↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Борискин Александр Алексеевич:
Уйти, чтобы вернуться. Исповедь попаданца.
Аннотация.
Ни слова правды, ни одного реально существовавшего действующего лица, только полет воображения. Если у некоторых читателей собственный полет воображения частично или полностью отличается от моего, это совсем не означает, что оно у него лучше или хуже моего. Просто я имею право на собственное воображение.
Заранее прошу извинение за некоторые неточности при описании местности и времени действия романа.
Приятного чтения.
Часть первая. ( Вместо пролога). Уйти.
1.
Меня зовут Кирилл Сергеевич Котов. Весной 2010 года я находился в номере гостиницы в Киле (Германия), ожидая прихода связника, когда почувствовал себя плохо. Было такое ощущение, как будто мне воткнули в грудь деревянный кол. Минут пять я старался понять, что со мной происходит. Потом позвонил на ресепшен и сообщил, что мне плохо. Дальше — ничего не помню.
Очнулся я на постели в больничной палате, совершенно голый. Большие пальцы рук и ног были пристегнуты специальными ремешками к проушинам, приваренным по бокам кровати. К обеим рукам с внутренней стороны локтевого сгиба и с правой стороны шеи через катетеры были подсоединены капельницы. Самостоятельно освободиться я не мог: любое движение вызывало потемнение в глазах, слабость и дикое сердцебиение. В палате никого не было, однако, не прошло и тридцати секунд, как дверь открылась и на пороге появилась молодая женщина в белом халате и белой шапочке с красным крестом. Скорее всего, я находился в поле зрения видеокамеры, висящей на стене и направленной на меня.
— Очнулись, господин Катэр!— произнесла она по-немецки.— Сейчас я освобожу ваши руки и ноги, но обещайте мне вести себя благоразумно: не вставать с постели, не садиться, не ложиться на бок! Если Вы меня поняли и не можете говорить, то закройте и откройте глаза.
Я попытался сказать, что все понял прекрасно, но из моего горла раздался какой-то хрип. Тогда я закрыл и снова открыл глаза.
— Вот и хорошо! — Она подошла ко мне и расстегнула застежки ремней на руках и ногах. — Я — Марта, дежурная медсестра.
Я опять попытался спросить ее, что со мной случилось и где я нахожусь, но опять у меня ничего не получилось.
— Лежите спокойно. Сейчас закончатся капельницы, я их отсоединю и все Вам расскажу.
Я опять закрыл и открыл глаза.
Пока она занималась капельницами, я оглядел свое тело: мне показалось, что я сильно похудел.
Отсоединив капельницы, Марта накрыла меня простыней.
— Не хотите в туалет? Не стесняйтесь, здесь нет мужчин и женщин, тут только больные и медперсонал.
Наконец у меня прорезался голос. Я прохрипел:
— Не хочу. Что со мной? Где я?
— Вы находитесь в кардиологической клинике доктора Лемке в Киле. Десять дней назад у Вас произошел инфаркт. К сожалению, в гостинице, где Вы находились в тот момент, не смогли сразу оказать медицинскую помощь: наша карета скорой помощи прибыла в гостиницу через два часа после инфаркта. Вас немедленно повезли сюда. По дороге пришлось делать непрямой массаж сердца и дважды применять "утюги" (кардиологический дефибриллятор): у Вас была остановка сердца. Но мы успели довезти Вас до клиники вовремя и начать проводить реанимационные мероприятия. В итоге Вы имеете обширный инфаркт миокарда, но все самое страшное — позади. Если все будет развиваться по плану, то через десять дней мы отправим Вас в реабилитационный санаторий в Любеке, специально предназначенный для восстановления людей с поражениями сердца.
— Я могу позвонить?
— Не волнуйтесь, мы уже сообщили на Вашу фирму о несчастье с Вами и получили подтверждение Вашей кредитоспособности.
— Я должен переговорить с моим партнером. Всего два слова!
Марта достала мобильник и сказала:
— Диктуйте номер!
Набрав его, поднесла телефон к моей голове. После нескольких гудков, трубку взяли, и голос Вульфа произнес:
— Вас слушают!
— Это Катэр. Звоню из кардиологической больницы в Киле. Проверь поступление денег на счет 1487.
— Обязательно! Тебе что-нибудь нужно?
— Нет. До встречи!
Число 1487 означало состояние повышенной опасности. Я находился в беспамятстве несколько дней. Что я мог наговорить в бреду, и на каком языке — неизвестно. Информация немедленно будет сообщена в Центр, и там примут необходимые меры.
Я немного успокоился.
— Господин Катэр, сейчас Вам нужен покой. Попробуйте заснуть. Лежите спокойно. Не пробуйте поворачиваться на бок. Вас будет кормить сиделка каждые четыре часа, пока с ложечки. Когда окрепнете — будете есть сами. Пока Вы были в беспамятстве, Вам проводили искусственное кормление через катетер.
Видите на стене около руки красную кнопку? Она для срочного вызова медперсонала. Засыпайте.
Марта ушла. Я закрыл глаза.
"Приходил ли связник? Когда мне стало плохо, до встречи оставалось три часа. Перед приходом он должен был позвонить. Где мой мобильник? Хотя в нем нет ничего, что бы могло меня скомпрометировать. Мой звонок Вульфу был на СИМку, используемую для экстренной связи. Он уже ее ликвидировал и немедленно убрался с места разговора".
Закружилась голова. Темнота.
Через двенадцать дней на спецмашине меня перевезли в Любек в кардиологический санаторий. Я уже мог самостоятельно передвигаться, только медленно и останавливаясь через каждые десять метров на отдых. Пройдя в санатории тридцатидневный курс реабилитации, я почувствовал себя значительно лучше. Получил предложение опять вернуться в клинику доктора Лемке, где мне могли сделать операцию аортокоронарного шунтирования (АКШ). Подумав, я отказался. После того, что я пережил за последние два месяца, опять ложиться в больницу и делать операцию на сердце — было свыше моих сил. Как оказалось впоследствии — отказался зря. Операция могла бы значительно улучшить мое состояние: повысить качество и продолжительность жизни.
Из Центра мне сообщили, чтобы я ни о чем не волновался: принято решение о моем возвращении в Россию. Еще через три месяца я оказался в Москве в госпитале им. Бурденко, где прошел обследование и подчистую был комиссован. Получил инвалидность 2-ой группы, приличную пенсию, как полковник в отставке, однокомнатную квартиру в многоэтажке на Академическом проспекте около метро в Санкт-Петербурге и оказался пациентом кардиологического Центра им. Алмазова на Удельной. Стал вести спокойную размеренную жизнь гражданского человека. Единственно, что я должен был сделать, когда по какой-либо причине хотел выехать из города — поставить об этом в известность своего куратора в Большом доме на Литейном.
Здоровье потихонечку ухудшалось: одышка, боли в сердце, лекарств — целая пястка ежедневно. Как следствие — развился гастрит. Такая жизнь продолжалась до лета 2012 года, когда я понял, что надо съездить на родину, проститься с моим детством, а то могу и не успеть.
И вот, поставив куратора в известность о поездке, 5-го июля я отправился в родной городок, расположенный на севере Ленинградской области. Поехал на электричке. Своим автомобилем пользоваться не стал. Приехал под вечер. Поселился в гостинице. Переночевал. Походил по городу, сходил на место, где жил с родителями, обошел вокруг школы, которую закончил в 1962 году. Сходил на кладбище, попрощался с родителями. Вроде бы, ничто меня больше уже не удерживало в городке. И вдруг накатило: захотелось съездить на речку Тихвинку за городок, где в детстве любил бывать на рыбалке.
Договорился с таксистом, молодым парнем, чтобы он отвез меня на место сегодня вечером, а завтра забрал обратно.
— Порыбачить захотелось?— поинтересовался он.
— Неплохо бы детство вспомнить, да нет у меня с собой ни снастей, ни соответствующей одежки. Так, посижу на бережке, разожгу костерок, испеку картошку на углях, в небо посмотрю — на звезды.
В восемь вечера 6-го июля мы отъехали от гостиницы, и уже через полчаса я высадился на берегу Тихвинки. С собой у меня был пакет со снедью, бутылкой минеральной воды, репеллентом от комаров и брезентовой офицерской плащ-накидкой (брезентухой), которую постоянно беру с собой в поездки.
— Вот на этом месте завтра в десять часов утра заберешь меня,— сказал водителю, указывая на приметное дерево.
— Не вопрос. Заберу, конечно. Счастливо оставаться!
2.
Прошел немного вдоль берега: ничего не изменилось: те же кусты, тот же песок, только мусора вокруг прибавилось. А вот и мое место, приметное: огромный валун врос в землю.
Походил кругом. Собрал хворосту целую кучу: ночь длинная, если топливо закончится, то в темноте ходить, искать — замучаешься. Сейчас ночи — белые, темнеет поздно. Посидел на прогретом солнцем валуне, посмотрел на воду. Течет, ничего с ней не делается.
Приготовил кострище. Рядом расстелил брезентуху. Комары начали свою нескончаемую песню. Пришлось намазаться мазью. Вокруг летают, гудят на разные голоса, но не кусают. Разжег костерок. Время уже к одиннадцати. Тишина, только крупная рыба иногда плещет в реке, да изредка доносится шум машин на шоссе. Хорошо! Спокойно.
Лег на спину, руки за голову, глаза — в небо. Звезды хорошо видны: на небе ни облачка. Костерок потрескивает, соловей в кустах заливается, в траве кто-то постоянно стрекочет.
"А ведь сегодня ночь на Ивана Купала!— вдруг вспомнилось.— Ровно 52 года назад на этом же месте пятнадцатилетним пареньком я также сидел у костра со своим приятелем, Вовкой Корешковым. Варили вечернюю уху, разговаривали. В ту ночь я принял важное решение: иду в девятый класс, здесь, в городке, заканчиваю десятилетку.
Отец уговаривал ехать в Ленинград, поселиться у его старшей сестры: она уже на пенсии, присмотрит, обиходит. И заканчивать десятилетку в Ленинграде: знания более основательные получу, проще в институт будет поступить. Но мне жалко было его одного оставлять. Мать у меня умерла еще десять лет назад, вторыми родами. Он меня вырастил. Даже в дом никого не привел. Я был поздним ребенком. Когда родился, отцу было уже сорок пять лет. Вернулся с войны капитаном — артиллеристом, весь израненный. На теле живого места не осталось. В госпитале целый год провалялся, комиссовали в 1944 году. Хорошо, жив остался. Там и с матерью моей познакомился, она сестричкой в госпитале была. Когда приехали в городок, она уже тяжелая мной была. Здесь и поженились. Первое время по углам скитались. Потом от леспромхоза, где отец устроился начальником производства: мужиков — то раз — два и обчелся, время военное, дали две комнаты в засыпном бараке, где мы и прожили все это время. До войны он учителем математики в школе в рабочем поселке под Ростовом работал, да еще немецкий язык преподавал: в Поволжье долго жил, среди немцев - колонистов. Там и немецкий язык выучил".
Понемногу подбрасывал ветки в костер. Вокруг уже ночь, только тени от кустов, освещаемых языками пламени, колеблются вокруг.
Лежал. Вспоминал прошедшую жизнь.
"Как и решил тогда в ночь на Ивана Купалу, проучился в городке девятый и десятый классы, сдал экзамены, получил аттестат и отправился в Ленинград, поступать в институт. Поселился у тетки, Пелагеи Максимовны, старшей сестры отца. Жила она на улице Дзержинского в комнате в коммуналке. Комната небольшая, метров на двадцать. Еще там жило пять семей, хорошо хоть малосемейные, не пьющие.
Поступать я решил в педагогический институт им. Герцена на факультет иностранных языков на кафедру немецкого языка. Почему немецкого? Потому, что на этом языке довольно хорошо говорил. Мой отец постоянно занимался со мной. У меня вообще-то способности к языкам, да еще к рисованию. Недаром я раздумывал, куда мне лучше поступать: в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени В. И. Мухиной, или на иностранные языки. Но отец уговорил изучать языки.
— Подготовка у тебя по рисованию слабая, все больше акварелями увлекаешься, а там главное — рисунок,— убеждал он меня.
Сдал экзамены успешно. Туда больше девочки учиться шли, поэтому парням были некоторые привилегии.
Проучился почти два курса, когда меня неожиданно пригласили в деканат на беседу. Вошел. Поздоровался. Рядом с деканом сидел мужчина средних лет. Декан сказал:
— Вот, товарищ хочет с тобой побеседовать. И вышел из кабинета.
Этот товарищ сразу заговорил со мной по-немецки. Я стал ему также отвечать на немецком. Короче, предложили мне доучиться до конца второго курса, а потом поступать в Высшую школу КГБ в Минске. Подумал немного и согласился. К этому времени я уже остался один: и отец, и тетка умерли. Жить было тяжело. Стипендия — очень маленькая, помогать мне некому. Приходилось постоянно подрабатывать. На учебу времени оставалось все меньше и меньше. А там мне обещали и общежитие, и стипендию большую. А комнату на улице Дзержинского, где я был прописан, обещали за мной зарезервировать, и туда никого не поселять.
В общем, поехал я в Минск, а точнее в пригород, там курсантов будущих собирали. Прошел медкомиссию, сдал экзамены. Мне это легко было: все же два курса института за плечами. Поступил. Когда там узнали, что я еще и хорошо рисую, то жизнь моя наладилась: постоянно занимался оформлением различных стендов, стенгазет, поздравлений. Ну и, конечно, на этой почве послабления разные: все на кросс, а я рисую, все наряды отбывать, а я стенды оформляю. Вот только поблажек в изучении языка и других спецпредметов не было. Четыре года пролетели быстро. Сдал выпускные экзамены, и направили меня еще поучиться на спецкурсы. Что там мы изучали, я Вам рассказывать не буду, не положено. Через год направили в кадры Первого Главного Управления КГБ. А потом начал выполнять обязанности связника, нелегально переходя границу между ГДР и ФРГ. Но не долго. Было принято решение на мое глубокое внедрение. Получил чистые документы на Гельмута Катера, уроженца города Висбаден земли Гессен.
С ними уехал в Мюнхен, где поступил на учебу в местный университет на экономический факультет, который благополучно закончил в 1973 году. Тут из Центра мне сообщили номерной счет в банке в Австрии, с которого я снял по специальному коду сто тысяч немецких марок и на эти деньги организовал собственную фирму, занимающуюся туристическим бизнесом. Принимал туристов в Мюнхене из всех стран Европы, и отправлял туда немецкие группы. Это было время, когда народ уже оправился после войны, появились лишние деньги, которые можно было потратить на путешествия. За пять лет неплохо раскрутился, для чего работал и днем и ночью. К 1978 году вернул долг: положил уже сто пятьдесят тысяч марок на тот же счет в Вене. А еще через два года меня "расконсервировали" и стал я заниматься делами, прямо относящимися к той специальности, к которой меня готовили целых семь лет. С 1982 года уже стал резидентом на юге ФРГ. Всякое бывало. Работа — на одних нервах. О женитьбе — даже не думал. Так и прошли следующие двадцать восемь лет. В России больше побывать не пришлось.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |