Арка 1

АРКА 1.

Глава 1.

Умирать было чертовски болезненно. Нет, серьезно. Сейчас, болтаясь в мире Смерти, осознавать это уже не так больно и страшно. Но все же...

И умирать было страшно. Сейчас я крайне смутно помню что-либо из своей жизни: в основном лишь смутные образы — сознание не может сосредоточиться на чем-то конкретном. Это логично: я лишь бесплотная душа, заброшенная в мир мертвых. Заброшенная, но мимо, не достигшая цели. Даже как-то глупо, но вместо того, чтобы делать то же, что делают все остальные души, я повис в легкой неопределенности. Вообще, тут страшновато, где бы это "тут" ни находилось. Огромная спираль невообразимых размеров, которая бесконечно тянется. Просто тянется откуда-то куда-то. Мне не дано что-либо осознать здесь. И по этой спирали бредут души, перемещаясь с одного конца в другой. А я болтаюсь в пустоте, как-то не особо желая к ним присоединяться. Ну не развит у меня стадный инстинкт, хоть убейте. Уже мертв, сам знаю, но это дело не меняет. В общем, повис. То, что меня вначале выплюнуло оттуда же, откуда идут остальные души — это я понимаю и возвращаться туда не вижу ни малейшего смысла. Но и лететь дальше желания нет. Нет, можно поверить, что это вроде как перерождение, и я должен забыть свою прошлую жизнь, что уже почти произошло, и начать новую с нуля. Это все просто замечательно, если это так. А если нет? Паранойя — она мое второе "я", а может, и первое — это как посмотреть.

Но как оказалось, вечно терпеть мою бестелесную, хм, тушку в этой прекрасной обители не собирались. Нахальным образом некая пакость, на которой я не мог сфокусировать взгляда, взяла да и швырнула меня в направлении новой жизни. Я сопротивлялся, но это практически ничего не дало. Несколькими таким зашвыриваниями меня и дотолкали до врат новой жизни. Ну, врата — это весьма условно: просто туманная пелена, куда, собственно, и уплывали все души. Туда же запихнули и меня...

Было больно. То есть, сначала вообще ничего не было, я даже самого себя осознавал с категорическим трудом. А вот потом стало невыносимо. Болело тело, которое без всяких нежностей вытащили на собачий холод, а когда укутали, все равно ничего не изменилось. Глазам, не привыкшим видеть, и ушам, не привыкшим слышать, так же было больно, да и всему остальному тоже. Теперь понятно, почему дети сначала плачут. Я тоже плакал, долго плакал. Сколько прошло времени, пока тело не перестало протестовать и успокоилось, я без понятия — часов мне никто не давал. Какое-то время заново учился смотреть и слушать. Нет, глаза открывались и видели прекрасно, но вот сфокусироваться получалось не всегда. Картинки были такими размытыми, что достаточно хорошо я различал только два лица, наиболее часто опускавшихся ко мне на расстояние вытянутой руки, моей коротенькой детской вытянутой ручонки. В упор, можно считать. Два лица, к которым я практически ничего не испытывал. Какой-то мужик лет тридцати, наверное, с бородкой, усами, растрепанными черными волосами и со стойким запахом дерева. И женщина, несколько моложе, с длинными темными волосами и ничем более выдающимся. Не красавица, сразу уточняю. Совсем не красавица, худощава, бледновата, черты лица неровные. То, что это моя биологическая мать, я отлично понимал, но вот никаких волнений это у меня не вызывало. Ну, родился, это даже хорошо. Жить — оно вообще лучше, чем мертвой душой болтаться в... так, я уже забываю, где я был. И что я был где-то до этого, забываю еще быстрее. Мозг маленький, чтоб его, надо срочно чем-то занять, а то со скуки точно стану ребенком.

Но вот от этого чувства я никуда не делся. Это была не просто скука. Это была душераздирающая тоска!

Безделье — это со-о-о-всем не так хорошо, как кажется на первый взгляд. Вот лежу я в своей ма-а-аленькой кроватке и ни-и-и-чигошеньки не делаю. Убиться об стену хочется, честное слово. Говорить со мной никто особо не пытается. На мой рев обычно лишь проверяют пеленки и, бросив пару фраз, оставляют без дела. Ахуеть! Жаль, даже повеситься нельзя — не на чем. День лежу, думаю, что делать. Второй. Пятый. Голова, вроде, что-то соображает, значит, надо себя чем-то занять. Лежу, дрыгаю руками, ногами, пытаюсь перевернуться, встать на четвереньки. Естественно, организм месяца примерно отроду на такие выкрутасы пока мало способен, но попытка — не пытка, только первые три-пять тысяч раз. Потом надоедает. Тело крепнет о-о-о-очень медленно, поэтому приходиться переключаться на окружающий мир. Говорят в этом мире мало и на непонятном языке. Но я все равно прислушиваюсь, мне еще самому тут жить и со всеми ими разговаривать на этом же языке. Фрагмент потолка над кроватью меня уже порядком начинает бесить. Деревянные доски и все. Большего мне ничего не видать, ну, разве что, когда мама берет меня на руки, покормить. Квартира маленькая, небольшая комнатка, через дверь которой видна кухня. Ничего привычного глазу нет. Кровати немного странные, слишком низкие, мебель тоже какая-то не такая. Вроде все шкафы, но все равно непривычно. И чего-то не хватает. Вот точно должно еще что-то быть, но этого нет, что-то такое родное и знакомое, но вспомнить никак не получается. На окне занавесь. Занавеской назвать не могу, это нечто иное. Маленькие тоненькие палочки, складывающиеся в цилиндр, связанные веревкой. Понятия не имею, как называются. Мать обычно в этаком халате, но не совсем на него похожем, что-то отдаленно знакомое, но названия тоже не помню. С отцом все понятно — тот ремесленник какой-то. Опилки на руках, фартук этот, который он отчего-то не оставляет на работе.

И вот, что странно. Есть кое-что, что мне вообще категорически непонятно. Какая-то штука, к которой я все пытаюсь прислушаться, но не выходит: ну, вот есть она, это точно говорю, а что это — без понятия. Ничего подобного в скудных остатках воспоминаний нет. И вот лежу я большую часть времени, помимо дерганья конечностями, еще и прислушиваюсь к этой непонятной штуке.

Долго прислушивался. Вставать на четвереньки научился куда раньше. Неуклюжее, слабое и неповоротливое тело держало меня плохо и с явной неохотой. С телом я боролся и заставлял больше шевелиться. Вот, что я нового ощутил, так это просто жуткий страх перед смертью — меньше всего на свете хотелось умереть еще раз. И этот инстинкт самосохранения давил на психику постоянным желанием саморазвития. До кучи ко всему мой мир — то немногое, что я помнил — был переполнен различной информацией. А здесь ее были крохи. И скука медленно перерастала в настоящий информационный голод, который с каждым днем становился все более и более сильным. Неспособность общаться заставляла меня повторять те слова, которые я слышал. Недостаток контакта с внешним миром заставлял шевелиться и развивать тело, пока способное самостоятельно проползти лишь пару метров, да и отпускали ползать меня крайне редко. К тому же это странное ощущение, не покидающее меня, идущее откуда-то из тела, тоже покоя не давало.

Через какое-то время мои бесконечные попытки заговорить были услышаны, и теперь мама постоянно о чем-то со мной разговаривала, она по несколько раз произносила слова, а я, как мог, их повторял, абсолютно не понимая смысла. Вскоре разобрался с самыми простыми словами. Ну, там: мама — папа — кушать. Первичные желания удовлетворять, так скажем, но молчать я не собирался ни в коем случае. Доболтался, ага, мама начала жаловаться папе, что я ее уже достал. Ну, не так открыто, конечно, но довольно близко по смыслу. Теперь отец, приходя вечером домой, читал мне сказки. Точнее, он рассказывал легенды, которые до моего понимания доходили лишь отчасти. Примерно в то же время я начал вставать и пытаться удерживать тело на ногах.

Первый раз пришлось задуматься об излишней нетерпеливости, когда мать пригласила врача, сказав, что ее ребенок ведет себя несколько необычно; встает, отпускает руки, шлепается мордой в пол, кряхтит, но не плачет, поднимается и повторяет все это заново. И так далеко не по разу. Ну, и еще ряд мелочей, непонятных на ее материнский взгляд. Этот, хм, врач — а одет он был как-то слишком странно для врача — подошел ко мне, и...

Мать моя гвардейская кавалерийская дивизия!

У этого недоделанного Гудини рука засветилась, и он мне свою эту конечность засунул прямо... Нет, благо в живот. Покопался там, пощупал, от чего мне сразу стало ну очень не по себе. Вытащил, и сказал что все нормально, ребенок здоровый, ну, это насколько я его понял. А еще есть что-то, что я не понял, и что надо будет потом еще проверить. Ох ты ж, мама, роди меня обратно. Куда это меня занесла нелегкая? Нет, живой — это, конечно, спасибо. Но вот так, голыми, непроспиртованными руками шариться в чужом тельце без наркоза и анестезии — это вам совсем не шутки.

И почти сразу... Ну как, через недельку, наверное... Короче, осенило меня. Может, та самая неизвестная мне субстанция, которую я чувствовал, но дотянуться до нее никак не мог, и та не менее неизвестная мне субстанция, которой обволокло руки этого лекаря-самоучки, это что-то похожее? Ну, в теории, по крайней мере. Я, конечно, не спец по фокусам, никогда в это не верил, считая шарлатанством, но чем не шутит белый пушистый зверек.

Короткий анализ, на который ушло минут пятнадцать, не более, привел меня к выводам, что попробовать обнаружить это — как называется я так и не понял — определенно стоит. Врач свое дело делал уверенно, мама тоже на его фокусы смотрела нормально, значит, тут так положено. Долгие дни вслушивания в собственный организм успеха не дали, а значит, нужна подопытная свинка для изучения. А что могут дать маленькому ребенку? Элементарно, игрушку. Только как эта игрушка произносится на местном языке, я, опять же, не в курсах. Ну, цель поставлена, дальше дело упорства и терпения. Пересказывать содержание разговоров с папашей, которому я хотел вдолбить, что мне нужно что-то, чем можно играть, я не стану. Со стороны половина моих слов была не более содержательной чем "агу". Желаемое я получил на маленький праздник. Мне полгода! Просто охуительные полгода, скажу я вам, но речь не о том. Мне дали поковыряться в чем-то, напоминающем торт, весьма отдаленно, как на вид, так и на вкус. Неуклюжие конечности, которые меня уже немного раздражали, ничего толком сделать не могли, и я измазался похлеще некоторых свиней. Но мне, что меня хоть как-то обрадовало, вручили долгожданную игрушку...

Фу, ну и убожество. Серьезно, деревянная лошадка была бы более подходящим, чем... Это. Понятия не имею, что это. Фигурка какой-то... Нет, я действительно свихнусь в этом непонятном мире.

Тем не менее это была фигурка, и она была моя. Моя прелесть, хе-хе-хе... так, отвлекся. Что мне это дало? Ха, да ничего, как заставить собственную ладошку светиться, я понятия не имел. Как повлиять на это чудище, которое мне вручили под видом игрушки, тоже. А после того, как мама застала меня за напряженным рассматриванием собственной ладони, то еще зрелище наверное, я решил немного успокоиться и еще раз подумать. Однако все исправил Господин Его Величество Случай.

Лежу я в кроватке, ага, как неожиданно все и начинается. На расстоянии, несколько превышающем мою вытянутую, коротенькую, слабую, неуклюжую ручонку, лежит это чудище, гипнотизируя меня уродливой мордой. Я лежу, думаю, а это недоразумение продолжает внимательно на меня смотреть. Фу, гадость. Ну, я протянул к нему руку, чтобы куда-нибудь забросить, поздно вспомнив, что они еще коротки...

А монстрик тут же притянулся к моей ладони.

Сначала я ахуел. Нет, серьезно, телекинез в действии — это круто. А потом почувствовал такую боль, что заорал, как резаный. Ну, ощущение было очень похожее, боль шла от живота и до ладони, причем такая режущая, что слов не находилось. Примчавшийся на помощь медик... Ну, судя по времени, приехавший на самой неторопливой черепахе, осмотрел меня, и выдал следующее:

— У вашего сына открылось что-то чего-то, теперь он станет кем-то с чем-то под чем-то и зачем-то. И еще надо, чтобы открылись все остальные что-то, потому что что-то еще, иначе полный что-то там.

Весьма содержательно, надо заметить. Нда, проблемы с языком надо устранять в срочном порядке. Может, этот уже другой, к слову, Гудини чего путного рассказал, а я ничего не понял. Но кончилось все нормально, меня вернули на место и оставили в покое. И что, исходя из сложившегося положения, я сделал? Развернулся к этому монстрику другой стороной и продолжил эксперимент другой рукой. С одной стороны было страшновато, больно все же. Но остановиться после такого успеха я не мог. И у меня получилось! Ну... правда через неделю где-то. Во второй раз прошло несколько легче, и боли было меньше. Я даже удержался от пронзительного рева. Но счастья от проделанной работы были ну полные штаны просто. Я всех вас за ногу, просто ситх собственной персоной.

Радовался я несколько дней, постоянно шевеля эту самую игрушку. Дистанционно, так сказать, пусть и дистанция такая, что плакать хочется. И очень быстро узнал, что мои манипуляции быстро сжирают запасы той, непонятной мне пока штуковины, которая и позволяет мне все это проделывать. А потом за мной пришли врачи... Ну, я думаю, что это были врачи, и потащили меня в больницу.

Ура! Я наконец-то увидел город, в котором теперь живу. Или, точнее, деревню. Маленькой она, конечно, не была, но вот до полноценного города как-то не дотягивала. И что-то в ней явно не хватало. Таких больших громыхающих вонючих железных коробок, названий которых я не помню, но которые постоянно повсюду сновали. Хотя это только по моим скромным примеркам. Дома необычной формы, непривычные, с непонятными знаками и символами на них. Люди в странной одежде, хотя уже в привычной, наверное. Оказывается, все женщины, почти... Ну, большинство... Ходит в тех халатах. Но много народу шныряет в странной темно-синей одежде с зелеными жилетами. Забавно, конечно, но я бы так просто не согласился на себя это напялить. Ну, та же камуфляжная ХБ из прошлой жизни тоже красотой не отличалась, но все же выглядела не так отталкивающе. А некоторые из этих ребят в сине-зеленом, ничего не стесняясь, прыгали по крышам, нечасто, но все же. И никто на это внимания не обращал. Хорошо, заметка на будущее — всяким странностям вообще не удивляться. Мало ли, что тут еще есть...

Принесли меня в больницу: ну, тут хотя бы врачи в халатах ходили, почти все. Меня осмотрели и оставили лежать, попытался пошевелиться — ан нет, не выходит. Кто-то из этих народных целителей приложил меня местным наркозом. Глазами хлопаю, а двигаться не могу. Брр. Никогда не доверял врачам. Лежу значит, гипнотизирую потолок. Так, стоп, а что это я просто так лежу? Меня же без дела никто оставаться не просил. Как-то меня парализовали, значит, как-то можно и обратно этот процесс пустить. Никаких заклинаний надо мной не читали, просто дотронулись несколько раз, и все. Так, сосредоточься, что-то в тебе сейчас не так, надо найти, что. Гм, проще сказать, чем сделать, однако...

Я закрыл глаза и прислушался к той непонятной штуке. Ну, то, что она текла по моему телу, это я знал в подробностях, как и где именно она держала свой путь , я пока не различал. Но вот сейчас все действительно было неправильно. Ну, не все, но кое-что. И вот я сосредотачиваюсь на одном из тех мест, где обнаруживается "нарушение". И что делать? Как исправить? Очень напоминает ощущение, когда что-то чешется, а почесать лень, не хочется тянуться или неприлично на глазах у других. Вот и у меня очень чесалось в груди. Я напомнил себе ощущения, когда притягивал к ладони уродца, и повторил его, но уже обращая к тому месту,где чувствовалось что-то не то. И вуаля! В смысле пшик, и никакого эффекта. Почти. Двигаться я так и не начал, а вот чесаться перестало. Интересно. А если продолжить?