Зверь лютый. Книга 37. Дедовщина

Зверь Лютый

Книга 37 Дедовщина

Часть 145 "Здесь будет город сокрушён. Назло...".

Глава 741

— Командовать приступом будешь ты.

— Кто?! Я?! Не-не-не! Ваня... господине... я не, я...

— Что "я"? Ты уж как-то определись, принцесса. Или ты проститутка, или ты полководка.

* * *

Или правильнее — полководша? Полководища? Полководица? Полководиня? Генералька? Маршалня? Стратегищица? Как, всё-таки, не просто правильно назвать женщину по-русски...

То ли дело у них! "Фемина, ля". Это так... ёмко. И универсально.

"А по-французски женщины — бабьё!...".

"Эх, запад!

Не пот — а запах,

Не женщины, а сказки братьев Гримм!".

Настолько же страшные, как те сказки? Ужас-с!

Тогда и запах... Ужас — два раза.

* * *

Дилемма — ложная. Можно ж быть и тем и другим одновременно. Или попеременно. Или не тем и не другим.

Логическая несуразность притормозила психическую нестабильность. В смысле: начинающаяся паническая истерика отложилась. На чуть-чуть.

— Господине... я не могу! Я не умею! Я не воин!

— Не воин. А кто? Курвень курвущая? Это твоё место по жизни? Твой любимый выбор?

Дёрнулась. Будто от пощёчины. Не нравится? — Изволь измениться.

— Не вопи. Твой дело — делать то, что я велю. На коне сидеть умеешь? Косынку с тыковки снять можешь? Махнуть ею по команде? Всё.

— А... а ты?

— А я залезу на дерево и буду кукарекать кенарем. Или дятлом.

Говоря о себе, Ваня, правильнее уточнить разновидность дятлов: "долбо-". Никогда не слышал, чтобы дятлы кукарекали. Как, впрочем, и канарейки.

Бывшая Самая Великая Княжна Всея Руси, жена князя Вислецкого Казимира Болеславича, отданная им мне "на забаву" в качестве "медовой ловушки", моя рабыня в роли не то походно-полевой жены, не то воспитанницы, Елена Ростиславовна, смотрела на меня с нескрываемым страхом.

Бабе? Штурмовать крепость?! — Бред!!!

Мужик свихнулся. Да ладно бы просто какой-то мужик! А то свой. Хуже: хозяин. Владелец. Души и тела.

Обе сущности измучены и страдающи. Тело — от нескольких дней верхового марша. Душа — от потрясений, страхов, надежд... и марша тоже.

Проведя в Берестье дипломатические переговоры "на уровне близком к высшему", сопровождаемые активной подстольной (не путать с подковёрной) деятельностью обеих договаривающихся сторон (об этом — уже подробно...), я сразу же приступил к реализации достигнутых договорённостей.

Я же честный человек! Мне лжу сама Богородица запретила! Обещал войска и корабли — будут. Только подумаю малость.

Перечень потребного несколько отличался от очевидного, а раскрывать свои планы я не хотел. Не то, чтобы не доверял. Просто, чего не знаешь — о том и не проболтаешься.

Апрель-май-июнь. За это время надо прибрать Полоцк, отданный мне Государем, упорядочить Минск, чтобы не выпендривались. И вернуться в Берестье на "всё готовенькое" к походу. За "всё готовенькое" отвечает князь Федя.

Снова, как в Велиже, Луцке, Галиче, приходилось продумывать всё самому. Самоё тяжёлое — предусматривать варианты. "А что будет, если...". Не линейное, а "деревянное" развитие предполагаемых событий.

Пачка надиктовываемых писем. Длительная беседа с Миссионером. Он отправляется в Минск впереди меня. Попытка дать тамошним князьям Глебовичам последний шанс стать русскими князьями "в законе". А мне получить ресурсы княжества. Иначе... "язва на спине". Ударит в самый неподходящий момент.

Тут есть... диверсионный оттенок. Типа, если князей там нет и дружина мала, то Миссионер с малой командой... чисто поговорить заехал... чисто по нужде вышел на стену... или, там, воздухом подышать... чисто случайно обронил верёвку из кармана... хотя карманов в здешних одеждах... а оттуда... ка-ак полезли! вдруг! морды! В смысле: гридни "Зверя Лютого".

Ах-ах! Случайность, знаете ли, такая случилась.

"Свой среди чужих и на свободе" — может быть очень полезен.

Гонца в Гродно. Для вежества и чтобы тамошний князь... не совершил ошибок. В Друцк и в Полоцк. Позвать и посмотреть. Что получится.

Ниже по Бугу есть два русских города: Мельник и Дрогичин. Идя к Казику на свиданку — мимо не пройти, пусть готовятся. Заодно, своими шевелениями подтвердить ляхам серьёзность моих намерений.

По всему Бугу ладить плавсредства. С учётом разницы их виртуала и моего предполагаемого реала. И минимальной, хотя бы, секретности различий. Указать кому каких сколько.

У ляхов лодок мало: дорожная сеть гуще, расстояния меньше, население живёт плотнее. То, что есть или строится на Висле и притоках, будет угнано под войска старших князей. Для Казика останется минимум — паром через реку. Поэтому такое место встречи и выбрано: устье Нарева. Которое они считают в Висле. В отличие от меня, который видит его в Буге. Ему от Вислицы идти конями, переправа, тут и Ванька с лодейками прибежит.

У меня будет речной флот — у него нет. Это можно как-то... к пользе уелбантурить?

Призыв "охотников" по Галицкому, Волынскому и Полоцкому княжеству. С очень аккуратной формулировкой. Без "крестового похода", с оповещением заранее об отказе от хабара, скота и полона. И жалования. Чисто за честь и славу. Но, конечно, вероятны подарки от Воеводы Всеволжского за успешную службу.

Тут вообще непонятно: сколько и каких придёт. "Охотники", как правило, бояре и подбоярышники. Государева власть их... прижимает. Но "прижимает" не сильно, волю даёт. А у меня лично слава "полнокретина знатного" — городов победителя. Есть желающие к славе присоединиться. И даю я из добычи не скупясь. Ежели есть за что.

Создание запасов продовольствия. Для тех кто сюда придёт и на сам поход.

"Накрутить Феде хвост", чтобы он накрутил своим, чтобы пограничье вычистили от "лишних людей". Слать разведку до Сероцка. И дальше. Вниз — по Бугу и Висле, вверх — до Мазурских озёр.

Сборы в дорогу. В Полоцк. Там... не славно. Всё-таки, Боголюбский знал, что говорил, посылая меня. А уж после моих... похождений, после передачи мне Двины с городками, о чём там уже известно, и вовсе...

Сперва Минск. 350 вёрст. Дороги, в немалой части, нормальные, не дебри глухие. Хотя есть "дырки" между заселёнными пятнами-волостями и там... не просто.

Продумать маршрут, места стоянок. Отправить вперёд квартирьеров с табуном коней. Местный окольничий — до границы княжества. Дальше... Хотя бы проводников.

Уже была ночь, когда я вспомнил о постоянно висевшем на краю сознания недоделанном деле. Очень важном, но постоянно оттесняемом потоком более актуальных мелочей.

О "принцессе".

Сжавшаяся в углу ямы, обхватившая коленки, дрожащая от холода женщина. Голая, обритая.

Негромкий голос Сухана:

— Волосню сбрил, ногти обрезал, промыл, промазал. Дёргалась. Вон, порез над ухом.

Человек непривычный после санобработки второго уровня, даже частичной, выглядит... потрясённо. Ну, это-то фигня, не третий уровень. Кровь из вены не брали, пункцию спинно-мозговой не делали, кишку глотать не заставляли.

Я — гумнонист? Нет, я — "сапожник без сапог". Многое есть. Тот же мазок взять... Но — там. Во Всеволжске. А тут...

Факеншит! Ну почему эта страна такая большая?! Раньше было — "ничего нет". Теперь хуже: "есть". Но не здесь. Ещё обиднее.

Спокойно, Ваня. "Из дерьма — конфетку". Сырья... Сам сказал — страна большая. Действуй.

Скинули лесенку, слез.

— Твой... уехал. Даже не спросил про тебя. Ты не нужна. Никому.

Остановившийся взгляд сухих опухших глаз. Выплаканных до донышка.

Чуть дёрнулись губы. С явно видимым трудом разомкнула плотно сжимающие коленки руки. Неловко, чуть охая от прикосновения к земляному полу, перевернулась. В коленно-локтевую. Постояла так, собираясь с силами, послюнявила пальцы, потёрла между ног. Тяжко вздохнула и расставила колени пошире. Изготовилась. К встрече своего господина и повелителя.

Единственно возможный способ вызвать мой интерес? Вот так она меня понимает?

"Самый лучший секс с тем, с кем хорошо и без секса".

А здесь "без"... даже в мыслях не допускается?

Сучка. Шлюха. Женщина с пониженной социальной ответственностью.

Не будь идиотом, Ваня. У неё нет социальной ответственности. У неё вообще нет никакой ответственности. Она — инструмент, "орудие говорящее", "машинка детородная". И неважно, что формально — высшая аристократка, княгиня, член королевского дома. Разве дело в титулах и этикетках, в золотых кольцах и драгоценных камнях? Лошадь остаётся скотиной, каким бы вальтрапом её не накрывали, сколько бы решт на узду не навешивали.

Овцематка. Жевать и ягниться. Чтобы "породу не портила" — глухой загон. Она к этому привыкла, такую жизнь приняла. Ничего другого не представляет и не желает. Знает, что если удачно подставиться, если хозяин "надует брюхо", то... "всё будет хорошо, у нас всё получится". Её не будут сильно пинать — кто же бьёт матку перед ягнением?

Меня трясло от бешенства. От несовпадения реала, в котором я вижу одомашненную самку бесшерстой обезьяны, и тем виртуалом, образом, придуманным, сформировавшимся в моём мозгу воспоминаниями наших встреч. О моей страстной, какой-то... прямо говоря, подростковой любви к этой женщине семь лет назад.

Она же была для меня чудом мира! Светом в оконце, целью и смыслом, волнением и наслаждением! А стала... дрожащим мясом с дыркой.

"Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность — болью прощания,

а ненависть — силой того отвращения,

с которым ты помнишь свои обещания".

Любовь? — Она поступала "правильно", "все так живут", "жена добрая". Следует "Домострою", исполняет заповедь божескую: "жена да убоится мужа своего". В этом нет её вины. Мне не за что её прощать.

Ненависть? — Я ей ничего не обещал. Не сложилось такой ситуации — "обещание". Ненавидеть её... не за что.

Но... А зачем она мне? Есть же много красивее, моложе, умнее, веселее, интереснее... Лучше.

Эта... Зачем?

— Тебя следует вернуть мужу.

Она вздрогнула. Не сдвинулась, только ещё сильнее пригнула голову к полу. И пригибала сильнее с каждой моей фразой. Будто гвозди вколачивал.

— Ты — не интересна. Нет причины тратить на тебя время. Ты уже не станешь. Чем-то. Поздно. Той, какой ты была, которая так волновала и нравилась мне когда-то — уже нет. И никогда не будет. Ты — мусор. Ваша Вислица — подходящее место для таких... отбросов. Твой Казимир — гармонично золочёный крысюк на тамошней куче дерьма.

Её трясло всё сильнее. Меня, кстати, тоже. Хоть бы голос удержать. Без рычания и воя. Вовсе не академически-нейтрально-доброжелательное повествование.

— У меня нет причин заниматься тобой, принимать участие в твоей судьбе. Ни одной. Кроме памяти о наших встречах. Ради той, уже исчезнувшей девочки, от которой у тебя только имя, я вожусь с тобой, просто — смотрю на тебя. Зря смотрю. Впустую. Не ной. Я запрещаю тебе плакать.

Она проглотила начавшийся всхлип. Сумела. Чуть слышно, с задержкой выдохнула. Дрожь видимыми волнами проскакивала по её телу, но дыхание сумела удержать.

— Хорошо. Я возьму тебя. Рабыней. Ты будешь делать, что я велю. У тебя не будет иной цели, нежели стремление услужить господину. Мне. Ни муж, ни дети, ни даже твоя собственная душа — не важны. Только господская воля. Над душой и телом, умом и сердцем, горем и радостью. В этом мире и в мире горнем. Ни бог, ни дьявол не оспорят моей власти. Даже смерть не освободит тебя. В мою власть — навечно. Согласна? Подумай. И пусть будет твоё да — "да", а нет — "нет". Если "нет", то я отпущу тебя на волю. Сразу.

"На волю"? Это куда?

"Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества".

Какую "волю" она может найти в здешнем "обществе"? Кто навяжет ей свою волю, едва она выйдет со двора? — Любой, у которого больше кулак.

Она молчала. Только дрожало тело, подрагивали смотрящие на меня молочно-белые ягодицы, тряслись отвисшие груди, колыхались жировые складки на боках.

— Д-да. Господин.

Понимает цену свободы? Или просто... никогда не задумывалась, не представляет что делать с этой... абстракцией?

— Тогда пошли.

Она неуклюже попыталась подняться. Я протянул руку и, когда она ухватилась, подтянул лицом к лицу. Совершенно измученный больной взгляд. Но не тупой, остановившийся. Или хитрый, просчитывающий. Твёрдый. Замученный, но — разумный.

В ней был когда-то крепкий стержень. Она ничего не боялась, кроме пожара и мышей. Может, что-то осталось?

После семи лет непрерывного прессинга? В роли дичи на "дикой охоте" придворных? "Ату её!". — Вряд ли. Даже и взрослые мужчины просто в одиночке за семь лет сходили с ума. А то и быстрее.

* * *

"Процесс 193". 265 человек, 3,5 года в тюремных казематах, к началу процесса 43 — скончались, 12 — покончили с собой, 38 — сошли с ума.

Молодые люди её, примерно, лет. С идеей, среди товарищей. На родине, в своём языке, вере и обычаях. Под защитой хоть тюремного, но закона. Под властью равнодушных, но лично не озлобленных надзирателей.

Она — одна. На чужбине. Среди злобы.

* * *

Как "стая обезьян" может загнобить парию... Психика человеческая ломается за часы. Тут — годы. Но хоть корешки какие-то остались? Прежнюю душу не вернуть, но, может, как с Суханом — вырастить новую? Достойную. Из тех корешков.

Саввушка в Киеве в застенке у Укоротичей, даже и чувствуя, не смог выкорчевать мои "корешки". Может, и Пясты с блюдолизами...? Правда, семь лет...

— Я... я страшная? Противная? Бритая?

Женщина. Внешность — первое.

"Клин — клином".

— Да.

Стащил бандану с головы. Наклонился к ней темечком.

— Как я.

Глаза распахнулись. Кажется, она поняла, что обривание не есть унижение, втаптывание, но возвышение, приобщение. К чему-то... "зверо-лютскому".

И мы отправились в баню.

Постоянно топившаяся во время моего пребывания, она ещё не остыла. Здесь, в пляшущем свете прилепленного к оконному наличнику свечного огарка, бывшая Самая Великая Княжна Всея Святыя Руси, правнучка Мономаха, княгиня Висленская, Елена Ростиславовна приняла своей рукой и волей ошейник рабыни и "заклятие Пригоды".

Я уже не раз описывал этот ритуал, случившийся однажды с девкой-крестьянкой на покосе в глухом углу у Угры и стоивший ей жизни. Многократно и разнообразно повторённый, применяемый даже и к высшим аристократам, он давал эффект. Результат, основанный не на законах природы, но лишь на силе веры и суеверий, распространённых в этом мире, в "Святой Руси".

Внушённый ужас. Надежда на высшую силу. Подчинение воли. Выученная беспомощность перед хозяином.

У неё закрывались глаза. Силы кончились, слишком много потрясений. В конце она забилась в угол и принялась блевать — нервы. Неконтролируемый приступ паники.

Не новость. И по первой, и по второй жизням. Головокружение, ускорение пульса, потоотделение, удушье, боли в грудной клетке... Здесь — рвота. Приступы паники у трети взрослого населения — хотя бы раз в год. У женщин — в 2-3 раза чаще, чем у мужчин.