|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 13. Квартирный вопрос
Будильник отстёгивал время. Клацал тугою пружиной, изредка беспокоя молоточек звонка. Днём и не слышно этих часов, а ближе к полуночи раскудахтались! Будто в бескрайнем неоцифрованном мире есть только они одни.
Я лежал, завернувшись в любимое одеяло — ватное, стёганое, обшитое оранжевым шёлком. В нём летом комфортно и зимою не холодно. Лежал, отвернувшись от мамки, делая вид, что сплю. Тут главное, за носом следить, чтоб не высвистывал фальшивую ноту. Мамка чует нутром, когда я притворяюсь. Сдвинет брови, да так цыкнет, что куда тем часам:
— Ну-ка, младшенький, не придуривайся!
Будто я виноват, что мысли в голове спотыкаются. А всё этот Егорычев! Просили его разразиться с трибуны разоблачительной речью, всыпать перцу товарищу Гречко за все его косяки. Будь то безучастие в арабо-израильской войне, неэффективность средств ПВО, плачевное состояние ВМФ и мотомеханизированных частей.
Много кому влетело на пленуме от Николая Григорьевича. А толку с того? И карьеру себе поломал — и мне головная боль.
Я его речь в списках читал перед "гонками на лафетах". Много в канун перестройки распространялось крамолы с целью низвести, опаскудить социалистический строй. Кто хоть одно слово когда-то сказал поперёк, тот и союзник. Страна жила в ожидании условного Горбачёва. Слухи о нём передавались из уст в уста. Подготовлен де в недрах компартии молодой, грамотный лидер по заветам старых большевиков. Ждёт своего часа. Есть у него программа действий по выводу СССР из системного кризиса. С ним-то мы заживём! Будут и джинсы, и жвачка...
Как перед сном ни глушили громкость нашей тарелки, а гимн я услышал. В полночь его исполняли без слов, одну только мелодию. В этом реале я слышал её впервые. В смысле, впервые так поздно.
С последними вздохами радио, мать отложила свою писанину и сказала, будто не мне:
— Не спишь? — ну, не спи, не спи! В шесть разбужу. И только посмей выкобениваться!
А сон не идёт, хоть плачь! Попробуй угомониться, если мысли в разнос, а прошлое будущим погоняет? Как это всё упорядочить да по полочкам разложить?
Вздохнув, мамка щёлкнула выключателем и вышла из комнаты. Угол комода окутался зеленоватым фосфоресцирующим облачком. Чего там сейчас только ни пыхнуло. Вереница индийских слонов — талисман, приносящий благополучие; тот самый пятигорский орёл, декоративные часики со светящимся циферблатом.
Ну, эти стоят для красоты, или как память. Что-то у них внутри поломалось ещё на Камчатке. Да так поломалось, что даже Серёга не смог починить. А выбрасывать жалко. Ещё бы, такой солидняк! Вокруг циферблата скульптурная группа, символизирующая собой борьбу за Советскую власть на Дальнем Востоке: красноармейцы с лентами на папахах, конники с саблями наголо, группа рабочих за пулемётом "Максим". На лицах решимость. Не ведают люди, что их внуки страну просрут... за джинсы и жвачку...
Я вот лежу и думаю, что приписанный Хрущёву волюнтаризм, то есть, действия "вопреки", без учёта сложившихся обстоятельств и возможных последствий, это не близорукость, не перегиб, а один из столпов русской души. Сказал, обгоню, значит, скидывай на бегу одежуху, и хоть нагишом, но финишную ленту сорви! А кругозор... он и должен быть в данном случае узок: здесь мы — там враги. Без всяких внутренних завихрений типа мирного сосуществования двух систем. Какой нафиг может быть мир, если кругом враги?! Пример Югославии показал: те, кто считали иначе, это и есть натуральные волюнтаристы.
Нет, при Хрущёве у Союза был шанс устоять. Держался бы как Сталин за молодых, было б ему счастье. Они-то его отстояли, когда в 57-м, на пленуме Президиума ЦК, был спонтанно поднят вопрос о смещении Никиты Сергеевича с высшего государственного поста.
Имел ли там место заговор? — не похоже. Слишком уж всё было не подготовлено. Министр обороны не при делах, да и само заседание растянулось на долгие три дня. Претензии предъявлялись открыто, глаза в глаза. И если бы не поганый язык, коим был славен Хрущёв, возможно бы всё обошлось. Ведь как ни крути, а за ним поддержка не только народа, но большинства членов ЦК.
Скорее всего, получилось так. Кто-то из старых большевиков, которых впоследствии назовут "членами антипартийной группы", в сердцах попенял вождю, что очень уж громко аукнулась в мире его антисталинская кампания. Речь на закрытом заседании съезда уже самим фактом показывала, что она не для широкой огласки. Зачем было централизованно рассылать её усечённую стенограмму всем партийным и комсомольским оганизациям СССР, требовать от них обсуждений, одобрительных резолюций? В итоге случилась утечка. На Запад попал один экземпляр. Не безобидная копия от комитета цензуры, а самый что ни на есть оригинал, без правок и без купюр.
Идеологический враг получил оружие, о котором не смел и мечтать — подрыв авторитета КПСС в международном коммунистическом движении. Вернее, всего коммунистического движения целиком. И обострённость отношений с Китаем полное тому подтверждение.
Покаялся бы Никита Сергеевич. Типа того, что не доглядел, не подумал. Попросил бы совета у стариков, они это любят. Так нет, как всегда стал боговать. Скатился на личности, хоть сам не святой.
Здесь надо добавить, что к моменту легендарного пленума, он мало успел накосячить. Был популярен в народе и, как ни странно, среди большинства членов ЦК. Что касается множества анекдотов о стиле его правления, то их сочиняют о ком надо, когда надо и как я подозреваю, там, где за это, по идее, должны сажать.
"Товарищ, верь: взойдёт она,
На водку старая цена,
И на закуску будет скидка —
Уйдёт на пенсию Никитка".
Короче, начались прения: с одной стороны аргументы, с другой — поговорки. Как могут на равных спорить член партии с 1906-го года, выходец из интеллигентной семьи, с ярким носителем живого русского языка? Слово за слово, терпение стариков истощилось. И бывшие сталинские наркомы, пусть и не единогласно (семь против троих) высказались за смещение Никиты Сергеевича с занимаемого поста, что и было занесено в протокол. Как говорится, догавкался.
Присутствовали на заседаниях и несколько кандидатов в члены Президиума — прототипа политбюро. В том числе и Леонид Ильич Брежнев. Но они обладали лишь правом совещательного голоса, не могли повлиять на исход, хоть высказались в поддержку Хрущёва.
И ободрённый "волюнтарист" бросился в контратаку. Рубикон перейдён. Теперь или — или. Прежде всего, он потребовал созвать Пленум ЦК. Дело было к концу, на второй или третий день работы Президиума, когда за столом присутствовал маршал победы Жуков, когда из регионов в Москву потянулись поддерживающие Хрущёва члены Центрального Комитета.
До этого он спорил, тянул время, ссылался на достигнутые при нём экономические успехи, прорывы во внешней политике. А тут, вдруг: "На пост меня назначал не Президиум, а Пленум ЦК". Типа того что старики не в праве выгнать его из первых секретарей.
Тем тоже отступать некуда. Нужные люди наверняка донесли о том, что творится в Москве, чем дышат силовые министры и группа товарищей из рабочего аппарата ЦК.
Картина оказалась безрадостной. Настолько безрадостной, что некоторые "антипартийцы" стали в уме продумывать тексты своих покаянных речей. Движение "За Хрущёва" стало напоминать бунт. Особенно отличился "главный комсомолец СССР" Шелепин. Он, с группой сторонников из секретариата ЦК, пытался прорваться в зал заседаний, чтобы высказать старикам своё "фэ"...
Стоп! — себе говорю. Что-то ты в мыслях забрёл не туда. Как это Хрущёв не держался за молодых? Не он ли усиленно продвигал Александра Шелепина по номенклатурной лестнице? За неполные три года "Железный Шурик" сделал головокружительную карьеру: от заведующего отделом кадров Центрального Комитета КПСС до второго по значимости человека страны. Он тебе и в секретариате ЦК, и в политбюро, возглавил вновьсозданный общесоюзный орган — комитет партийно-государственного контроля. Плюсом к тому, стал заместителем председателя Совета Министров СССР. Но и это ещё не всё. До последней россыпи должностей, Шелепин вошёл в историю КГБ, как первый "гражданский" руководитель, поскольку сам отказался от положенного по статусу генеральского звания.
И чем это всё закончилось? Да тем, что предал протеже своего благодетеля, стал ключевой фигурой нового кремлёвского заговора, гарантировал Брежневу невмешательство КГБ в разборку Хрущёва с ближайшим его окружением. Так может быть, дело не в молодых?
А в ком? — отпарировал я. Человек ответственный за страну, а тем более — первый руководитель, должен жить и работать в своём времени, понимать его вызовы. Или, как минимум, обладать даром предвидения, чтоб не гноить население в той симуляции прошлого, где больше чем всем, комфортно ему.
Будённый и Ворошилов — именитые полководцы гражданской, оказались балластом на фронтах второй мировой. Их отодвинули в тень, но оставили на виду, просто легендами. Ибо без связи времён наступает застой. Государство шагает вперёд, если в нём соблюдён баланс между символами минувшего и людьми, устремленными в будущее.
Кто, например, из нынешнего политбюро способен понять, что такое холодный ядерный синтез, оценить перспективность системы ОГАС, дать добро на дальнейшую разработку оружия будущего — интегрированного оборонно-наступательного комплекса? "Старая гвардия", или "вчерашние комсомольцы", если соотношение сил — десять человек к одному?
И потом, если разобраться, кого это ты возвёл в ранг молодых, Егорычева с Шелепиным? Одному на сегодняшний день уже сорок восемь, другому вот-вот стукнет полтинник. Как говорил забытый поэт Леонидов:
"Волосы редки, зубы торчком —
Старый мудак с комсомольским значком".
Сталинские наркомы в этом возрасте сдавали дела тридцати — тридцатипятилетним, поскольку уже физически не могли потянуть столь титанический труд. Оттого и подняли страну в послевоенные годы. А нынешние члены Политбюро устроились на пожизненных должностях. Хрен сковырнёшь. Деду шестьдесят третий пошёл —
эти ещё старше. А тут "Общегосударственная автоматизированная система научно-технического управления обществом и экономикой на основе динамичного самосовершенствующегося планирования"!
Можно представить реакцию:
— Это что, вместо нас?! Кто разрабатывает?
— Академик Глушков.
— Разжаловать в лаборанты!
Так может, не предавал Шелепин Хрущёва, а взвесив все за и против, понял, что при любом раскладе останется в меньшинстве?
Что значит, не предавал?! Да я б на его месте...
Тут и схлестнулись две моих сути: опыт пожившего человека и подростковый максимализм. С одной стороны аргументы, с другой — буря эмоций. Припомнил я Никите Сергеевичу Новочеркасский расстрел, анонсированный в 1980-м году коммунизм с обещанием показа по телевизору последнего раскаявшегося заключённого. Ну, романктик! А эпопея "догним и перегоним", когда большая часть деревень русской глубинки вдруг стали неперспективными, чтобы исчезнуть с карты страны, а потом из людской памяти? Хотел уже раскритиковать его кукурузную эпопею, но тут, из глубин памяти, всплыл эпизод, заслонивший буквально всё, о чём я до этого думал, спорил и вспоминал.
* * *
"Это было недавно, это было давно"... Будто об этом сказано! Два-три года назад, если считать от висящего на стенке календаря, полки ларьков и продмагов были уставлены стеклянными банками со скучною этикеткой "Столовый сироп кукурузный густой". Тот, кто её утверждал, ни хрена не смыслил в маркетинге. Попробовал и я этот консервант: сладкий, полупрозрачный, светло-жёлтого цвета. Консистенция чуть жиже сгущёнки. Ни аромата, ни послевкусия — сладость и всё. Полгода стояла открытая банка в нашем "бухвете", содержимое не засахарилось.
И вот, ранней осенью объявился на нашей улице коробейник —
долговязый мужик с двухколёсной тележкой, и надетом на голый торс пиджаке. В калитки не колотил, с дороги народ окликал:
— Мёд! Молодой мёд! Сам бы ел, да деньги нужны!
К тележке была приторочена пузатая молочная фляга. Что-то ещё в ней громыхало, подпрыгивая на крупных булыжниках. Возле депо пробуксовывал паровоз. Зычный голос перекрывал всё:
— Мёд! Молодой мёд! Подходим, торгуемся, пробуем...
Вот, только что за двором не было никого, откуда ни возьмись очередь: соседи, железнодорожники, мужики со смолы. Вышли и мы с дедом.
Было по-летнему жарко. От речки тянуло распареным илом, от "железки" угольной пылью, от смолы, как обычно, — гудроном. Но сквозь этот фоновый запах отчётливо пробивался тоненький аромат только что сорванных роз. Дед тоже закрутил носом:
— Откуда медок?
— С Розового.
— Живёшь там?
— Нет, пасеку вывозил.
— Ну, добре...
Стоим, стало быть, присоседились к очереди. Я к мёду вообще-то никак. Варенье и то не всякое ем. А тут забрало, слюной изошёл. Аромат из фляги густой, хоть ложкой хлебай. Пасечник черпал его алюминиевой меркой и сливал в хозяйскую тару.
Насилу и мы дождались. Взяли на пробу трёхлитровую банку. А как не купить? Мужик весельчак, балагур. С кем ни заговорит — для всех в доску свой. И насыпал от души. По ободок, чуть ли ни с горкой. Естественно, сначала попробовали. И надо сказать, никогда в жизни я больше не ел столь изысканных блюд. Да все, кто до нас в очереди стоял, пробовали, хвалили. И никто, кроме бабушки, не допёр, что его обманули. Она у нас тот ещё ОТК: чайную ложечку облизала, закрыла глаза, часто-часто губами поплямкала и сказала:
— Тю! Это ж кукурузный сироп!
Мы:
— Как?!
— А так! Сама другой раз пойду покупать...
Ждал я того "другого раза", пока не закончил школу. Нет-нет, да взгляну в сторону Витькиной кладки, где дорога делает поворот: не мелькнёт ли мужик-медонос? Хоть бы ещё разочек подъехал, да обманул! В жилу пришёлся мне этот кукурузный сироп. Смаковал я его больше месяца. Бабушка насыпала по десертной розетке после еды и каждый раз спрашивала:
— Что ж он такое сюда добавлял? Да сих пор пахнет!
Этот вопрос я часто потом себе задавал. Сначала подумал, что дело в розовом масле. О том, что оно существует в природе, я узнал в том самом посёлке Розовый на месячной школьной практике. Нас, старшеклассников, после завтрака вывозили на поля совхоза-завода "Эфиронос", где мы собирали в мешки цветочные лепестки. Что с ними потом делали, как выглядит конечный продукт — разведать не удалось. Жили мы в огромной палатке около местной школы. Питались в совхозной столовой. Передвигались толпой. В первый же день поцапались с местными пацанами:
— Чё это ты рубашку узлом на пупе завязал? Блатной, что ли? А ну, развяжи!
На почве того и поцапались. Мы были для них "городскими", а городских недолюбливают...
Разжился я маслом в годы борьбы с пьянством и алкоголизмом, когда водка мне нравилась больше чем сладости. Верней, не добыл, а оно само мне в руки пришло. Дело было на побережье Крыма, в посёлке с названием Черноморское. Столкнулись мы с Шиловым в тамошнем ресторане с двумя гражданами Болгарии. Их подсадили за наш, с боем добытый столик — вечер, час пик, (напомню, "сухой закон"), абы кого без очереди не пустят.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
