только всхрапнул в очередной раз и продолжил идти по пыльной, поросшей сорняками, дороге. Если он и оценил мое замечание, то свои мысли явно решил оставить при себе.

Приближаясь к трактиру, я все четче могла разглядеть его маленькие размеры, покосившуюся веранду и крышу, покрытую желтовато-зеленым мхом. Чуть в стороне от главного здания виднелась пристройка — конюшня, в которую я завела упрямящегося Ковыля. Конь никак не хотел оставаться в этом богами забытом месте. Да и мне совсем не хотелось расставаться с ним, слишком уж дорог для меня был этот гнедой жеребец. Но не затащишь же его в комнату!

— Тихо, успокойся, — расседлав коня, я вынула из сумки мелкую пожухлую морковку — последнюю из сохранившихся запасов, и протянула ее жеребцу — Ты здесь ненадолго. Обещаю. Всего одна ночь и мы уйдем. Согласен?

Не знаю, что повлияло на решение Выльки остаться, мои уговоры или любовь к еде, но он успокоился и захрустел морковкой. Уже уходя из конюшни, я обернулась: вновь посмотрела на коня — самое дорогое и ценное в моей жизни существо. После нескольких недель скитаний по лесам мне совершенно не хотелось прощаться с ним и на несколько часов. Только вот кто знает, когда попадется на нашем пути еще один трактир и будет ли он хоть в раз лучше этого? К сожалению, ведать этого не мог никто, а нормальная постель и горячая вода манили изрядно.

— Выль, ты ведь помнишь, что надо делать, если что-то пойдет не так? — спросила я, стоя у ворот конюшни. В ответ конь громко и раскатисто заржал.

Еще только подходя к таверне, я почувствовала неприятный запах прогнившей древесины. И даже развешенные на окнах пучки мелисы никак не могли его отбить. Над входом в здание висела большая грубо сколоченная табличка, гласившая: "Таверна "Три дубка"". Интересно, это близость к лесу навеяла подобное название, или предрасположенность хозяев?

Изнутри строение оказалось еще запущеннее, чем снаружи. Прокопченные стены, освещаемые несколькими свечами, ощутимый запах перегара, пропитавший небольшие столы и стулья, расставленные прямиком под маленькими окошками. Людей в таверне было не много: несколько пьяных бугаев, да один человек с ног до головы завернутый в темный плащ. У самой лестницы, ведущей на второй этаж, расположился небольшой столик, за которым с хмурым видом сидел побитый жизнью мужчина лет пятидесяти, видимо, управляющий. К нему-то я и направилась.

— Чего тебе, малец? — он поднял на меня взгляд затуманенных хмельной пеленой глаз. Ходить трезвым в этих местах, видимо, было не в чести. — Мы не подаем бродяжкам. Уходи.

— Мне бы комнату, — я попыталась сделать голос грубее и жестче, подстраиваясь под мальчишескую речь. Выходило это не слишком умело, но вместе с моим залихватски растрепанным видом должно было быть не так уж плохо, как казалось.

— Какаю еще комнату? Я же сказал: попрошайкам не подаем. А комнату и подавно не сдам. Убирайся!

Я устало выдохнула, легким движением вытащила из кармана маленькую светлую монетку — серебряный тальон, и положила перед мужчиной, не убирая при этом с нее пальцев. Не хватало еще раздаривать деньги. За один серебряк можно было и в городской гостинице неплохую комнату снять, если быть честной! Вот только ближайший город находится отсюда в верстах пятидесяти, на другой стороне леса, а путешествовать ночью опасно, от того и приходится останавливаться здесь.

— Ээ... Малец, это... — владелец заведения изрядно протрезвел, узрев, что за комнату, обычно сдававшуюся за десяток медяков, можно было получить в несколько раз больше.

— Комнату, — напомнила я, придав голосу жесткости и опустив монетку на стол. Управляющий за мгновение замер, а потом, будто выйдя из забытья, быстро зашарил рукой в верхнем ящике стола, выудив оттуда ключ, пролепетал номер нужной комнаты и скрылся за неприметной дверью позади стола. Монету он уволок с собой, по пути пряча ее в небольшой бархатный кошель, висевший у него на поясе.

Без труда отыскав нужную комнату на втором этаже здания, я с тоской осмотрела полупустое помещение с небольшим окошком в дальней от двери стене, около которого стояла низкая кровать, покрытая тонким матрасом — прогнившим рассадником клопов и других прелестей подобного рода домов. Одиноко стоящий рядом стул был прикрыт тонкой суконной хламидой. Ни стола, ни других предметов обихода в комнате не было.

Устало вздохнув, я, от природы человек не привередливый и с самого детства приученный спать на земле, стянула с головы берет. К кровати было страшно даже подходить, настолько она казалась ненадежной, и даже у меня возникло ощущение, что вчерашняя ночевка в лесу была не так уж и плоха. Но эта, явно вражеская, мысль в моем сознании была тут же откинута за имением в комнате стула, на который я и уселась, блаженно и совсем наплевав на этикет, положенный хоть сколько-то высокородной девушке, вытянув ноги вперед.

В голове неприметным ручейком заструились мысли о будущей дороге, о том, что завтра надо будет вновь садиться в седло и продолжать путь. Не замечая прошедшего в тишине времени, я задремала, чувствуя как усталые от нескольких ночевок в лесу и постоянного передвижения последние двенадцать часов мышцы приятно ноют. Мельком пронеслась в голове мысль о том, что Ковыль тоже устал, и о том, что правильно я сделала, накормив его еще в лесу, дабы не привлекать лишнего внимания.

Очнулась я через несколько десятков минут (или мне только казалось, что прошло так мало времени?) от шума, доносящегося из коридора. Как у меня получилось уснуть сидя, я предпочитала не думать. За окном стояла непроглядная темень. Сколько же я проспала? Снаружи раздалось призывное ржание, а я подскочила. Не узнать Ковыля было не возможно. Даже не будучи провидицей я догадалась, что на нас напали. Иначе мой конь и носу из конюшни без меня не показал бы, не то что не выбежал бы с ржанием наружу.

Я замешкалась. Сердце в безумном ритме билось о ребра, подгоняя на помощь к коню, разум же твердил, что Вылька может защитить себя сам, уж я-то знаю. А вот мне, если я сейчас выскочу в коридор, не разведав обстановки, будет очень даже плохо. В таверне явно что-то происходило. Вот только что?

Для начала нужно было успокоиться. Внутренний голос тут же подсказал, что голос Ковыля звучал далеко от таверны. Это значит, что он сумел выбраться из конюшни и уже мчится к месту, где мы договорились встретиться в случае чего. Ковыль умный конь. Он обязательно доберется до леса. В том, что его не поймают, я была уверена. Мою уверенность более подтверждали разочарованные голоса снаружи, басившие о том, что этому 'темному черту' место на скотобойне.

Одной проблемой меньше! Осталось унести ноги самой, пока люди, пытавшиеся в потемках догнать Ковыля, не опомнились и не решили заняться мной. То, что оставаться в комнате равно самоубийству было ясно, как день.

Быстро натянув на голову беретку и закинув на спину тяжелый рюкзак, я приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Никого не было видно, но с лестницы доносились ругань и шум. Где-то внизу послышался грохот и раскатистый звук тяжелых шагов. Интересно, я одна такая невезучая путешественница и они там между собой отношения выясняют или нашелся еще один сумасшедший, повстречавший единственный трактир за несколько дней беспрерывного пути? Ох, Великая Богиня, лучше бы в лесу заночевала!

Захлопнув дверь, я сообразила, что через лестницу сейчас не выбраться. Значит, мне нужно время! Минута-другая еще никому в жизни не помешали. Стараясь успокоить перескакивающие друг на друга мысли, я приставила стул к двери, подперев ее. Конечно же, это никого не задержит, так пусть хоть видимость сопротивления создаст. А именно это мне сейчас и нужно.

Кинулась к окну. Второй этаж — далеко не проблема. Днем, когда видишь куда приземляешься. А ночью? Прыгать в такую темень неизвестно куда стал бы лишь самый отчаянный человек. Не я. Не поймешь ведь, что внизу! Земля ли просто, или какую подлость устроили? Вилы, например, поставили, а может что похуже! Ни за что не поверю, что они хоть как-то не предусмотрели такой способ покинуть помещение!

Оконная рама, как и все здание, была до ужаса непрочной и прогнившей. Осторожно, стараясь не цепляться за грубо вколоченные гвозди, я все же нащупала рукой свой спасительный билет! Всего в десятке сантиметров от подоконника находился парапет, по всей видимости, опоясывающий все здание. Только на ощупь он был хлипким и несуразным. Даже без поклажи в виде увесистого рюкзака и меча он был слишком ненадежным, но выбирать не приходилось!

Прежде чем перекинуть ноги через подоконник я решила порадовать хозяев этого заведения. По-своему порадовать... Лампада, дающая хоть какое-то освещение комнатке, была опрокинута на кровать. Истончившиеся ткани постели, окропленные маслом, вспыхнули настолько быстро, что и ожидать было сложно. Что-что, а это их задержит. Да еще и помешает и дальше работать подобным образом. В том, что эти люди не в первый раз гоняются за чужими конями, а после расправляются с наивными постояльцами, сомнений не было. Слишком уж много подобных заведений я повидала в своем путешествии. Комнату быстро начал заволакивать дым. Прогнившие подпаленные простыни источали удушливый запах гари. Дышать от этого становилось труднее с каждым вздохом, но более оставаться здесь я и не собиралась.

Когда нога встала на парапет я тихо выдохнула. Все же было страшно доверяться старой давно отжившей свой век древесине. Через секунду, цепляясь за выступы стены, я уже была снаружи здания. В голову сильно ударял запах гари, по ушам резали громкие мужские голоса-крики и шум, а рюкзак грозил перевесить и утянуть вниз с карниза. Через несколько мгновений первое волнение прошло, и я отыскала в себе силы двигаться дальше. Несколько шагов вправо все же дались с трудом. Не так-то просто отпустить страхи перед темнотой, падениями и неудачами, особенно, если от этого зависит твоя жизнь. Но с каждым ударом сердца делать шаги становилось легче. Вес рюкзака уже не давил с той же силой на плечи, ноги почти перестали соскальзывать с деревянной поверхности, а мысли в голове улеглись, перестав вспыхивать яркими искрами в воспаленном сознании. Это было похоже на нервный, странный, взявшийся из неоткуда, но очень нужный сейчас приступ эйфории. Она даровала свободу и уверенность. Отказаться от этого чувства было просто невозможно.

Совсем недалеко от меня послышался грохот. В сданной мне комнатушке выбили дверь, но было уже поздно. Оконная рама тоже пылала. Что и говорить: таверна вспыхнула быстро. Веселая ночь для бандитов начиналась.

Не знаю, сколько минут мне потребовалось, чтобы по карнизу обогнуть угол здания, но уже тогда я была рада в темноте и дыме разглядеть козырек таверны. Даже не верилось, что всего в нескольких метрах находится мое спасение. Но именно эти последние метры мне пришлось преодолевать с особой осторожностью: снизу раздавалась брань еще пуще прежнего, а из дверей выбегали люди. В темноте я почти ничего не смогла разобрать. Только поняла, что женщин среди них не было. Оно и понятно, кто же девку в такую банду возьмет? Количество разбойников угадывалось и вовсе смутно. Примерно их было человек десять-двенадцать. В руках у троих, не смотря на гарь, я разглядела факелы наперевес оружием. Не стоило быть гением, чтобы понять: остальные — тени в плену дыма и воплей — вооружены не хуже. В тот момент, как ноги коснулись крыши козырька, захотелось от души рассмеяться. Этот порыв пришлось быстро душить на корню. Меня и так могли заметить в любую минуту. И тогда от боя точно не отвязаться.

Козырек был покатым и склизким, будто являлся самым старым, что имелось в таверне. Сапоги то и дело норовили соскользнуть вниз, унося меня на встречу с землей, от чего передвигаться приходилось почти ползком, прижавшись к доскам, из под которых так же валил густой чад, хоть как-то скрывавший меня от бандитов.

Всего в шаге от края навеса удача покинула меня. Не знаю, что или кто в это мгновение заинтересовало ее больше, но именно на последнем метре я поскользнулась, упав и глубоко оцарапав левую руку торчащим гвоздем. Громкий вскрик подавить не получилось, как и звук удара тела о деревянный настил. В этот момент меня заметили все. Как иначе объяснить то, что всего через секунду в нескольких сантиметрах от меня старое дерево, будто масло, вспорола арбалетная стрела?

Не мешкая, я спрыгнула вниз, чуть не угодив в хозяйские лапы разбойников, и побежала к лесу, кутаясь в густом дыме. По руке струилась вязкая кровь, а боль почти заглушала страх преследования. Останавливаться было нельзя. Даже с моими навыками, при раненной, пусть и левой, руке я мало что смогла бы сделать против всей шайки, у которых в запасе был арбалет, да еще и в полной темноте.