Мои воспоминания

Р.ВАЛЕК

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

Вместе с заговором русской белогвардейщины с командным составом Чехословацких войск и свержением молодой, ещё неокрепшей власти Советов по Уралу и Сибири в мае 1918 г. перед партийной организацией встал вопрос о необходимости снова развернуть нелегальную работу по созданию революционного подполья.

Вместе с свержением Советской власти на Урале и Сибири до Иркутска нужно было спешить разоблачать перед обманутой рабоче-крестьянской массой, перед обманутыми чешскими и русскими солдатами действия белогвардейщины, рестовраторов русской монархии.

Обманутые чешские солдаты шли воевать против "звероподобных большевиков, рушителей цивилизации и культуры" и только нелегальной работой среди них революционного подполья можно было им открыть глаза... И немало товарищей, закалённых в борьбе о русским самодержавием, остались при эвакуации для подпольной работы или переходили фронт из Советской России, если это было нужно.

Мне хочется, хотя коротко, поделиться своими воспоминаниями о тяжёлом и опасном для пролетарской революции и Советской власти времени, 18-19-х годах, воспоминаниями, которые будут лишь некоторыми штрихами в истории той революционной борьбы, смертельной схватки двух классов при колчаковщине на Урале и частично в Сибири.

Антон Валек и я — старые подпольщики, до февральской революции более 10 лет жили нелегально, на что нас вынудило преследование самодержавия. Т. Валек в 1906 г. бежал из гор. Тары (Сибирь), куда он был сослан из Харькова на 5 лет, я уехала из Надеждинского завода во избежание ареста в 1908 г. На легальное положение мы перешли лишь в 1917 г., т.е. вместе с Февральской Революцией и в 18 г. решили снова закопаться в подполье, перешли на нелегальное положение, приняв свою старую нелегальную фамилию. [13]

Чехословацкое восстание застало нас в Омске, куда мы временно приехали из Петрограда. Тов. Валек (биографию Антона Валек см. в сборнике "Три года борьбы в Сибири") 7-го июня 18 г. вместе с советом эвакуировался из Омска, я же с детьми осталась в Омске. Получив задание от Уральского Областного Комитета партии, он возвращается из Екатеринбурга обратно в Сибирь и 10-го июля, пробравшись через фронт под видом Петрова — кооперативного работника, приезжает в Омск. Задания тов. Валека, данные Уральским Обл. Комитетом ВКП(б) были: сгруппировать оставшиеся на местах революционные силы, оформить партийную организацию, собрать по Сибири до Иркутска сведения -информация о положении в Сибири, настроениях среди рабоче-крестьянских масс, о состоянии и настроениях в белой армии и чехословацких частях.

Пробыв в Омске до половины августа, мы уже вместе двинулись дальше — в Томск, Красноярск, Иркутск, причём для большей конспиративности взяли с собой 2-х летнего сына, придавая нашей поездке семейный обывательский внешний характер. Из Иркутска вернулись мы обратно в Омск в конце октября, причём мы больше всего задержались в Томске, где была проведена подпольная партийная конференция, и где скоро сколотилось крепкое большевистское ядро. Во главе Томского подполья тогда стояли испытанные товарищи: Рабинович, Ильмер, Молотов Костя и др., большинство которых погибло в дальнейшей борьбе с Колчаком после Томского восстания в декабре 1918 г.

На обратном пути мы в Омске были до начала ноября, откуда спешили в Советскую Россию, чтобы информировать о положении в Сибири.

Нужно было перейти через фронт, и мы двинулись к г. Сызрани, где была прифронтовая полоса.

Зажав в левой: руке компрометирующие документы (явки, путёвку Урал.Обл.Ком.ВКП(б) и др.), чтобы их при случае у нас обыска можно было быстро уничтожить или незаметно с"есть, я с усердием, сидя на вещах на телеге, щёлкала свежие семячки [большого подсолнуха *Л.50] и, покачивая ребенка, с напускным [14] равнодушием слушала допрос мужа и его мнимого отца, [омского рабочего т.Татаренко *Л.50], вышедшими из штаба офицерами. У самого штаба за деревьями видно было несколько расстрелянных трупов. "Это товарищи комиссары", -сказал один из штабных офицеров как будто в ответ тов.Татаренко, взглянувшего в сторону расстрелянных: "Они вчера с таким же, как у вас, пропусками пытались пробраться в свою Совдепию". [Документы тов. Татаренко, "самарского домовладельца", по которым мы решили перейти фронт, подкупили золотопогонников, и они, задав ему несколько вопросов, отметили на пропуске: "Пропустить". *Л.50-51.].

С замиранием сердца, невыразимой словами радостью мы, минуя благополучно белогвардейский штаб, под"езжали к первой ж.д. станции (не помню её название), занятой красными. У перрона пыхтел большой паровоз с новой ярко-красной надписью: "Мир хижинам — война дворцам". После горячих приветствий с товарищами красноармейцами и комсоставом, раздачи им сохранившихся в вещах белогвардейских газет, громкая читка которых вызвала у товарищей гомерический хохот, и подробной информации т.Валек товарищам из Штаба о положении и настроениях в тылу у противника, мы в тот же день уехали в Москву. Пробыв в Москве около 5 дней, т. Валек сделал устный и подал письменный подробный доклад ЦК ВКП(б) о положении в Сибири, после чего мы переехали в Петроград, где он также сделал несколько докладов Петроградскому Совету и на собраниях в Путиловском заводе, [где он работал с 1916 г. *Л.51].

[Вспоминая лишь в общих чертах наш рейс по Сибири, *Л.51] Мне хочется подробнее остановиться на Уральском подполье, вернее, Екатеринбургском, начиная с падения Перми до освобождения Урала от Колчака. При чём я в своих воспоминаниях далеко не исчерпываю истории подполья Екатеринбурга, а лишь ограничусь сравнительно коротким периодом времени и кругом товарищей, связанных в то время с подпольем, часть которых в борьбе за революцию и погибла.

ЭВАКУАЦИЯ ПЕРМИ И ПОДГОТОВКА РЕВОЛЮЦИОННОГО ПОДПОЛЬЯ

Первые числа декабря 1918 г. Фронт всё ближе подвигается к Перми, и тёмные силы в очередях, на улицах, в магазинах и в учреждениях открыто ведут контрреволюционную агитацию. [15]

Вместе с эвакуацией города Областной Комитет Партии выделил организаторов будущего подполья и предложил им спешно провести подготовительную работу.

Намечено было оставить для подполья 8-10 человек товарищей, но как подбор их, так и подготовка весьма осложнились неуверенностью в окружающих, даже членов партии, мало знали прошлое друг друга.

После некоторого отсева в процессе подготовки остались для будущего подполья т.т.: Антон Валек или, как я в дальнейшем буду называть его по кличке "Яков"; Яков Анисимов — работник областного комитета партии, Антропов, Хорохорин Пётр, Факелов[,] "Старик" — старый подпольщик, сторож обкома партии, Гальперин (за точность фамилии этого товарища не ручаюсь), Шапочник — житель Перми и я. Начальников группы был намечен УралОбкомом — Яков [Валек*Л.52].

Вся подготовительная работа в основном была разделена между товарищами. Т.т. Антропов и Анисимов заготавливали оборудование для будущей нелегальной типографии; тов. Хорохорин, художник-самородок, сидел над фабрикацией удостоверений для всей группы; Факелов подыскивал для товарищей квартиры.

Помимо этого нужно было внешне преобразить товарищей, а эта задача была не из лёгких: из потомственных пролетариев нужно было сделать "благонадёжный элемент" для Колчаковии в виде торговцев — хотя бы на вид, мелких буржуев. Для этого нам была предоставлена возможность получить всё нужное из одежды и других вещей, что только имелось в наших магазинах.

В кипучей лихорадочной работе мчались дни. Уже 20-е декабря. По ходу дел на фронте — отступление неминуемо. Расчитано было продержаться ещё 8-10 дней, и с этим расчетом подгонялась вся работа по подготовке будущего революционного подполья. Но подполье чёрной реакции делало тоже свое дело. [16]

Белогвардейский заговор в самой Перми ускорил падение Советской власти. В ночь на 24-е декабря город был захвачен врасплох белыми, когда подготовка большевистского подполья была ещё далеко незаконченной. Большинство из товарищей не были обеспечены "чистыми" квартирами, на своих же они как коммунисты уже 24/XII не могли явиться и зимой при довольно крепком морозе очутились буквально на улице. Квартира Хорохорина в тот момент представляла собой мастерскую по подготовке разных документов, и находившиеся там штампы, печати, краски и разные бланки поступили, конечно, в белую контрразведку как имущество большевика. 25/XII утром по всем улицам г. Перми был вывешен приказ о сдаче имущества большевиков в комендантскую и контрразведку. В свою квартиру [тов. Хорохорину *Л.52] было не безопасно приходить. Также остались на улице и Факелов со Стариком, квартира которых фактически была в комитете Партии.

Мы, Антон Валек и я, Анисимов и Антропов обосновались на новых квартирах, но далеко тоже ненадёжных. Между тем победители праздновали свою кровавую победу.

Белогвардейщина хозяйничала. Как дикие звери, они накидывались на каждого встречного, в особенности на одетого в кожаную тужурку, которая для них являлась эмблемой "комиссарства".

По улицам валялись полураздетые трупы, а со стороны Камы, покрытой льдом, несколько дней не прекращались ружейные выстрелы — это расстреливали большевиков пачками и в одиночку.

Первые два дня мы были в полном неведеньи о судьбе товарищей, и только на третий день, т.е. 27 декабря к нам, совершенно преобразившись, с большими предосторожностями явился тов. Анисимов.

Свою окладистую светло-русую бороду он снял, оставив "клинушек", что его делало похожим на приказчика. С товарищем Анисимовым мы порешили при первой возможности перебраться в Екатеринбург, куда и решили стянуть всех уцелевших товарищей из группы и там заложить [17] начало нелегальной работы. Но выехать пока было немыслимо.

Пассажирские поезда на такое "большое" расстояние, как до Екатеринбурга, не ходили, и неизвестно было, когда пойдут.

Вскоре явился и Факелов. Рассказал, что 24 декабря утром он был задержан при выходе из Областного Комитета, откуда его повели на расстрел, но что ему удалось бежать. Говорил он сбивчиво, путал факты, что заставило усомниться в правдивости его рассказа, и действительно, наши подозрения в скором времени подтвердились: он скрылся с нашего горизонта со средствами, выданными ему на руки для подпольной работы, и в условленное место в Екатеринбурге не явился.

Полученная довольно большая сумма Яковом в Перми для подпольной работы была распределена между всеми товарищами на случай провала.

Позже, еле передвигая ноги, явился к нам и Пётр Хорохорин. По его сообщению, он также был задержан 24/XII на улице, отправлен в комендантскую, а оттуда вёрст за 20 на какую-то заимку, где с арестованными расправлялся карательный отряд. Там его выручил необыкновенно моложавый вид.

Несмотря на его 27 лет, он, подбрившись, мог сойти за 15-16 летнего юношу. Пред"явив документы собственного производства с печатью Сельсовета, он удручённо просил разыскать его брата красноармейца, к которому он якобы и ехал, но, попав в переворот, не мог его найти.

Его наивный рассказ показался карателям настолько правдивым, что его оставили без надзора. Он бежал, но его ноги в кожаных сапогах ещё по дороге на заимку были обморожены, и фактически он не мог бежать, а едва передвигал ноги.

Вернувшись обратно в город, он не знал, куда итти, и направился в первую попавшуюся больницу, где, рассказав "историю с братом", был положен на излечение. [18]

Через несколько дней из больницы, когда выступавшая на лице растительность грозила выдать его действительный возраст, он скрылся и явился к нам с зияющими ранами на ногах.

Рискуя провалить себя и нас, т. Хорохорину нужно было остаться на несколько дней, чтобы подлечить ноги и сфабриковать новые документы. Из хлебного мякиша т. Хохорин смастерил штамп и печать, сделал себе удостоверение личности и ушёл снова бродить по улицам.

В последних числах Декабря из Перми выехал тов. Анисимов, но... до Екатеринбурга не доехал. Он был по дороге узнан и тут же расстрелян.

В первых числах января с воинским поездом удалось уехать из Перми и Якову (по паспорту тогда Яков Семёнович Богданов, мы взяли тогда себе то-же нелегальное имя, под которым жили до февральской революции в течение десяти лет).

В Перми остались тов. Антропов, я, Пётр Хорохорин и "Старик", но последний не выказывал никаких признаков жизни, и мы сомневались в его целости. Оставшись в Перми, я без особых осложнений получила документы на имя Зинаиды Петровны Богдановой и пропуск на выезд из города. Мой внешне буржуазный вид служил для чиновников Колчаковии гарантией моей благонадёжности... Выехать из Перми мне удалось лишь в половине января, когда, хотя и в теплушках, возобновилось пассажирское движение. В набитом до отказа товарном вагоне ехала пёстрая публика, начиная с артистов, купцов и кончая рабочими и крестьянами, при чём "привилегированная" публика разместилась на верхних нарах, не стесняя себя, и при протесте остальных они со злорадством отвечали: "Вам ведь это не Совдепия! Довольно с Вас, науправлялись". На этой почве на протяжении всего пути между "верхами" и "низами" не прекращался спор, приведший, однако, к тому, что "нижние" "верхних" изрядно потеснили. [19]

Я с ребенком поместилась у самого отверстия, заменяющего в теплушках окно, где весь угол был запорошен снегом.

В таких условиях мы 360 верст ехали шесть суток, простаивая часами в снежном открытом поле, и, не доезжая 25 вёрст до ст. Екатеринбург, нам об "явили, что из-за пробки по ж.д. линии поезд дальше не пойдёт. Наняв первую попавшуюся подводу, я с заболевшим по дороге ребёнком доехала, наконец, до города Екатеринбурга на квартиру, снятую Яковам по Малопроезжей улице.

ПОДПОЛЬЕ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ.

Итак, позади Пермь с залитыми кровью улицами, позади первая стадия нелегальщины: царская власть научила нас быть подпольщиками, и нелегальность вообще как будто бы была нашим действительным бытиём. Помимо меня с Яковом, до Екатеринбурга из нашей группы добрался один только тов. Антропов. Как уже было указано выше, тов. Анисимов погиб по дороге в Екатеринбург, Факелов скрылся, "Старик" исчез без вести, Пётр Хорохорин остался пока в Перми, а что касается тов. Гальперина, то он как профсоюзный работник при советской власти был арестован контрразведкой незадолго до моего от"езда из Перми. Но и с тов. Антроповым оказалось не лучше: по приезде в Екатеринбург он поселился в своей семье в Сысертском [Полевском *Л.57] заводе, несмотря на то, что при Советской власти он там же занимал ответственный пост. Ни увещевания, ни приказы Якова переселиться из Сысертского завода не помогли. Он не подчинился и продолжал оставаться в своей семье: обывательская психология взяла вверх.

В средине марта он по доносу своих же соседей был арестован и после зверских пыток был расстрелян.

По приезде в Екатеринбург мы нашли подполье совершенно разгромленным. За восьмимесячное властвование колчаковщины, а вернее на Урале — Гайдовщины, было несколько больших провалов, и ни одна "явка", бывшая [20] у нас, не уцелела.