Оборотная сторона зверя. Ч.1. Рейнхард

1 том романа "Оборотная сторона зверя" читайте на Книгомане https://noa-lit.ru/reynhard.html

Глава 1. Мир, в котором меня больше нет

— Господа пассажиры, прошу всех пристегнуть ремни...

— Твоя мать уже не смотрит на меня как на мужчину.

Пока большегрудая стюардесса с энтузиазмом вещала о правилах перелета, я уже тысячу раз пожалела, что села рядом с отцом.

— Мне ведь и пятидесяти пока нет, и в постели я еще ого-го!

Видимо, желание проткнуть себе перепонки и прекратить эту мучительную агонию как-то отобразилось на моем лице, потому как бойкая сотрудница авиалиний на всех парах уже спешила ко мне.

— И чего я только не пробовал! — мужчина от переизбытка чувств то и дело поправлял узенькие очки, становясь таким милым, потерянным и вместе с тем беззащитным, одним словом, русским интеллигентом.

Я улыбнулась и легонько пожала его ладонь. На меня грустными карими глазами взирал Виталий Петрович Градов, врач, как многие говорили, от Бога. Правда, не человеческий. Мой отец был ветеринаром, и этот факт являлся поводом к нескончаемым шуточкам моей маман. Но вот то, что он умел 'чувствовать' зверей, как никто другой, не вызывало сомнений даже у нее. Невысокий, чуть полноватый и самый добрый папа на свете. Я любила в нем все.

— Недавно я даже журнал прикупил...

Все, кроме его непонятной идеи фикс, что мы с ним — этакие братаны. Мне хотелось биться головой о стену. Почему все, буквально все принимают меня за 'свою'? Гламурные красавицы на полном серьезе спрашивают о новинках моды, взрослые матроны интересуются способами воспитания, а пожилые развратники с умилением рассказывают о своих похождениях, как будто ожидая от меня клича: 'По бабам, мужички, по бабам!'

А отец продолжал:

— 'Есть ли секс после брака' — хороший журнал, дочь, почитай. Так вот, в нем говорится об альфах, о том, что женщины под всем этим налетом цивилизации все же остаются беззащитными самочками, которые так и ждут, чтобы пришел настоящий самец и накрыл их...

— Пап, прошу тебя...

— Нет, я тоже сначала скептически отнесся к такому, а потом посмотрел на своих пациентов, поразмыслил и решил, что нужно становиться таким альфой, который сможет держать свою женщину в руках и показать, кто в стае, то есть в доме, главный...

— Виталь, — капризный и вместе с тем требовательный голос маман я не перепутаю ни с каким другим в этом мире.

— Да-да, Ниночка, уже бегу... — тут же подскочил новоявленный 'альфа'.

'Ох, паап...'

Суетящийся отец протискивался к окну, боясь даже ненароком коснуться жены. Я же оказалась как раз в поле зрения высокой статной блондинки и по совместительству моей мамы.

'Ох, не к добру это', — только и успела подумать я, когда голубые глаза недовольно сузились, и маман зашипела:

— Кира, немедленно перестань сутулиться! И почему я снова не вижу на тебе косметики? Ощущение, что я с больной анорексией лечу.

— Мам... — я готова была провалиться сквозь землю.

Благо, что отросшая челка скрывала глаза. 'И, кстати, причем здесь анорексия?'

Но маман уже было не остановить:

— Пойдешь в туалет и немедленно приведешь себя в божеский вид. Неудивительно, что Максим...

Я вскинула затравленный взгляд на отца, тот понял, но еще до того, как он что-то сказал, мама резко замолчала, судорожно вцепившись в подлокотники кресла. Она явно хотела что-то сказать, быть может, подойти и извиниться, но я уже отворачивалась к окну, мечтая оказаться в любом другом месте, только бы не рядом с семьей. Да, бывали моменты, когда хотелось верить, что меня подкинули родителям эльфы.

— Так что ты там говорил про самцов, дорогой? — мама не любила неловкие паузы. К счастью для нее, заикающийся от волнения отец мог заполнить их все.

Покачав головой, я натолкнулась на насмешливый взгляд зеленовато-серых глаз. 'Черт, только не это, он же все слышал!' — мысленно застонав, я нацепила на лицо непроницаемую маску и вновь уставилась в окно, но всей кожей ощущала, что Максим наблюдает за мной. 'Ну почему он притащился именно сейчас? Торчал бы и дальше со своими друзьями в хвосте самолета!'

Это был явно не мой день. Хотя нет, это был явно не мой год.

'Нет, нет, только не садись со мной, только не садись...' — твердила я про себя, продолжая усиленно делать вид, что разглядываю эти бесконечные облака, но всем своим телом все равно тянулась к Максиму. Не видя, я знала, что он скользит по мне взглядом, задерживаясь на стянутых в хвост темных кудрях, на жутких кругах под глазами и плотно сжатых губах. Уловив чуть резковатый древесный парфюм, я резко втянула воздух и замерла, зажмурившись, пытаясь хотя бы на миг вспомнить — каково это — находиться в его теплых объятиях и вдыхать будоражащий запах мужского тела. Мое глупое сердце стучало как бешеное.

'Куда он сядет? И какого черта меня это волнует? Дура, какая же я все-таки дура!'

Четыре сиденья попарно располагались друг против друга, и Макс мог сесть либо рядом, либо напротив. Как ни крути, и тот, и другой вариант выглядел скверным. По крайней мере, для меня.

— Ну наконец-то, Макс! Давай, садись быстрей, мы с тобой еще столько не обсудили!

Чуть-чуть скосив глаза вправо, я увидела, как задорно подпрыгнули кудри Маришки, почти такие же темные, как у меня.

Мне не нужно было видеть лицо Максима, чтобы понять, как он справляется с раздражением и пытается изобразить интерес. Плохо пытается, зараза. Впрочем, как и всегда.

Кресло передо мной чуть слышно скрипнуло.

'Все хорошо, успокойся. Так надо', — я продолжаю смотреть в окно и даже не оборачиваюсь, когда женский вопль бьет по ушам:

— Макс, я же просила не мять платье!

Максим отвечает тихо и недовольно, и в салоне вновь воцаряется тишина. Ненадолго, ведь Марина не умеет молчать:

— Но ведь можно поаккуратнее? Знаешь ведь, как важно его не испортить, а ты как слон, — в голосе девушки появились игривые нотки. — Правда, Кир, наш Макс похож на слона? Или, может, на медвежонка?

'Наш Макс'.

Я оторвалась от окна и выдавила из себя улыбку, когда любопытное личико Маришки, по форме напоминающее сердечко, обратилось ко мне:

— Так похож он на медвежонка?

Нет, сестренка, он похож на кота. На ленивого, капризного и опасного котяру...

Проворные маришкины пальчики погладили Макса по лбу, пытаясь разгладить морщины, а затем коснулись золотистых волос. 'Совсем отросли'. Я знаю, какую именно длину он предпочитает, — всего три месяца назад я сама его подстригала, а он корчил мне рожицы, все время норовил посмотреться в зеркало, не забывая при каждом удобном случае коснуться меня...

А сейчас он хмурился, изучая мое лицо чуть прищуренными и до боли знакомыми серовато-зелеными глазами.

'Все хорошо, мне не больно', — я так широко улыбалась, что еще немного — и нужно было бы вправлять челюсть.

— Ну Мааакс! — застонала Маришка, когда тот небрежно отшвырнул дорогущее свадебное платье, которое могло превратить любую невесту в огромное праздничное безе. — Ты что это, специально?!

Максим не пошевелился. У него желваки на скулах заходили от злости, когда он все же рассмотрел меня. 'Паршиво выгляжу, да?'

Маришка истерила, Максим продолжал злиться, а я все так же улыбалась им. Широко и так глупо!

— Киир, ну посоветуй, как приструнить этого медведя. Как-никак это ты с ним столько встречалась.

Маришка вертелась, смеялась, пытаясь показать, как она счастлива. И если бы я не знала сестру, как саму себя, я бы не разглядела в ее глазах, так похожих на мамины, затаенный страх. Страх остаться одной, страх потерять того, кто и не любил ее никогда. Моя глупая маленькая сестренка была по уши влюблена, а еще она была 'немножко' беременна. И теперь мой своенравный котяра оказался стянут по рукам и ногам и только рычал, не понимая, как умудрился во все это вляпаться. 'И действительно, как?'

Видимо, мое лицо на этот раз не могло скрыть эмоций. Марина опустила взгляд и больше не пыталась заговорить со мной, а стюардесса все же решилась спросить, в порядке ли я. Нервный смешок грозил перерасти в истерику. Но я не дала ему сорваться с губ, и слезам не дала возможности показать, какая я на самом деле слабая.

Я качаю головой, стараясь не замечать, как руки Макса сжимаются в кулаки, откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Не потому, что хочу спать. Просто не могу больше видеть ни отчаянные метания Макса, ни жалкие попытки Маришки вновь стать лучшими на свете подругами. 'Слишком поздно, сестренка. Пожалуйста, просто дай мне поспать'.

Усталость свинцовым грузом давит на веки, уже привычно разливается внутри пустота. И я не замечаю, как погружаюсь в сон. Самый страшный и самый последний сон в этом мире.

* * *

Пламя обожгло меня еще до того, как в салоне раздался взрыв, а за ним разрывающий перепонки металлический скрежет. Я спала, и в то же время как никогда ясно соображала — что-то было не так в этом сне. Ощущение, что на меня кто-то смотрит таким пронзительным взглядом, словно внутренности выворачивает наизнанку. Рвотный спазм перехватил горло, я пыталась прижать руки ко рту, но парализованное страхом тело больше не слушалось.

— Маришка, папа, Максим! — хотелось вскочить и орать так, чтобы все они услышали.

Мои инстинкты, которым так поражался папа, вопили, чтобы мы убирались отсюда. 'Конечно, прямо из самолета!' — злые слезы скопились в уголках закрытых глаз. Я слышала, как в реальности папа советует Максу, какую еду давать кошке, слышала, как мама спрашивает Маришку, не укачало ли ее, и та смеется в ответ. А я полулежала в этом дурацком кресле, не в силах ни уснуть, ни проснуться, ни помочь своим близким. До доли секунды я могла предсказать, когда этот ужас начнется. Такое со мной уже было. Всего несколько снов, но в них не было ничего, что не стало бы явью. Все, все сны сбывались с поразительной четкостью. Все, кроме одного...

Но новое видение не дает мне думать о прошлом. Оно впивается в меня трехмерными кадрами. Сначала самолет должен подпрыгнуть, вызвав успокаивающие улыбки стюардесс и робкие и взволнованные: 'Что случилось?' А потом его должно тряхнуть так, что зубы клацнули бы, и люди не смогли сдержать перепуганных вскриков.

Видение наркотической ломкой скручивает мое тело, заставляя смотреть, как глаза Маришки расширяются в ужасе, как Максим придерживает невесту, но взглядом ищет меня. Мама что-то кричит отцу. Видимо, ремень безопасности заело. Она пытается расстегнуть его, чтобы добраться до нас. Крик, ор. Какие-то сумки грохнулись на пол, какой-то ребенок ревет так, что из-за него не слышно пилота. И стюардессы, стараясь не показывать страх, не позволяют маме расстегнуть ремень и без конца повторяют: 'Успокойтесь, все хорошо, всего лишь небольшая турбулентность'.

Свет в салоне мигнул. Раз, второй... Все быстрее, быстрее мигающие вспышки сменяются абсолютною тьмой. Липкий страх холодит кожу. На какую-то долю секунды все замерло, чтобы в следующее мгновение пространство взорвалось белым светом. Первая вспышка — и я вижу, как горит тело сестры. Вторая, третья — и огонь достигает мамы. Редкие всклокоченные волосы отца исчезают вместе со скальпом, и я кривлю рот в крике, вытягиваю руки, чтобы схватить Максима.

'Помоги Маринке, она же горит!' — но мои руки отлетают, и вначале я даже радуюсь, ведь они доберутся до сестры первыми и потушат огонь...

Только почему они все в крови?.. Боли не было, и не было звуков. Неужели люди, раскрывающие рты так широко, совсем не кричат? Как будто уродливые аквариумные рыбки с выпученными от страха глазами.

Громкий голос испугал меня больше, чем вид собственных оторванных рук:

— Хочешь изменить это?

Искореженный потолок сшибает меня и подскочившего Макса. И последнее, что я вижу — это его глаза. Они были застывшими и пустыми.

* * *

Я очнулась, но все также не могла шевелиться. Понимала, что лежу на том же сидении, слышала, что напротив сидят Маришка с Максимом. Живые. По крайней мере, пока.

Пытаюсь разлепить веки, чтобы не было так страшно. Пытаюсь убедить себя, что все это просто сон. Но я знаю, что это не так.

— Так хочешь, чтобы этого не было? — искаженный эхом механический голос волосы приподнял на затылке. Женский, холодный. От него кровь стыла в жилах, и хотелось бежать.

— Кто ты? — мысленно заорала я. — Ты можешь помочь? Ты остановишь взрыв и спасешь?..

Самодовольный смех резко оборвал меня:

— Остановишь, спасешь... Кажется, ты меня с кем-то путаешь.

Меня колотила дрожь.

— Но ты ведь можешь?

— Я много чего могу, лиэ. Вопрос лишь в том, что мне за это будет.

Времени оставалось все меньше и меньше, а этот голос продолжал играть со мной.

— Я сделаю... — что-то не давало мне договорить, какой-то комок в горле, какое-то странное предчувствие.

— Сделаешь что? — безликий голос, словно собеседницу и не волнует, что через пару минут сгорят десятки людей.

— Все, все сделаю, только останови! — казалось, так быстро и громко я никогда еще не говорила.

— Прямо-таки все? — неприятный смех болью отозвался внутри. — Что ж, запомни свои слова.

Торжество в голосе женщины не услышал бы только глухой. Оцепенение резко спало, но не успела я встать, как меня уже подхватывают невидимые руки. Холодные, влажные, слишком мягкие, чтобы принадлежать живому человеку. От омерзения хотелось бежать и мыться, мыться...

— Кир, ты куда? — Маришка встрепенулась и хотела последовать за мной.

— Я сейчас, — прохрипела я, тело слушалось неохотно, будто я пробиралась через желе. — Марин...

Я смотрела на сестру и не знала, что ей сказать.

— Платье тебе очень идет, — наконец, выдавила я, и на душе стало легко, будто я вздохнула, причем впервые за долгое-долгое время.

Марина сияла. И я повернулась к Максиму, но тот уже дрых, подоткнув свадебное платье себе под голову. Сестра проследила за мной взглядом и ахнула. И под вопли Маришки и ее проснувшегося жениха я, подхваченная невидимыми руками, заскользила в сторону выхода.

Я так хотела проститься с родителями, так хотела хоть что-то сказать, но эти жуткие руки не дали мне даже остановиться. Быстро, слишком быстро промелькнуло красивое лицо моей матери, которая руками пыталась показать, чтобы я не забыла накраситься. Отца я даже не разглядела. Наверное, он улыбался мне, тепло и, как всегда, ободряюще. Злые слезы выступили на глазах. 'Эта женщина не дала мне даже проститься!' Ведь я знала, что она могла бы. Но кто я такая, чтобы винить ту, что спасает моих родных?

— Девушка, вы куда? — та самая приветливая большегрудая стюардесса пыталась схватить меня, но водянистые 'руки' не дали ей этого сделать. — Что вы делаете? Ее нельзя открывать!

Я в ужасе уставилась на свои руки. Они были покрыты голубоватым 'желе' и пытались открыть дверь летящего самолета!

— Немедленно остановитесь! — завизжала стюардесса, но ее отбросило в салон с такой силой, что она еще пару метров пролетела между рядами.

Она еще что-то кричала, но я не слышала что, потому как 'руки' схватили меня, оторвали от пола и швырнули в отрытую дверь. Ветер ударил в лицо, шею, живот. Не было ничего, кроме ветра и холода. Я заорала так, что заглушила свист собственного падения. Пустота завертела меня, разрывая на клочки. Внезапная вспышка, холод сменился жаром, прозрачные облака исчезли, и я увидела внизу море. Огромное черное море. И я стремительно падала прямиком в его ледяные глубины.

— Нееет! — голос срывается, и я расшибаюсь о воду.

Воздух выбило из меня рваным хрипом. Колючий холод с водой заполняли легкие, высокие волны ударяли сильнее ветра. Я пытаюсь вздохнуть, я пытаюсь вновь закричать, но воздуха не было. Тело дергается, в глазах стремительно темнеет. Холодно, страшно и больно. И так не хочется умирать.

Глава 2. Мужчина моей мечты, или 'Кто ты, чудовище?'

'Мои легкие! В них кислота! Кто-нибудь, помогите...' — если бы я могла заорать, если бы могла шевельнуться, чтобы схватиться за горло.

Тело трясло не только от холода, кто-то с силой давил мне на грудь и повторял так яростно, что страшно было открыть глаза:

— Кара, кара! Сенд энт турроу, сенд энт турроу, ниида! — мужской голос почти рычал, заставляя мои бедные легкие работать в полную силу.

'Нет, нет, просто оставь меня!' — хотелось выть от боли и холода.

— Турроу! — этот мужчина даже не сомневался в том, что имеет полное право приказывать.

Он давил на грудную клетку с такой силой, что если я каким-то чудом не задохнусь, то уж точно не буду щеголять целыми ребрами.

'Пожалуйста, просто дайте мне умереть, я больше не выдержу'.

Будто услышав мои мысли, мужчина рванул ткань на моей груди с такой силой, что я услышала, как пуговицы отскочили в разные стороны.

'Хорошо, что любимый бюстгальтер надела. Сиреневый, с кружевом. Умирать, так красивой!'

Видимо, я отморозила не только тело, но и последние мозги, если это было единственной мыслью, в то время как мужчина зубами пытался разорвать на мне лифчик. 'Он что, впервые белье видит?'

Мне бы ужаснуться, что у него так устрашающе легко все получилось, но у меня не было сил даже вскрикнуть, не то что прикрыться. Огонь охватил мое тело, когда его ладони коснулись обнаженной кожи. Казалось, меня пытали раскаленным железом.

'Но человеческие руки не могут быть... огненными! Что он делает? Кто он? Мне больно, больно!'

Тело, еще минуту назад скованное холодом, выгнулось дугой от охватившего жара, и я закричала. Вернее, попыталась сделать это, но воздуха не было, только что-то булькнуло внутри и с тошнотворным рывком двинулось к горлу.

— Турроу! — казалось, мужские ладони прожигают меня насквозь.

Я упала на спину, и мелкий песок впился в кожу, когда мой мучитель вновь надавил на грудную клетку, а потом прижался горячими губами к моим ледяным и начал вдыхать через них воздух.

'Нет, нет, прекрати!'

Так вот откуда это нестерпимое жжение! Это не кислота, это всего лишь воздух разрывал мои легкие в клочья.

— Турроу, турроу! — рычал мой мучитель так, будто это его жизнь висела на волоске.

'Турроу? О чем он? И на каком языке?' — мысли метались, не давая сосредоточиться, но мне казалось, что я знаю эти слова, хоть они и звучали так странно.

— Дыши! — снова этот голос, только на этот раз я понимала то, что он говорит. — Дыши, черти тебя раздери! Борись! Разве я разрешал умирать?!

'Да что он о себе возомнил? — от возмущения я едва не забыла о том, что мои внутренности разъедал кислород. — И почему воздух так жжет?'

Горло свело в судороге, и я хриплю, не в силах сделать и вздоха, и в тот же миг ощущаю, как меня рывком ставят на ноги.

— Кара, кара, только дыши!

Я согнулась пополам, голова обессилено заболталась из стороны в сторону, и изо рта хлынула соленая вода. Захлебываясь, я начала падать, но сильные руки подхватили меня.

— Шшш, все хорошо, турроу, турроу, — он откинул волосы с моего лица.

'Они же мокрые!' — в этот момент так захотелось выглядеть настоящей красавицей, этакой русалкой, вышедшей из пены морской. Или кто там из пены так эффектно выползал?

Но я прекрасно понимала, что мои явно синюшные губы могли возбудить разве что какого-нибудь третьесортного зомби. Мокрые волосы наверняка висели сосульками или же облепили меня, как вторая кожа. 'О, нет, — застонала я, изо всех сил сдерживая слезы. — Не хватало еще носом перед ним хлюпать!'

Наверное, мой спаситель подумал, что мне стало хуже. Он ведь не знал, что спас шибанутую на всю голову и явно неадекватную меня.

Незнакомец поднял меня на руки и стал укачивать, как ребенка. Мне было стыдно. Почти так же стыдно, как и приятно.

— Тиши, кара, тише... — его губы касались моих волос, губ, лица.

'Хотя кого я обманываю?'

Я тихо млела. Мне казалось, что я умерла и попала в рай, причем проводником был не пухлый крылатый малыш с целлюлитом на оба бедра, а самый порочный и прекрасный из ангелов. Ведь не может у безгрешного быть такого сексуального голоса: такого властного, глубокого, с едва заметной хрипотцой...

Холод стал отступать, и я, наконец, решилась посмотреть на того, кто вытащил меня из ледяного ада. Наверное, с моей стороны это было не самым умным решением. Впрочем, как и большинство решений в моей не такой уж и длинной жизни...

Ресницы так слиплись, что я не сразу смогла разлепить их. Проморгавшись и привыкнув к резкому свету, я прищурилась. И первое, что я увидела — это глаза, такие яркие, серебристые, которые язык бы не повернулся назвать просто серыми. Опушенные густыми черными ресницами, они полыхнули таким торжеством, что краска прилила к моим щекам, и я забыла все, что собиралась сказать.

Был ли мой спаситель похож на мужчину моей мечты? О нет, этот сероглазый бог одной улыбкой заставил бы мой идеал повеситься от стыда на собственных подтяжках.

Так как сероглазый держал меня на руках, я не могла оценить его фигуру. Я лишь видела, что он без рубашки, а потому могла чувствовать, как перекатывались мускулы под его кожей, которые вряд ли могли оставить хоть одну женщину равнодушной.

Сложно сказать, сколько ему было лет. На вид — лет тридцать или же тридцать пять... Но моя интуиция не просто кричала, она уже махала неоновой вывеской перед моим лицом: 'Осторожно: самец из разряда 'Шикарный'. Безжалостен и особо опасен'. И на этот раз я была с ней совершенно согласна. Это действительно был самый потрясающий мужчина из всех, кого я когда-либо видела — под этим я готова была расписаться собственной кровью. Широкий размах плеч, чувственный изгиб губ и острый взгляд чуть сощуренных глаз. 'И почему мне на ум приходят древние короли?' Мне даже почудилась корона из темного серебра на его голове, но через миг наваждение исчезло.

Быть может, из-за того, что волосы его были мокрыми, я не могла точно сказать — какого они были цвета. И разве такие бывают: все оттенки черного и белого. Нет, наверное, это просто вода.

Все то время, что я бессовестно разглядывала его, мой спаситель внимательно наблюдал за каждым моим движением. Когда я поняла это, его губы чуть дрогнули, и я разглядела светлый и едва заметный шрам, который тянулся тонкой линией от левого уголка губ до подбородка. Заметив мой взгляд, сероглазый дернулся, темные брови его нахмурились. В нем снова проявилось что-то хищное.

— Ту эр нуэно? — резко спросил он меня.

— Я... Я не понимаю тебя, — не знаю, расслышал ли он мой каркающий шепот.

Видимо да, так он еще сильнее нахмурился, скривил губы в усмешке и со злостью бросил куда-то в сторону:

— Тррао, сен туре тррао!

Я ожидала, что после такого он швырнет меня на песок, но он вновь удивил меня, когда очень осторожно опустил вниз и нехотя отвел взгляд от обнаженной груди. Я сразу вспомнила, что блузка висит на мне рваными клочьями. И судорожно начала стягивать концы, чтобы прикрыться. Лифчик скатился куда-то в район ягодиц, да его и не было смысла сейчас искать. Мои дрожащие пальцы едва могли держать то, что осталось от блузки.

Видимо, усталость давала о себе знать. Веки отяжелели, и я на одном упрямстве не давала себе упасть. Так хотелось ни о чем не думать и спать, спать, спать...

Воздух через силу поступал в мои легкие. Дышать было тяжело, и я боялась, что, уснув, могу больше и не проснуться. Вот так глупо умереть неизвестно где. И это после падения с самолета, после спасения из ледяного моря. Задохнуться, уже будучи спасенной? Что ж, это было вполне в моем стиле... Глупая смерть. Уже из-под прикрытых ресниц я наблюдала, как в руках незнакомца оказался кинжал.

'Что ж, может, смерть будет не такой уж и глупой. Надеюсь, лезвие у этого бога достаточно острое...'

Высокие волны разбивались о берег, и холодные брызги долетели до лица. Интересно, как там папа с Маришкой? Мама, наверное, поставила на уши не только самолет, но и весь аэропорт. А папа? Бедный, он же себе никогда не простит... А Маришка? И Макс...

Мужчина бросил на меня недовольный взгляд. Одно тягучее движение — и он уже оказывается рядом, садится на корточки и отрывисто говорит:

— Торенто эр камо? Лиэ?

Красиво звучит, вот только я ничерта из этого не понимаю. И только моргаю, ожидая, когда черное лезвие перережет мне горло. Я ожидала боли, ожидала, что он решит порезать меня на клочки, но то, что сделал этот сумасшедший... На это я точно не рассчитывала.

Усмехнувшись чему-то, он молниеносно перехватил кинжал левой рукой и резанул себя по запястью. Я не успела даже вскрикнуть, как он оказался возле меня, встал на колени и прижал окровавленную руку к моему рту.

'Что? Что за?...'

Я замахала головой, плотно сжимая губы и всем своим видом показывая, что не собираюсь пить чью бы то ни было кровь.

— Торе! — глубокий голос впился в мое сознание, подчиняя себе.

'Пей, вот что означает это его 'торе'! Но я не собиралась ему подчиняться!'

— Пей.

'Нет!'

Но мои руки уже вцепились в его запястье, и кровь раскаленным потоком хлынула в горло.

'Нет, нет, не хочу, не буду!'

— Пей, кара.

Я с ненавистью посмотрела в его глаза, которые казались теперь не серебристыми, а будто сделанными изо льда. Не могу оторвать взгляд от алых капель, которые становились все темней и темнее. Они скатывались с мускулистой руки в сероватый песок и впитывались в него, исчезали, даже цвета за собой не оставив.

Сколько прошло времени с того момента, как я очнулась? Минут пять, шесть или же целая вечность? Мне казалось, что во всем мире мы остались одни. Я, он и его кровь, которая врезалась в меня, заставляя дышать, заставляя меняться. Ребра хрустнули, внутри меня что-то дернулось, и стало легче дышать. Вдох, выдох. Не передать, какое это счастье, — просто дышать.

В высоком небе закричала чайка. Покружив над нами, она камнем полетела вниз. Наверное, увидела добычу. А море ревело, и ему было все равно, что какая-то человечка корчилась на его берегу.

А мне казалось, что я умираю. Все мое тело ломило от жара. Синяки и царапины решили заявить о себе разом. Но ток новой густой крови вытеснял слабость, как горные реки с ревом несут за собой ветки и мелкие камни.

— Молодец, вот так. Скоро тебе станет легче. Потерпи, кара, осталось немного.

От боли и ярости я зажмурилась.

'Легче? Да меня словно звери на клочки драли! И все из-за этой крови!' — сбрасывая навязанную мне волю, я изо всех сил вцепилась в его запястье зубами.

Ни одного звука, лишь нежное прикосновение губ к моему виску, и я вновь с жадностью слизываю его кровь и чуть ли не мурлычу, как довольная кошка. Словно это естественно, словно это нормально! О, я все бы на свете отдала, чтобы встать и хорошенько всыпать этому самодовольному типу со всей дури.

'Да он смеется!' — сначала я даже понять не могла, что это за странный звук. Немного хрипловатый, неуверенный, словно этот человек не знал или разучился смеяться.

— Уймись, лиэ. Силы тебе еще пригодятся, поверь мне.

И вновь он подхватывает меня так легко, словно я ничего и не вешу, и несет меня на руках. А я слышу, как гулко стучит его сердце. И черт меня раздери, если этот звук я не слышала раньше. Но когда, где? Жмурюсь, чтобы это вспомнить.

— Нужно быстрее убираться отсюда. Скоро на твою ауру слетятся все стервятники Запада.

'На мою ауру? И что за стервятники?' — я уже было открыла рот, чтобы спросить, но все вопросы вылетели из моей головы, когда я распахнула глаза.

Этот сумасшедший бежал. Нет, не просто бежал, он мчался с такой скоростью вдоль берега, с какой ни один спортсмен не преодолеет и стометровки. Зубы мои клацнули, когда он подпрыгнул и перемахнул через высокий валун. Вероятно, решив не терять времени и не оббегать. Конечно, любой человек решит перепрыгнуть камень метра полтора в высоту, да еще и с такой ношей. Ничего особенного!

'Да кто, мать его за ногу, он такой?!'

Солнце уже опускалось в сторону моря, и я повернула голову подальше от его брызг, тогда и увидела, как восходят красавицы луны. Три, три луны одна за другой выплывали с востока! Одна большая серебристая, раза в два, если не в три больше южной земной. Вторая светло-розовая, третья, самая маленькая, — пронзительно-синяя. Они горели на небе, убивая во мне последнюю надежду, что я все еще в своем родном мире.

Наверняка почувствовав, как замерло мое тело, сероглазый еще крепче прижал меня и сказал то, что должно было успокоить меня:

— Не бойся, теперь ты со мной. Я никому не позволю причинить боль собственному сыну.

'Собственному сыну. Сыну? Сыну?!!'

Может, я чего-то не понимаю, но вряд ли это были те самые слова, которые женщина мечтает услышать от мужчины в каком бы то ни было мире.

Глава 3. Паучиха, сосиски и греческий бог

Всю ночь мне снились родители. Они ругались со стюардессой, порывались обыскать багажное отделение и брали штурмом кабину пилота. Папа кричал, что его дочь не могла выброситься из самолета, что она не поступила бы так с ними. Почему-то я видела его в белом халате и без очков. А мама плакала. И это было так странно — до этого я никогда не видела ее слез. Мама всегда казалась мне несгибаемой. Даже если весь мир перевернется, я знала, что эта сильная женщина останется прежней.

А сейчас она плакала. И выглядела еще моложе, еще красивее без этой ее ледяной маски презрения и отчужденности. Это была уже не Снежная королева с прилизанными в пучок светлыми, почти платиновыми волосами и в кипельно-белом брючном костюме. Нет, теперь она казалась растрепанной, потерянной и какой-то домашней, родной. И этот ее вид по-настоящему пугал меня.

'Я же никогда не вернусь домой! Мои родители будут думать, что я покончила с собой. А Маришка! Как ей жить с этим дальше?'

Я застонала, вцепившись в одеяла. Чужая кровь плавила внутренности, тянула жилы, пробираясь в каждую клеточку моего тела омерзительными змеями. И я царапала шею, живот, чтобы вытащить их, пока сильные руки не перехватили мои, слабые, тонкие, и не привязали их к дужке кровати.

— Тэрайа, смотри, чтобы она не покалечилась, — мужчина говорил очень тихо, но мне казалось, что этот голос я узнаю теперь из тысячи.

— Как прикажет мой господин, — старуха при каждом слове наклонялась все ниже и ниже.

Сутулая, смуглая, с мелкими чертами лица и глазами черными, как южная ночь.

'Снова эта Терайа! Господин то, господин се, просто открой окно, я же дышать не могу!'

В спертом воздухе витал резкий и тяжелый запах лекарств, а жар от печки плавил мои кости. Огонь разливался по венам, огонь же потрескивал в недрах печи и врывался в сон, заставляя кричать так, будто я сама сгорала в пожаре. Огонь, огонь, везде этот огонь. Я вновь была там, в самолете, и видела, как горят мои близкие. От вони паленой плоти меня рвало. Казалось, я никогда не смогу избавить от этого запаха. Тошнотворного, сладковатого, горького.

Не знаю, сколько я металась в агонии. Волосы слиплись в колтун от соленой воды и пота. То жар, то озноб погружали меня в сон. Иногда озноб становился таким сильным, что зубы стучали о стакан, и старуха не могла напоить меня своим зельем. Тогда она звала 'Господина'. Он появлялся, словно из воздуха: так быстры и незаметны были его движения. И вновь заставлял меня пить свою кровь.

В дверь то и дело стучали, но сероглазый не давал никому, кроме Тэрайи, даже заглянуть внутрь. Я слышала только заикающийся голос слуги, который обращался к моему спасителю, называя его господином Варреном. Но было понятно, насколько слуге это все непривычно, и бедолага то и дело извинялся, когда вездесущее 'Повелитель' срывалось с его уст.

'Повелитель' чертыхался, обещая содрать со всех идиотов шкуры, и исчезал на пару минут, чтобы, вернувшись, не отходить от меня ни на шаг.

Когда Варрен уходил, поведение старухи резко менялось. Безразличие и ворчливость вмиг исчезали, и Тэрайа всматривалась в меня, будто пыталась прочесть на моем лице какой-то ответ. Радостно улыбаясь, она убирала волосы с моего лба и что-то постоянно приговаривала. Каждая родинка на моей шее или руке подверглась ее пристальному вниманию. Когда же она увидела на левой руке три темные точки, образующие треугольник над указательным пальцем, радости ее не было границ. Она вскрикнула, запричитала что-то пискляво и пару раз даже подпрыгнула.

Но как только шаги Варрена послышались в коридоре, старуху будто бы подменили. Она вновь вся скукожилась, скрючилась и натянула на лицо ту же язвительно-равнодушную маску, словно и не было этого всплеска незамутненной радости.

Почему-то мне захотелось рассказать об этом моему спасителю, я чувствовала, что это важно. Я даже открыла рот, но старуха с невероятным проворством оказалась возле меня и сунула под нос тряпку, от которой несло горькими травами. Я чихнула раз, другой. И не заметила, как вновь провалилась в сон.

Проснулась я оттого, что было так жарко, так ужасающе душно, но на все мои просьбы хоть немного проветрить комнату или же убрать одеяло старушечий голос отвечал твердо:

— Еще рано.

'Эта Тэрайа! Почему она не слушает меня?'

Мутными глазами я пыталась разглядеть старуху. Она сидела возле стола и смешивала в ступе какие-то травы, тихонько напевая себе под нос колыбельную. Почувствовав мой взгляд, она резво обернулась и улыбнулась жутковатой беззубой улыбкой.

От взгляда цепких черных глаз словно пауки пробежали по моей коже. Да Тэрайа сама была похожа на паучиху в своем длинном темном балахоне и с худыми руками, сплошь покрытыми короткими жесткими волосками.

Я поежилась и, пытаясь убедить себя, что этой старухи рядом нет, стала рассматривать комнату. Большая, просторная, она была составлена из огромных сосновых бревен. Ступы, большие и малые, стояли на столе и скамьях, всевозможные пучки трав свисали с низкого потолка. А на полках, что тянулись вдоль стен, стояло такое количество разнообразных склянок и пузырьков, что легко можно было принять эту комнату за кабинет средневекового алхимика. Выбивалась из этого образа одна лишь роскошная двуспальная кровать, которую мой спаситель придвинул к печи сразу же, как только вошел. Тогда я на миг очнулась и попыталась узнать, где я.

От этого сероглазый только нахмурился, словно раздумывая, что именно можно сказать, а потом решительно бросил:

— В безопасности. Пока ты не придешь в себя, нам лучше оставаться здесь. Тэрайа поможет тебе. Главное, чтобы никто не узнал, что ты женщина.

'Значит, я не ослышалась. И тогда, на берегу, он действительно назвал меня сыном! Но как, почему? Из-за чего мне нужно скрываться?'

Мне хотелось обо всем узнать, хотелось о стольком спросить, но мой спаситель отвернулся, быстро прошел к противоположной стене и вытащил из сундука толстое лоскутное одеяло.

— Мне жарко... — попыталась я возразить, когда он подошел, чтобы укрыть меня.

— Знаю, — короткий ответ, и он кутает меня, как ребенка. — Тэрайа, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы она мерзла.

— А как иначе, мой господин, ведь Ваша лиэ...

— Поговори мне еще!

Старуха отшатнулась и испуганно запричитала:

— Стара Тэрайа, стара. И память у нее не та, и умок у нее не востер...

— Значит, мне всего-то и нужно, что заменить одну старую ведьму на любую другую, — прошипел мой спаситель.

Старуха взвизгнула и рухнула на пол, запричитав что-то на неизвестном мне языке.

Я приподнялась на локтях. Хоть женщина и не вызывала у меня теплых чувств, но видеть, как пожилой человек стоит на коленях, было выше моих сил. С большим трудом мне удалось дотянуться до руки сероглазого. Он резко повернулся, резанув меня враз потемневшими глазами. Теперь мне стало понятно, отчего так испугалась старуха. Зрачки Варрена были расширены, и глаза казались почти что черными, да и сурово нахмуренные брови не добавляли его лицу ни милосердия, ни доброты. Ноздри его едва дрожали, и в облике проступало что-то звериное. Я отшатнулась. Он проследил, как забилась жилка на моей шее. И мне показалось, что зрачки Варрена сузились, но он тут же моргнул, и наваждение сразу исчезло.

'Все жар, я, наверное, брежу', — я устало откинулась на подушки, и не заметила, как уснула.

* * *

Следующее мое пробуждение было на удивление приятным. Голова казалась такой легкой, будто и не голова это, а воздушный шарик. Ни одной мысли, ни одного тревожного воспоминания. Это-то и казалось мне странным. Но подумать об этом почему-то не получалось.

Видимо, печка остыла, потому как в комнате было довольно прохладно. Я высунула ногу из-под лоскутного одеяла. 'Брр. Вот это холодрыга!'

И вновь закуталась, скрутившись калачиком. Донесшийся из угла приглушенный смех заставил меня подпрыгнуть на добрых полметра.

— Наконец-то, я уж подумал, что Тэрайа перестаралась. Все же не стоило называть ведьму, которая тебя лечит, старой и жуткой паучихой, — Варрен хмыкнул и подошел ближе.

'Он что-то сказал? А, не важно...Какой он все же высокий!' — теперь, когда яркий свет не ослеплял меня, а соленая вода не щипала глаза, я могла разглядеть своего спасителя во всем его мрачном великолепии.

— Тебе лучше? — мужчина с тревогой взял мою руку и стал проверять пульс.

'Если бы я встала с ним рядом, интересно, могла ли достичь ему до плеча? И это с моими метр семьдесят два!'

— Кара, ты меня слышишь?

'Какой же он все-таки!..'

На этот раз на Варрене был угольно-черный плащ, отороченный густым серебристым мехом, и от этого его глаза становились еще светлее и выразительнее. Волосы, едва достигающие плеч, можно было смело бы назвать иссиня-черными, если бы легкая седина не проступала на висках двумя белыми прядями. 'А, может, и не седина это вовсе. Кто знает, какой цвет волос здесь считается нормой'.

Варрен что-то обеспокоенно сказал, наклонился и прижился губами к моему лбу.

'О мой бог! Хотя нет, к сожалению, не мой, но бесспорно, какой-нибудь скандинавский, нет, скорее уж греческий, это точно!'

— Жар спал, не понимаю тогда, почему...

'О да, такой чувственный голос. Не останавливайся, просто продолжай говорить дальше'.

Мужчина снова прижился губами к моему лбу.

'А губы-то ниже', — не могла сдержать разочарованного вздоха.

— Как ты себя чувствуешь, кара?

— Как Мария Магдалина на параде сосисок, — моя улыбка заставила бы чеширского кота сдохнуть от зависти.

— Мариа Магда ли... кто?

'Ох, ядрееена', — а цвет моих щек можно было смело назвать 'Свекла нервно курит в сторонке'.

Я медленно заползаю под одеяло.

'Меня нет. Это сон, просто сон. Эротико-трагедийный, как и все напрасные попытки разбудить в себе женщину'.

— Может, ты все-таки соизволишь выползти из одеяла?

Качаю головой, как будто он мог это увидеть, и машинально скрещиваю на груди руки. Скрещиваю и понимаю, что грудь-то ничем и не прикрыта, а я только что дефилировала в костюме Евы перед самым красивым мужчиной на свете! И это притом, что даже животик втянуть не успела. Нет, ну это не честно. Пляжный сезон на моей Родине еще не открыт. А у меня был стресс, а когда нервничаю, я много ем...

— Выбирайся оттуда.

Почувствовав, как Варрен пытается стянуть одеяло, я вцепилась в его края так, будто от этого зависела моя жизнь.

— О, мне и здесь довольно неплохо.

— Выползай.

— Нет.

— Кому говорю!

— И не подумаю.

— Быстррро!

Да уж, терпение не значилось одним из достоинств моего сероглазого.

'Зато это с лихвой компенсируется кубиками пресса...'

— Если переживаешь, что под одеялом ничего нет, то не стоит. Я тебя сам раздевал и мыл также я сам. Так что ничего нового я там не увижу.

Я замерла. Если бы люди умирали от стыда, то я была тем самым зомби, которого сначала убили, потом воскресили, но лишь затем, чтобы дети могли смеяться и тыкать в меня пальцами: 'Глядите, эта та самая неудачница'.

— Так ты и не собираешься оттуда вылезать?

Минута молчания, и голос змия-искусителя, предлагающего яблоко из последней коллекции со скидкой в девяносто процентов:

— А я думал, ты хотела поговорить. Узнать, где ты, в каком именно мире. Почему должна скрывать свой истинный пол. Кто я такой...

На последних словах одеяло с такой скоростью было отброшено в сторону, что сухие листочки сдуло со стола, и они, кружась, начали падать на вязаный коврик. Мы проследили за ними взглядом. Потом я вспомнила про свой костюм неподготовленной Евы. Когда я кинулась за одеялом, по закону подлости именно в этот момент моему спасителю пришла в голову идея поднять лечебные сухоцветы.

Когда на оглушительный грохот в комнату вбежала Терайа, я в позе звезды уже распласталась на ее господине, а его округлившиеся глаза напоминали дезертиров, то есть вот-вот готовы были бежать с поля боя.

Тишину, повисшую в комнате, можно было резать ножом. Как жаль, что здесь не было моего папы, уж он-то умел заполнять неловкие паузы. Хотя нет, слава богу, что его здесь нет, и он никогда не узнает...

'Обозвать лекарку паучихой, кинуться голой на ни в чем не повинного мужика... А этот парад сосисок! Нет, со мной определенно что-то не так'.

— Господин, Вы не говорили, что в список трав нужно было включить и 'незалетайку'. Или же Вы, наконец, решили обзавестись потомством? Как я рада! И Ваша лиэ...

Рычание подо мной могло дать фору самому дикому зверю.

— Господин, господин, я не это имела ввиду... — Тэрайа с такой скоростью выскочила из комнаты, будто ей было лет десять-двенадцать, а не все семьдесят, на которые она выглядела.

Рывок — и я оказываюсь на кровати, одеяло со свистом приземляется на меня, а 'господин' стрелой пускается вслед за старухой.

Кутаюсь на манер тоги, раз десять проверив, не распутается ли она в самый неподходящий момент. Делаю шаг, второй, и жду, пока стены не перестанут водить хороводы перед моими глазами. Ощущение, будто выпила не меньше десяти бокалов игристого, причем на голодный желудок. Что-то шуршит под ногами, и я опасливо кошусь на сиреневые и голубые сухоцветы, которые так и не успел поднять мой спаситель.

'А с травками Тэрайи нужно бы поосторожнее. А то мало ли какая 'незалетайка' залетит в мой стакан'.

Еще раз проверив надежность 'тоги' и втянув живот на пределе своих сил и возможностей легких, я решила выйти, чтобы осмотреться, а заодно и проверить, жива ли еще старушка Тэрайа. Судя по звону посуды и рычащих ноток в голосе сероглазого, жить 'паучихе' оставалось недолго.

Глава 4. Незваный гость

Оказалось, что в доме было этажа три, если не больше. Я-то думала, что это простая избушка, составленная из бревен. Но добротная резная лестница вела и вверх, и вниз. Прислушиваюсь к голосам, чтобы понять, куда же рванула старуха.

Визгливое:

— Господин, господин... — доносилось откуда-то снизу.

Потихоньку, крепко держась за деревянные перила, начинаю спускаться. Голоса внизу тут же стихли.

'Вот это слух у кого-то!'

Никак не могу понять, как они умудрились расслышать мои шаги, ведь я старалась не просто не шуметь, но и дышать через раз, так хотелось подслушать и узнать, наконец, что от меня скрывает сероглазый спаситель.

'И почему это я должна притворяться его сыном? Дикость какая!'

Быть может, виной пресловутая интуиция, но мне казалось — если я соглашусь с ним, это будет самой большой ошибкой в моей жизни. Да и называть 'отцом' того, при виде которого колени дрожали от восхищения, попахивало извращением.

'Нет, только я могу в подобное вляпаться!'

Голова все еще продолжала кружиться, зелья Терайи тяжелым комком зашевелились в животе, и я присела на ступеньки, прижимаясь всем телом к перилам.

'Как же мне плохо'.

Передо мной кружились в хороводе крошечные оконца с витражными стеклышками, на которых были изображены самые страшные кошки, которые я когда-либо видела в жизни. Пучеглазые криволапые кисы смотрели на меня с немым укором.

'Бедолаги, я бы тоже так смотрела, если бы и меня обезобразил местный Пикассчмо'.

Мысленно пообещала кошакам, что их позор не останется неотомщенным, и похихикала, представив, как буду пытать местного гения изобразительного искусства. 'Нет, чтоб еще раз выпить зелья Терайи!'

Слабость нахлынула так неожиданно, что я уронила голову на колени и застонала. Едва слышно, но меня тут же подхватывают сильные руки и прижимают к груди.

— Я же говорил, чтобы ты не выходила из комнаты, — темные брови Варрена хмурятся, и мне так хочется провести по ним рукой и убрать морщинки с высокого лба.

— Не хочу больше лежать, там дышать нечем, — бурчу в сторону, изо всех сил стараясь не пялиться на Повелителя так откровенно.

А он переоделся. Простая белая рубаха с закатанными до локтей рукавами и темные штаны, которые он заправил в высокие сапоги, делали его похожим на морского разбойника. На руках мужчины поблескивали массивные браслеты из темного серебра?, и во всем его облике проступало что-то дикое, непокорное.

'А его запах! Ммм...'

От Варрена пахнет морем и хвоей и чем-то таким родным, но вместе с тем таким будоражащим, что я утыкаюсь ему в шею и чуть не мурлычу.

'Хорошо-то как'.

— Как ты? — голос Повелителя немного охрип.

'С чего бы это?'

Отодвигаюсь, чтобы понять. Варрен смотрит на меня своими восхитительными серебристыми глазами, которые становятся все темней и темнее. Мгновение — и он притягивает меня к себе. Я замерла, зажмурилась. 'Неужели, неужели он поцелует меня?'

Сердце стучало все громче и громче. Жар его тела, его дыхание на моем лице. И в тот момент, когда сердце уже готово было выпрыгнуть из груди, горячие губы касаются... моего лба.

— Температуры нет, пожалуй, я разрешу спуститься, но ненадолго.

'Че за?..'

Варрен покрепче обхватывает меня и начинает спускаться. Скрип ступеней не в силах перекрыть скрежет моих зубов. Изворачиваюсь, чтобы высказать этому интригану все, что я о нем думаю, прямо в лицо.

— Ты... — шиплю и вижу, как дрожат уголки его губ.

Резко вскидываю голову. 'Да он издевается надо мной!'

Действительно, серые глаза смеялись, морщинки разгладились на его лице, и в Варрене проступило что-то озорное, мальчишеское. Я никогда еще не видела его таким.

'И вовсе он не такой милый!' — бурчу про себя, но губы предательски растягиваются в улыбке. На душе становится так тепло и легко, словно я дома, словно ничего плохого случиться не может.

— А, вот вы где! Лекарство готово.

Или может.

Старуха выскочила из-за угла и стала шустро взбираться по лестнице. Не успеваю моргнуть, как смуглые корявые пальцы пытаются раздвинуть мои зубы и что-то впихнуть внутрь. Что-то белесое, склизкое, шевелящееся. 'Шевелящееся?!'

С визгом отталкиваю старуху (Откуда только силы взялись?) и с ужасом понимаю, что Терайа сейчас навернется с лестницы, что она либо свернет себе шею, либо все кости переломает.

— Нет! — кричу, вцепившись в рубашку спокойного, как удав, Варрена.

'Что я наделала! Она же старуха, слабая старая женщина!'

Размеру моих испуганных глаз могли позавидовать витражные кошаки, когда, вместо того чтобы с визгом упасть со ступенек, старуха ловко переворачивается прямо в воздухе.

'Это что за ниндзяхня?!'

Взмахнув накидкой, как летучая мышь крыльями, Терайа оттолкнулась одной ногой от перил, подпрыгнула и схватилась за люстру. Качнувшись раз, другой, она прыгнула на нас. Варрен отскочил наверх. Тремя ступенями ниже приземлилась Терайа на все четыре конечности, по-другому не назовешь длинные лапы, покрытые жесткими черными волосками. Глаза старухи налились чернотой, полностью скрыв белки, а над верхней губой проступили два жгутика темно-рыжего цвета.

Как меня не стошнило прямо на плечо Варрена, я не знаю. Но от моего визга он морщится, чертыхаясь, Терайа же шипит и низко-низко пригибается к полу. Хоботки на ее лице заскрежетали, верхняя губа приподнялась, обнажая два желтоватых клыка.

— Мммамочки!

С детства ненавижу пауков. Еще с того самого дня, когда мамин восьминогий любимец Эрнесто сбежал из аквариума и решил разбудить меня весьма экстравагантным способом: забравшись на лицо и щекоча мои ресницы пушистым брюшком. Но даже тогда мне не было так страшно, как сейчас, когда паучиха, подобрав шевелящееся личинкообразное 'лекарство', стала быстро взбираться наверх, приговаривая:

— Надо съесть, надо съесть, пока горон не переварил андромену.

'Внутри личинки еще и переваривается кто-то?!'

Зажав рот рукой и изогнувшись всем телом, я попыталась вырваться и со всех ног бежать от этой полоумной старухи. В это время коленки Терайи изогнулись под странным углом, напоминая лапки кузнечика. Старуха приготовилась прыгать, я рванула изо всех сил, царапая Варрена. Перила заскрипели, когда я вцепилась в деревянные столбики...

— Если моей лиэ горон на пользу, значит, Терайа заставит лиэ это есть! — прошепелявила паучиха у самых ног Повелителя.

— Да лучше сдохнуть!

— Лиэ съест и пойдет на поправку.

— А Кира съест и загадит весь пол.

Старуха вытянула лапу с личинкой, я сжала губы и показала ей палец.

— Довольно! — рявкнул Варрен.

Поставив меня на ноги, он встал между мной и Терайей.

— Но, господин, а как же лекарство? Оно лучшее...

— Она не будет есть... это.

'Точно-точно! Слушай, что умные лю... нелюди тебе говорят'.

— Но вы сильный, удержите, а я разомну и жгутиками затолкаю ей в рот...

'А толкалки тебе не оторвать?'

-Ты меня не расслышала? Я сказал: 'Нет!'

Желваки заходили на впалых щеках старухи, а жгутики издали такой неприятный тоненький звук, будто тысячи комаров одновременно влетели в комнату.

— Но, но... Это поможет. Сама Нинель не брезговала...

— Я все сказал, — Варрен резко развернулся ко мне.

От его тона мурашки побежали по коже. И хотя говорил он спокойно и тихо, я видела, как изменились его глаза: радужка стала такой светлой, что напоминала отблески стали, по краям же ее полыхала тьма.

Терайа не была глупа и быстро смекнула, что нужно скорее убираться отсюда. Покорно склонив голову, она прекратила издавать этот мерзкий жужжащий звук. Зашелестев накидкой, паучиха кляксой стала сползать вниз, пока не исчезла за поворотом.

Мне резко расхотелось спускаться. 'И не сильно в той комнате и воняло. Тепло, хорошо и кочерга заостренная рядом. А еще там кроватка уютная, травки со спиртом и кочерга заостренная рядом'.

— Терайа не причинит тебе никакого вреда, — словно прочитав мои мысли, сказал Варрен. — Но никогда, слышишь, никогда не стоит ей доверять. Впрочем, никому не стоит.

— Даже тебе? — прошептала я, а мои руки уже теребили распахнутый ворот его рубашки.

Я не узнавала себя, настолько мне было физически тяжело не касаться этого потрясающего мужчины.

— Особенно мне, — едва слышно ответил он.

Мы стояли напротив друг друга, и свет, переломленный витражным стеклом, играл бликами на его лице. Быть может, поэтому оно казалось таким изможденным. Варрен смотрел так, словно о чем-то спрашивал. Но почему он просто не скажет мне?

— Скоро здесь будет Габриэль, — его голос стал отстраненным, очарование момента исчезло, Варрен вновь не смотрел на меня. — Если ты и можешь на кого-то положиться, то в первую очередь на нее.

'Нее? Габриэль — это девушка? Его, Варрена девушка?'

Страх ледяной хваткой вцепился мне в горло.

'Почему это должно меня удивлять? Было бы странно, если бы у него не было девушки. А, может, она его невеста, жена?..' Пусть, пусть я буду выглядеть странно, но не могу не спросить.

— Кто она, эта Габриэль?

— О, Габи — чудо. Тебе она понравится, даже не сомневайся.

Глаза Варрена потеплели, а я уже ненавидела эту девушку.

'Дура, вот дура, на что я надеялась?'

В горле пересохло, и я хриплю:

— Зачем же вам сын? Неужели эта Габи не может иметь...

Но Варрен уже не слушает.

— Наверх, быстро!

Он хватает меня на руки и несется по лестнице.

— Повелит... Ой, то бишь господин Варрен, к вам...

Голова моя мотается из стороны в сторону, и я успеваю увидеть только лысоватую макушку в самом низу лестницы.

— Черт, эти человеческие слуги! Чтоб еще раз нанять одного из них, — Варрен смерчем врывается в комнату, в которой я недавно лежала, опускает меня на кровать и рыщет что-то в сундуке.

— Господин Варрен!

Лестница заскрипела, шаги слышатся все ближе и ближе.

— Вот, натягивай на себя, — в меня полетел безразмерный коричневый плащ. — Быстрее, быстрее.

И кидается к столу. На пол падают какие-то склянки, с глухим стуком ударяясь о вязаный коврик. Схватив небольшой флакончик, Варрен подскочил к кровати и прыснул на меня чем-то вонючим.

— Что за, — чихая, я зажимала нос, а сероглазый был уже у двери, опрыскивая по пути все, что попадалось под руку.

Резкий запах полыни перебил даже зловоние Террайиной незалетайки.

— Я же сказал натянуть на себя плащ, — прошипел Повелитель прежде, чем открыть дверь.

Не споря, натягиваю колючую ткань и опускаю капюшон. Варрен жестом приказывает застегнуться. Стук в дверь — и он рявкает:

— Я занят.

— Даже к любимому братцу не выйдешь? — мужчина за дверью насмешливо тянет гласные.

Неприятный голос, высокомерный, презрительный.

Вижу, с какой силой Варрен стискивает ручку двери, словно решая — открыть или не открыть. Сомнения? На него это не похоже. Еще раз кинув на меня обеспокоенный взгляд, Повелитель вздыхает и натягивает на себя маску. Не в прямом смысле, конечно, но я уже видела его настоящего, и теперь точно могу сказать, что этот властный правитель, который уверенно распахивает дверь, может быть совсем другим, по крайней мере со мной. Эта мысль на секунду делает меня такой счастливой, что вошедший разодетый в пурпур мужчина спотыкается о шальную улыбку. Варрен рвет и мечет, но я сияю, как медный тазик.

Вошедший нарочито медленно одернул накидку, но цепкий взгляд, казалось, раздел меня, порезал на ленточки и начал рассматривать под микроскопом. Ненависть, которой полыхнули узкие черные глаза, быстро сменилась притворной радостью. И я радуюсь, что Варрен заставил меня с головы до ног укутаться в этот безразмерный плащ, который скрывает не только фигуру, но и половину лица.

— Так это правда! А я-то не верил. Вот это новость — мой царственный брат отыскал, наконец, своего сына!

Лающий смех наполнил комнату, и у меня мурашки побежали по коже. Высокий и худощавый, но явно не понаслышке знакомый с уличными драками, брат Варрена производил двоякое впечатление. С одной стороны, он походил на озлобленного бродячего пса со своим сломанным, чуть искривленным вправо длинным носом, да с мокрыми сосульками волос, достигающих узких плечей. С другой стороны — в нем было столько напускной манерности, что хотелось смеяться. По сравнению с Варреном, одетого в простую льняную рубаху и замшевые штаны, разодетый в пурпур и дорогие меха гость выглядел жалко.

— Крис, — Варрен едва заметно кивнул головой. Он был выше брата, массивней в плечах, но движения, умение держать себя, речь — все выдавало в нем дворянина. — Не думал, что примчишься так скоро. В последнее время мне стало казаться, что ты избегаешь меня.

Уголки губ Варрена чуть дрогнули, и над верней губой его брата выступил бисеринками пот. Глаза Криса забегали, он то сжимал, то разжимал кулаки и явно не знал, куда себя деть.

— Ну как же, такая радость, а я же сейчас за главного, поэтому и не мог проигнорировать...

Мой сероглазый запрокинул голову и рассмеялся:

— Конечно, и как я мог об этом забыть?

Лицо Криса пошло пятнами. В три шага преодолев расстояние между нами, он навис надо мной. Варрен замер, и я не понимала, почему он ничего не делает.

— Племяшка! — Крис натянул на лицо улыбку, от которой молоко могло скиснуть. — Какая удача, и это через столько лет! Даже не знаю, что сказать, как реагировать.

И протянул мне руку. Я неуверенно посмотрела на Варрена, тот кивнул, и Крис стиснул мою ладонь. Резкая боль пронзила руку, я ойкнула и шарахнулась в сторону.

— Ой, прости, племяшка, прости, — Крис рассмеялся все тем же лающим смехом. — Никак не могу контролировать когти, когда волнуюсь. А тут такое счастье, как уж тут удержаться?

'Ничего не понимаю. Почему, почему Варрен стоит и не делает ничего? Почему?' — прижимаюсь к дужке кровати, вцепившись в капюшон так, словно он может помочь защититься от этого психа.

Крис как бы случайно подносит свои пальцы ко рту, втягивает носом воздух и слизывает мою кровь с удлинившихся заостренных когтей. Его глаза закрыты, казалось, даже окликни его, он не прореагирует. Мгновение, два — ничего не происходит, а потом яростный рык вырывается из его глотки.

Темные глаза налились красным, но в тот же момент Варрен оказывается рядом. Крис в бешенстве оборачивается к нему:

— Так это правда? Это действительно Рин? — шипит черноглазый.

Черты лица его заостряются, челюсть вытягивается. И на меня с нечеловеческой злобой смотрит зверь. Не человек и не волк, а нечто среднее, неоформившееся, неправильное. Клыки и когти вытягиваются, длинная черная шерсть начинает покрывать его щеки, руки и шею. Нелюдь хрипит и готов вот-вот наброситься на меня. Я коченею. Противостоять оборотню, да еще и в таком состоянии?

— Уймись, Кристиан, — от холода в голосе Повелителя даже у меня коченеет кровь.

Оборотень кидается в сторону Варрена и издает долгий протяжный рык. Видно, что он борется, пытаясь сбросить оковы приказа.

— Крииис, — недовольно повторяет Варрен, и оборотень воет от боли.

Мой сероглазый сжимает пальцы — и туловище его брата скрючивает агония, зрачки сужаются, и нечеловеческая сила тянет его жилы в обратную от меня сторону.

Пальцы Варрена нажимают на невидимые клавиши, а внутренности Криса, подобно податливым струнам, не могут противиться и тянутся, тянутся... Вой режет мой слух. Мне самой хочется закричать. Жутко, но не от того, как корчится в воздухе Кристиан. Нет, просто мне страшно смотреть, как белеют от ярости серебристые глаза. Те самые, которые только недавно лучились от смеха и радости. 'Не могу на это смотреть!'

— Перестань! — кричу я.

Варрен все еще держит брата невидимой нитью. Кристиан все так же стоит на цыпочках, неестественно выгнутый, царапая когтями горло и пытаясь вздохнуть.

— Пожалуйста, — тихо прошу, и только тогда Повелитель дергает рукой и сбрасывает невидимые нити.

Кристиан рухнул на пол, захрипел, глотая ртом воздух.

— А теперь, Рин, я хочу представить тебе своего двоюродного брата и вожака вервольфов — Кристиана Вольдхара, — Варрен с непроницаемым лицом наблюдал, как оборотень пытается встать с колен.

Вот только тело его продолжало дрожать, и ноги то и дело разъезжались в разные стороны. На какую-то долю секунды я увидела, как изогнулись в улыбке губы Варрена, но мне и этого было достаточно, чтобы понять — он наслаждается представлением. И как мне раньше в голову не пришло, что с такими способностями, да еще и зная характер своего брата, Повелитель мог остановить его одним лишь движением.

'Да, но тогда Крис не попробовал бы мою кровь и не убедился бы, что в ней есть частичка самого Варрена'.

Повелитель посмотрел на меня, и крошечная озорная ямочка появилась на его левой щеке.

'Мерзавец, он все спланировал!'

— Крис, а теперь я с великим удовольствием представляю тебе Ринальда ту Иден эль Варрена, моего сына и единственного наследника.

'Ринальда Иден кого? Как там говорила Раневская: 'Остановите Землю, я сойду...'?'

Кристиан стоял на коленях, склонив голову. Его руки дрожали, когда он дотронулся ладонью до сердца и прохрипел:

— Да здравствует Повелитель, и да будет наследник достоин его.

Варрен кивнул и отошел к двери. Распахнув ее, он встал рядом с проемом и неторопливо начал постукивать по деревяшке.

— Спасибо, что навестил нас, братец. Я рад, что именно тебе выпала честь первому познакомиться с моим сыном. А сейчас Рину необходим покой. Передай всем, что мы возвратимся в замок сразу, как только наследнику станет лучше.

Кристиан встал и поклонился сначала мне, затем Варрену. Его качало из стороны в сторону. На меня он даже не взглянул, но даже со своего уголка, полностью укутанная в безразмерный плащ, я чувствовала волны ярости, направленные целиком и полностью на меня. 'Какого лешего? Я же не Рин и никаким наследником становиться не собираюсь, это уж точно! Но не думаю, что Варрен оценит, если я сейчас скажу об этом его братцу'.

Кристиан направился к выходу, заметно прихрамывая. Шерсть уже втянулась обратно в кожу, только клыки и когти выдавали в нем зверя. Он еще раз поклонился своему брату и с тихим:

— Слушаюсь, мой Повелитель, — вышел, громко хлопнув за собой дверью.

И мы с Варреном остались наедине.

Глава 5. Меня зовут Кира

Варрен стоит и смотрит куда угодно, только не на меня.

Срываю с себя плащ:

— Значит, я теперь Рин? — комкаю и швыряю чертову тряпку на пол. — Вернее, Ринальд ту Иден эль Варрен?

— Запомнила? — грустная улыбка, и Варрен небрежно проводит рукой по растрепанным волосам.

Это делает его каким-то потерянным, почти беззащитным.

'Нет-нет-нет, я на это не куплюсь! Нашелся тут милый щеночек!'

Вытягиваю руку, на которой алеет порез от когтей.

— Тот самый Рин, который наследник и сын?

Может, действие успокоительного подошло к концу, но внезапно до меня дошло, что все это — и отросшие когти Криса, и падение с самолета, и паучьи лапы Терайи — все это не сон, а самая настоящая реальность.

Меня начинает колотить дрожь. Понимаю, еще немного — и я сорвусь.

— Но меня зовут Кира! — все же срываюсь на крик.

'Может, имя — это все, что осталось у меня от родных!'

Варрен тут же оказывается рядом. Меня душат непролитые слезы, перед глазами мелькают лица родных.

'Недавно я даже журнал прикупил...' — полный надежд голос папы.

'Кира, немедленно перестань сутулиться!'

'Правда, Кир, наш Макс похож на слона? Или, может, на медвежонка?'

Зажимаю уши руками:

— Господи, ну почему, почему я?

— Шшш, успокойся, ты со мной, ты в безопасности, — Варрен опускается на колени и нежно касается моего лица.

Я всхлипываю, и именно это и приводит меня в чувство. 'Ненавижу быть слабой!'

Нужно отдать должное моей матери, может, она и не умела показывать свою любовь, может, и была излишне строга, но она научила меня быть сильной несмотря ни на что.

— В безопасности? — отталкиваю руки мужчины и вскакиваю на ноги, теперь именно я смотрю на него сверху вниз. — О какой такой безопасности ты говоришь, если в доме находится паучиха? Самая настоящая огромная паучиха, и только что меня на клочки чуть не разорвал твой звериноподобный брат! И почему, с какой стати я должна доверять тебе? Да, ты спас меня, вытащил из воды, но почему называешь своим сыном? Почему я должна скрываться? От кого, от чего? Почему ты ничего не объясняешь мне? Поверь, я не настолько тупая!

Варрен моргает. 'Не знает, что мне сказать?'

— Я никогда не считал тебя, — он пытается подобрать слова, — глупой. Поверь, все это только для тебя, для твоей собственной безопасности.

Повелитель опускает голову, и мой гнев отступает. Осознание того, что Варрен вряд ли вставал еще перед кем-нибудь на колени, наполняет теплом. И мне так хочется коснуться его, притянуть к себе и больше не отпускать.

Но вместо этого я просто сажусь на кровать. Белая 'тога' распахивается на груди, и я со злостью стягиваю ее концы в тугой узел:

— Ты, наконец, расскажешь мне все?

Варрен кивает, и его рука вновь оказывается возле меня.

'Неужели ему тоже хочется прикасаться ко мне?'

Мои волосы совсем растрепались, и Варрен дотягивается до одной из прядок и тянет ее на себя. 'Да что такое с моим сердцем? Его не услышал бы только глухой'.

— Я расскажу все, что тебе необходимо знать в данный момент, — его губы касаются моих темных волос.

Сердце замирает, не понимая, что его снова надули. Мозг в этот раз соображает быстрее.

— В данный момент? — трясу головой из стороны в сторону, и Варрен вынужден отпустить мои кудри.

Вздохнув так, словно я отобрала последний кусок хлеба у нищего, он встает, со скрипом придвигает скамью и опускается на нее. Так неторопливо, исполненный чувством собственного достоинства, словно садится не на деревяшку, а на какой-нибудь трон из золота и драгоценных камней.

'А ведь слуга и Крис называли его Повелителем. А если принять то, что его блохастый брат — вожак оборотней, то кто тогда сам Варрен? И если меня представляют Ринальдом эль Варреном, значит это фамилия, а не имя?'

Голова пухла от всех этих вопросов. Не зная с чего начать, выпалила первое, что пришло в голову:

— Ты знал. Знал, что твой брат придет проверить меня. Знал, что ему нужна будет моя кровь!

Мой сероглазый небрежно пожимает плечами.

— Конечно, он же дурак. Вот только чрезмерно деятельный. А у таких, как известно, есть и последователи, и те, кто ими манипулирует. Но теперь Крис всем разнесет, что ты — настоящий...

— Настоящая.

— Настоящий. Привыкай говорить о себе в мужском роде.

— И не подумаю, пока ты все мне не объяснишь.

Буравим друг друга взглядами. Не знаю, сколько бы мы играли в гляделки, если бы Варрен не усмехнулся. Одобрительная, высокомерная улыбка кривит его губы.

'Он доволен, ему нравится мое бешенство, нравится, что я реагирую на него именно так!'

Все-таки его кровь что-то изменила во мне. Или это он сам так на меня действует, но я понимаю, что сейчас взорвусь. Ярость побежала по моим жилам раскаленным потоком. Я ощущала каждую мышцу, каждую клеточку своего тела. Хотелось взвыть и броситься на врага и терзать, впиваться в его горло, пока он не сдастся, пока не признает мою правоту или подчинит себе, а потом возьмет...

'Что я несу? Это не могут быть мои мысли!' — в ужасе от самой себя, смотрю на Варрена... — Да он знает! Он понимает все, что творится со мной! Знает и ничего мне не говорит!

'Мерзавец!'

Настоящий рык вырывается из моего горла, пугая меня, а не этого интригана. Он сидит на скамье, казалось, такой расслабленный, но теперь-то я знаю, что он наблюдает за мной, за каждой моей эмоцией из-под полуопущенных ресниц.

'Как же это все бесит! — в венах вновь вспыхивает огонь, но я беру себя в руки. — Не позволю ему видеть себя такой'.

Пару секунд Варрен вглядывается в меня, а я делаю вид, что его рядом нет, что он просто не существует. И ему это явно не нравится.

'Так, спокойно. Я едина со вселенной. Дышим медленно. Я в лесу, на берегу маленького чистого озера'.

— Не борись с Зовом. Лучше сейчас слиться с внутренним зверем, узнать его, подчинить себе. Тогда и ты станешь сильной...

'...И никого рядом нет. Только я и озеро. Вода в нем кристально-чистая. Так хорош...'

— Хорошо, что ты не такая фигуристая, как Габриэль, иначе сложно было бы выдать тебя за мужчину.

'Я... Ррр. Я не хочу никого убивать. Не хочу! Я просто опускаюсь в водичку. И не душу в ней эту 'фигуристую' супер-пупер-красотку Габриэль... Вот так, выпускаю ее тонкую куриную шейку из своих рук и любуюсь, как солнышко бликами играет на моей гладкой коже...'

— И не бойся, что покроешься шерстью. В первый раз это будут просто небольшие клочки на коже. Чаще всего грудь и лицо...

'Прохладно. Водичка задорно играет с шерстью на моем лице и на моей... Чего?'

Дикой кошкой срываюсь с постели.

'Это что за бабуйня?! Он насильно напоил меня своей кровью, и теперь, вместо того чтобы превратиться в прекрасную и бессмертную вампиршу, я стану бородатой женщиной с волосатой грудью?! Нет, я все-таки его укокошу!'

Комната сливается в размытое пятно. Вот я сижу на постели и раз — уже кидаюсь на Повелителя. Никогда еще не ощущала себя такой живой, такой сильной и такой бешеной.

Наверное, Варрен схватил меня еще в воздухе. Потому как именно на его руках меня скрутило так, что я едва не увидела свет. Тот, который в конце туннеля. Захлебываюсь криком. Мне кажется, что из меня кто-то рвется. Разом перед глазами проплывают все фильмы ужасов, в которых героя разрывает пополам появившееся из его тела нечто.

— Нет, не хочу! Варрен, пожалуйста, — сквозь красную пелену глаз пытаюсь всмотреться в обеспокоенное лицо Повелителя. — Пожалуйста...

— Еще немного. Вот так, потерпи, кара.

Его ладони кажутся ледяными. Он нажимает на какие-то точки на моей голове, и я чувствую, как по жилам электрическим током проносится сила. Это нечто невероятное! Полное единение с собой. Свобода, сила, полет. Я чувствую, что могу все, что для меня нет пределов. Кровь Варрена перестает ощущаться чужой, она не просто меняет, она делает меня собой, настоящей. И я чувствую, что это только начало. И хочу большего. Сейчас же, немедленно!

И в тот момент, когда мое тело уже знало, как нужно меняться, приказ Повелителя остановил все:

— Сент роу!

— Неет! — с разочарованным криком я обмякла в его руках.

Минуту лежу, не в силах пошевелиться.

— Почему ты остановил меня? — чувствую себя преданной, нет, скорее, внутри меня что-то воет от обиды и нерастраченной силы.

— Еще не время. Ты не готова к превращению ни эмоционально, ни физически. Сейчас зверь сильнее, и он мог покалечить тебя. Ты бы попросту растворилась в его силе.

Чувствую, как внутри меня что-то или кто-то недовольно ворочается.

— Неужели ты хочешь стать диким животным? — в его глазах ни капли лукавства.

Мне страшно, ком в горле мешает сказать, и я просто качаю головой из стороны в сторону.

— Поверь, я знаю, как это трудно — удержаться в первый раз, не превратиться, когда магия древних рвется наружу. Ты даже не представляешь, сколько детей погибло таким образом. Не пытайся сама призвать зверя, я научу тебя пользоваться другой силой. Это будет безопасно и для тебя, и для тех, кто находится рядом.

Испуганно смотрю на него.

— Нет, сейчас ты никого не ранишь. Зверь не вырвется до тех пор, пока я не разрешу ему.

Мои глаза недовольно щурятся, и мне кажется, что я даже видеть стала совсем по-другому: ярко, четко, — и это в такой темной комнате! 'Неужели мои зрачки сузились, как у оборотня? Этой силе внутри меня не нравится, что ее сдерживают?'

Варрен вздыхает:

— Или пока ты сама не будешь готова.

Зрение вновь становится прежним, а внутри меня что-то удовлетворенно урчит, как будто говоря мне: 'Вот так-то! Учись, как надо с этим мужчиной'.

Повелитель что-то еще пытался сказать, но звон не дает ему сделать это. Видимо, прыгая, я задела не только сероглазого интригана, потому как со стола Терайи падает последняя склянка с мутным зельем. Вонь в комнате становится просто невыносимой.

Мы с Варреном чихаем практически одновременно.

— Ты права, здесь нереально дышать. Нужно сказать Терайе, чтобы она проветрила комнату.

От одного лишь упоминания о паучихе меня передергивает.

— А почему ты не можешь попросить того слугу, что привел Криса? Ты же сам говорил, что он человек. Надеюсь, хоть он не превращается в кого-то похуже. Хотя, куда уж хуже? Разве что человек-таракан? Бее!

Варрен смеется, подходит к кровати и одной рукой стаскивает с нее цветастое одеяло.

— Ты так и не опустишь меня на пол? — мне интересно, неужели ему нравится таскать меня на руках.

— У меня есть идея получше, — отвечает мужчина и хитро щурится. — Как ты смотришь на то, чтобы посидеть на террасе?

— Как я смотрю на то, чтобы выбраться из этого зловония на свежий воздух и уже с новыми силами пытаться выбить из тебя правду?

— Ну, не хочешь, как хочешь.

И пытается опустить меня на постель.

'А вот уж хренушки кучерявые!'

Выхватываю у Варрена одеяло. 'Ох и не нравится мне его самодовольная лыба!'

Зверь внутри меня согласно щурится. 'Может, эта неизвестная Сила не так уж и опасна, как хочет убедить меня в этом Варрен?'

Спустились вниз мы секунды за три. То ли лестницы были такими короткими, то ли скорость Варрена нельзя было равнять с человеческой. В любом случае, отвратительное зловоние осталось позади, а мы оказались на большой деревянной площадке под навесом из досок и еловых ветвей. Наверное, на этот раз удача была на моей стороне, ведь по пути нам не встретились ни оборотни, которым позарез нужно было бы проверить мою кровь, ни восьмилапые паучихи, пытающиеся впихнуть в меня очередную личинку.

* * *

— Жизнь, — вдыхаю полной грудью и понимаю, что этим воздухом, чистым, прозрачным, невозможно насытиться.

Варрен вынес меня на деревянную террасу, с которой открывался потрясающий вид на синеющие вдали горы и на густой хвойный лес, окружающий дом. Наверное, именно древние исполины делали этот воздух таким бодрящим и свежим.

Вокруг стояла необыкновенная тишина, лишь изредка ее прерывало стрекотание сверчков и кузнечиков.

— Ночи у моря холодные, — Повелитель опустил меня на скамейку и осторожно укутал в лоскутное одеяло. — Я поставил барьер от ветра, чтобы ты не простыла. Скажи, если станет холодно или душно.

Опускаю взгляд и рассматриваю разноцветные лоскутки. Почему-то вспомнилось детство, когда я болела, и папа с мамой приносили мне чай с малиной и рассказывали свои истории. Глупо, наверное, вспоминать это сейчас, когда неизвестно, ни где я, ни что со мной будет. Но я ничего не могла с этим поделать. Я и на этот раз приготовилась слушать. Но Повелитель как будто не знал, с чего начать разговор, а я и не торопила его.

В доме одно за другим стали зажигать окна. Второй, первый этаж — и свет крест-накрест упал на нас, неловко застывших напротив друг друга. Словно очнувшись, Варрен распрямился и отошел к деревянным перилам. Его рубашка выделялась белым пятном на фоне темнеющих сосен, так же, как и две белые пряди, что серебрились у его лица. Он отвернулся, облокотился на перила и закрыл руками лицо.

'Это все его прошлое. Почему я решила, что ему легко будет рассказать обо всем?' — не помню, как встала.

Тихо-тихо, словно это не я, неловкая и неуклюжая, делаю первый шаг до того осторожно, что не скрипнула ни одна половица. Только сейчас до меня дошло, что он и сам может простыть в этой легкой рубашке.

Подхожу и накидываю на Повелителя одеяло. Вижу, как напрягается его спина, но я все равно подхожу ближе и прижимаюсь к левому боку. Слышу, как гулко стучит его сердце. Варрен вздыхает и притягивает меня к себе. Так мы и стоим, прижавшись друг к другу, и смотрим на небо.

Ночь только вступала в свои права, поэтому на улице было по-сумеречному серо. Солнце еще играло алыми бликами на западе, а на востоке уже вовсю царствовала ночь: средь черноты неба виднелась серебряная луна, почти такая же, как земная, только она была больше и, как мне кажется, ближе к земле. За серебряной спутницей робко выглядывала вторая, так похожая на розовый жемчуг. Но самой маленькой, пронзительно-синей, еще не было видно. Жаль, мне она казалась самой красивой.

— А у нас на Земле только одна луна, — прерываю молчание и отрываю взгляд от небес.

Варрен поворачивается ко мне, и я вижу, как лунный свет отражается от его волос — темных сзади и таких пронзительно-белых спереди. Он дотрагивается до них:

— Наверно, гадаешь, почему я такой... двуцветный? — он едва заметно улыбается, но мне и этого достаточно, чтобы начать разговор.

— Я сначала подумала, что это краска, потом — что они просто седые...

— Нет, я стал таким. Как и многие в роду Варренов, я могу управлять всеми стихиями, удерживая их в равновесии.

— Как инь и ян?

— Не знаю таких, они маги или же оборотни?

— Ну, почти... — пока я думала, как объяснить, Варрен продолжил.

— Меня зовут Рейнхард ту Иден эль Варрен.

— Рейнхард, — перекатываю на языке.

Да, это имя ему подходит. 'Рейнхард, Рейн'.

— Да, Рейнхард из рода Варренов. Повелитель империи Иден.

— Имп...п...перии?

'Нет, я, конечно, слышала, что к нему обращались, как к Повелителю, но чтобы империи...'

— Да, империи веров. Вервольфов, вер-пум, вер-пауков...

— Терайа! — ударяю кулаком о перила. — Ну конечно же, паучиха!

Бросаю быстрый взгляд на окно. 'Мне кажется или действительно за занавеской кто-то отпрянул?! Ну, паучиха!'

— И много в этом мире этих самых веров?

Горькая складка у края губ говорит больше самого Варрена, нет, Рейнхарда:

— Теперь уже нет. Лет тридцать тому назад разразилась самая настоящая война. И между кем!

Я молчу, боясь даже пошевелиться. Теперь я видела перед собой не надменного господина, не озорного мальчишку и не коварного искусителя. Теперь передо мною стоял правитель, на плечах которого лежали сотни, а может, и тысячи чужих судеб.

— Наш мир называется Майра. И в большинстве своем он населен оборотнями, людьми и, конечно же, нагами. Говорят, именно наги — истинные жители этого мира, а люди и оборотни — пришлые, но когда и почему маги оказались на этой земле — не известно даже старейшим.

Варрен вновь замолчал.

— А кто такие эти наги?

— Полулюди-полузмеи, — и продолжил, предвосхищая вопросы. — Они не могут превращаться в людей, как оборотни. Они попросту не имеют второй ипостаси. Туловище и голова — от человека, хвост — от змеи. Сильные, гибкие, хитрые. Наг — последний, кому бы я доверился в этой жизни.

— А сейчас мы на тво.. на ваших землях?

'Блин, ну почему на Земле не учат, как обращаться к Повелителям веров?'

— Потрясающе, сейчас мы вспомнили о приличиях! — серебристые глаза искрятся от смеха. — Но прошу, обращайся ко мне на ты. Не лишай меня своего экзотического простолюдинского шарма.

'Сволота он, а не правитель', — едва сдержалась, чтобы не показать ему палец.

Завывания ветра резко ворвались в тишину наступающей ночи. Ветки, скрипя, закачались так, словно вот-вот погнутся, сломаются под напором стихии. Я поежилась. Не от холода, потому как магия не давала ветру коснуться меня, но Варрен заметил и прижал к себе еще крепче, чем раньше.

— Вряд ли можно сказать, что эти земли мои, — продолжил он как ни в чем не бывало. — Империя Иден поделена на куски, каждый клочок земли принадлежит определенному клану. А у меня, как у правителя, больше обязанностей, нежели привилегий. Лучше сказать, что мы находимся в моем государстве, нежели на моих землях. По крайней мере, пока мы застряли в логове паучихи.

— А эта война... Она продолжается до сих пор?

Варрен неожиданно взлохматил мою макушку.

— Хороший вопрос!

— И ты на него не ответил. А между кем и кем идет эта война? Между верами и нагами?

Рейнхард покачал головой:

— Нет, между женщинами и мужчинами.

У меня чуть было челюсть не отвисла. Вот это новости!

— Это я сейчас что, с идейным врагом разговариваю?

— Нет, — Варрен даже не улыбнулся. — Я просто не так выразился. Воюют в большей степени именно люди, но это неожиданным образом коснулось и веров, и нагов. И еще неизвестно, по кому ударило больней.

Повелитель с такой силой сжал перила, что они затрещали. На целую минуту замерли сверчки и кузнечики, а потом вновь принялись за свое стрекотание.

— Как бы мы это не отрицали, но оборотни ближе всего к природе, и то, что женщины изначально слабей, не вызывало ни у кого из нас отторжения. Мужчина — глава семьи или же своего клана, а его женщина — хранительница не только очага, но и самой жизни. У людей было все по-другому.

— Женщины были сильней? — я сразу же представила массивных воительниц в наряде 'а-ля Зена'.

— Физически нет, но вот магия... Магически одаренные девочки очень ценились, за ними не нужно было давать приданое, они сами были тем самым сокровищем, которое хотел бы заполучить любой человек.

— Значит, мужчины были настолько слабы?

— Скажем так, любой, даже самый посредственный маг мог стать лучшим, если его подпитывала одаренная женщина.

— И женщин это устраивало? — теперь я начинала понимать, откуда ноги растут.

— До поры до времени. Видишь ли, раньше женщины не умели пользоваться своей силой. Их этому не учили, так только, бытовые фокусы, но никакого могущества. А потом на трон самого большого и влиятельного человеческого государства взошла молодая и энергичная королева. О, идиот Триний был без ума от своей жены, этой честолюбивой суч... от ее величества Лейлы.

Когти Рейнхарда впились в перила, когда он практически выплюнул имя молодой женщины. Куда до них жалким коготкам Криса! Длинные, черные, они врезались в дерево так легко, словно это было обычное масло

— Но разве плохо, что она боролась за права женщин? — спрашиваю осторожно, боясь, что еще одно неосторожное слово — и перилам придет конец. Да, таким темпом, от дома Терайи останутся щепки.

— За права женщин?! — Рейнхард разворачивается и впивается пальцами в мои плечи.

Вскрикиваю, помня длину его черных когтей. Варрен тут же отпускает меня, и я вижу, что его руки пришли в норму, что никаких когтей уже нет, да и мне не больно совсем.

— Я бы никогда не обидел тебя, — его глаза вновь побелели, один лишь черный ободок по краям, да узкие зрачки полыхали тьмой.

— Да, — не знаю почему, но я и сама была в этом уверена.

И даже его глаза больше не пугали меня.

— Так что там с этой Лейлой? — немного резковато спрашиваю я.

Варрен вздрагивает. Видимо, эта королева и ему жизнь подпортила.

— Она считала, что женщины достойны лучшего.

— Но разве это не так? — может, я и не была феминисткой, но чтобы так внаглую использовать женский потенциал и присваивать все заслуги себе...

— Ты не понимаешь! Вся Майра потонула в крови из-за одной-единственной су... Хотя, не одной. Думаешь, обучение девочек магическим искусствам — это благо? К сожалению, сначала я тоже так думал. И даже поддерживал, — голос Рейнхарда, чужой и холодный, звучал словно издалека. — Но Лейле недостаточно было уравнять наши права. Она захотела власти, причем безраздельной. Она провозгласила мужчин врагами, и женщины шли за ней, одна за другой. Многие, не умеющие сдерживать свою Силу, просто сходили с ума. Дошло до того, что жены стали убивать мужей, а дочери — отцов, братьев... Безумие продолжалось, пока не схватили саму Лейлу.

— И что с ней стало? — заворожено смотрю в такие светлые от гнева глаза.

— Скажем так, какой бы ни была ее смерть, я бы продлил агонию этой твари как минимум вдвое.

— И поэтому ты не хочешь, чтобы все узнали мой пол?

— После того, как Лейлы не стало, многие воительницы скрылись, самых буйных казнили, но некоторым даровали жизнь в обмен на отказ от магии.

— О, а так можно?

— Да, но не всегда после этой... процедуры женщины выживали.

— Это так больно? — шепчу, словно нас могут подслушать.

— Больно? Нет, ощущение, что у тебя отрезают руку или же ногу — вот это больно. А отнять Силу... Это все равно что видеть и чувствовать, как из тебя вытаскивают внутренности. Одно за другим, сминая и превращая в ничто. Некоторые теряли рассудок: впадали в детство или же превращались разумом в овощ. В любом случае, если аура женщины была сильна, изъятие Силы приводило к бесплодию. Шли годы, за каждой девочкой велось наблюдение. Как только становилось понятно, что она — будущий маг, ее подвергали процедуре. Не многие выживали...

— А как же родители? Неужели они не были против?

— Ты права, были и те, кто прятал детей. Но их все равно ловили и до сих пор ловят. Закон в этом случае неумолим — смертная казнь для всех, кто помогал им укрыться.

На улице совсем стемнело, и мне стало казаться, что со всех сторон за мною следят какие-то чудища. Нет, не чудовища, а люди, готовые из-за страха убить собственных дочерей.

— Но ты сказал, что это касается только людей.

Рейнхард сжал челюсти. Желваки заиграли на его скулах. Я поняла, что здесь-то и начинается его 'знать все, что мне нужно на данный момент'.

— Люди стали слабей, ведь женщины перестали подпитывать своих мужчин. Баланс сдвинулся, гармония была нарушена. В природе продумано все, и человеческие женщины так боялись рожать дочерей, что на свет все чаще стали появляться мальчики. Не такие сильные, как их отцы, деды и прадеды. Я уже говорил, что наги — истинные жители этого мира. Казалось, их-то это должно было коснуться в последнюю очередь, но и здесь природа взяла свое — нагини стали болеть, а потом и вовсе исчезать. Некому было приносить потомство. А зная характер этих змеев — через сотню-другую их вообще не останется на Майре.

Варрен помолчал и продолжил:

— И еще эти гроллы...

— Гроллы?

— Да, против этих монстров без магии не пойдешь. Откуда они только берутся? И их, в отличие от нас, становится все больше и больше. И если раньше в академии магии ученики могли увидеть гролла только на страницах учебников или в магическом кристалле, то сейчас этих салаг, практически щенков, посылают сражаться с этими монстрами! Позор!

— Рейнхард, — впервые называю правителя по имени, и он вскидывает на меня удивленный взгляд. — Если меня поймают и узнают, что я девушка, меня попытаются лишить силы? Но ведь у меня ее нет, разве не так?

'Пожалуйста, скажи, что ее нет, скажи, что мне ничего не угрожает'.

— Прости. Но твоя аура просто сияет.

И меня охватывает такой страх, что я не могу ничего сказать. Вырываюсь из теплых объятий Варрена, и начинаю ходить туда-сюда, шлепая голыми пятками по ледяным доскам.

— Но я человек! — становлюсь, как вкопанная напротив Варрена.

Он стоит и смотрит на меня, но его лицо скрыто тьмой, лишь плечи и волосы серебрятся в лунном сиянии.

— Я простая девчонка, которая хочет простой человеческой жизни. Я хочу, чтобы родители были живы, хочу найти любимое дело, беззаботно болтать с друзьями, влюбляться, ходить на свидания... Рейнхард, я домой хочу!

Минуту Повелитель не двигается, а потом разворачивается ко мне спиной и смотрит на небо.

— Де-Ли взошла.

Одеяло валялось у его ног. Барьер, наверное, уже пал, потому как ветер трепал рубашку и волосы Варрена. Подхожу, поднимаю лоскутное одеяло, но не решаюсь накинуть на Повелителя.

— Зачем ты меня спас? — может, и хорошо, что он не смотрит сейчас на меня.

Стою и комкаю одеяло в руках.

— Ты помнишь тот голос, который предложил тебе сделку?

— В самолете? Ты слышал нас? Но как? Откуда? Ты знаешь, чей он?

— Знаю ли я? О, да. Как не узнать голос той, что убила моего сына?

Все вопросы замерли у меня на губах. Я хотела, но не знала, что нужно сказать.

— Прости, — как всегда, брякаю первое, что приходит в голову.

Не вижу, но почему-то точно знаю, что он улыбается:

— Обычно все говорят, что им жаль.

Сложно разговаривать с человеком, если он стоит к вам спиной. Не знаю, что сказать, не знаю, как утешить. Да разве он нуждается в моем утешении?

— Его звали Рин?

Мне показалось, или воздух дрожит?

— Да, звали. Но теперь это твое имя.

'Да повернись же ко мне! Почему мне кажется, что ты самое важное не договариваешь?'

— И ты хочешь, чтобы я притворилась именно Рином?

— Кажется, я уже не раз об этом говорил.

— Да, только ты умолчал, что все это ради мести.

— Эта тварь отняла у меня самое дорогое!

Зверь внутри меня стал хохотать: 'Самое дорогое! И ведь не врет ни капельки'.

Я замерла, схватившись за горло.

'Что это? Что происходит?'

Кажется, я схожу с ума. Подбегаю к Рейнхарду. Мне страшно, мне хочется рассказать, что внутри меня кто-то есть. 'А вдруг он посчитает меня опасной? Рейн сам сказал, что мне нельзя никому доверять'.

Зверь хохочет, этот монстр знает намного больше меня!

'Что же делать?'

— Не стой на ледяном полу, Кира! — Варрен приподнимает меня над полом и ставит себе на ноги.

'Неужели он даже не заметил, как назвал меня? В первый раз... Кирой, она назвал меня Кирой! Только не плакать, не сметь! Не сейчас!'

— Реу та, — резко произносит он, и меня окутывает теплом от кончиков пальцев до самой макушки. — Смотри.

Как зачарованная, следую за его рукой взглядом. И замираю от восхищения. Все три луны выстроились в парад: серебряная, розовая, пронзительно-синяя. От их ореола черное небо раскрашивается во все оттенки чернильного: от темно-голубого до ярко-сиреневого.

Но именно самая маленькая луна притягивает мой взгляд. Есть в ней что-то волшебное.

— Какая красавица, — восторженно тычу в небо, забывая обо всех своих страхах.

— Да, и вправду красавица, — голос Повелителя глубокий и хриплый.

Я поворачиваюсь к нему и понимаю, что мне нечем дышать, ведь Рейнхард смотрел не на небо, Рейнхард смотрел на меня!

Лунный свет окутывал нас нежным сиянием. Даже зверь внутри меня замер. Было так хорошо. Я не хотела, чтобы эта ночь закончилась и наступило неясное завтра. Завтра, когда приедет Габриель. Завтра, когда я стану Рином, и Повелитель уже никогда не будет моим...

Крошечная луна засияла еще ярче, ветер растрепал и перепутал наши с Рейнхардом волосы. Я закрыла глаза и прижалась к Повелителю веров. Завтра, все это завтра. А сегодня... Сегодня меня зовут Кира.

Глава 6. Габи

Солнце разбудило меня лучиками, яркими, теплыми, которые весело запрыгали на лице и растрепанных волосах.

— Я еще сплю, — привычно пробурчала я, с головой накрывшись одеялом, пока коварная память не подсунула картины вчерашнего дня, точнее, вчерашней ночи.

— Мать моя женщина! — от стыда захотелось провалиться сквозь землю.

'У Рейнхарда есть Габриэль, на что я вообще рассчитывала!'

При мысли о том, что сегодня приезжает эта идеальная Габи, разболелись виски. Вот и наступило это коварное вчерашнее 'завтра', а я так и не знала, что же мне делать. Притвориться Рином, как я и обещала моему спасителю? Внутри все сжалось. 'Как же я назову его отцом? Это неправильно! Как же неправильно...'

— Приветствую, друг мой!

— Мой Повелитель.

Дернув ушами, прислушалась к тому, что творилось на улице.

'Ничего не могу разобрать'.

Окно было чуть-чуть приоткрыто, и я могла услышать только отдельные фразы. 'Это Рейнхард', — сердце, предатель, забилось быстрее.

— Тай, и как вам удалось примчаться так скоро? Я ждал вас только к обеду.

— Разве можно было удержать Габи? Да как только она узнала...

'Ааа! Так я ничего не узнаю!' — сползаю с кровати, по пути замечая, что это не та комната, в которой Терайа пытала меня своими травами. Это была довольно светлая просторная спальня. С широкой кроватью, массивной ванной в углу и тремя стульями, с одного из которых свисало отороченное мехом пальто. 'Неужели это спальня самого Повелителя?'

Сон как рукой сняло. По-пластунски доползаю до небольшого окна и прячусь под подоконником.

'Ну же, давай, не подведи мамочку', — рукой подцепляю щеколду и тяну на себя. Скрип раздался такой, словно я пыталась оторвать стратегически важный стручок у Пиноккио.

Под окном наступила подозрительная тишина.

— Габи захватила все, о чем я просил? — Рейнхард заговорил тише, и я даже дышать стала через раз, чтобы услышать все о своей...

'О ком? О сопернице? Неужели я все еще на что-то надеялась?'

Никогда не считала себя ревнивой, но то, как я реагировала даже на имя этой девушки, не могло быть чем-то иным. Внутри что-то одобрительно замурчало. Значит, вчера мне не показалось? Что же сотворил со мной Повелитель веров? Знать, что внутри выжидает Некто, чтобы одержать верх, чтобы заставить меня поддаться инстинктам... Это было так дико, так не по-настоящему. 'Мне это кажется, кажется, кажется!'

Не верить было проще всего.

— Не волнуйся, эта непоседа столько барахла заставила нас тащить, что мы походили на навьюченный скот, а не на веров, — ворчливый мужской голос принадлежал явно чело... веру постарше.

Мужчины расхохотались.

— Да, она может, — ох, и не понравилась мне улыбка в голосе Рейнхарда. — Тай, ничего не слышно от Криса?

— Да ты шутишь! Этот придурок кому только не растрепал...

— Тай! Забыл, где мы находимся? Немедленно извинись и обращайся к правителю, как положено.

— Но, отец... — возразил Тай.

— Оставь его, Торон. Здесь сейчас Рин, и Терайа не станет строить нам козни.

— Рин? Так ты все-таки назвал девочку своим сыном? — осуждение в голосе Торона трудно было не заметить. — Неужели ты думаешь, что мы не смогли бы ее защитить? Как она, кстати?

Так и вижу, как Рейнхард высокомерно приподнимает левую бровь.

— Ты о Рине? Ценю, что ты пытаешься польстить... — Повелитель выдерживает паузу, — моему сыну в умении прятаться, но лучше бы ты научил его не топать, как стадо слонов, когда он пытается подслушать веров. Не правда ли, мой неуклюжий Рин?

— Гори в аду, — шиплю я, с силой захлопывая окно и вскакивая на ноги.

— А она с характером, — с восхищением тянет Торон.

Не могу удержаться от любопытства и выглядываю в окно. И первое, на что натыкается взгляд, — это чуть прищуренные пронзительно серые глаза моего спасителя.

'А при свете дня он еще красивей, мерзавец!' — восхищенно выдыхаю и скалюсь в ответ. Губы Рейнхарда дрогнули. Казалось, кроме нас двоих во всем мире не осталось людей. Только я: 'Когда-нибудь ты признаешь во мне женщину'. И он: 'Ты сделаешь так, как я прикажу'.

— Кх, кх, — астматический кашель старшего вера подозрительно напоминал приглушенных смех.

Перевожу взгляд на мужчин, что стояли рядом со своим Повелителем.

Оба подтянутые, высокие, с головы до ног покрытие желтоватой пылью. Торон — с идеальной выправкой старого воина. На вид ему было около сорока пяти. Но седая голова и что-то незримое выдавали его настоящий возраст. Второй был более молодой версией первого. Заметив мой взгляд, Тай подмигнул, и тут же получил подзатыльник отца.

Даже не поморщившись, молодой оборотень взъерошил рыжеватые вихры и одним слитным движением увернулся от второго шлепка. Так быстро, что я даже не заметила, как он шагнул в сторону. Раз — и он на шаг позади отца. Да, было в движениях и лицах этих мужчин что-то кошачье, особенно эти круглые и чуть раскосые желтоватые глаза. Ну точно, как у соседской мурки. 'Да что это я! Они же оборотни, наверняка превращаются в каких-нибудь кошек. И, судя по размерам Терайи, явно не маленьких. Наверное, у них и хвост есть!'

Любопытство толкнуло вперед, и я высунулась до самого пояса. Рейнхард издал какой-то гортанный звук. Не обращая на это никакого внимания, щурюсь от солнца в попытке разглядеть пушистые хвостики.

— Наше почтение молодой... молодому владыке, — с небольшой заминкой и смешинкой в глазах поклонился седой воин так, что кончики его волос подмели пару песчинок с террасы. — Торон эль Соре. Отныне Ваш слуга и хранитель.

— Тайрен эль Соре. Служение Вам — для меня честь и награда, — Тай резво последовал примеру отца, смотря куда угодно, лишь бы не на меня и краснея до самых ушей.

Ничего не понимая, смотрю на Рейнхарда. Но голодный взгляд Повелителя терялся гораздо ниже моей шеи, там, где должна была начинаться вчерашняя самодельная тога. Должна была, вот только за ночь эта тряпка сползла и теперь терялась в районе бедер.

Вспыхнув похлеще Тая, вскрикиваю и ныряю под подоконник.

Обидно до слез. Ну почему я такая дурында? Действие трав давно должно было сойти на нет. Кровь вер-повелителя? Нет, если агрессию еще можно было списать на зверя, затаившегося внутри, то как быть с собственной глупостью?

'И как я в глаза этим оборотням посмотрю?' — я застонала и со всей дури приложилась затылком о подоконник. 'Ну, конечно, мало мне всех этих потрясений, нужно еще и шишку на голове набить'.

— А ты красивая, — восторженно протянул женский голос совсем рядом.

— Чевось? — подскакиваю, вспомнив, что единственная женщина, которую я здесь видела — это огромная паучиха.

В глазах темнеет, я ойкаю, заваливаясь обратно на пол, машинально натягиваю простынку и готовлюсь верещать во все возможности своих легких.

— И смелая — так говорить с самим Повелителем... Хотя что ожидать от лиэ? Настоящей лиэ! — последние слова произнесены были с таким чувством, что мой левый глаз (наверное, он у меня самый любопытный) распахнулся, не боясь узреть очередную восьмилапую очаровашку.

— Лиэ, — благоговейно повторяло это чудо.

Почему чудо? Да потому что прямо передо мной на корточках сидела самая красивая девушка, которую я когда-либо видела. И это была не обычная, не совсем человеческая красота. Желто-зеленые глаза, яркие и раскосые, сияли, с таким обожанием уставившись на меня, что мне тут же захотелось обернуться и проверить, не притаилось ли за моей спиной какое-нибудь божество, на которое девушка могла бы молиться.

Невысокая, загорелая, с россыпью золотистых веснушек на чуть-чуть вздернутом носике. Красивая? Да, но не это поразило меня. Из ее густых светло-рыжих волос торчали такого же цвета кошачьи ушки. Самые настоящие пушистые ушки с длинными кисточками, как у рыси!

— П... пр... прелесть, — выдыхаю я. Не в силах удержаться, тянусь и дотрагиваюсь до них.

— Ой, — ушки вздрагивают в моих руках и забавно топорщатся в сторону. — Они опять, опять появились?

На меня взирали два океана мировой скорби золотисто-зеленого цвета.

— Я не специально, чтоб хвост мой в капкан попал! Просто я всего два года как оборачиваюсь. Никак не могу совладать с эмоциями. Как только нервничаю — так уши или хвост лезут. Один раз я даже из зверя обратно в человека превратилась, прям на охоте, когда увидела постороннего. До сих пор стыдно. Вот Тай и не берет меня с собой никуда. Только так, на своих территориях и бегаю, пока Зверем управлять не начну. Ну, прямо как маленькая.

— А сколько тебе? — спешно вклиниваюсь в этот нескончаемый словесный поток, пока это чудо переводило дыхание.

Вмиг изменившись в лице, девушка покраснела и прижала к голове рыжие ушки.

— А ты никому не скажешь? — ее аж потряхивало от нетерпения.

И зачем я об этом спросила? Куда делись вбитые мамой манеры?

— Нет, конечно. Извини за вопр...

— Мне всего сорок пять, — перебила девушка и зажмурилась, словно я собиралась ее ударить.

— Сколько?! — я готова была услышать шестнадцать, семнадцать или от силы двадцать, но сорок пять?

— Нет, нет, только не прогоняй, может я еще и салага, но служить тебе буду всем своим сердцем. Поверь, я уже многое, очень многое могу! — девушка схватила мои руки и прижала к груди. — Даже Рейнхард счел меня взрослой. Неужели ты думаешь, что я вышла бы замуж до пятидесяти, если бы старейшины так не считали?

Замуж... Значит, она не невеста — жена.

— Ты, наверное, Габи, — неужели это хрип и был моим голосом?

— Да! — воскликнула вера, засияв, будто солнышко. — Тебе обо мне Рейнхард сказал?

Кивнула в ответ, потому что голос меня не слушался. Габи улыбалась, а я смотрела на нее и думала: 'Какая же она красивая. Таких, как она, не любить невозможно'.

— А сколько тебе? И ничего, что на 'ты'? Торон с Таем, конечно, скажут мне пару ласковых, но я уверена, я чувствую, что смогу стать твоей бетой. Я так счастлива, — неожиданно Габриэль прижалась к моему животу. — Лиэ, я так ждала, так ждала.

Искренняя радость девушки, чистота огромных золотисто-зеленых глаз... Я коснулась торчащих ушек и начала их поглаживать. Довольное мурчание Габи сначала я скорее почувствовала, и потом лишь услышала. Оно заставляло вибрировать ее изящное, но, судя по объятиям, довольно сильное тело. И я сдалась. Не могла злиться или остаться к ней равнодушной. Наверное, я мазохистка, раз мне хочется дружить с женою того, кто мне нравится.

— Мне уже двадцать три, — тихо сказала я, но эффект был, как от разорвавшейся бомбы.

— Двадцать? — Габи, подскочив и чуть не отдавив мне ладонь, заметалась по комнате. — Двадцать, подумать только!

— Ну, я же не оборотень, я человек, — стараюсь, чтобы голос звучал нормально.

— Люди быстро взрослеют, и также быстро они умирают, — тихо добавила я.

Не слушая, эта сумасшедшая подскочила ко мне и бухнулась на колени:

— Да ты же совсем кроха!

— Это кто из нас еще кроха, — бурчу, вспомнив, что даже Маришка выглядела года на два старше Габи, хотя ей и было всего семнадцать. Конечно, экстремальная черная подводка и тонна туши могли накинуть моей сестренке пару-тройку годков, но все же, все же...

— Я буду тебя опекать, — надув щечки, выдало это чудо.

Ушки так и дергались на ее голове. Я сжала губы. Так, не смеяться.

— Всегда мечтала стать мамой.

Представив, как это эльфоподобное существо катает меня в детской коляске, закатываюсь от смеха.

— Простите меня лиэ, я не подумала, — у Габриэль побелели губы. Она отодвинулась от меня, сложила ладони лодочкой и наклонилась до самого пола. — Моя наглость перешла все границы, и я готова принять наказание.

Она задрожала, натянутая, словно струна.

— Прости, — говорю и не знаю, как вести себя дальше. — Я не хотела тебя обидеть. Просто в своем мире я уже взрослая. И это мне уже можно заводить детей. Я уже пять лет как совершеннолетняя.

— В двадцать три года? — Габриэль фыркнула и недоверчиво сощурилась.

Глаза ее стали еще ярче, а зрачок подрагивал, став тоньше, по крайней мере, в два раза.

— Я же не вер, — виновато улыбаюсь.

— С чего ты решила? — тряхнув головой, заводится Габи. — Не смей даже так думать. Ты лиэ! И я, да что я, даже Терайа признала это. Что уж говорить о самом Рейнхарде.

Стараясь не показать, что мне это интересно, пытаюсь узнать:

— Да, Рейнхард... Скажи, ты давно замужем?

Не думала, что Габриэль может быть еще красивее, но когда она стала говорить о сероглазом Владыке, я поняла, что у них действительно крепкий брак, потому что поистине красивой может стать только счастливая женщина.

— Нет, всего лишь четыре года, но мне иногда кажется, что мы знакомы с ним целую вечность, настолько мы понимаем друг друга.

Так легко представить миниатюрную Габриэль с Владыкой веров, что ноет в груди. Да, наверное, их можно назвать идеальной парой. Такие красивые, яркие. Он — властный, но надежный и сильный, и она — маленькая, добрая, нежная. Не думаю, что она осмеливается ему перечить, как я. И уж ей он явно не предлагал стать своим сыном.

Не хочу завидовать, не хочу видеть, как теплота и нежность наполняют глаза веры. Пытаюсь переменить тему:

— А в кого ты превращаешься? Я видела только Криса, как я понимаю, он волк, а еще паучиху.

— О, эта Терайа! Не понимаю, почему мы остаемся в этом доме. Пауки почитают эту старую ведьму почти как богиню.

Нас одновременно передернуло. Эти рыжеватые жгутики над ее ртом, желтые клыки и чернота глаз...

— Брр, прости, не могу, как только вспомню, что ее колючие лапы пытались засунуть мне в рот эту личинку...

— А, так это ж лекарство, причем одно из лучших, но я бы тоже, наверное, не смогла ее съесть. Мерзость какая! А ты знаешь, — Габи понизила голос до шепота и оглянулась на дверь, — как паучихи становятся королевами?

— Нет, откуда?

— Когда их правительница становится слабой, другая паучиха вызывает ее на бой. Победившая съедает соперницу и только тогда считается королевой.

Чувствую, как желудок прилип к позвоночнику. 'Как же хорошо, что я не успела позавтракать'.

— Но последние лет пятьдесят Терайу ни разу даже не вызывали.

— Может, они просто отказались от этих диких обычаев? — с надеждой смотрю на Габи.

— Ага, как же. Ни одна молодая паучиха просто не доживает до того момента, когда может стать ей настоящей соперницей.

Все это, конечно, интересно, но я не понимала, почему тогда Терайа так относилась ко мне? Почему, пусть и по-своему, но пыталась помочь?

— Скажи, а ко мне... Как думаешь, что ей от меня-то надо? — вскакиваю от догадки, меня аж затрясло от ужаса. — Габи, прошу, скажи, что кровь Рейнхарда не превратит меня в восьмилапое чудище!

Содрогаюсь, представив, как я буду драться с Терайей, и либо она сожрет меня, либо это придется сделать мне. Нет, нет, нет! Это уж слишком! Ужасный мир, ужасные законы!

Сползаю на пол и прячу в ладонях лицо.

— Ну что ты, что ты! — Габи подскакивает ко мне и начинает целовать руки. Опешив, я даже не сразу отреагировала.

— Ты будешь лиэ. Самой лучшей, самой красивой. Ты сможешь превращаться в кого угодно. Ну же, успокойся, прошу тебя.

Маленькие руки касаются моих, и я перевожу взгляд на собственные обломанные ногти, под которыми забились грязь и песок. Наверное, и сама я выгляжу просто ужасно. Нет, по сравнению с Габи даже в лучшем из своих нарядов я бы казалась цирковым уродцем рядом с принцессой. Захотелось обмотаться простынями и никогда не показываться перед людьми. Нет, перед верами. 'Верами! Точно, Габи сказала, что я могу превращаться, в кого угодно. Но почему? Потому что я теперь тоже эль Варрен? Но Рейнхард запретил мне пользоваться этой Силой'.

— Ни один посторонний мужчина больше не переступит порог ее комнаты.

— Так приказал Повелитель.

— В моем доме приказывать может только лиэ!

'Серьезно? Только лиэ? — вопросительно смотрю на Габриэль, но она уже скользила к двери. — Лиэ. Наверное, так называют наследника. Но почему Терайа не подчиняется Рейнхарду напрямую?'.

За дверью что-то тяжело бухнулось. Голос Тая становился все нетерпеливее:

— И в этом доме, и в любом другом в империи Иден приказывать может только один вер, и ты прекрасно знаешь его имя.

— Я знаю много больше, чем ты, о своем ненаглядном правителе.

— Не смей в таком тоне говорить о Владыке!

— Бедный наивный котик, знал бы ты, кого защищаешь.

Шипение за дверью, словно огромная кошка скалилась и готовилась к нападению.

— Габи?

Ушки девушки поднялись торчком. Все ее маленькое тело дрожало, а воздух колебался, окутываю ее фигуру рыжеватым маревом. Казалось, что вера вот-вот и начнет плавиться. Почему-то я знала, что в таком состоянии ей еще рано оборачиваться. Зверь внутри меня одобрительно закивал. Пытаюсь не обращать на него внимание.

— Габи! — мои движения не такие быстрые и ловкие, как у оборотней, но я успеваю обхватить ее сзади за талию. — Успокойся.

Девушка замирает, и я чувствую, как через мои руки проходят потоки эмоций: ярость, страх за кого-то, желание защитить.

Ну конечно, Тай наверняка ее брат. Они ведь похожи, очень похожи. Стрекотание, пока еще очень тихое, не могло принадлежать никому другому, кроме как паучихе.

По тому, как побледнела Габи, понимаю, что стоит вмешаться. Тянусь, чтобы открыть дверь, но девушка не дает мне сделать этого. Приподнимаю бровь, уже зная о невероятном слухе оборотней.

— Лиэ важнее, — шепчет Габи.

— Увижу вашу лиэ, так ей и передам, — обхожу замершую веру и распахиваю дверь.

'Дубль два', — мелькает в моей голове, когда я вижу частичную трансформацию. Пушистые оборотни милые? Забудьте! Напротив Терайи, которая была в своем зверином восьмилапом виде, скалился Тай. Как я узнала в искаженной от гнева звериной морде милого Тая? Только по рыжеватым вихрам, потому как ни длинные клыки, ни кошачьи дуги около глаз не могли принадлежать человеку.

Почему-то при моем появлении оборотни уставились на Габриэль, которая выскочила вслед за мной.

— Повелитель не разрешал выходить.

— Лиэ не должна еще вставать с постели, — одновременно выпалили Тай с Терайей и зло уставились друг на друга.

— Это решать не ему.

— Не тебе приказывать наследнику Повелителя! — одновременно выкрикнули они.

'Ну, замечательно! Почему в этом мире каждый считает своим долгом решить за меня'.

— Доброе утро, — пытаюсь не допустить ссоры. — А что это за мешки?

Габи выдыхает, когда видит, что Терайа опустила передние лапы. Именно на них были оранжевые на концах иглы. Если этот мир хоть немного похож на наш, эти отростки наверняка вырабатывали яд.

— Лиэ, — глаза паучихи светлеют и приобретают почти человеческий вид.

Нарочито спокойно подхожу к вещам, стараясь не замечать острых тонких лап, которые их подпирают.

— Я собрала все, что может тебе понадобиться, — оживает Габи и кидается развязать ближайший мешок. — Здесь одежда, расчески, шампунь...

Тай вздыхает. Наверное, вспоминает, как они тащили все это на себе. Обмениваюсь взглядом с Габи: 'Мужчины, и много они понимают!' Пытаюсь не рассмеяться:

— Может, лучше все это занести в комнату?

— О, Тай, и ванну, пожалуйста, приготовь, — встрепенулась девушка.

Тай заметно повеселел, наверное, желая как можно быстрее бросить все эти женские штучки и свалить до того, как Габи начнет демонстрировать их. Быстренько схватив мешки, молодой оборотень резво рванул в комнату. Паучиха проводила его недовольным взглядом, но ничего не сказала. Мне стало стыдно за себя. Меня приютили, дали еду и крышу над головой, лечили, а я...

— Эмм, — пытаюсь подобрать слова. — Терайа, прости, пожалуйста, что так отреагировала на тебя прошлым вечером. Понимаешь, для меня это все непривычно. Там, откуда я, не существует оборотней. Я испугалась, наверное, поэтому так грубо...

Смех паучихи прошелся по нервам. Зацокав по дощатому полу, она подползла ко мне. 'Так, дышим глубже и не смотрим на ее лапы. Желваки? О, они выглядят довольно мило, и меня не тошнит... Ну вот ни разу, чесслово!'

Правая лапа потянулась ко мне и провела колючими волосками по щеке и губам.

— Тебе можно, — ласково проговорила она и, усмехнувшись подскочившей ко мне Габриэль, неспешно поползла дальше по коридору.

Не знаю, сколько длилось мое оцепенение, но я не смогла пошевелиться, пока теплые пальцы веры не коснулись лица, тех мест, где гладила меня паучиха. Дожидаюсь, когда та начнет спускаться по лестнице.

— Что ей от меня надо? — губы едва слушались.

Габриэль отвела взгляд:

— Тебе лучше спросить об этом у Рейнхарда.

— Но я спрашиваю у тебя.

— Не знаю, — тревога в золотисто-зеленых глазах не была просто игрой. — Я правда не знаю. Но...

— Ну же, Габи, мне нужно знать!

— Да, наверное, ты права. Но вот Рейнхард меня явно убьет...

— Ну же!

— Ты знала, что Повелитель до этого был женат? — Габи покосилась на открытую дверь, в комнате что-то гремело, видимо, Тай налетел на один из кувшинов. — И что он там делает?

— Габи!

— Да, да, — прижавшись к моему уху, затараторила девушка. — Так вот, Рейнхард женился очень и очень рано.

— На матери Рина?

— Тсс! — Габи оглянулась и быстро продолжила. — А на ком же еще? На этой змеюке...

— То есть на наге или нагине? Не знаю как правильно.

— Нет, конечно же! Как ты вообще до такого додумалась?

— Ты же сама сказала — змеюке.

— Ну, да, по характеру, хотя такого сравнения ни один наг, пожалуй, не заслужил. И хотя я ненавижу нагов, о, эти мерзкие, подлые, лживые...

— Габи! Да ты меня с ума сведешь.

— Тише, тише, — девушка вновь прижалась ко мне и тихо-тихо затараторила. — Как я уже сказала, Рейнхард рано женился. О, это было далеко не спокойное время, предыдущий Владыка погиб, защищая границу от небывалого для того времени нападения гроллов. Многие альфы погибли тогда. Гроллы нападали целыми стаями и не щадили ни женщин, ни детей. Понимаешь, они сжирали оборотней! Даже нас, хищников.

— Господи, Габи.

— Да, Каурус, отец Рейнхарда, когда узнал, что сделали с его женой, совсем обезумел. Вместо того, чтобы командовать, он кинулся в самую гущу сражения. Почему-то он был уверен, что сможет еще спасти Эю. Бывали случаи, что гроллы не сразу переваривали свою добычу. Не знаю, как он нашел именно того самого гролла. Наверное, Эя действительно была жива, а уж вер сможет учуять свою истинную пару, поверь... В любом случае, когда все закончилось, Кауруса так и нашли возле распоротого брюха гролла. По крайней мере, Повелителя и его супругу смогли похоронить вместе.

— А Рейн?

— Ему было тогда шестнадцать. Представляешь, всего шестнадцать, когда он в первый раз обернулся? Нет, — увидев, что я киваю болванчиком, не понимая, что в этом такого, заводится Габи. — Я говорю не о начальной и не о частичной трансформации, когда человек и Зверь узнают и подстраиваются друг под друга. Я говорю о настоящем оборотничестве. Когда вер подчиняет себе Силу, полностью контролирует ее, используя такое количество энергии, что для детей это равнозначно тому, чтобы гореть заживо. До пятидесяти это вообще запрещено делать.

— Пятидесяти?! А как же ты?

— Через пять лет попробую, но для этого мне нужно пройти все этапы. А у меня до сих пор даже уши прятать не получается!

'Интересно, как же ей тогда замуж разрешили выйти? Хотя это же Рейнхард, не думаю, что он кого-то спросил'.

— И в шестнадцать Рейн стал Повелителем?

— Да, почти. Старейшины ему, конечно же, помогали. Но он сразу одним своим превращением поставил многих на место.

— И они позволили такому мальчишке управлять целой страной?

— Ты не понимаешь, он же ту Иден. В его жилах течет живая магия, древнее и опаснее, чем у любого из магов. Но ты права в том, что многим не угоден был мальчишка на троне, и они поставили условие. Да, они не могли запретить ему править страной, но вот главнокомандующий войсками мог быть только вер, который нашел себе пару.

— То есть только женатый?

— Ага, — почувствовав, что мне еще тяжело так долго стоять, Габи потянула меня на пол. Сняв шаль, она бросила ее вниз, и мы уселись, почему-то все еще продолжая держаться за руки. — Рейнхард взбесился, но понимал, что это был единственный выход.

— А что, у вас не приняты разводы?

— Конечно же, нет! Обручаются только те, кто твердо уверен, что нашел свою истинную любовь.

— И Рейнхард нашел? — сложно было представить этого гордого вера, подчиняющегося чужой воле.

— Он попытался. Ты не знаешь, но каждый вер мечтает найти свою половинку. И Рейнхард мечтал, даже отыскал одного из старейших веров, который и предсказал, что его Пара будет из рода эль Кугуар. Это был древний и гордый род пум, горных львов, если быть точной. Красивые и опасные хищники. Вот только гроллы пришли с гор, и весь удар пришелся на пум. Их и так было мало, а уж после... Выжили единицы.

Наверное, Габи тоже была из этого племени. У нее тоже были кошачьи повадки, и эти уши и хвост. И с Тайем, и с Тороном они были похожи, но почему тогда их фамилия эль Соре, а не Кугуар?

Из комнаты доносились жуткий скрежет и пыхтение Тая. Скорее всего, он пытался сдвинуть чугунную ванну. Губы Габриэль задрожали.

— Моего отца тоже убил гролл. Не в том бою, конечно, а намного позже.

Я хотела сказать, как мне жаль, сказать, что все будет хорошо. Но вместо этого просто обняла, и Габи с силой сжала мои плечи.

— Гроллы до сих пор нападают? — даже знать не хочу, как они выглядят, одно то, что эти существа могут проглотить человека заживо, вселяло ужас.

'Быть съеденным заживо, Господи, даже подумать об этом страшно. Бедный Рейнхард, бедные веры'.

— Да, нападения продолжаются, но мы смогли оттеснить их к горам, как раз на границе трех государств. Раз в год воины прочесывают те места и уничтожают всех тварей и их детенышей, но они каким-то образом вновь появляются, причем стихийно, словно лезут в этот мир из ниоткуда. Никогда не предугадаешь, когда ждать очередное нападение. Только начинаешь думать, что все в порядке, как эти животные обрушиваются на мирные поселения. Лет тридцать тому назад паника заставила людей целыми деревнями бежать в города. Побросав все посевы и зарезав скот, люди словно бы обезумили и стали ломиться в крепостные стены. И тогда Лейла предложила с ними договориться.

— С деревенскими?

— Нет, с гроллами.

— Так они разумны? — в голове не укладывалось, что разумные существа поедали друг друга. Нет, я, конечно, знала про каннибалов и в своем мире, но здесь и сейчас... Это был так близко и так страшно.

— Не все, но многие из них — да. Лейла говорила, что женщины могут сделать то, что не удалось мужчинам. Все так устали бояться, что хватались за любую надежду. Говорят, поначалу все шло хорошо. Моя мама тоже отправилась с той делегацией, хотя отец и был против. Но она не послушала. Жена Рейнхарда поддержала ее. А что еще было нужно?

— Ты поэтому называешь ее змеей? А как ее настоящее имя?

— Нинель эль Кугуар из рода горных львов, — будто выплюнула Габи. — Она на двадцать лет старше самого Рейнхарда. Умная, властная, сильная. Если бы не предсказание... Но из львиц она одна осталась в живых. Ты спрашивала, почему Терайа на тебя так смотрит. Так вот, я не знаю, но на твоем месте я бы бежала от паучихи хоть на край света, потому что именно она воспитала Нинель, именно она заменила ей мать. И нет, последняя из рода эль Кугуар не змея, нет, она гораздо хуже, ведь ни одна змея не убьет своего ребенка, только чтобы доказать преданность кому бы то ни было.

— Что? Габи, о чем ты вообще говоришь? Нинель убила собственного сына?! — я закричала, совершенно забыв о Тае и о том, что нас могут услышать.

— Да, распорола горло прямо при Рейнхарде.

— Рину?!

Габи кивнула.

— Господи Боже, но почему?

— Потому что любила Лейлу. Больше всего на свете.

Сказать, что я была в шоке, — это значило ничего не сказать.

— А Рейнхард? — я не могла даже вздохнуть.

— Говорят, он разорвал ее на клочки и сбросил останки прямиком в бездну, — холодный голос, чеканящий каждое слово. Рейнхард!

— Мой господин! — испуганно подскочила Габи.

Она действительно казалась такой маленькой по сравнению с ним. Не могу шевельнуться, только смотрю, как кланяется Габи, кусая до крови губы.

— Иди, Габриэль, — сдерживаясь из последних сил, процедил Варрен. — Твой муж сейчас покарябает весь пол чертовой ванной в попытке предупредить тебя.

Скрежет в комнате замер, Габи, рванув было к Таю, резко остановилась. Поджав губы и сделав глубокий вдох, словно пытаясь сбросить невидимые путы, она встала перед Варреном, тем самым заслоняя меня собой.

— Габи! — рявкнул Варрен, заставив девушку сжаться, но не отступить ни на шаг.

— Иди, — одними губами прошептала я, когда она повернулась ко мне, и только тогда вера шмыгнула в комнату. Тай быстро закрыл за ней дверь, и до нас с Варреном донесся сердитый шепот.

А я так и сидела на полу и пыталась осознать сказанное: 'Габи ушла к мужу, который карябает пол. К мужу, который двигает ванну... К мужу — не Рейну. К мужу — Таю'.

Наверное, в моей голове что-то клинит, я смотрю на Рейнхарда, который с непроницаемым выражением на лице стоит, облокотившись на стену. Его глаза светлеют. От гнева? Наверное, но было в них что-то такое...

Голос Габриэль отдавался эхом: 'Рейнхарду было тогда шестнадцать. Представляешь, всего шестнадцать?.. В его жилах течет живая магия, древнее и опаснее, чем у любого из магов. Настоящее оборотничество... для детей это равнозначно тому, чтобы гореть заживо. И Рейнхард мечтал найти свою Пару. Последняя из рода эль Кугуар ...на двадцать лет старше... Ни одна змея не убьет своего ребенка... Да, распорола горло прямо при Рейнхарде. Потому что любила Лейлу. Больше всего на свете'.

Рейнхард напоминал статую, настолько неестественна была его поза. Я медленно встала и долго смотрела, как в серебристых глазах страх и надежда сменяют друг друга. Он пожирал меня взглядом, казалось, будто от меня зависит, сгорит ли он заживо.

'Прямо при Рейнхарде...'

Сердце сжалось. Не понимая, что делаю, я кинулась к Повелителю, влетела в его объятья и обняла. Так крепко, как только могла. На миг его большое и сильное тело дрогнуло.

— Кира, — Повелитель зарылся лицом в мои волосы. — Кира, Кира, Кира...

Если бы это было вчера... Наверное, я бы стала самой счастливой на свете. Но сегодня я узнала о его прошлом. Сможет ли Рейн забыть о нем? Нет, я так не думаю. Он не успокоится, пока не найдет убийцу. Он просто не позволит себе быть счастливым. Значит, и я не должна. По крайней мере, пока не найду того, кто убил Рина.

— Ты забыл мое новое имя? Я.... Рейнхард, я стану для тебя самым лучшим сыном, я обещаю.

Рейнхард так осторожно расцепил мои пальцы, будто они были сделаны из хрусталя.

— Рад это слышать, — пряча глаза, выдавил Повелитель, а потом развернулся и быстрым шагом направился к лестнице.

Я сделала то, о чем он просил, но почему мне казалось, что он хотел услышать не эти слова? Может быть, потому, что и я хотела сказать совсем другое?

Глава 7. Лиэ

Правильные решения — самые сложные в нашей жизни. Казалось бы, после них должно наступить спокойствие, но если я что-то и чувствовала, то только горечь и сожаление. За дверью спорили Тай с Габи, внизу хлопнула дверь, а я так и сидела на серой шали, пряча пальцы в ее теплых складках. По полу дуло, но я и не думала вставать и куда-то идти. Наверное, просто не хотела показываться кому-нибудь на глаза.

Почему я думала, что поступила правильно? Сейчас все мои доводы не казались такими уж убедительными. Вернее, на ум приходили такие соблазнительные идеи, как кинуться вниз за правителем, забрать обратно свои слова, но я знала, что не сделаю этого. Я буду сильнее, я разберусь со всем и попытаюсь вернуться домой, а если вдруг не смогу, то постараюсь стать счастливой и здесь.

'Ничего сложного', — криво усмехнулась я.

Но чем дольше думала о том, что узнала за последние дни, тем больше странностей находила. И эта непонятная история о том, кто на самом деле убил Рина. Его мать? Значит, именно ее будет искать Рейнхард. Но разве она жива? Может, и не она убила собственного сына?..

Голова пухла от услышанного, а ведь сейчас только утро. Наверное, стоит попросить Габи не рассказывать мне все секреты этого мира. По крайней мере, сегодня.

— Лиэ? — как Терайа подкралась незамеченной, не было для меня загадкой: восемь лап гармонично распределяли вес так, что не скрипнула ни одна половица.

— Это Рейнхард расправился со своей женой? — резко спрашиваю я, надеясь на эффект неожиданности.

— Если я скажу 'да', ты перестанешь ему доверять?

— Скорее всего.

— Тогда да, это он ее уничтожил.

— Ты говоришь правду, Терайа?

— У правды две стороны, маленькая госпожа, и каждая из них лжива настолько, насколько другая кажется справедливой.

— Не играй словами!

— Лиэ тоже так говорила, — пальцы, лишь наполовину покрытые шерстью, коснулись моей щеки.

— Ты о Нинель? — дергаю головой, не зная, как показать, насколько мне неприятны ее прикосновения, нет, любые прикосновения...

— Я бы не признала другой госпожи.

— И почему для меня делаешь исключение?

— Разве я делаю? — паучиха так округлила глаза, что по их краю стали заметны белки, правда, совсем не белого, а темно-серого цвета.

Что за загадки? На что она намекает?

— Хорошо. Ты хотя бы можешь сказать, кто такая лиэ? Госпожа или, ну, даже не знаю...

— Можно и так сказать. Госпожа... чего-то, кого-то. Тебе выбирать, хотя выбор тобою давно уже сделан.

— Что за бред? Ты наверняка знаешь, что я ничерта из этого не понимаю?

— Знаю, потому и даю шанс разобраться во всем самой. Иначе ты не поверишь.

— Вы все так хорошо меня знаете? Рейнхард поэтому не раскрывает всей правды?

— Тебя к нему тянет, — это звучало как обвинение.

— Да как ты смеешь! — зарычал внутри меня Зверь.

Прижав руки к губам, пытаюсь дышать глубже. 'Ой, что это? — что-то острое кольнуло ладонь. Не может быть! Нащупываю руками небольшие... клыки? — Нет, нет, нет, только не это, пожалуйста'.

Зрение вновь становилось нереально четким и острым. Боюсь даже представить, как выглядели мои глаза. Казалось, что от внутренней мощи я могу подняться над полом, словно ни один из законов всего мироздания не мог перечить моим желаниям. Уверена, что с легкостью смогла бы оторвать у паучихи за раз передние лапы, а потом впиться в ее открытое горло. Ррр... Стоит лишь перетечь в правильную стойку да оттолкнуться как следует. Поддаться инстинктам, разорвать, заклеймить, наказать, чтобы она выла от страха, потому что у меня есть на то Право!

'Господи, что со мной? Неужели я такой монстр? Не хочу, нет, это не правда!'

Внутренности скрутило от ужаса.

'Но паучиха не должна разговаривать со мной в подобном тоне! Это я ее госпожа. Как она смеет указывать, что нужно делать? Указывать мне! Наказать тваррь!' — вопил внутренний голос.

Нестерпимо зачесались ногти. Казалось, еще немного — и они станут расти и заострятся, пока не превратятся в оружие.

'Но разве это возможно?'

Зуд распространялся с пальцев на плечи. Жилы вибрировали, наполняясь неведомой силой. Хотелось рычать, скалиться и смеяться. Такой легкой, такой сильной я никогда еще не была. Ярость приподнимала меня от пола, все стало казаться таким необычным и правильным. Теперь я видела, что черно-фиолетовые сполохи окружали восьмилапое тело, из-за двери, где замолкли Тай с Габи, проглядывало золотисто-песочное сияние веров, сейчас поддернутое сероватой дымкой сомнения. А внизу, там, куда ушел Рейнхард... По венам с огромной скоростью побежала кровь. Мощными рваными толчками ударялось сердце. Рейнхард. Захотелось спрыгнуть вниз и предстать перед ним во всей красе, сияя нечеловеческими глазами, и посмотреть, сможет ли он сдержать себя.

'Конечно же нет!' — чудище внутри засмеялось, казалось бы, моим смехом, вот только тем грудным, соблазнительным, от которого ни один мужчина не остался бы равнодушным.

— Пожалуйста, прекрати, — я сказала так тихо, что даже оборотень не смог бы услышать. Но не Зверь. Он замер, будто прислушиваясь к чему-то.

'Не хочешь?' — хрипловатый тягучий голос в моей голове.

'В моей голове?! Господь всемогущий!' — мотаю головой с такой скоростью, что еще немного — и она точно отвалится.

'Не сейчас?' — тот же голос, но уже с долей сомнения.

'Да, да, да! Уходи, не смей, не хочу!' — мысленно ору я.

Смешок? Готова поклясться, что увидела, как скалится в улыбке звериная морда. А потом меня что-то лизнуло. Прямо в губы: 'А с тобою весело. Лиэ, да, моя лиэ'.

Взвизгнув, оттираю рот, дико озираясь по сторонам. Нет, это сделала не Терайа. Она стояла для этого далеко. Но какими глазами паучиха смотрела на то, как я пытаюсь прийти в себя! Словно фанатик, нет, скорее мать, впервые наблюдавшая, как ее чадо делает первый шаг.

Сжимаю кулаки. 'Не позволю какому-то зверю управлять своей жизнью! Ты слышишь меня, монстр? Я не позволю тебе!'

Но Зверь молчал, и только довольное мурчание щекотало внутренности. Не то дразня, не то успокаивая меня.

'Жуть', — руки тряслись. Мне хотелось биться, бороться за право распоряжаться своим собственным телом. Но с кем или с чем мне сейчас воевать? А, главное, как? Единственное, что меня успокаивало — это слова Рейнхарда. Повелитель обещал, что чудище не вырвется до тех пор, пока он не разрешит ему. Тогда я еще возмутилась, вот глупая. Надо было спасибо сказать, что меня не заперли в клетке, как сумасшедшую.

— Я не твоя лиэ! — не знаю, кому я это сказала, зверю или Терайе. Но и мурчание первого, и блаженная улыбка второй раздражали настолько, что хотелось кричать.

— Как прикажет лиэ, — довольная, кланяется паучиха.

'Да чтоб тебя!'

Зверь хохотал, словно знал много больше меня.

'Но ничего, я во всем разберусь. Да, точно, у меня же есть просто неиссякаемый источник легенд и сплетен этого мира — Габриэль, Габи!'

До того довольная улыбка прорезала мое лицо, что впечатлилась даже Терайа.

— Маленькой госпоже нехорошо?

— Оставь это сюсюканье для Нинель, — единым движением встаю с пола. Странно, никогда не была такой гибкой и ловкой. — Она ведь жива, не так ли?

Терайа шарахнулась в сторону. Это было забавно, казалось, ее лапы вот-вот разъедутся по полу и скрестятся под черным налитым пузом.

— С чего Вы?..

— О, только не нужно притворства. Если Нинель и есть убийца...

— Ну и что? — глаза паучихи заблестели, как капельки ртути. — Ты ничего, ничего не знаешь о ней!

Опускаю взгляд, чтобы не показать торжество. Наконец-то я смогла вывести из себя паучиху.

— Моя лиэ не была злом, кто бы и что не говорил о ней.

— Трудно принять эти слова от той, кто съедает себе подобных.

— А на моем месте ты бы предпочла, чтобы съели тебя? — черные губы с шипением приоткрылись, показывая желтоватые клыки. — Либо ты, либо тебя!

— Все равно это ужасно, — тихо говорю я, и Терайа устало вздыхает.

— В этом мире выживает сильнейший. Скоро и тебе предстоит делать выбор, и я молюсь, чтобы мораль прошлого мира не сломала тебя.

Мне стало неуютно под взглядом черных глаз-бусинок. Казалось, они знают обо мне все.

— Я, пожалуй, пойду, — подхватываю шаль и тянусь к дверной ручке.

В тот же миг слышу, как за дверью кто-то отпрыгнул в сторону, мужской голос чертыхнулся, а потом по полу вновь застучали маленькие каблучки. 'Габи! Ну, конечно, эта любопытная кошечка'.

Распахиваю дверь и чуть не сталкиваюсь с запыхавшейся Габриэль.

— О, Кира, а я тут... — вере хватило стыда на пару секунд замешкаться.

— Ванна, — шепот Тая мог оглоушить и глухого.

— Да-да, ванна готова! — лучезарная улыбка осветила девушку.

Тай хмыкнул и поклонился:

— Господин Ринальд, все готово, я только принесу еще немного теплой воды.

Кошусь на абсолютно пустую ванну в центре спальни. Да уж, царапины, оставленные Таем, чтобы спасти жену от гнева Правителя, впечатляли. Раздумываю, что сделает паучиха с молодым оборотнем, когда их увидит, и не сразу соображаю, что 'господин Ринальд' — это я.

— А? — не успеваю ничего больше сказать, как Тай, подмигнув мне и погрозив кулаком смеющейся жене, выскользнул из комнаты и помчался по лестнице.

В тот же миг Габриэль взяла меня за руки и притянула к себе, изо всех сил делая вид, что только сейчас заметила паучиху

— О, Терайа. Ты, наверное, в курсе, что лиэ согласилась сделать меня своей бетой? — ее мордашка так и светилась от гордости.

'И когда это я согласилась?'

Терайа заскрипела зубами:

— Молодости свойственны роковые ошибки.

Даже не оборачиваясь, знаю, что тяжелый взгляд паучихи прожигает мне спину. Ушки Габи встали торчком, она набрала воздух в грудь, сжала кулачки, и я поняла — сейчас что-то будет.

— А я есть хочу, — не придумав ничего умнее, выпаливаю я.

Секунды две тишины, и Габриэль подпрыгивает, как ужаленная:

— Ну конечно! Вот я балда! — и начинает суетливо кружить возле меня. — Как же это я совсем не подумала? И почему я с собой съестного ничего не взяла? Столько сумок, думала, Торен так и бросит меня возле крыльца со всем барахлом. Но как, как я могла забыть дома булочки? А все Тай, он просто не понимает, что истинная женщина не может обходиться без пары десятков платьев.

— Пары десятков? Габи, так во всех этих сумках — платья? — даже не представляю, что Рейнхард с ней сделает.

Габриэль покраснела:

— Я отвоевала только три платья, и то лишь потому, что они были в моей сумке. Простите, лиэ, Тай втихушку заменил их мужскими нарядами. Я пыталась повернуть обратно, но Торен, о, я думала, его инфаркт хватит, когда на привале я рюши к сорочке начала пришивать. Повелитель четко приказал: добротные мужские наряды на хрупкого юношу. Он даже специально для меня пояснил: 'Мужские, Габи, это без юбок, декольте и шелковых чулок'. Ох уж эти мужчины, совершенно не понимают, сколько всего нужно женщине...

Терайа оскалилась:

— Отличный выбор беты, маленькая госпожа. Когда понадоблюсь, а с этим неадекватным ребенком понадоблюсь я скоро, просто найди паучка.

Прыгнула на стену и скрылась за поворотом, шустро шевеля черными лапами.

Габриэль погрозила кулаком вслед паучихе и повернулась ко мне:

— Ничего, что я назвала себя тво.. вашей бетой? — и глаза такие большие-пребольшие, чистые-пречистые.

Невнятно лепечу что-то в ответ, но Габи хватает и этого. Она визжит от восторга и кидается мне на шею:

— Спасибо, спасибо, спасибо. Я не подведу, я все для вас сделаю, я...

— Воздух, Габи, — придушенно просипела я, вырываясь из стальных объятий миниатюрной веры. — Возд...

— Лиэ признала меня! — подпрыгнув, эта сумасшедшая повисла на мне обезьянкой. — Хе-хе, завидуйте молча, волчары!

— Ребра, Габи, ребра, — отчаянно хриплю, в полной уверенности, что услышала хруст своего позвоночника.

— И кто после этого неадекватный ребенок? — раскачиваясь на мне, девчушка обвила мою шею рыжим хвостом.

— Лиэ, лиэ, — скандировала она, не замечая, как затягивает пушистый узел на моей шее.

'Паучки, Терайа, где твои паучки? — перед глазами мелькают рыжие ушки. — Прощай, паучиха, похорони меня в сиреневом бюстгальтере'.

— Лиэ, — мурлычет Габи.

— Етиииить! — хриплю я и вместе с верой заваливаюсь на бок.

'Какая жалкая и позорная смерть, да и бюстгальтер мой порвал Рейнхард'.

* * *

— И что ты должна сказать господину Ринальду? — Тай опустил руку на голову Габи, и та всхлипнула.

Мы сидели в спальне. Вернее, я распласталась на кровати, потирая шею и пытаясь распрямить позвоночник, а оборотни бухнулись на колени рядом с постелью.

— Я, я, — губы Габриэль задрожали, ушки прижались к голове.

'Ну до чего же милаха!' — нет, сердиться на нее совершенно не получалось.

Огромные рыжеватые глаза выражали всю скорбь еврейского народа. Нет, не еврейского, конечного, но такого же невезучего, это точно.

— Я не правдала ндежд, — всхлипнула Габи и бухнулась головой о паркет.

Тай удержал ее от второго удара и обреченно вздохнул:

— Ее Зверь только начал себя проявлять. Рысь пока совсем еще кроха, вот и Габи ведет себя иногда... Это сложно объяснить, пока и в вас не проснется настоящая Сила. Говорят, у древних она даже характер имеет, представляете?

'Знал бы он, какой характер у моего Зверя', — угукаю я, вспомнив, как чуть не оторвала паучихе лапы.

— У Повелителя, — Тай взлохматил рыжеватые вихры, и оглянулся, понизив голос, — как раз такая Сила. О, даже не представляю, как он укротил своего Зверя да еще и в таком возрасте. В любом случае, когда Повелитель гневается, главное — не вставать у него на пути. Такая мощь, это что-то!

— Точно-точно, — подскочила Габи. — На днях люди решили схватить маленького оборотня-лиса. Его мать ранил гролл, вот малыш испугался и обратился. Так эти дурни, вместо того чтобы матери помочь, треснули ее по башке да украли детеныша. Лисица, когда в себя пришла, тогда такой ментальный ор подняла, что оборотни со всех концов на подмогу сбежались. На что эти люди надеялись, территория-то пограничная?

— Так они магами были, — затараторил Тай. — Говорят, сильными.

— То-то их наш Повелитель одной левой размазал! — завелась Габи.

— А то! Правитель в тот день был не в духе. Охотился, выпустив Зверя, а тут такой ор неприкрытый. О, как он им шкуру спустил, вот крику-то было.

— А помнишь, помнишь, какие они пассы руками делали, не понимая, почему магия их не слушается?

— А когда Правитель сам колдовать стал? Да они чуть под себя не сходили! Чтобы вер, да так магичил!

— Оо! — зажмурившись, они с одинаковым восторгом стали тереться носами.

'Так, только не ржать', — прикусываю губу, наблюдая за этой парочкой. Хвост Габи, свернувшись зигзагом, вилял из стороны в сторону. Тай замурчал, вера потерлась своей щекой о щеку мужа, а потом лизнула ее. Мурчанье мужчины стало утробным.

'Как-то жарковато вдруг стало'.

— Кхм, кхм, кто-то что-то говорил о ванне, — так, поменьше зависти в голосе. Вот так, и я не представляю на их месте себя с Рейнхардом, вот ни разу не представляю! — Да и поесть я не прочь.

Глаза оборотней стали огромными.

'Вот же эльфы подпольные!'

— Лиэээ, — Габи треснулась лбом о паркет.

— Господин Ринальд! — Тай взвыл и повторил за женой.

'Может, в словах Терайи и была частичка правды? И не стоило торопиться с выбором беты?'

Не прошло и получаса извинений и заверений, что подобное больше 'ну ни в жизнь, попади моя лапа в капкан' не повторится, как я нежилась в ванне и вдыхала ароматы свежей сдобы. Наверное, я бы еще пару часиков отмокала, если бы не умопомрачительные запахи сладких булочек. С молниеносной скоростью наполнив ванну и притащив поднос с едой, раскрасневшийся Тай скрылся из виду.

— Помчался к своему Повелителю, — проворчала Габи на невысказанный мною вопрос.

Мыться при ком-то я не привыкла, а Габи крутилась возле меня маленьким смерчем, внимательно следя за тем, какой бутылек с каким ароматом я выбираю, какую расческу, костюм. Тай, наверное, был тем еще барахольщиком, потому как из тюков я достала столько одежды, что можно было одеть маленькую армию. Каких только штанов и рубашек там не было: от классических черных брюк с белой рубашкой до зеленых трико в облипочку а-ля Робин Гуд.

Разворошив пару тюков, скинула на кровать всю одежду.

'Хм, странно'.

— Габи, а ты брала с собой зеркало?

Девушка насупилась, словно я оскорбила всех ее родственников до седьмого колена, а любимой бабушке плюнула в чай.

— Не дуйся, — засмеялась я, когда кончик хвоста веры начал поддрагивать. — Лучше помоги мне найти его.

— Блоха мне в зад, я же от Тая его спрятала! — девушка кинулась к сумкам. — После того, как меня поймали у костра с ночнушкой и кружевом, думала, Торон с меня не слезет, чего он только не выкинул: и чулочки, и платочки, а я же их сама вышивала! А ленты для волос! О, каких только цветов я не взяла...

— Зеркало, Габи...

— Да, да. Так вот, пока Торон буйствовал, я самое ценное в белье завернула. Ну, не будет же он рыться в женских трусишках?

И с победным воплем достала с самого дна сумки маленький сверток. Высунув язычок, вера стала распутывать нижнее белье, а я с тоской смотрела на... Да, назвать 'трусишками' эти панталоны язык бы не повернулся.

— Пропало! — от вопля Габи задрожали стекла. — И здесь, и здесь нету!

Вера стала вытряхивать все из сумок.

— Может, ты куда-нибудь в другое место его затолкала? — пытаюсь помочь своей... бете.

'Странно звучит, но почему-то от этого слова становится тепло на душе'.

— Торрррон, — зарычала Габи. Ее глаза вспыхнули, зрачок сузился, и под верхней губой стали выступать белоснежные клычки. — Я убью этого старого интригана. Да как он посмел, белье лиэ!.. Я все Повелителю расскажу, уж я расстараюсь!

'Повелителю? Про 'контрабанду' в рейтузах?!'

— О Габи, нет!

Но рыжее чудо уже выскочило из комнаты.

Оглядев масштаб бедствия — а разбросанные вещи заняли большую часть спальни — я вздохнула.

'По крайней мере, хоть помыться смогу в одиночестве'.

Прикрыв дверь, добавила в воду масла, быстренько скинула самодельную 'тогу' и забралась в ванну. Запахи сандала, цитруса и чего-то свежего и травяного наполнили комнату.

— Жиизнь! — не знаю, что за травы входили в состав этих масел, но они так ласково и нежно успокаивали кожу, что я даже не почувствовала ни малейшего жжения. А ведь те порезы просто так не могли затянуться — волны меня знатно побили.

'Интересно, меня уже признали погибшей там, на Земле?' — было страшно даже подумать, что чувствуют мои близкие и родные.

Наверное, у меня странная психика — чем ужасней событие, тем дольше я не могу на него реагировать.

Опускаюсь в воду, только кончик носа торчит. 'Не думать, не думать об этом'.

— Это просто неслыханно! — дверь бухнулась о косяк, явив разгневанную и растрепанную Габриэль.

Дернувшись, я соскальзываю и с громким бульканьем головой ухожу вниз под воду.

— Ой, лиэ, а Вы где?

— Габббриэль, — выныриваю, и мой взгляд говорит больше тысячи матов.

— А Владыка на меня наорал, — наябедничала вера и, подскочив ко мне, взяла еще один флакон и стала умело намыливать мою голову.

Наверное, стоило бы возмутиться. 'Ну что я, голову не помою?' Но пальчики Габи были такими ловкими и умелыми...

'Еще минута, и я скажу. Вот сейчас, ага, левее, и я выскажусь. У меня должно быть личное пространство, можно ведь хотя бы стучать... И за ушком, ага, вот так. Мрр, и о чем я хотела сказать?'

Такого массажа у меня еще не было: когда я вылезла из ванны, то чувствовала, что мои кости превратились в желе, а голова стала легкой-прелегкой.

— Габи, ты просто волшебница.

Стоило сказать эти слова хотя бы ради того, чтобы увидеть, как смущается моя непоседа.

— А меня Повелитель отчитал, — вспомнив, что хотела сказать, Габриэль сникла. — Это он приказал Таю забрать зеркало. И на все мои просьбы вернуть его Владыка ответил отказом.

— Отказом? Не понимаю...

И тут до меня дошло, что падение с самолета в открытое море не могло пройти абсолютно бесследно. Даже со всей этой магией!

'Как я могла не подумать об этом?' — в ужасе хватаюсь за лицо.

— Лиэ, что с Вами, Вы так побледнели? Вам плохо? — Габи схватила мои руки. — Что, что не так?

— Как я выгляжу, Габи? — я тру щеки, губы, лоб, боясь обнаружить рубец или шрамы. — Что с лицом, что с ним не так?

Габи отводит глаза.

'Нет, нет, нет, только не это!'

Ноги больше не держат меня, благо, что кровать рядом. Я падаю ничком и зарываюсь лицом в подушку. 'В чужом мире, одна, без родных, с обезображенным лицом. Вот почему Рейнхард...'

Рядом с кроватью раздался скулеж. Я поворачиваюсь на звук. 'Нет, это просто невероятно!'

На том месте, где только что стояла девчушка, свернулась калачиком большая кошка. Рысь! Песочно-рыжеватая кошка с остренькой мордочкой, кисточками на ушках и большими несчастными глазами.

— Это ты, Габи? — у меня просто слов нет.

Рысь муркнула в ответ и зарылась пятнистой мордочкой в передние лапы.

Я, конечно, понимала, что оборотни на то и есть оборотни, чтобы превращаться в животных. Вот только знать и видеть своими глазами — это две совершенно разные вещи.

— Но почему? Что с тобой?

'Так, срочно вспоминаем, что там Тай с Рейнхардом говорили о молодых оборотнях. Из-за чего они могут перевоплотиться?'.

— Ты испугалась? — спрашиваю осторожно.

Кошачья лапа дрогнула, показав на миг желтый глаз.

— Испугалась меня? — судорожно пытаюсь вспомнить, что именно могло обидеть оборотня.

Рысь фыркнула, встала, отряхнулась, для надежности помотав головой из стороны в сторону.

— Тогда... за меня? — мне стало казаться, что я ощущаю ее эмоции, как свои. Просто невероятно!

Вера высунула розовый язычок и лизнула мою руку...

— Прекрати, Габи, — смеюсь, когда рысь, встав на задние лапы, попыталась достать моих щек шершавым язычком.

'Она хочет отвлечь меня', — улыбка сползает с лица. Бета моментально чувствует перемену.

— Рейнхард приказал не давать мне зеркал?

Габи кивнула.

— А он сказал почему?

Яростное мотание головой и пушистым хвостом из стороны в сторону.

— Габи, а ты можешь перевоплотиться? — нет, разговаривать с рысью, конечно, забавно, но не тогда, когда тебе нужно узнать, как именно обезображено твое лицо.

Тихий скулеж, и я понимаю, что Габи не в том состоянии, чтобы контролировать Зверя.

— Что же делать? Думай, Кира, думай, — обвожу комнату пустым взглядом: ванна, ведра, стол.

'Точно, стол! Вернее, то, что на нем — посуда, да еще и серебряная!'

Едва не наступив на рысий хвост, ломанулась к столу.

— Если нет зеркала, можно же посмотреться и во что-нибудь другое! — отбрасываю кружки, потому что ничего не получается в них разглядеть. — Нужно что-то прямое, ровное, гладкое.

— Поднос! — подсказывают сзади.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь — на месте рыси сидела Габриэль в своем человеческом воплощении.

— Кхм, Габи, ты как бы... — отворачиваюсь, стараясь не сильно глазеть на обнаженную веру.

— Ой, да так всегда. Неудобно ужасно, но вещи при перевоплощении не могут остаться. Правда, древние могли...

— К черту древних, ты мне лучше скажи, где поднос.

— Ах да, вот, сейчас, — натянув желтое платье, Габи с размаху врезалась в стол.

И как только на грохот упавшей посуды не прибежали веры, не знаю.

— Быстрее, Габи, быстрее, — выхватываю из рук довольной беты гладкий поднос и...

— Мать моя женщина! — сначала я подумала, что поседела, настолько белыми стали волосы по бокам.

'Что за черт, черная прядь? — челка и сзади локоны... Почему они черные?!'

Моргаю, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли воедино.

'Что я вообще хотела увидеть? Точно, раны после падения!'

Поворачиваю лицо и так и этак. Но в отражении я все равно не вижу ни рубцов, ни царапин, вот только...

— Нет, нет, нет, о, пожалуйста, — даже рубцы не привели бы меня в такой шок, но это!

Мои карие глаза, мои темно-шоколадные волосы и простые, до боли знакомые черты лица, где вы?

Смотрю и не верю: в отражении на меня взирали огромные и чуть раскосые глаза. Вот только не карие, а серебристо-серые! Яркие, непокорные, совсем как у...

— Рейнхааарррд!

Глава 8. Подразнить зверя

— Подожди, пожалуйста, успокойся! — Габи бегала возле меня, вот-вот готовая перекинуться в рысь.

— Я прибью этого блохастого, — прыгала я на одной ноге, пытаясь засунуть ногу в штанину.

Натянув, наконец, черные штаны и первую попавшуюся белую рубашку, я решила еще раз взглянуть в 'зеркало'. Мало ли, может, меня после ванны с массажем такие вот оригинальные галлюцинации посетили.

— Габи, давай поднос.

Вера замотала головой из стороны в сторону, отчего ее волосы распушились еще сильней.

— Габиии, — терпение мое было на исходе.

Девушка сникла и протянула мне 'зеркало'.

'Так, спокойно', — вздохнув, вглядываюсь в свое отражение.

Нос такой же прямой, но более... четкой, нет, правильной формы, высокие скулы, изогнутые дугой чувственные губы, чуть приподнятые темные брови. Они будто спрашивали о чем-то. Все, кажется, и раньше принадлежало мне, но это не было таким, таким ярким, таким притягательным. А глаза! О, как они сверкали посеребренной сталью!

— Почему, ну почему они стали серыми? А форма глаз, разве такое возможно?

Чуть приподнятые уголки придавали бы моим глазам немного лукавый вид, если бы не арктический холод вместо былой теплоты.

— Что со мной сделал Рейнхард?

— Лиэ, — Габи подошла и положила теплую ладошку на мне на плечо. — Вы очень, очень красивы.

— Но это не я! — понимаю, что это не Габриэль во всем виновата, но не могу сдержать ярость. — Мои глаза — карие, Габи. Может, я и не была красавицей, но я была похожа на папу! Мое имя, моя внешность — это все, все осталось у меня от родителей. Неужели ты думаешь, что я буду счастлива смотреться в зеркало и каждый раз видеть не родные черты, а это... это недоразумение?

Смотрю, как в отражении незнакомка опустила уголки губ, как между ее бровями залегла крошечная морщинка.

Впрочем, если всмотреться, я могла бы узнать в ней себя.

— Так, спокойно, — поудобнее перехватываю зеркало.

Задача номер раз — найти десять отличий. Вернее, схожестей. Верчу головой и так и этак. 'Как же меня бесят эти белые по бокам пряди'.

Пытаюсь улыбнуться. 'А улыбка-то не Рейнхарда, а моя: широкая и немного лукавая. Так, — воодушевилась я, — и золотистые лучики на радужке, совсем как у меня прежней. Да и сзади волосы не такие черные, какими казались'.

От сердца слегка отлегло. 'Ну и чего я так переполошилась? Понятно же, что кровь вера не могла не изменить меня хоть немного'.

Не знаю даже, что меня злило больше: то, что я перестала походить на себя, или то, что стала похожа именно на Повелителя. В любом случае, вопросом жизни и смерти для меня стало доказать, что мы с Рейнхардом совсем не похожи.

— Вы с Повелителем так похожи, — с восхищением тянет Габи.

И это становится последней каплей. Крутанувшись на голых пятках, я вылетаю из комнаты вон. Злость делает меня такой легкой, что на этот раз под ногами не скрипнула ни одна половица.

Даже не задумываюсь о том, где может быть Варрен. Почему-то я точно знала, что он на террасе. Словно это знание, где он и что с ним, было у меня в крови.

Проношусь по коридору и лестнице со скоростью пули.

— Ты уверен, что стоит вести ее в замок? — это Торон.

Странно, что услышала его голос. Говорил старый оборотень тихо, да еще и на улице, а я все еще стояла на лестнице. Может, не только моя внешность претерпела изменения, но и слух?

— Теперь и я не уверен в этом, — а вот и Правитель.

Зрение вновь стало четким, внутри зарождался рык.

'Так, дышим глубже, — я так не хотела, чтобы меня обнаружили, что рык замер, и ему на смену пришло ощущение, что меня одобряют. — Ужас какой-то'.

— Ты же чувствуешь ее запах? — продолжал Рейнхард.

— Прости, но да. И это в мои-то годы. Даже страшно представить, как отреагируют на это свободные и молодые самцы.

— Торон, — угрожающе одернул Владыка.

— Она слишком быстро меняется. От ее запаха просто голова кругом, прости, но ты и сам не можешь этого отрицать. Даже сейчас я ощущаю его, как если бы... — Торон замолк, и я бы многое отдала, чтобы посмотреть сейчас на лицо Рейнхарда.

— Я попросил Терайу приготовить отвар полонянки, — голос Правителя не был таким уж уверенным.

Торон вздохнул:

— Ты думаешь, это подействует на лиэ?

— Не знаю, — я так и видела, как Рейнхард ерошит черно-белые волосы.

'Как и у меня теперь, — ярость вновь приподнимала из глубин свою морду. — А, к черту!'

Даже не осознавая, что делаю, отталкиваюсь от ступеньки и с легкостью приземляюсь на узенький подоконник между первым и вторым этажом. Прыжок в несколько метров? Может, зря я так злилась из-за крови Правителя?

Осторожно отодвигаю бордовые занавески и вглядываюсь через стекло. 'Удивительно, как четко я вижу!'

Торон сидел на скамье, а Рейнхард стоял напротив, скрестив на груди руки, и хмурился. Лица Торона я не видела, только седую макушку, впрочем, и не его я собиралась рассматривать.

— Я планировал отправить Киру в академию 'Щит', — резко сказал Правитель.

— Ты что планировал? — старый вояка чуть со скамьи не рухнул. — Ты вообще соображаешь, что делаешь?! Да если ее найдут...

— Ты думаешь, со мною она в безопасности?

— А с кем, как не с тобою, Владыка? — Торон вскочил и замахал руками. — Стоит тебе приказать, и сотни воинов не сведут с нее глаз и днем и ночью.

— Я не собираюсь рисковать ею, — Правитель был настроен серьезно.

Видимо, старый вояка тоже это понял, поэтому осторожно склонил голову:

— Решать тебе, мой мальчик, но я же знаю, чего тебе это будет стоить.

— Я... справлюсь. И если ты хорошенько все взвесишь, то сам поймешь — это единственное решение. Академия огорожена таким мощным барьером, что эта тварь не сможет почуять Киру, тем более магии там намешано столько, что сам демон не разберет.

— И уж где-где, а в мужской академии искать лиэ явно не будут. Ты прав, никому и в голову не придет, что ты отпустишь ее от себя хотя бы на шаг.

— А что остается, друг мой? — Рейнхард криво улыбнулся, и было в этой улыбке столько сомнения, что мне захотелось спуститься и утешить его.

'Значит, он отправляет меня в академию не ради мести?' — внутри поднималась волна радости. Я понимала, что это глупо, но ничего не могла поделать с собой.

— Я уже начал подготовку, — продолжал Рейнхард. — Кира отправится в 'Щит' и будет там под присмотром моих людей. Ты же знаешь, что настоящих оборотней, тех, которые могли бы учуять ее, там нет. А полукровкам достаточно будет и полонянки. Мои люди уже отправились в академию.

— Не знаю, рискованно это. Воины же по нескольку человек в одной каморке живут. Да там практически монастырь, набитый молодыми и резвыми. Эти вояки и на Терайу кинутся, а тут лиэ! Да в какое мужское тряпье не заверни, с ее-то лицом и фигуркой только слепой не разглядит в ней девушку.

— С ума сошел, Торон?! Какие, к демону, воины? И кончик хвоста ее на их территории не мелькнет! — черты Правителя заострились, глаза посветлели.

Мне стало страшно за Торона, когда тот как ни в чем ни бывало приблизился к разгневанному Правителю и начал хлопать того по плечу.

— Ну, тише, тише, — готова поклясться, что седовласый даже не пытается скрыть улыбку. — Дай старику насладиться моментом. Не думал, что доживу до того момента, как увижу своего альфу ревнующим, как мальчишка.

— Старик!

'Беги, Торон, беги!' — мысленно молила я.

Но старый оборотень только посмеивался. От удивления я чуть с подоконника не навернулась, когда Рейнхард, вместо того чтобы показать свой бешеный нрав, хмыкнул, просто-напросто хмыкнул!

— Теряешь хватку, друг мой, — улыбка постепенно сползала с губ Повелителя. — Из-за гроллов Совет магов принял решение брать любых, даже самых слабых менталистов. Естественно, это не афишируют, но что им иначе делать? Без щитов перед гроллом ни один даже самый сильный вояка не устоит. Сам знаешь снобизм элитных войск, им и простолюдины кажутся грязью под их благородными ногами, что уж говорить о тех студентах, которые только и могут, что ставить слабенький щит. Один на один ни одному менталисту не выстоять перед элитой, потому ректор и принял решение выделить этим доходягам целое крыло, чтобы они с воинами лишний раз не пересекались. Потому именно к менталистам Кира и отправится, как только научится ставить щиты и не выпускать при этом своего Зверя. Я уже присмотрел полукровок, которые будут ее защищать. Уж они позаботятся, чтобы ни один воин к ней не приблизился.

Рейнхард гневно прищурился, и Торон поспешил отвлечь Правителя от щекотливой темы:

— А ты?

— Сам я отправлюсь на дальние рубежи. Возьму какого-нибудь паренька, замаскирую его ауру под ауру Киры. Устроим засаду. Чем быстрее найдем эту тварь, тем лучше. Киру тут же заберут из академии мои люди. Главное, чтобы ловушка сработала.

'Отлично, а со мной посоветоваться? Я, конечно, мало что в этом мире понимаю, но я же не вещь, которую можно перекладывать из угла в угол'.

Зверь согласно заворочался. Хоть в чем-то мы с ним были согласны.

Дальше оборотни заговорили о том, сколько времени может понадобиться на мою подготовку. Я бы хотела послушать, но боялась, что Габи может в любой момент отправиться на мои поиски. 'Странно, что этого еще не произошло'. Нужно срочно спускаться. Вот только показывать, что я подслушала разговор оборотней, мне не хотелось. 'Главное, чтобы они услышали, что я спускаюсь'.

Тихонько соскальзываю на пол и тут же прыгаю вверх. Едва не сорвавшись с первой ступеньки, пытаюсь удержать равновесие и понимаю, как это легко, если не сдерживать Зверя. Адреналин закипел в крови. Раз — и я уже балансирую на самом краю. 'А вот теперь можно и пошуметь'.

Сейчас я понимала разницу между шагами человека и оборотня. Как же раньше я топала! Стараясь не переигрывать, я начала спускаться так, чтобы было слышно даже на улице. Половицы скрипели, но я старалась ни единым жестом не показать, насколько раздражал меня этот скрип.

Разговор внизу смолк. По повисшему напряжению я поняла, что оборотни гадают, слышала ли я их разговор или нет.

На всякий случай потопталась в темной гостиной, оказавшейся просторной квадратной комнатой с камином и парой мягких кушеток, и потом только вышла на улицу.

При виде меня мужчины просто окаменели.

— Но как? Только утром... — старый вер хотел было что-то сказать, но один взгляд на Правителя заставил его отступить. — Господин Ринальд.

Торон поклонился мне и встал позади Правителя.

'Ага, значит, теперь я снова Ринальд, а не Кира, блохастые интриганы!'

За то время, что я топала в темной гостиной, Рейнхард успел непринужденно расположиться на скамье и теперь так же, как и Торон, рассматривал мои волосы и лицо.

'И хватило наглости смотреть с таким удивлением, как будто не из-за него я теперь — вылитый монохромный друг'. Я сверлила двуцветную венценосную голову злобным взглядом. Правитель поежился. 'Знает кошка, чье мясо съела'.

— Что. Это. Такое? — практически по слогам прорычала я, дернув себя за белые пряди.

— Эмм, волосы? — сверкнул белоснежной улыбкой Правитель.

— Серьезно? А подскажите мне, Ваше величество, какого они сейчас цвета.

Рейнхард махнул рукой, и Торон, поклонившись и пряча улыбку, направился в дом. А я осталась стоять перед сидящим Правителем, чувствуя себя провинившейся школьницей в кабинете директора. Рейнхард пристально вглядывался в мое лицо, а потом резко встал.

'Все-таки было лучше, когда он сидел. Так, по крайней мере, я не смотрела на него снизу вверх'.

— Слишком быстро, — Рейнхард оказался прямо передо мной. — Я же говорил, чтобы ты игнорировала Зверя. Он показывался, говорил о чем-то с тобой? Ты отвечала ему?

Мое лицо оказывается в его руках. 'Почему в его присутствии все становится таким ничтожным и маленьким?'

Не могу понять, когда мы поменялись местами, и именно Правитель стал допрашивать меня. Не честно, это же я хотела расспросить его!

— Тебе не кажется, что это я должна задавать вопросы? — пытаюсь освободиться от его рук.

— Еще утром этого не было, — Рейнхард притянул мои белые волосы ближе.

— Серьезно? Ты говоришь правду? Я... Рейнхард, какого дьявола ты сейчас делаешь?

— Не могу оторваться, — Правитель втягивает мой аромат.

Я вижу, как крылья его носа затрепетали. Он сделал вдох, второй, третий, словно хотел запомнить мой запах. А потом зрачки Рейна стали сужаться.

— Нет, нет, не сейчас... — его голос щекочет мое лицо.

Не могу понять, с кем или с чем говорит Рейнхард. Он смотрит будто вглубь себя. Это одновременно и притягивало, и пугало.

— Рейн, — зверь внутри меня хочет того же, чего и я.

И я тянусь, чтобы сильнее прижаться к сильной груди.

— Не подходи! — Правитель отпрыгнул к перилам так резко, что я увидела только смазанное движение — и вот он уже сгорбился на самом краю террасы. — Рин, стой там, где стоишь!

'Рин! Этот оборотень опять за свое! — злоба всколыхнулась во мне. — Ну, ничего, ты еще увидишь, какой я тебе Рин!'

Все обещания, данные себе, были забыты. Потягиваюсь, отбрасывая назад волосы нарочито ленивым движением.

Рейнхард тяжело задышал, так, словно пробежал километры. Плечи его напряглись, челюсти сжались. Зверь внутри меня замурчал, и мне самой захотелось выгнуться по-кошачьи, показать, кто из нас главный. Показать, что Правитель не в силах устоять предо мной.

Желание сделать это было столь велико, что я плавно шагаю вперед, щурясь от удовольствия. 'Может, ты и есть всемогущий Правитель, но разве хоть один альфа в силах устоять перед своей Парой?' — мои губы изогнулись дугой. Словно со стороны я наблюдала, как уверенно и грациозно скольжу к нему.

'Невероятно! Это не может быть правдой! Я не могла бы так поступить. И так двигаться...'

— Кира! — потемневшие глаза вобрали мой образ.

Ноздри Правителя хищно подрагивали. Казалось, еще миг — и он бросится на меня.

— Да, мой Правитель? — хлопаю ресницами, словно не понимаю, что хочет от меня Повелитель.

— Киррра, — Владыка выпрямился, а потом резко присел к земле, вытянув спину и втянув носом воздух.

Что-то мне это напоминало. Что-то... Точно! Как хищник перед прыжком.

— Беги! — сквозь зубы прорычал он, врезаясь отросшими когтями в деревянный пол. — Быстрро!

В голове моей что-то щелкнуло. Страх окатил с макушки до пят. 'Он же действительно бросится на меня! Ммамочки!'

Пискнув и крутанувшись голыми пяткам, со всей дури помчалась к двери. Благо, что Торон не запер ее за собой. Все еще влажные черно-белые волосы хлестали меня по щеками. И мне слышалось в этом биении: 'Дура, дура, вот дура!'

Зачем, ну зачем я дразнила его? Влетев в проем, трясущимися руками пытаюсь закрыть дверь, когда взгляд мой встречается с горящими глазами Правителя. И это не были глаза человека. Чернильная мгла узких зрачков разливалась по некогда серебристой радужке, сметая все человеческое, что было в оборотне. Даже не зная повадок этих существ, сейчас я могла сказать точно — Владыка хочет меня, и если я сию же минуту не спрячусь в самый дальний уголок этого дома, на мне не останется живого места, настолько велико было его желание.

Внутренний Зверь забился где-то в груди испуганным комочком, и вот тогда я напугалась по-настоящему. Крик вырвался и замер у самого горла, но я все тянула и тянула эту чертову дверь на себя. Владыка, подняв голову, завыл, и от этого воя мои волосы поднялись на макушке, внутри все сжалось в тугую пружину.

— Да что с этой задвижкой?! — руки не слушались, а тяжелый засов не давал мне закрыться и спрятаться от голодного взгляда.

— Не подходи! — заорала я, понимая, что не успеваю справиться с дверью.

Владыка замотал головой, оттолкнулся согнутыми в коленях ногами от досок, отчего деревяшки со скрипом и скрежетом сорвались с места и полетели в сторону, а сам Рейнхард понесся вперед. И не было в его взгляде ни прежних сомнений, ни отстраненности. Голод и желание обладать мною полностью завладели сознанием оборотня.

— Ну давай, давай же! — я трясла застрявшую щеколду, которая не позволяла мне на каких-то пятнадцать-двадцать сантиметров отгородиться от взбешенного Повелителя.

Рейнхард подскочил, подцепив край двери, и рванул ее на себя.

— Нееет! — от моего крика закладывало в ушах, но это лучше, чем слушать тяжелое дыхание вера. — Рейнхард, что ты творишь?

Буквально повиснув на дубовой двери, я тянула ее на себя. Владыка же, словно играя, карябал стальными когтями ее края, наслаждаясь охотой. Да, для него это была игра, исход которой был известен заранее, потому оборотень и не спешил. Поднимаю взгляд и замираю, теряясь в почерневших глазах. Колени мои подогнулись, и я рухнула вниз, все еще продолжая цепляться за злосчастную щеколду, которая только теперь, скрипнув и отъехав вправо, могла бы закрыться, если бы, если бы...

— Рейнхард, — шепчу у самых его ног, но знаю, что с его слухом, он услышал бы меня и за сотню метров, — пусти, пожалуйста. Я не знаю, не понимаю ваших законов, ваших привычек. Я человек! Я не могу справиться со своим Зверем. Я просто не понимаю...

Скрежет замер. Владыка следил за мной. Нет, я не видела этого, но чувствовала, как его внимательный взгляд ласкает мою макушку и оголенную шею, словно горячие руки и поцелуи прокладывают дорожку все ниже и ниже.

— Я...

— Ки-ра, — старательно проговаривая мое имя, будто впервые учился произносить слова, пророкотал Владыка.

— Да, это я. Очнись, Рейн, пожалуйста, — руки онемели, я их практически не ощущала, когда поняла, что его хватка ослабла, и я могу не сдерживать больше щеколду.

Поднимаю взгляд и с облегчением выдыхаю — его глаза уже не казались черными проемами, они теплели, но все так же завораживали своей страстью. Такого Рейнхарда я уже не боялась.

— Я здесь, я не убегаю. Просто не делай так больше, — стараюсь говорить медленно и спокойно. Не знаю, откуда, но чувствую, что так надо.

Рейнхард навалился на косяк, прижавшись разгоряченным лбом о металлический колокольчик, но все так же следил за каждым моим движением.

— Не останавливайся, продолжай говорить, — слова давались ему с трудом, в них все еще звучало что-то рокочущее.

— Прости, что так грубо говорила с тобой, я просто... просто испугалась всех этих изменений. Эти глаза, волосы — все не мое.

— Твое... — простонал Повелитель, отворачиваясь с таким трудом, словно ему физически больно не быть со мной.

— Что ты хочешь этим сказать? — может, это было не лучшее время — выпытать у Правителя правду, но я боялась, что другой возможности может и не представиться.

Сначала я не поняла, что это были за звуки — не то лай, не то кашель, и только через минуту я догадалась, что Рейнхард смеется. Изменившиеся связки делали его голос глухим, отрывистым:

— Даже сейчас пытаешься добраться до истины?

Из-за щели я вижу только кривую улыбку. Может, потому тонкий шрам, прорезающий губу и левую щеку Правителя, становится таким отчетливым.

— Откуда он? — забыв, что нужно говорить тихо и медленно, резко вытягиваю руку, чтобы коснуться его.

Рейнхард отшатывается, защелка выскальзывает из моих повлажневших ладоней, и дверь распахивается.

— Торон, Терайа! — изо всех сил кричу я, потому как нет сил встать и бежать, в то время как Зверь вновь завладел сознанием Повелителя.

Только теперь, словно они не могли вмешаться до моего зова, ко мне подскочили оборотни. Даже не сомневаюсь, что они слышали каждое слово. Но почему, почему не захотели вмешаться? Не захотели или же не могли?

— Лиэ!

— Господин!

Золотистая рысь, не рассчитав силу, пушистым комком впечаталась в мой живот, Торон кинулся к окну, Тай — к двери, а Терайа, приподняв оранжевые жгутики, издала столь пронзительный свист, что все схватились за уши.

Поняв, что добыча ускользает от него, Рейнхард взвыл. Он стоял почти на самом пороге, один шаг — и он будет в доме. И разве хоть один оборотень сможет защитить меня от их Повелителя?

— Тай, запри дверь, быстро, пока Владыка еще держит себя в руках — звучным голос скомандовал Торон, а сам стал вылезать через окно. — Терайа, уводи лиэ в комнату благовоний и полонянку разлей.

И седовласая макушка скрылась из виду.

— Без тебя, кошак, разберусь, — прошипела паучиха, шустро подскочив ко мне и оттолкнув при этом Габриэль.

Тай, с легкостью задвинув защелку, кинулся закрывать окно. Габи, прижав к боку хвост, трусила за ним.

— В первый раз вижу Владыку в таком состоянии, — бурчал про себя, молодой оборотень, стараясь побыстрее опустить стекло.

Габи, скуля, схватилась зубами за занавеску, и Тай хлопнул себя по лбу:

— Точно, и как я не догадался?

Рысь важно распушила золотисто-рыжий хвост и с чувством выполненного долга побежала ко мне.

Я же продолжала прислушиваться к тому, что творилось на улице. Приглушенный голос Торона становился все громче. Рейнхард рявкнул, чтобы тот не мешался.

— Возьми себя в руки. Дыши через раз. Рейнхард, приди в себя! — голос Торона становился все громче и громче, а вместе с ним и рычание его Повелителя.

— Пшел вон! — от этого рокота не только у меня побежали мурашки.

Габи, прижав к голове ушки, кинулась мне под ноги, Тай с силой стиснул кулаки. Воздух в комнате стал будто бы темнее и гуще.

— Ааа, — неожиданно меня подхватили корявые, но сильные руки Терайи.

Шерсть паучихи оказалась колючей, вот я и забарахталась, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Но Рейнхард не видел этого, он только слышал мой крик.

— Владыка, нет! — заорал Торон.

За окном стало на миг светло, будто тысячи молний за раз обрушились на наш дом, а потом все содрогнулось.

Тай спиной прижался к двери, Габи запрыгнула на подоконник. А у меня душа ушла в пятки, когда Терайа так крепко прижала меня к себе, что самые длинные волоски на ее теле прорезали мою кожу.

Рейнхард, почуяв мое состояние, рванул дверь на себя, но Тай оказался крепче, чем выглядел. Второй бросок Повелителя, и дубовая дверь содрогается под его мощным напором. Мы с Таем переглянулись — третьего раза не выдержала бы металлическая, не то что деревянная.

Но Торон вновь что-то торопливо начал доказывать Повелителю, вновь и вновь уговаривая его взять себя в руки. По виску Тая скатилась капелька пота — если Рейнхард ворвется внутрь, молодому оборотню придется выступить против собственного господина. Рыжевато-золотистые глаза Тая округлились от ужаса. Но третьего рывка не последовало. Мы подождали пару секунд, и только тогда вздохнули от облегчения. Я обмякла на руках паучихи, Тай сполз на пол, и Габи, лизнув его щеку и забавно дергая пушистым хвостом, начала метаться между паучьими лапами, вызывая недовольный свист паучихи.

— Терайа, опусти меня, — стало так стыдно, что меня таскает на руках пожилая женщина, пусть ног у нее на несколько пар больше, а в оранжевых жгутиках скапливался яд, но все же... — Я не пойду в ту комнату, там воняет.

Терайа что-то сказала, но я не смогла расслышать, что именно.

— Ты говоришь мне, своему альфе, что делать с лиэ?! — дверь вновь содрогнулась под напором Владыки.

Тай вмиг соскочил. В другой ситуации я бы рассмеялась, увидев, как скосил глаза молодой вер при виде вмятины в двери аккурат размером с кулак Повелителя.

— Мой мальчик, прошу тебя, — продолжал уговаривать Торон. — Ты порвешь ее. Как вера — она еще совсем кроха. А тут ты, Владыка, она не перенесет вязки с тобой.

— Вязки? Какой еще вязки?! — наверное, мои глаза стали круглее полной луны, потому как паучиха помчалась наверх прямо по перилам, только ветер свистел. Габи застучала коготками по дощатому полу, стараясь не отставать. А я после услышанного не то что не возражала — едва не погоняла, чтобы поскорее оказаться в душной комнате, если это скроет меня от Правителя.

'Да что за хрень с этими верами? Какая вязка? Зачем 'рвать'?'

Мой Зверь, почувствовав себя в безопасности, решил просветить непросвещенную меня. И в моей голове вспыхнула картина сплетенных тел: мужчина и женщина, их силуэты извивались в древних, как мир, движениях. У меня участилось дыхание, настолько идеально они подходили друг другу. Их движения становились все чаще, ритмичнее. От смущения я готова была провалиться сквозь землю, но картина так и стояла перед глазами, опускала я веки или же открывала.

Зверь не давал мне пропустить ни одной детали. Врываясь в хрупкое тело мощными толчками, мужчина вырывал из горла девушки животные хрипы. Сколько все это длилось? Мне показалось, что вечность. 'Да разве человек способен так долго?.. Нет, человек — точно нет. Значит, вер, оборотень!'

Наконец, оборотень сделал последнее резкое движение, отвел волосы с шеи девушки и с рыком впился клыками в ее горло. 'Он ставит на ней свою метку!'

Девушка закричала, забившись в его мощных руках. По сравнению с оборотнем она казалась такой маленькой, такой хрупкой. Не могу оторвать взгляд, мне кажется, что этот монстр разорвет ее пополам. Из груди девушки вырвался стон, и я вижу, как сильное тело оборотня задрожало. От осознания? От наслаждения?

Он стал выходить из своей партнерши, и я ахнула — настолько мужчина был велик 'там'. Но не это напугало меня. Казалось, разрядка уже была, зачем же?.. Но оборотень напряженно замер. 'Неужели? Нет, нет, невозможно...'

Его достоинство стало увеличиваться, хотя, куда уж боле? С ужасом жду, когда это чудовище набросится на партнершу, но тот все медлил. Лица его было не разглядеть, но то, с какой нежностью он проводил языком по ранке на ее шее, как трепетно касался своими губами искусанных женских губ... Нежность и дикость. И когда я уже поверила, что этот монстр сжалился над своей жертвой, тот резко ворвался в нее.

'Не могу на это смотреть!'

Девушка закричала, забившись в его железных тисках, хотя он больше не двигался. Но почему тогда все ее тело так дрожит, будто ее рвут изнутри? Воздух вокруг оборотней заполыхал маревом, языки пламени стали лизать разгоряченную плоть. И вот уже синие и алые молний стали рождаться из их криков, поднимаясь вверх и освещая сплетенные тела яростной вспышкой. Даже я, ничего не понимающая в магии, цепенела от ее древней мощи.

'Да что это в самом деле?'

Стоны боли и наслаждения слились воедино.

Холодный пот выступает у меня на лбу от осознания: 'Это же и есть вязка, или как ее там? Кошмар какой! Да не один человек такое не вынесет. Значит, и Рейнхард, он... Он хотел ЭТО проделать со мной?!'

Зверь промолчал.

'Да что это вообще такое? То этот Владыка сыном своим называет и бегает от меня, то... Какая, к лешему, сцепка? Да меня напополам разорвет!'

Пока я приходила в себя, Терайа уже домчала меня до той самой комнаты, в которой я впервые очнулась. Не думала, что буду так рада вдохнуть знакомые до тошноты 'благовония'.

Габи змейкой юркнула мимо лап паучихи, когда та чуть не прищемила ей хвост. Запершись в комнате, мы с паучихой переглянулись. Терайа доковыляла до печки и бережно опустила меня на постель. Недовольным взглядом обведя осколки возле стола, вздохнула и поползла к полкам.

— Молитесь, госпожа лиэ, чтобы в моих запасах нашлось достаточно зелья, чтобы укротить похоть нашего альфы.

Мне нечего было ей возразить, я до сих пор не могла прийти в себя от 'видения', подкинутого Зверем. Да и что было сказать, что это не я, а сумасшедший братик Владыки уничтожил все зелья?

Пока Терайа, кряхтя и ворча, лазала по полкам в поисках нужных лекарств, я укуталась в простыню, прижала к боку дрожащую Габи и старалась подушкой заглушить вой за окном, от которого кровь стыла в жилах. Звук становился все дальше, пронзительнее. Но мне казалось, я видела, с какой силой мощные лапы впечатываются в мокрую землю, с какой скоростью мелькают вековые деревья. И чувствовала такое дикое и всепоглощающее желание, что зареклась даже думать о том, чтобы еще хоть раз подразнить Зверя, его, Рейнхарда, Зверя.

Спустя каких-нибудь полчаса, влив в меня не меньше литра горького зелья и опрыскав похожим на полынь настоем, паучиха отправилась собирать травы. Тай караулил за дверью, довольная Габи, обхватив меня всеми четырьмя конечностями, прижалась мокрым носом к моей шее и по-кошачьи мурчала. А я не могла сомкнуть глаз. Из головы не вылезала та злополучная картинка. Мне хотелось, но некого было спросить, почему древняя магия вырывалась из оборотней неконтролируемым потоком, почему та девушка из видения, несмотря на дикую боль, так нежно и крепко прижимала к себе этого монстра, и почему, наконец, я так боялась узнать в этой вере себя.

Глава 9-1. Воспоминания

С того самого дня Рейнхард стал избегать меня. Я сидела все в той же душной комнате с печкой и крохотными оконцами, которые Терайа запретила мне открывать. Габи преданным пушистым комочком следовала за каждым моим шагом или сворачивалась под боком и начинала тихо мурлыкать. Ни Тай, ни Торон также не заходили ко мне. Я только слышала эхо их разговоров. Обратившись в рысей, они не подходили ближе, даже в дом не заглядывали, только кружили вокруг, изредка превращаясь в людей и перебрасываясь парой слов с Габриэль или Тераей. Но теперь я не хотела знать, о чем они говорили, хотя и ловила себя на том, что прислушиваюсь к каждому шороху, боясь, (а может, надеясь?) на возвращение Повелителя.

В такие минуты Габи внимательно следила за мной своими круглыми рыжевато-золотистыми глазами, в которых проскальзывало столько житейской мудрости, что мне оставалось только гадать — так ли проста моя бета, как кажется.

Днем Терайа забирала нас с Габи на кухню и в крошечной для такого большого дома помещении учила узнавать и варить полонянку. Габи фыркала, наверное, каждая взрослая вера умела использовать это зелье. Вот только варить умели лишь знахарки. Но одно лишь слово Терайи о том, что бета должна делать все для своей госпожи, как рысь, перестав фыркать, тут же закрутилась юлой и мигом обратилась назад в человека.

— Габи, Господи Боже, оденься! — засмеялась я.

Терайа закатила глаза, а обнаженная вера, бросив: 'Я скоро', помчалась за своими вещами и уже через пару минут совала остренький конопатый нос в каждую булькающую кастрюльку, чем неимоверно мешала процессу и злила Терайу.

Запах стоял в доме — не бей лежачего. Обострившийся нюх превращал готовку в настоящую муку. Но если паучиха была привычна к таким ароматам, то Габи, бледнея и качаясь, как пьяный гном, с героическим выражением готова была терпеть до последнего. И, судя по ее зеленеющему лицу, ждать этого последнего оставалось недолго.

К своему удивлению, мне все больше и больше начинала нравиться Терайа. Ее ехидные, а порой и жесткие замечания, ее спокойные, но всегда такие уверенные движения. Не знаю, но что-то в ней было таким знакомым, почти домашним, что я перестала вздрагивать, когда ее волосатые руки разминали ноющие мышцы или поддерживали меня, когда от зелий начинало мутить. Странно, я точно знала, что никогда раньше ее не видела, но, следя за тем, как ее шишковатые руки отбирают травы, шьют или замешивают тесто, мне становилось тепло и уютно.

С Габи же мне было просто и весело. 'Намного проще, чем было с Маришкой'. Но я гнала от себя мысли о прошлом, стараясь держаться изо всех сил и выжить, чтобы вернуться назад.

На следующий день после 'срыва' Владыки, я решила хорошенько исследовать то, в чем мне предстояло ходить в этом мире. Почти всю одежду, которую Тай запихнул вместо платьев, пришлось перешить. Широкая ткань, которую я сперва приняла за эластичный бинт, должна была сдавить грудь, делая ее практически плоской. В четыре руки Терайа с Габи замотали меня этими тряпками так, что я едва могла сделать вдох, зато результат был поистине впечатляющим.

Теперь и короткая белая туника, и замшевый жилет сидели на мне, как влитые. Прощай, мой любимый третий размер, и здравствуй, розовая мечта каждой второй малышки. Почему мечта? Да потому что тот хрупкий юноша с аристократическими чертами лица, что глядел на меня из зеркала, казался принцем из волшебной сказки.

— И это тоже я?

Просто невероятно, что сделали со мной одежда и кровь Повелителя! Габи сцепила мои волосы на затылке изящной заколкой так, что лишь белые прядки нежно касались высоких скул, да серые глазищи холодно сверкали из-под косой челки. Ни дать, ни взять — северный принц. Ледяной, неприступный, но, стоит признать, чертовски красивый. Да если бы я лет в двенадцать-пятнадцать увидела себя такой, то есть таким, влюбилась бы — и к гадалке не ходи.

И хотя я никогда не любила высокомерных людей, но в отражении на меня смотрел тот, перед которым хотелось склонить голову. Это пугало. Наверное, я никогда уже не смогу смотреться в зеркало без содрогания.

Может быть, это смешно, но я очень боялась потерять себя. Не только внешность, я чувствовала, какая ломка происходит внутри. И только улыбка, широкая, искренняя, делала это совершенное лицо по-настоящему живым. И вот уже вместо ледяного принца на меня лукаво смотрела почти привычная, только более совершенная версия меня.

'Главное — не забыть, какая я настоящая', — грустно улыбнулась, а затем подмигнула принцу в своем отражении.

Дни тянулись неторопливо, разбавленные постоянными стычками Габи с Терайей, зельеварением и шитьем. А вот ночами становилось тоскливо. Горький ком вставал поперек горла. Стоило только закрыть глаза — и я видела, как мелькают высокие сосны, как колышется трава от сильного ветра, как медленно из сизой дымки выступает вторая, а за ней и третья луна. Я видела все глазами Рейнхарда, чувствовала его тоску и его голод — нестерпимый, страстный, всепоглощающий. Не понимаю, как он вообще мог с ним бороться, ведь этот голод не утолить обычной охотой.

А желание кинуться в дом? А гнев, что не может сдержаться? И злость. Нет, даже не злость, скорее, ненависть. Такая сильная, всеобъемлющая, которая разъедала его, не давая спокойно забыть о том дне, когда погиб Рин, и еще какое-то сожаление... Но стоило Повелителю почуять меня в своих мыслях, как все обрывалась, будто мощный росчерк когтей прерывал нашу связь. И становилось совсем тоскливо, словно это неправильно — быть не вместе. В такие моменты я тихо подкрадывалась к окну и слушала, слушала... Пусть лишь далекий вой напоминал, что мой вер где-то рядом.

'Мой вер', — тихо прошептала я, решив не задергивать шторы, и возвратилась в постель.

— Мрр? — сонная рысья мордашка вынырнула из одеяла.

— Все хорошо, спи, — устраиваюсь на краешке, наблюдая, как восходит синяя луна.

'Интересно, Рейнхард тоже видит ее или уже мчится по лесу с бешеной скоростью, стараясь не думать и даже не чувствовать?..'

Я вновь завозилась, пытаясь устроиться поудобнее. Габи, уж не знаю, как она меня чувствует, просунула рыжеватую мордочку мне под руку.

— Скажи, а как вы с Таем стали встречаться? — темнота давила на нервы, может, потому мне так хотелось услышать чей-нибудь голос. Все, что угодно, только бы отвлечься от тоски Рейнхарда и своего прошлого.

Чувствую, как позади меня обнимают уже человеческие руки.

— Мы знали друг друга давно, пожалуй, можно сказать, с самого детства.

— Значит, сначала вы были просто друзьями? — улыбаюсь, легко представляя Габи и Тая маленькими рыжеватыми комочками, постоянно влипающими в неприятности и во все сующими свой любопытный нос.

— Не совсем, — ее голос меняется, становясь более взрослым, глубоким.

Мне кажется, Габриэль бьет озноб.

— Когда мама пропала, — помолчав, продолжила вера, — отец забрал меня с собой на ее поиски. Все говорили ему, что ее уже не спасти, но он все еще верил. Я тогда была еще совсем маленькой. Помню, как мы с папой и еще несколькими верами прочесывали те места, а потом, когда стало понятно, что... что делегации больше нет, папа оставил меня в ближайшей деревне, а сам пошел искать того самого гролла, который, ну, ты понимаешь.

Девушка замолчала и уткнулась лицом в мою шею. Ее руки превратились в ледышки, и я сжала их, пытаясь согреть.

— Они были истинной Парой, потому он мог чувствовать маму даже мертвой. Папа хотел похоронить ее по нашим обычаям. Сжечь, чтобы душа могла возродиться и найти его вновь. Но он не вернулся. Из его отряда в живых остались только двое веров, кажется, это были медведи. Когда стало понятно, что ждать остальных не имеет смыла, те медведи тоже ушли. Они хотели забрать меня и отвести домой, но я не пошла с ними. Наверное, все еще надеялась, что папа вернется. Та деревня называлась просто Пограничной. Там жили в основном полукровки. Наполовину веры, наполовину люди. У кого был силен магический дар, кто мог превращаться в зверя, как оборотни. В любом случае, жизнь в этой деревне была необычной. Но мне там было очень комфортно.

— И долго ты жила там одна? — мне трудно было представить энергичную и разговорчивую рысь одинокой.

— Не одна, меня приютила одна магиня. Времена были смутные. На такие деревни, как Пограничная, смотрели косо, и только влияние оборотней спасало жителей от инквизиции.

Я поежилась, вспоминая земную историю с ее Святой инквизицией и охотой на ведьм.

— Пока я росла, до нас то и дело доходили слухи: про стихийные нападения гроллов, про ответные удары то оборотней, то людей или нагов. Лейла перестала таиться и в открытую заявила, что женщины не должны больше отдавать свои силы. Потом начался откровенный хаос, когда всех женщин, кто обладал толикой силы, запечатывали особой стигмой, отдавали замуж или же, — сердце Габи заколотилось от страха, — проводили над ними Обряд.

— Обряд?

— Да, после него мало кто выживал, особенно первые годы. Многие думали, что с казнью Лейлы все прекратится, но стало, мне кажется, только хуже. Наш Повелитель говорит, что был нарушен баланс, только я мало что понимаю в магии. Обычные веры ей не владеют.

— Как, совсем? Но как же тогда Повелитель? — я сразу вспомнила, как с помощью магии он сотворил теплый ветер, чтобы согреть меня.

Габи хмыкнула:

— Я же сказала — обычные. Разве Правителя можно назвать так?

'Да уж. Кого-кого, но только не Рейнхарда'.

— К тому же, — продолжила вера, — некоторые полукровки также могут обладать зачатками магии. Но чем больше в них от людей, тем слабее они в звериной своей ипостаси, если вообще способны обернуться.

— В той деревне много было таких, кто не мог?

— Почти все, — в голосе Габи звучало сочувствие. — Потому я и не дразнила их, мне Грета запретила.

— Грета?

— Да, та магиня, что приютила меня. Многие думали, что я полукровка, и Грета вовсю поддерживала эту легенду. Вот только из-за этого я не знала, как совладать со Зверем, когда он стал просыпаться. Внутри все стало нестерпимо чесаться, я все время была на взводе, все время срывалась. Бедная Грета, как она меня только выдерживала? А потом я стала все дальше и дальше убегать в лес. Мне так хотелось побыть одной, почувствовать, что значит — свобода. Зов был такой сильный, что я днями не возвращалась, потому, наверное, меня не сразу хватились...

Я повернулась к Габи, и она тут же прижалась ко мне.

— Что-то случилось? На тебя кто-то напал? Ну же, Габи, не молчи!

— Как я уже рассказала, баланс сдвинулся. Женщин лишали магических Сил, мужчины слабели, а гроллы становились умнее, они менялись, все чаще и чаще нападая даже на магически защищенные города. Из-за Нинель и оборотни стали слабее.

Мне тут же захотелось расспросить о жене Рейнхарда, но я чувствовала, что бете необходимо выговориться, что перебивать сейчас нельзя.

— И даже нагам досталось. Их самки умирали, а те, что остались, все реже и реже стали приносить здоровое потомство. Никто не думал, что человеческие женщины... Нет, мы знали, что наги могли спать с ними, но наги с людьми были несовместимы. А вот с оборотнями...

Ее маленькое тело будто окаменело.

— Меня поймал наг. Я была еще неинициированная, да что там, даже не оборачивалась ни разу и не могла послать зов своим. Вот наг и воспользовался этим.

— Он... надругался над тобой? — так тихо, что только оборотень мог услышать, спросила я.

— Почти. Он не мог сразу. Их яд убивает, потому он должен был дождаться, пока мой организм к нему привыкнет. Да и тогда не факт, что я выжила бы. Слава предкам, что я была в том возрасте, когда девушку могут почуять. Если бы Владыка с его отрядом не проходили мимо деревни, если бы Тай не почуял меня...

— Не надо, не мучь себя, забудь, не рассказывай, — крепко-крепко сжимаю бету, потому что я знаю, потому что я тоже знаю!

— Лиэ?

Меня трясет, но уже не от жалости, а от того, что я сама готова открыться. Рассказать все, впервые все, ей, без утайки. Этой маленькой бете, которая столько пережила.

— Я... Меня тоже, — и слова уже срываются ревущим потоком, все, которые так долго комком застревали в горле.

Синяя луна мигала, то скрываясь, то появляясь из седых облаков, а я все говорила и говорила, чувствуя, как в маленьких, но сильных руках Габи растворяются даже самые потаенные страхи.

* * *

— Я плохо помню свое детство. Так, какие-то неясные образы. Но были ли они настоящими или просто сказкой, рассказанной на ночь?

Снег, падающий с абсолютно черного неба и сильные руки, что подбрасывали меня вверх и ловили, прижимая к теплой груди. Смех, радость и ощущение правильности бытия. Я хотела бы думать, что именно таким было мое детство.

Но, по закону подлости, хорошо помню я совсем о другом. И как раз таки это я предпочла бы считать сном, нет, скорее, самым страшным кошмаром. Да, хотела бы я, чтобы этого никогда и ни с кем не было.

Странно, но тот день я помню так четко, словно он был вчера. Утром я долго спорила с мамой, что не хочу ходить ни в дзюдо, ни в айкидо, ни в какое-либо еще 'до'. Все дело было в одном-единственном танце, увиденным мной пару недель назад. Я сидела в школьном актовом зале, болтая с подружками напропалую, пока не заиграла музыка, и на сцену не выплыли (по-другому не скажешь) три пары. Девушки в ярких платьях, похожие на цветы, и парни в черно-белых костюмах, которые придавали им строгий и в то же время грациозный вид. Но не это поразило меня. Коля Ряхин. Этот заучка-очкарик из моего класса будто парил над полом с таким одухотворенным выражением на лице, что я не могла оторвать от него взгляд. И куда только делся забитый одноклассниками 'очкозавр'? Я с восторгом смотрела на то, как вальсирует Ряхин. Наверное, это была любовь.

— А очкозавр — это наг или какой-то дракон-оборотень? — от любопытства Габи вскочила и села на корточки, заглядывая мне в глаза.

— Нет очкозавр — это не раса, очкозавр — это судьба, — я улыбнулась, а потом горло сдавило воспоминаниями.

Картины прошлого замелькали перед глазами, и я не видела, как уже Габи стала обнимать меня.

* * *

Вдохновленная выступлением Ряхина, я тоже решила заняться танцами, и даже маман не могла меня в этом переубедить. Схватив спортивную сумку и натянув на голову любимую кепку, я, счастливая четырнадцатилетняя девчонка, хлопнула дверью и побежала по лестнице, еще не зная, что ни хорошее настроение, ни погожий солнечный день не могут уберечь от беды.

Перелетев последние три ступеньки, я запнулась уже площадке, когда врезалась в какого-то парня.

— Ой, извините, — стараясь успеть на свой первый урок танцев, звонко выкрикиваю, поправляю кепку с подмигивающим смайликом и... понимаю, что не могу протиснуться к выходу.

Их было трое. Двое крепышей и один рыжий — высокий и худой, словно жердь. От них воняло кислятиной. Пивом и жвачкой, делающей запах перегара особенно отвратительным.

Белобрысый качок, нагло усмехнувшись, схватил меня за руку.

— Эй, — я вырвалась и поморщилась, от вони слезы чуть не выступили на глазах.

— Смотри, Мотыль, какая цаца! От тебя не только Наташка, уже и малолетки нос воротят, — смуглый крепыш плечом задел белобрысого, и тот сплюнул, зло зыркнув на меня водянисто-голубыми глазами.

— Заткнись, хачик! — заводился белобрысый Мотыль.

— Кого ты хачом назвал? — смуглый закатал рукава кожаной куртки.

Почуяв неладное, рыжий решил отвлечь друзей. Схватив меня за шиворот и тряхнув пару раз, нарочито громко начал гнусавить:

— Налетела, толкнула нормальных пацанов, а теперь думаешь смотать по-тихому?

Не понимаю, что им от меня надо:

— Я уже извинилась.

— Смелая, да? — кривовато улыбнулся Мотыль.

У него были такие светлые ресницы, что казалось, будто их и нет вовсе. Одни лишь круглые водянистые глаза с желтоватыми белками смотрели на меня с зарождающимся бешенством.

— Все вы... — а дальше он стал обзывать меня такими словами, о смысле которых я тогда и не подозревала.

'Бежать и быстрее!' — билось в голове, а ноги словно бы приросли к полу, когда блондин замахнулся и остановил кулак в миллиметре от моего лица.

Я даже не успела испугаться. Просто стояла, ресницами задевая костяшки на его пальцах, и моргала быстро-быстро, наверное, в том же ритме, что билось сердце. Мотыль рассмеялся, и дружки последовали его примеру.

'Нет, это не правда, не может быть правдой!'

Утром, в собственном подъезде меня чуть не ударит парень! Это не укладывалось в моей глупой и наивной тогда голове.

— А она ниче. Малявка, не грудь, а прыщики, но талия и задница уже ого-го, — присвистнул нерусский, и стал поднимать мою майку.

Вот тогда я, наверное, и испугалась по-настоящему. Заорав, кинулась в просвет между блондином и рыжим. Они, заулюлюкав, прижались боком друг к другу и вытянули руки. Пискнув и чуть было не попав в капкан рук, я резко развернулась, собираясь сигануть по лестнице вверх, к квартире, к маме! Рыжий прыгнул, загородив ступеньки. Длинные руки его двигались так быстро, что я не смогла проскользнуть ни влево, ни вправо. Эхо их хохота отдавалось от стен, голова закружилась. 'Что делать, что делать?!'

Металлический скрип двери — этот звук показался мне голосом ангела. На глазах выступили слезы, я открыла рот, чтобы закричать, и тут же чуть не задохнулась на вдохе — грязные руки, пропахшие пивом, сжали половину лица. Другие — схватили и приподняли меня над полом.

'Нет! Кто-нибудь, помогите!' — уже мычу, барахтаясь изо всех сил. Воздуха не хватало, и я стала кусаться, царапаться.

— Сука! — Мотыль взвизгнул совсем по-девчачьи и со всей силы заехал в живот кулаком.

Захожусь в крике, мне кажется, от моего голоса должны лопнуть стекла, но кроме жалких придушенных хрипов до вошедшего не доносится ни звука.

Мои руки холодеют от страха, когда я понимаю, куда они меня несут. 'Подвал! Недавно же приходил слесарь, а потом запил да так и не закрыл помещение. А папа недавно хотел спустить и закрыть за него...'

— Крепче держи, Рыжий!

Руки рыжего становятся потными, он что-то мычит:

— Пацаны, может, не надо?

Но Мотыль только зыркает на него, и тот умолкает.

Звук каблучков. Вошедшая поднимается по лестнице. И я ужом извиваюсь, чтобы она услышала. Мне удается глотнуть воздуха и крикнуть только:

— Помо...

Когда на голову опускается кулак, в глазах темнеет, и последнее, что я слышу — это торопливый перестук каблучков. Вверх, вверх, бряцанье ключей и громкий хлопок. А потом была тьма, которая, к сожалению, продлилась недолго.

* * *

— Держи ее! Да за ноги, придурок. Держи, пока не очухалась, — Мотыль схватил рыжего за рукав.

— Пацаны, может, того, напугали — и хватит, — гнусавил рыжий, оглядываясь на железные двери. — Рустем, ну хоть ты скажи.

Я приоткрыла один глаз, чуть-чуть, чтобы никто не догадался, что я очнулась.

— Да не ссы, — кавказец закашлялся и сплюнул на пол. — Рот только девке заткни и сам не визжи.

— Дело говоришь, хачик, — хмыкнул Мотыль и начал снимать рубашку.

— Еще раз назовешь меня хачиком, и я...

Голоса, отраженные от грязных стен, отдавались эхом в лабиринте подвала. 'Это не правда!' — первая мысль, пришедшая после тьмы. Может, потому и страха пока еще не было. Только в голове стучало, будто молотом по наковальне, да живот все еще скручивало от удара.

'Меня избили. Избили! Как это вообще может быть? За что?'

— О, очнулась, кажись. Ну-ка, ну-ка. А мордашка и впрямь ничего, — белобрысый схватил меня за подбородок и начал трясти из стороны в сторону.

— Пусти! — попыталась заорать я, но зажатые челюсти не давали кричать.

Мои руки скрутили над головой, в рот затолкнули какую-то тряпку. Я замычала, ногами отталкивая чужие руки. Кто-то потянулся к джинсам. 'Пожалуйста, только не это!'

Повернувшись на бок, правой ногой заезжаю кому-то в лицо. Теперь мои руки свободны, но от мата кавказца (значит, я попала в него) хочется заткнуть уши. Мотыль ржет, рыжий растерянно озирается, а я, извернувшись и вытащив кляп, змейкой поползла в сторону выхода.

— Держите ее! — ревет Рустем. — И не трогать, эта сучка моя!

Пытаюсь встать, но поскальзываюсь на мокрых плитах. Рыжий неожиданно метнулся вперед и схватил за жилетку. Но в меня словно бес вселился. Извернувшись, бросаюсь вперед, и в руках долговязого только жилетка и остается. До выхода каких-нибудь десять шагов.

'Неужели и правда смогла? — от радости становлюсь легкой-легкой. — Я смогу, я справлюсь, я быстрая!'

Бегу так, как никогда еще не бежала. 'Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...' Вот уже и солнечный свет. Еще чуть-чуть. Шаг, второй. Хватаюсь за ручку, распахиваю дверь, и чувствую, как меня рывком за волосы хватают и тянут назад. От боли перестаю дышать. Кажется, что с меня сняли скальп.

Рот мой искривляется в крике, когда кулак кавказца бьет по лицу. Я покачнулась, в глазах зарябило. Лицо зажгло, будто кто-то плеснул в него кислотой.

— ...Ты поняла, чтобы даже глаз поднять не могла? И на коленях передо мной будешь валяться... — кавказец что-то орал, натягивая мой хвост на кулак. — Поняла? Поняла, а?

Я с ненавистью уставилась ему прямо в глаза, он сматюкнулся и со всей дури приложил меня головой о стену. Он делал это снова и снова. Щека горела, содранная кожа оставляла алые следы на некогда белой стене. Я раскрывала рот в немом крике, пытаясь руками защитить лицо, но и их скоро перехватили.

— Ты че, того? Девку совсем укокошишь! — Мотыль схватил Рустема, пытаясь остановить, тот всхрапнул и кинулся на него.

— Ах ты, хач!

Между ними завязалась драка. Я со всхлипом сползла по стеночке. Разодранные руки не слушались, но я быстро стирала со лба и глаз кровь, чтобы она не мешала мне видеть. Нужно было обойти сцепившихся, нужно было бежать, но крови было так много, что я только размазывала ее по лицу. 'Ничего не вижу', — щурюсь, чтобы найти выход.

'Вот он, мой шанс, давай же, давай! — стиснув зубы, отползаю в сторону. — Вот так, а теперь к двери. Только бы они не заметили, только бы не шуметь. Господи, помоги'.

Трудно было встать на колени, но дверь, все еще открытая, была лучшим для меня обезболивающим. По стеночке крадусь к выходу. Звуки борьбы, мигающая лампочка и эхо моих шагов. Все кажется страшным сном или же фильмом. Точно, ужастиком, какой просто не может произойти в жизни.

Я так увлеклась, слушая звуки борьбы, что совсем забыла о третьем парне. Забыла о рыжем. Наверное, что-то решив для себя, долговязый возник сбоку, опередил меня и встал перед выходом. У меня по лицу побежали слезы. Рыжий моргнул, отвел взгляд, а потом резко уставился на мокрую майку. Тогда еще я не носила лифчик, и парень стоял и смотрел на просвечивающие сквозь грязную ткань соски. Стало так гадко, так противно, словно своим сальным взглядом этот конопатый придурок не смотрел, а трогал меня. Оголенная злость поднялась откуда-то изнутри и толкнула вперед. С отчаянным ревом я понеслась прямо на рыжего, замершего от неожиданности. Толкнув его, еще быстрее помчалась вперед. Но удача вновь была не на моей стороне. Зачем я шумела, зачем отвлекла тех двоих?

Мотыль неожиданно возник справа и резко дернул за руку. Но бешенство уже играло в моей крови. Извернувшись, пытаюсь вырваться:

— Не трогай меня, придурок!

Мотыль засмеялся и, смачно причмокнув, демонстративно стянул лямочку с моего плеча. Озверев, вонзаюсь зубами в его одутловатую руку.

— Сучара, ??— процедил белобрысый и снова ударил в живот. Ногой, со всего маху.

У меня в глазах потемнело, только какой-то вой не давал полностью отключиться. И только через пару мгновений я поняла, что это я, я сама тихонечко выла на полу, как раненое животное. Разбушевавшийся Мотыль головой задел железную лампу. Скрипнув, она закачалась. Свет — темнота — снова свет. И постоянная боль.

Чувствую, как меня раздевают, кавказец шипел, что это он должен быть первым, Мотыль орал, показывая на укус, перемежая нормальные слова с незнакомыми матами.

'Холодно'. Голое тело. Мокрый и склизкий пол. И чужие руки, мнущие плоть.

'Грязно, как же здесь все-таки грязно'. Казалось, хлюпающая подо мною тухлая слякоть впитывается в кожу и волосы вместе с тяжелым дыханием и мужскими стонами. Никогда не чувствовала себя такой мерзкой. 'Да, наверное, я никогда больше не смогу отмыться. Если вообще останусь в живых...'

'Хач' и Мотыль, наконец-то решили, что и тот, и другой может быть первым.

'Не понимаю, о чем они'.

Почему-то я не могла прикрыть век. Остекленевшими глазами смотрела, как, улюлюкая и подгоняя друг друга, парни стягивают штаны. Свет — темнота. Тело Мотыля было белым, скорее, белесо-одутловатым, кавказца загораживал рыжий. Переминаясь с ноги на ноги, в грязных дырявых носках, рыжий улыбался, неловко уворачиваясь от тычков нетрезвых дружков.

Какой-то гул в голове. Наверное, на несколько минут я отключилась, потому как в следующее мгновение, широко расставив ноги, передо мной стоял Мотыль. Снова схватив меня за растрепавшийся хвост, поставил перед собой на колени:

— Давай, милашка, ротиком поработай, — и засмеялся.

Пытаюсь мотнуть головой, но белобрысый еще крепче ухватил за хвост, так, что кончики моих глаз потянулись к вискам.

— Нет, по...пожалуйста, — охрипшее горло не слушалось, я схватилась за шею, но мне тут же перехватили руки и свели за спиной. Что-то хрустнуло в правом плече, но я даже дернуться не успела.

— Открой рот, говорю! — крикнул Мотыль.

— Что? — вращаю глазами, вокруг какая-то красная пелена.

Не сразу понимаю, что это вновь кровоточит рана на голове, заливая глаза.

— Да вытрите вы ее! — Мотыль сплюнул, но так и не выпустил мои волосы. — У нее все лицо, будто по нему теркой прошлись. Зачем бил-то ее по роже? У меня на нее ща вообще не встанет.

Кавказец заржал:

— Ага, значит, на Наташку тоже не встал? Потому она тебя и кинула, а, Мотыль?

— Заткнииись, хачик! — взревел белобрысый. — Ща увидишь, как я ее. Да она скулить у меня от радости будет.

Он приблизился к моему лицу, и я чуть не задохнулась от омерзения. Все еще вялый член покачивался прямо передо мной. От вони и шока тошнота встала поперек горла. Наверное, увидев, как позеленело мое лицо, белобрысый совсем озверел. Не отпуская меня, одной рукой нащупал валявшиеся рядом штаны, порылся в карманах и вытащил складной нож.

— Ты чего, Мотыль, она ж одна, да мы ее так, зачем нож-то достал? — голос рыжего задрожал.

Кавказец же одобрительно хмыкнул и скрестил на груди руки:

— Давай-давай. Долго ждать я не буду.

Когда Мотыль попытался в меня толкнуться, от неожиданности или от шока, но я даже сообразить не смогла, что нужно сомкнуть зубы, стиснуть их изо всех сил, чтобы эта мразь не смогла проникнуть... Отчаянно жмурюсь, словно это может помочь.

Что-то склизкое и вялое касается губ.

'Ни за что!' — внутри что-то оборвалось. Волна бешенства прошла сквозь меня. Ледяная и жгучая. И чужая, и настолько мощная, что я покачнулась.

'Не подчинюсь, не унижусь. Ни перед кем. Никогда!'

Видимо, Мотыль что-то увидел в моих глазах. Вздрогнув всем телом, этот огромный верзила остановился и в ужасе уставился на меня. А я абсолютно точно знала, что не выйду отсюда живой, но и им просто так я не дамся.

'Куда же ты, Мотылек?' — качнувшись вперед, не обращая внимание на отвращение, открываю рот и со всей силы вцепляюсь зубами в головку члена.

Крик белобрысого отозвался от стен. Хрипя и сразу став как будто бы меньше, он забился в моих зубах:

— Тварь, ненормальная! Оторвешь!

Внутри меня что-то клокочет, мне хочется рвать, терзать, уничтожить врага. Биться до последнего вдоха, лишь бы не сдаться! И я еще крепче сжимаю челюсти: 'Не сдаваться, никому, никогда!'

Кавказец и рыжий с немым ужасом смотрели на судороги своего дружка, пока не сообразили, что надо помочь. Рыжий зачем-то потянул Мотылся назад, тот взревел, что-то булькнуло в его горле. И он начал заваливаться на меня.

Кавказец действовал быстро.

— Держи его, — крикнул рыжему, а сам схвати мою челюсть железной хваткой и потянул вниз.

Я чувствовала металлический привкус во рту. Почему-то крови было не много. А, может, это тогда мне так показалось?

Белобрысый уже не орал, он скулил, повиснув на рыжем дружке и хватаясь за побагровевший член.

Ярость и бешенство охватили меня. Мне хотелось улыбаться, захлебываться от смеха. Рвать и царапать. Кавказец так и не смог разжать мои зубы, зато дотянулся до выроненного ножа:

— Либо открой рот, либо я так тебя располосую!.. — и приставил нож к губам. — Давай, сука!

А потом встретился со мной взглядом.

Смешно. Мне стало до того смешно, что здоровые мужики пугаются какой-то голой малявки.

Нож скользнул в левый уголок рта. Но я не чувствовала ничего. Абсолютно никакой боли. Даже холодное лезвие казалось игрушечным, когда надрезало мой рот.

Мотыль, наверное, совсем обезумев, дико вращал белками и что-то хрипел. А потом рванул изо всех сил, надеясь освободиться. Моя голова качнулась, кавказец дернулся следом, и нож с каким-то тихим 'вжик' прорезал рот и вошел до середины щеки.

Все замерли. Я осторожно коснулась ошметков на левой щеке. 'Я иду убивать Бетмена', — последняя и такая глупая мысль перед тем, как я услышала, как хрустят мои ребра под ногами кавказца. Мотыль не сразу пришел в себя, но его крик:

— Я сам! Я сам ее...

Все потонуло в красной пелене из боли и ярости.

'Хотя бы так', — моя улыбка, наверное, она выглядела жутковато с оборванными щеками и порванным ртом. Но я была почти счастлива, ведь теперь им было совсем не до похоти. Да, больше они не хотели насиловать, они собирались убить. Как только рыжий понял это, сразу вскочил, заметался из стороны в сторону, а потом рванул вон, на ходу застегивая молнию брюк.

Глупо, наверное, это действительно глупо, но тогда я чувствовала, что победила.

Пинок, а потом еще и еще. 'Почему я не отключаюсь? Почему мое тело такое сильное, ведь они снова захотят, ведь они снова могут...'

* * *

— Лиэ, — Габи вжалось в меня своим маленьким телом, все повторяя и повторяя, — лиэ, лиэ.

А я чувствовала сырой и спертый запах подвала. Хлюпанье луж и эхо бетонных плит. Желтый свет, который то мигал, то замирал с противным жужжанием. И ощущение грязи, от которой нельзя отмыться.

— А как?.. — Габи смотрит на меня своими глазами, круглыми, рыжими, почти что смешными. Они мягко светятся в темноте.

— Я очнулась уже на столе.

Сразу вспомнились запахи спирта и обезболивающего, которые въелись в папин халат. Его маленькая ветеринарная клиника. Так, подвальчик, зато уютный и чистенький. Для нашего городка, в котором девятиэтажки соседствовали с деревенскими домами, и эта клиника казалась роскошью.

Я лежала и смотрела вверх, туда, где операционные огни заставляли слепнуть глаза, да мне и не хотелось ничего видеть.

Папа гремел склянками, мама ругалась по телефону. Скорую вызвали из соседнего города, но и там не хватало машин. Почему-то мне не было больно. Как ватными я ощущала свои руки и ноги. До щек отец не давал мне дотронуться. Больше всего беспокоило то, что перед папой я лежу голой. Хотелось прикрыться, хотелось вообще провалиться сквозь землю и падать, и падать...

Я попыталась дотянуться до белой простынки, но руки не слушалась. Наверное, папа понял и прикрыл то, что не зашивал в данный момент. Мне стоило только заглянуть в его глаза, карие, всегда спокойные и такие добрые, чтобы дернуться. Никогда не забуду этот его взгляд...

— Паап, — хотелось сказать. — Все хорошо.

Но я не могла. Горло не слушалось. Только папе не нужны были мои слова, он сжал мои руки, прижал к своему лицу, словно бы прогоняя ту застывшую смертную маску, что так напугала меня.

— Все пройдет, — прошептал он.

'И это тоже пройдет', — хотела добавить я.

Мы с отцом часто болтали о легендах и мифах, о легендарном царе Соломоне...

'Все пройдет'.

Оно и прошло. Почти навсегда. Через несколько дней я перестала биться в кошмарах, еще через месяц смогла говорить. Раны на лице заживали так быстро, что врачи только и могли, что головою качать и расспрашивать отца, чем он таким меня лечит. На мне действительно заживало все, как на кошке. Вот только...

— Кир, смотри, кто пришел! — мама заглянула в комнату и осторожно поправила одеяло.

Ходить я еще не могла. Сломанная нога и ребра не позволяли, да я и не хотела. Казалось, все вокруг обо всем знают. Знают, но не говорят. Не говорят в лицо, прямо, открыто. Но этот шепот, приглушенные голоса и жалостливые взгляды соседей... Мне не хотелось никуда выходить, мне не хотелось никого видеть.

— Скажи, что я не могу, скажи, что мне еще плохо, — сжавшись под одеялом, пытаюсь справиться с паникой.

Мама поджала губы.

— Ты сейчас примешь гостей и будешь вести себя, как все нормальные девушки.

Да, мама никогда не отличалась терпением. Распахнув дверь и улыбнувшись во все тридцать два, она пропустила кого-то в комнату.

— Ну, мы вас оставим. Пойдем, Анна, пусть детки пока пообщаются. Не шалите мне тут.

Дверь закрылась с тихим щелчком, я попыталась сделать глубокий вдох. 'Все хорошо, я справлюсь, я должна быть нормальной'. Вынырнула из-под одеяла и замерла.

У входа, неловко переминаясь с ноги на ногу и теребя букет хризантем, стоял Коля Ряхин, тот самый, из-за которого я так стремилась на танцы. Сердце подскочило и пустилось в пляс.

— Привет, — Коля взлохматил и без того топорщившееся черные волосы, поправил очки и выставил перед собой букет. — Вот, это тебе.

Если бы я могла улыбнуться, как мама, но порванный рот только дернулся.

— Ты это... Как? Поправляешься?

— Да, да. Мне уже лучше. Катя Скворцова принесла тетради, я все переписала и уже начала делать, только вот алгебра...

— А, ясно, — Коля почесал затылок и заметно расслабился. Ему всегда нравились точные науки. — С алгеброй и я помогу.

— Правда? — просияв, как медный тазик, подскакиваю на кровати.

Сразу захотелось бежать, переодеться в то самое красивое платье, которое недавно купили на День рождения...

Коля взял стул и стал придвигать к кровати.

'Что-то не так'.

Воздуха почему-то вновь не хватало. Я откинулась на подушки.

'Дыши, давай. Все хорошо, Коля здесь, не пугай его еще больше. И так все лицо... — от обиды захотелось плакать. — Так, ничего, швы скоро снимут, все зарастет. Нечего тут реветь. Как говорила мама? Нужно становиться нормальной и сильной'.

Я пыталась себя убедить, я пыталась дышать глубже, но Коля все приближался. Все ближе и ближе.

Свет-тьма. Слякоть плит и скрип лампы.

— Эй, Кир, ты чего?

Чьи-то потные руки мнут грудь, чей-то пошлый смешок.

— Кииира, ау!

Рука Ряхина потрясла за плечо.

— Не подходи! Не прикасайся ко мне! Нет, ни за что, никогда! — ногтями проехав по лицу одноклассника, я свернулась комочком и застонала.

'— Давай, милашка, ротиком поработай.

— И на коленях передо мной будешь валяться...

— ... либо я так тебя располосую!.. Давай, сука!'

— Кира, очнись! — от маминой пощечины дернулась голова.

— Мам? — прикасаюсь к щеке и непонимающе разглядываю кровь на руках. 'Моя или Коли? И кто здесь кричит?'

— Коленька, Коля, что с тобой, что эта сумасшедшая шалава с тобой сделала? — Анна Петровна пыталась рассмотреть лицо сына. Тот орал так, будто ему вырвали глаз.

'Неужели и правда я?..' — меня бросило в жар от осознания того, что я напала на человека. К счастью, у него была лишь еле заметная царапина на лбу. Я потянулась к однокласснику.

— Коль, прости, я...

Но как ему объяснить, что вместо его рук я видела Их руки? Как передать тот ужас, то отвращение и желание биться, защищать себя до последнего? В горле все пересохло. На меня смотрели три пары осуждающих глаз.

— Ненормальная, да ему выступать через пару дней! — Анна Петровна оттеснила сына за спину, словно я, лежа в гипсе, могла на него напасть. — Правильно говорят, на нормальную девку никто не набросится. Сама, небось, в юбчонке по самое 'не хочу' хвостом крутила, а теперь неженку из себя строить? Да тебя в психушке запереть, как буйнопомешанную!

— Анна Петровна, — голос мамы был тих и спокоен, но именно этот ледяной тон пугал до чертиков всех, кто ее хорошо знал. — Прошу вас и вашего не в меру... впечатлительного мальчика покинуть наш дом, пока я сама не расцарапала ваши физиономии и не затолкнула все угрозы в одно место 'по это самое не хочу'.

— Да вы ненормальные! Вся семейка с приветом! Уж я позабочусь о том, чтобы об этом все знали. Да ее в клетку сажать, а не с нормальными детьми в школе учиться! Пойдем, Коленька.

Коля с матерью выскочили из комнаты. Визги стихли, громко хлопнула дверь.

— Кира, посмотри на меня, — холодный голос матери раздается так близко.

Если бы я не была в гипсе, я могла бы сбежать. Ненавижу, когда мама говорит со мной таким тоном, сразу хочется сделать наперекор. Все, что угодно, только не подчиниться. А вот папа с Маришкой ее слушались.

— Ты моя дочь, — впервые слышу в голосе мамы подобные нотки, но я не могу понять, что в них скрыто. — Никогда не смей прятаться, не смей убегать.

Я убираю одеяло и встречаюсь с ней взглядом.

— Лучше быть палачом, чем его жертвой, — холодный и властный голос звучит уверенно.

'О чем она?' — иногда я совершенно не понимала собственную мать.

Я видела ее идеальные черты лица, ее холодные голубые глаза. На миг в них что-то меняется. Она протягивает руку к моим губам и нежно касается швов.

— Все еще беспокоят?

И я понимаю, что она говорит совсем не о ранах, вернее, не о тех, которые можно увидеть. И на миг мне снова хочется стать маленькой, чтобы родители прижали к себе и защитили от всего зла на свете.

— Да, — едва слышно шепчу я.

— Тогда запомни эту боль. Запомни и преврати в силу.

И она уходит. Такая красивая и далекая. И такая же непонятная для меня.

Отцу она позволяла боготворить себя, Маришку она баловала, но мне иногда казалось, что сестра для нее была, как домашний питомец: забавный, милый, но такой глупый. Со мной же... Со мною она была другой, будто только лишь для меня приоткрывала дверцу в свой мир. Ледяной, жестокий, но настоящий. Я ценила это, действительно ценила, но даже сейчас, спустя столько лет, мне хотелось, чтобы она просто обняла меня и позволила плакать.

* * *

— Лиэ...

— Габи, я же говорила, называй меня Кирой.

— Кир-ра, — вера старательно проговаривала имя. — А тот мальчик, Колья. Ты с ним встречалась?

— С Ряхиным? Боже избавь, — засмеялась я, хотя на душе совсем не было так легко.

Когда гипс сняли, мне пришлось вновь ходить в эту школу. Но Анна Петровна слов на ветер не бросала, весь класс, да что там класс, весь городишко гудел о том дне. Папа, боясь реакции любимой жены, сам ходил на собрания, пытался уладить все миром. Каждое утро я прятала от него покрасневшие глаза, а потом он просто увидел, как в столовой одноклассники отсаживаются от меня. Ни слова больше не говоря, он забрал документы из школы, продал 'подвальчик' и каким-то чудом уговорил маман переехать в другой город. Там я и встретила Макса.

— Ты думала, он был твоей Парой? — пушистые ушки зашевелись, и Габи нетерпеливо прижала их к голове.

Я подавила смех. Было в этой маленькой вере что-то теплое, что-то, вызывающее улыбку.

— Нет, я не думала. Просто это был единственный парень, прикосновения которого не вызывали во мне отвращение.

Я не стала рассказывать, что мне понадобилось семь лет, чтобы начать встречаться, и еще целых два года, чтобы разрешить поцеловать себя.

— С Максимом мы учились на одном факультете, вот только я на культуролога, а он собирался стать журналистом.

— Кем-кем?

— Писателем, что ли, тем, кто пишет о том, что происходит в мире.

— А, ищейкой?

— Ну, что-то вроде...

Невольно улыбнулась, вспомнив, как Макс добивался свидания, как много совершал глупостей, чтобы заставить смеяться, с какой осторожностью прикасался ко мне.

Я была ненормальной. Ледышкой, как прозвали меня однокурсники, но с Максом я, по крайней мере, пыталась стать лучше: не вздрагивать от его прикосновений, не отступать от близости, не думать, что это не он...

Да, я была ненормальной еще и потому, что видела сны. Не такие, как все. Я верила в это, потому что будущее в этих снах раз за разом сбывалось.

В одном из таких 'снов' я и увидела его... Нежного, доброго, властного. Он сжимал меня в своих объятьях, и с ним мне уже не нужно было становиться сильней.

До встречи с Рейнхардом я пыталась убедить себя, что в этом будущем я была именно с Максом. Но теперь все становилось понятным: и эта тоска, и этот страх, что с Максом я так и смогу пойти до конца. И то чувство, которое я испытала, когда увидела Маришку и Макса в одной постели. Это не было ревностью, не было злостью. Я ощутила облегчение. Гребаное облегчение! И это тогда, когда моя родная сестра кувыркалась с парнем, который клялся в любви, который целых два года поддерживал и не торопил меня.

— Он не был твоей Парой, — сказала Габриэль, словно это все объясняло. — Какое тебе дело, изменял он тебе или нет?

— Для вас так важна эта Пара? — выскальзываю из теплых объятий и поднимаюсь с постели.

Вторая луна взошла и придавала комнате праздничный розовато-серебристый вид. Я уже подходила к окну, когда услышала:

— Невозможно познать себя, будучи половинкой, а, став целым, уже и не нужно ничего узнавать. Ты чувствуешь, как бьется в груди его сердце, как светятся его глаза, когда он смотрит в твои, и все остальное просто перестает существовать для тебя. Ты становишься чем-то большим, чем была до этого. Это нельзя объяснить. С Таем я просто чувствую, что душа моя стала больше, словно тело не может вместить ее. И она будто парит, делая меня легкой и сильной.

— Сильной? — как эхо, переспрашиваю я, но уже не слышу, что Габи мне отвечает, потому что там, на улице, стоял он.

Одергиваю занавеску, прищуриваюсь по старой привычке, хотя и так прекрасно все вижу.

'Рейнхард', — мысленно выдыхаю я, и он поднимает глаза, жуткие, светлые, в которых плещется ледяная мгла.

'Он слышал, он все это слышал! Господи Боже!' — стон вырывается из груди, и Габи тут же оказывается рядом.

— Владыка? — шепчет она и быстро отскакивает от окна.

А я пожираю его глазами. Его влажные от росы волосы, вьющиеся до плеч, его широкие плечи, которые не скрыть меховым пальто. Его сжатые в тонкую линию губы, и прорезающий их тонкий шрам.

'Шрам... На губах, слева, тянущий до середины щеки. Шрам, такой же, какой был у меня, — в горле все пересохло, сердце сжалось, а потом забилось. Мощно, резко, под властью взбешенного Зверя. — Шрам, мать твою, Рейнхард!'

Хватаю защелку, распахиваю окно... Если бы оно не было так мало, я бы прямо сейчас спрыгнула вниз, чтобы выбить всю правду, вытрясти из него, этого интригана, все, все, что он 'забыл' рассказать.

— Рррейн, — я готова растерзать всех, кто встанет на моем пути.

Но останавливает меня не рука Габи, не остатки человеческого разума, а один-единственный взгляд. Рейнхард смотрит так, словно это его пытали, словно это он терпел удары и унижения там, в подвале, лет десять тому назад. Взгляд раненого животного режет меня по живому.

Я знаю, на что способен слух оборотня, потому и не приглушаю голос:

— Габи, ты знаешь, откуда у Повелителя этот шрам на лице?

Вера поежилась, отступая в тень:

— Нет, но однажды я имела глупость спросить.

— И что же? — торопила я, все еще продолжая смотреть на Владыку.

— Он всегда касается его, когда нужно принимать какое-то важное решение или когда думает, что никто не видит его.

— Но откуда шрам?

— Не знаю. Тай говорил, что Владыка может избавиться от любого ранения.

— Почему же оставил это?

— Как напоминание, что он должен быть сильным. И это было единственное, что он сказал мне тогда.

— Когда, Габи? — губы мои побелели. — Когда этот шрам появился, ты помнишь?

— Забудешь тут. Лет десять назад Повелитель словно взбесился. Не знаю, что тогда было, но досталось всем. Именно тогда и появилась граница, за которую даже гроллы редко заходят, только если голод гонит их...

— Лет десять, — повторяла я, скрипя щеколдой 'раз, два, три...'

Лунная ночь была ясной, и я скользила взглядом по лицу Повелителя. До боли знакомое ранение, только старое и едва заметное, серебрилось на его щеке. Мне захотелось коснуться его.

Рейнхард вздрогнул. Я видела, как тяжело он дышал, видела, как пар вырывается из его рта. И я знала, что он сдерживает себя. Его Зверь, должно быть, сходил с ума, но Правителю удалось обуздать его.

Мы смотрели друг другу в глаза, пока я не поняла, что Рейнхард все равно ничего мне не скажет, даже если бы я пытала его. Повелитель отвел взгляд, провел рукой по растрепанным волосам и направился в дом.

— Лиэ, — осторожно позвала Габи.

Она была уверена, что я плачу. Мои плечи действительно задрожали.

— Лиэ, то есть Кир-ра...

Я развернулась, кинулась к вере и сжала ее так крепко, как только могла.

— Он знал, он почувствовал, это он забрал мою боль. Это из-за него все так быстро срослось. Ты понимаешь, что это значит? Ты понимаешь, Габи?

Мои глаза заблестели. Наверное, я походила сейчас на безумную, но мне действительно хотелось двигаться и смеяться.

— Ты понимаешь? — закружила я Габриэль.

Габи не понимала, но радовалась моему смеху.

— Он знал, значит, все это не случайно!

Мы кружили с Габи по комнате, и я чувствовала, что прошлое осыпается с меня, как листья по осени.

Легко, свободно скользить. И знать, что есть тот, кто тебя защитит.

Я могла только гадать, откуда Рейнхард узнал и зачем убрал мою боль, только теперь и я чувствовала, что моя душа больше этого тела, что она парит крыльями за спиной, делая меня легче и, пожалуй, сильней.

Глава 10.

Тяжело в учении, или О бедных печеньках замолвите слово...

Магия — потрясающа. До того, как Владыка взял меня за руку и затянул в свой мир, огромный и удивительный, я и не знала, что была так слепа. Сколько цветов и оттенков, сколько сияний чужих судеб и аур! Я чувствовала себя аквариумной рыбкой, выброшенной в океан. Рейнхард лишь улыбался, искренне и немного самодовольно при виде моих широко раскрытых в удивлении глаз. Конечно, для него это были обыденные явления, для меня же — настоящее чудо.

— У каждого существа есть своя, ни на что не похожая оболочка, — рассказывал Рейн, показывая переплетения магических нитей, и я честно пыталась вслушаться в слова, а не в то, как чувственно звучит его голос.

— Это называется аурой? — раз в десятый за день перебиваю Владыку.

— Да, так ее называют маги, и она...

— А не маги как называют?

Рейнхард вздыхает, закатывает глаза, но я вижу, как нравятся ему наши занятия.

После той ночи, когда я позволила себе быть откровенной, прошло целых четыре дня. Ни я, ни Рейнхард не говорили больше о шраме. О том, как сорвался Правитель, мы также молчали, но я ни на минуту не забывала, что Рейном может завладеть внутренняя сущность. И это знание удивительным образом и пугало, и радовало меня.

Странно, но жизнь в новом мире приносила покой. Нет, я, конечно, переживала и за маму с отцом, и за Маришку, да и сама хотела вернуться, но внутри словно таял ком, который в прошлом мешал наслаждаться жизнью и заставлял думать о своей ущербности.

Теперь каждый час был расписан почти по минутам, и мне просто некогда было скучать. На рассвете Габи маленьким смерчем врывалась в комнату, с размаху запрыгивала на постель и начинала забавно коверкать мое имя:

— Кир-ра, вставай!

Нет, это маленькое стихийное бедствие была не рысью, она была тем самым страшным и беспощадным зверем, чьим именем пугали всех сонь на планете. Да-да, Габи действительно была жаворонком, причем очень активным и оттого беспощадным.

— Кир-ра!

— Нишонезна ясплю, — уже по привычке ныряю под одеяло и продолжаю предаваться сонной неге.

'И на чем это я остановилась? Ах, да... Море, пляж, солнце, что покрывает горячими поцелуями нежную кожу. Легкий ветер, ласкающий волосы. И Рейнхард... В одних плавках в облипочку. Рейн улыбается белозубой улыбкой, и ямочки проступают на его щеках.

'Мужчина не должен быть настолько красивым!'

Он выходит из моря. Соленые капли скатываются с мускулистой груди и теряются в темной дорожке внизу живота. Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее, но Правитель оказывается быстрее. Одно неуловимое движение — и он притягивает меня к себе. Его загорелое тело кажется таким сильным, а мое — маленьким и желанным. И я растворяюсь в восторге, не понимая, кто я и где, и почему Он еще не целует меня.

— Рейн... — мой голос, наверное, звучит жалко, и я пытаюсь вырваться, пытаюсь прийти в себя, чтобы сохранить хотя бы остатки рассудка.

Но кто бы мне это позволил?

Хитрый прищур серебристых глаз, и мне уже кажется, что я вновь разучилась дышать. Объятья становятся крепче.

— Кара, сорендо. Моя, моя кара... — губы Рейна растягиваются в победной улыбке, когда он видит мою реакцию, и я дотрагиваюсь до них рукой, чтобы стереть это самодовольство с его лица.

— Рейн, нет! Что ты дела... А-а-а... — стон вырывается откуда-то из глубины, и я вновь теряю голову от наслаждения: медленно, чувственно, этот невозможный мужчина начинает втягивать в рот мои пальцы.

Сперва указательный, затем безымянный... Я вздрагиваю, мой стон, протяжный, чувственный, казалось, отдается и в его теле. Нетерпеливый, Рейн опускает меня на белый песок и точно так же, как и при первой встрече, зубами пытается разорвать лифчик.

'Он невозможен, — смеюсь, когда Владыка, с видом настоящего победителя, отбрасывает тонкое кружево. — Рейнхард... Неисправимый. Дикий. Мой!'

Белые облака и безмятежно-синее небо. И горячие губы, покрывающие поцелуями грудь. Солнце, пылающее и внутри, и снаружи. И голос Рейна, шепчущего...'

— Но Кир-ра, уже пять утра!

Да, именно в такие минуты понимаешь, что ты сова, и желание прибить жаворонка у тебя в крови.

Так, пытка под названием 'Пять утра — это утро, клянусь своим пушистым задом!' продолжалась уже несколько дней. Наверное, я начинала привыкать к ней, иначе как объяснить исчезающее желание взять дробовик и перестрелять к верам блохастым всех жаворонков в округе?

Как бы то ни было, жесткий график не давал времени думать. И за одно это я готова была вечно благодарить и неугомонных Габи с Таем, и основательного вояку Торона, и ворчунью Терайу. Слава Богу, паучиха больше не пыталась впихнуть в меня очередную целебную гадость, и я заметила, как с каждым разом мне все больше и больше нравится эта непохожая ни на кого женщина.

После веселой побудки и легкого завтрака Торон с Таем уже третий день просвещали меня о способах самозащиты, гоняли по лесу и составляли индивидуальный план тренировок. Меня сложно было назвать спортивной, потому я искренне пожелала этим оптимистам удачи.

Часов в двенадцать Габи забирала мое дрожащее тельце в дом, и Терайа продолжала учить нас готовить самые разнообразные зелья. Обедали мы все вместе: Терайа каждой репликой пыталась поддеть Габи, Тай вступался за молодую жену, а я старалась скрыть смех, видя, как у рысей распушаются ершиками хвосты и начинают качаться абсолютно синхронно. В такие минуты Торон одергивал разбушевавшуюся парочку, а потом вновь возвращался к беседе с Владыкой.

Рейнхард же сидел во главе стола и даже здесь, в простой деревянной гостиной, умудрялся выглядеть императором. Казалось, в простых черных брюках и тунике навыпуск, он должен был смотреться, как все смертные, но эта прямая осанка, это гордая стать и какое-то неуловимое движение головы, и вот я уже представляю его в тронном зале, принимающим иноземных послов.

Владыка все больше молчал, в разговор вступал только с Тороном, но когда он думал, что я не смотрю, невольно чувствовала его взгляд. Нежный, внимательный. Делаю вид, что не замечаю его, хотя мне так хочется улыбаться и смеяться от радости.

— Погода сегодня просто шикарная: тепло, солнечно. М-м-м, — Габи улыбнулась, казалось, даже веснушки на ее круглом лице вспыхнули задорным светом. — Жду не дождусь, когда мы отправимся в замок. О, лиэ, Вы, то есть ты, ты же не видела императорский пляж! Какой там берег, какой белый песок...

Я как раз сделала большой глоток. 'Господи, Габи!'

Откашливаюсь, едва не выплюнув вишневый сок на белоснежную скатерть. Конечно же, именно в этот момент вспомнился сегодняшний сон. Это знойное лето, море и пляж. И Рейнхард в обтягивающих плавках... Я опустила порозовевшее лицо в ладони, чтобы не привлекать внимание. Но не заметить, как сверкнули на щеках Повелителя озорные ямочки?

'Что... Что за?'

Картины близости одна за другой со страшной скоростью замелькали передо глазами. Сглатываю вставший поперек горла ком.

'Так, успокоиться! Что это еще за бесплатное порно?'

Вот Рейнхард, опускающий меня на песок. Вот я, дугой извивающаяся навстречу его поцелуям... Нетерпеливые движения, звук рвущейся ткани. И вот уже обнаженную кожу щекочут песчинки, и горячие губы вбирают затвердевший сосок...

— тель... Да что это с вами, волк Первородный? Почему Вы так тяжело дышите? Вы слышите меня, Повелитель? — Торон что-то говорил срывающимся от волнения голосом, но Рейнхард уже не мог оторвать взгляда от моего зардевшегося лица.

— По... велитель?

'Почему Торон так нервничает?'

Глаза Рейнхарда потемнели. Готова поклясться, что видела, как дрожат его расширившиеся зрачки. Оборотни со свистом втянули в себя воздух. Казалось, напряжение за столом можно было ножом резать. У Тая с Габи вспыхнули желтым глаза, и они, шустро вскочив со своих мест и пробормотав сдавленное 'звните', стрелой сиганули наверх. В спальню... Торон подавил смешок, подмигнул подобравшейся вмиг паучихе, и дрожащими руками начал накладывать зелень в тарелку.

Звон серебра о фарфор раздался такой, будто Торон хотел известить всю округу о нападении варваров. Рейн сжал кулаки, резко зажмурился, а потом залпом осушил бокал вина.

Я вздрогнула.

Хорошо, что Рейнхард не умеет читать мысли и не знает, какие сны посещали меня этой ночью. 'Он же не знает, да?'

Рейн моргнул, отвернулся и как-то подозрительно спешно заговорил с Тороном.

'Рррейн!' — мысленно представила, что и куда я могу натянуть тому болезному, который рискнул бы копаться в моей голове.

Минуты две сверлю Правителя взглядом, но тот с таким невинным выражением на лице поворачивается ко мне, чтобы предложить вина, что в моих глазах зажигается священный огонь джихада.

'Ну, подожди, блохастый, я еще выведу тебя на чистую воду!'

* * *

Такие вот домашние посиделки продолжались всего несколько дней, но почему-то мне было так уютно и спокойно со всеми, словно мы были семьей, словно мы десяток лет вот так собирались все вместе.

Терайа готовила сытно, но мне так не хватало земных блюд и специй. Хотелось солений, хотелось чего-нибудь вредного, острого, сладкого. Наконец, не выдержав паучихиного поста, я решилась. 'А не приготовить ли мне самой чего-нибудь этакого?'

Это было на пятый день после той памятной ночи, и я уже много что знала о местных травах, потому и решила: 'Почему не заменить земные специи местными ингредиентами?'

Казалось, что может быть плохого в желании сделать лю... верам приятное?

Подумав, решила остановиться на запеченном мясе и тушеных овощах, на тех, которые хоть отдаленно походили на наши земные. Как последний штрих — простое печенье, с которым мне помогала Габи. К ее удивлению, я сделала посыпку из сахарной пудры и сенди, специи, которую местные варили и добавляли в настойку от кашля. Но и по вкусу, и по запаху мне она напоминала корицу. Пока готовила, нервничала ужасно — получится, не получится. И все время гнала от себя мысли: 'Попробует ли мою стряпню Рейнхард? Понравится ли ему?'

Никогда не замечала за собой повадок домохозяйки, но сейчас мне хотелось показать, что и я на что-то годна, что и у меня есть таланты. Хотя какой тут талант — просто приготовить покушать...

— Как скоро будет готово? А мясо долго замачивать? А овощи уже можно чистить? А мне можно попробовать? Кир-ра, ну, Кир-ра, — Габи сияла.

Как же, сама лиэ готовит еду, и она даже сможет ее попробовать! О, для маленькой веры это было настоящим событием. Она кружила по кухне в своем коротеньком желтом платьице, сметая пушистым хвостом миски и ложки, пока я не пригрозила, что отправлю к Торону, если она снова опрокинет соус для мяса. Терайа смеялась, но было видно, что и она следит за мной с каким-то материнским восторгом.

'Вот черт, даже на Терайе коротенькое платье. Пусть оно и было больше похоже на разорванную книзу тунику, зато по-паучьи искривленные лапки кокетливо выглядывали из-под темно-серого бархата'.

Я поправила цветастый фартук, не понимая, зачем он мне, если я не могу надеть ничего, кроме свободных брюк и мужских рубашек. Даже облегающие штаны, которые, как сказала мне Габи, носит каждый второй, если не первый, парень в этом мире, были отброшены Рейнхардом, как 'срамные'. О, надо было видеть его лицо, когда я спустилась на тренировку в облегающих, как вторая кожа, лосинах и просвечивающей белой рубашке. Да Правителя чуть удар не хватил, когда он, кося глазами то на грудь, то на ноги, пытался втолковать мне что-то о приличиях. Бедный Тай, он так старался, когда выбрасывал габины платья, но нагоняя от своего Владыки так и не избежал. Эх, а как мне хотелось надеть такое же яркое и коротенькое платьице, как у Габриэль, и пройтись мимо Рейнхарда походной фотомодели...

Но вместо этого я выглядела как местный вариант крошки Гавроша: в широченный льняных штанах и плотной, похожей на робу, серой рубахе под брендом 'Одобрено Рейнхардом'. И еще этот дурацкий цветастый фартук 'Прощай, молодость!'

'Р-р-р', — моему внутреннему Зверю до того хочется скинуть скомороший наряд, что я еле сдерживаюсь от того, чтобы сделать это немедленно, а потом взять эти тряпки, соорудить костерок и прыгать обнаженной через огонь.

'Интересно, а что бы сказал на это Правитель?'

Картинки, подсунутые ухмыляющимся Зверем, вгоняют в краску даже меня, прожженного фанатика Его величества интернета. Может, поэтому я не могу сразу сообразить, о чем меня спрашивает бета?

— А что будут кушать Тай с Тороном? — Габи настолько энергично взбивает сладкое тесто, что белые комочки так и летают в разные стороны, прилипая к ее лицу и волосам.

— Думаешь, все будет настолько плохо?

Как это я не подумала? В этом мире могут быть совершенно другие понятия о том, что вкусно, что нет. Это мне нравится кисловато-острый соус к мясу, но кому-то он может показаться чересчур резким.

— Нет, что ты! Конечно же нет! — яростно закачала головой бета. — Но есть еду, приготовленную лиэ, другим муж...

— Тесто! — Терайа шустро оттолкнула Габи, забрав у нее миску и засеменив шестью лапами к печке.

Открыв чугунную крышку, Терайа вытащила тесто из миски и прицелилась на манер бейсболиста прямо в огонь.

'Она что, собирается сварганить огромный афро-колобок? Нет, респект ей, конечно, за толерантность, но свои белопопые печенюшки я ей без боя не сдам'.

Воинственно засучив рука и прищурившись, я проследила взглядом за тем, как все еще мягкая субстанция просачивается между черных волосатых лапок... и тут же попрощалась со своими сдобными солдатами, мысленно пообещав, что их подвиг не будет напрасным.

'Еще бы! Да я в жизни не прикоснусь к тому, что приготовлено руками Терайи!'

Вздохнув, тянусь за мукой и просто огромными перепелиными яйцами. Похоже, к еде я больше не подпущу ни одну веру, сколько бы лишних конечностей у нее ни было.

А в это время...

— А ну верни тесто моей лиэ! — Габи рванула за миской, Терайа прыгнула на столешницу и засеменила кривыми лапами мимо тарелок и ложек.

— Твоей лиэ? Сначала справь хотя бы первые полвека, котенок!

— Я-то справлю, это ты свой пятисотый юбилей не забудь!

Звон, грохот, кляцанье терайеных лапок и рычанье превратившейся в рысь Габи... И мой фирменный соус, летящий прямо на пол. В третий раз...

— Прекр-р-ратить! — от рыка Зверя, раздавшегося из моего горла, я сама пугаюсь настолько, что плюхаюсь пятой точкой о пол, что уж говорить о Габи с Терайей!

Веры так и замерли в том положении, в котором застал их приказ: рысь, сжимающая челюсть в миллиметре от лапы Терайи, и сама паучиха, с намокшей шерстью, вся заляпанная сладким тестом и с грязной миской на голове.

Наверное, моя вконец озверевшая физиономия сказала им больше недавнего рыка, потому как минут через пятнадцать крошечная кухня уже сияла первозданной чистотой, а переодетые веры с невинным выражением на лице расставляли все ложечки-чашечки-мисочки. Причем работали они так слаженно, словно лет десять как были подружками.

— Но все же, — не отступала Габи, — разве может лиэ угощать других, тем более в первый раз? Да ни один муж...

— Вот именно, — зашипела Терайа, разворачиваясь к Габи и вытирая полотенцем очередную тарелку. — Ни один муж, но не отец. Раз Повелитель представил лиэ своим сыном...

— Значит, лиэ может угощать кого и когда угодно и без разрешения господина, — договорила за паучиху моя бета, расплываясь в коварной ухмылке.

Я переводила взгляд с улыбающихся вер и не понимала, что за тайны иномирного двора они тут устроили.

— Женщины-оборотни не могут угощать посторонних мужчин? — мне не хотелось из-за незнания традиций этого мира кого-нибудь оскорбить.

Две пары хитрющих глаз мигнули и совершено синхронно и откровенно соврали:

— Нет, ну что вы!

'И почему я ни на грош им не верю?'

Впрочем, решила не заморачиваться еще и этим, а просто-напросто сделать так, чтобы всем понравилось мое угощение. 'Нет, ну правда, что такого, если я просто угощу тех, кто мне дорог?'

И, отбросив все мысли, закружила по кухне.

Уже через час запах по дому поплыл фантастический, без ложной скромности могла констатировать я, потому как мужчины, все, как один, неожиданно выяснили, что позабыли что-то на кухне. Первым не выдержал Тай, проскальзывая мимо ухмыляющейся Терайи и засовывая любопытный нос в кастрюльку с тушеными овощами.

— Тай-рен, — вперив руки в бока, Габи грозно смотрела на мужа.

— О, Габ, а чем это таким вкусненьким у вас пахнет? — и, закрутившись юлой, начал поднимать крышки одну за другой.

— Тай-рен эль Сор-ре, также известный, как 'Господин-который-позорит-свою-жену', немедленно убирайся из кухни, — раскрасневшаяся маленькая вера в этот момент была просто очаровательна.

— Габ...

— Так подставить меня!

— Но, Габи...

— И перед кем? Перед самой лиэ! О, мать-волчица, дай мне терпение!

— Но запах, милая, такой, что слюнки текут и...

— И почему ты не похож на своего отца: культурного, вежливого, воспитанного? Он бы никогда себе не позволил...

— О, девочки, господин Рин, а чем это у вас так замечательно пахнет? — взлохмаченный после спарринга с Владыкой в кухню проскользнул Торон, на ходу пристегивая к поясу меч и потягивая носом.

Габи округлила рот, прерываясь на очередном 'никогда бы не позволил себе так бесцеремонно вломиться...'

Тай, радостный, что трепка закончена, шмыгнул за спину отца и радостно засиял огромными рыжевато-карими глазами из-за его широких плеч.

Мы с Терайей чуть ли не покатывались от смеха, когда Габи, схватив половник, пошла на этих двоих:

— Какой позор, вся наша семейка... Перед лиэ... Как дикари с голодного края! Да если бы вас видел сейчас Владыка...

То, что именно этот момент выбрал Рейнхард, чтобы заглянуть к нам на огонек, не иначе как было знамением свыше. Тай сиял так, словно ему медаль вручили за подвиг, Торон прятал улыбку, а Габи, ойкнув, не знала, куда деть огромный половник.

— Запах просто чудесный. Леди, надеюсь, никто из вас не будет против, если сегодня мы отобедаем немного пораньше?

'Хм, хотела бы я посмотреть на того, кто был бы против'.

— Ну, вот и отлично, — Рейнхард сверкнул белозубой улыбкой.

Разгоряченный после спарринга, в расстегнутой белой тунике и узких брюках, заправленных в высокие сапоги, Правитель выглядел сногсшибательно. Закатанные рукава обнажали мускулистые руки, и я не могла не смотреть на них, не вспоминать, как вчерашней ночью эти самые руки так нежно ласкали меня. Пусть и во сне, но для меня это было реально.

'Прекрати, — уговаривала я себя. — Посмотри на него и себя. Я, как жалкий Гаврош, и Он — само воплощение Эроса'.

Вот только это воплощение Эроса смотрел на меня так, словно перед ним было самое настоящее чудо. Мне стало жарко от этого взгляда.

— Мы не можем пораньше, мы просто не успеем накрыть на стол, — ворчливый голос Терайи едва не срубил на корню все романтику.

Рейн махнул Тору с Таем, чтобы они выходили, сам развернулся к двери и бросил через плечо:

— Леди, делайте то, что вам нравится, а все проблемы предоставьте мужчинам.

Рейн сказал это таким тоном, словно вкладывал в эти слова какой-то совершенно иной смысл.

Наши взгляды с Владыкой встречаются. Я вспыхиваю, в сотый раз жалея, что на мне эти жуткие тряпки. Если бы я только могла забрать свои вещи из дома и натянуть на себя то обтягивающее белое платье с глубоким вырезом, или то короткое черное, которое делало меня высокой и грациозной. Или зеленое, длинное, в котором я могла сойти за настоящую леди. А белье! Мои неприлично-очаровательные кружевные наборы, которые я покупала, но так и не решилась надеть, как они пригодились бы мне сегодня. Представляю себя в своем самом эффектном нижнем белье.

Рейнхард моргает. Его ресницы такие длинные, что тени падают на высокие скулы. Он кажется таким беззащитным, почти беспомощным в этот момент. Сглатывает, словно ему трудно дышать. Волосы Рейна заколоты на затылке, и только одна серебристая прядь упрямо падает прямо на лоб. Он отбрасывает ее нетерпеливым движением, а потом замирает, словно не зная, куда деть свою руку.

В другой момент я бы, наверное, расхохоталась. Рейнхард, который не знает, что делать. Просто невероятно!

Качнувшись на пятках, он бросает на меня настороженный взгляд. Мне кажется, что мы одни на всем свете. И Терайа с Габи не стараются скрыть улыбки, а Торон не тянет за плечо упирающегося Тая.

— Мы сами накроем на стол.

Почему мне кажется, что Рейнхард собирался сказать совершенно не это?

Киваю головой, как болванчик. Щеки почему-то горят, и Рейн впитывает мое смущение. Не хочу верить, будто он знает все, что чувствую и думаю я. К сожалению, мне ужасно не хватает опыта. Наши отношения с Максом даже близко не напоминают того, что происходит между мною и Рейном. И я теряюсь в своих чувствах, я не знаю, как поступить. Не понимаю, почему Рейн так смотрит на меня, так тянется и в то же время отталкивает от себя.

'Все из-за этой чертовой вязки, к которой, он думает, я не готова? Или же это из-за той, кто убила настоящего Рина? Или я снова все неправильно поняла, и ему совершенно не нравятся мои и без того сомнительные прелести? Но почему тогда он так реагирует? Боже, да у меня все внутренности в пружину сворачиваются, когда Рейнхард рядом. Только бы он не заметил. Стыдно, как стыдно!'

Рейн наклоняет голову влево, словно прислушиваясь к чему-то, и это что-то ему явно не нравится.

'Черт, черт, черт! — меня потряхивает от зарождающегося гнева. — Он меня действительно слышит. Каждую мысль, каждый мой образ! Ну же, скажи мне. Ты слышишь это, Рейнхард, да? Не молчи! Не притворяйся, черти тебя дери!'

Запускаю в раковину полотенцем, как Габи вперив руки в бока. Рейн хмурится.

'Ну что ж, в эту игру могут играть двое', — мелькает в самой глубине моего подсознания.

Молюсь, чтобы он не понял все раньше времени. Мне кажется, или мой внутренний Зверь довольно сощурился? О, ему нравится то, что я умею давать отпор!

Медленно тянусь к шпилькам, которые сдерживаю мои непослушные волосы. Изгибаюсь, словно нарочно. Мой рот чуть приоткрыт, веки полуопущены. Сквозь густые ресницы смотрю, как сглатывает Правитель. 'Что такое, Рейн, не получается прочитать, о чем я сейчас думаю?'

Он дергает головой, хмурит лоб, но ничего не может понять.

'Да! Да, да и еще раз да!'

Мой Зверь неплохо сумел узнать меня. Ни одна мысль не становится добычей Правителя. И тот начинает нервничать, кажется, догадываясь, кто помогает мне в этом.

— Кира, немедленно прекращай! Кажется, я запретил тебе общаться со Зверем?!

'Запрети-и-ил?' — мысленно тяну я, и внутренний Зверь рычит в унисон моему возмущению.

— Это опасно, ты не готова к обороту. Перестань слушать и отзываться ему!

Давление на голову, будто что-то невидимое начинает сжимать виски.

'Что это?'

Габи, заскулив, прижимает к голове ушки и садится на пол, сжимаясь в комочек. Из столовой прибегают взволнованные Тай с Тороном, но почтительно замирают позади Повелителя, дрожа, будто вот-вот свалялся на пол.

Терайа, испугано озираясь, приподнимает верхнюю губу и издает мерзкий свист. Прыгнув передо мной и раскрыв руки в жесте защиты, кое-как пытается удержать равновесие. Но Рейнхард... О, никогда не видела его таким злым и сосредоточенным, легко и быстро взмахивает рукой, и Терайа с визгом отлетает в сторону, слово под ногами у нее не деревянная плитка, а самый что ни на есть лед.

— Немедленно перестань, она же просто хочет помочь! — кричу, понимая, что Рейн зол. Так зол, что вот-вот потеряет рассудок, и тогда...

Нет, я не хочу, чтобы мой первый опыт... Страх прикосновений вновь сжимает мои внутренности.

'Рейн разорвет меня. Страшно. Не так, как было тогда, в подвале, но все же, все же... Нет, давай же, ну, успокойся. Все хорошо, не поддавайся, он не смеет читать мои мысли! Я не должна быть слабой, я должна показать, что равна ему!' — не знаю, почему это так важно, но мне до безумия хочется стать равной, добиться не только желания, но и его уважения.

Быть той, кого не нужно стеречь, той, кто могла бы стоять с ним рядом. С гордо поднятой головой. Не знаю, откуда такое желание, но для меня это действительно важно.

'Тяжело. Слишком сильный', — не голос, а будто мысль, чужая, родная, не знаю, как объяснить, но это Зверь предупреждает меня, что Владыка вот-вот пробьет мысленный Щит.

'Ну что ж, пусть читает, раз ему это так нравится!' — приоткрываю сознание, и Зверь с восторгом проникает в него.

Холод и страсть, обжигающая, чуждая. И в то же время что-то родное. Нежность и сила, жестокость и какая-то нечеловеческая мудрость. Чувствую, что меня переполняет нечто большое, запредельно более мудрое и опасное... Что это за существо? На миг мелькает мысль, что, может быть, Рейнхард прав, и я все еще не готова, что Зверь сильнее, умнее и в тысячу раз хитрее меня. Нечеловеческая ласка прошлась по моим внутренностям. Я округляю глаза в испуге. Рейнхард сжимает красиво очерченные губы так сильно, что они превращаются в тонкую линию. И шрам на щеке проступает отчетливее.

— Кир-р-ра! — о, его голос, этот властный требовательный отклик, от которого все мышцы сводят внизу живота. — Это не шутки, открой сознание. Я не могу контролировать тебя так.

'Контроли-и-ировать? Ну что ж, ты сам этого захотел'.

Чувствую, как горячая кровь играет по жилам. Краем сознания замечаю, с каким восторгом смотрят на меня Торон с Таем. В их глазах мелькает чисто мужское желание, пока они смущенно не опускают взгляд. Терайа с благоговением улыбается, словно говоря: 'Вот она, моя девочка!'

И я чувственно улыбаюсь, наконец, вытаскивая эти дурацкие шпильки из своей гривы. Волосы тяжелой волной падают на грудь и на плечи серебристо-черным шелковым покрывалом. Я расстегиваю верхние пуговки на своей рубахе.

Рейн тяжело дышит. Я знаю, что он хочет меня.

— Кира, кара нуэнто — его взгляд туманиться, и глаза темнеют, напоминая свинцовые тучи.

— Да, Рейн? — знаю, что это нечестно, но тянусь всем своим телом, грациозно и совершенно естественно отбрасывая за спину волосы.

Слышу оглушительный звук, словно миллионы мыльных пузырей разом решили свести счеты с жизнью прямо в моей голове.

С тихим 'ой' качаюсь, пытаясь не грохнуться от неожиданности на кухонный пол, когда меня подхватывают сильные руки. Рейнхард. Ну конечно, кто же еще? Чувствую, будто легкий ветер прошел сквозь висок и потянул мои мысли в сторону Повелителя. 'Ах, вот как шпионит этот блохастый мерзавец?'

Рейн что-то шепчет на неизвестном языке, лицом зарываясь мне в волосы. Но быть равной Рейнхарду означает быть сильной. И я обманчиво расслабляюсь в его объятиях, чтобы в следующий миг ударить. Мысленно. Своими воспоминаниями.

'— Кира, какое красивое имя. А что оно означает?

— Госпожа, — смущаюсь я и протягиваю парню конспект.

— Тебе оно очень подходит. Ки-и-ира, — Максим, совершенно забыв о лекции, улыбается, и я замираю, потому что он так похож на того мужчину из сна!

Не замечаю, что улыбаюсь в ответ, пока рука Макса не касается моих губ. Прикосновение, мужское! Но я сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. Неужели я смогу стать нормальной, неужели у меня появится парень?..'

'— Что ты со мною делаешь? — Максим нависает надо мной, его зеленые глаза блестят от желания.

Мы валяемся на снегу и пытаемся сделать ангелов. Но Макс то и дело перекатывается на мою половину, так и норовя сорвать поцелуй.

Подставляю лицо. Мне почти не страшно. Почти'.

'— Макс, неужели нельзя подстричься в салоне?

Максим откидывает голову на спинку кресла и смотрит снизу вверх, вбирая мой образ.

— Нет, я приучаю тебя к себе. Может, хотя бы с холодным оружием в руке ты будешь чувствовать себя в безопасности.

Сглатываю комок в горле. Только не плакать. Макс хочет, чтобы я привыкла. К нему, к его объятиям. Уже два года, как мы вместе. Думаю, я смогу. Да, да, уверена, мне не будет противно с ним. Это же Макс, это мой теплый домашний Макс, который никогда, ни за что не сделает больно.

Макс запрокидывает назад голову, вытягивает руки и прижимает меня к себе. Я щелкаю ножницами и корчу зверское выражение на лице. Максим смеется, а потом покрывает поцелуями мои руки. Хочу сказать, что я согласна, что я готова к большему, но решаю сделать сюрприз. Да, скоро 8 июля, родители явно будут на даче. Дома только Маришка, но она может уехать к ним. Маришка точно поймет! Улыбаюсь, представляя, как Макс обрадуется. Его теплые губы поднимают выше. Закрываю глаза и благодарю Бога, что он послал мне такого замечательного мужчину'.

Кухня вспыхивает ослепительно-белым светом. Спешно закрываю сознание. Вернее, это Зверь ставит мысленный щит, потому как мне хочется сжаться в комочек, ведь я знаю, что было 8 июля, знаю, кого я застала в постели. Марина, Максим... Сжимаю кулаки. Боль уже не такая острая, но разве Рейн должен догадаться о ней?

'Любишь подслушивать? Ну что ж, вот тебе мои мысли. Каково это, знать только половину правды?'

Рейнхард уже не сжимает меня. Нет, он отпрыгивает на добрых полметра и смотрит с такой болью, что на какой-то момент и мне становится так же плохо.

'Нет, что за черт? Он заслуживает это. Он шпионил, он читал мои мысли, все мои сокровенные тайны! Это нечестно, неправильно!'

Рейн опускает плечи, ерошит серебристо-черные волосы. Его профиль будто бы заострился.

Оборотни даже не делают попытки встать с пола. 'А когда Торон с Таем успели там оказаться?' Почему-то становится стыдно. За все разом. 'Может, я все-таки переборщила?'

Зверь ворочается внутри, ему понравилось мое маленькое представление. Но это не отменяет того, что так муторно на душе. Тереблю этот дурацкий цветной фартук, чувствуя себя глупым уродливым пугалом.

Стыдно смотреть в глаза Рейна, но я решительно делаю вдох и все же смотрю. Рейнхард задумчив. Его глаза кажутся непроницаемыми. Хочется подойти и сказать правду, рассказать, что никто еще не вызывал во мне такие эмоции. Ничьи прикосновения не казались желанны. Сказать, что он единственный, что он особенный, но я не успеваю даже открыть рот, как этот упрямец прищуривается и вкрадчиво произносит:

— Я рад, что мой сын теперь дома, и я смогу проследить, чтобы он не общался со всяким сбродом.

'Че.. Чего?'

Непечатный фольклор проносится табуном в голове. О, я почти желаю, чтобы в этот момент Рейн прочитал мои мысли. Сколько бы нового он узнал о себе! Но Рейн уже в дверях, уходит, решительно сжав кулаки до побелевших костяшек. У самого выхода он неожиданно оборачивается:

— И еще, Кира, чуть не забыл: тебе очень идет этот фартук.

Мой средний палец мгновенно выскакивает в совсем не изысканном жесте. Рейнхард моргает, его губы дрожат, а потом он запрокидывает голову назад. И кухню сотрясает его хохот.

— О, Кара, сер энт торе, ниида, — отсмеявшись, он впивается в меня голодным взглядом. — Поверь, когда придет время, тебе не нужно будет об этом просить.

'Просить? О чем этот шпион недоделанный?..'

Но Рейнхард, улыбаясь одному ему понятной улыбкой, уже уходит за дверь.

— Моя госпожа. Смело, как смело! — Габи, подпрыгивает и тут же оказывается возле меня.

Лицо Терайи, все еще вытянутое с момента моей последней выходки, разглаживается от улыбки. Она встает, разминая конечности, а молодая вера суетится возле меня.

— Я бы никогда, о, вы потрясающи, лиэ! — не унимается Габи. — Так прямо показать, что хотите...

Меня терзают смутные сомнения. Все еще злая, рявкаю:

— Показать что? Чтобы он валил подобру-поздорову? — я все еще размахиваю средним пальцем, жалея, что показала не самую смачную фигуру из своего арсенала.

Габи косится на мою руку, краснея:

— Нет, но я поражена. Лиэ так откровенно показала, что хочет Владыку...

— Чего показала?

— То, что вы хотите от него... ну, этого самого...

'Этого самого? Этого самого?! Выпяченный средний палец, по виду напоминающий... Ити-и-ить! Так вот почему светилась от радости его сиятельная физиономия?'

Как он сказал? 'Когда придет время, тебе не нужно будет об этом просить...'

Хватаю 'перепелиные' яйца и огромную миску. 'Когда придет время? О, Рейнхард, до этого времени тебе еще надо дожить...'

И с силой прикладываю яйца о металлическую тарелку.

'Когда придет время...'

Склоняюсь над миской с тестом, пытаясь заглушить бешеный стук своего сердца. Глупого и непростительно радостного.

'Когда... Рейнхард сказал когда. Когда, а не если!'

Глава 11. А у ангела глаза серые...

Сначала я злилась. На себя, на Рейнхарда, потом пришла мысль: 'Фиг ему, а не мои печенюшки. Пусть Терайины афро-мутанты лопает'. Но потом я увлеклась. Представила, как этот невозможный мужчина удивленно приподнимает брови, пробуя вкусную сдобу, и все, меня уже было не остановить.

Печенье получилось просто шикарным. Запахи сдобы, ванили и пряной корицы так и летали по дому. Оставив печенье у печки и довольно мурлыча что-то под нос, я кружила по кухне, украшая зеленью мясо, поправляя лебедей из салфеток и стараясь не хихикать, когда Габи, схватив мягкую ткань, пыталась повторить за мной, завязывая гордиевыми узлами шеи мутантов, которых она ласково называла своими лебедушками. Глаза у маленькой беты пылали неприкрытым фанатизмом, и мне становилось реально страшно, а не сварганит ли Габриэль фан-клуб в честь великой и неподражаемой лиэ, то есть испуганной до мокрых штанишек меня.

Терайа приняла свое человеческое обличье и стала выглядеть намного моложе. Мне вообще стало казаться, что немощной старушкой она прикидывается, только если поблизости Рейнхард.

— ...Но это шестой, а вот восьмой мой муж был просто небывалым очаровашкой, — кокетливо отбрасывая назад редкие волосы, произнесла паучиха.

Мы с Габи как раз расставляли на подносы тарелки и гадали, что же случилось с оставшимися семью мужьями, если под словом 'развод' пауки понимают 'завлечь, обвить паутиной и съесть'.

— Он называл меня Тери Пушистая лапка, — Терайа мечтательно закатила глаза.

Я кусала изнутри щеки, чтобы не рассмеяться.

— О, о, как мило! — Габи, чуть не опрокинув поднос, распушила от возмущения хвост. — А Тай часто зовет меня Габом.

— Но разве это не твое имя? — понимаю, что Габи — намного нежнее, но...

— Габ — это броненосец, — Габриэль сжимала бумажных 'лебедей' так, словно представляла вместо них шею супруга. — На всей Майре не сыщешь более твердолобого и неуправляемого зверя. Когда габ злится, он мчится на все, что движется и пытается головой пробить стены, сколько бы дверей перед ним ни было. Их еще часто разводят, чтобы устраивать соревнования 'Чей броненосец тупее'.

— Не тупее, — поправила веру Терайа, — а сильней. Но в твоем случае так даже правильней.

Габи гневно прищурилась.

— Выпускайте габа, господа, — явно пародируя ведущего конкурса, присвистывает Терайа.

И я понимаю, что стоит вмешаться, тем более в гостиной раз в третий за последние десять минут двигают стол. Скрип стоит — хоть уши затыкай. Совсем не тонкий намек, что стоит поторопиться.

'Интересно, кто именно занимается перестановкой? — у меня никак не получалось представить за этим занятием Рейнхарда. — Может, это Тай так резвится. Торон бы вряд ли себе это позволил...'

— Еще один намек на мои умственные способности, и тебя будут звать Тери Сломанные культяпки!

— И это говорит та, кого собственный муж зовет броненосцем. Чем же ты его в постели так напугала?

— Ну, все, восьмилапая!

— Прозвища! — спешно вклиниваюсь я, пока подколы Терайи не довели Габи до бешенства.

Веры тут же повернулись ко мне.

— Прозвища, особенно любимым — дело ответственное, — со знанием дела тяну я. — Взять хотя бы Катю, мою подругу...

Делаю значительную паузу, веры смотрят на меня, словно перед ними собирался вещать Аристотель. 'Мдя, с таким темпом и нарциссом не грех заделаться'.

— Так вот, — продолжаю, а Габи тем временем плюхается на стул, и ее пушистый хвост так и мелькает, подметая кончиком пол.

— Она была твоей бетой? — Габи смотрит на меня до того несчастным взглядом, будто я разбила на орешки орешки ее супруга.

— Нет, конечно! У нас вообще не знают, кто такая лиэ.

'Впрочем, я и сама до конца этого не понимаю'.

Губы маленькой беты расползаются в довольной улыбке. А я вот думаю, стоит ли мне начинать нервничать.

'Ох уж, эта Габи. Вот же собственница! — мысленно желаю бедолаге Таю удачи со своим очаровательным 'броненосцем'. — Хм, а здорово, когда твои мысли принадлежат тебе, и никакие блохастые не лезут в голову. Кстати, о птичках'.

Из гостиной в четвертой раз раздался оглушительный скрежет. 'Может, действительно стоит поторопиться?'

И я быстро рассказываю верам, что такое телефонная книжка.

— Наверное, Кате не стоило своего парня записывать в телефон под кодовым именем 'малыш-коротыш'.

— Малыш? До чего мило! — Габи спрыгивает со стула и обнимется с собственным хвостом. — Наверное, он был хорошеньким, хоть и карликом...

— Если бы он был карликом, Габи, если бы...

На минуту воцаряется тишина, чтобы в следующую секунду кухня взорвалась смехом.

— Малыш!

— Коротыш!

— О-о-о!

Веры всхлипывают от смеха, Терайа хлопает себя по бедру. Из гостиной, не выдержав, прибегает Тай. И шутка идет по второму, а когда к нам присоединяется Торон, и по третьему кругу.

В общем, когда мы все же накрыли на стол, Рейнхард смотрел на нас так, словно мы в чай его бабушки плюнули. 'Да от этого взгляда молоко скиснуть может. Интересно, если ему так хотелось, почему он не присоединился к нам? Что, не царское это дело?'.

Мне тут же захотелось показать Рейну язык, но, вспомнив о том, как я уже показала ему палец, решила все же не рисковать.

Рейн как-то хитро на меня посмотрел.

'Только попробуй, блохастый, только попробуй! — про себя подумала я. — Прочтешь еще хоть одну мысль, и петь тебе всю жизнь только фальцетом!'

То ли Рейнхард на этот раз не подслушивал, то ли просто не знал, что такое фальцет, но ни один мускул не дрогнул на этом шикарном лице.

— Волк первородный, да у меня желудок к спине прилип, до чего есть хочется, — Тай потер руки и стал гипнотизировать поднос.

А я внезапно поняла, насколько мне хорошо. Гостиная утопала в мягком сиянии свечей: и без того темная, но с закрытыми занавесками она выглядела уютной и праздничной. Прямоугольный стол, переставленный в центр, как раз был рассчитал на шестерых и сейчас просто ломился от угощений. Бумажные лебеди благодаря отблеску свечей казались почти живыми, а радостное предвкушение оборотней напоминало о Новом годе.

Терайа с Габи шустро накрывали на стол, я попыталась помочь, но Рейнхард взял меня за руку, изысканно поклонился и усадил рядом.

'Это просто обед. Мы собираемся не травануться моей стряпней. Ничего более', — уговаривала саму себя, но ничего не могла подделать с предательским предвкушением какого-то чуда.

Наконец, все тарелки и бокалы были расставлены на алой скатерти, Тай с отцом отодвинули для Габи с Терайей стулья, и теперь только я поняла, что передо мной действительно сидели аристократы. Не было в их изысканных движениях ни неловкости, ни фальши. Естественно и красиво двигаясь, вер-рыси превращали простой обед в настоящую церемонию. Странно, неужели это из-за того, что готовила сегодня я?

Обычно все обеды проходили по-простому. Каждый накладывал то, что хотел, мужчины подливали дамам вино. Но сегодня именно Терайа с Габи ухаживали за мужчинами, и только Рейн сидел во главе стола, довольно щурясь и незаметно вдыхая аромат специй. Судя по тому, что никто не собирался обслуживать Повелителя, это должна была сделать именно я. Стараясь не показать, как нервничаю, беру фарфоровую тарелку и накладываю овощи с мясом, выбирая, на мой взгляд, самое вкусное.

Пытаясь не смотреть, как лучиться лицо Повелителя, что-то бросаю и в свою тарелку, и начинаю жевать, практически не чувствуя вкуса еды.

'Не смотри, не смотри, как он ест', — уговаривая себя, неловко тянусь за хлебом, а потом вижу, как изящные мужские пальцы отламывают кусочек от корочки. — Ну же, ты же взрослая почти что женщина, перестань пялиться!'

Длинные пальцы с массивной печаткой приводят мой изголодавшийся взгляд к красиво очерченным губам, которые изгибаются в понимающей улыбке. Под громкое чавканье Тая, — 'Да уж, не долго он демонстрировал свои манеры', — я понимаю, что пропала. Не отпуская мой взгляд, Рейнхард подносит вилку ко рту, цепляет зубами ароматное мясо и с наслаждением отправляет его в рот. Закрыв глаза, я пытаюсь забыть, как Рейн облизывает губы, и с каким голодом пожирает взглядом меня.

'Да я вообще не проглочу ни кусочка! — становится так жарко, будто кто-то затопил печь. — Неужели никто этого не замечает?'

Нет, Торон что-то доказывает Терайе, Габи ругает за чавканье Тая, а Рейн... 'Боже, он такой Рейн!' Все еще смотрит на меня, и в его взгляде я нахожу нечто новое. Словно он что-то понял, на что-то решился. 'Но вот на что?'

— Нигда ношево фкусее не ел! — восклицает с набитым ртом Тай.

И я улыбаюсь ему, радостная, что он отвлек меня от Правителя веров.

— Правда? — стараюсь убрать из голоса довольные нотки.

— Конефно! — Тай с набитым ртом и рыжевато-каштановыми вихрами выглядит, как мальчишка.

Торон с Терайей кивают, соглашаясь с молодым вером:

— Это божественно!

— Просто великолепно. Госпожа Терайа, вы превзошли саму себя! Как я понял, вы старались ради госпожи лиэ?

'Причем здесь Терайа?'

Звонкий голосок Габи возмущенно затараторил:

— Да мы с Терайей только мешали, все, все блюда готовила наша лиэ. Правда вкуснятина?

Рыси вздрогнули и заговорили разом.

— Лиэ? — голос Торона надломился, он так медленно отвел ото рта вилку, словно та была напичкана динамитом. — То есть, это не ты, Габ, или Терайа? Сама лиэ?..

Делая ударение на последнем слове, Торон с напряжением посмотрел на Габи, та словно бы невзначай пожала плечами и неохотно кивнула.

Вилка Торона со звоном грохнулась прямо в тарелку.

— Фто? — Тай то ли чихнул, то специально выплюнул всю еду. — Фто?

Взгляд Рейнхарда пронял даже Терайу.

'Нет, ну нормально, они что думают, я их всех травануть тут решила?' — надуваю щеки, чтобы высказать все.

Но Торон с Таем так побледнели, а Рейн так сверкал посветлевшими глазами, что я не смогла вымолвить ни единого слова.

А Габи с Терайей сияли. Ну, ничего, я еще выясню, почему Торон с Таем выглядели так, словно их цианистым калием угостили, и почему они не то что не притрагивались к еде, но, казалось, забыли, как нужно дышать.

А вот Рейнхард... 'Господи боже, ему плохо не станет?'

Никогда не видела, чтобы человек столько ел. Правитель запихивал в себя еду так, словно голодал несколько суток. Довольный, словно котяра, попавший в крынку сметаны, он даже жмурился от удовольствия и сурово зыркал на воинов. Те, давясь слюною и поглядывая на жующих женщин, осторожно общипывали хлеб, и то лишь тогда, когда узнали, что он приготовлен Терайей.

'Вот и угостила я оборотней', — аппетит пропал окончательно, но лгать себе, утверждая, что поведение Рейнхарда меня оскорбило, я бы не стала.

А когда я принесла десерт... В этот момент в Рейне проскользнуло что-то мальчишеское. Он потянул носом, словно не веря.

— Ки-ра, — слова давались Рейну с трудом.

Он осторожно взял печеньку, прикрыл веки и замер так на пару минут. Когда он открыл глаза, они выражали нечто такое, отчего у меня ком встал поперек горла. Торон, наверное, что-то понял. Старый оборотень встал, прошел мимо и незаметно пожал плечо Повелителя. На миг Рейн моргнул, а потом такая широкая улыбка осветила его лицо, что я не смогла удержать своей.

Затем случилось нечто невероятное. Слопав половину сдобы, Рейн встал и начал засовывать печенье в карманы. Пудра испачкала и его губы, и руки, но он, казалось, этого не замечал. Волосы его растрепались, карманы брюк топорщились от сладостей, а сам он выглядел таким задорно-счастливым, словно мальчишка, обчистивший соседские яблони.

Махнув мне, он широким шагом двинулся из гостиной. А я так и застыла, хлопая глазами ему вслед. Тай, под шумок свистнувший пару печенек, хрустел под недовольными взглядами Габи, а Терайа со вздохом смотрела куда-то вдаль. Что она видела, что вспоминала?

— Рин! — нетерпеливо позвал Рейн, и я выбежала в коридор.

— Время учебы? — не зная, с чего начать, выпалила я.

— Угу, — Рейнхард зыркнул, не видит ли его кто, достал печеньку и умял за секунду.

Какой уж тут грозный Правитель? Ну, разве что прожорливых хомячков.

Стараясь сдержать улыбку, направляюсь вперед, на нашу полянку. Рейн замешкался, беря с собой сумку и плед. Такой смешной и домашний. Я оглянулась, желая навсегда запомнить его таким. Это был не Рейнхард, Повелитель всех оборотней, нет, это был просто Рейн. Счастливый, растрепанный, мой. Очень надеюсь, что мой.

* * *

— Рейн, а эта аура, ну, то есть оболочка, только у живых есть?

— Все на этом свете — живое: и вода, и ветер, и зверь. И даже этот лес, особенно он. Познай его, почувствуй его дыхание.

Мы с Рейном расположились на крошечной полянке, окруженной огромными вековыми деревьями. Аромат хвои и свежести наполнял легкие и кружил голову. Расстелив плед, Рейнхард усадил меня, укутал в свой плащ и присел рядом, вытянув длинные ноги и с огромной осторожностью доставая рассованное по карманам печенье.

Я пыталась сдержать улыбку. 'Интересно, кто-нибудь видел Рейна таким?'.

Пока мы добирались до этой полянки, изо рта выбивался тоненький пар, но стоило нам прийти, как Рейнхард взмахнул рукой, и воздух, чуть дрогнув, согрелся по воле Владыки.

Хвойные ветви, почуяв тепло, потянулись к его источнику. И вся поляна оказалась зажата в пушистых объятьях хвойных красавиц. Зеленовато-голубые, они едва качались и гудели от легкого ветра, будто пьянея от магии Рейна. Что ж, я могла их понять. Какая женщина устоит перед сероглазым красавцем?

Я потянулась к мягким иголкам и закрыла глаза. 'Что там сказал Рейнхард? Почувствовать лес, услышать его дыханье...'

Теплый плед не давал весеннему холоду добраться до кожи, и я могла по-настоящему насладиться минутами тишины. Птицы, сперва осторожные, но с каждой минутой все более радостные, шумными стайками перелетали от одной ветки к другой, созывая своих родичей насладиться теплом. Вот трель, плавная, звонкая, так похожая на песнь соловья. Не утихая, она вплеталась в нестройное уханье. Чириканье, по-воробьиному задорное и разноголосое, раздавалось то слева, то справа. И неизвестная пичуга, угукая, словно спрашивала: 'Что за дела? Кто это? Как это?'

Это удивленное, неверящее 'угу' выбивалось из песни пернатых. А пичуга все разрывалась, и я почувствовала скрип древнего дерева и его сомнения: 'Треснуть по пернатому заду эту горластую или же поспать годочек-другой? Вот же дурная птица!'

Хвоя зашебуршала, смеясь над словами старца. А я в восторге потянулась сознанием глубже, дальше, пьянея от принадлежности к нечеловеческой сущности. Свежей, древней, свободной.

Сквозь прикрытые веки просачивался красноватый свет, ветки щекотали лицо, и мне казалось, я сама становлюсь молодой сосною. Так хорошо и спокойно.

— Не превращайся сама, просто чувствуй, — теплые руки Рейна обхватили мою голову и приступили к массажу.

'М-м-м'.

— Расфокусируй взгляд, смотри на лес и сверху, и снизу. Представь, что ты птица. Ты свободна, ты видишь верхушки деревьев. Одновременно ты река, что питает их корни и приносит вести. Ты лес, ты солнце, ты ветер...

— Я солнце, я ветер... — шепчу, но чувствую, что под руками Рейна я — не что иное, как разомлевшее на солнце желе.

Движения Рейна подозрительно напоминали того, кто изо всех сил сдерживает смех. 'Неужели он снова читает мои мысли или же просто смеется над неумехой?'

И только я собралась высказать Повелителю, что я думаю о методах его обучения, как он начал мне объяснять. И как объяснять!

Его губы почти касались моего виска, а рука, обведя мои губы, стала спускаться все ниже и ниже. По подбородку, по ключицам, по ложбинке между грудей.

— Рейн-хард, — тяжело выдыхаю я, так и не сумев открыть глаз.

'Да что с этим хвойным воздухом? Почему все кружится в хороводе?'

— Да, Кир-р-ра? — чуть хрипловатый глубокий голос ласкает шею.

— Перестань, ты же сам говорил, что... — мысли путаются, но в одном я уверена точно — я хочу, я хочу его так, как никогда никого не хотела. Хотела почувствовать его вкус, хотела почувствовать тяжесть его восхитительного тела. Хотела, чтобы он подмял меня под себя и...

— Ты действительно этого хочешь?

'Ну что за голос? Никто не должен обладать таким божественным преимуществом. Это просто несправедливо!'

Рейнхард раскатисто рассмеялся:

— Правда? Думаешь, несправедливо?

'Да, неспр...Что? Он снова? Вот же засранец!' — распахиваю глаза и ударяю что есть силы в его грудь.

— Ой! — рука просто отваливается, я словно по камню ударила.

Пытаюсь вскочить, но Рейн не дает мне сделать этого. Он молниеносно хватает меня и притягивает к себе. Не удержав равновесия, падаю на его грудь.

Красная пелена гнева встает перед глазами.

'Он снова, снова читал мои мысли!' — чувствую себя беззащитной и оскверненной, словно меня раздели перед толпой.

— Кира? — обеспокоенно спрашивает Рейн, укачивая меня как ребенка, в то время как я пытаюсь вырваться, пытаюсь лягнуть, ударить его побольней, но у меня, конечно же, это не получается.

Замираю, белея от ярости, а Рейн притягивает мою гудящую руку и целует сначала ладонь, затем один за другим пальцы. Разворачиваюсь так, чтобы видеть его глаза. Серые, искристые, но совершенно непроницаемые, они требовательно смотрят и словно душу мою вынимают.

— Не смей больше этого делать, — чеканю каждое слово я.

— Делать чего? Этого? — Рейн целует мою ладонь. — Или этого?

Его язык ласкает ложбинку между указательным и большим пальцами, чертит им круг посередине ладони и внезапно прикусывает то место, которое мгновенье назад целовал. Я вскрикиваю. Словно разряд потрясает мое слабое тело. А его губы уже на моей шее и спускаются все ниже и ниже.

— Ты... сам... знаешь, — удивительно, как мне удалось вытолкнуть эти слова.

— Знаю, но именно ты должна это сказать, — улыбка Правителя выглядит донельзя довольной. — Ну же, кара, скажи, чего мне не делать.

Его губы находят мои, и все, я чувствую, что пропала.

— Кара, о, кара, — Рейн сжимает меня так сильно, будто я вырываюсь. Но какой там!

'Нет!' — не понимаю, что это я сама притягиваю его, мысленно крича, не желая, чтобы он прекращал.

Его губы такие горячие и настойчивые. Им нельзя сказать нет, им нельзя отказать. Он сминает мою волю, он подчиняет себе, и мне все равно, читает ли он в этот момент мои мысли и чувства. Да что там! Только слепой не прочтет желание на моем лице.

'Рейн, Рейн, Рейн', — мысленно повторяю я.

Вкус корицы на его языке, властность и необыкновенная нежность в каждом движении — это наш поцелуй. Первый, но как я надеюсь, что не последний!

Его имя бьется внутри, внизу живота все сворачивается в тугую пружину, и мне так хочется, чтобы он наполнил меня. Всю, без остатка.

— Сент нуэто, кара эль танто. Кара! — почти выкрикивает последнее слово, чтобы колючими поцелуями покрыть мое лицо, шею, грудь.

Бешеные, властные, ненасытные поцелуи. На грани боли и наслаждения. В них столько страсти, столько звериного сумасшествия, но мне хочется, чтобы Рейн сходил с ума, с ума только по мне.

Я изгибаюсь в сильных руках, я уже ничего, казалось, не соображаю, только его охрипший голос на краешке сознания что-то шепчущий. Мои губы горят, мой стон вырывает рокот из его груди. Не могу понять, о чем он говорит мне.

— Скажи!

— Что? — выдыхаю, почти раздавленная под его тяжестью.

'И когда он подмял под себя?'

Тяжело дышу, чувствуя нечто огромное и твердое на своем бедре.

— Скажи это!

— Сказать что? — почти жалобно пропищала я.

— Только меня.

'О чем это он?' — пытаюсь вглядеться в его лицо, но яркое солнце слепит глаза.

— Скажи, что представляешь только меня. Скажи это, кара!

В его глазах — тьма.

'Кого я должна представить, когда он здесь, рядом?'

Его губы жестко впиваются в мой рот. Мне почти больно. Объятья становятся крепче.

'Боже, да он же раздавит меня! Будто каменный...'

— Рейн? — осторожно зову, когда он, наконец, отрывается от моих истерзанных губ и долго-долго всматривается в меня.

Зрачки расширены так, что серебристая радужка почти невидима.

— Только меня, — рычит он, со стоном утыкаясь в мою шею, и неестественно замирает.

— Рейн, я... — почти задыхаюсь под его весом, напуганная размером его желания, которое недвусмысленно упиралось в бедро.

'Только меня... Кого, он думал, я представляю? — догадка пронзила меня внезапно. — Ну, конечно! Он боялся, что я представляю Макса, как тогда, в кухне'.

Рейн сжимал кулаки и дышал часто-часто, пытаясь во что бы то ни стало успокоиться, взять себя в руки.

'Неужели Зверь? Неужели он снова на грани?'

Не раздумывая, словно я на каком-то подсознательном уровне знала, что делать, шепчу:

— Тебя, только тебя, ш-ш-ш, Рейнхард.

Тело Правителя вздрагивает, сжимает меня, а потом расслабляется. Я выдыхаю. Странно, даже не заметила, как долго задерживала дыхание.

Птичий гомон вновь бьет по ушам. Деревья колышутся от поднявшегося ветра. Большое облако на пару мгновений закрыло солнце, а мы с Рейном так и лежали, обнявшись и смотря друг другу в глаза. Рейн только перенес свой вес на руки и теперь нависал надо мной.

Мне стало неловко. Только сейчас я поняла, насколько он большой, сильный. Захочет — разорвет меня пополам. А взгляд острый, все замечающий. С таким, как этот мужчина, не шутят. Молчание становится невыносимым, и я говорю первое, что приходит на ум:

— Не хочу, чтобы ты читал мои мысли. Зачем ты делаешь это?

— Потому что хочу, а ты позволяешь мне это, — на полном серьезе этот Рейн.

— Позволяю? Я... Я тебе позволяю?! — толкаю Рейна, чтобы он слез с меня, но проще сдвинуть скалу, чем этого блохастого интригана.

— Конечно, — Рейн улыбнулся, сверкая ямочками, но даже на сантиметр не сдвинулся.

'Нет, этот фокус у тебя не пройдет! Улыбается? Ну до чего обаятельная улыбка. Вот стервец, как можно выглядеть настолько очаровательным? И волосы совсем выбились из прически. Серебристые пряди так и хочется проверить на мягкость. А его улыбка. М-м-м... Ой, о чем это я?'

Рейн расхохотался, одним слитным движение поднялся и поставил на ноги и меня.

— Хочешь, и тебя научу?

'Хочу ли я? Да он, верно, смеется!'

— Когда ты злишься, ты похожа на капризного ребенка, которого и наказать надо, и устоять перед ним невозможно, — с теплой улыбкой говорит Рейнхард, а смотрит так, что я не знаю, куда себя деть.

— Извраще-е-енец, — тяну я, лишь бы не поддаться его обаянию.

'Ну что со мной не так? Почему я на него так реагирую?' — молюсь, чтобы эти мысли не прочел один любопытный.

Про себя обещаю в лепешку разбиться, но научиться защищать свои мысли от посторонних.

Рейн хмыкает и тут же деловито начинает рассказывать.

— Защита мыслей — это своего рода невидимый барьер, который каждый устанавливает для себя сам. Конечно, родители или наставники могут поставить его детям, но это не истинная защита. Барьер для каждого мага свой.

— Мага? — тут же интересуюсь я.

— Да, мага, — Рейну нравится, что я улавливаю главное. Мы вновь садимся на плед, только на этот раз Рейн устраивается на самом краешке. — Веров, которые прошли инициацию, практически нереально прочесть.

— Практически?

— К сожалению, среди магов есть те, в ком течет кровь оборотней, они и могут пробить защиту.

— А те, в ком нет этой крови?

— Только самые сильные. На моем веку я встречал только пятерых магов такого уровня. Двое из них уже мертвы. Остальным троим сейчас не до этого.

— Гроллы?

— Не только. Магия как будто уходит из этого мира. Сначала это было не так заметно, сейчас же даже самые упрямые понимают, что что-то не так.

— А я смогу научиться ставить этот барьер? Я же не вер.

Рейнхард в удивлении приподнимает брови.

— Конечно, — а затем продолжает, а я не могу избавиться от чувства, что он многое не договаривает. — В тебе моя кровь, ты вера, не думай о себе, словно ты человек.

'А кто я, зяблик пернатый?'

— Но я человек, чистокровный, и никем другим быть не могу, сколько бы чужой крови в меня не влили.

Рейн морщится. Каждое упоминание, что я человек так искривляет его лицо, словно ему зуб вырывают.

— Ты вера. И давай не будем об этом, — Рейн нетерпеливо махнул рукой.

Я лишь покачала головой в ответ. Мне нужно узнать, как защитить свои мысли, а уж потом все остальное.

Рейн стал рассказывать. Четко, без отступлений, только самое главное. В теории все было просто — нужно только сосредоточиться, представить вокруг головы прозрачный пузырь, или обруч, или маленького защитника надо лбом. Главное, придать этому безобразию нужную функцию, закрепить ее и не забывать время от времени проверять.

— Так, ну, с фантазией, допустим, у меня все в порядке. Но вот все остальное... — я неуверенно посмотрела на Рейна.

Он встал и протянул руку. Я осторожно вытянула свою, и наши пальцы соприкоснулись. Меня словно разрядом ударило. Видимо, и Рейна тоже, потому как и он дернулся, но, в отличие от меня, быстро пришел в себя, отряхнул мои безразмерные штанишки от зеленых иголок, и встал за спиной.

— Закрой глаза, — приказал он.

'Может, это не самая хорошая мысль — учиться у того, от кого начисто сносит голову?' — подумала я, стараясь держать свою фантазию под контролем.

— Представь то, что могло бы защитить твои мысли. Просто представь и удерживай этот образ.

'Что-то, что могло защитить... Мысли, да, а еще усмирить желание наброситься на Правителя и целовать, целовать...'

— Кира, — хрипло произнес Рейн. — Я буду читать каждую твою мысль, каждое потаенное желание до тех пор, пока ты не сможешь защитить себя. Ты понимаешь?

Киваю головой, потому что голос меня не слушался.

'Черт, это гормоны, это просто гормоны'.

Нужно представить что-нибудь непривлекательное, что-нибудь, не вызывающее желание, что-нибудь, что не было бы Рейнхардом.

'Вот черт', — не надо видеть, чтобы знать, как красиво очерченные губы дрогнули в улыбке.

Что-нибудь непривлекательное, защищающее, держащее меня саму на расстоянии от Рейна.

Не успела я сообразить, как мою голову обвил серебристо-прозрачный обруч с чем-то массивным на лбу.

'Рейнхард что, подавился? Что это за страшные звуки?'

Не то смех, не всхлип издает рядом Правитель, а я пытаюсь сосредоточиться, чтобы понять, что же это за зверь такой красуется на моем лбу.

'Только не фигура из трех пальцев, только не фигура из трех пальцев, — умоляю я, когда четкий образ врывается в мое подсознание. — Нет, ну я подозревала, что со мной что-то не так, но чтоб настолько!'

Открываю и закрываю рот, не в силах вымолвить что-нибудь цензурно-приличное.

— Умоляю, скажи, что этот ужас снимается, — наверное, мое лицо выглядело донельзя комическим, потому как Рейнхард смотрит на меня не мигая, а потом, согнувшись пополам, начинает хохотать так, что слезы выступают на его глазах.

— О, — стонет он, — я, я надеюсь.

— Надеюсь? То есть, возможно, я так и буду с этим ходить?

Рейнхард смотрит на меня сияющими глазами и кивает, не в силах остановить хохот.

А я стенаю. Ну как, как такое только может прийти на ум? Прекрасный серебристо-прозрачный обруч, тонкий, изящный, который венчает на моем лбу... это! Темная блямба размером с ладонь. О, лучше бы это была фигура из трех пальцев. Но нет, мое подсознание выдает миниатюрную восьмилапую Терайу в костюме бетмена и трусами поверх штанов. Железными, с огромным амбарным замком и табличкой: 'Скажи Рейну нет!'

— О-о-о, — хватаюсь за голову.

Да первый, кто такое увидит, не то, что мысли не захочет читать, да он сиганет от меня, как от чумной, на другой конец света.

— Не переживай так, кара, — Рейнхард смахивает слезы. — Главное — читать твои мысли рискнет только самый отчаянный. Ну, а трусы... Поверь, будь они хоть трижды железными, ни за что не остановят меня.

Кажется, от его взгляда даже уши краснеют.

Что-то невнятно бурчу в ответ.

— А теперь смотри, как нужно защиту снимать, — Рейн встал так близко, что я уперлась макушкой в его подбородок. Поднимаю голову и стараюсь смотреть на его лоб, а не глаза или губы.

Рейн имитирует мой ободок на своей голове, и я вижу, как серебристая полоска раскалывается, а потом вновь собирается воедино.

— А зачем мне снимать ее, если это защита?

— Только снимая, можно понять, не взломал ли ее кто. Если давление было сильным, то она так быстро не соберется. Показать еще раз?

Киваю, но не потому, что не поняла или не запомнила, просто мне очень нравится вот так стоять рядом. Не осознавая, что делаю, касаюсь рукой его груди как раз в тот момент, когда он снимает обруч. Что-то щелкнуло, вздрогнуло. Вспышка ослепила меня.

Внезапно все закрутилось, завертелось: побелевшее лицо Рейна, зеленая сочная хвоя, яркий цветастый плед, каменные стены, камин, красивая женщина и какой-то смутно знакомый восьми или девятилетний мальчик, так похожий на ангела. Женщина, мальчик? Испуганно моргаю.

'Господи, где я?'

* * *

Продолжение романа можно прочитать на Книгомане https://noa-lit.ru/reynhard.html