Воспоминания о неисчислимых мытарствах на Дальнем Востоке

Ко всем участникам эшелонов смерти и бывшим на дальнем ВОСТОКЕ.

ДОРОГІЕ ТОВАРИЩИ!

В своих воспоминаніях об эшелонах смерти, о неисчислимых мытарствах на Дальнем Востоке я упоминаю только ярко сохранившіеся в моей памяти факты далеко не весёлой, но славной результатами жизни. Мои воспоминанія не будут так красивы, как какой либо заманчивый роман, но зато здесь нет ни одного лишняго слова, нет ни одного случая фактически не произошедшаго, здесь нет красок, но есть скучная, жуткая правда. Много я читал разсказов и отдельных эпизодов из жизни Красной Армии и партотрядов, но об эшелонах смерти и парт-отрядах Дальняго Востока — не встречал. Последнее и заставило меня исписать несколько листов бумаги.

С товарищеским приветом ВЕТОШКИН [1]

Т. Редактор

Посылая Вам написанный мною очерк, заранее сообщаю, что таковой не будет являться фантазией. В нём не ни малейшаго подбора или вымысла: как слов, так и лиц, фигурирующих в событиях.

Доподлинно описанные события не всегда бывают приятны для чтения и особенно не для всех.

Но принимая во внимание, что в описанных событиях принимали участие главным образом уральцы; которых, как мне достоверно известно, немало падает и на г. Тагил и его округ, я смею быть уверенным, что моим очерком будут интересоваться главным образом рабочие.

С товар.приветом Ф. Ветошкин

29/V-27 г.

В случае не пригодности прошу таковой возвратить почтой за мой счёт.

Кушва. Уралторг. Ветошкину. [2]

28 МАЯ 1918 ГОДА, ГОРОД НЕВЬЯНСК

Был, не помню, какой-то праздник. Мы, в числе 4-х человек отправились в экскурсию для изсследования, когда-то бывшего во времена Петра Великого подземелья в нашем городе, где вырабатывались золотые и серебрянные монеты, разумеется нелегальным путём, бывшими в то время хозяевами завода Демидовыми. Только что подходим к воротам завода, как из них быстро появляется нам навстречу человек, а так как мы были рабочие завода, он, это зная, спешно предлагает нам пройти в Артиллерийский цех, где назначено экстренное собрание по случаю выступления чехов. Входим в цех. Хотя из членов Комитета и не было ещё ни кого, но цех был полон. Шумные разговоры велись и на полу, и на шкивах вверху, на перегородках, балках и т.д. Ясно было всем, что что-то начинается и что это "что-то" должно в корне изменить всю жизнь. Мне кажется, не было ни кого, кто-бы незадавал себе вопроса: "Что будет завтра, через неделю, где буду и что будет с нами?" Одно сознавали все, что сегодняшний день кончается одна жизнь, и начинается новая, может и страшная, тяжёлая, но как и всё новое, неизвестное многих влечёт к себе. Так было и с нами.

Громко звучит голос. Собрание началось. "Пришли... Тише... Сейчас узнаем!" — слышатся возгласы. С трибуны раздаётся: "Товарищи! Об"являем Вам о том, что в ближайшие дни возможно, что мы подвергнемся тяжелым испытаниям. Выступили чехи — бывшие военно-пленные", — а дальше всем известная их биография. Тихие голоса: "Но где? Далеко или близко?" Неужели сегодня, сейчас? А может, и не заходя домой с завода, придётся пойти на защиту чего-то хорошего, дорогого, но чего — не все точно и ясно понимали, но каждый понимал, что он обязан защищать и этого довольно.

Чехи были уже под Челябинским и надо было торопиться. Сейчас-же было об"явлено: "Кто желает вступить добровольно в ряды Красной Гвардии — идите, записывайтесь в Комитете. Сейчас-же получайте всё, что есть из военного снаряжения и обмундирования". Единогласно было постановлено прекратить работу заводу и немедленно следовать к исполкому. Через полчаса экстренно в Нардоме открывается собрание ССРМ, где единогласно постановляется: "Немедленно всем членам Союза вступить в ряды Красной Гвардии" В тот-же день, получив, что было из снаряжения, и не успев попрощаться с родными, да об этом мало и думали, под звуки духового оркестра двинулись на вокзал, где были поданы вагоны для отправки в город Екатеринбург. Новая жизнь началась. Получили обмундирование, винтовки, бомбы и всё остальное, что полагается солдату. Вся группа была зачислена в отряд товарища ЖЕБЕНЁВА при 3-й Армии. Первое задание: "Занять станцию Аргаяш".

Начались утомительные для нас в данном деле новых людей — переходы, плохая дорога, грязь, лошади не в силах вытащить из ухабов застрявшие орудия и обоз, подхватывая и на плечах, вывозим. Шли трое суток, трое безсонных суток, утомительный переход. Но где же неприятель? Где Аргаяш, который мы должны занять? А как хочется спать! Дорого дал-бы за час спокойного сна. Впереди видна деревушка. Наша разведка уже там. В полуторых верстах от деревушки — станция Аргяш — занята чехами. Быстро мелькают мысли, густой лес, дорога.

Вдруг дрогнули первые ряды, что-то засвистело в воздухе. Обычный порядок движения был нарушен, и многие первый раз в жизни видят два окровавленных трупа, убитых разведчиков нашего отряда, скакавших назад из деревни с донесением. Лошади в бешенстве пронеслись мимо. Чувствуется усиленное напряжение мозгов, разговоры разом прекратились, и не привычно для уха раздалась первая команда: "Цепь! Ложись..." Сверху падают щепки, ветки, с деревьев сбитые пулей, и убитые вороны. Пулемёт неприятеля взял высоко. "Но зачем ложиться?" — для многих это было не понятно, а также и мне. Но вот неприятель исправил ошибку, и около самого уха прожужжало невидимое, но сразу стало понятным, сразу припоминается короткое двух дневное учение, где, хотя и вкратце, но было показано всё, что необходимо солдату в бою. Рука быстро нащупывает с боку лопату, и также быстро спереди головы появляется насыпь, маленьким временный окопчик готов. Но ни какого понимания окружающего. Три безсонные ночи берут своё, и под градом пуль, под шум всего происходящего видишь дом, родных. Как хорошо, мягкая постель, тепло и сухо. Чувствуется удар в бок, открытым с большей силой глазам представляется картина вовсе не в домашнем вкусе. Не привычно режет ухо громкая команда: "Перебежка вперёд". В свою очередь даю толчёк в бок рядом лежащему товарищу, который, не сомневаюсь, хотя и безсознательно, тоже дезертировал, т.е. команды не слышал, и можно быть уверенным, что тоже был дома и обязательно спал на мягкой кровати в тепле и чистоте, но действительность делала своё. Слышатся стоны. Ого! Значит, уже есть раненые. Ни одну перебежку сделали, и каждая из них в начале давала знать себя в один из твоих боков, что в свою очередь, как по [команде], [3] делалось и тобою.

В деревне. Но где-же неприятель? А? На станции? Ведь они были в деревне? Значит, не дождавшись нас, ушли? Очевидно, их было мало. Но вот со стороны Челябинска, по линии железной дороги показался дымок. Паровоз и вагоны. Не доезжая станции — выгружаются и быстро строятся чехи. Направляются на глазах у нас в обход и начинают наступать. Количественный перевес на их стороне. Усталое и разбитое состояние нашего отряда было принято во внимание командиром отряда, и мы начала отступать, когда станцию неприятель уже оставил, и если бы не прибывший эшалон с неприятельским подкреплением — станция была бы взята. Но не когда думать об этом. Есть командир — он знает, что делать.

Деревня Надырово — 45 вёрст от Челябинска по тракту. Выспавшись и отдохнув, разгуливаем по ней. Кругом пулемётные посты. Население — смесь башкир с русскими. Возвращаемся в свои квартиры и получаем назначение в Штаб отряда. Втроём являемся к командиру. Осмотрев нас с ног до головы — сказал, что мы назначены сопровождать пойманного шпиона из башкир в главный Штаб отряда, который находится в 7 верстах в дер. Сары и зорко смотреть, чтобы таковой не сбежал, назначив меня старшим в конвое. Может, потому что я ростом был больше моих товарищей, все трое с одного завода и члены ССРМ. Шмелев из себя представлял в полном смысле мальчика, роста малого и коренастый. Прянишников, хотя и выше его, но, как говорится, хилый парень. Винтовки в наших руках для башкира, которого ввели в комнату, были не страшнее палок, и он понял это сразу.

Когда мы повели его по улице деревни, он снял бывший на нём полушубок и бросил его какой-то женщине, сказав: "Возьми!" Всё это, как мы поняли потом, было сделано им не случайно. Роста башкир был высокого, коренастый, здоровый и дико смотрел на нас. Мне казалось, что он смеялся над нами.

Спокойно прошли пулемётный пост в конце деревни вправо по такту к Сарам, и только что дорога повернула вправо, мне естественно надо, было остаться. Я сказал товарищам, что-бы они смотрели за ним как следует, они шли немного сзади него. Видел я, что башкир, когда я отстал, взял руки "на бег", как это делают на бегу солдаты, но в то время я этого не знал. Слышу, раздался крик. Бегу. А башкир сделал прыжок в правую сторону и был сразу в лесу. Ребята, а с ними и я переругались, винтовки в руках плясали. Все мы стали на колени в канаву дороги, как будто бы на нас наступает неприятель. Открыли огонь по убегавшему, но попасть не могли. Но не смотря на это, что расстояние было не больше, как сажен 20, но мы не знали и не видели ни каких "мушек" у ствола винтовки, а потому, держа ствол винтовки в общем направлении в спину бежащего, безпорядочно палили. Не знаю, из страха или лучше стрелять, мы совсем залегли в канаву и стреляли лёжа, словно отстреливаясь от наступавшего неприятеля. Башкир скрылся совсем. Слышно, как с пулемётного поста застукал пулемёт. Башкир в то время бежал по чистой поляне, которая растянулась узкой полосой от пулемётного поста, где были уже на стороже, слышав наши выстрелы. Мы, пожалуй, палили бы до тех пор, пока были у нас патроны. К счастью нашу стрельбу прекратил грозный окрик прибежавшего к нам с пулемётного поста товарища, который заставил нас бежать в лес, куда бежал башкир, и отыскать его, а сам шёл сзади нас. Башкир был найден убитым, и наскоро закопав его, причём одна нога ни как не входила в нами вырытую яму, прикрыв её дерном, мы бистро отправились в Надырово и получили за всё происшедшее надлежащий выговор.

Надо сказать, что в то время нас в Надырово оставалось не более 30 или 40 человек грозных вояк. Оставаться на месте таковому малочисленному отряду было опасно, но распоряжения оставить деревню не было. В один из обыкновенных дней началась стрельба со всех сторон деревни. Мы же, не видя численность неприятеля, рассыпались за плетнём вблизи каждого пулемётного поста, так как неприятель уже был виден. Отстреливались. Все были уверены в том, что если не будет ни откуда помощи, мы погибнем самое большее через час. Нас в плетне было 8 человек, с нами командир роты Иванов, фельдшер, писарь — так сказать, весь штаб. Неприятель залёг на опушке леса, что от нашего плетня в саженях 20-ти и чего-то ждал. Тогда командир роты, вынимая табак, сказал: "Закуривай, ребята! Т.к. через 15 минут мы наверняка помрём все, а перед смертью покурить необходимо. Всё как-то легче помирать с папироской. в зубах". На что мы все охотно согласились и стали заворачивать ни папиросы и известные "цыгарки", а самого большого размера сигары, т.к. табаку ни кому было не жаль, а всякий рассчитывал на то, чтобы сигары хватило до момента смерти. Умирать решили здесь же в плетне, не сдаваясь в плен, и во всяком случае надеялись не мало пострелять и поколоть, т.к. плетень был из здоровых и не скоро к нам можно было бы попасть.

Но вот слышим, на левом фланге неприятеля затрещал пулемёт и громкое ура! Начинается атака, неприятель вскакивает на ноги, но что это? Он скрылся в лес. Неужели наш залп для него был настолько страшён, что он бежит, когда [3об] мы приготовились к смерти. Слышим, наши на улице кричат: "Ура!" Бросаемся на улицу, командиру доносят, что пулемётный пост охраняющий доступ в Надырово по шоссе со стороны деревни Сары был снят 2-шя анархистами-пулемётчиками, и по канаве дороги, протащив за собой "Максим" и патроны, они зашли в тыл к неприятелю, который или по малочисленности, или вообще не успел занять шоссе. Быстро повернув пулемёт, открыли огонь по неприятельским цепям, с криком "ура" бросились к опушке леса, где, остановясь, вновь открыли огонь из "Максима". Неприятель же, подумав, что к нам пришло подкрепление — отступил.

Ждать больше нечего, и мы, как по инерции, цепью потянулись по шоссе из Надырово в Сары. Был вечер. Зажжённая нами мельница ярко пылала, и на душе било уже веселее. Мы чувствовали себя уже на просторе, в лесу, где неприятель был бы не так страшен. Слышатся тихие напевания, разговоры, кто-то, кажется, Сергеев рассказывает, как он полз по канаве, как ему хорошо было видно неприятеля и целиться в него. Я в свою очередь рассказывал, как мы во главе с командиром роты приготовились умирать и закуривали.

Так дошли до Сар, где были окопы, начиная от озера с правого фланга, со стороны Надырово, огибая деревню Сары, левый фланг примыкал к тому же озеру, имея перед собой татарское кладбище, обнесённое каменной стеной, саженях в пяти от дороги. На это-то кладбище мы в числе нескольких человек были назначены в заставу. Осмотрев стены кладбища, мы нашли, что в случае внезапного наступления мы можем здесь держаться. Кругом лес, темно. Установили очередь дежурств. Остальные курили, сидели и тихо спорили о том, что из всего этого выйдет, как-то живут дома, есть-ли какая польза от нашего сиденья здесь, и что из себя представляет неприятель. А мы слышали, что наступление неприятеля будет, и большая часть из них местных жителей башкир из деревни Сар и Надырово.

Надо сказать, что в заставе мы были все с одного города и товарищи, а потому не особенно боялись говорить откровенно о положении вещей и нашли, что положение нашего отряда не прочно и все наши наступления и отступления ненормальны. Подкреплений и резервов нет, большая часть товарищей, занимавших ответственные посты в Невьянске, приехавшая с нами на фронт, куда-то расползлась в Екатеринбурге. Кто в Штаб, кто в обоз, а оставшиеся у нас в отряде бродили, как тени, и бойкие с портфелями под мышкою в Невьянске — они походили на мокрых куриц, сделались менее понятливыми, чем мы, молодёжь. С другой стороны мы знали, что из себя представляют чехи, и пришли к заключению, что при таком положении вещей мы должны будем отступать всё дальше и дальше.

Так прошло время до 2-х часов ночи!

— Ребята! Наша разведка поехала!

Под"езжают к нам.

— Ну как в деревне? Что нового?

— Ничего!

— Вы что в разведку?

— Да!

— Далеко поедете?

— А так поедем, посмотрим, ни кого нет и обратно. К Вам заедем.

— Ладно! Валяй, ребята! А то спать хочется, а не знаешь, может неприятель близко.

Вернулись обратно.

— Ну как, ничего нет? Далеко ездили?

— Нет никого, можете отдохнуть, а то чего-же всем не спать!

— Ну да скоро утро и заставу снимут.

Уехали. Не прошло и полчаса, как по другую сторону шоссе, напротив заставы, не более как в саженях 100, затукал пулемёт. Разом началось наступление неприятеля со всех сторон. Но ошибке или так, но чехи не дошли до нашей заставы, и мы сначала не знали, что делать. Открыть огонь по неприятелю из заставы — обнаружить себя или сняться и отступить в деревню.

Пока, мы рассуждали, наши открыли огонь из пулемётов, и пули наших пулемётов свистели над нашими головами. Нам грозила смерть от своих. Я смотрел в сторону, где трещал неприятельский пулемёт, ребята один по одному стали уходить. Невольно как то я оказался последним. Бегу. Упал. Щупаю, не ранен? Нет! Поднимаюсь, опять бегу, снова падаю. Ребята кричат: "Стой! Федьку убили или ранили". Я поднимаюсь. "Валяй вперёд! Жив, идёт". Наши вспомнили о нас и прекратили огонь. Мы выбежали, не знаю как, но Ростовцев оказался в лесу сзади. Когда пулемётчик спросил нас: "ВСЕ?" Мы ответили, что да все. "Максим" затрещал... Из кустов послышался крик: "Не стреляй, свой!" Мы быстро оглянулись, и нашли, что Кольки не хватает. "Стой", — кричим пулемётчику, — "Колька там". Надо сказать, что пулемётчик был наш. Пулемёт умолк. Является Колька, бледный, как мертвец. Пулемёт взял низко, и пули царапали землю вокруг его.