Выходец с того света

М. Бухарин

ВОССТАНИЕ ЧЕХО-СЛАВАКОВ В ЧЕЛЯБИНСКЕ

Товарищи, когда чехо-славаки взяли власть в городе, то конечно оне говорили, что они ни чего плохого совету не сделают: "Мы", — говорит, — "только хотим, чтобы мадьяров не было в красной армии". Но совет уже знал, в чём тут дело. Сделали собрание и решили уехать, так как чехи уже взяли всё оружие и снаряды и пушки и пулемёты и т.д. Поэтому совету, стало быть, делать не чего, как только ехать в советский Екатеринбург и оттуда уже сражаться с чехами и с казаками против Советской власти.

Вот, товарищи, чехи заняли все посты, окружили патрулям и народный дом, где был совет Раб, Крес., Казацких и Красноармейских депутатов.

В народном доме уже ничего не было только были два комитета: комитет парт. большевиков и комитет левых эсеров, где я и ещё трое моих товарищей левых эссеров и двух коммунистов уничтожали все списки разных бумаг, т.к. пронести было ничего нельзя, пришлось их жечь. Затем я был отправлен своей партией в город Екатеринбург, это дело было 29 мая 1918 г. Чехи там сильно ещё не задерживали по дорогам, поэтому было можно уехать свободно, а уже 30 мая было уже трудно выбраться из города, но я в то время был уж в двадцати верстах от города в деревне у моего тестя. А ехали мы в Екатеринбург вдвоём с товарищем комиссаром финансов города Челябинска. Когда я приехал в Екатеринбург, то казаки узнали, что я поехал и заговорили, что я служу в государственном банке и наверно утащил деньги из кладовой, и вот теперь хочет с ними спрятаться. Товарищи, казаки все меня знали поэтому, что я уже вначале говорил, что я был назначен и у меня там пятнадцать деревень сродственников. Поэтому они меня знали хорошо и знали так же, что я партийный, но какой картин они этого не понимали и называли меня всегда большевиком. И вот, когда я уехал от тестя, а жена моя с ребёнком осталась у них, то казаки стали наступать на жену и на моего тестя, куда дескать он уехал. Тесть сказал, что он болен и уехал в гор. Екатеринбург лечиться, но ему не верили. "Знаем", — говорит, — "как он лечится, вот надо било ему здесь голову оторвать вместе с твоей. Ишь каков у тебя зятёк, как только приедет, так и сейчас заговорит на свой лад, на большевический, сказывай, куда он уехал!" Стали досылать даже своих жён к моей, что бы она им объяснила по дружески, куда я уехал, но она тоже им говорила, что и тесть.

Тогда за ней стали следить, как только она едет в поле, и за ней тоже наблюдают, куда она пошла или поехала. Они думали, что не повезла ли она мне хлева в лес в какой нибудь шалаш. Наконец, жене оставаться у отца стало не возможно, всюду на неё бросают упрёки, что вот идёт большевичка, у ней муж большевик, да ещё утащил деньги из банку, ей теперь тоже хорошо жить, у ней денег тоже много, и вот ей пришлось ехать домой в Челябинск. Я вернусь, товарищи, немножко назад. Когда мы поехали с товарищем и вперёд, то нам никто не дал лошади не за какие деньги. Тогда мы взяли лошадь у тестя, хотя ему и была нужна лошадь, но нам всё-таки [1] пришлось взять её, хотя на близкое расстояние, а потом найдём, воротим лошадь обратно. Но по нашему несчастью в других деревьях тоже, так деревни там мусульманские, и кто едет куда либо, они подозревали каждого в большевика, потому что там уже ихные старины подписали добровольцами всех мусульман на большевиков, большая агитация против большевиков. И вот проезжая около семидесяти вёрст, мы спрашивали лошадь и так же дорогу, все нас крутили и крутили, всё почти на одном и том же месте. Затем заехали в одну волость, спрашиваем, нельзя ли получить лошадей, нам тоже отказывают, что мы не можем вам дать лошадей, потому что мы даём только по делу службы, а вольным нет. Тогда мы поехали дальше и заехали на одну заимку, где спросили дорогу на Кыштым, и нам сказали. Мимоездом мы заехали на другую заимку, спросили лошадей, и там тоже нет, тогда мы попросились ночевать, нас пустили крестьяне. И вот что же оказалось тогда, когда мы их спрашивать, далеко ли до такой то деревни, из которой мы уехали. Сначала они сказали, что двадцать вёрст, вот на сколько мы уехали.

Утром, как разсветало, ми опять поехали дальше. Тут уж они не далеко уехали. Дорогой заехали ещё в одну заимку на счёт лошадей, но и тут не удалось, тогда мы проехали ещё дальше и слезли с лошади, пошли пешком.

Тут мы держали на Кыштым, потому что там был наш советский военно-полевой штаб, а идти было надо ещё вёрст полсотни. А время было часов шесть утра. Вот и пошли мы пешком да спрашиваем, куда нам надо идти, чтобы не попасть на военные действия, а тем более не попасть бы на большевиков, так как мы уже знали, что мусульмане все против их. Нам сказывают, куда следует идти. Идём дальше и опять спрашиваем, нам сказывают, что вот тут стоят чехи, а вон там разведка красных. Когда мы спрашиваем, как бы нам обойти разведку, нам сказали, дальше идите вправо и никого не задените, а если пойдёте по деревне Алагач, то попадёте на красных, так что лучше идите через заимку Соловьи. А мы и рады были таким об"яснениям и двинулись прямо в деревню Алагач. Идём по улице этой деревни, видим, сидят мусульмане кружком, увидели нас, что то меж собой разговаривать. Подошли мы к ним и спрашиваем, как бы нам попасть в Кыштым и где тут дорога, чтобы не попасть на красных. Они посмотрели на нас и показывают нам дорогу. Я их ещё раз спросил, где ближе и лучше, они нас направляют прямо по улице, и мы пошли. Ушли уже далеко на другой край деревни, товарищ мой обернулся назад и говорит: "Смотри, товарищ, куда то татарин старик бежит так скоро". Я обернулся и вижу, он бежит по направлению к нам, подбегает к одному дому и стучит в забою. Дом этот не далеко от нас, из него выбегают три человека с винтовками в одной форме. Я сразу узнал что это чехи, потому что они были все в кепках. И вот они бегут прямо к нам, держа винтовки на изготовке, и кричат: "Стой". Я говорю товарищу, что это чехи, и ты будь с ними повежливее, быть может, и удастся улизнуть от них, ты только спокойнее и не волнуйся. Потому предупреждал его, что он был слишком нервный и нетерпел чехов за ихни проделки. А они уже близко подбегают, а я, как будто ничего не зная, лёг около своей корзины, которая была наполнена провизией, и стали дожидатся своей роковой минуты. Чехи подбегают, а [2] я встал, пошёл к ним навстречу, и товарищ тоже пошёл. Чехи нас спрашивают пропуск. Я говорю, что у нас пропуска нет, а есть только отпуск служебный, отпуск я взял (товарищи) из банка, а товарищ с переселенческого пункта. Чехи прочитали наши документа, или, вернее, мы им сами прочли, они посмотрели на печати, что они с орлами и больше ничего.

Но они не уверились и говорят: "Браты, мы не можем сами смотреть ваши документы, а придется вас вести в штаб". Я говорю:

— Всё равно, пойдём, но вы скажите, далеко ли ваш штаб?

— Нет, совсем близко, вот тут не далеко двенадцать вёрст.

— О это очень далеко, браты нам сказали, что до Аргаяша всего восемнадцать верст, поэтому нам скоро до поезда не дойти, надо до вашего штаба идти двенадцать вёрст да обратно двенадцать, да тут восемнадцать, значит всего сорок две версты, это очень далеко. А зачем нам идти, вы документы наши просмотрели, что там делать?

Они говорят:

— Видите, браты, мы не знаем, быть может, ваши документы не ваши, кого нибудь другого.

— Что вы, — говорю я, — разве мы можем иметь чужие документы?

— Но может быть у вас свои, но мы не можем вас здесь обыскать, быть может, у вас есть какое нибудь оружие.

Я и говорю:

— Так вы стесняетесь нас обыскивать? Пожалуйста, обыскивайте, мы против этого ничего не имеем.

Тогда чехи стали нас обыскивать. Я конечно сейчас же расстегнулся, и товарищ мой тоже последовал моему примеру. Они нас обыскали и ничего не нашли, хотя у товарища и был браунинг, но он так был спрятан, что его было трудно найти. Когда они нас обыскали, я ещё им сказал, что у меня вон стоит корзина с продуктами, Вы, быть может, в ней посмотрите. Я приношу им корзину, они тоже её обыскали и ничего не нашли. Постояли немного и спрашивают нас, что слышно в Челябинске, что сказывают, там какие то выстрелы, будто город хотят взять белые. Значит, чехи не знали, что они принадлежат к тому числу, что ихняя власть будет называтся белой, или они хотели нас испытать. Мы сказали, что стрельбу мы слышали, но кто там занял, не знаем, как мы поехали, то там были чехи. Они, конечно, помолчали и посмотрели так грустно на нас, что готовы были пожаловаться нам. Я воспользовался этим случаем и говорю:

— Сильно мы устали, как бы пробраться скорее до поезда, и потом бы отдохнули.

Тогда чехи спрашивают нас:

— А куда вы едете?

Я говорю, что у меня вот плохие глаза, и доктор дал мне рецепт, чтобы я купил очки, но в Челябинске нет таких очков, так я хочу с"ездить в Екатеринбург. Я им подаю свой рецепт, который я как раз имел.

— А мой товарищ тоже едет лечится, так как ему нужна операция, и вот там есть хорошие доктора, мы имеем отпуск, я на одну неделю, а товарищ на два месяца, и хотим их использовать в этой поездке.

Чехи посмотрели на нас, и один из них, как видно, старший, и говорит:

— Смотрите, как вам лучше, если вы тут пойдёте, то вас красные задержат.

Тогда я спросил:

— А куда нам надо идти, чтобы не попасть на ихнюю разведку?

Они говорят:

— А вон там держите влево, и там нет их, а здесь около озерка везде посты у них стоят.

— Нет уж, мы пойдём куда подальше, чтобы нас не задерживали.

— Ну хорошо идите, досвиданья (то же).

Когда мы пошли, они всё стояли и смотрели на нас. Я оглянулся и увидел, [3] что они смотрят на нас, как будто не доверяя, что мы служащие. Словом, нам не доверяли. Я им скричал: "Браты, в этом озере вода хорошая, можно напиться?" Я набрал в бутылку воды, и мы двинулись дальше. Оне всё стояли и смотрели на нас, вот так мы и ушли от первой разведки чехов.

Идём дальше и слышим только стрельбу. Тут на полотне жел.дор. была перестрельная фронтовая полоса, раз"езд Селезни недалеко от Кыштыма, верстах в тридцати пяти. Мы шли долго до Кыштыма. Пришли на станцию Кыштым часов в семь вечера, зашли в штабной вагон, где упомещался военно-полевой штаб, там мы отдохнули, поужинали и рассказали, как это случилось в Челябинске. Нас хотели оставить при штабе. Мне предложили быть комиссаром продовольствия, а тов. как опытный в военных действиях, то ему предложили остаться и взять на себя какое нибудь командование. И вот тов. остался, а мне нужно было ехать в гор. Екатеринбург по поручению из Челябинска, я поехал туда.

Приезжаю в город, нахожу комитет партии и сообщаю о положении Челябинска. И потом выпустили в газетку о положении его. Я спросил, какие нам нужно принять меры. Конечно, я ответа не получил, потому что между левыми эсерами и большевиками тогда как раз уже был уже раскол. Поэтому я наказа никакого не получил, меня просто послали работать вместе с большевиками. И я поехал обратно в Челябинск.

Проехал я до Кыштыма, а тут остановился узнать, где мой товарищ. Я узнал от штаба, что он взял себе маленький отряд и пошёл в Андреевскую волость. Тут я пробыл одни сутки, и потом вдруг красная армия стала сдавать Кыштым. Надо искать квартиру, потому что нужно попасть в Челябинск. Квартиры никто не даёт, и вот я кое как уже нашёл квартиру у одного шорника, тут переночевал, утром встал, и что я вижу? Казаки гоняют на лошадях по улице, а чехи... и так далее...

Идут по тротуарам цепью, женщины бросают им под ноги цветы сирени, и выходи встречать с хлебом и солью. Там играют на пионино разные гимны, какие играли при кровавых от бедняковской крови царях, тут слышно, играют на грамофоне "Боже царя храни", вот что я слышал в первый день. Потом стали арестовывать, кто состоял в Советах и избивать их. Я переночевал первую ночь и хотел идти, но шорник мне посоветывал, чтобы я ещё остался ночевать, потому что тут как раз везде разведки, и мог бы я натолкнуться на них. Я ещё пробыл у него сутки и тогда уже подался в дорогу.

Утром я ушёл из Кыштыма, но мне пришлось идти по линии железной дороги. Я и пошёл прямо по полотну. На раз"езде меня чехи остановили, спрашивают пропуск. Я им сказал, что я спрашивал в Кыштыме пропуск (просил) у Вашего штаба, мне сказали, что сейчас нам некогда, а Вы идите туда, где Вас знают. Так как у меня есть отпуск от Челябинского Государственного Банка, чех прочитал (как видно, что неграмотный) и сказал: "Иди". Я конечно не просил и не был у ихняго штаба. Я пошёл дальше и опять налетел на караул, но меня тут тоже не задержали, а уже один из караула сопровождал меня до другого. Второй пост был на мосту железной дороги, где у меня снова были проверены документы. Распросили, откуда я иду, я им сказал. Видите, товарищи, тогда мало сравнительно задерживали, а задерживали только больше по лесам. И вот почему я и пошёл по полотну железной дороги, потому [4] что кто попадёт в лесу, тот мало спасался. И вот этот второй караул меня сопроводил до караульного помещения недалеко от Аргаяша.

В караульном меня отпустили и велели взять в Аргаяше пропуск, чтобы уехать на поезде, и вот я пошёл на эту станцию, где и стал просить пропуск. Пропуск мне дали кое как, и я вышел из конторы. Так как у меня было немножко хлеба и в бутылке вода, я, значит, устроился в железно-дорожном садике, чтобы немножко закусить. И что же я вижу, казаков тут было много, и к счастью моему не было знакомых. И вот я слышу, шум разносится из леса, который находится в саженях двух стах. Затем вижу, выезжают кавалерия казаков и ведут троих пленных красноармейцев. Приводят к этому садику, где находился я, и раздевают их. Пленные разделись, тогда их опять повели к этому леску и остановили у его опушки. Мне было всё видно. Их поставили и хотели расстрелять, но один пленный стал умолять их о пощаде, тогда его взяли и повесили на лесинке, но только не за шею, а за ногу, и тогда зачали стрелять. Мне стало невыносимо жутко, и я направился в станцию (в контору), куда я зашёл, вижу, что они смотрят в окно и говорят: "Кого то стреляют". В это время казаки стали уже собираться в станцию и рассказывать, что я, говорит один, хорошо научился стрелять, прямо в грудь попал. Другой: "Я", — говорит, — "тоже". А третий: "А я", — говорит, — "лучше всех, я этому четвёртому, что по лесу бежал, прямо по шее шашкой, и голова сразу в сторону полетела, а сам всё бежал. Вот, смотрите", — и вынимает шашку, которая вся в крови. Вот, товарищи, на этой станции видел. Тут же пришёл поезд, и я, имея пропуск, залез в вагон. Только я успел залезть, как вижу, ещё прибыли казаки. Я стоял около двери в вагоне и вижу, кто то со мной здоровается. Я сразу узнал своего свояка, он со мной поздоровался и сразу тут же ушёл. Я вижу, что то неладное, что он сразу ушёл. Поезд всё стоит, затем, в котором вагоне я был, мне показалось много офицеров, которые ехали в Челябинск. Как я их послушал, что они говорят, то мне стало сразу противно на них смотреть. Эти офицеры все контр-революционеры. Они хотели устроить погром на евреев в Челябинске, но его конечно не было, как я узнал.