Холодный Оружейник, Ч.1 версия 4-1

Авторское предисловие (от ЧВС)

Уже полтора года прошло с выкладки самой первой версии ХО1. За это время, не сомневаюсь, произведение успело забыться у читателей. И эволюционировать у авторов. Я выражаю благодарность своему соавтору, Нейтаку А.М. за его терпение и долгий, скрупулёзный, труд. Спасибо его вниманию к деталям, без него ХО1 был бы, на мой взгляд, невразумителен.

Но, всё же, приступим.

И да, главы порой названы не от балды.

Холодный оружейник. Часть 1. Собиратель.

Пролог

Пустота... холодна.

Ни света, ни звука, ни запаха. Ни гравитации, ни давления. Бесконечная темнота, длящаяся неизвестное время. Потому что в пустоте нет никаких ощущений.

Сколько я здесь парю? Бесконечность? Мгновение? В беззвучной давящей тишине, в темноте, в невесомости, нет ориентиров. Нет опоры.

Когда я осознал себя? С начала? Но — с какого начала?

Без ощущения времени даже вечность начала не имеет.

Что это? Рай — потому что нет раздражителей? Ад — потому что ничем другим одиночное заключение в безвременье быть не может? Ни прошлого, ни будущего. И, по большому счету, нет настоящего. Нет промежутка между "было" и "будет". Есть только бесконечно тянущееся мгновение вечности. Безвременья и пустоты.

Иногда эту Пустоту расцвечивают мелькающие радужные пятна. Но они уходят так же быстро, как появились. Как и шорохи, шепотки, появившиеся чуть позже. Я снова — парю... сижу... стою? — в Пустоте. В безвременье.

Не знаю, сколько времени я находился там, не ощущая ничего, даже своего тела. Да что там тела, если я не чувствовал даже мыслей! Бессмысленное, растительное существование. Точно у... пищи? Да, возможно. Пищи, перевариваемой в чьем-то желудке. Живущей в то мгновение, пока чувств уже нет. И поскольку в этой Пустоте нет времени, это мгновение изощренной пытки тянется уже целую вечность.

От пришедшей мысли ко мне приходит Холод. Отвратительное чувство... и приятное — потому что других все равно нет. Я рад ему и ненавижу его. Холод заменяет мне радость и страх. Тянущий что-то из меня, стылый, отвратительный, но желанный. Холод! Он разнообразит мою безвременную вечность. И я впускаю Холод в себя, надеясь, что он вернет мне чувство времени.

У меня получается.

И звучит в ушах тихий шепот. Звук... возвращается? Нет, это просто мысли.

— Холод вместо души, — рефреном звучат мысли.

— Холод вместо веры, — откликаются другие.

— Ни любви, ни гнева, — вторят третье.

— Ни отчаяние, ни надежда, — соглашаются первые, — лишь пустота.

Голоса не ошибаются. Моя вселенная состоит только из Холода и Пустоты. И я словно истекаю в них тем, что осталось от меня — остатками памяти, быть может? Эхом чувств, облачком рассеивающейся жизни? Но истекаю быстро. Кажется, еще мгновение — и эта холодная Пустота окончательно всосет меня в себя. Вот только когда нет времени, имя мгновению — Вечность.

Мимолетная вечность растворения себя. Вот что чувствует, должно быть, пища.

Вернувшаяся мысль рождает слабое любопытство. Пища. Что это? Я — пища? Кто я? С чего я решил, что я — пища? Почему я должен быть ею?

Холодно. Пусто. И точно прибой, перекатываются и шепчут мысли.

Мои? Не уверен...

Постепенно в этом прибое появляется чужеродная нота... нет — мелодия. Ожидаемый тысячи... лет? мгновений? частей вечности?.. Не знаю. Но, все же, ожидаемый, посторонний звук. Мысли отступают. Они — лишь фон, позволивший услышать главную мелодию. Я устремляюсь сквозь Холод на звук. Лечу в сторону мелодии, что становится все отчетливее. Понемногу, незаметно — но я всё яснее слышу вместо одной основной ноты более тонкие и тихие оттенки.

Не знаю, сколько я... двигался? летел? парил на месте? Не знаю. Ведь чувство движения, как и чувство времени, отсутствовало в моей вымороженной Пустоте.

Быть может, я вовсе не двигаюсь, а просто вмёрз в эту тьму. И этот звук — всего лишь нераспознанная галлюцинация распадающегося разума.

Но все же... Если бы у меня были руки — я бы разбил их в кровь, двигаясь на этот зов! Если бы у меня были крылья — истрепал их, чтобы долететь!

Мне нечего больше слышать. Некуда больше идти. Я всем существом стремлюсь к единственному, что делает эту холодную Пустоту наполненной хоть чем-то. И когда звук-зов становится чуть сильнее, чуть отчетливее, я понимаю: он напоминает плач.

Плач? А что это?

Как много вопросов... Пустота заканчивается для меня. Холод... пусть он окружает меня, как прежде... но, кажется, осталось ещё чуть-чуть, и я вырвусь отсюда.

Холодно. Пусто. Я парю в темноте, нарушаемой лишь чьим-то плачем. Я иду... лечу... двигаюсь... можно ли двигаться, оставаясь в неподвижности? Ощущения таковы, что это мир движется, не я. Но, как бы там ни было, звук усиливается, словно бы светлея, озаряя пустоту вокруг, наполняя её восхитительным, прозрачного цвета, воздухом.

Похоже, мои чувства смешались там, в пустоте. Иначе как я могу считать, что звук осветил мой путь?

Я появляюсь — вываливаюсь из пустоты — в комнате с деревянными стенами. Нет, немного не так: одна из стен — лед, в котором видны силуэты людей. Трое стоят и один, за ними — лежит.

Маленький ребенок слабо вздрагивает, прижимаясь к полу. Я как-то понимаю, что он здесь — единственный живой и разумный. Наверное, это важно для меня, чтобы он был таковым. Иначе с чего бы умение определять такие вещи я сохранил там, где провёл мгновение вечности — там, где почти потерял себя?

Мне нечем шевелить — у меня нет тела. Но я слышу плач ребёнка, я вижу его — и ощущаю время, текущее сквозь нас.

Пусто, одиноко, незачем жить.

Вот что он хочет сказать. Я каким-то образом это понимаю. Как и то, что эти желания, эти чувства стали мостом, приведшим меня к нему.

— Ты здесь? — ребенок поднимает голову. Меня захлестывает то, что он испытывает. Я отражаю его эмоции, испытываю то же, что он — и мой рассудок постфактум находит объяснения для испытываемых мной эмоций.

Надежда, ожидание. Чёрные влажные глаза.

— Я? Да.

— Убей меня.

Он — стремится к смерти. Я — к жизни. Ему нужно в Пустоту. Мне — из неё.

Холод. Отчаяние. Решимость. Они захлестывают нас. Мы оба порождаем их, в стремлении к своей цели ломая барьеры. Мы стремимся... к изменению.

— Я отдам всё. Мне незачем жить. Пожалуйста.

Я касаюсь рукой мальчика, желая оказаться на его месте. Там, где нет этой стылой пустоты.

Сижу на полу, затылком касаясь стены. Лёд справа от меня дышит ласковым теплом.

Ребенок парит передо мной. Его глаза уже смотрят сквозь меня.

Кажется, я вижу дерево стены сквозь него. Значит, вот таким он меня видел?

— Спасибо — шепчет он.

И тихо исчезает.

Слабый приятный запах остается на месте человечка, ставшего прозрачным ещё до полного исчезновения. Приятный... каким-то оставшимся после Пустоты чувством я понимаю: он был счастлив, уходя туда.

Глава 1. Alone

Зрение, слух, обоняние и осязание. Чувства разделены, хотя и взаимосвязаны через явления внешнего мира. Так непривычно.

Видеть чуть меньше полусферы. Слышать особыми органами, предназначенными именно для улавливания слабых колебаний воздуха. Обоняние усиливается, когда делаешь вдох. Кожа передает много противоречивой, не сочетающейся с тем, что я вижу и знаю, информации. Так ново — быть... телесным? Существовать, мыслить, воспринимать — через плоть.

Пальцы руки, чуть расслабленные и слегка разведенные, словно скользят по шелку. Именно так ощущается сопротивление воздуха, расходящегося от движущегося тела.

Я сжимаю пальцы правой руки в кулак. Никакого ощущения силы или сжатия. Видимо, тело слабое, или менее чувствительное, чем я привык. Интересно...

И все же, почему я не принес знаний о том, кто я такой?

Или, может быть, я плохо искал? Не стоит ли снова сосредоточиться и попытаться выудить знания о себе-разуме? Ведь откуда-то же я знаю, как просмотреть память, доставшуюся мне от тела. Мою добычу, мой трофей.

Может быть, в ней я найду подсказку, как себя называть?

Имя — это граница, отделяющая меня от не-меня. Я чувствую важность имени, вот только сам его не имею. Не помню. Не... и знаю: это плохо.

Это напоминает о Холоде в Пустоте.

Что ж. Если у меня нет своего имени, возьму чужое. Я хочу, чтобы от вечности без тела меня отделяло как можно больше. Одних ощущений, одного тела — мало. Я это знаю. А где есть знание — там уверенность. За ней следует вера. А последняя — лишь предвестница видения пути. Вот, собственно, и оно. Я чувствую что-то вроде сгустка теплоты, маяка в основании шеи, к которому ведет ниточка из светящегося теплом и выпечкой, света.

И я следую по нити, погружаюсь в себя.

Знания. Память о жизни ребёнка, которого заменил, появляется в моем разуме. Эти звуки, тянущиеся из прошлого, оглушают непривычный разум многоцветием сопутствующих ощущений. Как все взаимосвязано в памяти этого ребенка. Полет птицы, снижающейся к ветке далекого дерева. Запах цветущих растений, переплетающийся с отдающим коричневым запахом деревенского жилья. Солнечный луч скользит по открытому плечу, вызывая лёгкое жжение чувствительной кожи. Голос матери, зовущей по имени.

Хаку. Так вот как тебя звали.

Красивое имя. Короткое, простое в произношении. То, что нужно мне. Я не буду смотреть твое счастливое и голодное крестьянское детство, почивший ребенок. Нет нужды ворошить твою память без нужды. Пусть прошлое остается только твоим, ушедший за Реку-Трех-Пересечений, границу миров живых и ушедших. Спи спокойно, малыш. Я возьму лишь необходимое, не потревожив твой дух более, чем необходимо. Я так решил.

И тут же я проматываю перед глазами мешанину более поздних, воспоминаний. Прости, малыш, но мне это важно. Я бы не стал тревожить твою память кроме как для нужного мне. Я ведь обещал. Только последний год, только нужные подробности. Планировка дома, окружающие люди. Тайники — не твои детские, а те, где твои родители прятали что-либо, могущее пригодится уже мне.

И — особенно, жизненно важное. Тайник с урожаем — чтобы сохранить что-то после того, как соберут налоги. Второй тайник — с запасом вяленой рыбы и денег. И последнее счастливое воспоминание — как внезапный блеск монетки в серой дорожной грязи.

Сгусток воды дрожит и меняет форму, паря меж сложенных ладоней. Счастье, радость открытия.

- Мама, посмотри!

Удар по щеке — как плевок в протянутую ладонь. Протянутую для дружбы, не для подаяния.

Я смотрю на последние минуты жизни прежнего Хаку, чувствуя, как Холод снова течет внутри меня. Эмоции, чувства, приглушаются Пустотой, пришедшей из небытия, накрывшей меня своим покрывалом. И, должно быть, только это спасает меня от потрясения. Да, увидеть, кем стал твой отец... впервые я рад, что Холод прошлого отчасти остался во мне.

Маленький Хаку плачет молча, глядя матери куда-то в пояс. Его щека горит — и я чувствую это, ибо теперь это — моя щека. Должно быть, его душа болела.

Но этого я не чувствую. Не помню.

И тихо опускаются, чуть покачиваясь, точно спускаясь по спирали, снежинки. Крохотные, хрупкие, они скрывают все вокруг. Остается лишь Хаку, его мать. Снежное поле под их ногами. И их дом, превращенный падающим сверху пушистым льдом, в призрачный замок.

"Снег — слёзы спящего бога" — подумал я. И вернулся в реальный мир.

Вместо переживаний я анализирую то, что увидел. Знания раскладываются легко, словно раньше уже были разложены по полочкам — именно в таком порядке. А сейчас я просто проглядываю корешки книг.

(Интересная ассоциация. Надо будет подумать, где я мог её подхватить. Ведь, судя по отрывкам памяти прошлого владельца тела, которые я успел изучить, таких воспоминаний у него быть не должно. При слове "книга" он представляет себе, скорее, длинный свиток с концами, намотанными на бамбуковые палки. И даже таких записей он ни разу не держал в руках...

Привет из моего прошлого? Возможно).

Итак, я единственный ребенок в молодой крестьянской семье. Вернее, уже крестьянин-сирота. Я живу в крытом соломой доме. Под полом находится подвал, служащий главным тайником. Половина дома заполнена одной большой ледяной глыбой, от которой тянет теплом. Я выдыхаю пар, видимый вне зависимости от того, дышу я носом или ртом. Хотя носом не так заметно. При этом в доме тепло.

Остатки моих собственных знаний или те, что я получил в результате недавнего инцидента, говорят, что это ненормально. Если виден пар, то должно быть холодно.

Однако неплохо я освоился для первого часа в новом качестве. Хватит бесполезно думать о диссонансе в показаниях рецепторов. Хватит вспоминать, как защитился прошлый Хаку. Достаточно Холода в моей душе. Хватит морозить свою суть лишними эмоциями. От них не станет лучше миру или мне. Лучше проинспектирую имеющееся имущество. Думаю, учитывая, в чьём теле нахожусь, я являюсь его главным владельцем. Итак...

До конца зимы — три месяца. Запасов еды едва-едва хватит на два. Значит, придется добыть ещё еды или уйти.

Версии о том, откуда у меня его воспоминания, многочисленны. И постоянно перед глазами стоит его лицо, когда с губ слетают слова, полные горячей решимости и отчаяния:

"Я отдам всё. Мне незачем жить. Пожалуйста..."

Я решил. Пока рано говорить, что это было. Но, пожалуй, пусть это зовётся... сделкой. Нет, надо думать иначе — Сделкой. Получить тело и знания, силу и чувства, новую жизнь — разве это не великий выигрыш?

Поднимаю голову, оценивая часть своей Добычи. Нет, неверно. Добыча — это не звучит. Трофей — так лучше.

Дом невелик. Прямоугольник, разделённый пополам. Я в жилой части. Вторая половина почти ничем не отгорожена. Просто часть помещения, куда складывали припасы. Ту долю урожая, из которой полагается расплачиваться со сборщиками. Если бы там лежало больше половины от настоящего урожая, хозяева этого дома с голоду бы умерли. Потому они утаивали значительную часть выращенного — чтобы прокормиться самим. И чтобы продавать излишки в обмен на нужные вещи, которых не сделать своими силами — скажем, соль, изделия из металла, посуду...

Но сейчас эту часть дома отгораживает ледяная стена. Хаку... прошлый Хаку, отдавший мне это тело, испугался. И заполнил Льдом половину дома, защищаясь от тех, кто пытался его убить. Кто убил его мать — у него на глазах. Он превратил в ледяные статуи своего отца и троих его приятелей — обитателей соседних ферм.

В этой стране ненавидят тех, кто умеет... не знаю, как это описать. Тех, кто имеет способность управлять стихиями? Глупая детская игрушка — одаренный ребенок силой воли меняет форму водяной капли. Но его отец увидел это. Связал это с тем, что ничего не знает о прошлом жены...

Глупый и жестокий мир. Если я хочу подольше оставаться вне того Холода и Пустоты, надо научиться использовать то, что передал мне Хаку-прошлый. А также скрывать свои способности. Чем больше я умею — тем большим количеством способов могу себя защитить. Чем меньше другие знают о моих способностях — тем лучше я могу это сделать.