Эйвелин (рабочее название)

Глава1

День начался суматошно. Стоило Эйвелин спуститься в магазин, одновременно прибыли грузовоз из столицы, тираж утренней газеты и посыльный от госпожи Грин. Пришлось спешно распоряжаться, чтобы успеть расквитаться с делами к полудню. На вторую половину дня было запланировано посещение модистки, парикмахера и ювелира.

— Данни — на книги! Сэд — сгрузи газеты и выставь табличку про свежий номер. Юна, не зевай, сейчас народ за газетой потянется.

Попросив посыльного задержаться, Эйвелин прочла записку и черкнула мимоходом в ответ пару строк. Прошлась по залу, впитавшему в себя запахи бумаги и типографской краски, взглянула на свежую газету, пестрящую заголовками. В глаза бросился самый крупный: "Очередное кровавое убийство! Мясник-хомицид поселился в квартале Красных бантов!" Ловким движением костяного, украшенного тонкой резьбой, ножа вскрыв упаковочную ленту из плотной бумаги, взяла верхний экземпляр.

Владелица книжного магазина имеет неоспоримое преимущество — она первой получает столичные книги, за которыми гоняется передовая молодежь, а с некоторых пор и первой узнает новости. После того, как жертвой убийцы-мясника стал мальчишка-разносчик, и весь деловой квартал мог наблюдать жуткую картину — лениво шевелящиеся на ветру окровавленные газеты с заголовком — "Очередная жертва мясника!", а поверх распростертое тело мальчишки с перерезанным как у женщины, изображенной в газете, горлом, типография едва не прогорела. На следующий день ни один разносчик не явился на работу.

Эйвелин была первой, кто взялся за продажу газет. Ее книжная лавка, расположенная в удачном месте — у мостика, ведущего в деловой квартал, сразу стала очень посещаемой. Для удобства спешащих на службу чиновников и крупных дельцов оборудовали под продажу газет окно, выходящее на улицу. За прошедшие с тех пор несколько месяцев дела стремительно пошли вверх. Разносчики так и не вернулись на улицы, и газеты теперь можно было купить лишь в нескольких местах города.

Посмотрим, что у нас здесь. "Городской магистрат чрезвычайно озабочен опасной обстановкой, сложившейся в городе, в связи с серией загадочных дерзких убийств". Эйвелин возмущенно фыркнула, приподняв брови: когда убивали добропорядочных граждан, никто не был озабочен. Вялотекущее расследование не дало результатов, а убийства продолжались с ужасающей регулярностью. А ведь с тех пор как появился мясник, жертвы его были самых разных возрастов и профессий. И только теперь, когда он добрался до квартала Красных бантов, в магистрате зашевелились. Кому-то, видимо, очень дороги девицы с красными бантами на шее. Вводится комендантский час! Из столицы ждут некоего господина С., который в кратчайшие сроки поймает неуловимого убийцу, держащего город в страхе. Так, с этим все понятно.

А вот вторая новость совершенно неожиданна и еще загадочнее первой. Заголовок гласил: "Западная ветка будет заморожена!" Некая экологическая организация, название которой не упоминалось, требует немедленного прекращения строительства новой Западной ветки железной дороги! Городские власти вступили в переговоры. Комитет по строительству настаивает на продолжении работ, напоминая о важности объекта не только для города, но и всего округа. Транзитные перевозки принесут городу ("И в первую очередь владельцам паровой дороги!", — отметила про себя Эйвелин) немалые доходы и оживят жизнь западных областей. А еще на западе угольные копи, разработка которых весьма и весьма актуальна в современный век пара. Дела. Однако, что за таинственная организация, о которой никто не слыхивал? Уж Эйвелин бы знала. Не далее как завтра она приглашена на свадьбу дочери председателя того самого комитета по строительству железной дороги. Малышка Ана выходит замуж! Даже не верится. В связи с этим сегодня дел невпроворот.

Дочитывать газету было некогда: книги разгрузили, и пора было подписать документы. Эйвелин уселась за конторку проверять бумаги на товар. В прошлый раз несоответствие в количестве обнаружили, когда было уже поздно.

Пробежав глазами колонки цифр, Эйвелин глянула на миниатюрные серебряные часики на запястье — таких во всем городе по пальцам одной руки пересчитать можно, чем она немало гордилась, — и принялась за сверку товара.

* * *

— Если из интертон-компании приедут до моего возвращения, пусть начинают без меня. Договор лежит на моем столе, — наставляла она, поправляя на голове замысловато изогнутую бежевую шляпку. Тонкие лайковые перчатки в тон дополняли наряд.

— И как вы все успеваете? — подавая пальто, восхищенно ахнула Юна, молоденькая продавщица, очень старательная и аккуратная. Она открыто обожала свою хозяйку и старалась во всем подражать ей.

Сейчас Эйвелин была готова к выезду в город, оставляя лавку в надежных руках помощников. По сути они были слугами, но носили гордое наименование служащих, чем их хозяйка снискала себе уважение в среде коллег и стойкое неприятие в аристократических кругах, которые по рождению долженствовали бы быть ей ближе. История о баронессе Галантэ, презревшей морально-этические нормы сословия, уже подернулась пеленой времени. В обыденной жизни Эйвелин почти не вспоминала о своем происхождении, пользуясь привилегиями лишь в крайних случаях и мало общаясь с представителями благородного сословия. Впрочем, и среди них находились те, кто считал ее образцом для подражания. Прошли времена, когда аристократия владела миром. Да и сами аристократы измельчали. Взять хоть отца. Двадцать пятый барон Галантэ, не гнушающийся грязными делишками, вызывал у собственной дочери только негодование и горечь за свой некогда славный род.

Проверив перед выходом содержимое сумочки, Эйвелин шагнула за порог. Экипаж уже ждал. Будучи особой практичной и жадной до технических новинок, она предпочитала паромобили, но сегодня придется ехать по старинке. В каждом из пунктов назначения неизбежны задержки. Каждый раз глушить и потом раскочегаривать мотор не согласится ни один уважающий себя водитель. А только подгонка платья займет не менее часа.

Первым делом она заехала к парикмахеру, где обсудила прическу и украшения в нее и договорилась о вызове мастера на завтрашнее утро. Следующим пунктом было посещение модистки. Кроме собственно платья здесь нужно было заказать белье, перчатки, а также обувь.

"И когда уже корсеты окончательно уйдут в прошлое? — с тоской думала Эйвелин, пока служанка затягивала шнуровку. — Пожалуй, не ранее, чем старая инфанта сойдет в могилу. Как хорошо, что в повседневной жизни их уже почти не носят".

С платьем провозились полтора часа, еще два раза перешнуровав корсет и исколов булавками все тело. Наконец, госпожа Бриз сжалилась над клиенткой, на прощание пообещав прислать платье рано утром и предрекая всеобщую нервозность. Среди дам — от зависти, среди кавалеров — от восхищения. На что Эйвелин рассмеялась и напомнила, что невеста в любом случае затмит всех.

— Если бы господин Браенштоф не поскупился на свадебный наряд для дочери и воспользовался моими услугами, я бы согласилась с вами.

— Уверяю вас, госпожа Бриз, платье Аны стоит целое состояние, — заверила Эйвелин.

— Это не важно, когда простая белошвейка присвоила себе гордое звание модистки, — поджала губы госпожа Бриз. — Госпожа Лейс может шить только сорочки и панталоны. Свадебное платье — не ее уровень. Это я вам говорю! Так что вы, несомненно, будете самой красивой и элегантной дамой.

Эйвелин мудро промолчала, поскольку знала повадки городских модисток. Начни спорить с ней, и потеряешь еще час. Каждая из них готова была обвинить конкуренток во всех грехах, начиная от темного прошлого и кончая использованием некачественных тканей и гнилых ниток. Госпожа Бриз исключением не была, но хотя бы разбиралась в моде и не скупилась на фантазию. Платье в ее исполнении вышло шикарным. Бледно-голубого цвета, с золотым шитьем на лифе и пеной бежевых и голубых кружев на турнюре. Верхний слой юбки, присборенный впереди, волной поднимался по бокам и крепился к турнюру, открывая нижний слой из антайского шелка. Предпочитая более темные и насыщенные тона, Эйвелин пыталась протестовать против выбора модистки, но та напомнила, что незамужней девице благородного происхождения, не достигшей возраста старой девы, не подобает носить яркие наряды. Тем более что на свадьбе будет весь цвет города.

— Два года — и я окончательно развяжусь с этими предрассудками, — сердито ответила Эйвелин, скрепя сердце соглашаясь с ней.

— Или выйдете замуж.

— Стать женой одного из этих чванливых болванов и бездельников? Никогда! Не для того я отстаивала свою независимость.

— Вы хотите остаться старой девой?! — ужаснулась госпожа Бриз.

— Именно. С мужчиной в лучшем случае можно дружить. Но уж никак не быть его бледной тенью, умирая с тоски над очередным никому не нужным гобеленом.

Сейчас, глядя на себя в практически готовом платье, Эйвелин была вынуждена признать, что чутье модистки ее не подвело, и наряд светлых тонов выгодно демонстрировал молодость хозяйки, подчеркивая все достоинства фигуры, цвета кожи и глаз. "Двадцать три, уже двадцать три. Если бы Леонар не оказался таким подлецом и не бросил ее перед самой свадьбой, после того, как узнал, что она отказалась от титула и приданого, она бы уже имела двоих-троих детей и помыслить не могла выйти из дома без корсета. Если завтра он и его здорово подурневшая и располневшая после вторых родов жена будут на приеме, обязательно поблагодарю".

Осталось еще заехать к ювелиру, у которого она хранила свои драгоценности, заглянуть в лавку, снять кассу и проследить за проведением в магазин новейшего аппарата связи — интертона. В обстановке всеобщего страха возможность связаться с разными инстанциями, не выходя из дома, была с воодушевлением воспринята горожанами. Правда, расценки интертон-компании несколько охладили пыл, но Эйвелин всегда считала, что полезная роскошь себя оправдывает априори. Так что уже сегодня вечером ее служащие смогут оповестить большинство заказчиков, что их книги прибыли из столицы. Да и с типографией дела пойдут намного живее. Первым делом она закажет у них новые визитные карточки, где под именем "Эйвелин Галантэ" кроме адреса книжной лавки будет указан "ключ" интертона.

После визита к ювелиру содержимое сумочки Эйвелин изменилось: пополнилось двумя бархатными коробочками с драгоценным гарнитуром и браслетом, и полегчало на один маленький пистолет — вещь, даме не приличествующую, но совсем не лишнюю, когда ведешь дела в одиночку. А с учетом все пополняющегося списка жертв хомицида, и вовсе необходимую. В темное время суток Эйвелин держала его под рукой, то есть в кармане пальто. Вот как сейчас.

В лавке ее ожидало сразу два сюрприза: интертон уже стоял на приготовленном специально для него столике; а вот второй сюрприз ей совершенно не понравился: едва завидев хозяйку, к ней кинулась заплаканная Юна.

— Госпожа Эйвелин! Как хорошо, что вы вернулись!

— Что случилось, Юна?

— Ох, тут... к нам...

— Да не реви ты. Говори толком!

— Полиция... газеты из... изъяли-и-и, — рыдала девушка.

— Полиция?! Что значит, изъяли? А где Сэд и Данни?

— Я здесь, а Сэд за вами побежал, — раздался голос из-за прилавка.

Эйвелин внимательно оглядела торговый зал — следы вторжения виднелись тут и там: затоптанный пол, клочки газет, опрокинутая пальма в углу. Помощник, вышедший на свет, сверкал свежим синяком под глазом.

— Боже! Данни! — ахнула Эйвелин.

— Простите, госпожа, — понурился тот. — Мы ничего не смогли сделать. Вы учили, что в случае грабежа надо сразу звать полицию. Но они сами оказались из полиции. Велели закрыть лавку и предъявили какую-то бумагу, что уполмо... уполноче... в общем, приказ у них — изъять незаконный запрещенный тираж. А сами не в форме. У нас и газет-то почти не оставалось. Треть еще при вас раскупили, а остальные в обед. Штук двадцать лежало.

— Двадцать четыре, — всхлипнула Юна, собирая землю в кадку с пальмой. — И еще две отложены для господина Слима и госпожи Карины. Они всегда вечером за газетой заходят. Все обшарили и забрали.

— Запрещенный тираж? Что за чушь?! — возмутилась Эйвелин. — Вы уверены, что это была полиция?

— Ну дак они это... свои бляхи показали. Госпожа Эйвелин, если мы виноваты, то заплатим.

— Вы заплатите? Нет, Данни, заплатит кто-то другой! Приберите тут и можете отправляться по домам. Комендантский час ввели. Так что задерживаться теперь нельзя.

"Что же запретного могло быть в газете? — вспоминала Эйвелин, не раздеваясь, складывая драгоценности в несгораемый шкаф. — Жаль, что до конца не дочитала. Куда же первым делом обратиться? В полицию или сразу в магистрат? Нет. Сначала в типографию. Стоп! Если мне не показалось, интертон установили".

— Аппарат работает? — спросила она, выглядывая в торговый зал.

— Вроде да, — порозовела Юна. — Были двое мужчин, очень галантные и сноровистые. Я их попросила, как вы велели, чтобы эти... провода вдоль пола протянули. Они сказали, что такой милой барышне ни в чем не откажут. Потом объяснили, как держать вот эту трубку и куда говорить...

— Я знаю, как говорят по интертону, — остановила ее Эйвелин. — Вижу, впечатлений тебе сегодня хватило. Потом обсудим, сейчас я буду звонить. Дождись Сэда, он тебя проводит.

Собравшись с мыслями, она решительно взялась за интертон. Аппарат был выполнен из красного дерева, украшенного узорчатыми бронзовыми накладками. Красивый, но сейчас любоваться им некогда. Вопреки своим утренним ожиданиям, первый звонок Эйвелин сделала не подругам, не Ане, которую хотела ободрить перед завтрашней свадьбой. Первый вызов полетел из книжной лавки Галантэ в типографию "Градбургских известий". Барышня довольно скоро соединила ее с нужным абонентом.

— Слушаю вас, — раздался голос на том конце провода.

— Здравствуйте, господин Фрикс. Это Эйвелин Галантэ. Я беспокою вас по поводу неприятного инцидента, произошедшего пару часов назад в моем магазине. В мое отсутствие ворвалась группа мужчин, которые заявили, что они из...

— У вас, значит, тоже, — устало перебил владелец типографии.

— Что значит, тоже? Объяснитесь, пожалуйста, — удивилась Эйвелин.

— Сколько газет они забрали?

— Двадцать шесть. Я намерена заявить протест и...

— Послушайте, Эйвелин. Это совершенно не интертонный разговор. Хочу попросить вас об одном. Завтра мы встретимся на свадьбе. Вы ведь приглашены, Анабэль Браенштоф — ваша подруга, так? Давайте перемолвимся перед началом приема. Вы несомненно, вправе протестовать, но это ни к чему хорошему не приведет. Двадцать шесть газет из пятисот — ничто. Я своего добился, поэтому возмещу ваши убытки.

— Чего вы добились, Эдвард? Не понимаю.

— Вы настойчивый человек, я это знаю и уважаю эту вашу черту. Но послушайте доброго совета — не лезьте в это дело. Девяносто процентов сегодняшнего тиража дошло до людей, и это намного больше, чем я рассчитывал. Городские власти не слишком-то поворотливы. Не звоните в полицию.

— Но...

— До встречи завтра.

Эйвелин растерянно смотрела на трубку аппарата, из которой доносились короткие гудки. Кажется, интертон — не такая уж замечательная вещь. Голос не передает всех эмоций собеседника. Эдвард Фрикс, владелец типографии, был напуган, но при том торжествовал. Опять же, обреченная усталость какая-то. Не видя его лица, невозможно сказать с уверенностью. Вся надежда на завтрашнюю встречу. Оставить так эту непонятную историю невозможно. Неужели в газете действительно было что-то запрещенное? Но что? До чего досадно, что утром не было времени прочесть ее всю.