Вся жизнь и все наиболее сильные её переживания — мгновенны и далеко не достигают хотения. В любви, в мыслях, в успехах, в достижениях, в глубочайших переживаниях и подъемах личности — всегда, когда начинает подходить разум — чувствуешь мгновенность и недостаточность пережитого по сравнению с внутренней сущностью! То же величайшее музыкальное произведение, художественное творение, картина природы. Это всё только отдаленное эхо того, что хочешь. И чувствуешь и в нем то же самое всегда неполное и мгновенное отражение того, к чему стремишься.
И вот, написавши эти строки, вижу, что выразить мысль не удалось. И нет сейчас воли и умения выразить яснее. Но можно ли выразить это образами и словами?
Владимир Вернадский. Из дневников.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭРАЙА
Пролог
В пустоте Вселенной, среди бесчисленных галактик, затерялось бесформенное облако космической пыли, скрывавшее сто миллионов новорожденных звезд. Одна из них, синяя звезда-гигант, сияла в тысячу раз ярче Солнца. Ещё две маленьких тускло-оранжевых звезды ползли вокруг неё по вытянутым эллипсам орбит. Причудливая игра их гравитационных полей не дала образоваться планетам. Здесь были лишь гигантские тучи астероидов, - то маленьких, как камни, то огромных, словно континенты и луны. Они неслись по своим запутанным орбитам, сверкая то кровью, то голубым пламенем в лучах трёх солнц.
Здесь никогда не было жизни, — и никогда её не будет. Это было царство, оставленное даже вездесущей во Вселенной энтропией. Его озаряли лишь редкие взрывы столкнувшихся астероидов. В течение ста миллионов лет тут ничего не менялось и не могло измениться — пока не взорвется синее солнце. Пустота ведь мертва, и ей безразлично всё, в том числе и время. Здесь его просто не было. Никто не измерял его течение. Ничьи глаза не видели этой мертвой красоты. Никто здесь не пытался что-то изменить или улучшить — здесь никто и никогда не бывал. Но пришёл срок — и перемена явилась.
.......................................................................................................
Это был взрыв. Один из астероидов — глыба из железа и камня, величиной в целый материк, — вдруг лопнул, раскололся, вспыхнул и разлетелся вдребезги. Из расщелин ударил страшный, сверхсолнечный свет.
Удар, расколовший тысячемильный железокаменный монолит и швырнувший его обломки в стороны, был такой силы, что они, не успев разлететься, рассыпались и превратились в пыль. Ослепительное сияние обратило её в плазму, и возле трёх солнц вспыхнуло четвертое.
Огненный шар, разрастаясь и тускнея, быстро вырос в настоящую звезду. Её свет неистово блестел на гранях бессчетных осколков иных, давних катастроф.
Но это было не простое светило. Что-то ещё, не свет, разливалось вокруг. Само сияние солнц в нем странно мерцало, завихрялось, астероиды же в этом мерцании стали вспыхивать и испарялись, исчезая в потоке растекающейся плазмы.
Через несколько минут свет погас. На месте взрыва тлела туманность, туча газов и кристаллической пыли диаметром в несколько миллионов миль. Она ярко сияла в лучах трех солнц, расширяясь с огромной скоростью. В её центре, в абсолютной пустоте, в бреши, пробитой в астероидном поле, в самом сердце взрыва, горел ровный, чистый белый свет - сияющая восьмиуступчатая пирамида двадцати миль в длину, колосс, покрытый солнечным панцирем из нейтрида, единое живое существо. Звездолет. Он неощутимо осматривался вокруг - восемь триллионов лишенных плоти душ в едином теле. Они изучали когда-то оставленное ими мироздание. Слабое сияние тлеющей пустоты окутывало их - физика окружающего мира не была властна над ними. Десять тысяч лет прошло с тех пор, когда они покинули его. За это время всё изменилось.
Они смотрели и размышляли — разумы, пришедшие из множества разных миров, из бездны лет, принадлежащие к несчетным расам. Среди них очнулась единственная живая пара, без которой многоразумный монолит никогда не появился бы на свет. Он и она, мужчина и женщина, самые юные из всех. Анмай и Хьютай Вэру.
Файа.
Глава 1.
Потерянное мироздание
— Осталось пять секунд, — донёсся до них ровный голос комцентра.
Затем стало тихо, — так тихо, что звезды на экранах, казалось, зазвенели. Вэру взглянул на Хьютай. Их глаза встретились, и в них не было страха...
Они успели лишь улыбнуться друг другу, когда звезды на экранах померкли, погас свет, они лишились всех обычных ощущений и помчались сквозь тьму, сквозь бездну пустоты и лет...
На короткий, непостижимый миг Анмай погрузился в безвременье. Он не мог его почувствовать, но почувствовал то, что невозможно ощутить — движение, бытие, существующее за пределом времен...
Он не успел осознать и запомнить это. В тот же миг его швырнуло в океан расплавленной стали, — немыслимая боль, жар, испепеляющий свет повсюду, и безмерная сила сжимала, сминала его...
На мгновение рвущее сияние затмил иной свет, — тот, что брезжит за порогом смерти. Затем, почти в тот же миг, для него всё исчезло.
И он вновь вырвался из тьмы, ничего не понимающий и не чувствующий. Первым вернулся свет — сияние, ослепительное, разрывающее мозг. Вместе с ним пришла чудовищная боль. Анмай сжался, зная, что она скоро утихнет и погаснет беспощадный свет...
Свет действительно скоро угас, его окружил мягкий полумрак, но боль по-прежнему сводила все мышцы, не давая дышать. Казалось, она никогда не утихнет...
Наконец, Анмай понял, что жив, и что боль отступает. Жизнь постепенно возвращалась к нему. Он осторожно поднял отяжелевшую голову, и вдруг легко встряхнул черными волосами. Большие серые глаза широко раскрылись на смуглом скуластом лице, мокром от слёз, — он плакал от боли, не сознавая этого. Ещё и сейчас она сжимала все мышцы, заставляя его судорожно хватать воздух. Но острый, любопытный взгляд обежал небольшую, низкую комнату с гладкими зелеными стенами и единственным экраном, полным огня, — его блеск резал ещё мучительно сощуренные глаза. Анмай прикрыл их рукой, испуганно оглядываясь вбок.
Сидевшая в соседнем кресле Хьютай не смотрела на него. Её большие глаза скрылись за дрожащими веками, смуглое чеканное лицо тоже стало мокрым от слёз. Она всхлипывала, судорожно сжав руки.
— Как ты? — тревожно спросил Анмай.
Её глаза прищурено заблестели, она с трудом улыбнулась.
— Мне становится лучше.
Он тоже осторожно улыбнулся и повернулся к окну. Ничего, кроме бледного, ровного пламени.
"Сколько же лет прошло? — подумал Анмай. — Во что превратилось мироздание?"
Он ощутил неожиданно сильное волнение. С трудом справившись с ним, он спросил:
— Как прошел переход?
— Корабль в порядке, — голос управляющей сути "Укавэйры" был совершенно спокоен, бездушен. — Мы прыгнули в будущее на десять тысяч лет, как и собирались.
Анмай понял, что надеялся на больший срок, и усмехнулся этой глупой мысли.
— Физические условия?
— В общем, соответствуют нашим. Но мы пересекли не только десять тысяч лет времени, но и но и шестьдесят миллионов парсек расстояния. Мы вышли из прыжка в иррегулярной галактике А-11431, у звезды К-01031/В5. Переход не-тела в тело произошел внутри астероида — такого за всю историю межзвездных полетов файа и иных рас ещё никогда не случалось. Хотя мы выбрали эту звезду именно потому, что её окружают обширные астероидные поля — наша пища — шанс оказаться внутри одной из глыб был равен один к триллиону...
— Я знаю. Я почувствовал... отталкивание. Но тогда основная энергия взрыва поглощена и рассеяна, так?
— Да. Мы не стремились к этому. Мы находимся на окраине галактики, в пылевой туче, скрывающей скопление рождающихся звезд. Это место известно Файау лишь по астрофизической съемке, и потому наверняка безопасно, — А-11431 ещё очень молода, и на миллионы парсек вокруг нет никаких следов разума. Мы не нашли здесь никаких следов Йалис, изменений физики, необходимых для существования Первичной Формы, Мроо, — это значит, что сюда ещё не добрались пожиратели материи.
Анмай кивнул. Мроо, — древнейшая во Вселенной сверхраса, враждебная всем остальным формам жизни, — обитала лишь в космическом пространстве. Её пищей служили астероиды и кометы. Мроо нельзя было назвать цивилизацией, — они не заселяли планет, ничего не строили, и не имели ничего, кроме самих себя. Об их социальной структуре ничего известно не было, но они организованно и очень активно пытались изменить физическую реальность Вселенной. Считалось, что семь миллиардов лет назад они пришли сюда из какой-то иной Реальности, и создавали здесь её подобие.
— А что стало с физикой мироздания? — тихо спросил Анмай.
— Она изменилась, но незначительно и ожидаемо. Щель обратимости физических законов закрылась, точнее, порог Йалис, — уровень энергии, нужный для изменения основных постоянных, — резко поднялся и продолжает повышаться, как и древний барьер, убивающий при прыжках в не-пространстве всю естественную органическую жизнь. Теперь никто в этой части Вселенной не сможет создать про-Эвергет, как это некогда сделали вы, Анмай. Хотя технически это ещё возможно, затраты стали уже несоразмерны результату. Но установки Эвергет, а тем более, Сверх-Эвергет могут работать почти так же, как и раньше.
Анмай жестом остановил доклад, повернувшись к Хьютай. Она по-прежнему сидела неподвижно, закрыв глаза, хотя её дыхание стало ровным. Он присел возле неё, взяв её за руки.
— Что с тобой?
Её глаза открылись.
— Больно. Но сейчас уже меньше. Скоро пройдет. Просто я не такая выносливая, как ты, — она слабо улыбнулась.
Анмай улыбнулся в ответ, растирая её холодные руки, затем уши. Он с усмешкой отметил эффективность столь простого приема, — Хьютай расслабилась, её глаза заблестели живее.
— Прыжок удался, я слышала. Но что говорила "Укавэйра"?
— Великое Изменение, которое предложили вы, Анмай, не совершилось. Здесь нет никаких его следов, — невозмутимо продолжила машина. — Но Кунха, — борьба искусственных физик сверхрас, — продолжается. Несомненно, именно её участники подняли барьер обратимости. Теперь никто из вновь возникших рас не может изменять физику.
Анмай знал, что это основное состояние их части Вселенной. Тэйариин, первая сверхраса, создавшая машины Кунха семь миллиардов лет назад, сделала физику недоступной для изменения изнутри, — чтобы сохранить стабильность мироздания. Йалис в руках юных рас с неизбежностью привел бы их к агрессивной экспансии и самоубийственным войнам, а войны могли вызвать невообразимые катастрофы, вплоть до квантового вырождения и распада причинности, и уничтожить всю жизнь во Вселенной. Но, иногда, эти ограничения прекращали действовать. Другие участники Кунха старались подавить измененную Тэйариин физику, чтобы занять их территорию, и там, где их физика, отчасти, возвращалась к исходному состоянию, ограничения исчезали. Ненадолго, по астрономическим меркам, и нечасто, — раз в сотни миллионов лет. Но все сверхрасы, возникшие после Тэйариин, — всего тридцать за семь миллиардов лет, — выросли именно в эти короткие, в десятки тысяч лет, периоды нестабильности. Последний из них закончился примерно пять тысяч лет назад, — и до него Главная Фаза Кунха длилась непрерывно миллиард лет.
— А что стало с Файау... с файа? — спросила Хьютай.
— Их нет. Мы пытались связаться со всеми известными нам кораблями и не-планетами Файау. Ответов не было.
— Они... они все погибли?
— Не обязательно. Перехватить сообщения в не-пространстве, если они не предназначены нам, практически невозможно. Нельзя даже понять, что именно является сигналом.
— Но можно самим установить связь, если знаешь, с кем? — спросил Анмай.
— Да. Ответов не было.
— Значит, вся раса файа погибла, и мы последняя пара в чужом мироздании, на корабле, полном душ? — спросила Хьютай.
— И да, и нет. Как вы знаете, нас возглавляют представители предшествующей сверхрасы Мэйат, именуемой вами Укайа, далеко обогнавшей Файау. Файа повторили их путь. Они ушли в иные Вселенные. Иные предположения... маловероятны.
— Мы можем за ними последовать? — спросил Анмай.
— Нет. Хотя нам известно, где расположены порталы ведущих в иные Вселенные Туннелей Дополнительности, воспользоваться ими мы не можем. Во-первых, мы не знаем, куда именно ушли файа. Во-вторых, переход в иную Вселенную требует либо глубочайшего внутреннего изменения, либо изменения самой этой Вселенной. Какой бы путь они ни избрали, мы не сможем повторить его. Перед уходом Файау развивались в течение примерно пяти тысяч лет. С тех пор прошло ещё пять тысячелетий. Они ушли слишком далеко по своему пути, слишком изменились, чтобы мы смогли присоедиться к ним. Теперь Файау, — совершенно чуждая нам цивилизация.
— Неужели нигде во Вселенной не осталось никого из нашего народа? — спросила Хьютай.
— Неизбежно остались. Но нам не следует с ними встречаться. В таких случаях всегда остаются худшие, самые злобные, — их можно назвать окалиной. Они опасны. Кроме того, наша главная цель — совершенно иная...
— Выйти за пределы Сверх-Вселенной в Бесконечность и узнать тайну её рождения?
— Да. Прыгая в будущее, я надеялась получить от Файау технологию строительства Туннелей, — но она создала её слишком быстро, и уже успела Перейти. Теперь никто, кроме Тэйариин, не имеет здесь такой технологии. За семь миллиардов лет своего развития они должны были узнать всё. Но они никогда не общались с иными расами, не отвечали им... и уничтожали тех, кто настаивал на ответе. А с их партнерами по Кунха, живущими в иных физиках, я просто не могу общаться.
Анмай хмуро кивнул. Он давно уже знал, что в сверхбольших масштабах Сверх-Вселенная представляет собой пузырчатую губку. Поперечник каждого пузыря-Вселенной в среднем составлял многие сотни миллиардов световых лет. Всего их было примерно 10^118, и в каждой — своя материя, своя физика, свои физические законы, своё число измерений. Эти Вселенные, словно пузырьки в пене, разделяли Листы сверхплотной не-материи, состоящей из квантов всех взаимодействий: фотонов, гравитонов, глюонов, W-бозонов, переносящих слабое взаимодействие, и всех двенадцати видов лептокварков, квантов скалярного поля, определяющих физические законы. В сущности, это было даже не вещество, а что-то вроде другого сорта вакуума, — топологический дефект в пространстве, но не точка, как магнитный монополь, и не линия, как космическая струна, а монолитный лист. По сравнению с не-материей даже атомное ядро казалось разреженным газом, — её плотность равнялась предельной, планковской плотности.
