1.Опека. Начало

ТАМОЖНЯ

— Приветствую вас на Кау-Тике. Я — старшая защитница Управления охраны внутренней экономической зоны планеты Ада Гартнер, служебный номер N1608. Назовите, пожалуйста, номер рейса, на котором вы прибыли на Кау-Тику, и предъявите для проверки документы, подтверждающие вашу личность, а также документы на багаж и обратный билет.

— И вам добрый день, уважаемая старшая защитница. Рейс G1728 из Нью Лондона планета Земля, багажа, кроме вот этого рюкзака, у меня нет,— я протянул миловидной брюнетке лет 30-35 универсальную карточку, разрешающую посещение всех входящих в Сообщество планет. Та многократно отработанным движением вставила ее в сканирующее устройство, а через минуту, посмотрев на экран, с интересом начала рассматривать меня.

— Что-то не так?!

— Вопросы здесь задаю я!

'У нее мания величия?'

— Простите меня, многоуважаемая старшая защитница.

— Вы ознакомились со списком запрещенных к ввозу на Кау-Тику предметов, — спросила защитница не возвращая карточку.

— Конечно. Нам раздали его в звездолете.

— Тогда ответьте, имеются ли при вас или в вашем багаже предметы, вещества, биологические материалы, источники информации, указанные в нем.

— Нет-нет, ничего такого. Не беспокойтесь.

— Цель посещения нашей планеты.

— Личная.

— Подробнее, пожалуйста.

'Ну, надо же. Вот привязалась. Или я просто понравился и она хочет немного отвлечься от надоевшей работы и пофлиртовать?'

— Я приехал к своей девушке.

— Она вас встречает? — все таким же ровным, не выражающим никаких эмоций голосом, спросила женщина.

— Нет.

— Странно. Странно и весьма подозрительно. У вас есть объяснение этому?

— Я не предупредил ее о своем приезде — хочу сделать приятный, надеюсь, сюрприз.

— Сюрприз... Хорошо, как зовут вашу девушку?

'Ого! Ирма рассказывала мне о работе государственных служб своей планеты, но, чтобы такое...'

— Ирма Могрен.

— Сообщите ее приметы — возраст, рост, цвет глаз.

'Параноичка!'

— 26 лет, рост... Примерно сто семьдесят пять сантиметров, глаза карие.

— Волосы?

— Волосы... Длинные, прямые. Чаще всего темно-темно-каштановые, но под настроение может покрасить их в чуть более светлые тона.

— Где проживает?

— Мы не виделись полгода. Если адрес не изменился, то сектор 48154 улица 12, дом 44...

— Сейчас проверим.

Защитница ввела в компьютер полученную от меня информацию и через несколько минут к моему облегчению произнесла:

— Да, есть такая Ирма Могрен. Скажите, где и когда вы с ней познакомились.

'О, великий космос!'

— Пять... Нет, уже пять с половиной лет назад. Мы вместе учились в Европейском университете. Специальность...

— Не надо, пока это лишнее.

Защитница снова кликнула по клавиатуре.

— Да, ваша информация подтвердилась.

— Можно задать один вопрос.

— Да.

— Ее адрес не изменился? А то вместо сюрприза...

— Нам запрещено давать подобную информацию, — резко ответила защитница, сопроводив свой ответ утвердительным кивком головы.

'Уже легче. Не такая уж она и бука. Сейчас возьму такси...'

— Вы подтверждаете, что это весь ваш багаж? — защитница указала на висящий за моей спиной рюкзак.

— Подтверждаю.

— Пожалуйста, повторите вашу информацию о наличии у вас материалов, запрещенных на ввоз на Кау-Тику. Учтите, наш разговор записывается, и данный вами ответ может быть предъявлен в качестве доказательства в суде.

Я насторожился, но лишь немного, поскольку моя голова была занята мыслями об Ирме. 'Цветы, заверения в любви, просьбы о прощении (черт меня дернул пойти на ту свадьбу, напиться и...), а в довершении, как гвоздь программы, предложение руки и сердца. Если она любит меня, то это должно сработать...'

— Нет-нет, я же сказал, ничего недозволенного. Не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь. Волноваться надо будет вам, если при личном досмотре мы обнаружим, что вы предоставили таможенным органам некорректную информацию.

'Личный досмотр?! Ого, ничего себе! Интересно, что вызвало подозрение таможенницы? Последний раз я подвергался ему шесть лет назад, на своей родной Земле, когда моя шутка о запрещенных носителях не была по достоинству оценена преисполненной служебного рвения молоденькой практиканткой. Ладно, спешить все равно некуда...'

— Вы собираетесь осмотреть мои вещи? — и, не дожидаясь утвердительного ответа, я начал снимать рюкзак.

— Да, собираюсь. И не только вещи. Рюкзак пока не снимайте. Перейдемте, пожалуйста, в специальный бокс — сделаете это там. Кстати, даю вам последнюю возможность смягчить последствия ваших незаконных действий, и предлагаю добровольно заявить о контрабанде.

— Госпожа старшая защитница. Я еще раз заявляю, что не провожу ничего запрещенного, — мысли о встрече с Ирмой все же отошли на второй план.

— Хорошо, тогда, пожалуйста, заполните этот формуляр, — и женщина протянула мне лист бумаги. 'Я, такой-то и такой-то, заявляю, что при мне нет (далее следовал список, заканчивающейся традиционной фразой, 'а также других запрещенных к ввозу на Кау-Тику предметов'), и подтверждаю свое согласие на личный досмотр'.

— А, если я не подпишу?

— Это ничего не изменит, но в таком случае, даже, если мы ничего не обнаружим, ваше поведение будет расценено, как нежелание сотрудничать с властями нашей планеты, и, соответственно, может явиться причиной отказа вам во въезде.

— Доходчиво и понятно. Спасибо, что разъяснили, но я действительно чист.

— Вполне возможно, и я буду очень рада, если это так. Но моя работа требует, чтобы я проверила ваши слова.

— Без проблем.

Я заполнил формуляр, на всякий случай перечитал его, и протянул Аде.

— Нет, отдадите мне его при понятых.

— Ого, да у вас царит закон и порядок.

'Черт, Влад, придержи язык.'

Однако таможенница то ли не обнаружила в моих словах плохо скрытое ехидство, то ли не отреагировала на него. Повернувшись к камере, фиксирующей происходящее, она произнесла:

— N1608 просит уполномоченного дознавателя и двух понятых для участия в личном досмотре подозреваемого. Какой бокс сейчас свободен?

— Четвертый. Вези туда своего клиента, а мы сейчас подойдем, — донесся женский голос из динамиков.

'Вези?!'

Дорога до этого самого четвертого бокса и в самом деле оказалась неблизкой — он располагался не в центральном терминале, а в километрах в пяти от него на самой окраине космопорта среди десятка таких же унылых одноэтажных зданий. Впрочем, путь на электромобиле таможенной службы, управляемом то ли андроидом, то ли просто молчаливым мужчиной с маловыразительным лицом, занял не более десять минут. Выйдя из машины, мы подошли к массивной металлической двери, которую N1608 открыла, приложив ладонь к сканеру. За дверью нас уже ждали.

— Дознавательница первого ранга Управления охраным внутренней экономической зоны планеты Кау-Тика, служебный ноер D1477, — представилась мне высокая рыжеволосая женщина лет сорока в форменной светло-серой рубашке с короткими рукавами и в столь же короткой юбке. — А это понятые.

'Понятые... Ха, везде одно и то же. Голову даю на отсечение, что это сотрудницы какой-нибудь родственной структуры... Интересно, под ее юбкой есть трусики?'

— Предлагаю вам добровольно сдать запрещенные к ввозу на Кау-Тику материалы, что будет расценено в суде, как содействие следствию и учтено в качестве смягчающего вину обстоятельства.

— Я уже говорил вашей коллеге, что ничего противозаконного не везу. Досматривайте скорее, и дело с концом.

— Хорошо, за досмотром дело не станет. Снимите свой рюкзак и поставьте его сюда, — произнесла рыжеволосая, указав на металлический стол.

Я выполнил приказание, после чего дознавательница обратилась к ближайшей от себя камере слежения:

— Я, дознавательница первого ранга D1477, в присутствии понятых начинаю предусмотренную законом о безопасности параграф 17 пункты 4 и 5 процедуру личного досмотра назвавшегося жителем Земли мужчины. Личность — не установлена, возраст — примерно 25-30 лет, рост средний, волосы черные...

— Уважаемая, простите, что перебиваю, но почему это я неустановленный? Я же дал вашей защитнице карточку со всеми моими данными.

-...Причина досмотра: отсутствие надлежащих въездных документов, — не обращая внимания на мои слова, продолжила дознаватель, и, надев одноразовые перчатки, стала изучать содержимое моего рюкзака.

— Погодите, разве мое удостоверение не дает мне права посещения вашей планеты?

— Дает, — согласилась женщина. Но у меня большие сомнения, в его подлинности.

— В смысле...

— Мы не раскрываем какую-либо информацию о методах нашей работы. Если вам так будет легче, можете считать, что мной руководит интуиция. Понятые, смотрите внимательнее.

Те подошли ближе, а дознаватель продолжила свои изыскания.

— Ну, что, убедились? — сказал я через четверть часа, постаравшись вложить в свой голос максимум яда.

— В том, что в вашем рюкзаке ничего запрещенного нет, да. А теперь я осмотрю вас.

— В смысле?

— В самом обычном. Раздевайтесь.

— Но вы же женщина?

— Ну, да, женщина. И что вас так удивило?

— У нас и на других планетах Сообщества принято, чтобы подобный досмотр проводил человек одного с досматриваемым лицом пола.

— Так-то у вас на Земле. А у нас такого неполиткорректного правила, ограничивающего возможности женщины нет.

— Я протестую.

— Ваше полное право. Можете заявит свой протест в камеру слежения, или можете отправить его в нашу надзорную службу по галактикнету, или, если вы приверженец старинной бюрократии, я могу дать вам лист бумаги и ручку. Но затем мы все равно продолжим.

— А, если я откажусь?

— Моя коллега наверняка уже говорила, что ваше согласие на личный досмотр не требуется. Я могу лишь подтвердить эту информацию. А в случае физического противодействия с вашей стороны следственным действиям, я, согласно инструкции, вызову дежурных по космопорту спецназовцев. Поверьте, они быстро утихомирят вас.

— Но...

— Лучше будет, если вы оставите свои 'но' при себе, и будете сотрудничать с проверяющими. Поверьте, я провела немало принудительных досмотров, и знаю, что говорю. Поэтому, мой вам совет: раздевайтесь без лишних разговоров. А, если вас уж так сильно смущает, что я женщина, то считайте меня врачом или бесполым андроидом. Не волнуйтесь, я все сделаю быстро, и, если ничего не найду, то мы просто отправим Вас назад на Землю ближайшим рейсом.

— Но почему? У меня же документы в порядке.

— Сканер не хочет считывать вашу карточку, а то, что вас никто не встречает, вызывает еще большие подозрения.

— Я же говорил вашей коллеге...

— Хватит. Мы либо начинаем или я вызываю спецназ?

— Но понятых хотя бы можно заменить на мужчин?

— Нет. Во-первых, понятых во время следственных действий менять нельзя. А, во-вторых, понятыми на Кау-Тике могут быть только женщины. Так мне начинать или...

Делать было нечего, и, проклиная все на свете, но прежде всего дотошную дознавательницу и дурацкие правила, я промямлил 'да'.

— Тогда разденьтесь и положите вещи в лоток.

Я быстро снял куртку и тенниску, а вот с кроссовками и брюками пришлось повозиться — дрожащие пальцы долго не могли совладать со шнурками и, как назло, заевшей молнией.

— Полностью!

— Полностью?!

— Да, полностью. По-моему, я достаточно ясно это сказала. Но для особо непонятливых могу повторить.

— Спасибо, не надо — я понял.

— Тогда поторапливайтесь — вы не один такой.

Что же, спорить было бесполезно, и, продолжая осыпать женщину мысленными проклятиями, я снял боксерки.

— Хорошо, видишь, ничего страшного с тобой не случилось, — вдруг перешла на 'ты' дознавательница. — А теперь, заведи руки за спину, и подойди ко мне, — последовал новый приказ.

'За спину, значит, за спину, подойти, значит, подойти. Не буду спорить — пусть все быстрее закончится'. Я выполнил приказ.

— Повернись.

Я повернулся к дознавательнице спиной, и тут же на моих запястьях защелкнулись наручники.

— Что вы делаете? Зачем это? Я же не сопротивляюсь.

— Сказал бы лучше спасибо — я оберегаю тебя от возможных глупостей. Например, ты бы мог непроизвольно дернуться во время досмотра или схватить меня за руку, а это было бы автоматически приравнено к неповиновению, а то и к активному противодействию. После чего даже в том случае, если я не найду ничего запрещенного, то тебе вместо возврата на Землю придется отправиться на несколько лет в центр перевоспитания. Надеюсь, не надо говорить, что скрывается под этим названием?

— Не надо. Я примерно догадываюсь.

— Вот и хорошо, а теперь становись коленями на кушетку, расставь максимально широко ноги, и, это для твоего же блага, постарайся не быть таким сжатым.

— Но...

— Свои 'но' будешь выказывать на других планетах. А здесь я требую от тебя полного содействия. Ты ведь будешь сотрудничать с таможенными органами?

— Буду, буду, — я поспешно принял указанную позу, уткнувшись взглядом в обитую красным пластиком стену. — А что я должен делать дальше?

— О, ничего сложного. Просто выполняй мои распоряжения. Сейчас постарайся расслабить мышцы таза и подумать о чем-то приятном. Я не раз проводила подобные досмотры, и, поверь, от них еще никто не умер. А многим такая процедура даже нравилась. Если я, конечно, не находила в их анусе припрятанную там контрабанду, — руки дознавательницы по-хозяйски легли на мои ягодицы.

Придумать более глупую и унизительную ситуацию было трудно при всем желании. Во всяком случае, именно так казалось мне в тот момент. 'Черт, а почему эта камера отключена — ведь при таких досмотрах положено вести видеозапись со всех ракурсов. И эта, и эта...'

— Слушай, перестань дрожать и расслабься. Я же сказала, что все сделаю очень нежно... — и ладони этой проклятой D1477 начали ласкать мои ягодицы

— Что вы себе позволяете?! Это же досмотр, а не...

— Да, это досмотр. И я не допускаю ничего такого, чтобы выходило за рамки моих служебных полномочий.

— Но вы же гладите меня.

— А, вот ты о чем. В этом моем поглаживании нет ничего эротического. Инструкция рекомендует проводить подобный досмотр максимально осторожно, чтобы подозреваемый был максимально расслаблен. Впрочем, если тебе не нравится, что я с тобой нежна и обходительна... Что же, я могу быть и грубой... И в подтверждение своих слов дознавательница наградила каждую из моих пяток весьма болезненным ударом короткой резиновой дубинки.

— Ой! Мне больно! Я буду...

— Что ты будешь?

— Я буду э-э-э, содействовать...

— Да, ну, конечно же, ты будешь. Будешь содействовать следствию, и выполнять все мои приказы. Иначе...

Пальцы дознавательницы резко сжали мои гениталии.

— А-а-а!

— Больно?

— Очень!

— Не преувеличивай. Это просто небольшой урок послушания. А я могу сделать больно по-настоящему. Хочешь?

— Нет-нет, не надо.

— Тогда замолчи, не мешай мне работать.