|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 13. Квартирный вопрос
Будильник отстёгивал время. Клацал тугою пружиной, изредка беспокоя молоточек звонка. Днём и не слышно этих часов, а ближе к полуночи раскудахтались! Будто в бескрайнем неоцифрованном мире есть только они одни.
Я лежал, завернувшись в любимое одеяло — ватное, стёганое, обшитое оранжевым шёлком. В нём летом комфортно и зимою не холодно. Лежал, отвернувшись от мамки, делая вид, что сплю. Тут главное, за носом следить, чтоб не высвистывал фальшивую ноту. Мамка чует нутром, когда я притворяюсь. Сдвинет брови, да так цыкнет, что куда тем часам:
— Ну-ка, младшенький, не придуривайся!
Будто я виноват, что мысли в голове спотыкаются. А всё этот Егорычев! Просили его разразиться с трибуны разоблачительной речью, всыпать перцу товарищу Гречко за все его косяки. Будь то безучастие в арабо-израильской войне, неэффективность средств ПВО, плачевное состояние ВМФ и мотомеханизированных частей.
Много кому влетело на пленуме от Николая Григорьевича. А толку с того? И карьеру себе поломал — и мне головная боль.
Я его речь в списках читал перед "гонками на лафетах". Много в канун перестройки распространялось крамолы с целью низвести, опаскудить социалистический строй. Кто хоть одно слово когда-то сказал поперёк, тот и союзник. Страна жила в ожидании условного Горбачёва. Слухи о нём передавались из уст в уста. Подготовлен де в недрах компартии молодой, грамотный лидер по заветам старых большевиков. Ждёт своего часа. Есть у него программа действий по выводу СССР из системного кризиса. С ним-то мы заживём! Будут и джинсы, и жвачка...
Как перед сном ни глушили громкость нашей тарелки, а гимн я услышал. В полночь его исполняли без слов, одну только мелодию. В этом реале я слышал её впервые. В смысле, впервые так поздно.
С последними вздохами радио, мать отложила свою писанину и сказала, будто не мне:
— Не спишь? — ну, не спи, не спи! В шесть разбужу. И только посмей выкобениваться!
А сон не идёт, хоть плачь! Попробуй угомониться, если мысли в разнос, а прошлое будущим погоняет? Как это всё упорядочить да по полочкам разложить?
Вздохнув, мамка щёлкнула выключателем и вышла из комнаты. Угол комода окутался зеленоватым фосфоресцирующим облачком. Чего там сейчас только ни пыхнуло. Вереница индийских слонов — талисман, приносящий благополучие; тот самый пятигорский орёл, декоративные часики со светящимся циферблатом.
Ну, эти стоят для красоты, или как память. Что-то у них внутри поломалось ещё на Камчатке. Да так поломалось, что даже Серёга не смог починить. А выбрасывать жалко. Ещё бы, такой солидняк! Вокруг циферблата скульптурная группа, символизирующая собой борьбу за Советскую власть на Дальнем Востоке: красноармейцы с лентами на папахах, конники с саблями наголо, группа рабочих за пулемётом "Максим". На лицах решимость. Не ведают люди, что их внуки страну просрут... за джинсы и жвачку...
Я вот лежу и думаю, что приписанный Хрущёву волюнтаризм, то есть, действия "вопреки", без учёта сложившихся обстоятельств и возможных последствий, это не близорукость, не перегиб, а один из столпов русской души. Сказал, обгоню, значит, скидывай на бегу одежуху, и хоть нагишом, но финишную ленту сорви! А кругозор... он и должен быть в данном случае узок: здесь мы — там враги. Без всяких внутренних завихрений типа мирного сосуществования двух систем. Какой нафиг может быть мир, если кругом враги?! Пример Югославии показал: те, кто считали иначе, это и есть натуральные волюнтаристы.
Нет, при Хрущёве у Союза был шанс устоять. Держался бы как Сталин за молодых, было б ему счастье. Они-то его отстояли, когда в 57-м, на пленуме Президиума ЦК, был спонтанно поднят вопрос о смещении Никиты Сергеевича с высшего государственного поста.
Имел ли там место заговор? — не похоже. Слишком уж всё было не подготовлено. Министр обороны не при делах, да и само заседание растянулось на долгие три дня. Претензии предъявлялись открыто, глаза в глаза. И если бы не поганый язык, коим был славен Хрущёв, возможно бы всё обошлось. Ведь как ни крути, а за ним поддержка не только народа, но большинства членов ЦК.
Скорее всего, получилось так. Кто-то из старых большевиков, которых впоследствии назовут "членами антипартийной группы", в сердцах попенял вождю, что очень уж громко аукнулась в мире его антисталинская кампания. Речь на закрытом заседании съезда уже самим фактом показывала, что она не для широкой огласки. Зачем было централизованно рассылать её усечённую стенограмму всем партийным и комсомольским оганизациям СССР, требовать от них обсуждений, одобрительных резолюций? В итоге случилась утечка. На Запад попал один экземпляр. Не безобидная копия от комитета цензуры, а самый что ни на есть оригинал, без правок и без купюр.
Идеологический враг получил оружие, о котором не смел и мечтать — подрыв авторитета КПСС в международном коммунистическом движении. Вернее, всего коммунистического движения целиком. И обострённость отношений с Китаем полное тому подтверждение.
Покаялся бы Никита Сергеевич. Типа того, что не доглядел, не подумал. Попросил бы совета у стариков, они это любят. Так нет, как всегда стал боговать. Скатился на личности, хоть сам не святой.
Здесь надо добавить, что к моменту легендарного пленума, он мало успел накосячить. Был популярен в народе и, как ни странно, среди большинства членов ЦК. Что касается множества анекдотов о стиле его правления, то их сочиняют о ком надо, когда надо и как я подозреваю, там, где за это, по идее, должны сажать.
"Товарищ, верь: взойдёт она,
На водку старая цена,
И на закуску будет скидка —
Уйдёт на пенсию Никитка".
Короче, начались прения: с одной стороны аргументы, с другой — поговорки. Как могут на равных спорить член партии с 1906-го года, выходец из интеллигентной семьи, с ярким носителем живого русского языка? Слово за слово, терпение стариков истощилось. И бывшие сталинские наркомы, пусть и не единогласно (семь против троих) высказались за смещение Никиты Сергеевича с занимаемого поста, что и было занесено в протокол. Как говорится, догавкался.
Присутствовали на заседаниях и несколько кандидатов в члены Президиума — прототипа политбюро. В том числе и Леонид Ильич Брежнев. Но они обладали лишь правом совещательного голоса, не могли повлиять на исход, хоть высказались в поддержку Хрущёва.
И ободрённый "волюнтарист" бросился в контратаку. Рубикон перейдён. Теперь или — или. Прежде всего, он потребовал созвать Пленум ЦК. Дело было к концу, на второй или третий день работы Президиума, когда за столом присутствовал маршал победы Жуков, когда из регионов в Москву потянулись поддерживающие Хрущёва члены Центрального Комитета.
До этого он спорил, тянул время, ссылался на достигнутые при нём экономические успехи, прорывы во внешней политике. А тут, вдруг: "На пост меня назначал не Президиум, а Пленум ЦК". Типа того что старики не в праве выгнать его из первых секретарей.
Тем тоже отступать некуда. Нужные люди наверняка донесли о том, что творится в Москве, чем дышат силовые министры и группа товарищей из рабочего аппарата ЦК.
Картина оказалась безрадостной. Настолько безрадостной, что некоторые "антипартийцы" стали в уме продумывать тексты своих покаянных речей. Движение "За Хрущёва" стало напоминать бунт. Особенно отличился "главный комсомолец СССР" Шелепин. Он, с группой сторонников из секретариата ЦК, пытался прорваться в зал заседаний, чтобы высказать старикам своё "фэ"...
Стоп! — себе говорю. Что-то ты в мыслях забрёл не туда. Как это Хрущёв не держался за молодых? Не он ли усиленно продвигал Александра Шелепина по номенклатурной лестнице? За неполные три года "Железный Шурик" сделал головокружительную карьеру: от заведующего отделом кадров Центрального Комитета КПСС до второго по значимости человека страны. Он тебе и в секретариате ЦК, и в политбюро, возглавил вновьсозданный общесоюзный орган — комитет партийно-государственного контроля. Плюсом к тому, стал заместителем председателя Совета Министров СССР. Но и это ещё не всё. До последней россыпи должностей, Шелепин вошёл в историю КГБ, как первый "гражданский" руководитель, поскольку сам отказался от положенного по статусу генеральского звания.
И чем это всё закончилось? Да тем, что предал протеже своего благодетеля, стал ключевой фигурой нового кремлёвского заговора, гарантировал Брежневу невмешательство КГБ в разборку Хрущёва с ближайшим его окружением. Так может быть, дело не в молодых?
А в ком? — отпарировал я. Человек ответственный за страну, а тем более — первый руководитель, должен жить и работать в своём времени, понимать его вызовы. Или, как минимум, обладать даром предвидения, чтоб не гноить население в той симуляции прошлого, где больше чем всем, комфортно ему.
Будённый и Ворошилов — именитые полководцы гражданской, оказались балластом на фронтах второй мировой. Их отодвинули в тень, но оставили на виду, просто легендами. Ибо без связи времён наступает застой. Государство шагает вперёд, если в нём соблюдён баланс между символами минувшего и людьми, устремленными в будущее.
Кто, например, из нынешнего политбюро способен понять, что такое холодный ядерный синтез, оценить перспективность системы ОГАС, дать добро на дальнейшую разработку оружия будущего — интегрированного оборонно-наступательного комплекса? "Старая гвардия", или "вчерашние комсомольцы", если соотношение сил — десять человек к одному?
И потом, если разобраться, кого это ты возвёл в ранг молодых, Егорычева с Шелепиным? Одному на сегодняшний день уже сорок восемь, другому вот-вот стукнет полтинник. Как говорил забытый поэт Леонидов:
"Волосы редки, зубы торчком —
Старый мудак с комсомольским значком".
Сталинские наркомы в этом возрасте сдавали дела тридцати — тридцатипятилетним, поскольку уже физически не могли потянуть столь титанический труд. Оттого и подняли страну в послевоенные годы. А нынешние члены Политбюро устроились на пожизненных должностях. Хрен сковырнёшь. Деду шестьдесят третий пошёл —
эти ещё старше. А тут "Общегосударственная автоматизированная система научно-технического управления обществом и экономикой на основе динамичного самосовершенствующегося планирования"!
Можно представить реакцию:
— Это что, вместо нас?! Кто разрабатывает?
— Академик Глушков.
— Разжаловать в лаборанты!
Так может, не предавал Шелепин Хрущёва, а взвесив все за и против, понял, что при любом раскладе останется в меньшинстве?
Что значит, не предавал?! Да я б на его месте...
Тут и схлестнулись две моих сути: опыт пожившего человека и подростковый максимализм. С одной стороны аргументы, с другой — буря эмоций. Припомнил я Никите Сергеевичу Новочеркасский расстрел, анонсированный в 1980-м году коммунизм с обещанием показа по телевизору последнего раскаявшегося заключённого. Ну, романктик! А эпопея "догним и перегоним", когда большая часть деревень русской глубинки вдруг стали неперспективными, чтобы исчезнуть с карты страны, а потом из людской памяти? Хотел уже раскритиковать его кукурузную эпопею, но тут, из глубин памяти, всплыл эпизод, заслонивший буквально всё, о чём я до этого думал, спорил и вспоминал.
* * *
"Это было недавно, это было давно"... Будто об этом сказано! Два-три года назад, если считать от висящего на стенке календаря, полки ларьков и продмагов были уставлены стеклянными банками со скучною этикеткой "Столовый сироп кукурузный густой". Тот, кто её утверждал, ни хрена не смыслил в маркетинге. Попробовал и я этот консервант: сладкий, полупрозрачный, светло-жёлтого цвета. Консистенция чуть жиже сгущёнки. Ни аромата, ни послевкусия — сладость и всё. Полгода стояла открытая банка в нашем "бухвете", содержимое не засахарилось.
И вот, ранней осенью объявился на нашей улице коробейник —
долговязый мужик с двухколёсной тележкой, и надетом на голый торс пиджаке. В калитки не колотил, с дороги народ окликал:
— Мёд! Молодой мёд! Сам бы ел, да деньги нужны!
К тележке была приторочена пузатая молочная фляга. Что-то ещё в ней громыхало, подпрыгивая на крупных булыжниках. Возле депо пробуксовывал паровоз. Зычный голос перекрывал всё:
— Мёд! Молодой мёд! Подходим, торгуемся, пробуем...
Вот, только что за двором не было никого, откуда ни возьмись очередь: соседи, железнодорожники, мужики со смолы. Вышли и мы с дедом.
Было по-летнему жарко. От речки тянуло распареным илом, от "железки" угольной пылью, от смолы, как обычно, — гудроном. Но сквозь этот фоновый запах отчётливо пробивался тоненький аромат только что сорванных роз. Дед тоже закрутил носом:
— Откуда медок?
— С Розового.
— Живёшь там?
— Нет, пасеку вывозил.
— Ну, добре...
Стоим, стало быть, присоседились к очереди. Я к мёду вообще-то никак. Варенье и то не всякое ем. А тут забрало, слюной изошёл. Аромат из фляги густой, хоть ложкой хлебай. Пасечник черпал его алюминиевой меркой и сливал в хозяйскую тару.
Насилу и мы дождались. Взяли на пробу трёхлитровую банку. А как не купить? Мужик весельчак, балагур. С кем ни заговорит — для всех в доску свой. И насыпал от души. По ободок, чуть ли ни с горкой. Естественно, сначала попробовали. И надо сказать, никогда в жизни я больше не ел столь изысканных блюд. Да все, кто до нас в очереди стоял, пробовали, хвалили. И никто, кроме бабушки, не допёр, что его обманули. Она у нас тот ещё ОТК: чайную ложечку облизала, закрыла глаза, часто-часто губами поплямкала и сказала:
— Тю! Это ж кукурузный сироп!
Мы:
— Как?!
— А так! Сама другой раз пойду покупать...
Ждал я того "другого раза", пока не закончил школу. Нет-нет, да взгляну в сторону Витькиной кладки, где дорога делает поворот: не мелькнёт ли мужик-медонос? Хоть бы ещё разочек подъехал, да обманул! В жилу пришёлся мне этот кукурузный сироп. Смаковал я его больше месяца. Бабушка насыпала по десертной розетке после еды и каждый раз спрашивала:
— Что ж он такое сюда добавлял? Да сих пор пахнет!
Этот вопрос я часто потом себе задавал. Сначала подумал, что дело в розовом масле. О том, что оно существует в природе, я узнал в том самом посёлке Розовый на месячной школьной практике. Нас, старшеклассников, после завтрака вывозили на поля совхоза-завода "Эфиронос", где мы собирали в мешки цветочные лепестки. Что с ними потом делали, как выглядит конечный продукт — разведать не удалось. Жили мы в огромной палатке около местной школы. Питались в совхозной столовой. Передвигались толпой. В первый же день поцапались с местными пацанами:
— Чё это ты рубашку узлом на пупе завязал? Блатной, что ли? А ну, развяжи!
На почве того и поцапались. Мы были для них "городскими", а городских недолюбливают...
Разжился я маслом в годы борьбы с пьянством и алкоголизмом, когда водка мне нравилась больше чем сладости. Верней, не добыл, а оно само мне в руки пришло. Дело было на побережье Крыма, в посёлке с названием Черноморское. Столкнулись мы с Шиловым в тамошнем ресторане с двумя гражданами Болгарии. Их подсадили за наш, с боем добытый столик — вечер, час пик, (напомню, "сухой закон"), абы кого без очереди не пустят.
Мы, если честно, прорвались туда на халяву. Евгений Иванович вычислил администратора, взял тётку под локоток. Для него это раз плюнуть. Сказал пару фраз голосом человека, которому никогда не отказывают, в мою сторону подбородком повёл, улыбнулся... и мы уже в дамках: официанты на цырлах водку несут.
И тут эти двое. За компанию налили и им.
Увидев, как не по-русски мужики пьют, кто-то из нас спросил:
— Вы из Болгарии?
— Да.
— Откуда?
— Габрово, Казанлык, — нестройно ответили мужики.
— Во, — встрепенулся Шилов, — есть и у нас в Архангельске знакомый из Казанлыка, Владимир Петров ДимитрОв.
— Лермонтов один! — округляясь глазами, воскликнул один из болгар. — А я живу Лермонтов два!
— Сын Пламен!
— Жена Станислава...
До чего же земля маленькая! Стоит ли говорить, что мы тут же выпили за знакомство. Уже по-болгарски. Подняли бокалы, сказали "на здравие", слегка пригубили, поставили их на стол.
Соседа Владимира ДимитрОва — бригадира монтажников на строительстве Архангельского бумажного комбината звали Христо Тодоров Христов. Личность неодинарная. "В молодости" он играл вратарём в ЦСКА "Септемврийско Знаме". Стефан же, (фамилию с отчеством не запомнил), оказался простым работягой из непростого города. Жили они в одном доме компактного посёлка строителей, и где-то в окрестностях Черноморского тянули газопровод.
Если верить бесчисленным анекдотам, то Габрово — это город прижимистых приколистов, болгарский аналог Одессы, где жители отрубают кошкам хвосты, чтоб сэкономить тепло, когда выпускают их погулять. Только одно дело читать, и совершенно другое сидеть за одним столом с представителем этноса. Как не спросить, правда ли то, что пишут о его родине?
Стефан, не задумываясь, ответил что "правда".
— Такими, — добавил, — рождаемся.
— Ты и меня можешь на чём-нибудь развести?
Тот чуть не прыснул:
— Элементарно, в любой момент!
— Не связывайся, — предостерёг Христо.
— Нет, — заупрямился я, — пускай разведёт!
— У вас на столе газета лежит, — констатировал "приколист". — Давайте расстелим её на полу. Я встану на одну половину, он на другую. На счёт "раз, два, три" если успеет ко мне прикоснуться — значит, бутылка с меня.
Ударили по рукам.
— Только не здесь, — запротестовал Шилов. — Люди кругом. Скажут, что ненормальные. Я как-никак назвался корреспондентом центрального телевидения. А ты мой оператор. Не забывай.
С учётом последней вводной, мы со Стефаном ушли в туалет. С минуту курили. Ждали, когда разойдутся те, кому действительно надо. Потом, собственно, был мастер-класс по добыче спиртного из ничего. Стефан расстелил газету на кафельный пол порога и занял позицию на своей половине, с той стороны, куда закрывается дверь. Всё гениальное просто: раз, два, три, ручку на себя — и попробуй его достать.
Габровец, чо! Говорили же мне не связываться. Много у них в арсенале приколов и фокусов. Шилова Стефан развёл на железный рубль. Взял, и у всех на глазах растворил его в водке. Впрочем, это случилось на следующий день. А пока посидели, "наздравкались".
Выпивать по-болгарски — не кошкам хвосты рубить. Это уже реальная экономия. Убойная сила бутылки возрастает в два раза. А мы их три штуки уговорили. За разговором оно незаметно, а вышли из ресторана, оглушённые музыкой и жарой, тут оно и дало. Помню только, что в море купались, а остальное заспал...
* * *
Утром к нам на съёмную хату прикатили болгары. Сказали, что будут проводку чинить, лампочку с выключателем кинут во двор. А то в темноте "пить неудобно". Вот уж чего я точно не ожидал! Ещё ни одно из таких вот, спонтанных знакомств не заканчивалось даже приятельством, а тут покушение на полноценную дружбу!
Мопед у них внешне похожий на "Ригу", только ещё меньше, а припёрли на нём стремянку, бухту монтажного кабеля и железный сундук с инструментами. Плюс их двое. Сделали и уехали. От пива и от оплаты решительно отказались. На прощание Христо сказал:
— Готовься. К часу поедем на стадион, — и по газам.
— Что это он? — обеспокоился я.
— Как это что? — переспросил Шилов. — Кто-то вчера обещал забить ему десять пенальти из десяти. А потом, соответственно, в магазин. На бутылку ж поспорили. Ты мячик давно пинал?
— Не помню уже. Лет восемь назад. То ли в Антверпене, то ли на Кубе. Когда в пароходстве работал. — А сам себе думаю: вот это я учудил! Тут можно сказать, честь страны, а у меня ни бутсов, ни физической формы. Не в туфлях же "мячик пинать"? Есть правда, с собой вьетнамки, чтобы подошвы о камни не обжигать, да толку от них? Хоть за кедами беги в магазин!
Жара надо сказать, стояла неимоверная, а пива купили много. Поэтому я никуда не пошёл и мысленно уже проиграл. А тут ещё Шилов подкидывал дров в печку моих сомнений:
— Значит, опять продуешь. Христо рассказывал, есть у болгар команда из мужиков лет сорока-сорока пяти. Играют на первенство района. Дерут местную молодёжь с неприличным счётом. Так что, в отличие от тебя, он худо-бедно играет. Ладно, не переживай. Зато будет что вспомнить...
Это так. Воспоминаний — до утра не уснуть. Насчёт хороших людей, встречаемых на пути, жизнь моя удалась. С болгарами мы тоже сдружились, хоть были они в какой-то степени диссидентами. К Живкову относились не лучше, чем мы к Горбачёву. Это я понял из пришедшегося к слову стишка, произнесенного кем-то из них:
"Ты, болгарская земля,
Люду Стойчеву взяла.
Было бы неплоше,
Чтоб забрала Тошу..."
Шилов был прав. Разве такое забудешь? Это не про пенальти (я вообще по воротам попал раза четыре из десяти). Просто весь этот вояж можно было снимать без единого дубля, как полноформатную кинокомедию.
В общем, когда Христо приехал, я взглянул на него как полевой игрок с одиннадцатиметровой отметки. Рост заценил, вес, лёгкость, пружинистость шага... и мне почему-то вспомнилась бессмертная фраза сказанная капитаном Кругловым после игры с "Карденасом":
"Надо ещё месяц не пить!" Вздохнул и сказал:
— Я десять не положу. Может, сразу того, в магазин?
— Не, — возмутился болгарин, — так не пойдёт! Получается, я не выиграл, а на слове тебя поймал. Такую водку и Стефан не будет пить. Зря, что ли, я утром тренировался, бутсы тебе добывал? Едем, хочу посмотреть, что ты как футболист из себя представляешь.
— Езжай! — благословил Шилов. — Христо вчера согласился на восемь из десяти. Никто не упрашивал, сам!
Пришлось надевать носки.
То, что Христо называл стадионом, представляло собой дикое футбольное поле. Ни трибун, ни беговой дорожки, ни скамьи, куда можно присесть запасным. И безлюдье. Два километра от границы жилой застройки это не так уж и далеко. А ни одного пацана. Не то, что в моём детстве, где играют в футбол с утра, и пока не стемнеет. Как это ни поразтельно, но даже в посёлке я не встречал мальчишек с мячом. Понятно теперь, почему мужики-болгары стабильно дерут местную молодёжь. Ещё бы, с таким вратарём!
Христо чёртом прочелночил от штанги к штанге, несколько раз подпрыгнул, подтянулся на перекладине. По-хозяйски спросил:
— Готов?
Я подхватил мяч и направился к точке. А сам себе думаю: надо ж когда-то заканчивать и с этим вопросом?
Несведущие люди считают 11-метровый удар приговором для вратаря. Если ты не бразилец, умеющий стрелять по "девяткам", то это не так. Слишком мала "мёртвая зона", в которую надо попасть, чтобы кипер с хорошей реакцией не сумел отразить мяч. Отсюда и ограничения, предписанные международными правилами: "вратарь должен стоять на линии, и не двигаться с места до момента удара".
Они уровняли шансы. С одной стороны "попал-не попал", с другой — "угадал, или нет". Было, конечно, и у меня несколько способов дезоренитировать вратаря, хоть штатным пенальтистом команды я никогда не был. У любителей так: кто заработал — тот и пробил.
Христо стоял на линии, раскинув крестом длиннющие руки, и пытался заглянуть мне в глаза. Он сгруппируется за мгновение до удара. А пока туто берёт на понт: дескать, смотри какой я большой, мышь не проскочит! Я, в свою очередь, усиленно делал вид, что эти его потуги мне фиолетовы. Склонился над "точкой" и устанавливал мяч, стараясь, чтоб он не скатился с приглянувшегося мне бугорка. И делал это, пока Христо не прекратил изображать из себя Христа. Только тогда выпрямился, кинув короткий взгляд в неудобный для вратарей правый угол ворот. (Почему неудобный? — отталкиваться придётся с левой ноги).
Хороший вратарь во время разбега смотрит в глаза оппоненту, а уже на замахе на бьющую ногу. Вот и вся информация, что у него есть. Как он её истолкует-использует, покажет лишь счёт на табло. Но чтобы мой беглый взгляд ушёл в молоко? Подумать такое — не уважать Христо. Кстати, чтоб он не скучал, я подкинул ему новую информацию к размышлению. Начиная разбег, нагло и пристально, упёрся глазами в угол ворот, противоположный заявленому. Пусть падла угадывает! И это не всё: за шаг до удара, метнул вороватый взгляд в сторону правой штанги.
Туда Христо и полетел, а мяч издевательски прокатился мимо пустого угла, в сторону от ворот. Вот падла! И штангу не облизал!
Выворачивая стопу, я малость переборщил.
Придётся бежать. Возьми я немного правей, пришлось бы ему. Как говорят украинцы, "рахунок един нуль на корысть воротаря".
— С тобой интересно, — прибодрил меня Христо, — давай-ка ещё разок!
Ладно, по просьбам трудящихся, повторим. Отдышавшись, я в точности воспроизвёл комплекс манипуляций с киданием косяков по разным углам. Ударил туда же. Но на силу, с носка, в верхнюю четверть сферы. Довольно таки коварный удар. Если его выполнить правильно, мяч должен нырнуть и с силой удариться оземь в метре от вратаря.
И в этот раз мы с Христо не угадали. Вратарь полетел не туда, а я промахнулся. Те же считай, сантиметры от рамки, только бежать хрен те куда. Вернулся к точке — "во рту Сухи, в глазах Черны". В извилине, которой я думал вчера, поспорив на десять из десяти, пот полновесным ручьём. Ещё пара пробежек, и хоть штаны отжимай.
Не, думаю, так не пойдёт. Зря, что ли в детстве, перед игрой нас просвещали взрослые пацаны: "Не мастерись! Целься во вратаря, а мяч сам себе дырку найдёт"? Взял, да по центру ударил. Отошёл на полшага и пнул. Вот Христо удивился! Не успел угадать, из какого угла мяч доставать, а он у него в руках. Я ему:
— Всё. Проиграл. Поехали скорей в магазин. Хоть просохну на ветерке.
Он же, гад, из рамки не сходит, мяч вокруг талии крутит, зенки цыганские вылупил и за своё: "Так, типа, не договаривались, я мол, тренировался, этот удар не считается, надо пробивать всё".
Казнью египетской хочет меня доканать. То ли он в тот футбол на первенстве района не наигрался, то ли сейчас межсезонье, то ли он там, в команде своей, в глубоком запасе сидит.
Спорил я с ним, покуда не выгавкал, что за мячом теперь будет ходить (то есть, бегать) он. На том порешили, разошлись по местам.
Ну, думаю, щас я точно тебя пробью. Отошёл для разбега метров на семь, как это делал в сборной Реваз Челебадзе, зубы сцепил, глаза по полтосу. Замах сделал рублёвый (болгарин присел, подобрался) — и пошла моя бутса курсом на правый угол! Христо без раздумий туда, а я этот "выстрел" попридержал. У точки качнулся в сторону, ударную ногу поставил впритык мячу, а отстающей-левой направил его впротивоход вратарю...
Бил внешней стороною стопы, с подкруткой. Поэтому угодил в штангу. А катнул бы чуть ближе к центру и, как говорили на улице, вынимай голешник, раззява! Ну, как тут не сплюнуть с досады?
Даже Христо меня пожалел.
— Знаешь, — сказал, — я в третий раз поверил, что бы будешь бить вправо. Давненько меня по углам не рассовывали! Хочу я тебе ещё одну фору дать: из семи три раза забьёшь — бутылка с меня.
Обиделся я:
— Ты меня что, за дешёвого жлоба принимаешь? Да если на то пошло, я тех бутылок десяток куплю! Думаешь, я психанул потому, что угодил в штангу? Я вообще собирался ударить по центру.
— Паненку изобразить?
— Какую паненку?
— Ты что, не следишь за футболом?
— В школе следил. Ни единой трансляции не пропускал. После каждого тура вносил изменения в турнирную таблицу чемпионата. В мореходке урывками. А в море пошёл — некогда, там работа. На берегу... сам видишь, не до футбола. Когда никогда удаётся какой-нибудь матч посмотреть.
— А хочется иногда?
— Спрашиваешь!
— Тогда приглашаем в гости. Сегодня по телевизору показвам футбол: Болгария — СССР. И нам со Стефаном, и вам будет за кого поболеть. Снощи заскочим.
— Во сколько? — не понял я. (Христо изъяснялся по-русски с лёгким акцентом, но иногда находил слова, ставящие в тупик).
— В шесть, это будет... у-у-у! — протянул он, взглянув на часы. — Так у нас остаётся всего ничего! Надо заканчиватьон трнировку, а то в магазин опаздаем!
— А "паненка"?
— В конце покажу. Нет смысла рассказывать то, что проще и понятней смотреть...
В общем, отколотил я оставшиеся пенальти ударными темпами. Использовал весь арсенал. Бил левой и правой: кручёные, резаные мячи, уходящие от вратаря и, наоборот, огибающие створ по дуге, чтобы нырнуть в уголок. Не всегда попадал, но два раза умудрился забить. А может, болгарин нарочно помешкал, чтоб подсласить мне пилюлю.
Потом Христо коротко рассказал, кто такой Антонин Паненка, который забил решающий гол в финале чемпионата Европы. Да не кому-нибудь, а самим западным немцам в лице легендарного Зеппа Майера. Остальное я слышал уже с ленточки.
— Внимание! — скомандовал Христо, — перед ударом подайся немного влево и припади на колено.
Я только! А мячик над головой. Издевательски так, черпачком. Кажется вот он, только вытяни руки. А как ты их, падла, вытянешь, если всё тело стремится к земле?
Ни фига себе болгарин сказал: "Паненку изобразить"! Да мне б никогда в голову не пришло, что такое вообще возможно. Да ещё и в финале чемпионата Европы, после 120 минут бескомпромиссной борьбы против немецкой машины! А я, грешным делом, всего лишь мечтал мяч прокатить около ног лежащего Христо. Да с нервами не совладал. Сделал поправку на его мастерство: вдруг, думал, успеет переложиться? Не хотел изначально гонять вратаря по углам, нога как-то сама...
* * *
Магазин Черноморского был в гораздо меньшей доступности, чем стадион. Это ещё километра три по пустой асфальтовой трассе. Ну, как магазин? — одиноко стоящая хата без вывески. Если бы не побелка на стенах и мощная дверь над широким помостом, можно было подумать, что это заброшка. Представляете? — полвторого, а очереди никакой. Посетители были, человек от силы пятнадцать, но все они малыми группами прятались от жары в окрестной посадке.
На вопрос "кто последний?" никто не откликнулся. Люди отводили глаза, пожимали плечами. Только один сухощавый дедок с резаным шрамом на левой щеке с охотой вступил в разговор:
— Курыть е?
— Моля, почерпете се, — сказал ему Христо и протянул пачку "БТ".
Тот благодарно кивнул, прикурил от предложенной зажигалки, потом с наслаждением пыхнул и обратился ко мне:
— Скильки там врэмени?
— Без пятнадцати два, — корректно ответил я, коротко глянув на циферблат.
Дед крякнул, и с лёгкою укоризной подбил резюме:
— Ты вот, по-нашему хорошо соображаешь, а твой товарищ...
Типа того, что "займись, возьми на буксир".
Народ между тем прибывал. Последними нарисовалась бригада мордатых штурмовиков, силами в двадцать рыл. И мне почему-то сразу же показалось, что они-то как раз будут первыми.
В третьм часу приехали продавцы. Скрылись внутри подсобки, с боковой стороны мазазина, где, как легко догадаться, находился служебный вход. В посадке никто даже не шелохнулся. Люди чего-то ждали. Здесь, в Черноморском, жили какими-то своими устоями, где занимать очередь почему-то не принято — моветон.
У подсобки, тем временем, делали план. Обслуживали оптовых покупателей. И там была иерархия: по степени личных знакомств и номерам машин. Если в начале ящики с водкой к багажникам несли продавцы, то ближе к концу — покупатели. Иногородние к действу не допускались вообще. Пробовал наивный товарищ с московскими номерами, но его послали в посадку.
На всё, включая ругачку, улетело около часа. Потом, повинуясь какому-то стадному импульсу, люди потянулись к помосту.
— Сымай! — донеслось изнутри.
Клич продублировали снаружи, и группа штурмовиков рванула вперёд. Дебёлая дверь махом слетела с петель. За ней обнаружилась толстая стальная решётка. "Клеточки" в ней были настолько часты, что могли пропускать только руку с деньгами, или бутылку донцем вперёд.
Дверь бережно притулили к стене на почтительном расстоянии от замеса, который уже начался. Нет, это была не драка, а толкотня. Всяк норовил вцепиться в пруток решётки и развивать успех в меру природной дури. Но купить это только полдела, надо ещё и сберечь купленное, устоять на ногах, когда снимаешься с якоря. То есть, ни в коем случае не переться впротивоход, а отступать бочком, по-над стеночкй магазина. Так долго, зато надёжно.
Вон, щупленькая бабуля хотела пересчитать сдачу, не отходя от кассы. Смахнули болезную наземь, как там и была. Лежит на спине, бутылки к груди прижимает. И где теперь та сдача?
"Штурмовики" брали выучкой и числом. Они это дело каждый день отрабатывали на практике. Один вцепился в решётку, двое его страховали, остальные выстроились в конвейер. Бутылки "Агдама" плыли над головами толпы, знаменуя собой победу коллективизма над общественным строем, где каждый сам по себе.
Последним в цепочке оказался тот самый дед, что хвалил меня давеча за правильный русский язык. Я дал ему сторублёвку, сказал, что без сдачи, и попросил посодействовать. (Водку, напомню, тогда продавали по 9 рублей 10 копеек. С рук — четвертак).
— Мыкола, — скомандовал дед, снимая с конвейера очередную "болванку" и запуская стольник в противоход, — передай пацанам, пусть возьмут ещё десять бутылок белой, а на остаток вина.
— Куда?! — вздыбились возмущённые руки и голоса.
— Тихо на! — рявкнул Мыкола. — Буду я тут по десять разов очередь занимать!
Все протестующие, типа того, устыдились и замолчали. Что тут сказать? И у меня не было слов. Но через десять минут я загружал сумку.
Вечером, "в рамках дней болгаро-советской дружбы", мы были в посёлке строителей-газовиков. Пейзаж по-армейски скуп. Чистота без излишеств. Щитовые дома соблюдают равнение как солдаты на парадном плацу. Ни деревьев тебе, ни клумб. То же и в комнате на столе: хлеб, колбаса, сало. На горячее яичница с помидорами плюс деревянный флакон с приправой для водки. Капнешь пару капель в рюмаху и, как анонсировал Стефан, "будет на выходе благородный напиток с градусом".
Тут я и вспомнил про масло. У нас ведь, в посёлке Розовом, на подвой из шиповника прививали казанлыкскую розу. А Христо как раз родом оттуда.
Взял и спросил. Тот, не вставая, посунулся влево, выдвинул из-под кровати встроенный ящик, зашарил рукой. Судя по звукам, там этого добра было навалом.
— Вот! — произнёс он, ставя передо мной столь же вычурный деревянный флакон, — можешь жене подарить.
— Обойдётся, — проворчал я и как шахматную фигуру, двинул стопарь к центру стола, — лучше бухни сюда пару капель.
У болгар и глаза на лоб.
— Ты что?! — возмутился Стефан, — будет безвкусно!
— Ну, если безвкусно, бухни четыре, — парировал я и застыл в предвкушении.
— Так наливать? — переспроил Христо, скрутив деревянную крышку .
Я громко угукнул и согнутым указательным пальцем несколько раз клюнул пространство над строенным нимбом своего стопаря. А сам себе думаю: нездоровый какой-то ажиотаж, жалко им, что ли?
Христо и бухнул. Запахло одеколоном. Настолько противно и стойко, что "на здравие" оно не пошло. Я всасывал пойло, стараясь не поперхнуться. Кто ж знал, что приставка "без" у болгар заменяет "не"?
Они и отслеживали процесс округлившимися очами: от начала и до конца. Так увлеклись, что рюмки забыли поставить. А Шилов, который как истинный северянин, в розовом масле не разбирался, привычно принял на грудь, даже не осознав драматургию момента.
— Мислех, че ще повърнеш, — сказал ошарашенный Стефан.
— Он думал, что тебя вывернет, — перевёл для меня Христо.
— С чего? — буркнул я, отдышавшись и закусив.
— Да тоже по пьяному делу флакончики перепутал. И сразу не в то горло пошло. Ну, он-то случайно, а у тебя, что за причина?
Слово "причина" он произнёс как моя бабушка, через "ы". Я и расчувствовался. Рассказал мужикам о розовом мёде из детства. И запах, и вкус описал.
— Может быть так, — подумав, сказал Христо, — хоть сам я ничего такого не пробовал. Это (он кивнул на флакон) продукция парфюмерной промышленности. Кюспе, то есть, выжимки плюс химия на спирту. А настоящее малсло — аттар — идёт на военку и в космос. Из тонны розовых лепестков получается 700 грамм. Так что не знаю, как тот человек умудрился хоть каплю украсть. У нас это невозможно...
Собственно, всё. Мечта оказалась несбыточной. Думай теперь, кем был создатель поддельного мёда — гением или жуликом? И сколько бы заработало государство на пресном кукурузном сиропе, купив у него этот рецепт?
Да, чуть не забыл, смотрели футбол. Болгары ещё хоть как-то болели, а для меня он прошёл в фоновом режиме. Заруба за третье место в турнире молодёжных команд. Показывали второй тайм, где наши играли в меньшинстве. Удалили Геращенко. Состав — я тебе дам! — фамилий таких ни разу не слышал: Балтушникас, Шюгжда, какой-то, прости господи, Трендафилов. Естественно, продули по пеналям...
* * *
Отрубился я ближе к утру. Сон привиделся странный. Будто я, старый уже, собрался идти за пенсией. Шкандыляю к подземному переходу, а бабушка вслед от калитки:
— Сашка, убегай с прохвиля! Машина идёть! Булыжник из-под колёс по песику попадёт!
Какой нафиг булыжник? У нас на Железнодорожной давно уже хоть плохенький, но асфальт.
Что интересно, нога болела. Поэтому и проснулся. Так и есть, отлежал. Плюнул в жменю, под коленкой растёр — отошло. Вышел на полусогнутых в коридор, глянул в окошко: бабушка возле печки толкётся.
— Добро утро!
— Тю на тебя! Ты бы ещё после вужина такое сказал!
— Где все?
— Дед в поле поехал, на огород. А мама скоро придёт. Сказала, чтоб ты без её ведома никуда. Достань из колодезя молоко, хлеб на столе, позавтракаешь...
Не успел проглотить и куска, Витёк по нужде:
— Ур-р! — за калиткой, — ур-р-р!!!
Двенадцать годков стукнуло, а свистеть так и не научился.
Вышел:
— Чё надо?
— Конверкт. Наташке хочу газету послать, а дома нема.
— Щас принесу...
Нет, этого человека проще убить, чем обучить русскому языку. Надо будет и мне... при нём выражаться литературно.
Вынес вместе с конвертом "Кундуит и Швамбранию":
— Пока не прочтёшь, ко мне ни ногой! И чтобы предисловие проштудировал. Заодно и узнаешь, кто он такой, "этот Кисель".
Витёк только: "э", а я ему: "Всё, свободен! Припахали меня. Если что, завтра придёшь"...
К обеду приехал дед. Привёз молодой кукурузы и хлеба с салом "от зайца".
Ну, старая сказка, давно он меня ею её не балывал. Мол, в поле работаю, тут зайчик мимо бежит. И говорит: "Здравствуй, дедушка, не знаешь ли что мальчика Сашу, что возле смолы живёт?" — "А как мне его не знать, если это мой внук?" — "Вот хорошо! Поклон ему от меня, и небольшой гостинчик. Он в школе вчера работал, маме хорошо помогал..."
Стареет Степан Александрович, или прикалывается? Я в этих добрых зайцев уже и забыл когда верил. Тем не менее, всё срубал. Вкусное сало с поля. Это не передать, какой аромат оно там в себя впитывает.
В общем, до возвращения мамки я валял дурака. Газету читал, которую она до полуночи конспектировала. Голый официоз: много слов, и никакой конкретики.
"Заслушав и обсудив доклад Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева Л. И. "О политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке", Пленум постановляет:
Полностью одобрить политическую линию и практическую деятельность Политбюро ЦК, направленую на пресечение агрессии Израиля, на поддержку ОАР, Сирии и других арабских государств, подвергшихся нападению, а также на предотвращение последствий
агрессии для дела всеобщего мира".
Далее в том же духе: "Агрессия Израиля — результат заговора наиболее реакционных сил международного империализма, и в первую очередь США, направленного против одного из отрядов национально-освободительного движения, против передовых арабских государств, вставших на путь прогрессивных социально-экономических преобразований в интересах трудящихся, и проводящих антиимпериалистическую политику.
В условиях, когда США продолжают свою разбойничью войну во Вьетнаме, агрессия Израиля на Ближнем Востоке представляет собой еще одно звено в общей цепи политики воинствующих империалистических кругов, пытающихся остановить историческое
движение вперед дела национальной независимости, демократии, мира и социализма..."
Мало чем отличалось по стилю заявление президента де Голля, который пошёл ещё дальше:
Париж, 21. (ТАСС). Президент де Голль сделал сегодня, на
заседании совета министров заявление о политике Франции в связи с положением на Ближнем Востоке. Президент выразил мнение, что в современном мире вооруженные конфликты чреваты угрозой распространения на новые регионы.
"Один конфликт, — сказал он, — пособствует возникновению другого. Война, развязанная американским вмешательством во Вьетнаме, уничтожение ею жизней и имущества граждан, глубокая бесплодность, которой она знаменуется, как бы ни были мощны используемые в ней средства, как бы ни были ужасны последствия, неизбежно распространяет смуту не только на месте, но и далеко от этого региона. Франция выступила против войны во Вьетнаме, и против иностранного вмешательства, которое явилось её причиной. Она с самого начала утверждает, что конфликт может прекратиться лишь в результате обязательства Америки вывести свои войска в определённый срок".
Касаясь ситуации на Ближнем Востоке, президент подчеркнул, что "Франция осуждает начало военных действий Израилем".
"Французское правительство, — продолжал он, — стремясь предотвратить столкновение, предложило, чтобы четыре великие державы совместно выступили против использования оружия. В то же время оно известило каждую из двух сторон, что будет считать неправой ту, которая первой откроет огонь. Сегодня оно не считает окончательными никакие территориальные изменения, являющиеся результатом военных действий.
Но поскольку война распространилась и на Средний Восток, Франция считает, что нет никакой возможности достичь мирного
Урегулирования при нынешней международной обстановке, если не появится новый международный фактор. Этим фактором могло, и должно было бы быть окончание войны во Вьетнаме в результате прекращения иностранного вмешательства".
В общем, главная газета страны. Хорошо структурирована. Всё на своем месте: материалы на злобу дня, международные новости и далее, как положено: пульс нашей державы, наука, культура, спорт. Главное что я из неё почерпнул, ни Шелепина, ни Егорычева пока ещё не отстранили от должностей "в связи с переходом на другую работу".
Здесь обошлось без сенсаций, а во Вьетнаме по-прежнему шла заруба. На юге "выведено из строя" около 7500 солдат и офицеров противника, из которых 5295 американцев, уничтожено в воздухе 95 американских самолетов, а на земле -106 боевых машин, 255 орудий. "Таковы результаты ударов бойцов Армии освобождения, действующих в провинции Куангнам с 21 апреля по 5 июня".
На севере успехи скромней: "Ханой, 21 (ТАСС) Сегодня утром во вьетнамской столице несколько раз звучала сирена воздушной тревоги. В 11 часов 45 минут по местному времени, в ханойское небо взметнулись ракеты "земля-воздух". Их удар был точным: два американских самолета-разведчика, пролетавшие над городом на большой высоте, были сбиты. Штаб противовоздушной обороны Ханоя в своем радиообращении поздравил защитников столицы с достигнутым боевым результатом".
Был ещё на развороте большой материал о сессии Генеральной Ассамблеи ООН, с множественными подзаголовками: "Советская резолюция находит широкую поддержку", "Покровители агрессора под огнём критики", "Израиль должен вывести войска и возместить ущерб". Это я дочитать не успел. Мамка пришла. Сидит за столом, от радости светится:
— Сыночка! Будет у нас квартира! Завтра дадут ордер и ключ!
Это ж, в какие веки она не сказала "младшенький"!
Бабушка всплеснула руками. Дед вскинул кустистые брови. Я тоже был удивлён. Вот она, как говорили в будущем, альтернатива в реале! Прошлый раз мамку долго мурыжили, откладывали вопрос на потом, и она получила квартиру через четыре года в нынешнем исчислении. Серёга тогда уже в армию уходил.
За обедом мамка нахваливала свою незабвенную Раю. "Ах, она то, ах, она сё!" Ей можно, мне — только попробуй слово ввернуть — вмиг прилетит:
— Жри моучки!
А всего-то хотел уточнить, в каком из районов квартира. Для меня это не праздный вопрос. Одно дело из дома в школу ходить и совершенно другое — с дальнего конца элеватора. Или, того хуже, от сахарного завода. С Витькой ходить, или как перст, одному.
Я вообще по натуре бука. С соседями по подъезду даже не познакомился. Тяготило меня новое место жительства. А у мамки как в армии — не забалуешь. И аргументы железобетонные: если в квартире никто не живёт, значит, владельцу она не нужна: "донесут куда надо — и отберут".
"Кохвий" давно допили, а взрослые всё "ля-ля". Бумага у них, карандаш. Обсуждают вопрос с наполнением будущего жилья. Что можно из дома забрать, а что прикупить. Впервые на моей памяти был у нас такой долгий обед. Еле улучшил момент выскочить из-за стола. Обидно! Расставание держат в уме, а в глазах ни малейшего сожаления.
Газеты, естественно по боку. Чем, думаю, их так уязвить, чтоб постыдились за свою бессердечность? Вышел во двор, из колодца воды натаскал, взял тяпку — и на островок, полоть сорняки.
Солнце в полудне, а от реки прохлада. Всё мнится незыблемым, вечным: запах смолы, верба над излучиной, рваный полёт стрекозы и долгий гудок паровоза...
Нет, думаю, Серёга приедет, пусть ту квартиру и обживает. А я как-нибудь по старинке, у дедушки с бабушкой. Нет, зря я обжаюсь на них. Это ж они за мамку порадовались: хоть в чём-то ей повезло. А слёзы и боль расставания обычно бывают по факту.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
