Оборотная сторона зверя. Ч.1. Рейнхард

1 том романа "Оборотная сторона зверя" читайте на Книгомане https://noa-lit.ru/reynhard.html

Глава 1. Мир, в котором меня больше нет

— Господа пассажиры, прошу всех пристегнуть ремни...

— Твоя мать уже не смотрит на меня как на мужчину.

Пока большегрудая стюардесса с энтузиазмом вещала о правилах перелета, я уже тысячу раз пожалела, что села рядом с отцом.

— Мне ведь и пятидесяти пока нет, и в постели я еще ого-го!

Видимо, желание проткнуть себе перепонки и прекратить эту мучительную агонию как-то отобразилось на моем лице, потому как бойкая сотрудница авиалиний на всех парах уже спешила ко мне.

— И чего я только не пробовал! — мужчина от переизбытка чувств то и дело поправлял узенькие очки, становясь таким милым, потерянным и вместе с тем беззащитным, одним словом, русским интеллигентом.

Я улыбнулась и легонько пожала его ладонь. На меня грустными карими глазами взирал Виталий Петрович Градов, врач, как многие говорили, от Бога. Правда, не человеческий. Мой отец был ветеринаром, и этот факт являлся поводом к нескончаемым шуточкам моей маман. Но вот то, что он умел 'чувствовать' зверей, как никто другой, не вызывало сомнений даже у нее. Невысокий, чуть полноватый и самый добрый папа на свете. Я любила в нем все.

— Недавно я даже журнал прикупил...

Все, кроме его непонятной идеи фикс, что мы с ним — этакие братаны. Мне хотелось биться головой о стену. Почему все, буквально все принимают меня за 'свою'? Гламурные красавицы на полном серьезе спрашивают о новинках моды, взрослые матроны интересуются способами воспитания, а пожилые развратники с умилением рассказывают о своих похождениях, как будто ожидая от меня клича: 'По бабам, мужички, по бабам!'

А отец продолжал:

— 'Есть ли секс после брака' — хороший журнал, дочь, почитай. Так вот, в нем говорится об альфах, о том, что женщины под всем этим налетом цивилизации все же остаются беззащитными самочками, которые так и ждут, чтобы пришел настоящий самец и накрыл их...

— Пап, прошу тебя...

— Нет, я тоже сначала скептически отнесся к такому, а потом посмотрел на своих пациентов, поразмыслил и решил, что нужно становиться таким альфой, который сможет держать свою женщину в руках и показать, кто в стае, то есть в доме, главный...

— Виталь, — капризный и вместе с тем требовательный голос маман я не перепутаю ни с каким другим в этом мире.

— Да-да, Ниночка, уже бегу... — тут же подскочил новоявленный 'альфа'.

'Ох, паап...'

Суетящийся отец протискивался к окну, боясь даже ненароком коснуться жены. Я же оказалась как раз в поле зрения высокой статной блондинки и по совместительству моей мамы.

'Ох, не к добру это', — только и успела подумать я, когда голубые глаза недовольно сузились, и маман зашипела:

— Кира, немедленно перестань сутулиться! И почему я снова не вижу на тебе косметики? Ощущение, что я с больной анорексией лечу.

— Мам... — я готова была провалиться сквозь землю.

Благо, что отросшая челка скрывала глаза. 'И, кстати, причем здесь анорексия?'

Но маман уже было не остановить:

— Пойдешь в туалет и немедленно приведешь себя в божеский вид. Неудивительно, что Максим...

Я вскинула затравленный взгляд на отца, тот понял, но еще до того, как он что-то сказал, мама резко замолчала, судорожно вцепившись в подлокотники кресла. Она явно хотела что-то сказать, быть может, подойти и извиниться, но я уже отворачивалась к окну, мечтая оказаться в любом другом месте, только бы не рядом с семьей. Да, бывали моменты, когда хотелось верить, что меня подкинули родителям эльфы.

— Так что ты там говорил про самцов, дорогой? — мама не любила неловкие паузы. К счастью для нее, заикающийся от волнения отец мог заполнить их все.

Покачав головой, я натолкнулась на насмешливый взгляд зеленовато-серых глаз. 'Черт, только не это, он же все слышал!' — мысленно застонав, я нацепила на лицо непроницаемую маску и вновь уставилась в окно, но всей кожей ощущала, что Максим наблюдает за мной. 'Ну почему он притащился именно сейчас? Торчал бы и дальше со своими друзьями в хвосте самолета!'

Это был явно не мой день. Хотя нет, это был явно не мой год.

'Нет, нет, только не садись со мной, только не садись...' — твердила я про себя, продолжая усиленно делать вид, что разглядываю эти бесконечные облака, но всем своим телом все равно тянулась к Максиму. Не видя, я знала, что он скользит по мне взглядом, задерживаясь на стянутых в хвост темных кудрях, на жутких кругах под глазами и плотно сжатых губах. Уловив чуть резковатый древесный парфюм, я резко втянула воздух и замерла, зажмурившись, пытаясь хотя бы на миг вспомнить — каково это — находиться в его теплых объятиях и вдыхать будоражащий запах мужского тела. Мое глупое сердце стучало как бешеное.

'Куда он сядет? И какого черта меня это волнует? Дура, какая же я все-таки дура!'

Четыре сиденья попарно располагались друг против друга, и Макс мог сесть либо рядом, либо напротив. Как ни крути, и тот, и другой вариант выглядел скверным. По крайней мере, для меня.

— Ну наконец-то, Макс! Давай, садись быстрей, мы с тобой еще столько не обсудили!

Чуть-чуть скосив глаза вправо, я увидела, как задорно подпрыгнули кудри Маришки, почти такие же темные, как у меня.

Мне не нужно было видеть лицо Максима, чтобы понять, как он справляется с раздражением и пытается изобразить интерес. Плохо пытается, зараза. Впрочем, как и всегда.

Кресло передо мной чуть слышно скрипнуло.

'Все хорошо, успокойся. Так надо', — я продолжаю смотреть в окно и даже не оборачиваюсь, когда женский вопль бьет по ушам:

— Макс, я же просила не мять платье!

Максим отвечает тихо и недовольно, и в салоне вновь воцаряется тишина. Ненадолго, ведь Марина не умеет молчать:

— Но ведь можно поаккуратнее? Знаешь ведь, как важно его не испортить, а ты как слон, — в голосе девушки появились игривые нотки. — Правда, Кир, наш Макс похож на слона? Или, может, на медвежонка?

'Наш Макс'.

Я оторвалась от окна и выдавила из себя улыбку, когда любопытное личико Маришки, по форме напоминающее сердечко, обратилось ко мне:

— Так похож он на медвежонка?

Нет, сестренка, он похож на кота. На ленивого, капризного и опасного котяру...

Проворные маришкины пальчики погладили Макса по лбу, пытаясь разгладить морщины, а затем коснулись золотистых волос. 'Совсем отросли'. Я знаю, какую именно длину он предпочитает, — всего три месяца назад я сама его подстригала, а он корчил мне рожицы, все время норовил посмотреться в зеркало, не забывая при каждом удобном случае коснуться меня...

А сейчас он хмурился, изучая мое лицо чуть прищуренными и до боли знакомыми серовато-зелеными глазами.

'Все хорошо, мне не больно', — я так широко улыбалась, что еще немного — и нужно было бы вправлять челюсть.

— Ну Мааакс! — застонала Маришка, когда тот небрежно отшвырнул дорогущее свадебное платье, которое могло превратить любую невесту в огромное праздничное безе. — Ты что это, специально?!

Максим не пошевелился. У него желваки на скулах заходили от злости, когда он все же рассмотрел меня. 'Паршиво выгляжу, да?'

Маришка истерила, Максим продолжал злиться, а я все так же улыбалась им. Широко и так глупо!

— Киир, ну посоветуй, как приструнить этого медведя. Как-никак это ты с ним столько встречалась.

Маришка вертелась, смеялась, пытаясь показать, как она счастлива. И если бы я не знала сестру, как саму себя, я бы не разглядела в ее глазах, так похожих на мамины, затаенный страх. Страх остаться одной, страх потерять того, кто и не любил ее никогда. Моя глупая маленькая сестренка была по уши влюблена, а еще она была 'немножко' беременна. И теперь мой своенравный котяра оказался стянут по рукам и ногам и только рычал, не понимая, как умудрился во все это вляпаться. 'И действительно, как?'

Видимо, мое лицо на этот раз не могло скрыть эмоций. Марина опустила взгляд и больше не пыталась заговорить со мной, а стюардесса все же решилась спросить, в порядке ли я. Нервный смешок грозил перерасти в истерику. Но я не дала ему сорваться с губ, и слезам не дала возможности показать, какая я на самом деле слабая.

Я качаю головой, стараясь не замечать, как руки Макса сжимаются в кулаки, откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Не потому, что хочу спать. Просто не могу больше видеть ни отчаянные метания Макса, ни жалкие попытки Маришки вновь стать лучшими на свете подругами. 'Слишком поздно, сестренка. Пожалуйста, просто дай мне поспать'.

Усталость свинцовым грузом давит на веки, уже привычно разливается внутри пустота. И я не замечаю, как погружаюсь в сон. Самый страшный и самый последний сон в этом мире.

* * *

Пламя обожгло меня еще до того, как в салоне раздался взрыв, а за ним разрывающий перепонки металлический скрежет. Я спала, и в то же время как никогда ясно соображала — что-то было не так в этом сне. Ощущение, что на меня кто-то смотрит таким пронзительным взглядом, словно внутренности выворачивает наизнанку. Рвотный спазм перехватил горло, я пыталась прижать руки ко рту, но парализованное страхом тело больше не слушалось.

— Маришка, папа, Максим! — хотелось вскочить и орать так, чтобы все они услышали.

Мои инстинкты, которым так поражался папа, вопили, чтобы мы убирались отсюда. 'Конечно, прямо из самолета!' — злые слезы скопились в уголках закрытых глаз. Я слышала, как в реальности папа советует Максу, какую еду давать кошке, слышала, как мама спрашивает Маришку, не укачало ли ее, и та смеется в ответ. А я полулежала в этом дурацком кресле, не в силах ни уснуть, ни проснуться, ни помочь своим близким. До доли секунды я могла предсказать, когда этот ужас начнется. Такое со мной уже было. Всего несколько снов, но в них не было ничего, что не стало бы явью. Все, все сны сбывались с поразительной четкостью. Все, кроме одного...

Но новое видение не дает мне думать о прошлом. Оно впивается в меня трехмерными кадрами. Сначала самолет должен подпрыгнуть, вызвав успокаивающие улыбки стюардесс и робкие и взволнованные: 'Что случилось?' А потом его должно тряхнуть так, что зубы клацнули бы, и люди не смогли сдержать перепуганных вскриков.

Видение наркотической ломкой скручивает мое тело, заставляя смотреть, как глаза Маришки расширяются в ужасе, как Максим придерживает невесту, но взглядом ищет меня. Мама что-то кричит отцу. Видимо, ремень безопасности заело. Она пытается расстегнуть его, чтобы добраться до нас. Крик, ор. Какие-то сумки грохнулись на пол, какой-то ребенок ревет так, что из-за него не слышно пилота. И стюардессы, стараясь не показывать страх, не позволяют маме расстегнуть ремень и без конца повторяют: 'Успокойтесь, все хорошо, всего лишь небольшая турбулентность'.

Свет в салоне мигнул. Раз, второй... Все быстрее, быстрее мигающие вспышки сменяются абсолютною тьмой. Липкий страх холодит кожу. На какую-то долю секунды все замерло, чтобы в следующее мгновение пространство взорвалось белым светом. Первая вспышка — и я вижу, как горит тело сестры. Вторая, третья — и огонь достигает мамы. Редкие всклокоченные волосы отца исчезают вместе со скальпом, и я кривлю рот в крике, вытягиваю руки, чтобы схватить Максима.

'Помоги Маринке, она же горит!' — но мои руки отлетают, и вначале я даже радуюсь, ведь они доберутся до сестры первыми и потушат огонь...

Только почему они все в крови?.. Боли не было, и не было звуков. Неужели люди, раскрывающие рты так широко, совсем не кричат? Как будто уродливые аквариумные рыбки с выпученными от страха глазами.

Громкий голос испугал меня больше, чем вид собственных оторванных рук:

— Хочешь изменить это?

Искореженный потолок сшибает меня и подскочившего Макса. И последнее, что я вижу — это его глаза. Они были застывшими и пустыми.

* * *

Я очнулась, но все также не могла шевелиться. Понимала, что лежу на том же сидении, слышала, что напротив сидят Маришка с Максимом. Живые. По крайней мере, пока.

Пытаюсь разлепить веки, чтобы не было так страшно. Пытаюсь убедить себя, что все это просто сон. Но я знаю, что это не так.

— Так хочешь, чтобы этого не было? — искаженный эхом механический голос волосы приподнял на затылке. Женский, холодный. От него кровь стыла в жилах, и хотелось бежать.

— Кто ты? — мысленно заорала я. — Ты можешь помочь? Ты остановишь взрыв и спасешь?..

Самодовольный смех резко оборвал меня:

— Остановишь, спасешь... Кажется, ты меня с кем-то путаешь.

Меня колотила дрожь.

— Но ты ведь можешь?

— Я много чего могу, лиэ. Вопрос лишь в том, что мне за это будет.

Времени оставалось все меньше и меньше, а этот голос продолжал играть со мной.

— Я сделаю... — что-то не давало мне договорить, какой-то комок в горле, какое-то странное предчувствие.

— Сделаешь что? — безликий голос, словно собеседницу и не волнует, что через пару минут сгорят десятки людей.

— Все, все сделаю, только останови! — казалось, так быстро и громко я никогда еще не говорила.

— Прямо-таки все? — неприятный смех болью отозвался внутри. — Что ж, запомни свои слова.

Торжество в голосе женщины не услышал бы только глухой. Оцепенение резко спало, но не успела я встать, как меня уже подхватывают невидимые руки. Холодные, влажные, слишком мягкие, чтобы принадлежать живому человеку. От омерзения хотелось бежать и мыться, мыться...

— Кир, ты куда? — Маришка встрепенулась и хотела последовать за мной.

— Я сейчас, — прохрипела я, тело слушалось неохотно, будто я пробиралась через желе. — Марин...

Я смотрела на сестру и не знала, что ей сказать.

— Платье тебе очень идет, — наконец, выдавила я, и на душе стало легко, будто я вздохнула, причем впервые за долгое-долгое время.

Марина сияла. И я повернулась к Максиму, но тот уже дрых, подоткнув свадебное платье себе под голову. Сестра проследила за мной взглядом и ахнула. И под вопли Маришки и ее проснувшегося жениха я, подхваченная невидимыми руками, заскользила в сторону выхода.

Я так хотела проститься с родителями, так хотела хоть что-то сказать, но эти жуткие руки не дали мне даже остановиться. Быстро, слишком быстро промелькнуло красивое лицо моей матери, которая руками пыталась показать, чтобы я не забыла накраситься. Отца я даже не разглядела. Наверное, он улыбался мне, тепло и, как всегда, ободряюще. Злые слезы выступили на глазах. 'Эта женщина не дала мне даже проститься!' Ведь я знала, что она могла бы. Но кто я такая, чтобы винить ту, что спасает моих родных?

— Девушка, вы куда? — та самая приветливая большегрудая стюардесса пыталась схватить меня, но водянистые 'руки' не дали ей этого сделать. — Что вы делаете? Ее нельзя открывать!

Я в ужасе уставилась на свои руки. Они были покрыты голубоватым 'желе' и пытались открыть дверь летящего самолета!

— Немедленно остановитесь! — завизжала стюардесса, но ее отбросило в салон с такой силой, что она еще пару метров пролетела между рядами.

Она еще что-то кричала, но я не слышала что, потому как 'руки' схватили меня, оторвали от пола и швырнули в отрытую дверь. Ветер ударил в лицо, шею, живот. Не было ничего, кроме ветра и холода. Я заорала так, что заглушила свист собственного падения. Пустота завертела меня, разрывая на клочки. Внезапная вспышка, холод сменился жаром, прозрачные облака исчезли, и я увидела внизу море. Огромное черное море. И я стремительно падала прямиком в его ледяные глубины.