!!! Пояснения к сноскам — в конце каждой главы !!!
Воздуха не хватало. Легкие с каждым вдохом будто раздували внутри себя пузырь, оставляя все меньше места для жизни, но старик упрямо продолжал бежать вдоль речного обрыва. Правда, иногда он замирал, лишь на мгновенье, и, оттянув трясущимися пальцами тугой воротник рясы, прислушивался. Да, что толку, ведь, скользящее за ним в пустой, непроглядной темени, делало это совершенно беззвучно для простого человеческого уха.
Он не увидел, скорее, почувствовал — впереди дороги больше нет. Застопорился на самом краю, глянул сначала вниз и влево, где чернела сейчас, разящая даже с такой высоты тиной река и обреченно застонал. Берег в этом месте словно полоснули гигантским ножом, и края образовавшейся раны широко разошлись, вскрыв пласты глины, истыканной ласточкиными норками. Прыгать вниз в его-то годы было не просто опасно, но и глупо. Здесь, наверху была хоть какая-то надежда на спасение, а что там, одному Единородному известно. Оставалось лишь одно — обойти помеху вдоль кромки. Мужчина так и поступил, и, оставив затхлую воду за спиной, осторожно пошел в туман, крестясь на ходу.
Туман неторопливо, словно боясь вспугнуть свою добычу, обволок его, вмиг покрыв и без того мокрое от пота лицо липкой влагой, но дышать, как ни странно, стало легче. И мужчина впервые с того самого момента, как постыдно свалился с повозки, глубоко вдохнул, подняв глаза к далекому небу. Да так и замер, не успев закрыть рот:
— А-а-а... Изыди, тварь, сгинь. Светлым именем тебя заклинаю, — пригнувшись, попятился он назад, боясь отвести взгляд от зависшего над ним светящегося мертвенно сизого сгустка. А потом опять побежал, уже обратно, руками разгребая густую туманную хмарь и втянув голову в плечи.
Развернулся он, только когда до самого края обрыва оставалась всего пара шагов, и вскинул правую руку, будто заслоняясь от преследователя. Пальцы машинально сложились для крестного знамения, и привычным жестом мужчина прочертил в воздухе знак. Сгусток не сдвинулся, лишь подрагивал под потоками ночного воздуха.
'Отдай', — прозвучало глухо в голове старика.
Это было что-то новенькое. До сего момента богомерзкий призрак ни разу не возвысился до общения со своей жертвой. Мужчина замер с уже вновь занесенной рукой и тряхнул седой шевелюрой, точно отгоняя от себя настырную муху.
'Отдай, она все равно не твоя!', — повторил свое требование мерцающий сгусток, разбухая и удлиняясь прямо на глазах.
— О чем ты? — наконец, опомнился от наблюдения такой метаморфозы мужчина.
'Отдай... Вор в рясе', — прозвучало с нескрываемой издевкой, уже вполне по-человечески.
— В рясе? Вор? — выдохнул мужчина, неизвестно какой части удивившись больше. — Что я должен тебе отдать? — начал он лихорадочно соображать.
'То, что взял в монастыре, то и отдай'.
— Изы-ди, — медленно прошептал потрясенный священник и сделал шаг назад. До него, наконец, дошла суть услышанного... вместе с осознанием того, кто сейчас стоит перед ним, едва касаясь ногами земли. Оставалось лишь вступить в душеспасительную беседу, но, мужчина был слишком умным для этого, да и в долгой своей жизни успел повидать многое. — Я не вор. Да и ты уже точно не Святой, — лишь позволил он себе ответную любезность и засунул руку в глубокий карман. — Это отдать?
Мерцающий силуэт дернулся к нему, а потом вновь замер:
'Да... Брось перед собой в траву и убирайся отсюда, церковная побирушка'.
А вот это он сказал напрасно. Мстительная улыбка собрала глубокие морщины на лице старика. Он сделал еще шаг назад и повернулся к призраку боком:
— Я никогда не был ни вором, ни побирушкой. И уж тебе ли этого не знать? А коли ты твердо вознамерился вернуть свое, то тогда... — резко вскинул он руку в сторону реки и склонил голову набок, прислушиваясь к темноте. — ... ныряй в воду и доставай сам.
Призрак зарычал, заставив священника испуганно дернуться, а потом медленно поплыл в его сторону. Но, не успел он преодолеть и половины разделяющего пространства, как мужчина, вдруг, криво взмахнул широкими рукавами рясы, по-птичьи вскрикнул и камнем ухнул вниз, прихватив за собой отколотый вместе с дерном кусок земли...
Раскинувшееся внизу, на узкой полосе песка зрелище было даже жалким и, не смотря на явную досаду на священника за его глупый предсмертный поступок, сгусток позволил себе смешок:
'Дурак... в рясе... Ничего. Это ничего', — закончил он свой осмотр и, осветив напоследок высунувшихся из своих норок любопытных птичьих голов, рассеялся, вновь погрузив берег в почти беспроглядную ночную тьму.
А старик так и остался лежать там, внизу. Выгнувшись в изломанной позе, сильно напоминающей руну под названием 'Есть'. Именно это сходство и позабавило так призрака. Руна 'Есть' — руна, обозначающая саму Жизнь во всем ее многообразии, непредсказуемости и вечном движении вперед...
Глава 1
— Хозяйка, просыпайся... Хозяйка...
— А если подушкой? — сонно уточнила я, не разлепляя век.
— Промахнешься, — привычно вздохнула домовиха и также привычно потянула одеяло на себя.
— А если... — на мгновение задумалась я, ухватив его за свой край еще непослушными спросонья пальцами. — шлепанцем?
— Результат аналогичный.
— Результат аналогичный... Домовихи так не разговаривают, — обреченно села, свесив ноги с кровати, и потерла пальцами глаза. — Мать моя, Ибельмания(1)! Это я что, так выгляжу?
Вообще домовиха у меня, вписанная в тетушкино завещание вместе с домом и всем его содержимым, натура психически уравновешенная и морально устойчивая. Но, видимо, мои эксперименты с собственной внешностью и ей уже изрядно опостылели. Потому что на вытянутой по козлиному мордочке существа, украшенной парой глаз-бусинок и утиным носом, появился легкий намек на страдание. И я ее прекрасно понимала. Но, поделать ничего не могла. У каждого своя работа. Моя требовала от меня все средства, будь то твердое мыло, жидкое для мытья волос или масляные композиции для втираний в кожу испытывать в первую очередь на собственной персоне. Домовихин же долг предписывал ей быть во всем похожей на собственную хозяйку. Ну, насчет 'личика' мы с ней еще смогли договориться (года за три беспрерывных препирательств). Потому что каждое утро продирать глаза и пялиться в собственное искривленное, как в погнутом тетушкином самоваре отражение — удовольствие из сомнительных. А вот волосы... За них моя домовиха уперлась обоими своими рогами. Фу ты, ушами. Правда, торчащими, точь в точь, как козьи рожки. И вот сейчас у кровати стояло создание с коротко остриженными, лазоревого(2) цвета волосами и нервно теребило (в ее флегматичном варианте — едва перебирало пальчиками) угол одеяла:
— Думаю, да, хозяйка. Именно так ты сейчас и выглядишь, — опять вздохнула 'страдалица за красоту' и с чувством исполненного долга посеменила через весь верхний этаж к лестнице. — Зигмунд просил передать, что он себя с утра неважно чувствует и у него... это... — тормознула она, уже уцепившись ручкой за перильную балясину. — отрицательное интуитивное прогнозирование на сегодняшний день.
— Все ясно. Плохое предчувствие у него... Груш!
— Что? — послышалось уже с нижнего этажа.
— Не играй ты больше с ним по ночам в карты. Вам обоим это не на пользу. И тебе и этому рыжему... умнику.
— Это приказ? — уточнила домовиха, явно рассчитывая на положительный ответ.
— Это просьба... третья за последний месяц, по-моему. Как я могу тебе приказывать?
Снизу послышался еще один и самый прочувствованный грушин вздох. После чего, видимо посчитав, что весь отведенный на сутки запас эмоций выдан с лихвой, домовиха растаяла в районе погребной крышки. Разговор окончен. Теперь до ночи носа своего утиного из темного закутка не высунет. А вот что касается 'рыжего умника'... так он у меня сейчас получит по полной. Ведь наверняка опять надул наивное создание. Интересно, на сей раз чем ей пришлось расплачиваться за карточный проигрыш?
Зигмунд, он же самый просвещенный ум нашей эпохи, да что там эпохи, всей ладменской истории, тоже достался мне семь лет назад после смерти тетушки Маты. Правда, предписания на его счет были выданы исключительно в устной форме, дабы не унизить инвентаризацией достоинств сего досточтимого мужа. Справедливости ради, однако, стоит заметить, что Зигмунд действительно имел весьма незаурядные целительские способности и деньги в нашу 'разношерстную' семью приносил регулярно, за несколько своих перетечь(3) приобретя известность по всей округе, включая столичный Куполград. Вот это то, думаю, и послужило ему основным аргументом в сторону 'Ну, куда ты пойдешь? Оставайся. Будем жить вместе', сказанное мной и сотни раз после этого помянутое, только уже совершенно другими словами: 'Да что ж у меня тогда язык не отсох или спасительная немота не накрыла?!'. Ан, нет. Скорбящий специалист в ответ на мой искренний позыв не менее скорбно скосил свои зеленые очи к миске со сметаной и ответил: 'Ну, хорошо. Так уж и быть, останусь с тобой, поддержу. К тому же у меня и клиентура здешняя уже годами наработана'.
— Кстати, о клиентуре, — вспомнив о важном, подскочила я с уже остывшей постельки и, напялив невостребованные шлепанцы, направилась к лестнице. — Зеня!.. Зеня, симулянт прогнозный! — кота не было ни на его любимом диване у очага, где он обычно в это время должен вытягивать свои конечности, ни у любимой чашки со вчерашним молоком, в позе немого укора. Странно... Неужто и в вправду нездоровится подлецу? Окинув взглядом все пространство, я решила изменить интонацию с угрожающей на озабоченную. — Зе-еня, ты где? Зенечка...
— Я тут, — послышалось из распахнутого на застекленную веранду окна. — Стася, подойди ко мне... Время настало.
— Какое время? — перекинулась я к нему через кухонный стол, отдернув занавеску. — У тебя что, опять проблемы с... Может, отвара солодки или рябинового настоя?
Зигмунд, лежащий на узкой кровати в своем 'рабочем кабинете' посмотрел на меня, как на безнадежно убогую и вновь закатил глаза:
— Чтоб ты знала, мой хронический катар(4) прекрасно лечится обыкновенными коровьими сливками, но, к сожалению, речь сейчас не об этом... Хотя, если рассуждать философски, — в этом месте уже я закатила глаза. — от него я в ближайшее время избавлюсь и без твоих извращенных пыток... Стася, мне нужно новое тело.
— Опять?
— Что значит, опять? — возмущенно приподнял голову кот.
— Ты опять за свое? Последний раз я слышала эту фразу в начале апреля, после твоего традиционного загула по местным кошелкам(5). А что сейчас то? Неужто снова понесешься под старую... Зеня, а сколько ты лет в этом теле? — вдруг, дошло до меня.
— Уже двадцать восемь... Последнюю мою перетечу, как и предшествующие ей две, проводила твоя почтенная тетушка. А теперь, значит, придется тебе. Так что, готовься, Стася. У нас в резерве сутки, не больше, — произнес он совершенно спокойно, без привычного своего скептицизма или высокомерия и мне от этого сделалось совсем нехорошо.
Да, видно, дела у кота действительно плохи, раз пошел такой откровенный разговор. И, хоть я знала нужный обряд уже наизусть (еще бы, столько раз после его заявлений суматошно бросалась к тетушкиным записям), первое, что сейчас сделала, перебросив ноги через подоконник на веранду — прищурила глаза и осмотрела свечение Зигмунда со всем пристрастием...
Домовые вот — внешние копии своих хозяев. Приходится соответствовать. А что касается других 'домашних обитателей': котов там или собак, то здесь совпадение в другом плане — энергетическом. У соседки моей, молочницы тетки Тиристины, кошка Эмка — вылитая она, даже болеют эти дамы одинаковыми болячками. Наш же с Зигмундом вариант был гораздо сложнее. С одной стороны он, несомненно, животное (временами, так скотина еще та), а с другой — вполне мыслящее существо, по его убеждению, 'вынужденное теснить свой высокоразвитый интеллект в жалкой шкуре кота'. Это, конечно, неприкрытая 'мания великолепия', ведь изначально он именно в этой 'шкуре' на свет и появился, разве что размером по крупнее местных кошачьих кобелей. Не здешний он, понимаете ли — из дальних стран проездом. Да в столице нашей, Куполграде, по какой-то нужде ненароком тормознувший. Там и с тетушкой моей познакомился. А вот все остальное — в непролазном тумане. Но, чую, и эта мгла развеется в скором времени, раз уж отношения наши с котом выходят на совершенно новый уровень. Меня вот, честно говоря, уже давно любопытство распирает откуда Зигмунд столько всего на свете знает и из каких таинственных источников эти знания черпает, впадая временами в свой живописный транс (глазки в кучку, ушки в стороны). А может, прямо сейчас спросить, в порядке честного шантажа?.. С трудом поборов искушение, я сосредоточилась уже всерьез и надолго:
— Ну что ж, свечение действительно, пробито в жизненно важном месте и чакра первая едва мерцает, — пришлось мне через некоторое время признать правоту Зигмунда.
— Первая? — неожиданно испуганно вскинулся тот. — Голова?
— Голова? Это когда она у тебя была жизненно важным местом? — скептически заметила я в ответ. — Почки, думаю. А первая чакра у котов на кончике хвоста... умник. Так что, подстелю ка я под тебя дерюжку, пока меня не будет. А то... мало ли.
— Издеваешься над умирающим?
— Неа. Это я так сама себя на предстоящий подвиг настраиваю. В первый раз, все-таки. Так что, не обращай внимания... Зень, может, сметанки?
— Пожалуй, воздержусь, — после паузы мужественно ответил кот. — Помедитирую пока. Тоже... настроюсь. А ты уж постарайся с моим приемником.
— Приемником? Есть особые пожелания? Может, в этот раз, в качестве научного эксперимента в кролика или, скажем, курицу переселишься?.. Ну, извини. Это я опять... — поймала я на себе выразительный взгляд оскорбленного мыслителя. — Будет тебе достойный приемник — кошак в полном расцвете сил, только, ближе к ночи. А сейчас мне надо на Чилимский пруд сбегать — срочный заказ из столицы.
— Бросаешь, значит? В такой момент? — дернул хвостом Зигмунд. — Хотя, конечно. Кто тебе я и кто важная столичная клиентка.
— Ну вот. А я уж надеялась, что у тебя просветление наступило... Это ненадолго. Правда, очень надо, — уверила я кота и спрыгнула с подоконника. Присела перед ним и провела ладонью вдоль пушистого рыжего бока. Зигмунд в ответ прикрыл свои зеленые глаза и глубоко вздохнул. — Не бойся. Все у нас будет хорошо. Я же тебя люблю... Иногда... Когда ты...
— Стася, иди давай, — процедил сквозь полустертые зубы кот...
'А ты, Стася, и сама порой бываешь редкостной скотиной. Только что, например. Ведь видишь, что тяжело ему, трусит умник. Еще бы — вопрос жизни и смерти. И зависит, к тому же целиком от твоего магического профессионализма. Так нет, чтоб подбодрить. Ты ж наоборот, ёрничать принялась... Да, скотина ты, Стася, скотина... Хотя с другой стороны, кто ж меня то подбодрит, как ни я сама. А как это проще сделать? Представить себе, что перетеча — дело вполне житейское. Это как, например, на развал(6) за карасями сходить, или кусок дегтярного мыла сварить. Так к чему тогда, скажите мне, менять свою традиционную манеру поведения?.. Получается, что ни к чему... А все ж таки, ты...'
