|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
В трактире остро пахло водорослями. В вечерней мгле по оконному стеклу наперегонки сбегали струйки воды, и казалось, что это не дождь вовсе, а шутник-ветер зачерпнул часть моря и понемногу проливает на городок Сен-Мар. Того и гляди, с неба начнут падать рыбы, спруты и прочие морские твари, которых так любит зарисовывать в журнале мой друг Вирфир, когда ему удается добраться до побережья. Тогда он может долго и неподвижно сидеть на камнях у самой воды и думать о чем-то своем. Море бушует, волны докатываются до его потертых ботфорт, взбивая пену, подобную той, что сейчас пузырится в моей кружке. Пожалуй, даже здешнее пиво пахнет не хмелем, а морской свежестью.
На жестяной отлив что-то шлепнулось и скатилось вниз. Рыба, улыбнулся я. Стук повторился снова и снова, и вот уже целая стая воображаемых рыб застучала с той стороны окна. Дверь трактира распахнулась, и на пороге появился закутанный в плащ мужчина.
— Ну и погодка! — сообщил он, смахивая с треуголки стайку градин.
Льдинки забарабанили по полу, покатились под ноги посетителям. Незнакомец окинул цепким взглядом полутень трактира и направился прямо ко мне.
— Разрешите, шевалье? — обратился он, отодвигая свободный стул.
Не дожидаясь ответа, незнакомец как бы невзначай отвернул воротник, демонстрируя значок "Сюрте насьональ".
— Чем я не угодил службе безопасности? — спросил я.
— О! — поднял ладони мой собеседник. — Ровным счетом ничем. Или, наоборот, всем, раз живете в этой забытой Богом земле. Но лично мне всё равно, якобинец вы, или монархист, жирондист, или термидорианец: все эти люди придут и уйдут, пополняя корзины гильотин своими головами, а государство останется, и мы проследим, чтобы в нем было поменьше убийц и ворья. Но я пришел не для того, чтобы рассказывать вам пафосные слова. Шевалье Жак де Лапьер, нам нужна ваша помощь.
— Э-э-э... сударь, "нам" — это государству, о котором вы говорили с таким подъемом? Или "Сюрте" хочет сделать меня внештатным агентом? — поинтересовался я. — В последнем случае разрешите отказаться.
— Эй, Мари! — подозвал мой собеседник официантку. — Бутылку шато и куриную ножку. Да, скажи повару, чтобы запек ее хорошенько, с корочкой!
Я никогда его раньше здесь не видел, но вел он себя так, будто знал всех и каждого. Он улыбнулся, достал из кармана и положил передо мной на стол зуб какого-то животного.
— Это клык жеводанского зверя, убитого почти полвека назад.
— Возможно убитого, — сказал я. — Людская молва склонна придумывать невиданных чудовищ, которые будто бы водятся в лесах Франции.
— Вчера вечером погиб мальчишка, сын крестьянина, — невозмутимо продолжил мой собеседник. — Его зарезали как овцу на бойне. И вот это нашли на теле. — Он достал еще один зуб и положил на стол рядом с первым. — Как вы можете заметить, шевалье де Лапьер, между этими клыками практически нет разницы. Представляете, что начнется, когда это станет известно королю? Слухи о возвращении Зверя уже поползли по округе.
— Спустя полвека? Вы верите в чудеса?
— В чудеса? Нет, мой дорогой шевалье де Лапьер, в чудеса я не верю. В факты — да. С фактами нельзя не считаться. Что, если Зверь был не один, и таких, как он, множество? Представьте целую стаю подобных отродий. — Он щелкнул по клыку на столе. — И хаос по всей стране обеспечен. А может, кто-то нарочно этого добивается?
— В любом случае, вы обратились не по адресу. — Я отвернулся и посмотрел в окно.
Мои зрачки расширились, подстраиваясь под вечерний сумрак. Град прекратился, вновь сменившись дождем, хлеставшим, как из ведра. Недалеко от трактира, под старой ивой стояла невысокая фигура в темном плаще с капюшоном.
— Я не охотник, — добавил я, вновь переводя взгляд на собеседника.
— Но вы посредник. А я думаю, что это след "оттуда", — указал он пальцем на пол. — Что-то иное вырвалось из-под земли.
— Вы шутник, сударь... э-э-э...
— Альбер Этье к вашим услугам, — слегка наклонил голову мой собеседник. — Но мне не до шуток. В моей организации вообще не умеют шутить — на это нужны время и силы. Вы единственный, кто выжил из де Лапьеров во время революции. Сколько лет было мальчишке, когда разъяренная толпа вела его вместе с родителями и тетей к гильотине? Восемь? Тетушку, которая воспитывала вас с самого рождения, казнили первой. Затем последовали отец и мать. А вот дальше рассказы выживших очевидцев становятся путанными, показания разнятся, будто существует множество историй, из которых трудно выбрать правдивую. Говорят, что земля разверзлась под ногами грешников, забрав вместе с собой гильотину, окружающие дома и обезумевшую от крови толпу. И что это сделали гномы.
— Вы не шутник, сударь, — сказал я, — вы сказочник. Это был, как говорят географы, тектонический сдвиг, а вовсе не проделки мифических карликов.
— Два пропавшие под землей полка гвардейцев тоже сказки? Кто-то посчитал, что гибель сотни людей и исчезновение половины города — это начало войны и направил солдат под землю. Из них назад вернулись лишь десять человек — израненных, поседевших, рассказывающих о таких ужасах, о которых лучше не говорить вообще, чтобы вас не упекли в заведение, где содержатся буйнопомешанные. Так вот, шевалье де Лапьер, я — один из вернувшихся. Мне повезло, я не в лечебнице — мсье Видок взял меня под свое крылышко, но кошмары снятся мне до сих пор. Так что не рассказывайте мне, что такое сказки, шевалье. Для меня они закончились давно, когда я увидел настоящих подземных карликов.
— Цвергов, — сказал я. — Они предпочитают называть себя цвергами.
В ветреной и дождливой темноте за окном ива шевелила ветвями, словно пучком щупалец, как вытащенное на берег морское чудовище. Фигуры в темном плаще под деревом больше не было.
Мари принесла бутылку вина и горячее мясо в тарелке, поставила перед Этье. Я почувствовал аромат блюда и тонкий букет вина. Вино было чудесным, но в куриной ножке, на мой вкус, присутствовало слишком много соли — ее едкий запах преобладал над остальными. И еще не хватало щепотки куркумы и шафрана. Но, в общем, приготовлено было сносно — Мишель Орди — хозяин этого заведения, заботился о том, чтобы у него работали хорошие повара. Узнав, что в Париже становятся популярными рестораны, он пытается переделать свой убогий трактир в нечто столичное. Даже нанял певичку, мадам Жанетт, похоже, выкупил ее из захудалого борделя. Как раз сейчас она вышла на сколоченную из досок и покрытую зеленым сукном сцену, собираясь запеть одну из популярных в городе песенок. Певичка прокашлялась, вздохнула так, что, казалось, шнуровка на платье не выдержит давления скрывающихся достоинств, и запела.
В ее песне была тоска и надежда. Тоска о прошедшей жизни, и грусть о том, как плохо одной в незнакомом краю. Но надежда когда-нибудь вернуться домой вела героиню песни всё дальше и дальше по жизни сквозь невзгоды и опасности, подстерегающие ее на каждом шагу.
— Под землей трудно сражаться, — сказал Этье. — Люди не совы, чтобы видеть в темноте. И не гномы, которые во мраке, как у себя дома. Мне повезло — я выжил. Вам тоже повезло. Как это, шевалье де Лапьер, жить под землей? Говорят, что мальчика, считавшийся мертвым, появился на поверхности спустя пятнадцать лет вместе с небольшим состоянием в золотых слитках. Пятнадцать лет — долгий срок, не скучали по людям?
Этье налил вино в кружку и разом опрокинул в рот, только кадык заходил на небритой шее.
— Нет, — ответил я. — Не скучал.
В памяти вновь появилась толпа, в глазах у людей отражались горящие факелы.
"На гильотину сосунка, пусть его папаша увидит смерть маленького ублюдка!"
"Нет, женщин вперед! Сюда, сударыня".
"Мой Жак, не смотри!"
Тетушку Анжелику больше волновала не собственная смерть, а то, что ее воспитанник увидит кровь. С каким бы удовольствием я убыл бы всех стоящих на площади. Растерзал бы, как они моих родных. Но кровь влечет за собой кровь. Это трудно остановить. Да и все виновные давно мертвы. Я почувствовал острую боль в кончиках пальцев. Нет! Надо успокоиться. Надо оставаться самим собой.
Грохот обвала, земля, ускользающая из-под ног. Приземистые фигуры в черных плащах с капюшонами, из-под которых горят белые совиные глаза с маленькими зрачками.
"Мы поможем".
"Не бойся, человек".
И крики умирающих. Я помахал головой, прогоняя воспоминания. Боль в пальцах прекратилась.
— Мы с вами похожи, сударь Жак, — сказал Этье. — Там, под землей, я видел такие же раны у людей, оставленные Зверями. Этим тварям место в подземелье. Мой шеф считает, что гномы собираются объявить нам войну, и это первая проба... Вторая — первая была полвека назад. Попытка прощупать, на что мы способны. Но я думаю, что гномы не хотят воевать. Им это незачем, как рубить денежное дерево. Согласно тайному отчету гвардейцы перебили их всех. Для людей гномов не существует и не существовало никогда, как и угрозы от них. Тем более, что взаимовыгодная торговля полезна для обеих сторон. Но, говорят, что цверги работают лишь с людьми-посредниками. Воспитывают их с младенчества, а потом берегут, как зеницу ока. Помогите мне найти Зверя, шевалье де Лапьер. Думаю, что он вырвался на свободу без ведома ваших хозяев, и вы тоже заинтересованы в его скорейшей поимке.
Мадам Жанетт спустилась со сцены и теперь ходила по проходу между столами. Запах ее духов — тонких, щекочущих чувства, витал в воздухе. Рука с тонкими пальцами прикоснулась к шее Этье, и тот попытался поймать ее в свою ладонь, но певичка ускользнула, как грациозная бабочка.
— Мне тоскливо одной в незнакомом краю. И нельзя мне вернуться домой. — Ее голос нарастал, как шум прибоя, отчего по спине пробегали мурашки, нарастал до апогея, чтобы потом оборваться звенящей тишиной.
— Хороша, чертовка! — ухмыльнулся Этье, провожая взглядом мадам Жанетт.
— Если я найду для вас Зверя, что будете делать? — спросил я.
— Я его убью. — Этье расстегнул плащ, продемонстрировав висящий в петле на боку кавалерийский пистоль с длинным стволом. Но это оружие былотрехзарядным, работы гномов — я узнал клеймо мастера Фрега.
— Обошлось в целое состояние. Пули отлиты из серебра, на всякий случай, — сообщил Этье, застегивая плащ.
— У вас на шее шрам от ножевого ранения, а на руке выше локтя татуировка, — сказал я, — череп, кинжал и роза. Это ведь знак одной из парижских шаек?
— Вы наблюдательны. Да, следы бурной молодости.
— Выходит, правда, что в "Сюрте" берут бывших преступников. Нет, сударь, я не могу вам помочь. Как вы правильно сказали, я всего лишь посредник: найти покупателей и продавцов, получить проценты от сделки. Разрешите откланяться. — Я поднялся, собираясь уйти.
— Верно говорили, что вы никому не доверяете, — улыбнулся Этье, пряча в карман зубы Зверей. — Но если передумаете, я буду ждать вас здесь, снимаю комнату на втором этаже. Удачи, шевалье де Лапьер.
Когда я проходил мимо Жанетт, она заигрывающе мне подмигнула.
* * *
На втором этаже было слышно, как по крыше барабанит дождь. Свечи в светильниках на стенах не горели, и в коридоре царил полумрак, в котором беззвучно летала летучая мышь. Она проникла сквозь распахнутую дверь, ведущую на балкон в конце коридора, и теперь носилась взад-вперед, от балкона к лестнице. Мышь шарахнулась от меня и вылетела наружу. Я плотно закрыл за ней дверь и вошел в свой номер.
В темноте вспыхнул огонек — это сидящий в кресле Вирфир зажег курительную трубку. Она была сделана из длинного изогнутого корня красного дерева и оснащена кремневым огнивом, гном не расставался с ней никогда на протяжении всех лет, что я его знал.
— Вирфир неосторожен, — сказал я. — Его несложно было заметить во дворе возле ивы. И он не закрыл дверь на балкон, когда поднялся по наружной лестнице.
Гном промолчал.
— Кошачьи шаги, — наконец произнес он. Его голос был скрипучим, словно звук вращающихся в механизме шестеренок, — женская борода, корни гор и медвежьи жилы, рыбье дыхание и птичья слюна, они истерлись. Цепь тонкая и мягкая, как шёлк, порвалась. Зверь на свободе. Мы пришли к посреднику, чтобы он помог найти Зверя.
В языке цвергов нет слова "я", поэтому они говорят лишь "мы". Всё общее, даже чувства и помыслы.
— Жак де Лапьер не охотник, — пожал я плечами. — Он не умеет выслеживать добычу.
— Мы поможем, — сказал Вирфир. — Посредник поможет нам, мы поможем посреднику. Посредник должен вернуть долг. Деловые отношения.
— И никакой дружбы, — пробормотал я.
— Посредник что-то сказал?
— Нет, ничего. — Я подошел к окну и раздвинул темные шторы.
Среди туч светила луна, большая и круглая, как блюдце. Она отразилась в глазах Вирфира. Точно так же сверкали глаза гномов в темноте, в первое время, пока мое зрение еще не преобразилось, и мне нужен был факел, чтобы ориентироваться в подземных туннелях.
"Мы поможем".
"Не бойся, человек".
Боль, дикая, нестерпимая от капель в глаза, когда я, привязанный к столу, метался, стараясь порвать путы. В уши были засунуты клочки ваты, смоченной в каком-то снадобье, и мне казалось, что у меня в голове ползали мокрицы, перебирали множеством колючих лапок.
"Маленькие ублюдки! Ненавижу!".
Так говорил про меня убийца среди толпы, или я сам кричал это гномам в горячечном бреду? Память играет со мной странные шутки. Прошли недели, или месяцы — ведь у меня не было временных ориентиров — и огонь, чтобы видеть в темноте, мне больше был не нужен. Слух и обоняние тоже обострились — теперь я слышал шаги Вирфира задолго до его появления, мог определить состав любого блюда до мельчайших компонентов лишь по запаху, и даже опытный дегустатор позавидовал бы моему мастерству. Но я был изменен для другого.
"Маленький де Лапьер — будущий посредник. Он должен слышать ложь, ощущать ароматы страха и обмана, — говорил Вирфир. — Так же как он теперь чувствует тонкий букет пряностей, которые мы закупаем у людей".
Вирфир знал человеческий язык. Хотя говорил он странно и путано, часто лишь озвучивая свои мысли, ни к кому конкретно не обращаясь, но он смог обучить меня языку гномов. Я привязался к этому цвергу, мне даже начало казаться, что тоска о погибших родных немного затихает, когда Вирфир рядом. Мы вместе гуляли по подземному лабиринту, и я поражался размерами царства гномов. Туннели переплетались, как ходы в муравейнике, внезапно выводили в огромные залы, заставленные светящимися тусклым светом камнями, или в маленькие кузни, где жар от печей обжигал лицо, а от грохота кузнечных молотов можно было оглохнуть. Иногда мы спускались в выработанные шахты, и Вирфир учил меня ориентироваться в полной темноте, доверяя лишь своим чувствам.
Я шел во мраке и сражался во мраке, когда Вирфир заставлял меня драться на ритуальных топорах и стрелять из пистолей на звук опасности. Гном сам сражался против меня, и я, покрытый порезами, которые вечером смазывал лечебной мазью, смог задеть его лишь однажды. Мой топор оставил на груди Вирфира глубокий порез.
"Маленький де Лапьер станет хорошим посредником", — сказал тогда Вирфир, поднимая с камней отрубленный клочок своей бороды.
Цверги не любят сражаться сами. Зачем, если за тебя может драться Зверь? Я только раз видел, как дрались гномы, когда Вирфир сошелся в поединке со Скафинном. Это произошло спустя несколько лет после моего появления у гномов, тогда, когда я увидел Зверей. Я пробрался в туннель с их клетками сам, потому что Вирфир не показывал их мне и не говорил, что стало с людьми, которые провалились под землю во время казни.
Я шел мимо клеток и смотрел на их лица. В глазах людей не было узнавания. В них не было вообще ничего. Потом Вирфир мне сказал, что лучшие Звери получаются именно из людей.
"Мы пробовали волков, — пояснил он, — медведей, и еще подземных многоногов, о которых посредник даже не слышал, но ни один из экспериментов не дал таких результатов как с людьми.
Я шел и смотрел, как за стальными прутьями находились те, кто убил моих близких, и во мне не было сострадания. Не было также ни радости, ни возмущения. Я всего лишь посредник. Ни мне решать, что правильно, а что нет.
А потом я угодил в ловушку, и меня утащил Скафинн. Он был лучшим мастером Зверей. Если Вирфир являлся скорее экспериментатором, предпочитавшим пробовать разные варианты, то Скафинн творил настоящие машины для убийства.
"Попался, маленький человек, — говорил он, вытаскивая меня из захлопнувшейся клетки. — Слабый Вирфир больше не защитит маленького глупого человека. Запретная область для чужаков. Таков закон".
"Я не чужак! Я посредник!"
Скафинн, хотя был ниже ростом, легко нес меня, связанного ремнями, в свое логово.
"Маленький человек больше не посредник. Теперь он станет Зверем, как и остальное отродье его проклятой породы, убившей мою жену".
Память, она подводит меня, заставляя помнить лишь обрывки того, что случилось. Я помню крик, но странный, будто это кричал не я, привязанный к столу вивисектора, а кто-то другой. Помню запах своего страха. Помню боль, когда Скафинн на протяжении нескольких суток вскрывал меня своими инструментами, вживляя холодный металл и чужие кости. В дверь стучали, я слышал, как Скафинн уходил, с кем-то разговаривал, но потом он всегда возвращался к своей работе.
Его прервал крик Вирфира. Я не помню, что кричал мой воспитатель, помню лишь ответ Скафинна: "Он больше не посредник. Он теперь Зверь. Его место в клетке".
"Тогда Скафинн завтра умрет", — плюнул в лицо моего мучителя Вирфир.
Они дрались на площади, я не видел их поединок, лишь слышал звуки боя и кидался на прутья клетки, грыз их зубами, рвал когтями, в бессильной ярости пытаясь вырваться на свободу. Топоры сталкивались со щитами, доносился звон железа и хруст дерева, а потом раздался звук, с которым топор входит в тело. Нет, Вирфир не убил Скафинна — гномы не убивают своих, он лишь искалечил старого вивисектора, разрубил ему плечо.
"Посредник пойдет со мной", — сказал Вирфир, бесстрашно входя в мою клетку.
"Молодой де Лапьер теперь Зверь", — тихо произнес я.
"Ерунда, — улыбнулся Вирфир, — трансформация не завершена. Тот, в которого мы вложили столько усилий, будет хорошим посредником. Долг де Лапьера теперь увеличен".
Гном повернулся ко мне спиной, и я едва смог унять боль в своих пальцах -Зверь рвался на свободу, и у меня было единственные желание — вцепиться когтями в спину Вирфира, который был для меня всем, а я для него — лишь удачным вложением усилий.
* * *
— Неподалеку в лесу мы видели последнюю жертву Зверя, — сказал Вирфир. — Об убитом еще никто не знает. Мы должны взять след. Но это трудно без части Зверя.
— Подойдет? — спросил я, показывая на ладони клык.
В костяной ткани были заметны вкрапления металла — такой зуб легче вырвать, чем сломать.
— Где посредник его взял?
— Стащил у бывшего вора, — улыбнулся я. — Поспешим, пока он не хватился пропажи.
Мы покинули трактир, спустившись по наружной лестнице.
— Почему искать Зверя пошел Вирфир, разве это не работа мастера Зверей? — спросил я, в тайне надеясь, что Вирфир пришел, потому что хотел увидеться со мной.
Со времен последней сделки, которую я заключил полгода назад с королевским двором на поставку восточных пряностей в обмен на оружие, с Вирфиром мы больше не виделись.
— Это Зверь Вирфира, — сказал цверг.
Я замолчал. Не знаю, был ли я удивлен. Скорее, нет. Я догадывался, что Вирфир иногда творил своих Зверей, но предпочитал не засорять свой разум лишней информацией, которая может вывести из состояния равновесия. Знаю также, что приговоренные к смерти преступники иногда служили товаром между людьми и цвергами. Но я лишь посредник. Мне не дано судить.
— Вирфир добавил хитрость осьминога и ярость акулы. Вирфир сотворил хорошего Зверя, — сказал гном. — Мы пришли.
— Вирфир всегда любил море, — проговорил я, глядя на тело бедняги, у которого было разорвано горло. — Разве Вирфир не помнит, как выглядит Зверь?
— Лицо не важно. Зверь легко их меняет.
Я представил себе Зверя без облика и ужаснулся. Любой, встреченный нами на пути, может оказаться безжалостным убийцей.
Цверг нарисовал вокруг мертвеца алхимический круг, изобразив в северной его части знак Нордри, в южной — Судри, в восточной — Аустри, а в западной — Вестри — согласно легенды эти цверги поддерживают небо по четырем углам земли. В центре, на тело несчастного Вирфир положил клык Зверя. Затем гном забормотал заклинания на древнем языке. Слова были певучие и странные, я, хотя хорошо владел языком гномов, понимал лишь меньшую часть из них. Остальные звучали порождениями далеких времен, они пробуждали странные чувства, от которых я вновь испытывал боль в пальцах.
Как тогда, когда я, будучи подростком, обнаружил себя лежащим в своей постели с выпачканными чужой кровью руками.
"Посредник выходил во сне на поверхность?" — спросил я у Вирфира в тот день, с ужасом разглядывая пальцы, на которых затягивались ранки от вырвавшихся наружу, но теперь уже спрятавшихся когтей.
Прошлые приступы заканчивались исцарапанной дверью, но сейчас ее забыли запереть снаружи.
"Да, но пусть посредник не переживает — приступы скоро пройдут, исчезнут, как страшный сон. Маленький де Лапьер убил всего лишь курицу. Он видит разбросанные по полу перья?"
Мне было уже шестнадцать, но Вирфир назвал меня маленьким, чтобы отвлечь — ведь посреднику, в которого вложено столько сил, нельзя волноваться. И еще Вирфир пошел на обман. Это у него почти получилось — я даже не услышал запаха его лжи. Но зато я почувствовал, что перья пахли самим Вирфиром — он, а не я принес их сюда. Кровь на моих руках пахла человеком.
Я сделал вид, что купился на обман, а Вирфир — что не догадался о моем понимании. Больше Зверь внутри меня не вырывался на свободу.
— Вирфир, — отвлек я гнома.
Тот прервал свое заклинание.
— Что?
— Вирфир точно уверен, что это сделал не посредник?
— Да. Посредник хорошо выполняет свою работу. А теперь мы не хотим, чтобы нам мешали.
Он снова забормотал слова заклинания, от которых, казалось, зашевелились прелые листья на земле. Или это ветер превратился в вихрь вокруг нас? Закружились не только листья — в воздухе пролетали капли влаги и насекомые.
— Пора, — сказал гном и высыпал в центр круга пригоршню металлической пыли, которую достал из мешочка.
Пыль не упала на землю, не закружилась вместе с вихрем — она зависла в воздухе указывающей линией, словно стрелка объемного компаса.
— Зверь пошел туда, — махнул рукой Вирфир в сторону, откуда мы пришли. — Он в городе. Через некоторое время надо повторить поиск.
Пыль осыпалась вниз, припорошив тело бедняги.
— Нет, — медленно сказал я. — Я знаю, где Зверь. Ты говорил, что использовал для его создания части акулы и осьминога? В трактире я слышал запах моря. Мы находились возле Зверя.
Не дожидаясь команды цверга, я бросился бежать обратно. Но я всё равно опоздал.
* * *
В трактире пахло кровью. Ею были забрызганы стены и мебель, на полу она собирались в целые лужи, свежая, еще не успевшая засохнуть. Посетители, которым не повезло оказаться в одном помещении со Зверем, были мертвы.
Я прошел через тела к лежащему возле опрокинутого стола Альберу Этье. Посредник всегда должен оставаться спокойным, но запах крови будоражил меня, заставляя вновь чувствовать боль в пальцах. На мгновение показалось, что это я их всех убил.
"Приступы скоро пройдут, исчезнут, как страшный сон".
Удар рукой с острыми изогнутыми когтями, вспарывающий живот добычи от паха до ребер... Нет, этого не было.
"Маленький де Лапьер убил всего лишь курицу".
Я перевернул Этье на спину. Зверь ударил его неожиданно, и агент "Сюрте" даже не успел вытащить свое оружие.
— Он еще жив! — вскрикнул я. Запыхавшийся Вирфир в это время показался в дверях трактира. — Спаси его!
Цверг подбежал, нагнулся.
— Пусть посредник поможет отнести его наверх.
Вместе с гномом мы затащили Этье в мой номер, положили на стол. Вирфир раскрыл свой саквояж и, как по волшебству начал доставать оттуда всевозможные склянки и снадобья, инструменты и приспособления. Последним он раскрутил кожаный чехол-сверток, в пазах которого находились разного размера скальпели, крючки и зажимы.
— Пусть посредник подаст третий номер.
Я протянул большой скальпель, по форме напоминающий мясницкий тесак. В это время Вирфир ощупывал раны Этье. У агента была располосована грудь так, что виднелись ребра, и из страшной раны под ключицей толчками выплескивалась кровь.
— Среди мертвецов нет ее, — сказал я. — Певички Жанетт. Зверь скрывался под ее обличьем.
— Теперь второй зажим, — бросил на меня недовольный взгляд Вирфир. — И вытяжку из крови каракатицы.
Я смотрел за действиями цверга, тем, как он ловко сшивал края ран, забирался внутрь и что-то менял в организме человека. Этье застонал. Затем закричал в полный голос. Я видел не его — себя, видел, как я метался, привязанный к столу вивисектора. Боль в пальцах стала нестерпимой. Запах крови щекотал нос.
— Пусть посредник подаст эфир из эхинацеи и мандрагоры.
Я подал пузырек, в котором клубился белый туман. Вирфир поднес его к носу пациента. Этье вдохнул и затих, на его лице вдруг появилась улыбка.
— А теперь зажим номер пять и десятый скальпель.
Вирфир воткнул инструмент прямо в рану под ключицей, и Этье снова закричал.
— Пусть теперь посредник держит человека.
Я держал. Операция закончилась, когда первые лучи утреннего солнца заглянули сквозь щель в задернутых шторах.
— Пить, — сказал Этье, не открывая глаз. — Дайте вина.
Я вопросительно посмотрел на Вирфира, тот махнул рукой. Тогда я протянул Этье бутылку — меня передернуло от красного цвета шато — и смотрел, как тот пьет большими глотками. Было слышно, как на первом этаже жужжат мухи, вылетевшие на утреннее пиршество.
— Надо уходить, — сказал Вирфир.
Он закутался в черный плащ, накинул на голову капюшон, полностью скрыв лицо в тени. Вопреки молве, цверги не превращаются в камень с рассветом, но солнечные лучи оставляют на их коже глубокие ожоги.
— Ты теперь выследишь Зверя? — спросил у меня цверг.
— Я знаю, куда он пошел. Мне даже не понадобится его запах.
— Убейте его, — сказал Этье, поднимаясь на ноги.
Он застонал, пошатнулся и схватился за стол, чтобы не упасть.
До моря было около ста миль, и мы преследовали Зверя несколько дней, все еще надеясь перехватить его по пути. Но находили лишь трупы. Зверь убивал просто так, только потому, что был взращен для этого, как я для работы посредника. Без друзей, привязанности и чувств, лишь возвращая свой долг создателям, так, как он сам его понимал.
Утро пятого дня погони мы встретили в прибрежной гостинице, где горничная оплакивала мертвого конюха.
Вирфир с самого утра проверил свой однозарядный кремневый пистоль с широким дулом, куда он набил картечи. Оружие было старым, гном показывал его мне, когда я был еще ребенком. Ритуальный топор висел под плащом на спине цверга.
— Посредник вернул свой долг, — сказал Вирфир, глядя из окна на море.
Сегодня штормило. Большие волны с грохотом разбивались о скалистый берег. Кругам пахло морем, и я не чувствовал, куда направился Зверь.
— Посредник может больше не беспокоиться, даже если Вирфира не станет.
— Откуда такой настрой? — спросил я. — Мы убьем Зверя и вернемся назад вместе. Я всегда хотел спросить у Вирфира — почему он выбрал именно меня для работы посредника? Пожалел? Или были еще какие-то чувства? Тогда под землю попало много людей.
— Молодой Лапьер хорошо подходил для работы. Хороший, гибкий материал. Пойдем.
Гном, не оглядываясь, пошел к выходу. Он вышел из гостиницы и направился к самому берегу, где остановился, глядя на волны.
— Зверь где-то здесь, прячется среди скал. Как должно чувствовать себя создание, стоящее на пороге дома, но не имеющее возможности вернуться? Посредник пойдет направо, Вирфир — налево.
— Нет!
— Пусть посредник зовет, если увидит врага.
Вирфир пошел по берегу, сжимая пистоль, и брызги пены долетали до его ботфорт. Я пожал плечами и зашагал в другую сторону. Спустя несколько минут я услышал выстрел.
Когда я оглянулся, то увидел две фигуры — человека и гнома. Человек пошатнулся, но устоял на ногах и взмахнул рукой c длинными когтями. Пистоль выпал из руки цверга, и сам гном повалился следом за оружием на землю. Я побежал к ним. Кончики пальцев взорвались болью, когти вырвались на свободу. Зубы удлинялись, превращаясь в клыки. Я бежал, и утро вокруг меня становилось темнотой подземелья. Я слышал забытые слова, долетавшие до моего слуха из прошлого.
"Преступник стоил дорого. Зачем Вирфир заплатил такую сумму?"
"Посредник созревает. Зверь должен вырваться на свободу, испить крови, иначе он не позволит жить мальчишке".
Удар снизу вверх, располосовывающий живот человека от паха до ребер. Ужас в глазах моей жертвы.
— Остановись, Зверь! — сказала Жанетт.
Она улыбалась оскаленной пастью. С когтей на ее руках стекала кровь и капала на тело Вирфира.
— Зачем ты хочешь меня убить?
Ее зубы втягивались, превращая звериный оскал в обычную человеческую улыбку.
— Ты убиваешь людей. Ты убил Вирфира, — сказал я.
— Все мы делаем лишь то, для чего обучены. Мы с тобой Звери, и мы не можем изменить свою судьбу. Кто для тебя Вирфир? Лишь хозяин, а мы — его инструменты.
— Он мой друг!
— Гномы не способны дружить. У них нет чувств, — улыбнулся Зверь. — Мне тоскливо одному в незнакомом краю. И нельзя мне вернуться домой. — Он обернулся и посмотрел на море. — Ты помнишь себя, когда еще был человеком?
— Я и сейчас человек!
— Я помню совсем немного, — продолжил Зверь, словно не слыша моих слов. — Дом. Огонь в очаге.
Издали раздался выстрел, и плечо Зверя взорвалось кровавыми осколками. Зверь пошатнулся, схватился за рану, повернулся ко мне, и я ударил его снизу вверх, вспарывая живот и разрывая внутренности, убивая наверняка, чтобы тварь уже не поднялась никогда. Зверь упал в море, окрасив прибрежную пену своей кровью.
Я стоял над мертвым Вирфиром. Гном знал, где скрывался Зверь. Знал, но отослал меня и пошел на бой сам. Зачем? Пожалел своего посредника? Я просто стоял и смотрел, ведь посредники не показывают своих чувств. Во всяком случае, на виду у других.
Спустя минуту подошел Этье. Поднял свой пистоль и еще дважды выстрелил в плавающее у берега тело Зверя.
— Он уже мертв, — сказал я.
Мои клыки медленно втягивались обратно, когти исчезали в пальцах, оставляя после себя кровоточащие ранки.
— На всякий случай, — улыбнулся Этье, но его глаза оставались серьезными. — Как говорится, не повредит.
— Ты ведь нарочно подбросил мне клык, чтобы мы вывели тебя на Зверя?
Этье не ответил.
— Хороший выстрел, — сказал я. — Спасибо, что не обознался.
— Не за что, — поморщился Этье, схватившись за старую рану. — Твой гном хорошо меня обкорнал. Он спас и тебя, посредник. Зверь поджидал в засаде и убил первого, кто подошел.
— Я знаю. Вирфир был моим другом.
Я поднял тело цверга, и мы вместе с Альбером Этье пошли в гостиницу.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
