Гномы и их звери

В трактире остро пахло водорослями. В вечерней мгле по оконному стеклу наперегонки сбегали струйки воды, и казалось, что это не дождь вовсе, а шутник-ветер зачерпнул часть моря и понемногу проливает на городок Сен-Мар. Того и гляди, с неба начнут падать рыбы, спруты и прочие морские твари, которых так любит зарисовывать в журнале мой друг Вирфир, когда ему удается добраться до побережья. Тогда он может долго и неподвижно сидеть на камнях у самой воды и думать о чем-то своем. Море бушует, волны докатываются до его потертых ботфорт, взбивая пену, подобную той, что сейчас пузырится в моей кружке. Пожалуй, даже здешнее пиво пахнет не хмелем, а морской свежестью.

На жестяной отлив что-то шлепнулось и скатилось вниз. Рыба, улыбнулся я. Стук повторился снова и снова, и вот уже целая стая воображаемых рыб застучала с той стороны окна. Дверь трактира распахнулась, и на пороге появился закутанный в плащ мужчина.

— Ну и погодка! — сообщил он, смахивая с треуголки стайку градин.

Льдинки забарабанили по полу, покатились под ноги посетителям. Незнакомец окинул цепким взглядом полутень трактира и направился прямо ко мне.

— Разрешите, шевалье? — обратился он, отодвигая свободный стул.

Не дожидаясь ответа, незнакомец как бы невзначай отвернул воротник, демонстрируя значок "Сюрте насьональ".

— Чем я не угодил службе безопасности? — спросил я.

— О! — поднял ладони мой собеседник. — Ровным счетом ничем. Или, наоборот, всем, раз живете в этой забытой Богом земле. Но лично мне всё равно, якобинец вы, или монархист, жирондист, или термидорианец: все эти люди придут и уйдут, пополняя корзины гильотин своими головами, а государство останется, и мы проследим, чтобы в нем было поменьше убийц и ворья. Но я пришел не для того, чтобы рассказывать вам пафосные слова. Шевалье Жак де Лапьер, нам нужна ваша помощь.

— Э-э-э... сударь, "нам" — это государству, о котором вы говорили с таким подъемом? Или "Сюрте" хочет сделать меня внештатным агентом? — поинтересовался я. — В последнем случае разрешите отказаться.

— Эй, Мари! — подозвал мой собеседник официантку. — Бутылку шато и куриную ножку. Да, скажи повару, чтобы запек ее хорошенько, с корочкой!

Я никогда его раньше здесь не видел, но вел он себя так, будто знал всех и каждого. Он улыбнулся, достал из кармана и положил передо мной на стол зуб какого-то животного.

— Это клык жеводанского зверя, убитого почти полвека назад.

— Возможно убитого, — сказал я. — Людская молва склонна придумывать невиданных чудовищ, которые будто бы водятся в лесах Франции.

— Вчера вечером погиб мальчишка, сын крестьянина, — невозмутимо продолжил мой собеседник. — Его зарезали как овцу на бойне. И вот это нашли на теле. — Он достал еще один зуб и положил на стол рядом с первым. — Как вы можете заметить, шевалье де Лапьер, между этими клыками практически нет разницы. Представляете, что начнется, когда это станет известно королю? Слухи о возвращении Зверя уже поползли по округе.

— Спустя полвека? Вы верите в чудеса?

— В чудеса? Нет, мой дорогой шевалье де Лапьер, в чудеса я не верю. В факты — да. С фактами нельзя не считаться. Что, если Зверь был не один, и таких, как он, множество? Представьте целую стаю подобных отродий. — Он щелкнул по клыку на столе. — И хаос по всей стране обеспечен. А может, кто-то нарочно этого добивается?

— В любом случае, вы обратились не по адресу. — Я отвернулся и посмотрел в окно.

Мои зрачки расширились, подстраиваясь под вечерний сумрак. Град прекратился, вновь сменившись дождем, хлеставшим, как из ведра. Недалеко от трактира, под старой ивой стояла невысокая фигура в темном плаще с капюшоном.

— Я не охотник, — добавил я, вновь переводя взгляд на собеседника.

— Но вы посредник. А я думаю, что это след "оттуда", — указал он пальцем на пол. — Что-то иное вырвалось из-под земли.

— Вы шутник, сударь... э-э-э...

— Альбер Этье к вашим услугам, — слегка наклонил голову мой собеседник. — Но мне не до шуток. В моей организации вообще не умеют шутить — на это нужны время и силы. Вы единственный, кто выжил из де Лапьеров во время революции. Сколько лет было мальчишке, когда разъяренная толпа вела его вместе с родителями и тетей к гильотине? Восемь? Тетушку, которая воспитывала вас с самого рождения, казнили первой. Затем последовали отец и мать. А вот дальше рассказы выживших очевидцев становятся путанными, показания разнятся, будто существует множество историй, из которых трудно выбрать правдивую. Говорят, что земля разверзлась под ногами грешников, забрав вместе с собой гильотину, окружающие дома и обезумевшую от крови толпу. И что это сделали гномы.

— Вы не шутник, сударь, — сказал я, — вы сказочник. Это был, как говорят географы, тектонический сдвиг, а вовсе не проделки мифических карликов.

— Два пропавшие под землей полка гвардейцев тоже сказки? Кто-то посчитал, что гибель сотни людей и исчезновение половины города — это начало войны и направил солдат под землю. Из них назад вернулись лишь десять человек — израненных, поседевших, рассказывающих о таких ужасах, о которых лучше не говорить вообще, чтобы вас не упекли в заведение, где содержатся буйнопомешанные. Так вот, шевалье де Лапьер, я — один из вернувшихся. Мне повезло, я не в лечебнице — мсье Видок взял меня под свое крылышко, но кошмары снятся мне до сих пор. Так что не рассказывайте мне, что такое сказки, шевалье. Для меня они закончились давно, когда я увидел настоящих подземных карликов.

— Цвергов, — сказал я. — Они предпочитают называть себя цвергами.

В ветреной и дождливой темноте за окном ива шевелила ветвями, словно пучком щупалец, как вытащенное на берег морское чудовище. Фигуры в темном плаще под деревом больше не было.

Мари принесла бутылку вина и горячее мясо в тарелке, поставила перед Этье. Я почувствовал аромат блюда и тонкий букет вина. Вино было чудесным, но в куриной ножке, на мой вкус, присутствовало слишком много соли — ее едкий запах преобладал над остальными. И еще не хватало щепотки куркумы и шафрана. Но, в общем, приготовлено было сносно — Мишель Орди — хозяин этого заведения, заботился о том, чтобы у него работали хорошие повара. Узнав, что в Париже становятся популярными рестораны, он пытается переделать свой убогий трактир в нечто столичное. Даже нанял певичку, мадам Жанетт, похоже, выкупил ее из захудалого борделя. Как раз сейчас она вышла на сколоченную из досок и покрытую зеленым сукном сцену, собираясь запеть одну из популярных в городе песенок. Певичка прокашлялась, вздохнула так, что, казалось, шнуровка на платье не выдержит давления скрывающихся достоинств, и запела.

В ее песне была тоска и надежда. Тоска о прошедшей жизни, и грусть о том, как плохо одной в незнакомом краю. Но надежда когда-нибудь вернуться домой вела героиню песни всё дальше и дальше по жизни сквозь невзгоды и опасности, подстерегающие ее на каждом шагу.

— Под землей трудно сражаться, — сказал Этье. — Люди не совы, чтобы видеть в темноте. И не гномы, которые во мраке, как у себя дома. Мне повезло — я выжил. Вам тоже повезло. Как это, шевалье де Лапьер, жить под землей? Говорят, что мальчика, считавшийся мертвым, появился на поверхности спустя пятнадцать лет вместе с небольшим состоянием в золотых слитках. Пятнадцать лет — долгий срок, не скучали по людям?

Этье налил вино в кружку и разом опрокинул в рот, только кадык заходил на небритой шее.

— Нет, — ответил я. — Не скучал.

В памяти вновь появилась толпа, в глазах у людей отражались горящие факелы.

"На гильотину сосунка, пусть его папаша увидит смерть маленького ублюдка!"

"Нет, женщин вперед! Сюда, сударыня".

"Мой Жак, не смотри!"

Тетушку Анжелику больше волновала не собственная смерть, а то, что ее воспитанник увидит кровь. С каким бы удовольствием я убыл бы всех стоящих на площади. Растерзал бы, как они моих родных. Но кровь влечет за собой кровь. Это трудно остановить. Да и все виновные давно мертвы. Я почувствовал острую боль в кончиках пальцев. Нет! Надо успокоиться. Надо оставаться самим собой.

Грохот обвала, земля, ускользающая из-под ног. Приземистые фигуры в черных плащах с капюшонами, из-под которых горят белые совиные глаза с маленькими зрачками.

"Мы поможем".

"Не бойся, человек".

И крики умирающих. Я помахал головой, прогоняя воспоминания. Боль в пальцах прекратилась.

— Мы с вами похожи, сударь Жак, — сказал Этье. — Там, под землей, я видел такие же раны у людей, оставленные Зверями. Этим тварям место в подземелье. Мой шеф считает, что гномы собираются объявить нам войну, и это первая проба... Вторая — первая была полвека назад. Попытка прощупать, на что мы способны. Но я думаю, что гномы не хотят воевать. Им это незачем, как рубить денежное дерево. Согласно тайному отчету гвардейцы перебили их всех. Для людей гномов не существует и не существовало никогда, как и угрозы от них. Тем более, что взаимовыгодная торговля полезна для обеих сторон. Но, говорят, что цверги работают лишь с людьми-посредниками. Воспитывают их с младенчества, а потом берегут, как зеницу ока. Помогите мне найти Зверя, шевалье де Лапьер. Думаю, что он вырвался на свободу без ведома ваших хозяев, и вы тоже заинтересованы в его скорейшей поимке.

Мадам Жанетт спустилась со сцены и теперь ходила по проходу между столами. Запах ее духов — тонких, щекочущих чувства, витал в воздухе. Рука с тонкими пальцами прикоснулась к шее Этье, и тот попытался поймать ее в свою ладонь, но певичка ускользнула, как грациозная бабочка.

— Мне тоскливо одной в незнакомом краю. И нельзя мне вернуться домой. — Ее голос нарастал, как шум прибоя, отчего по спине пробегали мурашки, нарастал до апогея, чтобы потом оборваться звенящей тишиной.

— Хороша, чертовка! — ухмыльнулся Этье, провожая взглядом мадам Жанетт.

— Если я найду для вас Зверя, что будете делать? — спросил я.

— Я его убью. — Этье расстегнул плащ, продемонстрировав висящий в петле на боку кавалерийский пистоль с длинным стволом. Но это оружие былотрехзарядным, работы гномов — я узнал клеймо мастера Фрега.

— Обошлось в целое состояние. Пули отлиты из серебра, на всякий случай, — сообщил Этье, застегивая плащ.

— У вас на шее шрам от ножевого ранения, а на руке выше локтя татуировка, — сказал я, — череп, кинжал и роза. Это ведь знак одной из парижских шаек?

— Вы наблюдательны. Да, следы бурной молодости.

— Выходит, правда, что в "Сюрте" берут бывших преступников. Нет, сударь, я не могу вам помочь. Как вы правильно сказали, я всего лишь посредник: найти покупателей и продавцов, получить проценты от сделки. Разрешите откланяться. — Я поднялся, собираясь уйти.

— Верно говорили, что вы никому не доверяете, — улыбнулся Этье, пряча в карман зубы Зверей. — Но если передумаете, я буду ждать вас здесь, снимаю комнату на втором этаже. Удачи, шевалье де Лапьер.

Когда я проходил мимо Жанетт, она заигрывающе мне подмигнула.

* * *

На втором этаже было слышно, как по крыше барабанит дождь. Свечи в светильниках на стенах не горели, и в коридоре царил полумрак, в котором беззвучно летала летучая мышь. Она проникла сквозь распахнутую дверь, ведущую на балкон в конце коридора, и теперь носилась взад-вперед, от балкона к лестнице. Мышь шарахнулась от меня и вылетела наружу. Я плотно закрыл за ней дверь и вошел в свой номер.

В темноте вспыхнул огонек — это сидящий в кресле Вирфир зажег курительную трубку. Она была сделана из длинного изогнутого корня красного дерева и оснащена кремневым огнивом, гном не расставался с ней никогда на протяжении всех лет, что я его знал.

— Вирфир неосторожен, — сказал я. — Его несложно было заметить во дворе возле ивы. И он не закрыл дверь на балкон, когда поднялся по наружной лестнице.

Гном промолчал.

— Кошачьи шаги, — наконец произнес он. Его голос был скрипучим, словно звук вращающихся в механизме шестеренок, — женская борода, корни гор и медвежьи жилы, рыбье дыхание и птичья слюна, они истерлись. Цепь тонкая и мягкая, как шёлк, порвалась. Зверь на свободе. Мы пришли к посреднику, чтобы он помог найти Зверя.

В языке цвергов нет слова "я", поэтому они говорят лишь "мы". Всё общее, даже чувства и помыслы.

— Жак де Лапьер не охотник, — пожал я плечами. — Он не умеет выслеживать добычу.

— Мы поможем, — сказал Вирфир. — Посредник поможет нам, мы поможем посреднику. Посредник должен вернуть долг. Деловые отношения.

— И никакой дружбы, — пробормотал я.

— Посредник что-то сказал?

— Нет, ничего. — Я подошел к окну и раздвинул темные шторы.

Среди туч светила луна, большая и круглая, как блюдце. Она отразилась в глазах Вирфира. Точно так же сверкали глаза гномов в темноте, в первое время, пока мое зрение еще не преобразилось, и мне нужен был факел, чтобы ориентироваться в подземных туннелях.

"Мы поможем".

"Не бойся, человек".

Боль, дикая, нестерпимая от капель в глаза, когда я, привязанный к столу, метался, стараясь порвать путы. В уши были засунуты клочки ваты, смоченной в каком-то снадобье, и мне казалось, что у меня в голове ползали мокрицы, перебирали множеством колючих лапок.

"Маленькие ублюдки! Ненавижу!".

Так говорил про меня убийца среди толпы, или я сам кричал это гномам в горячечном бреду? Память играет со мной странные шутки. Прошли недели, или месяцы — ведь у меня не было временных ориентиров — и огонь, чтобы видеть в темноте, мне больше был не нужен. Слух и обоняние тоже обострились — теперь я слышал шаги Вирфира задолго до его появления, мог определить состав любого блюда до мельчайших компонентов лишь по запаху, и даже опытный дегустатор позавидовал бы моему мастерству. Но я был изменен для другого.

"Маленький де Лапьер — будущий посредник. Он должен слышать ложь, ощущать ароматы страха и обмана, — говорил Вирфир. — Так же как он теперь чувствует тонкий букет пряностей, которые мы закупаем у людей".

Вирфир знал человеческий язык. Хотя говорил он странно и путано, часто лишь озвучивая свои мысли, ни к кому конкретно не обращаясь, но он смог обучить меня языку гномов. Я привязался к этому цвергу, мне даже начало казаться, что тоска о погибших родных немного затихает, когда Вирфир рядом. Мы вместе гуляли по подземному лабиринту, и я поражался размерами царства гномов. Туннели переплетались, как ходы в муравейнике, внезапно выводили в огромные залы, заставленные светящимися тусклым светом камнями, или в маленькие кузни, где жар от печей обжигал лицо, а от грохота кузнечных молотов можно было оглохнуть. Иногда мы спускались в выработанные шахты, и Вирфир учил меня ориентироваться в полной темноте, доверяя лишь своим чувствам.

Я шел во мраке и сражался во мраке, когда Вирфир заставлял меня драться на ритуальных топорах и стрелять из пистолей на звук опасности. Гном сам сражался против меня, и я, покрытый порезами, которые вечером смазывал лечебной мазью, смог задеть его лишь однажды. Мой топор оставил на груди Вирфира глубокий порез.

"Маленький де Лапьер станет хорошим посредником", — сказал тогда Вирфир, поднимая с камней отрубленный клочок своей бороды.