Танго дождя

Предисловие.

Эта повесть из четырех новелл — "Танго под дождем" — была написана несколько лет назад, но везде публиковалась отдельными — хотя и связанными между собой рассказами. Плюс ко всему, каждый раз ее называли почему-то "Танго дождя". Так что я решил не бороться с ситуацией и изменить название на то, которое "запало" читателям. Ну и впервые повесть публикуется полностью — включая новеллу "STAY WITH ME FOREVER AND NEVER".

Чувство хозяина

Роберт слоняется по Катькиному садику. Прошел дождь — осенний, холодный. Скамейки сырые, негде присесть, да еще ветер задувает во все места. Можно было бы дойти до метро или до Гостинки, погреться, но потом выходить на улицу будет еще противнее. А денег в кармане — ни копейки, да и в желудке пустота со вчерашнего дня.

Наконец, Роберт находит скамейку, на которой лежит чья-то забытая газета, и садится на нее, зябко поеживаясь. Идти ему некуда. Уже три месяца, как он ушел из дома. Пока было тепло — ночевал на вокзале, иногда в подвалах, еще реже — у случайных знакомых. Но сейчас осень, которая в Питере приходит всегда неожиданно, с вокзала его гоняют менты, в подвалах холодно и сыро, а переночевать его давно уже никто не приглашал. Роб покачивается, закрыв глаза, взад-вперед, желудок сводит от голода, и ни о чем, кроме пирожка с чем-нибудь, он думать уже не может. Но и на пирожок нет.

— И долго ты собираешься сидеть тут?

Роберт открывает глаза. Перед ним стоит хорошо одетый гражданин с аккуратной бородкой. Чем-то он похож на художников, которые по выходным открывают здесь свои полулегальные продажи-вернисажи.

— Заработать хочешь?

— Хочу, — губы у Роба сводит от холода. — А сколько?

— А сколько ты берешь? — гражданин прищуривается.

— Это смотря за что, а чего вы хотите? — у Роберта появляется надежда, что сегодня он все-таки поест.

— Ну, ты лично мне не нужен. Я мальчиками не увлекаюсь. Мне нужна модель. Я буду на тебе рисовать.

— Меня рисовать? — Роб удивлен.

— Не тебя, а на тебе. На твоем теле, если хочешь.

— Это как это? — Роб заинтригован, ничего подобного ему еще не предлагали.

— Знаешь, я тут мерзнуть не собираюсь. Пойдем-ка перекусим, и я все тебе расскажу. Так и быть, считай это подарком. Отрабатывать не понадобится.

Пока Роберт, стараясь не торопиться и не давиться, есть пирожки с кофе, который называется так явно по недоразумению, господин негромко объясняет, что ему от Роба надо.

— Значит, смотри, я рисую на теле. Бодиарт — слышал? Потом фотографирую. Не беспокойся, лица не будет видно. Кроме меня там будет еще несколько человек — зрители. Никто тебя не тронет, тут ты тоже можешь не волноваться. Если кто-то из них тебе что-то после сеанса предложит — дело твое, соглашаться или нет. Получишь десять баксов за позирование и фото. Ну и бесплатно, считай, помоешься. Ну, как тебе такая работа?

Роб кивает с набитым ртом, он слишком занят едой, чтобы отвечать.

— Тогда доедай и поехали. Тебя еще в порядок надо привести. Вшей, надеюсь, нет?

— Нет, — проглотив, отвечает Роберт, он не обижается, потому что уже привык к подобным вопросам.

— Ладно, посмотрим, лет тебе сколько?

— Семнадцать. А зовут Роберт. Можно, я еще пирожок съем?

— Хватит, — господин встает, — потом еще у меня перекусишь, если захочешь. Зови меня Сергей Ильич. Роберт, значит. Ну, пошли, Роберт.

То ли квартира, то ли мастерская. Роб ходит по ней, разглядывая странные картины, большие фотографии. Много ярких ламп, окна все плотно зашторены, хотя этаж последний, под самой крышей.

— Роб, ну-ка, что ты там расхаживаешь? Иди сюда, в ванную.

Роберт послушно идет на голос. Сергей Ильич стоит в коридоре, протягивая большое полотенце:

— Значит так, там, в ванной, есть мыло, шампунь, мочалка, халат. Вымоешься как следует, оденешь халат и приходи в комнату.

Роберт послушно кивает. Вымыться — это просто праздник. Он прикрывает дверь, раздевается, пускает горячую воду и какое-то время просто наслаждается, стоя под упругими струями.

Когда кожа начинает поскрипывать под пальцами, настолько она чиста, дверь внезапно отворяется, и в ванную входит Сергей Ильич.

— А пару-то напустил, как не задохнулся только? Дай-ка я на тебя гляну.

Роберт не возражает, чего стесняться, если на нем будут рисовать. Пусть смотрит.

— Ничего, ничего, — Сергей Ильич проводит рукой по телу Роба. — Вот только побрить тебя надо.

— Где? — Роберт сразу настораживается.

— Везде, кроме головы. Волосы мешают рисовать.

— Чесаться будет.

— Переживешь. Давай, намыливайся.

Роберт неохотно берет мыло в руки:

— А вы что, сами меня будете... брить?

— Сам, сам. Стой смирно. А то порежу случайно.

Роберт замирает. Бритва скользит по телу, сильные пальцы оттягивают кожу, помогая этому скольжению. Ощущения приятные, даже очень, и Роб, неожиданно для себя, возбуждается. И тут же получает сильный звонкий шлепок по ягодице:

— Ну-ка, нечего тут. Сказано, стой смирно.

— Он и стоит, — фыркает Роб, — еще как.

Сергей Ильич поднимает голову и внимательно смотрит на юношу:

— Я же тебе уже сказал — я мальчиками не интересуюсь. Зрителям будешь демонстрировать свои способности. Если тебя, конечно, попросят.

Роберт лежит лицом вниз на чем-то жестком и низком, задрапированном темно-синей тканью. Несколько мужчин сидят вокруг, Сергей Ильич стоит рядом. Кисточка холодная, она двигается вдоль позвоночника, вызывая щекотно-сладкие чувства. Роб усиленно сдерживается, художник предупредил его, что шевелиться и дергаться нельзя. Юноша понятия не имеет, какая картина возникает на нем, да ему это и не интересно. Гораздо важнее деньги, которые он получит, и то ощущение блаженства, в которое погружает прикосновение легкой беличьей кисти. Роберт закусывает губы, пытаясь как-то отдалить приближение оргазма. Кто-то из гостей снимает все это на видео, такого договора не было, но Робу пообещали еще денег, поэтому он согласился. Кисть скользит по ягодицам, бедрам. Широкими мазками ложится краска. Высыхая, она стягивает кожу. Вся спина уже покрыта слегка подсохшей корочкой. После всех мучений с бритьем, Сергей Ильич передумал рисовать у Роба на животе — из-за того, что юноша так легко возбудим, но и "наспинные" рисунки довели Роба уже почти до самого финала. Роберт повторяет про себя таблицу умножения, чувствуя, как лоб покрывается потом. Когда уже закончится это мучение — силы совсем на исходе, но вот, наконец, щелкает вспышка фотоаппарата, затем еще несколько. Всей своей раскрашенной кожей Роб чувствует, что его обступили со всех сторон, разглядывая, обсуждая. Чья-то рука скользит по его ноге, поднимаясь вверх, размазывая еще непросохшую краску. Это уже последняя капля, и Роберта сотрясает мучительно-сладкая судорога. Зрители смеются, но ему уже все равно. Напряженные мышцы постепенно расслабляются, становится блаженно и легко.

— Где ты его подцепил?

— Да в Катькином садике, я дня четыре за ним наблюдал — болтается сам по себе, — Сергей моет руки в раковине на кухне, поскольку ванная опять занята Робертом, который смывает с себя краску.

— А чем он там занимался?

— Да чем они все там занимаются. Ты что, Игорь, пригреть его хочешь, что ли? В КВД сведи сначала. Бог его знает, что этот пацан там подцепил.

Игорь прохаживается по кухне:

— Знаешь, он мне собачонку напомнил. Жила такая, домашняя, чистенькая. И потерялась. А, может, выгнали. И оказалась она на улице. Или машина ее переедет в конце концов, или другие собаки порвут.

— Жалостливый какой, — Сергей насмешливо смотрит на приятеля. — Всех бездомных будешь подбирать? Вон их, полно, обоего пола и любого возраста.

— Нет, — задумчиво отвечает Игорь, — всех мне не надо. Как его зовут? Роберт?

— Ну, по крайней мере, он так представился. Что ты с ним делать собираешься?

— Не знаю еще. Жалко, если пропадет. Работу ему дам у себя в ресторане. Там сейчас ремонт, пусть помогает. Все-таки не проституцией зарабатывать тоже можно.

— А жить он где будет? У тебя? Он же бродяжничает, значит, жить ему негде. Тут, кстати, его сумка валяется. Можно глянуть — есть там какие-то документы или нет.

Роб появляется из ванной как раз в тот момент, когда Игорь и Сергей внимательно рассматривают его нехитрое имущество.

— Эй, — он быстро подходит к столу. — Чего вы тут роетесь?

— Ну-ка сядь и не отсвечивай, — Сергей отгоняет Роба движением руки. — Тебя пока не спрашивали, что нам можно, а что нельзя.

— Это мое! — Роберт пытается отнять свою сумку, но ему это не удается.

— Ты прописан в Питере, почему тогда по улицам шляешься? — Игорь внимательно разглядывает паспорт.

— А вам-то что? — огрызается Роб, — Хочу и шляюсь. Мое дело.

— Хочет он и шляется, Игорь, разве не видишь, ему это доставляет огромное удовольствие, — Сергей откидывается на стуле, — он мазохист, любит голодать, понимаешь, и мерзнуть. И продаваться за пару-тройку рублей. Или за пирожки с капустой.

Возразить Роберту нечего, и он оскорбленно молчит.

— Так почему ты не живешь дома, а? — Игорь смотрит на юношу, который кусает губы, не желая отвечать. — Тебе учиться надо, ты этого не понимаешь?

— Выгнали, вот и не живу, — наконец, через силу отвечает Роб.

— Выгнали? Родители? Что ты такого натворил?

— Ничего не натворил. Не нужен я им, такой.

— Какой — такой? Ты что — бандит, наркоман, алкоголик?

— Ну, такой, — Роб делает неопределенное движение рукой. — Ну, гомик.

И краснеет от этих слов, чуть ли не до слез, опустив голову. Сергей понимающе усмехается, ему нередко приходилось встречать таких же почти мальчиков, чьи истории совпадали до деталей. Игорь, напротив, делает большие глаза — как это можно, своего ребенка и — на улицу.

— Круто, — говорит он негромко. — Работать у меня хочешь?

— Кем это? — Роб поднимает голову.

— Ну, пока что — кем попало — маляром там, штукатуром. Потом видно будет.

— У вас что, кооператив?

— У меня ресторан. Но там сейчас ремонт, будешь помогать строителям. Делать-то умеешь чего-нибудь?

Роберт пожимает плечами.

— Ясно, ничего не умеешь. Научишься, не проблема.

— А зачем я вам, а? — Роб с удивлением смотрит на Игоря, — Толку-то от меня.

— Ну, скажем так, иногда надо делать добрые дела. На том свете зачтется, — Игорь улыбается. — Пропадешь ведь на улице. Не согласен?

Роберт вздыхает. Он, конечно, согласен, но в добрые дела верит мало. Рано или поздно, но придется отрабатывать — это он уже твердо усвоил за три месяца бродяжничества.

— Сережа, он у тебя тут переночует, ладно? А завтра я его в подсобке пристрою. Там диванчик есть, поживет пока.

— Вот только мне тут этого пацана не хватало для полного счастья, — Сергей недовольно морщится. — Еще сопрет чего-нибудь.

— Ага, — сквозь зубы отвечает Роберт, — обязательно. Краски-кисточки.

— Краски-кисточки тоже денег стоят, между прочим. И немалых. Ладно, пусть ночует. Но только до завтра.

— Одежда твоя где? — Игорь встает, небрежно сгребая все назад в сумку — паспорт, какие-то письма, фотографии.

— А вам зачем? В ванной.

— А ты собираешься все на себя назад одевать? Зачем тогда мылся? Утром чего-нибудь чистое тебе привезу.

Что нужно человеку для счастья? Для самого маленького? Крышу над головой, кусок хлеба, уверенность в грядущем "завтра". Все это Роберт начинает потихоньку обретать — он живет в маленькой комнатке в глубине ресторана, которая со временем превратится в кабинет хозяина, нормально ест три раза в день и имеет твердое обещание Игоря Михайловича, что, когда ресторан откроется, останется здесь работать. Безмятежность существования время от времени нарушается размышлениями — для чего все это нужно хозяину. Игорь не претендует на его, Роберта, тело, по крайней мере, никаких намеков на это пока не было. Делать Роб ничего толком не умеет, хотя и пытается. Вся его работа сводится в данный момент к обслуживанию рабочих — принести краску, мастерок новый, пододвинуть лестницу, сбегать за сигаретами или за пивом. Игорь появляется в ресторане каждый вечер, но работой Роба интересуется мало, у него куча других забот. Ремонт затягивается, на носу зима, и все сопутствующие проблемы — отопление, покраска, газопровод.

Наконец, ремонтники добираются до будущего кабинета, и перед Робертом в полный рост вновь встает вопрос жилья. Спать в пропахшей краской комнате совершенно невозможно. Роб терпит пару дней, мужественно борясь с головной болью. На его счастье, Игорь замечает, что с юношей что-то не в порядке.

— Ты что зеленый такой? Не выспался или переработался? — Игорь сидит на стуле, просматривая бумаги.

— Да нет. Не переработался, — Роберт стесняется пожаловаться, он и так имеет больше, чем заслуживает, по его собственному мнению.

— А в чем дело? Отравился? Мне сказали, тебе тут плохо было совсем.

— Да краской пахнет сильно. В кабинете, — Роберт смущен, он действительно с утра не мог работать из-за головной боли.

— А, правильно, я и забыл совсем, что ты там спишь, — Игорь поднимает голову. — Так, а куда же тебя девать-то теперь?

Роберт пожимает плечами — он не знает, что с ним теперь делать и куда девать.

— Придется тебе немного у меня пожить, пока ресторан не откроется, а там придумаем что-нибудь, — Игорь говорит все это как бы мимоходом, но Робу тут же становится неуютно. — Да не дергайся, я же не в коммуналке живу и не в однокомнатной конуре. Иди, собери свое барахло, поедем.

Квартира у Игоря, действительно, роскошная — в "старом фонде", с высокими потолками и большими арочными окнами. Две огромные комнаты, коридор, где можно спокойно устроить теннисный корт, просторный балкон. Роберту выделяется одна комната с широким диваном, шкафом и даже с телевизором.

— Ну как, нравится? — Игорь улыбается. — Ничего пещерка?

У Роба слов нет, он только кивает в ответ, разглядывая лепнину вдоль карниза. Он не подозревает, как мучительно долго искал Игорь предлог привезти его сюда. Собственно, жилье для Роба уже есть — Игорь снял однокомнатную квартиру недалеко от ресторана, но везти туда юношу не торопится. Конечно, он знает, что Роберт безропотно выполнит все, что бы его ни попросили — хотя бы из чувства благодарности, но Игорю нужно совсем другое. Глупое, тревожащее чувство требует взаимности, а не равнодушных купленных ласк. Приручить этого мальчика, чтобы он сам — сам! — захотел близости. Чтобы в этих влажных карих глазах сияла любовь, а не тлел вечный страх бездомного животного. Чтобы он, Игорь, стал единственным, самым нужным, самым дорогим. Но на все это нужно время и терпение, которое у Игоря уже почти закончилось.

Роберт садится на диван, поджав под себя ногу. Он давно хотел узнать одну важную вещь, да все случая не подворачивалось. Вот сегодня — самое время:

— Зачем я вам, Игорь Михайлович?

И все. И иссякла воля, кончилось терпение, нет больше времени — есть только эти блестящие, немного настороженные глаза, смуглая нежная кожа и яркие, четко очерченные губы, которых так хочется коснуться. И тело, которое снится ночами, как проклятие, как наваждение, как морок, от которого не уйти. Если это и есть любовь, то — за что, Господи? Почему из миллионов других выбрался именно этот мальчишка, который ничего не знает о любви, зато очень хорошо представляет, сколько она стоит. И что отвечать на этот глупый вопрос, когда хочется просто обнять, прижать к себе и никогда не отпускать. Никогда... Не отпускать...