Сотая бусина (общий файл)

!!! Пояснения к сноскам — в конце каждой главы !!!

Воздуха не хватало. Легкие с каждым вдохом будто раздували внутри себя пузырь, оставляя все меньше места для жизни, но старик упрямо продолжал бежать вдоль речного обрыва. Правда, иногда он замирал, лишь на мгновенье, и, оттянув трясущимися пальцами тугой воротник рясы, прислушивался. Да, что толку, ведь, скользящее за ним в пустой, непроглядной темени, делало это совершенно беззвучно для простого человеческого уха.

Он не увидел, скорее, почувствовал — впереди дороги больше нет. Застопорился на самом краю, глянул сначала вниз и влево, где чернела сейчас, разящая даже с такой высоты тиной река и обреченно застонал. Берег в этом месте словно полоснули гигантским ножом, и края образовавшейся раны широко разошлись, вскрыв пласты глины, истыканной ласточкиными норками. Прыгать вниз в его-то годы было не просто опасно, но и глупо. Здесь, наверху была хоть какая-то надежда на спасение, а что там, одному Единородному известно. Оставалось лишь одно — обойти помеху вдоль кромки. Мужчина так и поступил, и, оставив затхлую воду за спиной, осторожно пошел в туман, крестясь на ходу.

Туман неторопливо, словно боясь вспугнуть свою добычу, обволок его, вмиг покрыв и без того мокрое от пота лицо липкой влагой, но дышать, как ни странно, стало легче. И мужчина впервые с того самого момента, как постыдно свалился с повозки, глубоко вдохнул, подняв глаза к далекому небу. Да так и замер, не успев закрыть рот:

— А-а-а... Изыди, тварь, сгинь. Светлым именем тебя заклинаю, — пригнувшись, попятился он назад, боясь отвести взгляд от зависшего над ним светящегося мертвенно сизого сгустка. А потом опять побежал, уже обратно, руками разгребая густую туманную хмарь и втянув голову в плечи.

Развернулся он, только когда до самого края обрыва оставалась всего пара шагов, и вскинул правую руку, будто заслоняясь от преследователя. Пальцы машинально сложились для крестного знамения, и привычным жестом мужчина прочертил в воздухе знак. Сгусток не сдвинулся, лишь подрагивал под потоками ночного воздуха.

'Отдай', — прозвучало глухо в голове старика.

Это было что-то новенькое. До сего момента богомерзкий призрак ни разу не возвысился до общения со своей жертвой. Мужчина замер с уже вновь занесенной рукой и тряхнул седой шевелюрой, точно отгоняя от себя настырную муху.

'Отдай, она все равно не твоя!', — повторил свое требование мерцающий сгусток, разбухая и удлиняясь прямо на глазах.

— О чем ты? — наконец, опомнился от наблюдения такой метаморфозы мужчина.

'Отдай... Вор в рясе', — прозвучало с нескрываемой издевкой, уже вполне по-человечески.

— В рясе? Вор? — выдохнул мужчина, неизвестно какой части удивившись больше. — Что я должен тебе отдать? — начал он лихорадочно соображать.

'То, что взял в монастыре, то и отдай'.

— Изы-ди, — медленно прошептал потрясенный священник и сделал шаг назад. До него, наконец, дошла суть услышанного... вместе с осознанием того, кто сейчас стоит перед ним, едва касаясь ногами земли. Оставалось лишь вступить в душеспасительную беседу, но, мужчина был слишком умным для этого, да и в долгой своей жизни успел повидать многое. — Я не вор. Да и ты уже точно не Святой, — лишь позволил он себе ответную любезность и засунул руку в глубокий карман. — Это отдать?

Мерцающий силуэт дернулся к нему, а потом вновь замер:

'Да... Брось перед собой в траву и убирайся отсюда, церковная побирушка'.

А вот это он сказал напрасно. Мстительная улыбка собрала глубокие морщины на лице старика. Он сделал еще шаг назад и повернулся к призраку боком:

— Я никогда не был ни вором, ни побирушкой. И уж тебе ли этого не знать? А коли ты твердо вознамерился вернуть свое, то тогда... — резко вскинул он руку в сторону реки и склонил голову набок, прислушиваясь к темноте. — ... ныряй в воду и доставай сам.

Призрак зарычал, заставив священника испуганно дернуться, а потом медленно поплыл в его сторону. Но, не успел он преодолеть и половины разделяющего пространства, как мужчина, вдруг, криво взмахнул широкими рукавами рясы, по-птичьи вскрикнул и камнем ухнул вниз, прихватив за собой отколотый вместе с дерном кусок земли...

Раскинувшееся внизу, на узкой полосе песка зрелище было даже жалким и, не смотря на явную досаду на священника за его глупый предсмертный поступок, сгусток позволил себе смешок:

'Дурак... в рясе... Ничего. Это ничего', — закончил он свой осмотр и, осветив напоследок высунувшихся из своих норок любопытных птичьих голов, рассеялся, вновь погрузив берег в почти беспроглядную ночную тьму.

А старик так и остался лежать там, внизу. Выгнувшись в изломанной позе, сильно напоминающей руну под названием 'Есть'. Именно это сходство и позабавило так призрака. Руна 'Есть' — руна, обозначающая саму Жизнь во всем ее многообразии, непредсказуемости и вечном движении вперед...

Глава 1

— Хозяйка, просыпайся... Хозяйка...

— А если подушкой? — сонно уточнила я, не разлепляя век.

— Промахнешься, — привычно вздохнула домовиха и также привычно потянула одеяло на себя.

— А если... — на мгновение задумалась я, ухватив его за свой край еще непослушными спросонья пальцами. — шлепанцем?

— Результат аналогичный.

— Результат аналогичный... Домовихи так не разговаривают, — обреченно села, свесив ноги с кровати, и потерла пальцами глаза. — Мать моя, Ибельмания(1)! Это я что, так выгляжу?

Вообще домовиха у меня, вписанная в тетушкино завещание вместе с домом и всем его содержимым, натура психически уравновешенная и морально устойчивая. Но, видимо, мои эксперименты с собственной внешностью и ей уже изрядно опостылели. Потому что на вытянутой по козлиному мордочке существа, украшенной парой глаз-бусинок и утиным носом, появился легкий намек на страдание. И я ее прекрасно понимала. Но, поделать ничего не могла. У каждого своя работа. Моя требовала от меня все средства, будь то твердое мыло, жидкое для мытья волос или масляные композиции для втираний в кожу испытывать в первую очередь на собственной персоне. Домовихин же долг предписывал ей быть во всем похожей на собственную хозяйку. Ну, насчет 'личика' мы с ней еще смогли договориться (года за три беспрерывных препирательств). Потому что каждое утро продирать глаза и пялиться в собственное искривленное, как в погнутом тетушкином самоваре отражение — удовольствие из сомнительных. А вот волосы... За них моя домовиха уперлась обоими своими рогами. Фу ты, ушами. Правда, торчащими, точь в точь, как козьи рожки. И вот сейчас у кровати стояло создание с коротко остриженными, лазоревого(2) цвета волосами и нервно теребило (в ее флегматичном варианте — едва перебирало пальчиками) угол одеяла:

— Думаю, да, хозяйка. Именно так ты сейчас и выглядишь, — опять вздохнула 'страдалица за красоту' и с чувством исполненного долга посеменила через весь верхний этаж к лестнице. — Зигмунд просил передать, что он себя с утра неважно чувствует и у него... это... — тормознула она, уже уцепившись ручкой за перильную балясину. — отрицательное интуитивное прогнозирование на сегодняшний день.

— Все ясно. Плохое предчувствие у него... Груш!

— Что? — послышалось уже с нижнего этажа.

— Не играй ты больше с ним по ночам в карты. Вам обоим это не на пользу. И тебе и этому рыжему... умнику.

— Это приказ? — уточнила домовиха, явно рассчитывая на положительный ответ.

— Это просьба... третья за последний месяц, по-моему. Как я могу тебе приказывать?

Снизу послышался еще один и самый прочувствованный грушин вздох. После чего, видимо посчитав, что весь отведенный на сутки запас эмоций выдан с лихвой, домовиха растаяла в районе погребной крышки. Разговор окончен. Теперь до ночи носа своего утиного из темного закутка не высунет. А вот что касается 'рыжего умника'... так он у меня сейчас получит по полной. Ведь наверняка опять надул наивное создание. Интересно, на сей раз чем ей пришлось расплачиваться за карточный проигрыш?

Зигмунд, он же самый просвещенный ум нашей эпохи, да что там эпохи, всей ладменской истории, тоже достался мне семь лет назад после смерти тетушки Маты. Правда, предписания на его счет были выданы исключительно в устной форме, дабы не унизить инвентаризацией достоинств сего досточтимого мужа. Справедливости ради, однако, стоит заметить, что Зигмунд действительно имел весьма незаурядные целительские способности и деньги в нашу 'разношерстную' семью приносил регулярно, за несколько своих перетечь(3) приобретя известность по всей округе, включая столичный Куполград. Вот это то, думаю, и послужило ему основным аргументом в сторону 'Ну, куда ты пойдешь? Оставайся. Будем жить вместе', сказанное мной и сотни раз после этого помянутое, только уже совершенно другими словами: 'Да что ж у меня тогда язык не отсох или спасительная немота не накрыла?!'. Ан, нет. Скорбящий специалист в ответ на мой искренний позыв не менее скорбно скосил свои зеленые очи к миске со сметаной и ответил: 'Ну, хорошо. Так уж и быть, останусь с тобой, поддержу. К тому же у меня и клиентура здешняя уже годами наработана'.

— Кстати, о клиентуре, — вспомнив о важном, подскочила я с уже остывшей постельки и, напялив невостребованные шлепанцы, направилась к лестнице. — Зеня!.. Зеня, симулянт прогнозный! — кота не было ни на его любимом диване у очага, где он обычно в это время должен вытягивать свои конечности, ни у любимой чашки со вчерашним молоком, в позе немого укора. Странно... Неужто и в вправду нездоровится подлецу? Окинув взглядом все пространство, я решила изменить интонацию с угрожающей на озабоченную. — Зе-еня, ты где? Зенечка...

— Я тут, — послышалось из распахнутого на застекленную веранду окна. — Стася, подойди ко мне... Время настало.

— Какое время? — перекинулась я к нему через кухонный стол, отдернув занавеску. — У тебя что, опять проблемы с... Может, отвара солодки или рябинового настоя?

Зигмунд, лежащий на узкой кровати в своем 'рабочем кабинете' посмотрел на меня, как на безнадежно убогую и вновь закатил глаза:

— Чтоб ты знала, мой хронический катар(4) прекрасно лечится обыкновенными коровьими сливками, но, к сожалению, речь сейчас не об этом... Хотя, если рассуждать философски, — в этом месте уже я закатила глаза. — от него я в ближайшее время избавлюсь и без твоих извращенных пыток... Стася, мне нужно новое тело.

— Опять?

— Что значит, опять? — возмущенно приподнял голову кот.

— Ты опять за свое? Последний раз я слышала эту фразу в начале апреля, после твоего традиционного загула по местным кошелкам(5). А что сейчас то? Неужто снова понесешься под старую... Зеня, а сколько ты лет в этом теле? — вдруг, дошло до меня.

— Уже двадцать восемь... Последнюю мою перетечу, как и предшествующие ей две, проводила твоя почтенная тетушка. А теперь, значит, придется тебе. Так что, готовься, Стася. У нас в резерве сутки, не больше, — произнес он совершенно спокойно, без привычного своего скептицизма или высокомерия и мне от этого сделалось совсем нехорошо.

Да, видно, дела у кота действительно плохи, раз пошел такой откровенный разговор. И, хоть я знала нужный обряд уже наизусть (еще бы, столько раз после его заявлений суматошно бросалась к тетушкиным записям), первое, что сейчас сделала, перебросив ноги через подоконник на веранду — прищурила глаза и осмотрела свечение Зигмунда со всем пристрастием...

Домовые вот — внешние копии своих хозяев. Приходится соответствовать. А что касается других 'домашних обитателей': котов там или собак, то здесь совпадение в другом плане — энергетическом. У соседки моей, молочницы тетки Тиристины, кошка Эмка — вылитая она, даже болеют эти дамы одинаковыми болячками. Наш же с Зигмундом вариант был гораздо сложнее. С одной стороны он, несомненно, животное (временами, так скотина еще та), а с другой — вполне мыслящее существо, по его убеждению, 'вынужденное теснить свой высокоразвитый интеллект в жалкой шкуре кота'. Это, конечно, неприкрытая 'мания великолепия', ведь изначально он именно в этой 'шкуре' на свет и появился, разве что размером по крупнее местных кошачьих кобелей. Не здешний он, понимаете ли — из дальних стран проездом. Да в столице нашей, Куполграде, по какой-то нужде ненароком тормознувший. Там и с тетушкой моей познакомился. А вот все остальное — в непролазном тумане. Но, чую, и эта мгла развеется в скором времени, раз уж отношения наши с котом выходят на совершенно новый уровень. Меня вот, честно говоря, уже давно любопытство распирает откуда Зигмунд столько всего на свете знает и из каких таинственных источников эти знания черпает, впадая временами в свой живописный транс (глазки в кучку, ушки в стороны). А может, прямо сейчас спросить, в порядке честного шантажа?.. С трудом поборов искушение, я сосредоточилась уже всерьез и надолго:

— Ну что ж, свечение действительно, пробито в жизненно важном месте и чакра первая едва мерцает, — пришлось мне через некоторое время признать правоту Зигмунда.

— Первая? — неожиданно испуганно вскинулся тот. — Голова?

— Голова? Это когда она у тебя была жизненно важным местом? — скептически заметила я в ответ. — Почки, думаю. А первая чакра у котов на кончике хвоста... умник. Так что, подстелю ка я под тебя дерюжку, пока меня не будет. А то... мало ли.

— Издеваешься над умирающим?

— Неа. Это я так сама себя на предстоящий подвиг настраиваю. В первый раз, все-таки. Так что, не обращай внимания... Зень, может, сметанки?

— Пожалуй, воздержусь, — после паузы мужественно ответил кот. — Помедитирую пока. Тоже... настроюсь. А ты уж постарайся с моим приемником.

— Приемником? Есть особые пожелания? Может, в этот раз, в качестве научного эксперимента в кролика или, скажем, курицу переселишься?.. Ну, извини. Это я опять... — поймала я на себе выразительный взгляд оскорбленного мыслителя. — Будет тебе достойный приемник — кошак в полном расцвете сил, только, ближе к ночи. А сейчас мне надо на Чилимский пруд сбегать — срочный заказ из столицы.

— Бросаешь, значит? В такой момент? — дернул хвостом Зигмунд. — Хотя, конечно. Кто тебе я и кто важная столичная клиентка.

— Ну вот. А я уж надеялась, что у тебя просветление наступило... Это ненадолго. Правда, очень надо, — уверила я кота и спрыгнула с подоконника. Присела перед ним и провела ладонью вдоль пушистого рыжего бока. Зигмунд в ответ прикрыл свои зеленые глаза и глубоко вздохнул. — Не бойся. Все у нас будет хорошо. Я же тебя люблю... Иногда... Когда ты...

— Стася, иди давай, — процедил сквозь полустертые зубы кот...

'А ты, Стася, и сама порой бываешь редкостной скотиной. Только что, например. Ведь видишь, что тяжело ему, трусит умник. Еще бы — вопрос жизни и смерти. И зависит, к тому же целиком от твоего магического профессионализма. Так нет, чтоб подбодрить. Ты ж наоборот, ёрничать принялась... Да, скотина ты, Стася, скотина... Хотя с другой стороны, кто ж меня то подбодрит, как ни я сама. А как это проще сделать? Представить себе, что перетеча — дело вполне житейское. Это как, например, на развал(6) за карасями сходить, или кусок дегтярного мыла сварить. Так к чему тогда, скажите мне, менять свою традиционную манеру поведения?.. Получается, что ни к чему... А все ж таки, ты...'

Подвести итог собственным внутренним терзаниям я не успела по вполне прозаичной причине, не вписывающейся в значимость момента — запнулась о выступающий через узкую тропинку каштановый корень:

— Видать, он у тебя лишний, — опираясь на босые пальцы левой ноги, достала я из травы улетевшую сандалию и натянула ее обратно. — Сколько тут хожу, столько спотыкаюсь. Хоть знак на двери рисуй... напоминающий. Так ведь и его не замечу, — и уже зашагала, вполне осмысленно глядя себе под ноги.

Тропинка, поприжимавшись какое-то время подорожниковым боком к деревенским огородам, резко развернулась вглубь леса. И тут же принялась нырять по невысоким, заросшим дубами и каштанами холмам, все дальше уводя от окутанной утренними печными дымами Мэзонруж, притулившейся на берегу Шалбы в трех милях(7) от ремесленного ладменского центра — старинной Либряны. Вычурное название это, если верить многознающему Зигмунду, в переводе с одного из исходных языков(8) означает 'Красные дома', что вполне соответствует действительности — жители Мэзонружа всем остальным строительным материалам предпочитают красный песчаник(9). Все... кроме моей оригинальной тетушки. Потому что дом ее, стоящий на самой окраине и отделенный от остальных, как государственной границей, Юркиным ручьем, сложен был исключительно из дубовых бревен. Да и внутри его, в отличие от традиционных 'клетушных' коморок с маленькими оконцами и узкими коридорами всегда много света и воздуха. И всего три зоны на два этажа: непосредственно нижняя с круглым глиняным очагом в центре и угловой купальней и верхняя, в виде трехстороннего балкона с моей спальней (кроватью и туалетным столиком), рабочим кабинетом (письменным столом и книжным шкафом) и гостевой (тоже кроватью и комодом). Вот и вся нехитрая планировка, украшенная в нужных местах веселыми лоскутными занавесями, заменяющими стены. Но, мне в ней было спокойно, как 'в утробе матери'. Это тоже тетушкино выражение, характеризующее высшую степень взаимного доверия. Конечно, я своему дому всецело доверяла. Впрочем, как и он мне.

Да я и всему вокруг так же доверяла. Даже Чилимскому пруду, пользующемуся у остальных деревенских жителей дурной репутацией... из-за не менее дурной репутации его хозяина — водяного Бухлюя, обосновавшегося там лет пятнадцать назад со своей многочисленной свитой. И данное обстоятельство мне, безусловно, было на руку, так как в пруду этом, как в уникальном заповеднике под стать знаменитому Лазурному лесу(10), росло множество очень полезных в моем ремесле растений. А вот сегодня мне здесь срочно понадобился корень сусака — незаменимого средства для придания увядающей коже вожделенной мягкости и шелковистости.

— Сусак... Сусак, — спустившись меж двух ив-плакальщиц к самой кромке воды, принялась я высматривать зонтичные соцветия нежно розового оттенка. — Ах, вот ты где обитаешься... И как же мне до тебя добраться?.. — делать нечего, прикинув расстояние и предполагаемую глубину, я разулась, кинула в траву холщовую сумку и начала неспешно стягивать с себя легкий сарафан, оставшись лишь в нательном белье. И надо то мне было всего пару корешков для пробного образца, да росли они, как назло не так близко, как хотелось бы.

Берег в том месте, где я сейчас пробовала ногой воду был пологим и песчаным, но примерно в ярде(11) от меня и без того мизерный проход на глубину сужался разросшимся с обеих сторон высоким сочным тростником, а еще подальше и вовсе исчезал под 'чешуйчатым' ковром из желтых кувшинок. И лишь после них небольшими островками призывно помахивал своими длинными стеблями в такт ленивым волнам предмет моих сегодняшних притязаний — гарантированно омолаживающий престарелых клиенток сусак. Вообще, вода — не моя стихия. Даже, прямо противоположная, как магу огня, но я и ее не боялась... Я боялась пиявок. Хотя нет, все же не боялась. Просто, они такие мерзкие, хоть и лечебные до невозможности... Так, о чем бы еще подумать, прежде чем начать погружение?.. Зеня... Зеня и предстоящее мероприятие...

— Ну, я пошла, — зажав в правой руке деревянную лопатку, двинула я в сторону 'ковровой' кромки, разгребла ее в стороны осторожно и решила дальше уже плыть.

Дно оказалось на редкость чистым. Лишь немного в стороне от ближайшего ко мне куста покоилась небольшая, с местами отслоившейся корой коряга да подводные улитки — прудовки, 'спешили' куда-то по своим делам, оставляя на рельефном песке мелкие пересекающиеся борозды... Эта идиллия закончилась, как только я, подхватив рукой нужный стебель в первый раз копнула. Тут же мне навстречу взмыла 'струя' прикрытой верхним донным слоем темной земли и уже, инстинктивно закрывая глаза, я заметила быстрое движение сбоку от себя.

В следующий момент шею мою обхватили чьи-то скользкие холодные пальцы и сильно потянули вниз. Сначала я, конечно, растерялась от такой наглости, но это только сначала. Потом принялась отбиваться, до сих пор не отважившись открыть глаза, а когда все-таки сделала это, то сквозь поднятый со дна песок напополам с травой и илом, прямо перед собой увидела существо, которое всего несколько мгновений назад было опознано мной, как 'коряга обыкновенная': 'Ах, ты ж, гад! Ну, держись!'. Сила заклятия выдернула меня на поверхность вслед за обхватившим мою шею бесом. Коряжник, взмыв на пару ярдов над водой резко заверещал и, наконец, разжал свои длинные кривые пальцы. Я же рухнула обратно в воду, подняв взрыв из брызг, а уже потом вновь вынырнула, и, откашлявшись, протерла глаза, удерживая себя в вертикали интенсивно работающими ногами.

— Ты толь... Кхе-кхе!.. Погоди, никуда не уходи. Я сейчас на берег выберусь, и мы с тобой побеседуем за жизнь, трахикарпус(12) ты недорощенный, — мелкий бес, надежно закупоренный в пузырь заклятия, так и парил на прежней высоте, припав к его стенке и взирая на меня через прозрачную оболочку с диким ужасом в раскосых глазах.

Ждать ему пришлось недолго и, подгоняемая мстительными позывами, я гораздо быстрее, чем в первый раз преодолела тот же путь. Потом подтянула пузырь к себе и приняла соответствующую моменту позу:

— Ты что, недавно в этом пруду?

Существо в ответ утвердительно затрясло 'корявой' головой а, затем вновь прилипло к магической оболочке.

— Все ясно. А я тебе на кой ляд понадобилась?

— Подарок хозяину... за гостеприимность, — проскрипел в ответ коряжник.

— Подарок, значит, — представила я зеленую физиономию Бухлюя, узревшего такой сомнительный дар. — И с каких это пор наш водяной подарки утопленницами принимает?

— Так он жену себе ищет новую. Вот я и хотел тебя ему.

— Жену? — удивленно раскрыла я рот, а потом не выдержала и, уж совсем не зловеще расплылась. — Да ты, никак, совсем на голову деревянный? Наш Бухлюй себе каждый месяц новую жену ищет, в тихушку от нынешней, которая все равно об этом узнает и... К тому же утопленница для этой цели должна быть мало того, что не самоубийцей, так еще и крещеной. А где ты у меня крест нательный разглядел?

— Я не успел... — потерянно растянулся он на дне пузыря и начал подскуливать. — Отпустите меня. Вы, наверное, и есть та самая маг Стася с которой у моего нового хозяина договор. И теперь, если он узнает, что я его нарушил... — еще громче зашелся бес, напоминая сейчас прибитую дождем собачонку.

— Отпустить? — удивленно скривилась я. — Тебя как зовут, идиот ты неместный?.. Своих нам мало.

— Хоун, госпожа маг.

— Вот что, Хоун. Свободу нужно заслужить. А в нашем случае — заработать, — решила я повернуть ситуацию в практичное русло.

— Все, что скажете, госпожа маг, — встрепенулся бес. — Только, чтобы хозяин...

— А то. Составляем с тобой личный договор, — в задумчивости скривила я набок рот. — Та-ак... С сегодняшнего дня, по первому моему зову будешь являться на это место и доставать мне все, что я тебя попро... тебе прикажу. И еще, мне нужна моральная компенсация.

— Моральная, что?.. — недоуменно замер коряжник. — Я понял, госпожа маг. У меня есть...

— Что есть? — опешила я, под данным выражением имея в виду элементарное извинение.

— Вам понравится. Это как раз... для вас, — радостно закивал головой бес, тем самым разбудив во мне большого ненасытного зверя под названием 'женское любопытство':

— Ну, так тащи сюда, и в придачу три корня сусака прихвати, — отбросив здравый смысл, скомандовала я, вскинув указующий перст. — Только смотри у меня — договор!

— Конечно, госпожа маг, — уже плюхаясь в воду, просиял коряжник и ушел в глубину, выпустив напоследок несколько пузырей.

'Здравый смысл, это, конечно хорошо, но и отказаться от сомнительного подарочка будет не поздно. Потому что привлекать к 'сотрудничеству' такую вот мелкую нечисть — дело для мага привычное, а вот принимать от нее что-то в дар — уже совсем другое. И любой опытный мой коллега скажет, причем, не задумываясь, что опасно это своей непредсказуемостью последствий', — рассуждала я, выжимая тем временем свое мокрое белье и надевая на голое тело блаженно сухой сарафан.

Вскоре, прямо в тростниковом проходе вынырнул и сам даритель, зажимая в одной лапе коренья, а в другой что-то совсем уж маленькое и, уважительно склонив свой мокрый обрубок (ага, проняло, значит), протянул мне обе.

— Положи на песок, — наученная прошлым нашим 'тесным' общением мотнула я головой в нужном направлении. Хоун подчинился беспрекословно и, выполнив требование, задом попятился в воду. — А ну, стоять! Я еще не решила, подойдет ли мне такая... компенсация, — подобрав полы сарафана, присела я рядом с дарами. — Что это и где ты это взял? — через мгновенье вскинула я на беса удивленные глаза.

Потому что прямо передо мной, на развернувшемся листе кувшинки лежала небольшая продолговатой формы бусина из черного агата, вспыхнувшая, вдруг, такой чистой магией, что у меня, даже на расстоянии, мурашки побежали по коже. Сила эта, впрочем, была совершенно безобидной, не обремененной никакими используемыми заклятиями и для меня от этого незнакомой. Хотя, нет. Видела я подобное свечение. Правда, лишь однажды, в одном из либрянских храмов. И исходило оно от иконы, именуемой среди верующих 'чудотворной'.

— Я не знаю, что это такое, и я это нашел, — видя мою реакцию, испуганно проблеял коряжник. — На своем прежнем месте — вверху реки, которую вы называете Шалбой. Я там раньше жил. Вам не нравится, госпожа маг?

— Даже не знаю, что тебе сказать, — в задумчивости, дотронулась я пальцем до бусины. И ничего... То есть, совсем ничего. Она будто продемонстрировала мне свои достоинства и опять 'уснула'. — А, в прочем, я принимаю от тебя такую компенсацию, — наконец, определилась я, решив для себя, однако, оставить данный факт из собственной биографии собственной же тайной. — Пока, можешь быть свободен... Да, и выброси из своей головы эту идею с женой. Иначе, договору нашему придет конец. Ты меня понял, Хоун?

— Я понял, госпожа маг и удаляюсь, — проскрипел коряжник и действительно, тут же исчез, даже не озаботясь нырянием в пруд...

Возвращалась назад я уже под приветственное мычание соседской коровы и радостную улыбку ее сухопарой хозяйки:

— Добрейшего дня, Стасенька! — хворостиной выправляя коровий маршрут, прокричала мне тетка Тиристина еще издали. — Как здоровье уважаемого Зигмунда?

— Спасибо, пока справляемся без посторонней помощи, — многозначительно заверила я.

— Ну да, ну да, — глядя на мой 'небесный' раскрас и свежие синяки на шее покачала головой соседка. — Сметанку и молочко я попозже занесу... Стасенька.

— Что? — оглянулась я, уже свернув за угол выпирающего в лес огорода.

— А Зигмунд сегодня принимает? А то у меня поясница что-то...

— К сожалению, нет. Перетеча у него. Дня два — минимум.

— Пере...течка? — удивленно распахнула рот женщина. — Так ведь он, вроде как, мужик? Да и не весна на дворе.

— Мужик... А-а. Это другое — серьезное, — едва сдержавшись, чтобы не прыснуть выдавила я и нырнула за высокую изгородь.

Вот так и рождаются байки про самих баечников. Хотя, Зеню в Мэзонруже обожают и многое ему простят. А вот мне бы точно не простили. Да и не прощали первое время. И даже письма моим родителям строчили в Либряну: 'Примите, мол, к сведению, что дочь ваша, хлебнув самостоятельной жизни, творит невесть что ночи напролет, аж дом ходуном ходит и у соседских коров молоко пропадает'. Мы с мамой потом эти письма вместе читали и вместе же ремонт доделывали, дабы уберечь моих соседей от дальнейших ночных потрясений... Давно это было. И сама тетка Тиристина теперь, наверняка на образах побожится, что не она те письма 'от общественности' писала. Да что уж там. Одно слово — деревня. Здесь, если любят, то до беспамятства, а уж если ненавидят, так тоже со всей душой. И что самое главное, меня это вполне устраивает. Потому что это мой мир, где я — главная своя движущая сила и сама отвечаю за все свои ошибки и горжусь своими маленькими победами... Вот как только что, например. Массируя рукой пострадавшую шею, вошла я в свой тихий дом через заднюю дверь.

Очаг сегодня не разжигали. К чему, когда на улице почти середина лета и спится в прохладе куда приятнее. На стене над секретером щелкали, будто крались куда-то старые тетушкины ходики, а на круглом обеденном столе высился огромный ромашковый букет... Так, стоять! Откуда это чудо? И как я сразу не услышала голоса, доносящиеся с веранды? Один, едва различимый, наполненный страданием за все людские грехи, а второй...Повесив сумку на спинку стула, я на цыпочках прокралась к занавешенному окну.

— ...Да. Так и ушла, бросив практически на произвол судьбы... — бессовестно жаловался на меня кот, почуяв, что ответственность за предстоящий ритуал уже сползла с моих хрупких женских плеч.

— И как давно ее нет? — настороженно произнес второй голос, трогательно-приглушенный.

— Час уже с четвертью. Из окна со второго этажа тропинку не видно — деревья в саду мешают, а от чердачного сегодня кто-то стул отодвинул.

'Та-ак... Для обездвиженного кота ты, умник, уж больно шустрый', — справедливо заметила я из своей засады. Видимо, тоже самое несовпадение выявил и собеседник Зигмунда, потому что следующими его словами стали:

— А навстречу ей ты не выбегал?

— Навстречу? — опомнившись, переспросил его кот. — Ах, о чем ты говоришь, Глеб? В моем-то состоянии...

— Тогда я, пожалуй, сам пройдусь до этого... неспокойного пруда, — скрипнул мужчина старым креслом и затопал к двери, услышав вслед:

— А как же я?

— А ты пока медитируй дальше, — наставительно порекомендовал ему собеседник и вышел вон, чтобы тут же...

— Анис.

— Тише-тише, — прихлопнула я ладошкой рот своему гостю. — Не мешай Зене, — и за руку потащила беззвучно смеющегося мужчину к парадному входу, а потом вдоль дома — в свою личную 'лабораторию', занимающую одно на двоих с банькой приземистое бревенчатое здание в глубине сада. — Глеб, как же хорошо, что тебя сегодня занесла твоя некромантская 'нелегкая'.

— Я уже понял, — усаживая меня к себе на колени, преувеличенно тяжело вздохнул он и сощурил свои фиалковые глаза. — И давно ты такая разноцветная?

— Это ты сейчас про волосы или синяки? — тут же укусила я его за нос.

— Про волосы, конечно. Следы от лап явно свежие. Кто это: шушель? — бесцеремонно повернул он мою голову в сторону, чтобы получше рассмотреть шею. — Нет, погоди. Ты ведь на пруду была... Неужели, коряжник? Это ж вымирающий подтип. Анис, ты хоть в живых-то его оставила? Не спалила?

— Эх, сударь. Никакой от вас романтики. Вот если б был сейчас на твоем месте благородный рыцарь, так он бы тут же с мечом, как с оглоблей, понесся к пруду и вызвал бы этого деревянного беса на честный бой. А ты: ты его хоть не спалила? — скривясь, передразнила я Глеба.

— Угу, — весело оскалился мне в ответ некромант. — Был бы сейчас на моем месте благородный рыцарь, так он бы, в первую очередь трижды перекрестился, увидев на голове своей прекрасной дамы такую... экзотику. А я, наоборот, со всей ответственностью заявляю, что ты с этим новым цветом волос и их длиной стала еще соблазнительнее. И глаза твои сейчас светятся уж совсем невыносимо, прямо как два янтаря, если через них смотреть на огонь.

— Так уж и светятся? — смущенно зарделась я. — Ну хорошо. Я тебя прощаю и в знак этого великодушно разрешаю тебе исцелить мою недодушенную вымирающим подтипом шею.

— Тебе заклятие по быстрее или понадежнее?

— Нет, ты точно, не благородный рыцарь... Подумай, есть еще средства — более нежные и приятные... даже для магичек.

— А-а... Извини, Анис, уже исправляюсь, — дошло, наконец, до мужчины...

Вот в этом он весь, мой давний друг — столичный некромант Глеб Анчаров: 'Извини, забыл... Не трогай беса (кикимору, упыря и т.п.). Подумаешь, у него зубы (когти, яд и т.п.). Он ведь сильно редкий. Покусает и сам уйдет'. Дай ему волю, он бы всех этих 'нечистых' существ в особую книгу записал, и штрафы выправлял за несанкционированные на их персоны посягательства. Мы и познакомились то с ним при почти аналогичных обстоятельствах. Только я тогда была другая, шесть лет назад — совсем юная и дерзкая (дурная на всю голову). Под стать ему самому...

* * *

Еще почти год после смерти тетушки я тянула на себе всех ее бывших клиентов. Делала это на совесть, а иногда и с самоотдачей, но всегда чувствовала, что не мое это призвание — лечить людей. Вот у Зигмунда все получалось как-то само собой. Придет к нему страдалец, уляжется на верандную кроватку и все... Кот только пасть свою раскроет, а клиент уже 'благотворно' храпит, да так, что все стекла в нашем доме ему радостно аккомпанируют. Одно слово — баюн. Я его дел практически не касалась, числясь в зенином негласном штате 'ответственной за порядок приема', да изредка давая наводки по диагностике. Хотя, какое ему до таких мелочей дело, когда: 'сочетание моего неповторимого тембра голоса, прирожденного дара и мастерски выбранная тематика притчи действуют целительно на весь организм в целом'. Это, естественно, из Зигмунда цитата.

Не знаю, сколько бы еще это положение дел сохранялось, если бы в жизни моей тогдашней не произошли одна за другой две встречи, как выяснилось позже, судьбоносные, которые и привели меня к тому, чем я сейчас живу. Именно, что 'живу', а не занимаюсь, по долгу службы.

Мыло моя деятельная тетушка, конечно, варила. Снабжала им всю нашу округу, да еще и в Либряне заказы прихватывала. Но, времени у нее на это занятие всегда не хватало, и в один, как сейчас помню, пасмурный февральский день в полное мое распоряжение было передано налаженное производство и три проверенных десятилетиями рецепта. Рецепты были нехитрыми: мыло дегтярное (для женской гигиены), мыло банное (название само за себя говорящее) и мыло сугумное(13). Последнее из трех перечисленных пользовалось большой популярностью среди местных рыбаков, так как начисто отбивало от их загорелых рук и других частей тела соответствующий профессиональной специфике запах. А еще отгоняло назойливый речной гнус, сильно осложнявший им жизнь. Отбивать и отгонять то оно, конечно, могло, но вот тот 'аромат', что взамен дарило. Как бы по мягче выразиться... Уж лучше бы пахло рыбой...Сами то заказчики были не в претензии. Они — народ неприхотливый. А вот я, уже будучи специалистом самостоятельным и жутко творческим, повдыхала — повздыхала да и засела, в конце концов, за потрепанный толмут под названием 'Целебные травы ладменской земли и не только земли', выискивая более благовонную замену этому любимцу кикимор. Таковая вскоре нашлась — чануш, прозванный в народе также 'сладким тмином'. И рос он совсем недалеко — на Заячьем лугу, сразу за мельницей (если верить карандашным тетушкиным каракулям-пояснениям на книжных полях). Что же касалось самого нашего мельника, уж больно спорной, на мой взгляд, фигурой он был — огромный мужик с наглым взглядом маленьких, близко посаженных глаз. Хотя, местным красавицам, похоже, такое сочетание животной силы и незамысловатости намерений сильно нравилось. И даже тот факт, что Наум схоронил двух своих жен, особо резвых невест никак не останавливал. Чего только стоила тропинка к нему (за огородами в обход и вдоль погоста), по своей утоптанности не уступающая дороге на деревенский развал...

По этой самой, отшлифованной десятками ножек тропе я на Заячий луг и 'притопала', не забыв, однако, свернуть прямо у забора местного дамского угодника. Не знаю, может, именно мой неожиданный маневр его так оскорбил? По крайней мере, мне так сначала показалось, когда, уже возвращаясь с полной охапкой чануша, я поравнялась с высокими деревянными створками ворот.

— Доброго дня, красавица, — радушно распахнул Наум перед самым моим носом одну из них, перегородив дальнейший проход. — В гости не зайдешь?

— Спасибо, некогда мне, — перехватила я свою ношу по удобнее. — Дверцу прикройте, пожалуйста.

— А если не прикрою? — усмехнулся мужик. — Заходи, не пожалеешь. Будешь у меня первая... магичка.

Ну, надо же, какая честь. Я у него буду первой. А вот мне именно о таком своем первом 'любовном' опыте совсем не мечталось. Точнее, мечталось, конечно, но уж точно не с ним. Поэтому я сдула с глаз прядь своих длинных (тогда еще) каштановых (в то еще время) волос и повторила:

— Последний раз говорю — дверцу прикрой. Или она у тебя лишняя?

— Ого! — уже откровенно оскалился мельник. — А ты мне нравишься. Я даже себе ничего не возьму, маг огня, — облизнувшись, сделал он шаг в мою сторону.

— Что? — в ответ на такое странное заявление, прищурила я глаза и пригляделась к мужику уже внимательнее...

Как говорится исключительно для таких тугодумных, как я: 'лучше опоздать, чем не успеть'. Так еще бы немного, и в моем случае наступило это самое 'не успеть'. Потому что я едва успела, вскинув руку в защитном знаке, отбить энергетическую атаку того существа, что находилось внутри любвеобильного Наума. Мужик обиженно зарычал, сверкнув проблеском зеленого пламени из под бровей, и пошел уже по кругу, оттесняя меня в глубину двора...

Это сейчас я, невзирая на укоры Глеба, могу довольно жестко за себя постоять (благодаря его же занятиям). А тогда я просто испугалась и первое, что сделала, растерянно наблюдая за мельником — размахнулась и бросила травой прямо в него. Не знаю, был ли тот мой поступок — сверхчутьем, просыпающимся в такие важные моменты, скорее просто отчаянным желанием защититься, но он, неожиданно для обеих сторон, сработал — Наум, удивленно вскинув руки, отпрянул и попятился назад, сбивая с себя, как языки пламени, прилипшие к рубахе мелкие белые цветочки. Я же, воспользовавшись моментом, нырнула в сотворенный в ярде от ворот подвал(14)...

Староста наш, Дозирон, утомленный долгой жизнью и людской беспросветной глупостью, слушал меня внимательно. Местами качал головой и делал выразительные глаза в сторону откровенно клюющего сбоку от него носом начальника стражи. А то как же? Не каждый день магички от человеческого мужика с ума сходят. Да так, что готовы под уголовку его подвести. Но, то, что меня здесь точно всерьез не воспримут, я поняла немного позже, когда услышала от него отечески-назидательное:

— Стася, Стася. Ты ж еще такая молодая. Ну ладно, разведушки наши к нему бегают. Их еще можно понять. А с твоей то... — скосил он глаза ниже моей шеи. — ... профессией ты ж какого захочешь себе начаруешь... зачаруешь, то есть. К тому ж я слыхал, его на всех хватает.

— Хр-р-р, — утвердительно изрек главный деревенский стражник и приоткрыл на меня один похмельный глаз.

— Ах, вот, значит вы как? — оскорбленно соскочила я с места. — Да вы права не имеете не реагировать на мое заявление. Если откажете, я сама в Либряну махну — к прокуратскому приору(15). И прямо сейчас. Вот тогда и посмотрим, у кого из нас какая... профессия. И кто из нас троих своей соответствует.

— Да погожи ж ты, погоди! — встрепенулся староста мне вдогонку и хлопнул пухлой ладонью по столу. — Ладно... Отпишу я сам нашему приору. Только ты уж не обессудь, если что... не так поймут.

— И когда? — в ответ прищурилась я. — Где у меня уверенность, что эта тварь сегодня ночью ко мне не заявится? Ведь я ее... рассекретила.

— А сейчас и сяду, — пихнул он локтем вновь задремавшего соседа по приему посетителей. А, Фионарий мне поможет. Так что, завтра жди представителей. Как нагрянут, я сынишку за тобой зашлю. Довольна?

— Пока нет, — бухнула я тяжелой входной дверью. И, вернувшись домой, первым делом 'натыкала' по саду десять лишних колокольчиков(16)...

Остаток дня и ночь прошли на радость нам с Зигмундом спокойно, а ближе к следующему полудню одна из моих охранок, все же сработала, зацепив за босую ногу веснушчатого старостина сына:

— Стась, пойдем! Отец зовет! Там к нам аж из самой столицы гость, — почесывая живот, проорал он в закрытое наглухо окно веранды.

— Всего один? — выглянула я к нему с верхнего этажа.

— Ага...

— Рыцарь(17)?

— Неа. В штанах и рубахе... обынкновенных...

— Даже так?

— Ага... Так ты идешь или нет? Что мне отцу то сказать? Вназад его посылать, этого гостя?

— Никуда его посылать не надо, — недовольно пробурчала я, застегивая пуговицы на кофте. — Я сама, если что, его туда пошлю...

В доме Дозирона в этот раз было не в пример вчерашнему оживленно. У дровяной плиты, разгоняя полотенцем поочередно, то мух, то двух своих, таких же конопатых дочерей на выданье, постоянно путающихся под ногами, суетилась жена старосты. Что меня удивило в первую очередь. Обычно три эти дамы ведут себя гораздо солиднее. А, уже во вторую, это сделал сам столичный гость, на поверку оказавшийся еще почти мальчишкой, худощавым и с роскошной темной курчавостью на голове, доходящей до мочек ушей. Он, сидя на почетном месте во главе длинного стола, с опаской наблюдал, как к нему под нос со скоростью, завидной упомянутым мухам мечутся тарелки, наполненные разными местными изысками. Сам староста, всей этой суетой задвинутый в дальний угол, пытался в это время занять посетителя великосветской беседой:

— А, скажите-ка мне, уважаемый господин Анчаров, как нынче в столице обстоят дела...

— ... с овсом? Здравствуйте, кстати, — обратила я, наконец, на себя внимание, уже самолично усевшись за стол. Правда, тоже, на всякий случай, поближе к своему главе.

— Ну, почему же с овсом? — оскорбился хорошо просвещенный во многих политических и экономических вопросах Дозирон. — Я, вообще то... А, в прочем, знакомьтесь, господин Анчаров. Это и есть наша заявительница так сказать, Анастэйс. Местная маг-травница, — для важности момента, впервые на моей памяти, назвал он меня полным именем.

— Глеб... Мне очень приятно, — привстал, тоже, видимо, для важности момента, столичный гость и протянул над столом свою руку.

А потом он улыбнулся... И вот тогда я поняла причину всей этой, творящейся сейчас на главной кухне Мэзонружа неестественной круговерти — улыбка его, по детски трогательная и искренняя, просто сводила с ума. Она и еще потрясающе фиалкового цвета глаза. Где там нашему демоническому мельнику Науму до такой, сразу и наповал бьющей по женским сердцам харизме. Хотя, как выяснилось чуть позже, не только женским. Он вообще всем нравился, этот Глеб Анчаров. И даже мухи, казалось, замедляли свой деловой полет, пролетая мимо него. А, в прочем, мне тогда и не такое могло показаться...

Сама трапеза прошла в торжественной, прерываемой смущенным хихиканьем старостиных дочерей обстановке и во время ее, естественно, поговорить о деле у нас троих не получилось. Пришлось отложить это важное мероприятие 'на потом', выражалось которое в послеобеденном восседании на лавочке у дома Дозирона. Традиция такая у нашего старосты — сонно колупаясь щепкой в зубах, сидеть вот так и любоваться со своего пригорка на раскинувшийся у его подножия вид. А полюбоваться, действительно, было на что. Я тоже к нему присоединилась, настраиваясь на нужный лад. Скользнула взглядом по садам с торчащими меж густых древесных крон черепичными крышами, по центральной деревенской площади, пару лет назад замощенной по последней ладменской моде красивыми разноцветными узорами, а потом нашла глазами и свой дом, приветливо подмигивающий мне на солнце окнами... И еще раз вздохнула: 'Да, старые груши с яблонями пора выкорчевывать. И не плодоносят уже давно, да только рука на них не поднимается. Живые ведь они. И я живая... И так хочется, чтобы кто-то обо мне...'.

— Как прошла ночь, Анастэйс? — прервал мой мыслительный полет перегнувшийся через выдающийся живот Дозирона столичный специалист. Кстати, а в какой именно области? Что-то слишком молод он для ответственных поручений. Если только...

— Спасибо. Весьма познавательно. Но, об этом позже... Скажите-ка мне, а чем конкретно вы занимаетесь в Прокурате, Глеб?

— Я?.. — смущенно расплылся мужчина (ох, лучше бы он этого не делал). — Пока ничем существенным. Дело в том, что я — без трех месяцев выпускник столичного университета, факультета магической теории и практики. А сейчас в Прокурате собираю информацию к своему дипломному проекту. Что же касается вашего случая, то я к вам, откровенно говоря, сам напросился. Уж больно он интересный.

— Даже так? Все ясно... — хмуро оценила я ситуацию.

— Да, случай, действительно... интересный, — интеллигентно зевнул в кулак Дозирон. — Я ж тебя, Стася, предупреждал, что армия штурмом брать мельницу точно не будет. Вот с господином Анчаровым походите по деревне, поосматриваетесь...

— А дальше что? Вы по-прежнему думаете, что это моя женская дурость и Наума мы с местными разведушками не поделили? И он в меня магией не бросался? И вообще... — пересела я на сторону Глеба. — Я знаете, что думаю... Я сегодня полночи за книгами своей покойной тетушки просидела. Там, где не про растения, точнее, про них, но, с другой точки зрения. И кое-что нашла: научное название той травы, чануша, от которой мельник шарахнулся — 'анис'. И в магии он применяется для того, чтобы отпугивать своим запахом темные сущности. Был бы Наум обычным человеком, он бы этот анис наоборот использовал в своих целях, так как он мужскую силу повышает. Или я не права? — теперь уже через мужчину перегнулась я к Дозирону и посмотрела на него в упор (сохранились ведь у меня тетушкины клиентские записи, господин староста).

— Вот и я также считаю. Только разбираться со всей конкретикой нужно уже на месте, — совсем вовремя для 'любителя анисовых зерен натощак' вмешался дипломник.

— Еще чего не хватало! — испуганно вскинулся тот. — А если он вас оглоблей отходит? Да мне потом и за сто лет не отписаться перед Прокуратом и вашим университетом. Не пойдете вы туда. Нечего вам делать на этой хобьей мельнице(18). Вот по деревне гуляйте. А то оставайтесь у меня совсем погостить. У нас третьего дня Медовый спас будет. Мне кум из Медянска такую наливочку...

— Ну, надо же, как у вас все замечательно складывается, — изумленно открыла я рот. — Полная идиллия на отдельно взятой лавке. Ну и оставайтесь здесь оба со своей наливочкой. А я... Я сама туда пойду. Прямо сейчас, — в подтверждение слов, соскочила с места и запрыгала с пригорка по дощатым ступенькам.

— Стася!.. Стася, баламутная девчонка! Я и тебе запрещаю! — услышала я уже где-то над своей головой. — Что я потом твоим родителям скажу?! — но, мне было уже не интересно. Тем более что сразу у основания меня нагнал сбежавший от гостеприимного хозяина дипломник и, бренча чем-то, явно стеклянным в необъятной сумке, пристроился рядом:

— У меня к вам просьба, Анастэйс.

— И даже ничего мне не говорите. Я все равно туда пойду. Только... — неожиданно для мужчины, тормознула я. — Вы теоретик или практик?

— И то и другое, — озадаченно посмотрел на меня Глеб.

— А опыт... общения с такими сущностями у вас есть?

— Ах, вот вы о чем. Есть — четыре месяца с Прокуратом в провинциях и один на Склочных болотах(19).

— Тогда вы мне объясните, как с ним бороться, — решительно кивнула я и продолжила путь. — Начинайте, я слушаю.

— Ну, так послушайте меня внимательно, — перегородил мне дорогу мужчина. — Вы туда пойдете. Только не сейчас и не одна, а завтра утром и со мной. Это понятно?

— Понятно... — протянула я от неожиданности и уже совсем по-другому посмотрела на худощавого студента. — А что тогда за просьба у вас ко мне была?

— Анастэйс, просьба у меня к вам совсем простая — расскажите мне и очень подробно, как все было на самом деле... Да, и, если можно, давайте перейдем на 'ты'...

Первые несколько секунд, Зеня и Глеб очень внимательно друг друга изучали. Потом, почти одновременно, хмыкнули и 'пошли на сближение':

— Мужиков в дом водить начала? — шеркнулся рыжим боком об мою ногу ответственный за мораль (одиннадцать месяцев в году) кот.

— Глеб Анчаров, практикующий студент и... почти дипломированный некромант, — совершенно серьезно представился умнику теперь уже наш столичный гость.

— Зигмунд, практикующий врачеватель и дипломированный философ, — таким же тоном отрекомендовался скромник.

— А хорошо тут у вас. Спокойно, — оглядевшись по сторонам, бросил свою сумку у двери мужчина.

— Интересно-интересно, — запрыгнул на свой любимый диван Зеня. — Впервые слышу, чтобы некроманту нравился дом, в котором 'спокойно'. Ведь маги вашего профиля, наоборот должны любить негативные зоны, полные страха, ненависти, гнева. Они же вас...

— Вы весьма просвещены в некромантской специфике, — отвесил Глеб умнику шуточный поклон. — Но, скажите-ка мне, Зигмунд, как философ: вы едите и спите в разных местах?

— О-о! Браво, коллега. Вы меня, выражаясь народным языком 'пришпилили вилами к забору'... В карты играешь? — первым закончил Зигмунд процедуру знакомства.

— Я вот сейчас не поняла, — свесилась я к ним через перила верхнего этажа. — Какая связь между едой, вилами, сном и игрой в карты?.. Что вы притихли?.. Глеб, твоя кровать наверху, сразу у правой лестницы. Если захочешь поспать после обеда, не стесняйся.

— Поспать? — удивленно воззрился на меня мужчина. — Зачем, когда есть столько интересных дел? — и подмигнул коту. — Но, сначала, Анастэйс, я хочу, чтобы ты кое на что взглянула, — в три шага вернулся он к своей ноше и залез в нее по локоть.

— Что это? — не заставила я себя долго ждать.

— Эфирное масло аниса — проверенное средство против близкого контакта с нечистью и персонами из низших уровней, — протянул он мне маленький пузатый флакончик с янтарной жидкостью внутри.

— Глеб... — прижала я к себе стекляшку. — Не сочти за наглость, но, я тебе его верну часа через... И вообще, меня здесь больше нет... И делайте, что хотите! — прокричала уже из распахнутой задней двери дома, а потом, не теряя ни минуты, поскакала прямо в свою 'лабораторную' избушку...

Вернулась я обратно, когда сверчки в моем 'престарелом' саду уже вовсю отмечали наступление ночи. Но, появления моего, никто, как будто даже и не заметил. Потому что некогда было:

— Сорок пять... сорок шесть... сорок семь... — трень-де-брень-де-брень. — И все сначала, Ваше просвещенство.

— Да так не честно! — истошно завопил кот, отскочив в противоположную от слетевших с его хвоста тетушкиных пялец сторону. — Ты не честно тасуешь, нечистая сила! Не буду я их больше крутить. Я тебе не акробат балаганный, а серьезный... Серьезный я и все.

— Хи-хи... Хи-хи, — сдавленно донеслось из района погреба.

— А ты, Грундильда, просто играть не умеешь! — огрызнулся в ту же сторону Зеня и демонстративно задергал своим 'акробатическим' хвостом. — Стася! Меня окружают одни завистники и проходимцы! — наконец, заметил он мое скромное появление. — Ты знала, что твой столичный гость не чист на руку?

— Что, чашек своих обеденных опять не досчитался? — без всякого сочувствия (и из женской с Грушей солидарности), уточнила я. — Зачем ты вообще с магом сел в карты играть?

— А почему я не могу себе позволить такой отдых для уставшего ума?

— А почему ты со мной никогда в карты не играешь? Ты ж у нас философ, мог бы и догадаться, — уела я умника. И поделом ему. Подумаешь, карты все его насквозь видят. А как самому по наивной домовихиной физиономии ее козыри 'с лица считывать' и потом этим хвастаться? — Знаете, что... Вы ужинать то собираетесь? — решила я закрыть тему.

— Да! — слаженно ответили мне недавние соперники. Тема закрыта...

Правда, другая открылась сразу же за ужином, плавно перетекшем в ночное чаепитие. Участвовали в ней все, кроме домовихи, которая постеснялась явиться пред фиолетовые очи нашего гостя. Слыханное ли дело — ночь на дворе, а в доме посторонний мужчина? Как же она, бедняжка, завтра меня будить будет? Но, вообще-то, это я уже отвлеклась...

— ... и потому, я думаю, что в вашем мельнике засела, никто иная, как витха. Телесные наслаждения как раз ее профиль... Анастэйс, ты меня слышишь? — нетерпеливо почесал за ухом Глеб.

— Слышу... Витха, значит. И как ее оттуда выкурить?

— Что она, пчела что ли, чтоб ее выкуривать? — оторвался от вылизывания конечностей, восседающий тут же за столом кот. Стульчик ему, для такого дела еще тетушка заказывала — высокий, как для дитя. Вот он и чувствует себя на нем, как...

— Это образное выражение, такое же, например, как 'рыжая ехидна'. И вообще, не встревай, когда специалисты разговаривают.

— Послушайте, вы всегда так между собой общаетесь? — решил, в конце концов, выяснить для себя наш гость.

— К сожалению, культурный уровень этой девушки оставляет желать лучшего. А мне лишь приходится ему соответствовать, чтобы быть понятым.

— Вот так и общаемся, — беспечно пожала я плечами. — Так что там с витхой то?

— Выку... изгнать витху, к сожалению, в силах лишь тот, кто ее вызвал. А сделать он это сможет, только подавив свое желание, которое этот демон исполняет, беря взамен выплескивающуюся от получения нужного энергию. Причем в случае витхи, теряют обе стороны — и сам ее 'носитель' и его...партнер. Но, вот как вашего мельника в этом убедить, ведь демон полностью его контролирует, и вмешательства извне просто не пропустит?

— Получается, Наум сам должен срочно одуматься и стать воздержанным на 'телесные наслаждения'?

— Срочно, это ты очень правильно подметила, Анастэйс, — утвердительно скривился мужчина. — Потому что еще месяц, максимум, и уже некого будет спасать. Судя по тому, что эта сущность до такой степени обнаглела, что являет себя почти в неприкрытом виде, да еще перед магом.

— Видимо и она меня в этой деревне всерьез не воспринимает, — сделала я из услышанного неутешительный для себя вывод.

И дело здесь совсем не в моих личных умственных амбициях, а гораздо серьезнее — кто ж рискнет прибегнуть к услугам специалиста с характеристикой 'баламутная девчонка'? Это человеческие девушки могут себе такое позволить. Им такие отзывы еще и за 'изюминку' сойдут, но, никак не маг-травница, которой клиенты должны безоглядно доверять свое здоровье, а порой и жизнь. Так что с витхой этой у нас будет принципиальный поединок.

— На мельницу пойдем не слишком рано, — продолжил тем временем некромант. — Чтобы не вызвать лишних подозрений. К тому же мне с утра надо будет в столицу по подвалу смотаться, за консультацией к своему научному руководителю. Он, насколько я помню, с одной такой 'подселенкой' в свое время лично был знаком. И еще... Анастэйс, надо будет обязательно принять меры первичной безопасности. Где тот флакон с эфиром, что я тебе показывал?

— Вот, — достала я из кармана платья пахучую жидкость. — Будем этим обмазываться?

— Нет. Сильный анисовый запах может сработать против нас, сразу выдав цель визита, а вот мазнуть пару раз в местах пульсации стоит... Ну, а теперь, если вы не возражаете, я — спать. Где, ты говоришь, моя постель? — потягиваясь, поднялся из-за стола мужчина...

— Хозяйка, просыпайся... Хозяйка...

— А, если... Погоди, с чего, вдруг, такая смелость?

— С кем поведешься, оттого и огребешься, — выпустила домовиха из лапок не пригодившийся сегодня угол одеяла.

— Наберешься, Груша... Правильно говорить — наберешься. Гость наш уже проснулся?

— Еще на рассвете. Побрякал крышками на кастрюлях и за порог. Мне только подмигнул напоследок, — смущенно поправила домовиха свою каштановую шевелюру.

'И она туда же. Прямо не студент-дипломник, а идол для поклонения. Интересно, чем он приношения принимает?.. Сильно надеюсь, что не душами. Кстати, о душе', — зевнула я и встала с кровати:

— Груш, я в баньку. У меня там эксперимент. Если что, то скоро вернусь...

Но, зря я так торопилась. Глеб не появился ни через час, ни через два. А когда тетушкины ходики ткнулись кривой стрелкой в цифру девять, уже всерьез обеспокоилась отсутствием некроманта. 'Масла в очаг' подлил и с утра недовольный кот, после вчерашних акробатических упражнений, таскающий по полу свой пушистый хвост:

— Я ж говорил, что он обманщик. Наверное, один пошел на мельницу. Тебя с собой не взял.

— Думаешь? — озадаченно постучала я ногтями по столу. — Тогда, Зеня, это с его стороны не обман, а самопожертвование. А мне таких жертв не надо... Так. Жду еще четверть часа и иду туда сама.

— Ага. Со стороны практикующего некроманта это самопожертвование, а для деревенской травницы — романтическое свидание, — уперся он передними лапами мне в колени и заглянул в глаза. — Ты вообще, соображаешь, что говоришь?

— Ну да, — не очень уверенно протянула я.

— А где ты сейчас находишься?

— В Мэзонруже, господин врачеватель.

— А какой сейчас год? — не унимался умник.

— 2561-ый от начала мира... И вообще, что ты ко мне пристал? Некогда мне, — и, сбросив лапы кота, подорвалась вон из дома...

Сразу к самой мельнице я из подвала выпрыгивать не стала, обозначив своей итоговой точкой развесистый лопушинный куст у края оврага, подмеченный мной еще в прошлое свое здесь прохождение. Вспугнув из него парочку соек, постояла немного, собираясь с духом на 'принципиальный поединок' и двинула прямо к достопамятной тропинке. И хоть была в этой стороне деревни всего-то третий или четвертый раз, в глаза бросилась разительная перемена, явно противоестественная для обозримой картинки. — 'Точно. Не крутятся...', — действительно, мельничные крылья, вращающие еще позавчера валы и каменные жернова, сегодня замерли на месте, как привязанный веревкой флюгер на нашей центральной трубе, который своим скрипом (чем мы его с Грушей только не смазывали), мешал по ночам спать. — 'Неужели, работа у мельника закончилась? Или... у него на сегодня другие заботы', — еще быстрее зашагала я к высоким воротам.

Наум сегодня с гостеприимством явно не спешил. Пришлось самой проскальзывать туда, откуда еще совсем недавно так стремительно драпала. Ага, а вот и травка моя, уже подвявшая до рыжины, раскидана у забора. И тишина вокруг, как на погосте. Фу ты, нашла сравнение... Внутри же самой мельницы, в 'личных покоях' хозяина было пусто и пахло отсыревшей мукой. Стол с двумя лавками, ободранный снизу не то кошкой, не то собакой шкаф да кровать под ситцевым пологом — вот и все здешнее убранство. А где же сам Наум? Может, еще спит? Скривившись собственной наивности (точнее, глупости), я на цыпочках подошла по ближе к 'ложу любви' значительной части женского населения Мэзонружа... На той стороне, скрытой полумраком, ни одной живой души не обнаружилось. Мое же сердце колотилось так громко, что, казалось, вот-вот выскочит из ушей. И именно поэтому, я...

— Да, неужели сама пришла? — голос этот заставил меня резко отпрыгнуть в сторону. Впрочем, на этом моя прыть и закончилась:

— Пр-риглашал ведь, — сглотнула я слюну. — Вот и пришла... А ты здесь один?

Мужик постоял какое-то время, обдумывая мой вопрос и, тряхнув головой, ответил:

— А какая разница-то? Ведь сказал же, что ничего себе не возьму, — пошел он навстречу, широко раскинув руки, прямо как тетка Тиристина, когда на суп себе курицу ловит...Еще одно 'удачное' сравнение. Вот оно-то меня и взбодрило:

— Не-ет, — как можно увереннее протянула я. — Раз такое дело, то сначала надо поговорить.

— На кой это хоб? — удивленно замер мужик.

— А на такой, что, я хоть и люблю разные эксперименты, но, опасно нам с тобой вон туда, — ткнув пальцем в замусоленный полог, решила я пойти с козырей.

— Да в чем же опасность? — промелькнул в глазах Наума знакомый зеленый огонек. — Не было еще... недовольных. Или ты у нас сахарная? Боишься растаять в жарких то руках?

— Ну, надо же, какое самомнение... у вас обоих. И вы оба, наверное, забыли, что я в этой деревне травница. И ко мне с разными болячками женщины бегают. Так что-то слишком много их стало в последнее время... И все на тебя ссылаются, — наблюдая за реакцией мужика, решила я развить тему и дальше. — А представь, что будет, когда они, от мужей своих и дружков люлей наполучают, и про тебя покаются. Спалят ведь вас вместе с мельницей.

— Врешь, магичка, — уже другим, шипящим и высоким голосом ответил мне мельник. — Я б заметила, если бы с ним что-то не так было.

— Вру? — совершенно искренне возмутилась я. — Так сама вспомни, поройся в своей обширной практике — есть такие болезни, которые мужчины только 'переносят', как пчелы пыльцу (вот это уже хорошее сравнение), а женщины потом страдают?

— Ну, предположим, такие есть, — после непродолжительной паузы, прошипела витха. — Тебе тогда зачем меня предупреждать?

— А я не тебя предупреждаю, а его. Слишком много для тебя чести. Слышишь, Наум! — что есть мочи, заорала я. — Тебе лечиться надо! Причем, не меньше полугода, и подальше отсюда! Иначе — смерть! Ты меня понял?!

— Замолчи! — не менее внушительно завизжала демоница. — От мельника вашего уже давно ничего не осталось, а у меня слух прекрасный... И не только слух, — резко прыгнул Наум в мою сторону и попытался ухватить за горло.

Мужская пятерня черпнула воздух в дюйме(20) от моей шеи и только тогда я вскинула вверх руку, рисуя в воздухе магический знак. Мельника отнесло на несколько ярдов и сильно приложило спиной об потолочную опору. Он медленно сполз вдоль нее, будто раздваиваясь в моих распахнутых от изумления глазах, и лишь несколькими мгновениями позже я поняла, что означал этот зрительный обман на самом деле. Предо мной предстала витха — коричнево-грязное, как жижа в дорожной осенней колее существо с горящими изумрудным пламенем глазными провалами и непропорционально длинными руками... 'Да, своими бы она точно до меня дотянулась', — брезгливо скривилась я и снова подняла руку:

— Вот и умничка, что решила лично познакомиться. Может, по доброй воле и вернешься к себе, вниз?

— Соплячка! — скосила свой рот демоница. — Ты еще не знаешь, с кем связалась, — и в ответ вскинула свои.

Наши энергетические заряды столкнулись прямо перед моей физиономией и, наплевав на магию, уже падая, я лишь успела прикрыть от взорвавшегося горячего воздуха вперемешку с серным угаром лицо. За что в следующий миг и поплатилась. Витха, прижав меня к полу, навалилась всем своим рыхлым телом и медленно провела шершавым языком по моей вывернутой в сторону шее... А потом, вдруг взвизгнула, перекатываясь уже под стол:

— Опять эта мерзкая вонь?! — даже с обидой выкрикнула она, громко чихая из своего убежища.

— Не нравится? — опершись на одно колено, сразу с двух рук запустила я в нее огненные шары. — Огнем занюхай!

Соперница моя отреагировала молниеносно, и заряды благополучно разорвали в щепы опрокинутую дубовую столешницу, больно чиркнув одной из щеп меня по щеке. Витха взмыла над еще не приземлившейся трухой и ответила мне своим серным 'плевком', от которого я спаслась лишь за многострадальной опорой... На какой-то момент в комнате наступило временное затишье, во время которого я успела осознать три вещи: что мои боевые навыки исчерпаны, что пробное анисовое мыло явно удалось и что...

— Анастэйс, ни шагу с того места! — да, вот именно это я и осознала в-третьих. 'С удовольствием, господин некромант. Только, где ж тебя, дорогой мой, носило?'

— Дорогая моя, коллегам нужно доверять! — прокричал мне Глеб и с разбега запустил в 'порхающую', как черноземная клякса витху своим льдистым шаром. Оп-па. Я что, это вслух произнесла?

Дальнейшие события стали разворачиваться со скоростью, плохо контролируемой моим зрением. Я лишь, то вжимаясь в пол, то вытягивая шею, следила за стремительно перемещающимися по небольшому пространству соперниками силы которых, казалось, были равны. Только однажды сердце мое сжалось, когда демоница пошла на таран, но, в последний момент, скользнула в бок совсем рядом с извернувшимся Глебом. А потом опять наступила гудящая тишина. И сквозь это гудение я услышала глухой голос некроманта:

— Анис, как ты там?

— Нормально, — даже не обратив внимания на такую странную интерпретацию собственного имени, проблеяла я.

— Тогда подойди ко мне.

Я тут же подскочила из своего убежища и невольно ахнула: среди висящего в комнате серного дыма, останков мебели и раскиданного повсюду тряпья, напротив друг друга замерли двое — некромант, с вытянутыми перед собой руками и демон, беззвучно разевающий свой рот. А, между ними, струной от гигантской гитары была натянута магия, удерживающая противников на равных позициях. Вот она то, видимо, и 'гудела'.

— Что я должна делать? — боясь нарушить баланс, шепотом спросила я.

Глеб, сильно морщась, то открывал, то закрывал свои глаза, которые у него сейчас слезились. Он лишь кивнул мне, не отрывая взгляда от витхи, и также тихо ответил:

— У меня в кармане брюк... левом. Достань и когда я скажу, подбрось в поток. Анис...

— Да.

— Постарайся это сделать ровно посередине. Ты все поняла?

— Ага, — запустила я трясущуюся руку в карман мужчины и через несколько секунд уже сжимала в ладони маленький речной голыш. — Я готова.

— Бросай!

Камушек, всего на миг, завис в искрящейся 'струне', а потом некромант, едва заметно 'подтолкнул' его руками в сторону витхи. И голыш, постепенно набирая скорость, понесся по этому потоку навстречу демонице. А когда он ее достиг... Не было ни взрыва, ни огненной вспышки, ни еще каких-нибудь магических фейерверков — просто легкий 'щ-щёлк'. А потом на пол упал маленький камушек... с демоном женского пола внутри, исполняющим желания... за неумеренную плату.

— Глеб, ты чего? — подхватила я под локоть оседающего на пол мужчину. — Давай-ка отсюда выбираться... Ой, здесь же Наум еще. Посмотри — шевелится.

— Дело в том, Анис, что я... почти ничего не вижу, — виновато скривился обхвативший меня за плечи Глеб. — У витхи дыхание ядовитое. И она меня, кажется, чуть-чуть зацепила.

— Мать моя, Ибельмания! Так это теперь на всю жизнь?

— Думаю, нет, — свободной рукой протер он свои красные слезящиеся глаза. — Но, понадобится какое-то время на восстановление зрения.

— И подобающий уход. Я поняла. Держись за меня крепче, — с ожесточением пнула я развалившуюся прямо по нашему курсу бочку. — Ахирантес(21) с ним, с Наумом. Пусть им теперь другие занимаются...

— Как скажите, госпожа маг, — вымученно улыбнулся некромант и побрел рядом со мной на выход.

— Глеб.

— Да...

— А как ты думаешь, мое честное имя теперь восстановлено, после всего того, что здесь произошло?

— Оно у тебя всегда было таким... Кстати, ты ловушку забрала? А то мы еще свою работу до конца не доделали.

— Какую ловушку?.. А-а... Постой здесь. Я сейчас вернусь...

Ближе к вечеру в гости к нам пожаловал Дозирон. Попыхтев для порядка на наше самоуправство, объяснимое с его точки зрения, исключительно юностью, староста откровенно загрустил:

— А, скажите-ка мне, уважаемый господин Анчаров, посоветуйте, что ж теперь нам с этим героем то делать, с мельником нашим? Ведь жалко его, срамца — еле живой. Сидит в углу моего амбара, мычит на всех и головой трясет.

— Жалко? — с интересом переспросил его Глеб, лежащий сейчас на своей гостевой кровати с травяными примочками на глазах и туго обмотанным торсом. — И властям сдавать не хочется? Я правильно вас понял, господин староста?

— Так, чего там сдавать то — бренное тело? Сам-то он, я ж говорю, как дитя, честное слово. Он сейчас, если его допрашивать станут, ничего ж не поймет. Может... оставите его нам... на поруки?

— На поруки? — брезгливо передернулась я. — А что вы людям скажите в этом случае?

— Да все очень просто, — оживленно заерзал на своем стуле староста. — Скажу, что доигрался наш Наум в кентаврийского жеребца(22), и пришла ему расплата — приехал из Либряны 'обиженный' супружник со своими наемными воителями и отходил его от всей широты души. Его ж все равно пока никому показывать нельзя, в таком то состоянии. А когда полегчает... Ведь полегчает же? — взглянул Дозирон сначала на Глеба, потом на меня и уж в последнюю очередь, на приткнувшегося в ногах некроманта кота. Зеня в ответ широко зевнул и, набавляя себе затянувшейся паузой значимости, улегся по удобнее:

— Можно попробовать, но в моей практике таких случаев еще не было. Так что, гарантий дать не могу.

— Да вы тут... — потрясенно оглядела я всех присутствующих. — ... сами умом отошли. Он же опасный человек. А, вдруг, едва оклемавшись, он опять решит 'подружиться' с каким-нибудь демоном? И что тогда? И я еще не говорю, что витха эта чуть не угробила нас с Глебом. И вообще... из-за него вы меня считали... Да ну вас всех, добреньких! — бросилась я вниз по лестнице и хлопнула дверью в сад.

Я, хоть и не дриада, но сад мой на меня всегда действовал умиротворяюще. Поэтому и сбежала сейчас от 'жестокости мира' в свой уголок с подвешенным между двумя яблонями плетеным гамаком. И раскачивалась, заставляя старые деревья поскрипывать в такт моим взмываниям. Да только на этот раз, не получалось что-то быстро успокоиться. Скорее даже наоборот — чем дольше я здесь, между двумя стихиями болталась, тем мрачнее становилось на душе. Ведь, никакой справедливости. Стараешься, делаешь людям добро: травы эти по лугам и лесам собираешь, по деревьям за чагами(23) лазишь (один раз даже упала) и до ночи отвары потом готовишь. А ведь так хочется, в мои-то годы с подружками (они мне в этот момент обязательно представлялись) в речке плескаться, а потом парней обсуждать и на посиделки у костра бегать. И чтобы жених был — красивый, умный и смелый, как... (здесь мне, в отличие от обычного 'размытого' образа неожиданно представился улыбающийся Глеб). И, вдруг, так сильно захотелось плакать. А кто ж мне это запретит?..

— Стася, кончай орошать слезами траву. Они у тебя не питательные, — нашелся-таки, охотник.

— Чего надо? — шмыгнув носом, уставилась я на Зеню.

— Мы к тебе, — вышел из-за куста ирги староста и застыл в нерешительности рядом с котом. — Господин Анчаров сказал, что, с Наумом, как ты решишь, так и будет... Надо решать, Стася — или заявлять в Прокурат, или...

— Ой, да делайте вы, что хотите, — протерла я ладонями мокрые глаза. — Тоже мне, нашли мстительную горгулью. Мне... просто обидно.

— Ох, дочка, — вздохнул Дозирон. — Я ведь вправду перед тобой виноват, что сразу не поверил. Так что, имеешь на обиду полное основание. А что касается Наума... Вот, жива была бы твоя всеми уважаемая тетушка, она бы тебе лучше про него рассказала. Он ведь не такой уж и плохой... был. Просто, не шибко разумный и удачливый, что ли.

— А-а. Так получается, что его теперешнее состояние — вполне естественное. Чего же вы от Зигмунда тогда хотите?

— Я-то? Хочу, чтобы у него был еще один шанс наладить свою жизнь. Я ведь его еще мальцом помню, таким же, как мой сын теперь... Нет-нет, даже не думай! — воздел он свою руку в ответ на мой выразительный взгляд. — Отца его я и не видел ни разу. Говорят, воитель наемный он был. Их отряд через Мэзонруж фураж свой гнал. Вот и задержались на одну ночку... А когда Наум вырос — исчез на несколько лет, так сказать, по родительским стопам. Мы уж думали, что больше его не увидим, а нет, вернулся, да не 'пустой'. На заработанные сребени(24) выкупил себе у старого тогдашнего мельника его хозяйство и вскоре женился, — ненадолго замолчал Дозирон, будто решая для себя, продолжать ли дальше. — Во-от... Он ведь, пока в наемных был, сунулся раз с отрядом нашего вассального правителя(25) на Склочные болота. Да, видно, неудачно сунулся... для своего мужского здоровья. Какая-то тамошняя нечисть 'приголубила' его сильным заклятием на это дело. Так что, мало того, что детей у него быть не могло, так и вообще, семейная жизнь не заладилась. А то, что он двух своих жен схоронил, в том его вины нет. Это и Зигмунд скажет. При нем Мата их обеих пыталась лечить, правда, от разных хворей.

— Ну да, — утвердительно кивнул головой кот. — Гиблые случаи. Хотя, если бы они ко мне обратились...

— То есть, вы хотите сказать, — невоспитанно перебила я умника. — что он с витхой связался, чтобы свои мужские проблемы решить?

— Выходит, что так, — вздохнул мужчина. — И ты знаешь, нет зла без благодати — помогла ж ему демоница. Исполнила желание... Ты дочку нашего бакалейщика, Скрижа, знаешь? Майю?

— Помню... По прошлому деревенскому празднику. Светловолосая пышка. Она тогда все время хихикала с подружками над выступлением нашего поэта... Погодите-ка, — вдруг дошел до меня смысл старостиных вопросов. — Так Майя, что, от мельника забеременела?

— Я это точно знаю, Стася, — с ухмылкой покачал головой Дозирон. — Она ж мне сама и выложила, когда в амбар, куда мы с Фионарием Наума притащили принеслась... Выходит, что именно этого он и хотел от демона — продолжения своего рода.

— А витха уже внесла нужные ей коррективы, — встрял со своим умозаключением Зеня. — Так наш некромант сказал, — значит, не со своим...

Еще два дня мы с Зигмундом плотно занимались лечением пострадавшего от витхи некроманта. Я — своими целебными примочками и отварами, а кот — 'медицинскими' притчами, внимал которым Глеб со всей прилежностью. Хоть и улыбался скептически по началу. К вечеру третьего нам было торжественно представлено доказательство наших совместных усилий — сросшиеся ребра и почти идеальное зрение. Почти, потому что совсем его восстановить было, увы, невозможно — демон постарался, все-таки. Но, сам бывший больной смотрел на такое положение вещей вполне философски и уверял, что оставшийся на всю жизнь прищур помех ему не создаст, и на мир он будет лицезреть по-прежнему оптимистично. У меня же с каждым днем настроение, в отличие от Глеба, все больше портилось. И причины этого я прекрасно понимала. А еще понимала, что всему хорошему когда-то приходит конец и главное при этом — сохранить на всю оставшуюся жизнь о нем воспоминания (это мне умник подсказал, правда, по другому поводу)...

— Ты спишь? — в ответ тишина. Значит, спит... Последний зенин сеанс закончился совсем недавно. Сам врачеватель тут же унесся пополнять 'энергетические' запасы сметаной, а я, воспользовавшись моментом, тихонько присела с краю кровати, где, с закинутыми за голову руками на высоких подушках сейчас посапывал Глеб. — Я что хотела тебе сказать... Хорошо, что ты спишь и меня не слышишь... Мне очень жаль, что ты скоро нас покинешь. Я к тебе уже привыкла. И мне будет тебя не хватать. Твоих глаз, хоть они у тебя теперь и с прищуром. Твоих умных замечаний и... твоей улыбки. Ее особенно. Это хорошо, что ты так быстро поправился, но уж лучше, если бы ты... Вот я Трахиния(26)... В общем, это тебе на память... И как хорошо, что ты спишь.

Темные волосы Глеба пахли солнцем и, почему-то одуванчиками, а сам он, со своей безмятежностью на лице сейчас напомнил мне ребенка. Я склонилась к нему еще ниже и осторожно поцеловала, сначала в щеку, а потом осмелела и поцеловала уже в его теплые губы.

— Знаешь, я совсем не уверен, что окончательно поправился.

— Так ты не спишь? Ты все слышал! — потрясенно отпрянула я.

Точнее, попыталась это сделать, потому что тут же почувствовала руку мужчины у себя на затылке:

— Анис, я тоже не хочу от тебя уходить, — опять притянул он меня к себе.

— А это ничего, если я совсем не умею целоваться?

— Так даже интереснее. Просто закрой глаза.

— Хорошо...

— А вот эльфы, Глеб, считают, что делать это нужно обязательно с открытыми глазами. Так можно увидеть истинную сущность своего возлюбленного.

— Зеня!!!

— Ну, извините, — нахально дернул хвостом кот и развернулся к ступеням.

— Анис, постой.

— Мне пора, Глеб. Надо... настой процедить...

Зигмунда я нагнала уже у основания лестницы и, бесцеремонно перехватив откормленное на сметане туловище, поволокла в свою избушку. Кот, как ни странно, не сопротивлялся, покорно болтаясь коромыслом на моей руке. Что бы это значило?

— Ну и? — протянула с вызовом, едва за нами захлопнулась низенькая дверь.

— Что 'ну и'? — повторил за мной взъерошенный умник. — Хотя я, пожалуй знаю, что ты имеешь в виду под этой многозначительной фразой — чем меня не устраивает твой некромант?

— Во-первых, он — не мой некромант. А, во-вторых... В общем, да. Чем он тебя не устраивает, раз ты позволяешь себе такую бестактность?

— Ответ кроется в самом вопросе, Стася. Этим он меня и не устраивает.

— А если яснее?

— Да куда уж... яснее, — пропыхтел кот и, тяжело вздохнул. — Ты хорошо разбираешься в некромантской магии?

— И чем же она отличается от обычной стихийной? — прищурила я на умника глаза. — Может, ты меня... просветишь?

— Да, видимо, придется... Вот ты из чего черпаешь свою силу?

— Из огня. Маги воздуха — из воздуха, земные — из земли и камня, а водные... А, если еще яснее?

— Некроманты, Стася, в отличие от стихийников, 'питаются' отрицательными эмоциями: страхом, ненавистью, гневом, болью и тому подобными состояниями. А чтобы это получалось легче, им приходится подстраиваться под своих 'кормильцев'. У них и символ — хамелеон. В этом нет ничего плохого, ведь они забирают только негатив, даря взамен душевный покой... Дело здесь в другом.

— И в чем же здесь дело? — плюхнулась я на деревянный диванчик. — Я тебя внимательно слушаю.

— Дело здесь в том, как именно они это делают, подстраиваются. Некроманты, Стася, от природы своей наделены непревзойденным обаянием. Они прямо его излучают. Ведь, чтобы человек или маг перед тобой раскрылся и вывернул наружу всю свою душу, ему нужно обязательно понравиться, внушить, так сказать, доверие. И некроманты владеют этой техникой, как никто другой. Теперь-то я ясно выражаюсь?.. По твоему лицу вижу, что ясно.

— Значит, получается, что Глеб внушил мне симпатию к себе? — потрясенно выдохнула я. — То есть, он мной просто манипулировал?

— О-о, не все так мрачно, дорогая. Мало того, я уверен, что ты ему тоже нравишься. Просто... он должен был быть с тобой честным с самого начала. Я так считаю. А ты сама как думаешь?..

А я тогда подумала, что сказка моя, про прекрасного благородного рыцаря внезапно закончилась. И вернулись опять 'серые' будни, где нет места чудесам, а все процессы в нашей жизни объясняются законами обмена энергией... И как же я тогда позавидовала людям с их неведением и верой во все 'сверхъестественное'. Это как детская история про мою игрушку — куклу, которую мне подарил папа на один из дней рожденья. Я ее долго сначала разглядывала, вертела в руках, наблюдая с замиранием сердца за тем, как она подмигивает мне своими круглыми зелеными глазищами и повторяет: 'Я тебя люблю. Я тебя люблю'... А потом я ее разобрала. И увидела, что в голову моей маленькой подружки встроен механизм, который и заставляет ее издавать звуки. И все — сказка закончилась.

Мы, маги лишены всех сказок и всех чудес, которые происходят в этом мире. Мы — посвященные в их тайны и от этого обделенные на всю нашу долгую жизнь. Для нас нет сказки. Для меня ее больше нет...

К сложению кострища Глеб подошел основательно, соорудив из длинных березовых поленьев устойчивое подобие шалаша. А вот скамейку для нас двоих просто навещал(27). Зато красивую, просто произведение плотницкого искусства. Завершающий ритуал этого не требовал, видимо, в отличие от эстетических запросов некроманта.

— А теперь можешь поджигать, — обтирая ладони об брюки, распрямил он спину и внимательно посмотрел на меня.

— Как скажете, господин некромант.

Маленький огонек, соскользнув с моей руки, чиркнул по ближайшему полену и устроился между закрученных лоскутов бересты. Лизнул их всех по очереди, а потом с громким 'п-пых-х' расправил свои жаркие крылья. Разгоревшееся вмиг пламя выхватило из темноты притихшую ночную поляну и край недалекого леса, сразу перещеголяв луну, единолично ответственную в этом месте за ночное освещение. А мне, вдруг, на ум пришли свои недавние фантазии про посиделки у такого вот костра... Там, правда, еще другие атрибуты были — подруги и жених, полный всяческих достоинств... Я посмотрела на Глеба, стоящего немного поодаль и задумчиво глядящего на огонь. Он был прежним, таким же милым и трогательным. Только, казался сейчас немного растерянным, пожалуй. Но, мне теперь было сложно понять — часть ли это его некромантской магии или же настоящий Глеб Анчаров, без всяких хамелионских масок.

— Я все хотел у тебя спросить, как тебе удалось вытащить из Наума витху?— нарушил он тягостную тишину.

— Вытащить витху?.. Я ведь травница, Глеб. И знаю несколько 'очень убедительных' болезней, которые совсем не способствуют телесным наслаждениям. Вот я ее и обманула. Сказала, что Наум одной из них болеет... Она же не моя коллега. Ее я могу обманывать?

— Она — демон, который сам привык это делать, Анис. Люди в таких случаях говорят: 'Сам Бог повелел'... Но, о чем это я... — невесело усмехнувшись, полез он в карман брюк и через мгновенье протянул мне руку. — Сделаешь это сама?

— А-а, давай, — азартно сверкнула я глазами и протянула свою ладонь, в которую тут же лег обжигающе холодный камень-голыш. — Просто бросить его в огонь?

— Угу, — кивнул Глеб. — Только... погоди, — быстро подошел он ко мне и наполовину заслонил собой от пламени костра. — На всякий случай. Теперь бросай!

А вот сегодня фейерверк получился. Да еще какой! Костер сначала проглотил свою неожиданную добычу, а потом, 'пожевав' ее немного, вдруг, решил выплюнуть прямо в небо...Такие 'плевки и всасывания', сопровождаемые искрами и жутким подвыванием, продолжались долго. До тех пор, пока выплевывать стало нечего. Взвизгнув напоследок, камушек, уменьшившийся в размерах до горошины, окончательно исчез в пламени, а затем сверху на него обвалился березовый шалаш... И вновь наступила тишина...

— Теперь остается дождаться, когда дрова полностью прогорят... Анис...

— Ты уже можешь меня отпустить.

— Я заметил, ты даже не испугалась... Ты вообще, в этой жизни чего-нибудь боишься?

— Боюсь.

— И чего же?..

— Башни.

— Башни? — удивленно повторил мужчина, так и не ослабив своих объятий. — Почему? Ты мне расскажешь об этом когда-нибудь?

— Это еще с детства. С тех пор, как мы жили в Тайриле. Да и не интересно. А вот чего боятся некроманты?

— Некроманты в целом или я? — замолчал ненадолго мужчина. — Я сейчас, Анис, очень боюсь разжать свои руки. И еще... — глубоко вздохнул он. — Я боюсь, что после того, что ты обо мне узнала, ты уже никогда не будешь со мной прежней.

— Скажи, ты применял ко мне свою магию? — посмотрела я Глебу в глаза.

— К тебе?.. Ты мне сразу понравилась, Анис. Я и имя тебе такое придумал, как только увидел — там, у вашего старосты в доме. И всегда тебя так называл, про себя, сначала... И мне, конечно, тоже хотелось произвести на тебя должное впечатление... Нет, Анис. Я не применял к тебе свою магию. Хотя, признаюсь честно, поначалу у меня возникло сильное желание тебя 'опутать'. Это у нас такой профессиональный термин, — усмехнулся мужчина. — Ты мне веришь?

— Моя мудрая тетушка говорила, что мужчинам верить — круглый год в широких платьях ходить... Но, я тебе верю, Глеб. Хотя, мне жаль, что ты — не благородный рыцарь. И с этим уже ничего не поделаешь.

— Маленькая маг Анастэйс, которая боится башен и ждет своего благородного рыцаря, — медленно произнес некромант. — Скажи, пока его еще нет на горизонте, я могу быть твоим... другом, хотя бы?

— Можешь, — великодушно разрешила я. — А друг может своего друга научить... целоваться? А то, вдруг благородные рыцари нецелованных магичек из башен не вытаскивают?

— Конечно, — засмеялся Глеб и пальцами приподнял мой подбородок. — Только, сразу и честно должен тебя предупредить, что такие занятия значительно расширяют обычные полномочия друзей. Ты на такое согласна?

— Пожалуй, да, — с вызовом прищурилась я.

— Ну, тогда... закрой глаза...

Вспоминая ту ночь у костра, могу, без всякого сожаления признать, что со временем полномочия 'дружественного мне некроманта' очень сильно расширились... Правда, он и остался на все эти шесть лет моим единственным таким 'другом', появляясь в нашем с Зигмундом доме с завидным постоянством. Мы всегда были ему рады, но играть в карты кот с Глебом больше не садился.

Вообще, жизнь моя, после знакомства со столичным гостем заметно изменилась. В первую очередь, конечно личная. А уже немного позже и профессиональная. Толчком к этому стала еще одна достопамятная встреча, произошедшая через два месяца после изгнания витхи. И на этот раз — с женщиной-алантом(28), на которую я, до того момента глазела всегда со смесью восхищения и опасливой настороженности...

— Нет, вы меня здесь высадите, — для убедительности обхватила я одной рукой витую ручку корзины, а другой вцепилась в металлический поручень.

— Так, до нужной тебе улицы еще чапать и чапать?

— Пусть чапает, Стеньша. Высаживай ее, — повелительным тоном изрек развалившийся на соседнем сиденье коляски Зигмунд. — В следующий раз вместе пойдем. Уж я найду, чем этому елейному снобу парировать.

— Договорились, — поймала я на слове умника. — У тебя сегодня как раз последний выездной сеанс... Спасибо! — прокричала уже с дощатой мостовой и, помахав свободной рукой расплывшемуся в щербатой улыбке старостиному кучеру, огляделась по сторонам.

Осень северным ветром путалась в моем длинном шарфе и кружила по дороге листья, заманивая их в лужи, да там и бросала. Как кавалер, не страдающий на танцах от нехватки партнерш... Грустно... И поучительно... Это я с Наумом нашим 'параллель провела', потому что бывший герой-любовник, благодаря таланту Зени и заботам преданной Майи постепенно приходил в чувства. Что же касалось остального с ним связанного... Как тогда Дозирон сказал: 'Нет зла без благодати'? Так у меня все наоборот получилось и теперь вот приходится добираться в хозяйственную лавку, куда я регулярно ношу свое мыло, обходными путями. Нет, 'невесты' наши, без мельника осиротевшие, щепетильность ситуации оценили быстро и со мной всегда здоровались, хоть и смотрели вслед со смешанными чувствами на лицах. А вот...

— Доброго здоровья, уважаемая Анастэйс!

— Да что ж это такое-то? — в отчаянии закатив к небу глаза, простонала я. — Хоть колпак(29) еще дома цепляй... И вам всех благ, отец Аполлинарий! — как можно нейтральнее поприветствовала я неотвратимо приближающегося священника.

— А вы все трудитесь... Похвально, — скосил старик цепкие глаза на мою тяжелую корзину. — А я к вам все с тем же.

— А я вам — все тоже, — привычно буркнула я и, развернувшись, пошла через дорогу.

Да что толку? Ведь теперь точно не отстанет до самой лавки... И даже подвал не поможет (уже пробовала — вынырнула из него как раз 'пред ясные очи'). Этот 'божий глас' будто чует меня своим длинным носом... А, может не меня, а мое благоухающее мыло, которого всегда — полная корзина?

— А вот и зря! — подхватив полы длинной рясы, припустил он за мной через лужи. — Я же против вашего ремесла ничего не имею, меня другое заботит — добродетельность собственной паствы. К коей вы, госпожа Анастэйс, по божьему провидению имеете в данное время непосредственное отношение.

— Я — к вашей пастве? Я и в храме то нашем деревенском ни разу не была, — решила я, для разнообразия, представиться дурочкой. Может это поможет?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, — отсек мои надежды отец Аполлинарий. — И еще прекрасно понимаете, что у меня нет средств воздействовать на вашу совесть по-иному... Пока, нет.

— А вот это уже интересно, батюшка, — остановившись, нехорошо прищурила я глаза. — Вы что, мне угрожать изволите?

— Да какие там угрозы? — с явным сожалением вздохнул священник. — К совести вашей из последних своих сил взываю. Ведь прямо здесь, на нашей мельнице, творилась ежеднев... еженощ... регулярная вакханалия. А вы не хотите всенародно ее раскрыть, и помочь обличить участниц этих, прости меня Господи, сатанинских оргий.

— Все это деревенские сплетни, отец Аполлинарий, которым вы верите. Уж лучше бы вы так верили своим прихожанкам. Они бы вам тогда, возможно, тоже больше доверяли.

— Ах, вон вы как заговорили? — гневно вздернул на меня свои густые брови старик. — Прикрываете чужой грех и надеетесь, вам за это воздастся? Это для вас, магов и алантов сношения с нечистой силой — обычное занятие, а для православных людей...

— Что?!

— Добрый день. Я не помешала вашему занимательному диспуту? — повернувшись почти одновременно, мы отреагировали на новых действующих лиц по-разному: я — растерянным выкатыванием глаз, а отец Аполлинарий — нервным глазным тиком. И было от чего. Прямо рядом со мной сейчас, с недоброй усмешкой на красивом лице застыла наша местная достопримечательность — высокая, статная алант, несколько лет назад переехавшая в Мэзонруж аж из самой столицы со всей своей многочисленной семьей: 'человеческим' мужем и пятью детьми. А чуть в стороне, явно заинтересованно, маячил незнакомый мне мужчина — низкорослый, средних лет брюнет. — Что же вы замолчали, святой отец? — 'задушевно' продолжила дама. — Мне вот эта часть вашей речи, про сношения с нечистой, очень понравилась. На 'бис' не повторите?

— Некогда мне... повторять, — явно занервничал священник, которому новые его алантские соседи, поселившиеся, как назло, недалеко от храма — на пригорке у самой Шалбы, сразу стали 'поленом в глазу'.

— Некогда, значит? Так может, у вас тогда найдется время все это в Синоде(30) повторить? Или вы уже забыли, в каком мире живете, раз такими эпитетами разбрасываетесь? А, может, вам по ночам, святой отец, костры инквизиции снятся? — продолжила свое наступление алант, явно задетая за живое. — Так запомните на будущее, уважаемый: общаться с нечистью и сношаться с ней — два разных занятия. А, чтобы вам яснее стало, выражусь проще — оттого, что вы каждое утро по огороду свою козу гоняете, когда она вашу капусту и морковную ботву щиплет, — после этой фразы отец Аполлинарий нервно передернулся, — во всем остальном вас еще никто в деревне не заподозрил. И вы, пожалуйста, во избежание дальнейших проблем с собственным руководством, следите за своим языком. Особенно, в общественных местах... Вам, кажется, некогда было, святой отец?

— Истинно так, дочь мо-о... — ошарашено посмотрел старик на аланта и, резко развернувшись, пошел по улице.

— А вы все за того демона расплачиваетесь? — уперлась теперь в меня взглядом дама, а потом, вдруг, удивленно открыла рот и от души расхохоталась. — ... Извините, Анастэйс. Вас так, кажется, зовут, Анастэйс Джитон?

— Да-а...

— Я не хотела вас шокировать своим тоном. Он совсем не вам предназначался, а... Впрочем, хватит об этом полоумном. Посоветую лишь, после бесед с такими вот фанатиками не думать плохо обо всех священнослужителях. Много среди них и достойных людей, с которыми я лично знакома. А отец Аполлинарий к вам больше не сунется. Я обещаю. Так что, — с улыбкой посмотрела она на меня. — будем знакомы, меня зовут Гелия. А это, — взмахнула дама рукой в сторону подошедшего к нам мужчины. — мой старый знакомец из Либряны, господин Труш.

— Очень приятно, — чинно склонил голову представленный. — Скажите, Анастэйс, а не ваш ли батюшка, Бенджамин Джитон, является хозяином часовой мастерской в Либряне, где делают прекрасные напольные часы с одноименным названием?

— Да... Это он.

— Ну, ты подумай, как интересно, Труш... Вам, вообще, в какую сторону, Анастэйс?

— В сторону хозяйственной лавки, — все еще не придя в себя от такого действа, неопределенно мотнула я головой. — Мне туда надо свое...

— Так и нам в ту же, — радостно оповестила меня алант. — Компанию не составите? — и, не дожидаясь ответа, направилась по мостовой. — Я, понимаете ли, выгуливаюсь. В моем положении полезно, — скользнула женщина рукой по своему выпуклому животу и я только сейчас поняла, чем объясняется ее 'стать'. — А заодно и Труша выгуливаю, правда, против его воли. Он все больше наши подвалы предпочитает.

— Ах, не делайте из меня 'колченогого Чёса'(31), уважаемая Гелия, — добродушно скривился мужчина. — Я тоже умею и люблю отдыхать. Только, не до этого, пока, к сожалению... Анастэйс, позвольте вашу ношу.

— Кстати, а что у вас там так заманчиво пахнет? — склонилась к моей корзине дама и отогнула угол салфетки. — Мыло?.. Труш! Это то самое мыло, про которое я тебе говорила — анисовое. Милое дитя, так это вы его варите?

— Я...

— Мой муж, Колин, его купил месяц назад в нашей хозяйственной лавке и с тех пор только им и пользуется, когда на реке с удой своей дремлет. Прекрасное мыло, я вам скажу... Труш, глянь, — бесцеремонно вытянула она один из больших, желтоватых кусков и ткнула им в мужчину. — И не говори мне теперь, что я тебя зря выгуливала.

'Дегустатор' провел моим авторским шедевром вдоль своего носа и, раздув ноздри, шумно вдохнул воздух:

— Анисовый эфир, облепиховое масло и немного... совсем чуть-чуть ромашки. Видимо, в отваре. Интересное сочетание, — глянул он на меня. — А что вы еще варите?

— Еще вот.

— О-о... Деготь и полынь — два компаньона, прекрасно дополняющих друг друга. А еще что-нибудь есть?

— Есть. Банное.

— Ага... Здесь доминирует мед... Масло — оливковое... А, вместо воды... Молоко?

— Да. И немного цветочной пыльцы. Это от нее оно такое — в зеленую крапинку.

— Понятно, — почесал свой затылок господин Труш. — Что еще?

— А больше ничего, — покаянно скривилась я. — Дело в том, что мыловарение — не основное мое занятие, хотя и любимое. Оно мне досталось от тетушки. Правда... — смущенно окрасилась я румянцем. — Два из трех ее рецептов я потом доработала, один выкинула, а анисовое — уже только мое.

— Труш, у девушки явный талант. А ты мне все жалуешься, что у тебя в мыловарне достойных специалистов нет, — ткнула мужчину локтем Гелия. — Дело в том, Анастэйс, что этот господин — один из лучших, в своем ремесле в Ладмении. И он, по своей доброте и из нашей старой дружбы лично снабжает всю мою семью своими мылами.

— Так вы — мыловар! — распахнула я вовсю ширь свой рот. — Это, наверное, так интересно, все время придумывать новые рецепты, варить из них новое мыло, а потом знать, что оно приносит пользу.

— Ну, насчет пользы... — замялся господин Труш. — Скажем так — не всегда новые рецепты оказываются удачными. А вообще, конечно... дело довольно интересное, — неожиданно расплылся он. — И, требующее полной самоотдачи... Так что, уважаемая Анастэйс, у меня к вам будет сугубо деловое предложение...

Вот так, с легкой, 'полубожественной' руки аланта Гелии я и стала составителем рецептов в либрянской мыловарне 'Труш и только Труш'. И если первые два года занималась исключительно мылом, то последующие четыре расширили мою практику и до других 'женских радостей'... в ходе испытания которых волосы мои (чаще) и кожа (гораздо реже) приобретали все возможные в природе цвета. Правда, от практики травницы пришлось окончательно отказаться. И не то, чтобы времени у меня не хватало. Просто... Просто, в жизни надо заниматься тем, что приносит тебе радость. Тогда и польза от этого будет максимальной...

_____________________________________

1 — Ибельманния желтошиповая (Uebelmannia flavispina) — разновидность кактуса... с желтыми шипами.

2 — Светло-синий (не путать с купоросным!!!)

3 — Замена одного тела на другое с непременным переселением в него души и вытеснением прежней (или что там у кого есть).

4 — Запор в простонародье. Кроме вышеперечисленных средств, прекрасно лечится соком шпината, белым вином и рассолом квашеной капусты с дрожжами (последнее — явно на любителя).

5 — Самка млекопитающего семейства кошачьих отряда хищников, не пользующаяся уважением.

6 — Базар.

7 — Одна миля равна 1,6 километра.

8 — Один из многочисленных языков, потерявших свою ценность после переселения в этот мир с Земли — общей прародины, так как в Ладмении, как и в большинстве обжитых таким образом территорий планеты Алантар полностью отсутствует понятие национальности. Зато есть много других 'условностей', делящих ее жителей на классы и группы.

9 — Порода камня, состоящая из песчинок различного происхождения.

10 — Заповедник на западе Ладмении, где под охраной государства в полной изоляции проживают Единороги. А вместе с ними и основная часть эльфийского населения страны.

11 — Один ярд равен 0,9 метра.

12 — Трахикарпус (Trachycarpus) — род пальм.

13 — Сугум болотный — многолетнее травянистое растение со специфическим запахом, исходящим от соцветий. По устойчивым слухам — 'свадебная трава' кикимор, плетущих из нее венки в период, когда... Тоже самое, что у кошек — март.

14 — Сленговое название магического пространственного тоннеля, используемого для быстрого перемещения в нужную географическую точку не более двух представителей разумных рас. Вход в него проявляется в виде каменной арки. По темноте внутри и царящему там холоду сильно схож с обычным подвалом.

15 — Главный представитель Прокурата (органа охраны порядка и судебного) в провинциях Ладмении.

16 — Магические охранные маячки, работающие на оповещение о нарушении границ (традиционно, по системе распознавания 'свой — чужой', но, встречаются и более замысловатые варианты). Настроены на мага, их создавшего или 'своих', в силах данный 'звон' расслышать.

17 — Офицер Прокурата (не путать с 'благородными рыцарями', коих немало в поисках приключений или впечатлений слоняется по дорогам и тропам континента).

18 — Явное ругательство, часто употребляемое в Ладмении и за ее пределами. При этом имеется в виду хобгоблин — существо крайне вредное и тупое. Большой популярностью в народе также пользуются: члены его семьи, хозяйственные атрибуты и разные части тела.

19 — Единственное место в стране, где открыто проживает вся особо опасная нечисть. Представляет собой 'государство в государстве' с самопровозглашенным королем и отлаженной системой подчинения... которая с цикличностью: раз в двенадцать лет дает сбой и приводит к смене власти.

20 — Один дюйм равен 2,5 сантиметрам.

21 — Ахирантес (Achyranthes), в простонародье железник — травянистое растение средней длины, хотя некоторые виды представляют собой и небольшие деревья.

22 — Житель северо-западного соседа Ладмении — Тинарры. Отличается необузданным темпераментом и выносливостью. Он же — символ завидной мужской силы.

23 — Форма наствольного гриба, обладающего ценными целебными свойствами.

24 — Ладменская денежная монета из преимущественно серебряного сплава.

25 — По территориальной организации вся страна поделена на шесть вассальных земель со своими, почти безраздельными правителями во главе, которые, правда, чисто юридически, являются вассалами ладменского монарха.

26 — Трахиния (Trachynia) — растение семейства злаковых, но, тоже цветет.

27 — Сленговое обозначение материализации предметов.

28 — Представитель высшей магической иерархии, наделенный почти безграничными возможностями и способностью летать, перед которой обычная левитация, как прыжок на месте. Аланты — основатели этого мира, переселившие сюда магов, гонимых на Земле за свое ремесло, людей, преследуемых во времена инквизиции и другие разумные расы (эльфы, гномы, кентавры, единороги, дриады). Да, мало ли еще кого...

29 — Сленговое обозначение купола невидимости.

30 — Высший орган власти у православной церкви в Ладмении.

31 — Фольклорный персонаж, символ неудержимого, сравнимого с чесоткой, рвения к работе.

Глава 2

— Вот этот, посмотри — какой красавец.

— Тот, что на заборе?

— Ага... Ой, он без хвоста... А вон, у столба трется... А-а-а. Зеня мне этого не простит.

— Чего не простит? — перевернулся Глеб на живот и вынул изо рта травинку.

— У него проблемы с мартовскими обязанностями. И, в конце концов, отнесись к нашему мероприятию серьезно. Ведь именно на тебя умник надеется. С меня-то в этом деле какой спрос?

— Ну, хорошо. Только из уважения к Зигмунду и сострадания к тебе, — прищурил некромант в темноту глаза. — ... Анис, смотри, — толкнул он меня плечом через минуту. — Беленький, пушистенький. Чем не образ идеального философа?

— Глеб, ты что, издеваешься? Это же кошка. Ты представь, какие у него... у нее... дети получатся?

— Кошка? — недоуменно скривился мужчина. — А что она тогда здесь делает? Я ж на котов территорию помечал.

— Что ты делал?

— Ловушку ставил с 'призывом самки'. Я такими тихонь(1) ловил. Они только на этот зов и реагируют.

— А может это тихоня и есть? — спросила я с едва скрываемым ехидством.

— Да нет. Они же, как крысы и... — пустился было в пояснения Глеб, но увидел мое выражение лица. — И я тебя сейчас сам укушу.

— Еще чего. Сначала болтаешься неизвестно где, цепляешь на себя всякую некромантскую заразу, а потом кусаться?

— А поцеловать можно? — склонился ко мне мужчина. — На всякий случай напоминаю, что утром еще можно было.

— Ты вообще, зачем сюда приперся? Никакой ответственности, — щелкнула я наглеца пальцем по носу.

Купол невидимости и неслышимости — вещи, конечно, незаменимые, но, когда заросли лопухов вдруг начинают сами собой колыхаться, тут никакая маскировка не поможет. Поэтому, встрече удивились обе стороны — огромный полосатый котяра с дохлой мышью в зубах и мы с некромантом.

— Глеб, — произнесла я, почему-то шепотом. — По-моему, этот — вполне. Здоровье в порядке и возраст — года четыре, не больше.

— По-моему, тоже, — кивнул мне в ответ некромант. — Берем?

Котяра дернул хвостом и склонил свою лобастую голову набок, прислушиваясь к наступившему в лопухах затишью. Его явно что-то настораживало, потому что через несколько мгновений претендент на 'просвещенное будущее' начал медленно сдавать назад. Но, не тут-то было — заклятие натренированного на ладменской нечисти некроманта сразило его наповал: кот удивленно мявкнул, выронив в траву свою добычу, и завалился набок, чем несказанно меня обрадовал. Дальше дело пошло гораздо быстрее. Крепко спящего кошака Глеб запихал в мешок и, уже открыто выбравшись из своей засады, мы тут же нырнули в подвал.

Зене за наше трехчасовое отсутствие стало уже по-настоящему плохо и рядом с ним сейчас, сложив ручки на коленях, сидела Груша. Увидев меня, домовиха соскользнула с кровати и уцепилась за мою длинную юбку:

— Он уже бредит. Он мне сказал, что я — красотка и он меня обучит морской навигации. Хозяйка, я не знаю, зачем мне это и мне за Зигмунда тревожно.

— Груш, все будет хорошо, — присела я к крохе. — Мы ему новое тело нашли. Тебе понравится... когда я его завтра отмою. Не переживай, наш умник тебя еще много лет будет в карты обыгрывать.

— Я согласна, — выдохнула домовиха и растворилась прямо посреди веранды.

Ну, надо же, какая забота. И какие страсти у нашей флегматичной хранительницы очага?.. Вот в такие моменты и узнаешь истинную сущность окружающих тебя... Людей?.. А ведь, ни одного человека в моем близком окружении нет. Есть философский кот, маг-некромант и домовиха. И это при том, что подавляющее большинство жителей нашего мира — люди. Не к месту вспомнилась алант Гелия, которая как то сказала мне, после своих седьмых и, как она же уверяет, не последних родов, что, если хочешь узнать, что такое жизнь — надо обязательно связать свою судьбу с человеком. Потому что только они умеют жить по-настоящему — страстно и самозабвенно. Ну что ж. Ей, конечно, виднее. У нее муж — человек...

— Анис, ты чего здесь застряла? — просунулся в дверь Глеб и, взглянув на лежащего без движений Зеню, покачал головой. — Неси его скорей на стол. У нас мало времени... Меньше, чем я думал, — действительно, не к месту я ее вспомнила, аланта Гелию.

В комнате все было давно готово — мы с некромантом еще до похода в соседнее Мочалино постарались. Притащили из сада старый стол и мелом начертили на столешнице нужную пентаграмму. Теперь сталось за малым — убить Зигмунда... А потом его воскресить, только уже в другом теле...

— Анис, если ты и дальше будешь меня отвлекать своим хлюпаньем, я тебя выгоню вон.

— Это не я... Отстань.

— А кто же тогда? — буркнул, не поворачиваясь от стола Глеб.

— Это... я, Грундильда, — донеслось откуда-то из под наших ног.

— И что, так громко?

— А теперь уже мы обе... Но, все равно — отстань. Тебе не понять.

— Ну, хорошо. Тогда обе отсюда вон, — шипящим шепотом произнес некромант, а потом вздохнул. — Девушки, я ведь тоже не убийца котов, тем более... Это же Зеня. И мне нужно сосредоточиться.

— Прости... Я опять Трахиния, — конечно, Трахиния — переложила свою обязанность на чужие плечи, а теперь еще и веду себя, как истеричка. — Глеб, давай, я сама... — подошла я к столу и встала напротив мужчины. — Это же мой кот.

На миг в его глазах я увидела готовность согласиться, но, только на миг. А потом он еще раз глубоко вздохнул и, опустив руку на голову лежащего Зигмунда, пробормотал нужное заклятие. Умник тихо застонал, и вытянулся во всю свою длину. В следующий момент тело его стало, сначала едва заметно, потом все сильнее наливаться голубым светом. Свечение, заполнив Зигмунда от розового носа до кончика хвоста, ярко вспыхнуло и, отделившись от бездыханного тельца, начало медленно подниматься над столом. Мы с Глебом, как завороженные следили за этим парением, и я не сразу заметила, как полосатый кошак приподнял свою голову, обвел мутным взглядом присутствующих и испуганно вскочил на лапы. Здоровый, гад!.. Это хорошо, что я, все-таки, подошла к Глебу — я тоже умела вгонять в состояние сна... Когда наш претендент вновь затих, я со страхом подняла глаза. Душа Зигмунда, удерживаемая некромантской магией Глеба терпеливо ждала своей очереди... Да, я сегодня дважды Трахиния... Хорошо хоть, без необратимых последствий...

— Хозяйка, просыпайся... Хозяйка...

— Груша, имей сострадание. Всю ночь ведь не спали.

— Хозяйка...

— Мау!.. Ма-ау-у!

— Груш, это кто?.. Это Зигмунд что ли? — приподняла я голову с подушки и с трудом открыла глаза.

— Ма-а-а-у-у!

— Он что, теперь всегда так будет... разговаривать?

— Не-ет, — как можно убедительнее затрясла головой домовиха. — Только поначалу. Пока свой новый язык и челюсти не разработает.

— Ма-а-а-у-у!!! — требовательно прозвучало уже где-то у основания лестницы.

Пришлось срочно выбираться из горячих рук Глеба (кто из нас двоих маг огня?) и, пока обновленный Зеня не разбудил еще и его, набросив халат, скакать вниз по ступеням:

— До-о-оброе утро...

Да... При сегодняшнем освещении наш вчерашний победитель конкурса 'Зигмунд — вариант номер пять' выглядел несколько иначе. И это не беда, что его белые полосы совсем таковыми не являлись — грязь смыть не сложно. А вот отмороженные кончики ушей, скрученные и потемневшие и шрам поперек правого глаза, принятый мной накануне за особенность окраса... Думаю, что с такой геройской внешностью нашему умнику придется срочно пересматривать свой репертуар и его вчерашний бред про морскую навигацию — как раз в тему... Флибустьерскую(2) тему...

— Ма-ау, — поприветствовал меня Зигмунд и уселся напротив, обняв потрепанным хвостом лапки. — Ый-ао ай.

— Что, мой хороший? — заискивающе присела я перед ним.

— Ый-ао ай. Ый-ао-о, — еще раз повторил кот, с трудом кривя пасть.

— Груш, что он говорит? Я совсем его не понимаю, — беспомощно глянула я на замершую неподалеку домовиху.

— Я тоже, хозяйка, — пожала она худенькими плечиками. — Но, когда это моя прежняя хозяйка делала, он, обычно, в первую очередь зеркало требовал. Может, и сейчас? — вопросительно воззрились мы обе на кота.

— Йа, йа, — активно закивал тот лобастой головой. — Эо.

— Все ясно, — обреченно вздохнула я и направилась к себе наверх — снимать со стены единственное в доме 'Окно правды', висящее над моим туалетным столиком...

— Что там за переполох? — сладко потянувшись, прищурился на меня из постели некромант.

— Зеня очнулся и срочно озаботился своей новой внешностью.

— Ну что ж, значит, скоро жизнь ваша войдет в прежнее русло, — с усмешкой изрек Глеб. — Раз кот не забыл свои старые приоритеты... Анис.

— Да, — повернулась я к нему уже с зеркалом в руках.

— Иди ко мне.

Я взглянула вниз, сквозь балясины перил, потом на Глеба и, приставив к кровати свою ношу, склонилась над полулежащим некромантом. Мужчина улыбнулся и быстрым движением сгреб меня, нависнув сверху:

— Почему в этом доме тебя всегда что-то отвлекает? — спросил, водя своим носом по моему.

— Потому что это мой дом и я в нем хозяйка, — обвила я его шею руками.

— Анис... Анис... Ани...

... Губы его, такие теплые и руки уверенные, — самое лучшее начало нового дня...

— Ма-у-у!

— Ты знаешь, второй раз его убить будет уже гораздо легче...

— Я буду участвовать...

— Ма-у-у!.. Ма-а-у-у!!!

— Он сейчас сам прискачет. Я его знаю, Глеб........ Глеб...

— Ну, хорошо. Иди, — со страдальческим вздохом откинулся на спину мужчина. — Анис, мне с тобой нужно поговорить. Серьезно поговорить.

Сказано это было уже вдогонку, но таким тоном, который не предвещал ничего хорошего. Я остановилась, уже на первой ступеньке и внимательно глянула на Глеба. Мужчина, сидя на кровати, застегивал свою рубашку и тоже смотрел в мою сторону... Да, все когда то заканчивается. Навсегда остаются с нами лишь приятные воспоминания. Это я так саму себя настраиваю. Хотя, мало ли, о чем мой друг решил со мной всерьез поговорить? Может, об урожае клевера в предгорьях Бадука(3) или о последней переписи кочек на Склочных болотах?.. Ну-ну, Стася, продолжай себя успокаивать и дальше...А, в прочем, уже некогда — я, наконец, дотащилась вместе с зеркалом до нижнего этажа:

— Пожалуйста.

— О-ой! Ойя ать!

— Ну и к чему эти портовые ругательства? Мне, например, ты таким даже больше нравишься... со шрамом, — облокотившись сзади на прямоугольную раму, как можно спокойнее произнесла я. — Да и не только мне. Да, Груша?

— Да-а... Зигмунд выглядит сейчас очень... мужественно.

— А-а?.. — недоверчиво протянул кот. — А уы?

— Уши? Уши я тебе магией подправлю. Зато посмотри, какой у тебя мощный торс, а лапы какие длинные и сильные, — тоном продавца, нахваливающего на развале свой товар, продолжила я. — А голова? Она у тебя большая, как у настоящего философа.

— И глаза у Зигмунда очень красивые, — смущенно добавила домовиха, явно еще находящаяся под впечатлением от вчерашнего котовьего бреда. — Такие желтые-прижелтые... Как луна.

— А-а-а? — уже заинтересованно уткнулся носом в зеркало умник. — О-о-о.

— Любуешься? — спрыгнул с последних ступеней Глеб и, остановившись сбоку от нас, скрестил на груди руки.

— Эу у уоа-а?

— Что ты говоришь? — с усмешкой переспросил мужчина и двумя пальцами черкнул непонятный мне знак.

— Щэу ут юбоатса?

— Прости, опять не понял.

— Я говорю, чему тут любоваться? — сам от себя ошалел Зигмунд. — Фу-у-у... Ну, наконец-то, хоть один из вас соизволил применить специальное заклятие, — как по писанному отчеканил кот. — Или всем вам в удовольствие смотреть на мои страдания? Мало того, что засунули меня в тело какого-то блохастого помойника, так еще и издеваетесь теперь?

— Послушай, Зеня. А тебе не кажется, что для философа ты слишком разборчив?

— Разборчив? — гневно вперился в меня своими 'лунными' глазами кот. — Философ должен в первую очередь своим видом вызывать уважение, а не... брезгливость.

— Странно. А я всегда думала, что настоящий философ в первую очередь должен вызывать уважение своими мыслями и поступками, а не пушистостью хвоста. И вообще, мог бы быть хоть чуточку благодарным. Глеб ради того, чтобы тебе подходящее тело выбрать первую половину ночи на холодной земле в лопухах пролежал, а вторую половину ритуал проводил. А Груша все свои глаза по тебе выплакала. Подумаешь, уши у него чуть короче обычного и шрам на морде. Зато здоровья и сил хватит на годы вперед.

Когда я закончила и перевела дыхание, молчали все: домовиха, перебирающая пальчиками угол скатерти на столе, Зигмунд, угрюмо взирающий на свой стучащий по полу хвост и Глеб. Хотя, некромант, кажется, попытался что-то сказать:

— Анис, я думаю...

— Да что тут думать, Глеб? Пусть теперь Зеня думает... И, если его уж так сильно не устраивает новое тело — хорошо, пусть сам его себе выбирает. А я, так и быть, проведу ритуал снова. Только в этом случае за такой же результат не ручаюсь... И вообще, ты хотел со мной о чем-то серьезно поговорить? — отставив к столу зеркало, направилась я к мужчине и решительно взяла за руку. — Пойдем... Пойдем туда, где нам никто не помешает, — и потащила его вон из дома, к своему 'укромному' гамаку. Куда ж еще?..

А старые деревья я так и не выкорчевала... И-ик... И-ик... И скрипят они с каждым годом все сильнее и все тревожнее... И-ик... И-ик... Того и гляди — навернемся, вместе с некромантом и этим гамаком... И-ик... И-ик... Подходящая обстановка для серьезной беседы... И-ик.

— Погоди, — наконец, не выдержал Глеб и ногой притормозил наше мерное раскачивание. Потом поерзал, усаживаясь удобнее и, обняв меня, прижал к себе. Вот так — гораздо лучше. Теперь можно и послушать:

— Глеб, а ведь мы с тобой никогда еще 'серьезно' не разговаривали, — зачем-то, решила уточнить я.

— Как взрослые? — усмехнулся он.

— Ага.

— Значит, самое время, — спрятал мою руку в свои ладони мужчина. — Хотя, давно было пора... поговорить... У меня к тебе одна просьба, Анис.

— Это уже серьезный разговор?

— Нет, вступительная часть.

— Хорошо. Я слушаю.

— Ты меня не перебивай, пожалуйста. Договорились?

— Договорились.

— Спасибо... Мы с тобой знаем друг друга уже очень давно, Анис. Мне иногда даже кажется, что целую жизнь. Да оно, наверное, так и есть, ведь, когда мы встретились, то оба были еще совсем... Ну, не детьми, а почти детьми. Появись ты сейчас в моей жизни, при прежних обстоятельствах, я бы уже вел себя иначе и не согласился бы на роль 'особого друга'. А тогда мне казалось, что время все меняет, и у меня получится... Я люблю тебя, Анис, молчи, — сжал он мои пальцы. — Ты обещала молчать, пока я не закончу, — и замолчал сам. — ... Да, я тебя уже очень давно люблю, моя маленькая Анис... Хотя, теперь ты не такая и маленькая и совсем не беззащитная. Поверь, меня это очень радует... И успокаивает. Потому что настало время выбора — взрослого выбора. И я свой уже сделал... Мне предложили работу в главной канцелярии Ладмении — практикующим экспертом. Работа достойная и интересная. А о перспективах, которые она дает, я давно мечтал... Но, эта работа подразумевает собой частые разъезды по другим странам, не говоря о нашей. Частые и длительные. И в Бередню(4) я отправляюсь послезавтра. Сколько эта поездка продлится, не знаю. Зато, когда вернусь, у меня появится реальный шанс купить дом в Куполграде. Ты знаешь... — по голосу мужчины я поняла, что он в этот момент улыбается. — я уже присмотрел один — на тихой улочке, засаженной старыми липами. Он небольшой, но очень светлый... Как тебе нравится... Ты меня слышишь, Анис? Я хочу, чтобы, когда я вернулся, мы с тобой поженились и жили в этом доме. Это мой выбор. А теперь твоя очередь...

В моем сне у меня были крылья. Я их не видела, но, чувствовала, напрягая с каждым их взмахом спинные мышцы. А надо мной было небо... И еще в моем сне была Гелия. Она летела сбоку и немного ниже. И тоже с крыльями — большими, отражающими розовое рассветное солнце. Хотя, аланты ведь летают совсем без них... Но, это же сон... Гелия смотрела на меня своими огромными алантскими глазами и смеялась: 'Видишь? Я же тебе говорила!'. И в ее глазах тоже отражался рассвет. А еще мое удивленно-испуганное лицо... Вот, значит, чего я боюсь... Но, все же лечу... Лечу...

— ... Сама у нее это и спроси... Нет, спроси... А на меня она, наверное, до сих пор злая... А вот это уже чистой воды инсинуация...

Да... Видимо, все-таки неудачно мы с Глебом новое тело для умника выбрали . К его мании великолепия теперь еще и расчленение личности прибавилось — сам с собой беседы ведет... Мы с Глебом... Пересилив предательское пощипывание в носу, я вдохнула по глубже и разлепила-таки, склеенные высохшими слезами глаза:

— Что тебе надо, Зеня?

— Не мне, а нам... Один бы я не пришел, — пробубнил кот и скосил взгляд набок.

Туда, где из густой садовой травы торчала сейчас тетушкина позолоченная сахарница с длинной душкой и откинутой крышечкой. И из под этой крышечки — из темноты горели два маленьких глаза... Ну, надо же! Хотя, по-другому то — своими ногами, домовые покидать жилища права не имеют. Пришлось, ради такого исключительного случая даже сесть... и пару раз услышать привычное 'и-ик':

— И что вам двоим от меня надо? — гораздо мягче повторила я свой вопрос.

— Грундильда переживает, как у тебя дела. Ведь уже вечер и еще... она хотела спросить...

— Одна Грундильда переживает?

— Ну, ладно, — тряхнул головой Зеня. — Мы оба за тебя переживаем и хотим знать, какое решение ты приняла?

— По поводу?

— По поводу твоего... переезда в столицу, — закончил кот и посмотрел на меня такими жалостливыми глазами, что, мне сразу стало стыдно и за свой тон и за свои, сказанные недавно в его адрес слова и вообще за все на свете, даже с его персоной не связанное.

— Никуда я отсюда не поеду. Это мой дом и вы — моя семья. Правда... теперь уже без нашего некроманта.

— Он тебя бросил, хозяйка? — удивленно пропищала тетушкина реликвия.

— Бросил? Нет. Он предоставил мне право выбора. И я этот выбор сделала, — 'А о том, как тяжело он мне дался, вы узнаете на собственных шкурках. Потому что в ближайшие дни хорошего настроения от меня не ждите', — добавила уже про себя. — Погодите-ка, дорогие мои. А откуда вы вообще узнали о теме нашего с Глебом разговора?

— Догадались, — зевнул во всю пасть умник. — Ведь когда-то же он должен был состояться, этот разговор. Я вообще удивляюсь терпению нашего некроманта. Столько лет женихов отва... — начал было кот, а потом свою пасть захлопнул.

— Каких таких женихов? — зацепилась я за его слова и спрыгнула со скрипучей качалки.

— А-а, что уж там... Твоих женихов, Стася. Ты того заезжего музыканта из Тайриля помнишь?

— Не-ет, — честно попыталась я напрячь память.

— Ну, конечно — пять лет прошло. А я вот помню... как он драпал от нашего дома, да так, что гитара его только тренькала... А хозяина стеклодувной мастерской из Либряны?

— Это, у которого брат здесь живет, на соседней улице?

— Ага, жил. Они вместе, после ночного представления под их окнами теперь в Либряне живут... А, вот этого, с...

— Постой-ка, так их что, Глеб от меня отвадил? — прищурила я глаза. — И каким образом?

— Да разными. А вообще, хорошо мы с ним развлекались, — довольно потянулся Зигмунд, а потом, вдруг, нервно подпрыгнул на месте.

— Что это с тобой? Еще кого-то вспомнил из своего темного с некромантом прошлого? — медленно двинулась я в его сторону.

— Нет. Блохи, хобья сила... одолевают, — плюхнулся кот в траву и уже, задрав выразительно заднюю лапу, посмотрел на меня. — Стася, ты чего это? Дела то прошлые.

— Ага. А расплата за них — настоящая, — подхватив из травы сахарницу, понеслась я вслед за улепетывающим зигзагами котом.

— Хо-хозяй-ка! Меня-я не вытряси-и!..

Хозяйка... Слово для меня привычное уже на протяжении семи лет. Да, я — хозяйка. Хозяйка своего дома, своей жизни. Я за все происходящее в ней отвечаю. И плачу за все тоже сама, мало рассчитывая на снисхождение или торг. Был со мной рядом мужчина — друг, любовник, наставник. Но, когда за все это, такое ценное, мне предложили заплатить еще выше...

— Не-ет, спасибо, — категорично затрясла я головой и пошла по рядам дальше.

— На пол меденя(5) скину, — без всякой надежды бросила мне вслед торговка.

— Да, хоть на целый... Все равно дорого, — это уже было сказано исключительно себе под нос. К тому же, прямо по курсу призывно блеснула загорелая лысина моей главной цели прихода на развал — рыба у Николы всегда исключительной свежести. Правда, только с утра пораньше...

— Здравствуй, труженик весла и удила! — шлепнула я на утоптанную землю свою, почти полную корзину и распрямила спину.

— Доброго утречка... — водрузил мужик на прилавок ящик с раками и разинул свой белозубый рот. — Ух ты, прости Господи... Ну, ты, Стася, даешь!

— А что, тебе не нравится?

— А, знаешь... нравится. Только ты, слышь, — поманил он меня мокрым пальцем. — мимо храма нашего с непокрытой головой не ходи. А то отец Аполлинарий с крыльца со страху зверзнется, — и громко захохотал, отшатнув, парочку колупающихся в мелких ершах старух.

— У нас с ним взаимное игнорирование — он меня в упор не видит, а я его, — угрюмо успокоила я рыбака. — Карасиков взвесишь, как обычно?

— Об чем речь, Стасенька? — зачерпнул пятерней свой скачущий желтобрюхий товар мужик. — Гнорирование у вас, значит с нашим батюшкой?.. Надеюсь, что наумовская мука тебе такую тяжкую потерю перевешивает?

— Так не моя она, а Зигмунда. За его лечебные сеансы. С ним Наум до сих пор мукой расплачивается, — пустилась я в объяснения, а потом мысленно махнула рукой.

А вообще, кому объяснять? Здесь все друг про друга всё знают и без оправдательных лепетаний от первых лиц. Это ж деревня. И, как выяснилось чуть позже, знания эти территорией Мезонружа никак не ограничиваются...

Судачили трое: двоих из которых я знала в лицо, а третью — по имени, как недавнюю зенину клиентку. Правда, сегодня она была колоритно дополнена 'наливным' синяком вокруг правого припухшего глаза:

— Доброго вам, — кинула Дивина на меня рассеянный взгляд и отвернулась обратно к своим товаркам. — Точно говорю — знаменье это. Чтобы все, да сразу в одно место? — и для убедительности часто закивала головой.

— Так может, кошка тамошняя загуляла? У них в Мочалино все немного... того, — вступила с ней в диалог вторая дама, с вытянутым, как молодой месяц лицом.

— Или забор чем намазали, — подала голос третья — самая из них молодая и близкая к истине. Это я знала точно, потому что, о каком именно 'знаменьи' идет речь, догадалась очень быстро. Но, моя знакомица с синяком опровергла разом обе выдвинутые версии:

— Да что вы мне тут вбиваете?! — категорично всплеснула она руками и тут же зыркнула по сторонам. — Илуниха — моя сватья и я верно знаю, что нет у нее никакой кошки, — произнесла женщина уже гораздо тише. — У нее во дворе здоровенный кобель на цепи сидит. А забор свой она сразу с утра весь обошла, когда это ночное непотребство с драками и воем закончилось. Не было на том заборе ничего, кроме пометок всех мочальных котов разом. Ее переулок теперь по этой срамоте люди дальней дорогой обходят... Особенно, когда ветер от забора...

— Так ты, Дивина, говоришь, кобель у нее на дворе? А почему он тогда ночью лай не поднял? — задала еще один здравомыслящий вопрос молодица. И я даже на него знала точный ответ — заклятие сна, трижды примененное нами в ту памятную ночь. Но, кроме меня этим знанием обладал один лишь Глеб.

— А я что вам говорю? — лупанула месяцеликую собеседницу по руке Дивина. — Знаменье... Только вот к чему?.. — а вот на этот вопрос уже не знали ответа все мы...

И, воспользовавшись образовавшейся в разговоре задумчивой паузой, я оторвалась от соседнего с дамами прилавка. Не забыв заплатить за прихваченный с целью конспирации баклажан. Да... Судя по сокровенности, с которой новость про мочалинское знаменье обсуждалась, очень скоро она будет полоскаться по всем деревенским улицам... Интересно, как на такие 'дела' моя тетушка ходила? Жаль, что в записях ее эта информация отсутствует...

— А власы ее, как лазоревый цвет.

Улыбка ее, как предгорный рассвет.

Лицо перламутру уступит едва.

Глаза же... Глаза же... Вот с дамскими глазами у меня всегда проблемы. Лучезарного дня, Анастэйс!

— И вам не замерзнуть, — поприветствовала я нагнавшего меня уже на выходе с развала мужчину.

Мужчина был худ, высок и чрезвычайно сутул. На длинных волнистых волосах носил кожаный ободок, а за спиной — раздолбанную в многолетних схватках с 'поклонниками' лютню. И звали его Аргус. Что он делал в нашей, не ценящей утонченную поэзию деревне, я никогда не могла понять. Уж лучше бы затерялся в каком-нибудь большом городе, да слагал бы там свои посвящения и оды. А нет, его, как закоренелого преступника все время тянуло на место своего постоянного литературного преступления. За что и получал регулярно от разбуженных среди ночи дружков своих муз. А некоторые так просто собак спускали. Вот и сейчас, просторная аргусова рубаха в паре мест радовала взор бледным поэтическим телом. А его правый глаз... Может, у нас в Мэзонруже тайное общество образовалось и его членов фингалами помечают?

— А я как раз в ваш замечательный дом направляюсь, — 'порадовал' меня такой новостью Аргус и галантно отобрал корзину. — Надеюсь, просветленный Зигмунд в добром здравии?

— Зигмунд?.. — медленно соображая о цели такого визита, вспомнила я оставленного мной на парадном крыльце Зеню, лежащего после чашки сметаны отмытым пузом кверху. — Ах, да. В здравии. Только... У него вчера был очень тяжелый день, Аргус и он сегодня... Как бы вам сказать?.. Не вполне владеет собой.

Да, что уж там? Кот, честно говоря, совсем себя не контролировал. Сказывались остаточные инстинкты его приемника. Свидетельством тому стала очередная моя, почти бессонная ночь, прерываемая то перезвоном посуды на буфетных полках, то грохотом падающей подставки для кочерги. А закончилась — торжественным пенделем под хвостатый зад с крыльца — прямо в предрассветный сад... Где меня, уже немного позже поджидали три дохлых мыши, сложенных в ряд, и сам 'охотник' — с выражением глубокого раскаяния на 'просветленной' морде. Но, творчески закаленного Аргуса, похоже, неадекватность своего баечного коллеги ничуть не смутила:

— Да я совсем не против, — горячо заверил меня он и на ходу поправил веревочку от лютни. — Я, знаете ли, в жизни своей многое повидал и к... особенностям других отношусь очень терпимо.

— Все ясно, — что я могла еще на это ответить? Хотя... — Аргус, можно вам задать... личный вопрос?

— Спрашивайте, конечно, Анастэйс. Если моя личная жизнь в этом замечательном месте еще оставляет какие-то вопросы, я с удовольствием вас просвещу.

— Это как раз про наше... замечательное место. Скажите, почему вы именно здесь обосновались, в Мэзонруже?

— О-о, — грустно отвел взгляд в сторону поэт. — Это, действительно, очень личный вопрос... Любовь, Анастэйс... Любовь, которая бывает в жизни поэта всего один раз и, или делает его крылатым, или... Я был тогда еще совсем молодым, когда встретил ее, — медленно начал Аргус, постепенно сбавляя ход. — Она — здешняя, из Мэзонружа и, хоть и не давала мне никогда особой надежды, от себя не отталкивала. Всегда принимала с благосклонностью и так же благосклонно улыбалась. А потом я узнал, что она выходит замуж. И весьма удачно, по меркам здешних обывателей... Но, она все же продолжала мне улыбаться. Только, уже не так... благосклонно... Я, знаете ли, вплоть до их венчания в нашем храме все не верил. Это, как... — неожиданно остановился он прямо посреди мостовой и приложил ладонь ко лбу. —

Колокольный звон. Детский лик Богородицы.

Взгляд твой ясный, как в зимний день облака.

Убежать бы прочь. Отдышаться. Опомниться.

Но, уже летят в небесах облака(6)...

— Значит, вы до сих пор здесь ради тех... облаков? — потрясенно выдохнула я.

— Ради них... И ради тех мест, по которым мы с ней гуляли. И... Да, много еще ради чего. Она ведь тогда, в Медянск и вдохновение мое с собой увезла. Я с тех пор пишу одну дрянь пошлую... и глупую. И получаю за нее вполне справедливо.

— Аргус, неужели вы надеетесь, что Зигмунд вам поможет?

— Вернуть мое вдохновение? А, вдруг? А, Анастэйс? Я ведь, хоб меня перетри, поэт. Как мне без него жить?.. Здоровья не хватит, — иронично скривился он, щупая пальцами синяк под глазом.

— Это-то да... Конечно, — уверенно закивала я головой. — А скажите мне, не как поэт, а как умудренный жизнью мужчина... Как вы думаете, можно связать свою судьбу с тем, кто тебя любит, но при этом...

— Не любить его самому? — склонился надо мной Аргус. — Можно ли пожертвовать своей свободой и надеждой, пусть иллюзорной, на встречу со своей настоящей любовью ради того, чтобы отплатить ему добром за добро?

— Да-а...

— Нет, Анастэйс. Это предательство и того, ради кого вы идете на такие жертвы и предательство по отношению к себе самому.

— У-у-у, любовь... — скептически протянула я. — С точки зрения главного магического закона, это просто обмен энергиями. Мне вообще кажется, что мы сами себе внушаем то, что кого-то любим... или нам это внушают.

— Анастейс, в ваши-то годы и такой цинизм? Хотя, вы — маги и аланты, на все в этой жизни смотрите с несколько других позиций... Значит, вы искренне считаете, что любви вообще нет? — приподнял Аргус свои брови.

— Ну-у... Когда-то я в нее также искренне верила, а потом... волшебство закончилось.

— Волшебство закончилось? — переспросил поэт. — А вы знаете, Анастэйс, один из великих мыслителей прошлых веков, имя которого вам, к сожалению, уже ничего не скажет, в своем последнем, итоговом труде написал: 'Любовь — есть самое великое чувство, умеющее творить волшебство, потому что творит новых людей'. И я думаю, что старик здесь имел в виду не только тайну деторождения, а, в первую очередь — полное изменение любящего ради своего любимого... Просто, ваш час познать это волшебство еще не настал.

— Ну, тогда я, пожалуй, его подожду.

— Прямо здесь, у собственной калитки? — засмеялся Аргус, став, в этот момент совсем мальчишкой.

— А что? Вдруг, оно у меня дорогу будет спрашивать?

— О-о, я уверен, что, если это будет настоящее волшебство, то адрес ваш оно узнает само, — распахнул мужчина передо мной невысокие воротца с болтающейся на них картонкой 'Зигмунд временно не принимает'...

Кот на лечебный сеанс согласился сразу. И, показав ему, на всякий случай, из-за спины Аргуса предупредительный кулак, я направилась... подслушивать очередную зенину притчу. А что? А мне не стыдно. И даже очень интересно, а местами, так и вовсе поучительно. И, хоть окно на веранду кот, тоже предупредительно, всегда требовал закрывать, но, я же маг... Я бы и подглядывать могла, прямо через плотную занавеску. Но, этого моя избирательная совесть делать уже не позволяла.

Традиционные 'Проходите. Обувь снимите. Лягте по удобнее. Храпите по тише', я слушала в пол уха, всыпая в это время в чугунную ступку подсохшие корни сусака. Самое интригующее начиналось немного позже и сегодня оно звучало, как:

— Дружили в одном лесу соловей и воробей. Соловей был очень важным, все его любили за певческий талант и даже местный леший приглашал его на свои сборища — выступить перед почтенной публикой. А воробей был маленький и незаметный. Весь смысл жизни его сводился к тому, чтобы добыть себе пропитание и погреться под теплым солнышком — все его маленькие воробьиные радости.

И вот однажды друзья схватились в нешуточном споре, кто из них лучше приспособлен к жизни. Соловей утверждал, что, конечно, он. Потому что его всегда накормят и обласкают за его песни. А воробей стоял за себя. И доказывал, что, голос, это, конечно, хорошо, но пропадет он и кому соловей будет тогда нужен? А он всегда сможет сам себя прокормить, потому что не на кого ему надеяться.

Спорили они, спорили, да так увлеклись, что не заметили, как накрыла их сетка птицелова, притаившегося в кустах. Птицелов был тоже важным и в жизни разбирался хорошо. И он рассудил, что соловья сможет хорошо продать, а вот воробей никому не нужен. И выпустил маленькую птаху на свободу.

Голосистого же соловья купил хозяин одной таверны и посадил его в клетку — развлекать публику своим пением. Поначалу такая жизнь птице даже пришлась по вкусу. Его опять кормили и слушали внимательно. И в тепле он был. А потом наш артист стал скучать: по лесу, по свободе и по своему другу — воробью. А когда птица скучает, она уже не поет. А если, все же делает это, то песни ее больше на плач похожи. А кому ж интересно плач слушать? Поплакать мы дома можем. И перестали люди соловья слушать. А вскоре он и сам замолчал... с горя.

Хозяин таверны, видя такое дело, решил от него избавиться очень просто — придушить бывшего певуна и в помойное ведро. Да только повезло соловью — пролетал в тот момент мимо открытой двери его бывший друг, в поисках дармовых крошек и увидел клетку. И так как был он маленьким и незаметным, то пропорхнул в таверну и клювом отодвинул на клетке задвижку — выпустил на свободу затворника... Полетели они вдвоем в свой родной лес, который стал теперь соловью во много раз дороже. И больше никогда не спорили, кто из них лучше. Потому что клюв для птицы нужен не только, чтобы красивые звуки из него лились, но и чтобы самому прокормиться и о других позаботиться.

— Хр-р-р.

Толченый корень сусака для нового пробного мыла готов...

Отблески огня в очаге таинственными фигурами плясали на широких половых досках. А сверчки в ночном саду радовались, что очередной день прошел и теперь можно объявить об этом всему миру. Мы втроем — сидели на крыльце, слушали, как шепчутся между собой под ветром старые деревья и смотрели на звезды, которые были рассыпаны сегодня безоблачным небом особенно щедро...

— М-м-м... К Тиристине опять сын с невесткой из Либряны прикатили, — после глубокого вдоха сообщил Зигмунд.

— Ага... И они опять над костром курочку жарят... А, знаете, что я думаю?

— И что ты думаешь, хозяйка?

— Я думаю, что пора начинать новую жизнь. А что? Волосы у меня — новые, Зеня — тоже... обновленный.

— А я?

— А ты, Груша, для меня за последние два дня раскрылась тоже с совсем новой стороны.

— С хорошей? — блеснула на меня своими глазками в темноте домовиха.

— С о-очень хорошей... Ну так вот. И отпразнуем мы эту новую жизнь завтра уборкой и перестановкой — с утра. А вечером тоже кого-нибудь зажарим.

— Надеюсь, не меня?

— Нет, Зеня. Я членов своей семьи не ем. Я же знаю, что вы — невкусные, хотя и такие замечательные. И я вас... люблю.

— Ага, — вздохнули с обеих сторон от меня 'объекты любви'...

— Зеня.

— Что, Стася?

— Расскажи мне про Бередню.

— Это куда наш некро... Глеб отбыл?

— Просто расскажи про нее.

— Хорошо. Рассказываю... В 2013-м году случился в нашей стране из ряда вон выходящий случай — представитель одного древнего алантского рода поделился своей магией с человеческой девушкой. Проделано это было из чистой юношеской любви, потому что браки между алантами и людьми в ту пору были строго запрещены. Но, пара эта, за такой поступок не нашла одобрения и вынуждена была покинуть родину. Вот они то и основали за западными границами Тинарры новое государство, переселив туда людей с Земли. И стали первыми его правителями — Грэгором и Бенедиктой. Хотя, думаю, настоящее имя мужчины со временем в летописях было изменено на более приемлемый вариант. Страна эта стала называться Бередней и первоначально занимала только половину той территории, что она представляет собой сейчас. На юге же ее в то время жили местные полудикие племена кочевников... Со временем Бередня разрасталась, народ между собой перемешивался и роднился, но там до сих пор, в отличие от остального мира есть национальности и деления на княжества. Что же касается магии... Она там, безусловно, присутствует. Сама природа этого мира ее излучает. Только, отношение к ней в Бередне другое.

— Как к ведьмам и колдунам?

— Примерно так, Стася.

— И что, на кострах сжигают?

— В отдаленных местах, возможно. Хотя, есть и разрешенные маги. Их единицы и живут они в уединенном месте — в северных горах. Вот к ним относятся со всем почтением и считают детьми Бога на земле. Но, это закрытый культ, основанный еще Бенедиктой, и, насколько я знаю, у власти там до сих пор женщина... А вообще, страна эта очень красива, своей — суровой полудикой красотой: горы, между ними, в равнинах, древние буковые леса с водопадами и пещерами, из которых вытекают подземные ручьи, возделанными полями и реками, шириной своей сравнимыми с морем. И над всем этим парят белоглавые сипы. Эти птицы — символ Бередни и ее самая большая гордость.

— Действительно... красиво. Но, что там делать Глебу? — не удержалась я от такого больного вопроса.

— Глебу? Насколько я... владею информацией, в настоящий момент Бередня и Ладмения усердно налаживают между собой отношения. Их посол уже полгода протирает штаны в нашей столице. Теперь, видимо, настала и наша очередь отправить туда своих представителей... Не переживай ты за него. Я уверен, что в Бередне нашего... бывшего некроманта не ждет ничего каверзного. Слишком большие интересы связывают обе страны.

— Ты думаешь?

— Я же сказал, что я в этом уверен... И вообще, кто-то недавно заявлял, что начинает новую жизнь, — ехидно заметил умник.

— Конечно, начинаем. Но, ты же знаешь, что Глеб был важной частью моего... нашего прошлого. И я должна быть за него спокойна. А ты разве нет?

— Стась, мне тебе в третий раз заявить о своей уверенности?

— Не надо... Все. Больше ни слова о нем.

— Нет, погоди. Раз ты сама первой это имя огласила, у меня вопрос. Последний.

— Давай. Только, если последний.

— Как он мог так с нами поступить? — с надрывом, совершенно мне непонятным произнес кот. — Он что, думал, ты нас здесь ради него... бросишь?

— Как это — брошу? Если бы я согласилась, то в столицу мы отчалили бы все вместе: ты, Груша в сахарнице и я.

— Что?! — даже подскочил на месте Зигмунд.

— Что слышал. И вообще, после шести лет знакомства так плохо думать о некроманте?

— Знаешь, Стася... Знаешь... — глубоко задышал умник. — Ты — настоящая... Трахиния!

— Это почему же? — прищурила я на него глаза.

— Да, если б я знал раньше! Да я бы!.. В столице то! Да я бы — ух, как там развернулся!

— Ты это сейчас всерьез говоришь?

— Я?!.. — взглянул на меня Зеня совершенно безумными глазами, полыхающими сейчас всеми столичными огнями сразу. А потом, вдруг, глубоко выдохнул. — Извини... Занесло что-то... Нам и здесь совсем не плохо. Тем более что завтра новая жизнь начинается... Просто, столица, Стася, если бы ты раньше там жила, то...

— Зигмунд, ты такой умный, но иногда ведешь себя, как распоследний в деревне идиот, — теперь уже не на шутку удивила нас обоих домовиха.

— Извини...те... Так завтра, значит, курочку будем жарить?

— Ага... Если ты до тех пор окончательно нас с Грушей не разочаруешь.

И мы снова, все трое, надолго замолчали...

Вот уж не думала, что наша новая жизнь, которую я вчера торжественно объявила, начнется именно с этого... Нет, поначалу все шло точно по моему плану. Я даже на развал с утра успела смотаться, за обещанной курочкой. И даже вручила своему начальнику, господину Трушу, образец нового мыла на отваре из корня сусака (выслушав попутно его ценное мнение по поводу моего 'тупикового' образа), а вот потом... Потом произошло уж совсем, из ряда вон выходящее событие и выражалось оно в одном только имени — отец Аполлинарий...

Уборка с обязательным перетаскиванием мебели, затеянная, как символ перемен, подходила к концу. Осталось лишь развесить по своим новым местам расчленяющие верхний этаж лоскутные занавеси и живописно набросать на пол огромные вязаные круги. Я, в общем-то, этот момент уже и предвкушала, как главный во всем мероприятии, когда, обернувшись на критикующего мои действия кота, бросила взгляд в окно.

— Ну, надо же, цветовая гамма ему не нравится. А мне вот нравится. И со шторами они гармонируют. Ты сам посмот...Мать моя, Ибельмания!

— Гармонируют? — хмыкнул скептически Зигмунд, восседающий на горе из выхлопанных кругов. — Гармония есть связанность и соразмерность вещей, а здесь сплошной деревенский абстракционизм. И причем тут кактус?.. Стась, ты чего рот распахнула? Со стола свалишься.

— Если бы ты сейчас видел то, что вижу я, то выглядел не лучше. Я тебя уверяю, — бросила я на умника из под потолка ошалелый взгляд. — Он меня, видимо решил проклясть прямо на дому.

— Да кто там тебя решил проклясть? — заскочил кот с разбега на подоконник. — Вот это да — батюшка! Сам и без отряда святых угодников...Значит, Стася, у нас еще есть надежда.

— Отползти огородами?.. Хотя, что это я?..

И, действительно, с чего, вдруг, мне его бояться? С момента нашего последнего диспута прошло уже больше шести лет. И с тех пор мы с отцом Аполлинарием при встрече неизменно делали вид, что оба заметны друг другу не больше мухи — Гелия свое обещание сдержала. Но, вот осадок мутный, все же остался. Да еще кое-какая информация, доходящая до нашего дома с ногами зениных клиентов, страдающих кроме обычных своих болячек еще и особым, 'словесным' недержанием...

Батюшка наш, конечно, профессионал своего дела и святые источники знает назубок. Не говоря уж о Библии, цитирует которую, наверняка и в сновидениях. Однако, где та ветхозаветная Зулейка(7), а где мы?.. Далеко — совсем в другом мире... И вот, исключительно ради близости к проблемам местной паствы, примерно лет пять назад появилась в проповедях отца Аполлинария некая абстрактная 'героиня' — олицетворение порока и скудоумия в одном лице. И что эта 'богомерзкая гидра' только не вытворяла: страждущих обирала (всякая честная работа должна быть оплачена), мужиков в грех вводила (для некромантов это вовсе не грех), добропорядочных селянок поносила ('Бухнера' не ругательство, а название растения). В общем, всем своим существованием служила наглядным ответом на вопрос 'Как жить нельзя?'. За что, кстати, и регулярно, в назидательной части получала — святым возмездием по башке... И, ни слова про магию. Все — исключительно в рамках 'проблем современной нравственности'... А, это батюшка еще мой новый цвет волос не видел...

— А пусть посмотрит.

— Что ты говоришь? — оторвался Зеня от наблюдения за нетерпеливо переминающимся у нашей калитки священником.

— Я говорю, что сейчас спущусь и узнаю, чем обязаны такой честью.

— Я с тобой, — решительно смахнул кот с окна. — У меня для него уже давно своя проповедь заготовлена...

Отец Аполлинарий, завидев меня, 'приветственно' перекрестился. Я тоже... поздоровалась. Исключительно из женского любопытства. А когда пасть свою раскрыл для аналогичной цели Зигмунд (уже из научного интереса), священник вновь осенил себя знамением и неожиданно для нас многострадально выдал:

— А скажите мне, ценят в этом доме свой врачебный долг перед ближним?

— Пол сребеня за сеанс. После пятого — на медень дешевле, — беспощадно отчеканил кот свои расценки.

— Святые угодники! Что ж так дорого? — приподнял брови отец Аполлинарий, а я нервно заозиралась.

— Здоровье дороже, батюшка, ибо сказано в Святом писании: 'Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет', — остался непреклонным умник.

— Апостол Павел, Послания к Коринфянам... — потрясенно произнес священник, брови которого, от такой вольной трактовки Библии переползли аж на середину лба. Он сделал шаг назад, будто намереваясь тут же удалиться, а потом, вдруг неожиданно передумал. — Ну, раз ты, сын мо-о... лекарь, так хорошо знаком с основой основ, то отвечу тебе тем же: 'От всякого, кому дано много, много и потребуется'. Куда идти?

— А нельзя ли пока... повременить? — решила я, наконец, встрять в этот обмен любезностями. — Зигмунд, можно тебя на пару слов — в сторонку?

— Да что такое, Стася? — недовольно зашипел на меня кот, едва мы удалились от изгороди на пару ярдов. — Ты что, хочешь испортить мне грядущее развлечение?

— Развлечение? Ты так себе это представляешь? — нависла я над умником.

— Нет, я его, конечно, полечу... Кстати, от чего его лечить то?

— Вот в том то и все и дело, — недоуменно скривилась я. — Сама ничего не понимаю... Его свечение прямо забито страхом. А вот чего он боится: то ли за свое здоровье, то ли по какой другой причине... Странно все это, Зеня. Очень странно, — обернулась я в сторону отца Аполлинария и еще раз внимательно на него посмотрела.

Священник, облокотившись одной рукой на калитку, другой шарил в своем кармане, едва шевеля тонкими старческими губами. Вот он на мгновение замер, и лицо его просветлело улыбкой. Потом вынул руку наружу, обтер ее об рясу, будто избавляясь от налипшей грязи, и взглянул на меня... Взгляд этот мне совсем не понравился:

— Зеня, ты можешь ему отказать?

— Отказать? — гневно воззрился на меня умник. — Во-первых, это претит моему врачебному долгу. Во вторых... Ты представляешь, какими после этого будут его проповеди? А ведь ты в этой деревне жить осталась. Ну, а в-третьих...

— Есть еще и в-третьих?

— Стась, я ужасно хочу посмотреть, как он храпит. Неужели ты откажешь мне в этом маленьком удовольствии?

— Ну, знаешь ли, господин философ... Да у тебя на уме одни удовольствия и развлечения.

— Ну, Стасенька... Ну, пожалуйста, — принялся кот тереться боками об мои ноги, вызывая одновременно и щекотку и большое желание поразмашистее его пнуть.

— Да делай, что хочешь. Но, я тебя предупреждала, — гневно ткнув указующим перстом в довольную котовью физиономию, направилась я домой... И даже подслушивать в знак протеста не стала...

Весь остаток дня я, естественно, на кота дулась. А к концу нечаянно забыла... Тем более, что повод отвлечься предоставился...

— О-о... жареная на вертеле курочка... Лучше может быть только жареный на вертеле карпунь(8), политый...

— Настоем валерианы? — прервала я кулинарные фантазии Зигмунда и кочергой принялась долбить по догорающим в кострище поленьям.

— Лимонным соком, — обижено мявкнул тот и развернулся ко мне своим полосатым боком. — Ты что, думаешь, я совсем... ветрогон(9)? Да, Стася? Я же вижу, что ты на меня из-за этого злишься. Скажи мне, я — ветрогон?

— Ты?.. Честно говоря, нет, не думаю. Это я на твоем фоне выгляжу старой занудой. А вообще, сколько тебе лет, Зеня?

— На днях ты сама же меня уверяла, что не больше четырех.

— Все ясно... Не хочешь об этом говорить...

— Ты знаешь, один поэт из нашего прежнего мира по имени Ариосто, как-то сказал: 'Все с годами теряется: юность, красота, здоровье, порывы честолюбия. И только одна глупость никогда нас не покидает'. Так вот, я опроверг его изречение.

— И в какой именно части?

— В первой, разумеется, — совершенно искренне рассмеялся кот. — Ибо моя глупость вечна, как и я, а все остальное воскресает вместе с каждым моим новым телом. Таков закон существования нашего рода.

— Я думаю, что это очень правильный закон. Иначе, представь себе — ты бы все-все-все знал, но уже ничего не хотел... Зеня.

— Что?

— А вот, по поводу вечной глупости... Ты сегодня ночью спать собираешься?

— Я не против.

— Чего именно?

— Заклятия сна, которое ты на меня вчера тайком наложила. Можешь проделать тоже самое и сегодня.

— А-а... Спасибо...

Дни иногда тянутся бесконечно долго. А порой пролетают, как легкая паутинка мимо глаз. Но, и те и другие не оставляют в нашей памяти ничего, кроме оторванного календарного листа с ничего не значащей датой, ничего не значащим утром, днем, вечером... ночью. А ведь они могли бы быть заполнены до краев. И все равно — хорошим или плохим. Для беспристрастной памяти важно другое — сам факт, что день этот чем-то запомнился. Мы их, такие дни, вспоминаем потом и говорим кому-то: 'Помнишь, это, как раз за неделю было, до того, как ты плавать научился?', или 'А-а, это когда я в таверне с друзьями Уроженье(10) отмечал, а вы меня потом, с твоей мамой домой не пустили?'...Сегодняшний день запомнится жителям Мэзонружа тем, что именно 28 июля 2561 года в своем маленьком домике, приткнутом к тыльной стороне храма, повесился отец Аполлинарий...

Новость эта уже облетела черной вороной все дома в деревне, а теперь кружилась над тянущей шеи за церковной оградой толпой, собравшейся, откровенно говоря, откровенно же удостовериться. Мне же, думать так о себе совсем не хотелось, так же, как и Гелии, беспрестанно запахивающей длинный жилет на своем очередном выпуклом животе. Мы, и на самом деле, просто шли мимо. Я — к себе домой после ежемесячного визита вежливости в гостеприимный алантский дом, стоящий неподалеку на пригорке. А Гелия, как обычно — оздоровительно выгуливалась, заодно, уж, провожая меня:

— Нет, ты слышала, как они про него не добро? — мазнула меня по щеке своим пепельным, выбившимся из-за уха локоном женщина. — 'Старый лицедей'. И откуда слова такие знают?

— Из его же проповедей, — хмуро заметила я, обводя взглядом присутствующих. — Не далее, как неделю назад 'богомерзкая гидра' лицедейством промышляла.

— Это когда ты успела? — понятливо хмыкнула алант.

— А, мы в 'Лишнем зубе' с Аленой, танцы души танцевали. Нас потом на 'бис' вызывали и мелочь кидали... Одна монетка мне прямо в кружку с элем булькнулась... А, впрочем, что уж сейчас об этом?

— Да-а... И кто ему, интересно, подбрасывал такие пикантные подробности из твоей жизни?

— Самой... жутко интересно, — еще раз внимательно глянула я в толпу. Но, озабочена сейчас была отнюдь не поиском болтуна, из христианского порыва, поведавшего батюшке о наших с приятельницей развлечениях, а тем, что, вот уже несколько минут мой затылок, спину и лицо бесцеремонно сверлил чей-то, такой же внимательный взгляд, источник которого я никак не могла зацепить своим. — Может, пойдем отсюда? А то обстановка здесь... нехорошая.

— Ты тоже это заметила? — повернула ко мне лицо Гелия.

— Что именно?

— Остатки чьей то магии. Старые, уже почти незаметны.

— Магии? — вынырнула я из своей нервозности. — Так ведь кроме нас с тобой в Мэзонруже больше нет никого нашего профиля? — и прищурилась уже в направлении прямо противоположном прежнему. — Мать моя, Ибельмания, -

ощущение было такое, будто отец Аполлинарий перед кончиной топил свой очаг магическими дровами и именно поэтому сейчас едва различимыми радужными всполохами 'магический дым' еще покидал покосившуюся трубу. — Рассеивается через открытый дымоход, — удивленно произнесла я в полголоса. — А по давности...

— Часов восемь — десять, не больше. А это значит, что вещали до рассвета, — авторитетно закончила алант. — Но, будь я трижды девственница, если пойму, как наш батюшка мог к себе в дом мага запустить? У него ж там, насколько я знаю, все сигнальными амулетами завешено.

— Ага... — невесело покачала я своей синей шевелюрой. — 'А как он мог накануне сам в дом мага прийти, да еще и напроситься к весьма сомнительному с точки зрения религии лекарю?.. Ведь, как чувствовала вчера', — а вслух еще раз подтвердила свою готовность сорваться с этого странного места.

Но, не смотря на полное на то согласие моей спутницы, мы даже шага сделать не успели, тут же оттесненные к ограде схлынувшей от тропинки толпой — из дома, прищурив глаза на солнце, один за другим, вышли, сначала, рыцарь Прокурата, седой коренастый человек, а потом и наш Дозирон. И, если лицо первого хранило профессиональную непроницаемость, то физиономия старосты долгожданно порадовала публику прямо переливами эмоций. Мужчины тормознули в усыпанном семячной шелухой круге и, обменялись взглядами, после чего приезжий специалист едва заметно кивнул.

— Уважаемые земляки! — начал наш глава, глухим от соразмерности событию голосом. — Вы ждете ответа. Он у нас один — наш батюшка, отец Аполлинарий, минувшей ночью собственноручно... повторяю, собственноручно прекратил свою жизнь путем повешенья за шею. На этот прискорбный факт есть точное заключение уважаемого представителя Прокурата, — по-бычьи мотнул он головой в сторону статуей замершего рыцаря. — Больше здесь добавить нечего, кроме того, что... Бог ему судья... Так что, можете расходиться по домам к своим детям и делам...

Черничный чай, разлитый с деревенским размахом по большим пузатым кружкам, уже давно остыл и перестал манить своим мягким сладким ароматом. А свежайшие пряники и вовсе лежали нетронутой горкой на расписной 'парадной' тарелке. Так-то мы сегодня с Зеней гостей угощаем? Точнее, гостя...

— Значит, сегодня у нас последний был сеанс?

— Да, господин староста, — снова кивнул Зигмунд и уже с интересом посмотрел на сосредоточенное лицо мужчины.

— И больше, думаешь, не надо, чтоб...

— Ну, если у вас огромное желание имеется, то тогда...

— У нашего уважаемого главы имеется огромное желание мне вопрос задать, — надоело мне смотреть на эти неприкрытые мытарства. — Да только он не знает, как начать... А, хотите, я сама угадаю, что это за вопрос?

— Да что тут угадывать? — тяжело выдохнул Дозирон и сделал большой глоток из кружки. Тонкая чайная струйка с трудом пробралась по его небритому подбородку и большой каплей зависла на самом краю, грозя испортить белизну старостиной рубахи. И потому, что так и осталась там незамеченной, я, вдруг поняла, в каком состоянии находится сейчас наш бессменный деревенский глава. — Знаю я, что ты здесь не причем, дочка. У меня даже в мыслях не было тебя в этом обвинять, — начал он знакомым глухим голосом. — Тем более что прокуратский специалист подтвердил — насилия не было. Только вы оба, очень вас прошу, — пристально посмотрел он сначала на кота, а потом на меня. — Очень прошу, молчите про то, что накануне вечером батюшка к вам заглядывал. А то, сами знаете, как у нас в деревне кривда в правду превращается.

— Так, а что здесь тайного то? Подумаешь, пришел ко мне кли... — попытался было возмутиться Зеня, но, увидя мой уничижительный взгляд, сопровождаемый выразительным сопением, мысль свою дальше развивать не рискнул.

— Что здесь тайного? — присоединился ко мне Дозирон. — Зигмунд, ведь ты у нас за умного считаешься, так скажи мне: это... естественно, когда батюшка наш, сначала поносит ее, — вскинул он свой подбородок в мою сторону и капля, наконец, обрела покой на нашей скатерти. — ... иносказательным, но всем понятным языком, а потом тайком, повторяю, тайком, в ее дом бежит? Ты знаешь, какой он крюк сделал? Ведь, если бы мой Стеньша не возвращался по левой дороге от своих мочалинских родственников, да не приметил, как отец Аполлинарий от вашей калитки через ручей сиганул, то пропал бы его маршрут из поля зрения. Это для него естественно?.. А еще скажи мне, — постепенно начал входить в ораторский раж Дозирон. — Естественно, когда приходской священник, всю свою жизнь тыкающий других носами в мелкие, житейские пороки, сам решил совершить непоправимый грех? Причем, неизвестно по какой причине. Дьячок наш, которого он сам весной рукоположил на церковную службу, утверждал сегодня, что батюшка, когда вернулся, был вполне здоров и бодр и вообще, бил копытом с новыми силами бороться с местным злом.

— Откуда он вернулся? — заинтересованно спросила я, оторвав взгляд от окна.

— А из паломничества своего по святым местам. Кажется, даже за границу выезжал. По крайней мере, овса у меня для своей клячи выпросил, как на вокругсветное путешествие. А ты что, не знала?.. Хотя, откуда ж. В храм то ты не ходишь, — вновь замолчал мужчина.

— Я думаю, что скрывать такой факт из нашей с Зигмундом жизни в наших же интересах, — сделала я вывод из всего услышанного. Хотя и до этого придерживалась точно такой же точки зрения. — А вам, господин староста, большое спасибо за заботу.

— Да что уж там, — поскреб мужчина ногтем чайное пятнышко. — Это я так собственные грехи... замаливаю, шестилетней давности. Ведь сдай я тогда Наума властям — не доставалось бы тебе от нашего батюшки все эти годы... Однако, пора мне, пойду, — и, уже в дверях обернулся. — Искал он что-то перед смертью. Весь дом перерыл и у себя в одеянии карманы повыворачивал... Еще одна тайна... Всего вам...

— И вам... всего, — протянула я закрывшейся двери и надолго задумалась.

— Стась... Стася, — через минут пять не выдержал томленья Зеня. — Ну, чего ты молчишь? Опять злишься?

— Злюсь? — рассеянно посмотрела я на сидящего у ножки стула кота. — Да что толку? Я о другом сейчас думаю.

— О чем?

— О том, что наш староста еще одну тайну отца Аполлинария не знает — накануне смерти в его доме был какой-то маг. Причем, очень не хилый маг.

— С чего ты взяла?

— Видела, энергетические ошметки его заклятий.

— И что это значит?

— А то, уважаемый мыслитель, что нашему батюшке могли и поспособствовать... — постепенно начала я покрываться мелкими мурашками. — ... и, вполне возможно, что дом тогда перерыл не сам упокойник, а... Зеня! — ошалело глянула я на кота. — Во время вашего вчерашнего сеанса ты всегда был рядом с ним?

— Да... Нет.

— Яснее!

— Да что ты орешь то так?.. Уж лучше бы злилась, — удивленно отпрянул от меня умник. — Когда я закончил, он уже храпел. И, причем противненько так, с присвистом... Продолжаю... Я вышел, а потом только в дверь увидел, как он рясой своей на крыльце махнул. Даже не поблагодарил. Деньги на столике оставил и смылся... Вот.

— А в дом он не заходил?

— Это однозначное — нет, — даже с оскорблением заявил мне кот. — Что ж я, порядка не знаю?.. Да, к чему ты клонишь то?

— Сейчас посмотрим, — не обременив себя ответом, выскочила я в дверь, а из сеней рванула сразу на веранду. — Все может быть...

В этой жизни, действительно, все может быть. И череда странностей, связанных с такой одиозной в нашей деревне фигурой, как отец Аполлинарий, тому доказательство. В голове, мотыльками вокруг огня метались мысли, а в ушах от волнения шумело. И взгляд его, тогда у калитки, никак не давал покоя. Так смотрят, когда на что-то решаются, а если учесть все дальнейшее развитие событий, вывод только один:

— Та-ак...

— Стась, это точно — не мое... не моя... И вообще, она может быть, чьей угодно.

— Не мели чушь. Я вчера, перед приходом батюшки, всю твою лечебную койку полностью перетрясала и перестилала. И вот этого точно здесь не было, — одновременно с котом зависли мы над отогнутым в сторону тонким полосатым матрасом. На узких кроватных досках, примерно в районе головы лежала маленькая круглая бусина из черного агата. — Опять та же магия...

— Как где? — дернул от моего дыхания закругленными ушами Зеня.

— Как где?.. Как... в храме, от чудотворной иконы, — вовремя вспомнила я. — Чистая прозрачная магия... Что будем делать, философ?

— А что будем делать... — задумчиво произнес Зигмунд. — Если нам ее подбросили, причем тайно, значит, хотели спрятать...

— ... причем надежно.

— Угу... Дальше... Если предположить, что в ночь смерти священника искали именно ее, то нет никаких гарантий, что рано или поздно ее так и не найдут.

— Причем у нас... Что будем делать, философ? — повторила я, бухнувшись на разворошенную постель.

— А может ее закинуть подальше, на другой конец страны, например? А что, если твоим подвалом? — с надеждой взглянул на меня умник.

— Ага. Отец Аполлинарий вот уже закинул и что? Ему помогло?

— Да это еще не факт, что он не сам на себя руки наложил. Это только твои личные домыслы.

— Хочешь рискнуть? — прищурилась я на открывшего пасть кота. — Что молчишь? Можем рискнуть. Только учти, что следующую перетечу тебе, возможно, некому будет проводить.

— Ну, хорошо. А что тогда ты предлагаешь?

— Я?.. Честно говоря, не знаю... Хотя, думаю, что лучше всего в нашей туманной ситуации спрятать эту магическую штучку у себя в доме, хотя бы, как козырь в свою пользу, и ждать дальнейшего развития событий. Естественно, усилив собственную защиту. Ведь, мы ж с тобой не человеческий священник, а маг и шустрый умный кот. К тому же у нас есть бдительная Груша...

— Значит, вы не против, если я все слышала? — тут же проявилась между нами домовиха.

— Нет, конечно. Мало того, я собиралась с тобой посоветоваться, — уверила я вездесущую скромницу. — Если, конечно, Зигмунд будет со мной согласен.

— Да что я?.. Я более чем уверен, что при таком численном соотношении все равно останусь в меньшинстве. Тем более... из-за меня все это и заварилось, — покаянно повесил он голову.

— Тогда, считай, решено, — из чисто педагогических соображений не стала я утешать умника...а может, из садистских.

— Так что ты, хозяйка, хотела у меня спросить? — вскинула свою мордочку с совершенно преданными глазками домовиха.

— Спросить, говоришь?.. Скажи мне, Груша. Есть в нашем доме такое место, куда можно эту вещицу о-очень надежно спрятать?

— Есть, — не промедлив и секунды, кивнула мне кроха и, соскользнув с кровати, посеменила в сторону двери. — Пойдемте, я покажу...

Место, действительно, показалось нам с Зигмундом надежным — в погребном отсеке для картошки, оказавшемся снабженным двойным дощатым дном. По словам Груши, пользовалась им еще моя тетушка. Только вот что она там хранила, оказалось и домовихиной тайной тоже. Ну что ж, зато теперь я уверена, что и в отношении наших секретов она останется такой же щепетильной. Загвоздка вышла в другом — полной непереносимости нашим домашним духом подброшенной бусины. Точнее, магии, которую та щедро излучала. Пришлось напрячь мозги. Правда, ненадолго. И, зажав в руке очередной 'подарок судьбы' я ринулась к своему туалетному столику. Там, задвинутой в самый дальний угол нижней полки, стояла небольшая прямоугольная шкатулка из сплава моанита(11) с каким-то другим, неизвестным мне металлом. В купе они давали эффект магической изоляции, при которой находящаяся внутри энергия, не распространялась наружу, сохраняя при этом свою полную силу внутри. Как объяснил мне когда-то Глеб, сеткой из точно такого же сплава обтянуто столичное ристалище, где Прокурат проводит свои ежегодные рыцарские турниры... Глеб... Замерев на секунду, я с удивлением осознала, что произнесла это имя впервые за день... 'Ох, как бы нам сейчас не помешало сильное мужское плечо', — вздохнула, как можно прочувствованнее и... вывалила на столик все содержимое шкатулки. Которое, кстати, еще со времен моей тетушки, уже никакого отношения к магии не имело. Да и она сама хранила там, насколько я помню, свои сережки с бусами... Все, кроме одного — моей недавней 'моральной компенсации' от Хоуна, как спящий брат с бодрствующей сестрой схожие с сегодняшней нашей находкой... Да, все в этой жизни может быть... Завернув в платочек обе бусины, я сунула их вовнутрь и, захлопнув шкатулку, понеслась обратно вниз, где меня в погребе поджидали остальные члены нашего сообщества 'Тайны отца Аполлинария... и их последствия'...

Ночью, уже перед самым рассветом, завыли все собаки в округе. Слаженно и тоскливо... Я сидела на кровати, подтянув к себе колени, и слушала.

— Не поздно ли они? — грузно шлепнулся на мои, спрятанные под одеяло ступни Зигмунд и смачно зевнул. — Опоздали что-то со своими пророчествами.

— Ага... И заунывно как... так и подмывает или самой присоединиться или шаром в ближайшую будку запустить.

— Да ладно тебе, — преувеличенно беспечно протянул кот. — Поголосят и перестанут.

В следующий момент, будто в знак протеста на мои намерения и котовьи прогнозы, совсем рядом с нашим домом завыла какая-то одинокая собака.

— Да чтоб тебя кратагусом(12) накрыло! — сбросив одеяло прямо на Зеню, соскочила я с кровати и направилась к окну.

Луна, огромная, идеально круглой формы, висела напротив меня, освещая собой и наш просторный двор, и дорогу, бегущую мимо — из деревни на проселочный тракт. И прямо посреди этой дороги сидела сейчас тощая простуха(13), отрешенно задравшая свою острую мордочку к ночному светилу. Вот она на мгновенье замолчала, переводя дыхание, и снова проникновенно завыла, вторя своим сородичам на ближайших улицах.

— Нет, я точно в нее сейчас запущу... — обернулась я назад и зашарила взглядом по полу. — шлепанцем! — искомая обувь нашлась быстро, но пока я, одной рукой пыталась совладать с оконной задвижкой, певунья, вдруг, поджав хвост, резко сорвалась с места и скачками понеслась в противоположную от деревни сторону.

— Да... — проводила я ее взглядом и развернулась от окна. — Хорошо же наша новая жизнь начинается: с подброшенной магии и собачьего воя за упокой аполлинарьевой души.

— Они не о нем воют, хозяйка, — только сейчас заметила я рядом с выползшим из под одеяла котом домовиху.

— А о чем же, позволь узнать?

— Они воют от большого страха. Я это чувствую...

________________________________________

1 — Мелкая нечисть, обитающая в заброшенных домах. Внешне схожа с огромной лопоухой крысой. Питается кровью случайных прохожих или животных. Особые пристрастия — мужчины в нетрезвом виде.

2 — Флибустьер — пират.

3 — Бадук — город на северо-востоке Ладмении. Центр рудокопов, кузнецов и оружейников.

4 — Государство на северо-западе континента Бетан.

5 — Ладменская денежная монета из преимущественно медного сплава.

6 — Здесь, выше и ниже по тексту — рифмы автора. За что он приносит свои искренние извинения.

7 — Отрицательный персонаж Ветхого Завета, символ женского коварства.

8 — Особо ценная рыба, обитающая лишь в одном месте Ладмении — озере Туманном на землях Озерного края.

9 — Безответственный, легкомысленный.

10 — Один из четырех основных ладменских праздников. Приурочен ко Дню осеннего равноденствия и отмечается 21 сентября в честь окончания уборочной страды.

11 — Металл, гасящий любую, даже алантскую магию.

12 — Кратагус (Crataégus) — боярышник.

13 — Беспородная собака.

Глава 3

Весь утренний развал сегодня в разноголосье обсуждал прошедший собачий концерт. А наделенные особо развитой фантазией, делали попытки связать два последних события в Мэзонруже, подтянув под это дело и мочалинское знаменье. Получалось пока коряво даже для деревенских версий, самой приличной из которых была: 'Илуниха — давняя 'благоприятельница' нашего покойного батюшки, а разбежались они с ним по причине того, что и в лучшие то свои годы лаялись, как кошка с собакой'. Да, подсунули мы несчастную бабку под длинные языки. Ничего не скажешь... Сидит теперь, наверное, за своим 'помеченным' забором и нос на улицу высунуть боится. Хотя, возможно и наоборот. Это, смотря, как кто к нашему батюшке относится. А то, может и завидовать станут... Это я опять так саму себя успокаиваю...

— Доброго дня, Стасенька! — громко возвестила о себе тетка Тиристина и, перебросив пустой бидон в другую руку, пихнула под косынку выбившуюся прядь. — Ты домой?

— И вам всего лучшего. Ага, — качнула я для наглядности своей набитой доверху корзиной.

— Ну, так пойдем вместе, тем более... — на ходу задрала голову к небу соседка. — Хлынет скоро. Вишь, небо рассерчало?

— Думаете, это оно из-за отца Аполлинария 'рассерчало'? Из-за того, что много о нем всего болтают?

— А что тут думать? Какой бы ни был, а духовная особа. Хотя... с Илунихой у них точно чего-то было. Недаром говорят, она с утра на себя черный платок нацепила и в нем по Мочалино полкает.

— Кто говорит? — опешила я от такой новости.

— Так сватья ее — Дивина, — хмыкнула женщина и, понизив голос, добавила. — Одного болота кочки... Одна с попом косы лохматила, а другая мужу рога на именины подарила. А откуда, думаешь, у Дивины такой фингал?

— Это вы у меня сейчас спрашиваете? — растерянно выдала я.

— Так, а чего мне спрашивать? Я и так знаю — от Фени ее. И пусть она хоть объявления по всему Мэзонружу развесит, что сама на прялку в темноте налетела, но, все и так знают.

— Да-а...

— Вот и 'да', Стасенька. А столько лет считались у нас в деревне приличной семьей. Я своему сыну на них пальцем тыкала: 'Вот, смотри, ветрогон, как надо с женой обращаться'. А тут, с каким то заезжим, пока Феня ульи свои на пасеке вытрясал... Я ж говорю — с одного болота с Илунихой кочки... Ой... — вдруг тормознула тетка Тиристина и вытянула шею в сторону моей изгороди. — Это чьи ж там огроменные ноги торчат из ваших кустов? Зигмунда клиент в ожидании?

— Понятия не имею, — тут же последовала я ее примеру.

Торчать из кустов эти, действительно, 'огроменные' ноги, зашнурованные в ботинки, могли только в одном случае — если остальная часть тела в это время восседала на нашей, почти скрытой в разросшейся бузине лавке, рядом с калиткой. И ведь давно надо было ее обполоть, да все руки не доходили. К тому же, местные наши клиенты, натуры, по-деревенски, важные, томились в ожидании приема всегда исключительно стоя, время от времени заявляя о себе громкими напоминаниями. Так что, лавочка вот уже долгое время оставалась никому не нужной. А тут, действительно, торчат...

Теперь и я почувствовала приближение противоположной мне стихии — ветер, став, вдруг угрожающе сильным и холодным, требовательно подпихнул меня сзади и заставил быстро распрощаться со словоохотливой соседкой. Но, на этом он не успокоился, погнав и дальше — по дощатому тротуару, через узкий мостик, и прямиком к собственной калитке, преследуя по небу, угрожающе набухшими влагой тучами. Вот-вот начнется дождь, долгожданный всей местной растительностью, сильный и, вполне возможно, он будет идти до ночи:

— А что ж он там, так и будет сидеть? Не видит, что на улице творится? К тому же Зеня сегодня... — удивленно застыла я перед сидящим на лавочке человеком.

Потому что человек этот, откинув голову на нашу изгородь, мирно спал. Его светлые, короткие волосы трепались на ветру, оставляя лицо неподвижно спокойным, а руки были крепко сцеплены на груди. Рядом, на отсыревшей от травы лавочке, лежал поношенный вещевой мешок из под которого углом торчал черный кожаный планшетник. Я видела подобный всего раз до этого — у либрянского землемера, считающего себя настоящим интеллигентом. И этот 'интеллигентский' атрибут никак не вязался с общим впечатлением от незнакомца, всем своим видом, даже таким сейчас беззащитным, излучающим огромную силу... 'Как та самая магия, чистая и прозрачная', — пришло мне на ум совершенно неуместное сравнение, после которого, вдруг сильно захотелось заглянуть в глаза спящего мужчины... В этот момент, он, будто почувствовал постороннее присутствие и, сначала дернул согнутой правой рукой, а потом свои глаза открыл... И я увидела небо — огромное, с бежащими по нему серыми тучами и без всякой надежды на...

— До-обрый день, — растерянно скривившись, будто это меня, а не его застали врасплох, протянула я. — Я вам не помешала, а то может, подушку вынести?

Мужчина снова дернулся, лупанув правой рукой по пустоте сбоку от себя и стал медленно, опираясь на эту же руку, подниматься с нагретого места:

— Здравствуйте. Меня зовут Ветран и мне нужен Зигмунд, кот-баюн, — распрямившись во весь свой немалый рост, тихо произнес он. — Я к вам из столицы. Из музея истории с заданием. Точнее, это у меня задание, а господин... кот окажет нашему музею бесценную услугу, если согласится ответить на мои вопросы... — закончил он с явным облегчением и, склонив голову набок, выжидающе уставился на меня.

По идее, в силу нашего нынешнего осадного положения, стоило бы его хорошенько расспросить и 'просветить' в смысле свечения, но я на этот раз решила ограничиться своей женской интуицией. Тем более что погода как раз располагала. В смысле, подгоняла к принятию решений:

— А-а-а...

— Бумагу мою показать? — еще ниже склонил голову музейный работник.

— Нет, — тут же захлопнула я рот. — Это вы Зигмунду ее покажите. Я хотела спросить, далеко ли вы остановились на ночлег. А то скоро дождь пойдет.

— Ночевать? — чуть ли не по слогам повторил за мной мужчина. — Я промокнуть не боюсь. Так что с котом?

— С котом?.. Надеюсь, все нормально, — тоже, видимо, опираясь на свою интуицию, предположила я и распахнула нашу калитку. — Пойдемте... Ветран. Меня, кстати, Анастэйс зовут.

— Анастэйс, — так же медленно произнес он и сделал большой шаг к нам во двор. А дальше двинулся, уже гораздо быстрее, неся в левой руке свою поклажу. — Большая у вас деревня.

— Что? — не расслышав из-за очередного порыва ветра, развернулась я к нему прямо у крыльца.

— Мэзонруж — большая деревня. А кто здесь, в основном живет?

— Люди. Если вы это имеете в виду. А если конкретно, то — ремесленники, работающие на либрянские лавки и мастерские. Очень много заезжих сезонников, тоже работающих в Либряне. От нас же до нее всего три мили. В общем, разный на... — прихлопнуло меня по макушке вскинутой кистью Ветрана. — Да вы что?!

— Ничего...Простите, — отдернул он свою руку обратно и задрал голову вверх. — У вас там чердачная дверца... открыта.

— А яснее?

— Она громко закрылась.

— Закрылась? — прищурилась я на сосредоточенного мужчину, и, поставив на крыльцо корзину, отошла подальше от дома. — Ага... Это от ветра, наверное... Мать моя, Ибельмания! Ты что там делаешь?! — а что мог делать кот на карнизе дома с пучком засушенной валерианы в пасти? Сам собой напросился нелицеприятный ответ. — Зеня! То есть, Зигмунд! — строго зыркнула я на него, да что толку? Умника вновь захлестнули инстинкты. — Да сколько эта вакханалия будет продолжаться?! А ну выплюнь траву! — кот глянул на меня, почти осознанным взглядом, а потом отрицательно замотал своей лобастой башкой. — Зигмунд, ну ты же ученый кот. Тут к тебе человек приехал из столичного музея вопросы умные задавать, а что он о тебе сейчас подумает? — уперев руки в бока, попробовала я воззвать к остаткам котовьего разума, затуманенного валерьяновым дурманом. В ответ кот лишь скептически посмотрел на визитера и показал нам обоим свой полосатый зад, намереваясь снова нырнуть в травяные закрома. — Ах, так?!

Быстрым взмахом руки, захлопнула я перед наглой мордой чердачный вход и тем же приемом задвинула на нем вертушку. Кот, пораженный таким вероломством, резко отпрыгнул и чуть не выронил свою ношу из пасти.

— Скажите, а он всегда... такой? — осторожно поинтересовался у меня подошедший мужчина.

— Не-ет. Просто у нас недавно перетеча... — глянула я на Ветрана и решила, на всякий случай пояснить. — ... перевоплощение было в новое тело. И вот это тело так себя проявляет — подавляет разум Зигмунда первородными инстинктами. Но, это явление временное. И Зигмунду потом бывает очень стыдно, — добавила, уже громче, глянув на притихшего, но не сломленного бунтаря плоти.

— Понятно, — кивнул в ответ Ветран. — Лестница у вас есть?

— Есть, там... — неопределенно махнула я рукой в сторону сада, прикидывая в это время в уме, стоит ли испытать на умнике левитацию, в которой я сама почти Трахиния или пожалеть... Решила для начала честно его предупредить о намерениях. И даже открыла рот... И тут полил дождь — не сказать, чтоб внезапно, но уж очень сразу и сильно: мне в рот, на голову, мигом насквозь промочил легкое платье и разозлил уже всерьез. — Если ты сейчас же не кинешь вниз эту траву и не докажешь мне, что вменяем, я тебе шкуру подпалю! — сжав кулаки прокричала я, выплевывая изо рта воду. — Ну! Считаю до трех! — и медленно подняла руку с тусклым от противоборства с враждебной стихией шаром. — Раз!..

— Анастэйс!!! — увидела я в глазах такого же промокшего мужчины, замершего с лестницей на плечах нешуточный страх. — Не надо!.. Я лестницу принес, — произнес он уже тише и спокойнее и в доказательство, тут же приткнул ее верхним краем к карнизу. — Я лезу?

— А, пожалуйста, — погасила я в зажатой ладони огонь и ей же показала чудом не облысевшему коту кулак...

В дом заходили по очереди: сначала туда влетел, вдохновленный просветлением в мозгах и дождем на улице Зигмунд, потом степенно вошел музейный работник и уже замыкающей я, но, на пороге тормознула:

— Корзина.

— Я сейчас, — боком вынырнул мужчина обратно под ливень.

— Ну что, уважаемый философ, как ваше настроение? Может, валерьяночки в чашку плескануть 'для сугреву'? — хмуро прошлепала я мокрыми босыми ногами к раковине и подтянула вверх подол прилипшего к телу платья.

— Стася, ты, конечно, имеешь полное право надо мной измываться, — прогундел сидящий у стола взъерошенный кот. — Но, скажи мне, кто это такой и почему он так бесцеремонно таскал меня за шкирку?

— Ах, даже так?! Беспамятство будем изображать? — закрутила я жгутом материю и, подтянувшись на цыпочках, принялась ее отжимать.

— И все же, я повторяю свой вопрос... Здравствуйте...

— А я тебе отвечаю... — развернулась я к коту и увидела застывшего за моей спиной Ветрана с капающей корзиной в руке.

— Куда ее?

— Да прямо сюда, — ткнула я большим пальцем правой ноги прямо перед собой. — Все равно все теперь в раковину перебрасывать.

Мужчина медленно склонился и, поставив ношу в отмеченном мокрым отпечатком месте, стал также медленно распрямлять спину, скользя по мне снизу вверх, взглядом. Но, где-то на полпути, он, неожиданно громко вдохнул воздух и, раскинув в стороны руки, рухнул на пол...

В доме наступила тишина, отбиваемая только тетушкиными ходиками. Они успели щелкнуть пять раз, после того, как:

— Да, Стася... Я, конечно, многое в своей жизни повидал, но чтобы от женской наго... красоты в обморок бухались, вижу впервые.

— Заткнись... — не хуже кота прошипела я и ринулась к бесчувственному телу. -У него это от боли. Вот я Трахиния, сразу не увидела, — дрожащими руками расстегнула я рубашку мужчины и, откинув в стороны ее мокрые половинки, пораженно замерла. — Да как он вообще с этим... ходил? А еще лестницу... и тебя с карниза.

На теле Ветрана, в районе левого плеча красовалась насквозь промокшая от дождя и крови повязка, едва прикрывающая края совсем свежей раны.

— И что ты думаешь? — ткнулся своим боком мне в локоть умник. — Откуда это у него?

— Откуда не знаю... — занесла я свою ладонь над бинтом и на несколько секунд закрыла глаза. — ...А вот то, что это — магический ожег и очень глубокий, уверена. Ну что, валерьянозависимый, по силам тебе такая работенка?

Работенки хватило нам обоим. Ведь этого, совсем не легкого 'клиента' вначале надо было раздеть и перетащить поближе к огню — на зенин любимый диван. Потом наступила моя очередь и, отправленному в состояние сна, не выходя из состояния обморока мужчине, в срочном порядке была заменена повязка с целебной мазью в пришлёпку. После чего я еще раз убедилась в магическом происхождении раны. Заключительным этапом пошел Зигмунд с 'выездным' вовнутрь дома с веранды оздоровительным сеансом. В общем, часа через три, когда к нам из погреба высунула свою мордочку Груша, из нас троих один — оздоровительно спал, прикрытый по шею одеялом, а двое клевали носами от усталости и пережитых эмоций.

— Зеня, — оторвалась я от тарелки с супом, подогреть который даже не потрудилась. — А ты видел его татуировку на левом предплечье — стрела, направленная вверх? Странная она какая-то.

— Еще бы, если учесть, что это руна, — потянувшись, свернулся клубочком у разожженного очага умник.

— А яснее?

— Руны, Стася, это древняя письменность, постепенно вытесненная буквами. Они использовались очень давно на нашей общей прародине. Да и здесь тоже, как видишь, их не забыли. Только смысл с тех пор изменился. И если раньше они были и буквами и символами одновременно, то сейчас выполняют только вторую функцию. Для первой они слишком сложны в написании.

— А что означает эта руна — стрела, наконечником вверх?

— Эта руна?.. — впал Зигмунд в свой информационный транс. — ... 'Треба'. Так она называтся. А означает... У нее, вообще-то три обозначения. Тебе все огласить?

— Нет, по одному в день. Ты что, издеваешься?

— Просто, спать очень хочется, — ехидно скривил пасть кот. — Ладно, ты сама этого хотела: 'Твердость духа', 'Воин' и 'Жертва'. В общем, воин духа, приносящий себя в жертву ради чего-то там. Довольна?

— Ну, ничего себе, работник музея. Я их, почему то, другими представляла.

— Другими? А что ты вообще знаешь о музеях, Стася? Ты хоть в одном из них была?

— Была, конечно, — оскорбилась я за явный намек на свою культурную безграмотность. — В морском музее Тайриля и в Либряне — в музее ремесел. Но, в первом мы с одноклассницами просвящались самостоятельно, пока наша матронна флиртовала с подслеповатым экскурсоводом, а во втором нас по залам водила сухонькая старушенция с длинной палкой в руках и этой палкой тыкала то в экспонаты, то в тех, кто ее не внимательно слушал. А чтобы такой вот... верзила с мышцами... — представила я себе Ветрана с длинной палкой в руках, вдохновенно рассказывающим об устройстве маслобойки. — Не знаю. К тому же эта татуировка его. Не говоря уж о старых шрамах по всему торсу и новом магическом ожоге...

— Об ожоге я и сам пока воздержусь с комментариями... — разинул в очередном зевке пасть Зигмунд. — А вот что касается татуировки, так знал я в свои столичные времена одну экзальтированную даму. Она у себя на... ну, ниже поясницы, справила руну, обозначающую 'Рок' и всем твердила, что она есть настоящий и единственно возможный 'конец света'.

— Интересно, и как ты-то об этой руне на таком месте узнал? — недоверчиво скривилась я.

— Столица, Стася... Столица... — многозначительно изрек кот. — А вообще, сознайся, что ты мне просто завидуешь.

— Вот я сейчас не поняла, — отложила я ложку в сторону. — И чему именно я завидую?

— А тому, что ко мне из самого Куполграда, из единственного в своем роде музея приехал человек, чтобы поинтересоваться моей обширной биографией. Чтобы послушать и запечатлеть мои уникальные притчи и мудрые мысли. Чтобы сберечь их для потомков... Вот, в общем этому ты и завидуешь.

— Ну да, конечно. Только не забудь ему рассказать о том, как ты клиентов в постель укладываешь только ради того, чтобы послушать, как они храпят. А еще... Впрочем, кое-что он и сам сегодня видел, до того, как тебя за шкирку с карниза снимал.

— Жестокий век, жестокие сердца, — с чувством процитировал неизвестного автора Зигмунд и демонстративно отвернул от меня морду. — А ты что над ним зависла, легкоступая Грундильда?

— Я? — отпрянула от головы спящего мужчины доселе хранившая молчание домовиха. — Я — ничего. Я просто смотрю на него.

— Ну и как впечатление? — насмешливо поинтересовался умник.

— Красивый и совсем молодой... По вашим меркам.

— Красивее, чем Глеб? — ревностно прищурилась я.

Домовиха еще раз взглянула на неподвижно лежащего Ветрана и, потупив глазки, произнесла. — Он совсем другой, хозяйка — он — светлый и какой-то... чужой.

— Вот и я о том же... А вообще, пора мне. А вы оставайтесь караулить больного, — и, убрав со стола, поплелась в свою избушку корпеть над новым заказом от господина Труша...

А дождь, действительно, шел очень долго...

Хлеб, ноздреватый, еще теплый, напластанный большими неровными кусками, горой высился посредине стола, а молодая картошка, вся в кристалликах соли, истекала в тарелку желтым прозрачным маслом. Я занесла над ней сжатую руку и, дождавшись робкого кивка Ветрана, щедро бухнула сверху мелко нарезанную душистую зелень. Осталось сделать только одно для начала праздника живота в отдельно взятом деревенском доме:

— Скажите, а у вас в столице такое блюдо как употребляют: с молоком или с кофе по эльфийски?

Вопрос, как я ни старалась скрыть ухмылку, все равно получился ехидным, но мужчина, вдруг, улыбнулся:

— С молоком... Если можно.

— Ага... И в каком столичном ресторане такую кухню практикуют?

— 'От не выспавшейся кусапки(1)', он называется, — встрял в нашу светскую беседу кот. — Ветран, как вы себя чувствуете?

— Действительно, — теперь уже совершенно искренне присоединилась я. — Плечом подвигайте, только осторожно, — мужчина тут же послушно выполнил требуемое и, под нашими пристальными взглядами попытался не скривиться от боли:

— Гораздо лучше, честно... Я ведь еще не поблагодарил вас — спасибо за заботу, лечение и ночлег. И... прошу прощения за вчерашнее.

— Ой, да ладно вам извиняться и благодарить. Это наш профессиональный долг, — радостно заерзал на своем высоком стульчике Зигмунд. — Раз вам лучше, вы ведь писать сможете?.. Записывать?

— Записывать? — удивленно глянул на него Ветран, а потом спохватился. — Записывать... Я постараюсь... Анастэйс, это вы из-за меня сегодня не выспались?

— Из-за вас? Не-ет. Из-за ее очередного запоя она не выспалась, — не дал мне и рта открыть умник, за что в этот раз музейный работник наградил таким же удивленным взглядом уже меня.

— 'Запой', это моя работа, образно выражаясь, — попыталась я, все же внести ясность. — Я когда сижу над новым заказом, то, обычно, теряю счет времени, а иногда и вообще выпадаю из реальности. Один раз даже не заметила, как наступила зима — выхожу на улицу из своей избушки, а везде снег...

— Хорошая у вас работа. А чем вы занимаетесь?

— Ой, да новые рецепты мыла она придумывает и всякой дамской ерунды для волос и кожи. Ветран, я сегодня совершенно свободен... Свободен я... сегодня.

— Мыло? Так вы всю ночь над новым мылом просидели?

— Ага. Что-то не идет у меня в этот раз. Оно, то плакать начинает, то морщинами все покрывается.

— Плачет? — глухо произнес мужчина.

— Ой, да, или масла в пробнике лишка и оно выходит на поверхность каплями, или наоборот — влаги мало и кусок весь трескается. Это она имела в виду... Ветран, а где вам удобнее меня интервьюировать: в доме или в моей рабочей обстановке?

— Что с вами сделать?.. А-а-а. В доме, если мы здесь никому не помешаем. Вы, Анастэйс, никуда не собираетесь отлучаться?

— Нет. Засяду у себя наверху с книгами. Буду думать над балансировкой. Так что, интерюви... болтайте, сколько ходите.

— Ну, тогда я пока на медитацию, Ветран... Любимое занятие с утра.

— Угу...Так значит, вы, Анастэйс, сегодня из дома не выходите?

— Приятного всем аппетита... — страдальчески выдохнул Зигмунд и, выразительно дернув хвостом, спрыгнул со своего 'трона'.

Дальше трапеза пошла гораздо быстрее, оставив, кроме пустой кастрюли из под картошки и крынки из под молока, стойкую уверенность в том, что больной, мало того, что не собирается посвящать нас в тайну своего боевого ранения, так еще и зубы мне умело заговаривает. Ну, конечно, нашего философа с манией великолепия он считай, уже обезвредил. Так что, остаюсь только я... Вот, наглец...

'Засесть с книгами' у меня получилось, но вот сосредоточиться над нужными буквами и цифрами оказалось гораздо сложнее. Конечно, когда внизу, устроив слушателя на диване (что, с моей точки зрения, было большой котовьей ошибкой) Зигмунд тут же начал 'заливаться соловьем' из его же авторской притчи:

— Жизнь моя — жизнь истинного философа, расцвечена яркими событиями, как земля наша разными цветами. Есть в ней сады с благоухающими розами, оставившими в памяти легкий шлейф ностальгии, но произрастают и пышные кусты барбариса, помогающие мне, впрочем, анализируя собственные ошибки, смело двигаться вперед, — далее последовала пауза, предназначенная, видимо, для аплодисментов. Но, раз их не последовало, кот, после глубокого вздоха, задал наводящий вопрос. — Вам ясна суть моей метафоры, коллега? И почему вы, кстати, не записываете?

Последующая пауза навела меня на мысль, что вопрошаемый, гордо именованный 'философским коллегой', суть метафоры ни ахирантеса не понял, но, признаться в этом устыдился.

— Цветы барбариса сильно воняют затхлой половой тряпкой! Потому что их опыляют мухи! — несдержанно проорала я из своего рабочего угла на верхнем этаже. — Хотя, мне кажется, здесь уместнее было бы сравнение с клопогонном(2)!

— Стася! Займись, лучше своими делами! — не теряя достоинства, прошипел умник. — И не встревай в разговор о высоких материях... Так почему вы не записываете?

— У меня очень хорошая память, Зигмунд. Не переживайте. И Анастэйс... спасибо. Я понял, — со сквозящей в голосе улыбкой, но, также степенно произнес музейный работник.

— Хорошо. Продолжим... Так о чем бы вы хотели услышать в первую очередь? — резко сократил свою вступительную часть кот.

— О чем именно?.. Давайте, о 'розах'.

— О розах... Самым главным своим достоинством я считаю, несомненно, принадлежность к прославленному роду Котов БаЮнов, родиной коих является, легендарный в прошлом мире Аваллон(3), именуемый там же в простонародье Лукоморьем. Изначально, однако, нам приписывались совершенно немыслимые качества, связанные с... кулинарными пристрастиями и нашим талантом вводить слушателей в состояние сна, не пользуясь при этом примитивными магическими заклятиями.

— А можно, вот здесь вот, поподробнее? — уточнил Ветран. — Про кулинарные пристрастия и магию.

— Людоедство, коллега. Нам приписывалось именно оно. Во многих фольклорных произведениях Кот Баюн был глубоко отрицательным персонажем именно потому что, якобы, вгонял людей в сон, а потом их... Ну, вы меня поняли. Что же касается магии, то я, как философ, не могу отрицать ее существования, однако не склонен считать, что магия, впрочем, как и религия являются неотъемлемыми частями нашей жизни. Уверен, что достойно развитая наука со своими достижениями вполне смогла бы и логически объяснить и заменить и то и другое... Вернемся же к моим предкам...

— Так вы не маг? — удивленно произнес музейный работник.

— Я — маг? С чего вы это взяли, Ветран?

— Моя рана. Она почти затянулась со вчерашнего дня. Неужели, без помощи вашей и Анастэйс магии?

— Ваша рана?.. Должен вас разочаровать. Произошедшие с ней благоприятные перемены являются следствием умелого лечения Стаси, не основанного на заклятиях и моего прирожденного таланта. Вы примитивно судите, мой дорогой, недооценивая другие стороны жизни и наших возможностей. Род Баюнов, о чем, впрочем, я и хотел рассказать далее, никогда никакого отношения к магии не имел, хотя мы до сих пор считаемся самыми сильными целителями этого мира. Все дело в голосе... Вот скажите, в детстве, ваша мать, когда хотела вас успокоить, как именно она это делала?

— Какими словами?

— Нет, каким голосом, интонацией?

— Спокойно и... нежно, — тихо произнес мужчина.

— И вы успокаивались?

— Да.

— А ваша мать — маг?

— Нет, — отрезал Ветран. — Моя матушка — обычный человек.

— Во-от... Однако, она добивалась нужного результата. Голос, это великая сила, способная, как вдохновлять, так и убивать. И мой род с древности в совершенстве владеет этим грозным оружием. Хотя, и использует его в мирных целях. А все, что о нас плетут — происки завистников, коих множество и среди магов и среди священнослужителей, и избытки фантазии легковерных, не всегда трезвых селян.

— Понятно... Значит, все дело в вашем потомственном голосе?

— Несомненно, — утвердительно качнул головой Зигмунд и тут заметил меня. — Стася, а как же твой рецепт?

Пришлось вытаскивать спущенные вниз между перильных балясин ноги и делать виноватое лицо. Хотя, по-моему, получилось не очень:

— Рецепт подождет. У меня вся ночь впереди. А вот ты сегодня с чего, вдруг, так разоткровенничался? Просто заслушаешься.

— Наконец, нашел достойного собеседника, способного оценить услышанное.

— Ага-а... — многозначительно протянула я, отложив скандал для более интимной обстановки и уверенно поскакала вниз по лестнице. — Так, все дело только в твоем неповторимом голосе?

— В первую очередь, в нем... — с точно таким же решением в желтых глазах, буркнул кот. — Но... есть еще один аспект...

— И какой же? — подал голос музейный работник, наблюдая за тем, как я по удобнее устраиваюсь на диване.

— Видите ли... Для того, чтобы обладать таким талантом, как у нас, нужна особая, как бы вам яснее сказать... поддержка. И она нам дарована в виде способности постоянно находиться на связи с Древом жизни, — переступил кот лапками и выжидающе посмотрел на нас.

— Древо жизни... — задумчиво протянул Ветран. — Я читал о нем в старых книгах. Это так называемый центр...

— ... мироздания, — закончил за него Зеня. — Вы правы. И расположено оно в Аваллоне. Точнее, часть его, находящаяся на нашей прародине именно там можно найти. Если, конечно, сначала найти Аваллон.

— Так что это за древо, если оно не целиком? — недоуменно заметила я. — А где остальные его... части?

— Древо жизни, Стася, не привязано к одному месту. Оно — везде. Это, как... — мученически закатил кот глаза, пытаясь найти понятное сравнение. — Ну вот, представьте себе — палочка, обычный сучок. Предположим, он — Древо жизни. Он растет вверх и на пути своего роста нанизывает на себя все существующие миры. Как листья дуба можно нанизать на этот сучок. Поэтому и получается, что Древо везде и... нигде. В самом низу у него — корни. Верхушка выходит в высших сферах. А Баюны, как единственно избранные представители всех существующих разумных рас, имеют возможность путешествовать по всему стволу, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз... Вот этот наш дар и наделяет нас особым голосом...

— И именно поэтому ты знаешь ответы на все вопросы? Ты просто мысленно связываешься с этим местом и оно тебе отвечает? — потрясенно произнесла я.

— Ну да, — не особо охотно буркнул Зигмунд. — И оттуда тоже... черпаю.

— Так значит, когда ты впадаешь в свой информационный транс, — растопырила я, приставленные к голове руки в стороны и скосила к носу глаза. — ты с ним в этот момент связываешься?

— Стася!.. — шарахнулся от меня униженный философ. — Вот почему я тебе до сих пор ничего не рассказывал... Сами все видите, уважаемый... — развернулся он в поисках моральной поддержки к музейщику но, заметив его, едва скрываемую улыбку, совсем сник. — ... Да ну вас...обоих.

— Вы меня простите, — тут же попытался реабилитироваться мужчина. — Я хотел уточнить про корни в верхушку этого дерева.

— Древа жизни... — недовольно поправил его умник. — Ну что ж. Попытаюсь объяснить доступно... Видите ли, данный символ является, пожалуй, единственным, связывающим всех инакомыслящих вместе. Например, в религиях: Христианстве и Исламе существует подобный же, называемый Древом познания добра и зла с одной лишь разницей — у первых на нем растут яблоки, а у вторых — персики. Тоже самое наблюдается и в Каббале. Что же касается здешних магов, то и тут есть аналог. Правда, немного странный, называемый не Древом, а двумя Вратами. Или, в переводе с древнейшего языка, западной и восточной верхними Ветвями, существующими в этом мире еще до его открытия алантами. Первые — вход во всеобщий поток, находятся в районе горы Каменное солнце. А вторые — выход оттуда — на дне Охранного озера у горы Молд. Это я сейчас про верхушку, естественно. Что же касается корней, то для верующих они — ад или преисподняя, а для магов...

— ... низшие уровни, — покачала я головой.

— Райская яблоня, с которой Адам, сын божий, вкусил запретный плод — верхушка Древа жизни? — осторожно уточнил Ветран.

— Оно самое... А вообще, вы знаете, как интересно видоизменяются религиозные основы? — обвел нас насмешливым взглядом оттаявший умник. — Вот взять, например, такую глубоко верующую страну, как Бередня. Так там еще со времен нашей общей прародины существует обычай: мужчина, желающий связать свою судьбу с девушкой, просто кидает в нее яблоком...

— В Бередне, значит? — сухо отметила я и встала с дивана. — Ну ладно. Не буду вам больше мешать, — и направилась обратно к своим разложенным на столе толмутам. Потом честно попыталась сосредоточиться, начав, по привычке бубнить себе под нос. — Та-ак... Баланс... Теплая вода — полторы унции(4), теперь масла...

— Ну, с Древом жизни мне теперь, более-менее понятно, Зигмунд. А вот...

— Масла: оливковое — две унции... Ага, это норма. Дальше...

— Притчи? Вы хотите послушать одну из них?..

— О, нет. Только не это. Ладно бы на стуле... Так ведь грохнется с него на больное плечо... Масла... Касторовое — пол унции. Ага. Здесь можно и...

— Да я уже на несколько дней вперед у вас отоспался. Так что...

— Ну-ну, слыхали мы таких оптимистов за семь то лет... Та-ак, а что, если измельченной лаванды убавить, а...

— Жила на одном затерянном в пограничных лесах озере лебедица. Выросла она без родителей, которых пристрелили из своих арбалетов охотники...

— Мать моя, Ибельмания... Начинается... А что, если лавандового эфира...Сколько его там?..

— И так они с этим беркутенком подружились, что не разлучались ни днем ни ночью, а когда прошел год, пролетала на зимовку мимо стая уток и остановились они на ночевку на этом озере. А, увидя такую странную пару, начали убеждать лебедицу: 'Ты что это со своим исконным врагом дружишь? И не боишься, что он тебя растерзает, и перья твои белые по всей водной глади будут на волнах качаться?' 'А почему он должен меня растерзать?', — удивленно ответила им молодая лебедь. 'Да потому что он — хищник', — громко закрякали утки, наставляя ее на путь истинный, — 'Разве ты не знала, что он — страшный беркут?'. 'Не-ет', — ответила лебедица и уже с опаской посмотрела на черную приближающуюся в небе точку...

— Беркутенки, лебеденки, соловьенки... Любитель птичек... Нет, надо собираться с мыслями, — решительно прихлопнула я уши ладонями и углубилась в унции и пропорции... А когда, решила почесать одной из них кончик носа, услышала уже обязательную итоговую мораль:

— ... Потому что надо смотреть в душу другого, а не на то, какого размера у него когти и что едят на обед его родители. Ибо надежнее стен высоких разделяют нас наши вековые предубеждения...

— Хр-р-р...

— Ну, надо же. Прямо сидя уснул... Зеня, — прошептала я, перевесившись через перила вниз. — Мастер художественного слова. Ну и что нам теперь с ним делать?

— Наверное, уложить по удобнее, — спокойно изрек умник.

— Ага. А вдруг, он опять до утра проспит?

— Ну и что теперь? На моем же диване, не на твоей постели? У нас еще столько неосвещенных вопросов осталось. Так зачем ему по деревне болтаться?

— Знаешь, что, Зигмунд, — возмущенно скривилась я. — У нас, между прочим, осадное положение. А в доме уже второй день малознакомый мужик обитается. Ты головой то своей ученой хоть иногда думаешь?

— А ты чем думала, когда его без своего просвечивания за порог пустила? — ответно оскалился на меня кот.

— Я?.. Ну, тогда все как-то, само собой получилось.

— А теперь что — по злому умыслу? Тем более, он еще... недолеченный, — со вздохом закончил умник и, мотнув хвостом, направился к своей законной чашке со сметаной...

— Ну, надо же, какая сострадательность, — провожая кота гневным взглядом, чуть не вывалилась я через перила. — А, знаешь что. Тогда и карауль его еще и сегодня. А я — в свою избушку. Все равно здесь работать невозможно.

— Стась.

— Что еще?

— На ужин у нас что? То есть у вас? Его ж покормить надо.

— А вместе сметаны... налакаетесь, — грозно насупилась я, решив, однако, долго у себя не задерживаться...

К ужину, не смотря на мои недобрые прогнозы, больной проснулся. Как раз к мясному холоднику(5). Зигмунд, разве что между ног у него восьмерками не ходил, наподобие балаганного артиста. Я же — тихо злилась, удивляясь на это самой себе. И дело здесь было даже не в том, что Ветран упорно скрывал свое боевое прошлое, которое никак не вязалось у меня в голове с тихой музейной жизнью, но и в чем-то другом. Для самой меня еще непонятном. Просто злилась и все, мечтая поскорее от этого человека избавиться. Как будто он, всем своим видом, голосом и глазами, особенно глазами, постоянно принуждает меня вспомнить что-то, одновременно и тягостное и притягательное...

— Послушайте, вы можете расслабиться, наконец? Мне нужно нормально осмотреть вашу рану.

— Я стараюсь, — со страдальческим вздохом и отвернутой в сторону головой буркнул больной.

— Значит, плохо стараетесь... Все. С меня хватит... — подскочила я со стула и направилась к умывальнику. Потом резко остановилась и развернулась к натягивающему на плечо рубашку мужчине. — Скажите, Ветран, к вам что, никогда женщина не прикасалась?

— Что?..

— Или, может, лично я вам так не приятна?

— Да с чего вы взяли? — набычился на меня музейщик.

— Да с того, что вы напряжены, как Бобик в дозоре, лицо от меня воротите и вздрагиваете всякий раз, как только я до вас дотрагиваюсь. Достаточно причин?

— Анастэйс, не то и не другое. Простите, если я вас обидел. Я не хотел.

— Не хотели? Интересно, как тогда у вас получается, когда вы этого хотите?.. А впрочем, — мотнула я головой, будто отгоняя лишние совсем слова. — рада сообщить — рана ваша в повязках больше не нуждается. Все. Дальше без меня, — да... пожалуй, так хлопать дверью было перебором. Потому что это уже не тихая злость, а открытая неприязнь получается. — Ну и пусть. Может, так быстрее уйдет...

И он, действительно ушел. Прямо в сиреневые, как моя измельченная лаванда сумерки, провожаемый до калитки поникшим философом, оставшимся до утра без 'достойного' собеседника. Зато я заметно успокоилась. И даже ночью смогла добиться нужного баланса в новом — лавандово-солевом мыле. Ну, разве не в этом радость жизни?.. Хотя, есть еще две бусины. И странная тишина вокруг, очень напоминающая глубокий вдох перед прыжком...

— Хозяйка, про... Доброе утро, хозяйка, — замерла Груша у моего изголовья.

— И тебе того же.

— А ты почему так рано проснулась?

— Так, новая жизнь же. Боюсь проспать, — подмигнула я удивленной домовихе. — Мне надо в поле. Мяту пора собирать, а то дожди скоро потянутся.

— А-а-а... А, Зигмунда слушатель сегодня придет?

— Груш, ты ведь знаешь все, что в нашем доме происходит. Так к чему такие вопросы задавать?

— Просто, я думала... — привычно подхватила кроха угол одеяла и начала его теребить пальчиками. — ты его выгнала насовсем.

— С чего, вдруг?

— Так он, после вашего последнего... разговора сразу вещи свои собрал, а Зигмунду сказал, что...

— Нажаловался на меня?

— Не-ет, — затрясла синей головой домовиха. — сказал, что уходит, потому что боится потерять занятое до этого место на постоялом дворе.

— Ну, надо же, какой воспитанный. Вернется он, Груша. Он еще свою работу не закончил. Зигмунд вчера сказал, когда ко мне в избушку заглядывал, что сегодня после девяти утра у них продолжение познавательной беседы... 'И поэтому мне нужно уйти из дома раньше, а вернуться только к обеду', — добавила про себя...

Туман уже давно осел росой в сбегающей от нашего сада низине. Истаял, как клочья рваного предрассветного сна. Здесь теперь царствовал ветер — по-хозяйски расчесывал высокие травы и считал перезрелые ягоды на кустах смородницы. Ветер и... корова тетки Тиристины. Вот, упертая баба... то есть женщина. А все потому что, жить ей, видимо скучно. Ну и придумала по этой причине, на пару со своей основной супротивницей, Варварой, охватившей торгово-молочными отношениями вторую половину деревни, спор, чья корова более выдающаяся в своем деле — ее Перлита или варварина Тучка. А судьей у них — наш неподкупный староста, который, вот уже второй год разве что не умывается всей семьей спорными сливками и молоком. И что они обе только не делали для улучшения результатов. Однажды наша соседка даже к Зене 'подъезжала' на предмет 'а нельзя ли моей Перлите вымя увеличить с помощью особой сказки?'. Умник долго потом возмущался и фыркал, с какими ему беспросветными клиентами приходится иметь дело, но, от сметаны тиристининой в знак протеста отказаться не решился. Однако, некоторые наши соотечественники в отношение этого 'обоюдного бабьего помешательства' были гораздо категоричнее. Взять хоть, ныне упокойного отца Аполлинария, который как-то раз так воодушевился во время своей очередной проповеди, что, отложив новую главу приключений 'богомерзкой гидры', целый час грозился отлучить от церкви обеих молочниц вместе с их коровами. Правда, мне, как личности малознакомой с такими процедурами, слабо данное представлялось (это я про коров сейчас). Ну а теперь, когда небесная кара над головами пустыми бидонами греметь перестала, притихшие было на время престижные баталии, видимо, разгорятся с новой силой.

И сегодня, в доказательство этому, я застала свою соседку за новым научным экспериментом. Точнее, тетка Тиристина была руками и ногами 'за' него, а ее чернобокая Перлита, своими четырьмя, напротив, стойко уперлась... в ярде от ближайшего ягодного куста.

— Доброе утро и... удачи! — проскакав мимо поединщиц вниз по склону, поспешила я дальше.

— Добрейшего! — провожая меня взглядом, пропыхтела соседка и в сердцах замахнулась на корову. — Да чтоб тебе в пригон задом наперед всю жизнь заходить, скотина скудоумная!.. Стасенька!!!

А ведь, почти ушла, обидно:

— Что?!

— Может, посодействуешь? — запихнула выбившиеся из под косынки волосы, тетка Тиристина.

— В смысле, подтолкнуть? — встретились мы с Перлитой недоуменными взглядами.

— Да нет, в смысле... Я чего ее к смороднице привела — ты ж сама мне пятого дня говорила, когда чаем с ее листьями угощала, что она сильно полезная. И от болей в груди помогает и от старческих придурей.

— А вы думаете, нашему Дозирону уже пора?

— Да Боже упаси! — заполошно всплеснула руками тетка Тиристина, а потом, взвесив в уме услышанное, добавила. — Хотя, уж если он заключил, что у чванки этой, Варвары, печеное молоко(6) гуще, то... Может, ты знаешь, Стасенька, какая еще зелень от таких хворей хорошо лечит? А то моя Перлита наотрез отказывается куст жевать.

— А-а-а... Ну-у... Крапива и мелисса. Это из тех, что растут поблизости. Но, они действенны, только если не... через корову. А иначе вряд ли.

— Крапива и мелисса, значит, — игнорируя мои робкие намеки вспомнить о благоразумии, задумчиво протянула та. — Эта такая травка душистая с беленькими цветочками, что растет по краю Ближнего оврага?

— Ага, — сочувственно глядя на Перлиту, мотнула я головой.

— У тропки на Чилимский пруд?

— Ага.

— По которой ваш с Зигмундом гость недавно ушел?

— Ага... Что?!

— А чего ты так всполошилась? — на всякий случай, нырнула тетка Тиристина за свою корову.

— Чего всполошилась?! — непроизвольно громко выдала я. — Так там же... Сегодня же... Сегодня ведь второе августа?

— Ну да, — блеснула на меня удивленными глазами между коровьих ушей соседка. — Ильин день(7) нынче. Так, видно, поэтому он туда и пошел — под дубом посидеть, подумать... Наверное. Он же наш, православный. Я ж видела крест на его груди... голой.

— Так он еще и голый туда пошел? — выкатила я до предела свои глаза.

— Да нет! Он упражнялся здесь: прыгал и вприсядку скакал у вашего заднего забора по самые штаны голый, после того, как проснулся. А как нас с Перлитой увидал, спросил, где у нас тут водоем. Я и подумала, что дубы то только там растут — у Чилимского пруда. И указала ему... Стасенька... А чего вы его в дом то не пускаете ночевать? А-а?.. — уже повисла соседка на пятнистой коровьей шее. — Он что — совсем болезный?

— Причем, на всю голову... Да мать же твою! — со всей мочи понеслась я по дну низины в направлении леса и, не сбавляя скорости влетела в состроенный подвал. Только бы успеть...

* * *

Стекающая с прилипших волос вода, щекотала лицо и капала с подбородка, а зубы стучали так, что казалось, даже пожухлый ивовый лист, плавающий совсем рядом, подрагивает на воде в такт моей дроби. Я еще сильнее запахнулась в кожаную куртку Глеба, брошенную у нас в доме по крайней некромантской рассеянности, да так и прижившуюся, и переступила с ноги на ногу.

— Ха! Маг огня, а замерзла, аж посинела вся! — насмешливо заметил водяной и тут же схватился за свой свежеподпаленный нос. Между прочим, мной — магом огня. — Ой йёшеньки... Больно то как... Ну и злющая ты, девка... Как звать то?

— Сс-та-сся. А те-те-бя?

— А меня Бухлюй — хозяин здешнего пруда. А вон та что из воды торчит, насупленная, как тухляк на рака, моя жена — Агнесса. Чтоб ее, баронесса, — добавил зеленомордый детина в полголоса и страдальчески потянул раненым носом. — Из-за нее все мои беды... Да сделай же что-нибудь со своими зубами... Я поговорить с тобой хочу.

— Ага! Что ж ра-раньше то не захоте-тел, а сразу-у за косу и топи-ить?.. — с обидой глянула я на водяного, восседающего на поваленном стволе ивы у самой кромки воды, а потом, все же вспомнила, что я маг огня. — ... Хо-рошо. Давай поговорим.

— Давай, — с насмешливым прищуром глянул на меня Бухлюй. — Чего в холодную воду то полезла? Чай не лето уже.

— За водорослями, — уныло скривилась я.

— За водорослями? А на кой ляд они тебе? Гусей кормить?

— Не-ет. Я в книжке одной прочитала, что с ними мыло хорошее получается — полезное для кожи. Правда, там про морские было написано.

— Мыло? — удивленно крякнул домовой. — Вон оно что... А на каком жиру варишь?

— Из тебя бы много кусков вышло, — окинула я детину оценивающим взглядом.

Бухлюй сузил и без того маленькие глазки, посверлил меня ими несколько мгновений, а потом неожиданно расхохотался:

— Из меня бы — да! Много. И жир тебе и... водоросли... Ой йёшеньки... Больно как...

— Ну, извини, — без всякого сожаления расплылась я.

— Ладно. А от меня извинений не жди. Меня долг обязывает незваных гостий за волосы таскать.

— Долг? А причем здесь тогда твоя Агнесса?

— О-о-о... — покачал лохматой головой Бухлюй. — Здесь другое. Здесь не долг, а роковой поворот в судьбе, — и трусливо глянул в сторону курсирующей неподалеку супруги. — Ведь у всех же бывают ошибки, за которые приходится платить всю жизнь? А моя главная — слабость на женскую красоту. Она ж, жена моя и в правду — баронесса, трагически утопшая еще в прежнем нашем месте жительства. Я ж думал — все, свезло. Женюсь. А, потом она стала свой аристократический норов показывать.

— И в чем он проявляется?

— Норов-то? — забегал глазками водяной. — А далеко не плавай, глубоко не ныряй, с русалками ее не перемигивайся и девок купающихся не щупай. Это разве жизнь? А эти ее манеры: что у тебя за выражение на лице? Это у меня-то, у водяного, лицо? Ты-то должна меня понимать, а, Стася?

— У тебя то?.. Нет, точно не лицо. Особенно с таким опухшим носом.

— Так и я о чем?.. — вздохнул Бухлюй. — А больше всего ее мои фамильные бородавки раздражают. Они, видите ли, оскорбляют ее эстетический вкус. Жрать со мной на пару сырую форель ее эстетический вкус разрешает, а мои бородавки — нет... Ну, вот, я и погорячился сегодня... с тобой. Попала ты мне под мою тяжелую руку. Да и то попугать только хотел. А так я — покладистый и тихий... до Ильина дня.

— А что в Ильин день?

— А все мои бескорыстные подруги — фрейлины агнессины домой возвращаются и тогда... В общем, семейные скандалы — каждый день. Как сегодня, а то и хуже. Аж вода в пруду бурлит, и рыбы носами в дно со страха утыкаются. А однажды, так и вов...

— Бухлюй! — властный женский голос заставил нас обоих нервно дернуться. — Позволь тебя отвлечь... ненадолго?

Водяной обреченно вздохнул и развернулся к замершей над водной гладью супруге:

— Я занят! У меня... деловой разговор!

— Деловой? — с недоверчиво поджатыми губками уточнила светловолосая красавица.

— Деловой. Счас договор будем с магичкой составлять о... Ну, как это, когда друг друга без повода не дрючат?

— Нейтралитет, дорогой. Желаю успехов в юриспруденции! — с достоинством аристократической особы, нырнула Агнесса, даже не оставив после себя пузырей. Вот что значит, утонченное воспитание.

— А мы, правда, будем заключать с тобой договор? — по-простому открыла я рот от изумления. — Я знаю, что это такое. Мы недавно с моим начальником заключили. Хотя, там о взаимовыгодном сотрудничестве было. Может, такой же составим?

— О взаимовыгодном? — скептически усмехнулся Бухлюй. — Ну, допустим, ты у меня сможешь без опасений за свою косу брать все, что надо: хоть водоросли, хоть травки, хоть прудовок. Их нынче — урожай. Только, одна, без пакостей и свинства. А мне от тебя какой толк?

— От меня?.. Во-первых, я тебе вылечу твой пострадавший нос.

— Ладно. А, во-вторых?

— А во-вторых, избавлю от твоих бородавок. Если, конечно, ты на такую фамильную потерю согласен.

— Я?! — теперь уже открыл рот Бухлюй. — А точно избавишь?

— Ага.

— От всех?

— От всех.

— И даже от тех, что у меня...

— И даже там. Одним махом, то есть заклятием... Ну что, заключаем договор о взаимовыгодном сотрудничестве? — с вызовом прищурилась я на детину.

— А давай! — махнул он в ответ зеленой пятерней, усыпанной крупными 'грибами на ножках'. — Только, особой статьей, Стася — Ильин день. Даже я тогда за тебя вступиться не смогу. Русалки, как цепные собаки становятся, когда их долго не кормят и хватают всех подряд даже на берегу.

— Ага. Я запомню. А от себя добавлю пункт про непредвиденные обстоятельства.

— Это еще что за удильный крючок?

— Это, когда наступает момент, которого никто из нас не ожидал и поделать уже ничего с этим не сможет.

— Вроде ледостоя в середине лета?

— Ну... да.

— И что тогда?

— А тогда весь наш договор летит...

— ... к хобьей матери? — догадливо сузил глазки Бухлюй.

— Примерно, туда... Ну что, по рукам? — протянула я ему, уже сухую ладонь.

— Ха!.. А, по рукам! — весело накрыл ее водяной своей, еще пока бородавчатой...

* * *

— Ветран!!! — я почти успела. Почти, потому что он был уже в воде. По грудь. А с обеих от него сторон на мой окрик зло ощерились две голые, усердно барахтающиеся красавицы с выражениями крайней невменяемости на лицах. Ильин день, чтоб его... — Девушки, немедля отпустите человека!

— Анастэйс? — недоуменно распахнул глаза музейщик. — Я... Стойте там, я их сейчас... вытащу.

И по тому, каким тоном он закончил эту короткую фразу, я поняла, что до Ветрана стало медленно доходить истинное положение дел. Поняли это и русалки... И напали первыми. К чему уже спектакль с взывающими о помощи тонущими дамами?

Пускать шары тут же стало невозможным. В кого, если вся водная гладь взбурлила, вдруг, донным песком, ошметками оборванных кувшинок и чьими-то мелькающими конечностями. Пришлось и мне нырять в эту кучу. Хотя, под водой наши силы были примерно равны и единственное, что нас пока спасало, так это то, что мужчина продолжал бороться за жизнь, полностью оттянув на себя одну из 'похитительниц'. Улучшив момент, и получив в придачу чьей-то пяткой в скулу, я метнула легким заклятием во вторую. Русалка удивленно отпрянула, но покидать поле боя не стала. Теперь надо было помочь Ветрану... точнее его сопернице, которую он из последних своих сил пытался придушить и, по-моему, уже порядком в этом преуспел. Я, несколько раз выныривала, хватая ртом воздух и отмечая местоположение ее напарницы, по-прежнему курсирующей невдалеке. И, наконец, решилась пальнуть уже по-настоящему, самоубийственно вклинившись между мужчиной и русалкой... В итоге получили оба поровну и долгожданно расцепили руки. При этом девушка, ошарашенно мотая головой, зависла в воде, а музейщик потерял сознание и камнем пошел ко дну...

— Нет, это уже традиция какая-то... — пыхтя от натуги, выволакивала я скользкое тело Ветрана из воды. — Мы оба мокрые и я тащу на себе его огромное бездыханное тело...

— Ты нарушила договор!

— Лучше отступись и отдай его нам, маг. Ты же знаешь — он нам нужен, — с угрожающим шипением преследовали меня рассерженные русалки.

— Девушки, он мне самой нужен. Правда, еще не знаю зачем, — сделала я последнюю попытку, которая позволила туловищу мужчины покинуть водную стихию. Потом медленно встала на трясущиеся непослушные ноги и заняла позицию между лежащим телом и его неудавшимися похитительницами. — Так что... извините. Сегодня не ваш день.

— Ты — наглая магичка! — оскорблено скривила рот недодушенная прудница, с редкими серыми волосами.

— Возможно. Так что будем делать дальше?

— Отдай его нам, и мы ничего не расскажем про тебя хозяину, — мелодично пропела вторая, постарше и гораздо симпатичнее.

— Девушки, я же вам объясняю, он — мой. Так что поищите себе счастья в другом месте.

Русалки переглянулись и отплыли в глубину на совещание, которое, судя по их настрою, не предвещало нам с жертвой благородных порывов ничего путного. Я же, следя за их колыхающимися над водой головами, воспользовалась моментом и шлепнулась перед пострадавшим на колени:

— Ветран... Ветран!.. Эх, говорили мне родители — осваивай парилку(8)... — пришлось, как совершенно неспособной в этом деле ученице, опять применять грубую физическую силу и, сначала перекатывать мужское тело на живот, а потом пытаться его приподнять, ухватившись за талию... Хорошо, у него ремень на штанах крепкий оказался — есть за что уцепиться... — Оп-па!

Раздавшийся совсем рядом всплеск воды заставил меня круто развернуться и бросить мужчину в шаткой позе 'Бобик с усердием обнюхивает песок'. — А вы — упрямые.

— Ты тоже, магичка. Он — наш, — медленно пошли русалки на меня, пытаясь обойти с боков.

— Посмотрим, — заняла я прежнее свое место и сотворила в разведенных в стороны руках огненные шары. — Я не хочу вас убивать. Это — правда, — девушки, друг, замерли и как завороженные уставились на мои пылающие сгустки. И почему огонь так притягивает взгляды? Возможно, им вспомнилось что-то из их прежней, 'живой' жизни. — Коряжник!.. Коряжник, трахикарпус ты трусливый! Я знаю, что ты здесь, я тебя видела! Зови сюда Бухлюя! Живо!!! — метнулась из тростника в глубину черная ломаная тень. — Стоять, красавицы, ждать начальство.

— Ну, теперь-то ты точно влипла...

Дальнейшие минуты ожидания здешнего хозяина мы с русалками скрасили незатейливым препирательством на вечную женскую тему 'кто из нас дурнее' и выразительными звуками за моей спиной, вроде кашля и 'буа-а', говорящими о том, что герой-спасатель постепенно приходит в себя и занят сейчас исторжением из своего нутра лишней жидкости. В итоге они уложились почти одновременно — Ветран, который, шерканувшись об меня своим голым плечом, встал рядом, и Бухлюй, вынырнувший между своими злющими подружками.

— Ой, йёшеньки, Стася! — мигом оценив ситуацию, с досадой произнес водяной. — Я ж тебя предупреждал насчет сегодняшнего дня.

— Предупреждал, — согласно кивнула я. — Но...

— Вы что, его знаете? — склонился ко мне музейщик с таким выражением на лице, что, мне показалось, это я его мутузила несколько минут под водой.

— Да. И... заткнись пока, — в ответ, не хуже русалок, зашипела я на мужчину. — Бухлюй, давайте разойдемся миром. Этот человек пришел на твой пруд по своей... неосведомленности и сейчас уйдет отсюда вместе со мной.

— Боюсь, что ему придется остаться, — с кривой ухмылкой заявил водяной.

— Тогда мы останемся с ним вместе, и... Ты знаешь, это — война. А мне бы очень войны не хотелось.

— А как же наш договор? — ухватив, ринувшихся к берегу русалок за руки протрубил Бухлюй. — Мы его оба подписывали.

— Я помню. И мне очень жаль, — перекрыла я спиной дернувшегося навстречу им мужчину. — Этот человек — мой гость и, пока он в моем доме, я за него отвечаю. Значит, и здесь тоже буду отвечать я. Это, хоть и не договор, но правила гостеприимства. Ты же знаешь, Бухлюй.

— Значит, непредвиденные обстоятельства? — нехорошо сузил глазки детина.

— Они самые.

— Значит, с этого мгновения мы — враги?

— К сожалению... Но, ты забыл еще кое-что, хозяин Чилимского пруда.

— И что же?

— Если сегодня здесь будет освидетельствована попытка убийства человека, вступит в силу уже совсем другой документ. Уж я постараюсь. Ведь у тебя хватает ума понимать, что со мной вам не справиться... на суше?

— Хватает, — зло буркнул Бухлюй. — Говори, что еще за удильный крючок, этот твой документ?

— Закон о ссылке на Склочные болота, дорогой, — возникла совершенно бесшумно Агнесса и одним лишь взглядом заставила шипящих русалок присмиреть. — Я тебе о нем много раз говорила. В этом случае нас всем скопом туда сплавляют, а она сможет и дальше беспрепятственно здесь нырять... А ты не так проста, — плавно развернулась она ко мне. — И где та девочка с широко разинутым от удивления ртом?

— Жизнь всех меняет, — не зная, толи краснеть, толи злиться, пожала я плечами.

— Конечно... Кроме моего супруга. Дамы, за мной, — мелькнули через мгновение в глубину три пары бледных женских ног, две из которых, из чистой мести одарили нас напоследок целыми фонтанами брызг.

— Значит, так? — изрек, глядя на успокаивающиеся круги, насупленный водяной. — Ну, что ж. Это — твой выбор. Прощай, магичка Стася, — попятился он спиной вперед.

— Бухлюй, постой!.. Ветран, подождите меня в сторонке. Уже можно, — с нажимом добавила я вскинувшему брови музейщику. — Так надо, — и пошла в воду.

— Чего тебе? — даже не посмотрел тот на меня.

— Извиняться не буду. Не жди. Скажу лишь, что мне, правда, очень жаль... Ой, а у тебя новая бородавка!

— Где? — испуганно растопырил пальцы детина.

— Шутка... неуместная... Скажи, если мы сделаем с тобой вид, будто здесь сегодня ничего не произошло, наш договор останется в силе?

— Нет, Стася. Как я объясню своим...

— ... бескорыстным подругам? — ехидно расплылась я.

— Ну, надо же, а ты еще помнишь, — невесело вздохнул Бухлюй. — И им тоже. Что я за хозяин такой, если слово свое не держу?

— Хорошо... А что, если я тебе, в качестве моральной компенсации окажу какую-нибудь... услугу? Точнее, не тебе, а всему твоему пруду? На нашем языке это уже гордо называется высокая дипломатия, можешь у Агнессы спросить.

— Услугу? — стараясь по-прежнему выглядеть суровым, попытался скрыть свою заинтересованность водяной. — Услугу... Я, пожалуй, подумаю.

— Вот и подумай, — оглянувшись на застывшего неподалеку Ветрана, похлопала я детину по плечу. — Только, в рамках здравого смысла, конечно.

— Ну-у, — разочарованно протянул, вдруг, Бухлюй. — А, ладно, что уж теперь то? Как надумаю, зашлю к тебе Хоуна. Ты же его знаешь? — сузил он свои смышленые глазки.

— Знаю, хозяин Чилимского пруда. Значит, снова мир?

— Мир, упрямая магичка Стася, — подал мне водяной свою зеленую и совершенно безбородавочную пятерню. — Только, стоит ли он всего этого, твой гость?

— Он? — еще раз глянула я на Ветрана. — Любая жизнь этого стоит.

— Даже моя?

— Даже твоя...

Обратно шли молча: сначала я, неся в руках отяжелевшие от воды сандалии, следом музейщик в распахнутой рубахе и с перекинутыми через плечо за шнурки ботинками. Хотя, хотелось сказать очень многое. Видно, у Ветрана тоже язык чесался, потому что предгрозовую тишину нарушил именно он:

— Скажи мне, этот договор, что он собой представляет?

— И с каких пор мы перешли на дружеское общение? — не оборачиваясь и не сбавляя хода, заметила я.

— С тех самых, как ты сказала мне 'Заткнись' вместо 'Заткнитесь'.

— Когда это я? — вот теперь уже я развернулась и даже удивленно замерла, перегородив собой узкую дорожку.

— Да какая разница, Анастэйс? Главное, что я не обиделся и... заткнулся, — обезоруживающе расплылся мужчина, заставив меня вновь зашагать по тропинке. — Ты не ответила про договор. Или это ваш с Чилимским прудом секрет?

— Да какой секрет? — качнула я одной из сандалий. — Как бы тебе объяснить... Тебя ведь сейчас наверняка больше другое волнует: почему я общалась с этой нечистью, как с равными? Так?

— В общем, да, — через паузу подтвердил Ветран. — Я такое впервые вижу. И мне, честно говоря, странно.

— А мне, честно говоря, странно именно то, что тебе это... странно. Ведь у каждого из нас — своя природа. Ты родился человеком со своими качествами и отличиями. Я — магом с предрасположенностью к управлению энергией. Бухлюй — водяным с фамильными бородавками и инстинктами. И это нормально, когда каждый находит в этом мире свое место. Свой пруд или дом или дерево, как дриады. Ты знаешь, что Бухлюй полностью его очистил от мусора и тины? А то, что он развел в нем форель, а его жена, Агнесса выращивает белоснежные водяные лилии? И вербейник по берегам тоже они насадили. Да и вообще, не такие уж они и страшные. Не страшнее нас с тобой. В прошлом году недалеко от пруда местный пастух пас коров и после обеда в тенечке задремал, забыв про сынишку... Его потом полуживого вытащили из воды русалки... и откачали сами. Мальчик побежал за бабочкой и нечаянно навернулся с высокого берега прямо в воду. А договор... Думаешь, у меня одной он есть? Я лично знакома еще с тремя такими же счастливчиками. Правда, они — рыбаки. И Бухлюй разрешает им ловить на уду своих откормленных форелей. Только, чтобы, как он говорит: 'без пакостей и свинства', — изобразила я трубный голос водяного. — Вот и весь договор.

— Но, если они все такие замечательные, то, что тогда сегодня было?

— Ветран, ты из какого музея к нам приехал, раз такие вопросы задаешь? — не на шутку заинтересовалась я.

— Ильин день — православный праздник, начиная с которого нельзя купаться в реках, озерах и... прудах, потому что в них возвращается гуляющая до этого по земле нечисть. Это я знаю. Но, никак не ожидал, что существующий запрет действует уже среди бела дня.

— Потому что русалки — мерзкие бродячие упокойники и должны быть активны только по ночам?

— В общем... да.

— Так из какого ты музея — 'Черное и белое'? 'Плохое и хорошее'?

— Анастэйс, а если без иронии?

— А если без иронии, то, я и сама толком не знаю. Знаю только, что все они — либо умершие просватанные невесты, либо девушки, утонувшие в русальную неделю(9). А то, что было сегодня — это тоже часть их природы, о которой меня Бухлюй честно предупреждал еще много лет назад. Ты разве не заметил, что русалки себя совсем не контролировали?.. Хотя, с чем тебе сравнивать?.. Я вот только думаю, если бы мне пришлось стать русалкой, то меня бы, наверное, все время тянуло туда, откуда я родом. Вот и они до Ильина дня следят за полями, караулят детей, оставленных на меже, пока их матери работают. Да много еще чем занимаются, а потом... — остановилась я и, задумавшись, прищурила глаза.

— Что потом? — прямо в затылок тихо спросил меня нагнавший мужчина.

— А потом им приходится возвращаться сюда. И они опять становятся коварными русалками, — вновь зашагала я по тропке.

— Понятно... Анастэйс.

— Да.

— А я ведь тебя еще не поблагодарил... опять.

— О-о, как бы это не вошло в привычку.

— Что именно?

— Сначала таскать тебя мокрого на себе, а потом получать за это благодарности. Нет, вторая часть меня, вполне устраивает, а вот первая... Уж больно ты тяже... — повернула я голову назад, но, в следующий момент, беспомощно взмахнула руками и начала падать спиной вперед. — А-а-а!.. — и это был тот самый, торчащий из земли корень каштана...

— Ты как?

— Нормально...

Ветран, нависший сверху большой тенью, подал мне руку:

— Прости, не успел сообразить, что ты падаешь.

— Ага, обычно я именно так... летаю, — ухватилась я за его крепкую ладонь и рывком подскочила вверх, сообразив через несколько мгновений, что от одной из своих привычек мужчина уже избавился — он больше не вздрагивал при каждом моем прикосновении... Что тут же вызвало внутри меня ответную реакцию — непонятную злость на себя, его и вообще, выброшенную в, бывший еще совсем недавно разноцветным мир вокруг. — Спасибо. Дальше я сама, — выдернула я руку и зашарила глазами по сторонам в поисках отлетевшей в полете сандалии.

— Вот она, — внимательно посмотрел на меня мужчина, протягивая находку. — Пошли?

— Пошли... Кстати, раз у вас в вашем замшелом музее с жалованием, совсем, туго, и ты ночуешь под нашим забором, то возвращайся-ка обратно в дом. А то от соседей стыдно.

— К вам обратно? — нисколько не смутившись, уточнил Ветран. — Хорошо, но, только с условием, — нагнал он меня и зашагал рядом по расширившейся вдоль огородов дорожке.

— Даже так? — удивилась я небывалой наглости гостя. — Если ты еще не заметил, у нас не постоялый двор, чтобы условиям клиентов соответствовать... О чем речь?

— Ты разрешишь мне вам помогать. Точнее, тебе. Зигмунд ведь, насколько я понял, домашним хозяйством не утруждается?

— Ах, вон оно что... И в чем будет заключаться твоя помощь?

— Обычная мужская работа, — беспечно пожал музейщик плечами. — Разве ты — против?

— Ну-у, если ты не будешь совать свой нос в мою лабораторную избушку и приставать с готовкой по рецептам твоей бабушки, то, я — не против.

— Понятно, — просиял победно мужчина, будто нашел только что клад, а потом неожиданно добавил. — Хотя, ты знаешь, ее пирожки со щавелем...

— Что?!

— Анастэйс, я понял, — засмеялся Ветран. — А если, вдруг, забуду, то опять окажусь 'Бобиком в дозоре'...

— ... под нашим задним забором, — неожиданно для себя расплылась я в ответ...

Зеня встретил нас настороженно. Ревностно осмотрел с ног до головы и показательно дернул хвостом:

— Без четверти десять на часах. Опаздываете, коллега... И где вы вообще были, да еще без меня?

— В Чилимском пруду купались. Ильин день отмечали, — ответила я за обоих и пошлепала к себе наверх переодеваться.

— Да неужели? — проводил меня изумленным взглядом умник. — И много вас там было? Или вы... вдвоем? — развернулся уже к смущенному мужчине:

— Нет. С двумя русалками, женой водяного и им самим.

— Стася!!! Это что же такое?! Сегодня ведь туда нельзя! — благим матом заорал кот. — Какой хоб вас туда понес, в это неспокойное место?!

— Это ты у своего великомудрого коллеги спроси, какой... его туда понес, — с обидой возразила я из своей занавешенной плательни(10). — И вообще, чтобы его в будущем в такие места не носило, он теперь будет жить у нас — под присмотром. Так что, покажи ему наш гостевой угол... Что-то не слышу радостного мяуканья?!

— Мяу-у-у! — восторженно взвыл кот, а потом вспомнил о своем ученом статусе. — То есть, совершенно правильное решение. Полностью его поддерживаю... В карты играешь?

Вот так у нас обычно все и начинается. Осталось только ближе к ночи Груше свой утиный нос высунуть с целью более близкого знакомства. Хотя, в этот раз умнику совсем не повезло, потому что Ветран в карты играть категорически отказался. Ну что ж, будет больше времени для умных бесед, а значит, и закончат быстрее...

__________________________________________

1 — Кусап — деревенский хам.

2 — Цветы клопогона источают устойчивый запах свежих фекалий, чтобы привлечь тех же насекомых, что и барбарис.

3 — Мифический остров дохристианских блаженных, некое подобие рая на земле.

4 — Одна унция равна 28,4 грамма.

5 — Окрошка.

6 — Оно же томленое молоко — молочный продукт, который готовится из молока путём его кипячения и последующего длительного равномерного нагревания в печи.

7 — Традиционный церковный праздник в честь святого Илии. В этот день категорически запрещалось купаться в водоемах и настоятельно рекомендовалось: ломать дубовые веники, окуривать дом дымом трав (хотя лучше дубовой головней) или просто посидеть под дубом в состоянии созерцательной задумчивости.

8 — Сленговое название заклятия парения или левитации. В данном случае имеется в виду лишение чужого тела его веса.

9 — Она же — троицкая неделя, неделя празднования одного из четырех главных христианских праздников — Троицы.

10 — Деревенское подобие гардеробной комнаты.

Глава 4

Моя вторая попытка сходить в поле за мятой на этот раз увенчалась успехом. Это, если судить по ее конечному результату. А вот сам процесс совсем не удовлетворил. Потому что тут же за мной резво увязался Ветран, припомнивший мне (вот наглость!) о моем же сегодняшнем разрешении в полном его содействии. А за мужчиной, не менее прытко понесся и кот, объясняя цель своей прогулки 'обкаткой нового тела'. Да, пусть он наивной Груше втирает про такие причины. Я-то прекрасно понимаю, что умник заурядно ревнует (а вот это уже глупость). Вот так вот, в сопровождении наглого музейщика и глупого философа я и собирала свою траву, выслушивая без остановки, что поле не место для домашних котов, которых огромные пространства морально 'пригибают к земле' и подбадривающие комментарии Ветрана: 'Рви больше. Я же тебе помогаю — донесу'. А зачем мне ее больше то? Разве что сопровождающих своих этим веником отходить со всей душой... Ага, мечтай, магичка Стася...

Дело пошло на лад только когда я нешуточно пригрозила им обоим нацепить на себя колпак и уйти, куда глаза глядят, лишь бы в тишину. Вот тогда болтуны присмирели. Правда, ненадолго...

— Стась.

— Что?

— А ты сегодня будешь?

— Еще одно слово, Зеня и ты — мухобойка в серую полосочку.

— Зачем нам мухобойка? Ты ж мух знаком в дом не пускаешь... Ну, Стась. Когда у меня еще такая возможность выпадет к тебе присоединиться?

— Это вряд ли.

— А о чем речь? — сощурился на солнце заинтересованный Ветран.

— Да она, когда на это поле за травой ходит, видишь вон там, левее, пологий холм? Всегда на обратном пути...

— Зеня, ты будешь не мухобойкой, а... а... — подвела меня от возмущения фантазия.

— Ну, ты пока придумай, а я продолжу. Она любит там, на самой вершине лежать в траве, разговаривать с ветром и смотреть на облака. А сегодня день как раз подходящий — облачный.

— Правда? — по-детски расплылся музейщик. — Я когда-то тоже это любил — смотреть на облака, очень давно. И даже целые сказки сочинял: вон летит дракон, а за ним рыцарь на...

— ... грифоне(1)? — уперся кот передними лапками в мои колени, восторженно взирая на мужчину.

— Грифоне?.. Нет, на коне. А следом за ними...

— ... принцесса на кочерге, — обреченно вздохнула я и поднялась из травы. — Ладно, пошли на мой холм сказки смотреть. Но, чтобы тихо...

Холм был совсем обычным — с будто приплюснутой хлебной лопатой верхушкой и гладкой булкой обкатанными за столетия склонами. Такие щедро раскиданы по всей Ладмении. Да и трава росла на нем тоже вполне обычная — сухой костерь(2) с мелкими васильками. Но это был мой холм. Много лет. Место, по которому я скучала в слякотные межсезонья и вздыхала зимой, место моих откровенных разговоров с миром... Поэтому небо над ним было особенным — моим. А порою мне даже казалось, что и ветер, который, то степенно гуляет, то ошалело носится над нашей древней землей по своим вечным делам нет-нет, да и притормозит, чтобы шепнуть что-то сокровенное на ухо именно мне. Стоит только хорошо к нему прислушаться... Но, вот, получится ли это сегодня?..

— Извини, подстилки не прихватила.

— Но, навещать-то ты ее в силах?

— Так может, сразу твой диван сюда навещать? — устраиваясь по удобнее безобидно поинтересовалась я у умника, развалившегося на спине сбоку от меня.

— Правда?

— Конечно, правда. Только он потом здесь и останется.

— Я так и знал... А, может...

— Зигмунд, как ты думаешь, на что похоже это облако? — вывел кота из под надвигающегося удара судьбы, раскинувшийся с другой от него стороны, Ветран.

— Видимо, на диван, — не утерпев, хмыкнула я. — А вообще... оно на голову пса похоже. Со стоячими ушами.

— Или на Грундильду, — хмуро добавил кот.

— А кто такая Грундильда?

— Это наша домовиха. Ты с ней еще познакомишься... если она захочет, — нехотя пояснила я. Действительно, мы сюда болтать пришли или на облака смотреть? Но, не тут-то было:

— Домовиха? — приподнялся на локте мужчина. — И вы с ней... дружите?

— Можно и так сказать. А вообще, Зигмунд и Груша — моя здешняя семья. Для тебя и это странно?

— Уже начинаю привыкать, — с непонятным мне выражением ответил мужчина и вновь забросил руки за голову.

— Дружба есть привязанность, укрепленная привычкой, возникающей из длительного общения и множества обязательств.

— Это ты к чему сейчас изрек? — скосила я глаза на зевающего во всю пасть кота.

— Не знаю... Просто, навеяло что-то из двух произнесенных Ветраном слов.

— Навеяло? А ты знаешь, если закрыть свою пасть и немного помолчать, то тогда, возможно, тебе что-нибудь другое навеет, гораздо уместнее. Ты зачем сюда приперся?

— Ладно, не злись, — сложил лапки на белоснежную грудь Зигмунд. — Уже молчу и смотрю в небо... Ой, нет. Солнце из-за облака выглянуло, — быстро зажмурился кот, поставив торчком свои крохотные черные реснички... Вот так бы и любовалась на него, такого трогательно... молчаливого. Осталось только самой откинуться на спину и, наконец, расслабиться...

Облака сегодня плыли неспешно, хотя восточный ветер, как пастуший пес откормленных овец, гнал их на далекие пастбища... А, действительно, овцы. Вон и баран среди них, с кривыми завитыми рогами и еще одним хвостом вместо задних ног... Мне это сравнение до того показалось забавным, что я даже повернула голову, чтобы поделиться им с Ветраном. А потом передумала — музейщик лежал и, прищурив глаза, смотрел ввысь. Может, ему вместо овец что-то совсем другое видится? У каждого ведь свой мир и свои сказки...

— Скажи, как ты разговариваешь с ветром? — опять подловил он меня за подсматриванием. — Ты при этом что-то делаешь, специальное?

— Нет. Просто думаю. Да это и не разговор вовсе, а ответ на мысли. И то не всегда.

— Понятно. Значит, просто думаешь, а ветер дает ответ?

— Ага... Попробуй сам.

'Не всегда', это я стараюсь выглядеть благоразумной. Потому что, как сказал когда-то Зеня: 'Кто ждет от судьбы знаков, тот и в луже видит корабли'. Про корабли, это он точно тогда подметил — свой самый первый ответ от ветра, тоже восточного я получила как раз на вопрос: 'Как жить дальше — плыть по течению до Либряны или окунаться в море самостоятельной жизни?'. А что касается знака, так он явился мне в виде упавшего на лицо, невесть откуда на этот холм залетевшего листа с яблони... Так я стала хозяйкой тетушкиного дома и ее престарелого сада. Хотя, для большей достоверности, мог бы еще и грушевый листик на меня пришлепнуть... А дальше были ответы и попроще, без иносказательности. Правда, реже... Но, это опять к вопросу о поиске кораблей в луже.

— Ий-хе-е... Ий-хе... Ий... — одновременно развернулись мы с музейщиком друг к другу.

— Ты это слышала? — с выражением священного ужаса в глазах пробормотал тот.

— Ага.

— Ий-хе. Уням-ням... — присоединился к нашему удивлению безмятежно храпящий на свежем воздухе кот.

— Ну и как это понимать? — еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, кивнул на Зеню Ветран.

— Не знаю, я вообще подобное чудо вижу впервые за много лет. Только, как теперь такой 'ответ' расшифровывать?

— Может его разбудить, пересказать и попросить перевод?

— Ийх... Ий-хе-е... — громко возразил нам философ, а потом, потянувшись, перекатился ко мне под бок и... затих.

— Краткость — признак таланта оратора, — глубокомысленно скривилась я, а потом подняла взгляд с кота на мужчину и... мы оба зашлись в беззвучном смехе...

— Ну, а если серьезно, Анастэйс, — вытер рукавом рубашки слезы Ветран. — Ты ведь — маг огня, а искать ответы ходишь на этот холм. Почему?

— Не знаю... В первый раз оно как-то само собой получилось. К тому же ветер — воздушная вотчина, а огонь и воздух — стихии родственные и друг друга дополняют. Может, поэтому... А может потому, что боюсь иногда самостоятельно принимать важные решения и перекладываю их на других, — немного подумав, призналась я. — Кто его знает?

— И что, помогает? — без доли иронии посмотрел на меня мужчина.

— Ага... А вообще, нет здесь ничего магического. По крайней мере, не больше, чем в подбрасывании монетки. Ветрованием у нас в Мэзонруже любая девица на выданье может заниматься.

— Ветрованием? — переспросил музейщик.

— Обращение к ветру так называется. Есть даже специальный стишок с личной просьбой к нему, тоже никакого отношения к магии не имеющий.

— Точно? — скептически уточнил Ветран.

— Ты у кого спрашиваешь? — уверенно расплылась я. — А что, интересно?

— В общем... да, — с явной неохотой признался мужчина. — А ты его знаешь, этот... стишок?

— Конечно, знаю... Давай, усаживайся по удобнее и ко мне лицом, — наблюдая борьбу разгоревшегося внутри музейщика интереса со здравым смыслом, приняла я за него решение и села сама, подпихнув под пригревшегося кота свою набитую травой сумку. — Та-ак. А теперь повторяй за мной: Ветер-ветер-ветерок...

— Ветер-ветер-...ветерок, — заерзал мужчина и на всякий случай, огляделся по сторонам.

— Ты лети за бугорок.

— Ты лети за бугорок.

— Ты любовь мою найди.

— Ты... любовь мою найди.

— И сюда ее веди.

— И сюда ее... веди... Анастэйс, ты же говорила!

Ветер, до этого лишь теплой ладонью скользящий по моему затылку, вдруг ударил сразу с четырех сторон и, будто натолкнувшись на невидимые вокруг нас стены, начал медленно обходить по кругу, все ускоряясь и холодея. Вокруг нас в вихре закружились сорванные оси костеря и прилетевший из низины травяной сор, оставленный косарями. Все это зашлось в стихийном танце, устроенном, кажется всеми четырьмя ветряными братьями вместе... А мы так и сидели друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза, видя там, как в зеркальном отражении собственный страх и растерянность.

— Мау-у!!! — первым из нас подскочил кот, а потом, вдруг, замер с выгнутой дугой спиной и прошипел. — Хус-сдос-с.

И в миг все стихло, напоследок, приземлившись мужчине на нос закруженной в круговороте пчелой.

— Что... — смахнув ее, глухо произнес Ветран. — Что здесь только что произошло?

— Вот и мне интересно... — с облегчением выдохнула я и поднялась с земли. — Зеня, что значит 'хусдос'? Ты что у нас — заклинатель ветра к тому же?

— Какой к хобьей матери ветер? — оглядел нас совершенно безумными глазами философ. — Какой к хобьей матери хусдос? Причем здесь он?

— Как это причем? — вперилась я в него, сверху вниз гневным взглядом. — Ты сам только что это слово сказал, а потом все сразу закончилось. Что это — хусдос?

— Видимо, ответ на вопрос кого-то из вас, — совершенно неожиданно заявил кот и нервно шлепнулся на попу. — Потому что последнее, что я помню, перед тем, как уснуть, это слова Ветрана: 'Как ты разговариваешь с ветром?'.

— Ответ на вопрос? — подал голос хмурый музейщик. — И на каком языке?

— На древнейшем, естественно. А вы думали, он с вами на ладменском государственном будет болтать? — принялся нещадно тереть лапами замусоренную морду Зигмунд. — А что вы на меня так уставились? Я-то здесь причем?.. Хусдос в переводе с накейо(3) означает — 'Ответ где-то поблизости' или дословно — 'Ответ рядом'... А сейчас я вам чем не угодил?..

— Чем не угодил?.. — встретилась я с не менее ошарашенным взглядом мужчины. — А-а, да ну вас обоих. Такой день испортили... Пошли домой, — и, подхватив сумку, первой припустила со склона.

Отставшие нагнали меня уже внизу. Ветран на ходу забрал мою ношу и дальше пошагал уже рядом:

— Я знаешь, что думаю?

— Понятия не имею, — отмахнулась я от него.

— Неважно, что там, на твоем холме произошло. Если это тебя так расстраивает, то давай сделаем вид, будто ничего не было.

— Уже...

— Что, 'уже'?

— Уже сделала вид, — внимательно глянула я на мужчину. — Ты гуляш с фасолью ешь?

— Гуляш с фасолью? Конечно, ем. Фасоль еще можно с копчеными колбасками приготовить. Я умею.

— Ну, за колбасками — завтра в мясную лавку. А сегодня, значит, будут сырники.

— Договорились, — облегченно расплылся музейщик. — Тогда завтра с утра с тобой в мясную лавку.

— Что?!

— А вы знаете, я такой сон видел странный... — посеменил с другого бока от меня кот.

— Про скрипучую дверь? — перекинула я все свое ехидство на новую жертву.

— Почему про нее? — удивленно забежал вперед умник.

— Ты храпел во сне, как скрипучая дверь.

— Что?!..

В воздухе пахло прогретым медом, пряными травами и... навозом — специфическое деревенское сочетание, даже если вы в самом центре Мэзонружа, мало уступающего в размерах какому-нибудь городку из озерного приграничья. Я еще раз тормознула прямо посреди тротуара, поводила носом в сторону торгующей зеленью старушки и решительно двинула дальше, заставив Ветрана, сделать полный оборот вокруг своей оси. А, пусть повертится, раз опять за мной увязался. Лишь бы корзиной никого из прохожих не сшиб. Еще одна отличительная черта города от деревни — неспешность. Это только кажется, что загруженная повседневными трудами сельская жизнь требует беготни от рассвета до заката, а город наоборот, располагает к размеренности и созерцательности. Менталитет не тот у простого деревенского жителя — философский. Отсюда и поговорок множество про спешку и ее последствия... иногда необратимые... особенно для юных дев, горящих желанием скоро выйти замуж... А, кстати, что-то слишком много их сегодня попадается на нашем пути, с горящими глазками, провожающими моего невозмутимого спутника. Так и хочется обернуться и... язык им показать. Да, нет! Ведь совсем не то хотела вначале...

— Стэйс! — круто развернулась я на знакомый голос, уперевшись в грудь своему сопровождающему. — Дорогая, минуточку подожди!

А вот эта дама во время своего выгуливания может забрести куда угодно. Даже в мясную лавку. Гелия, строго ткнув пальцем в подвешенный за крюк окорок, махнула мне рукой.

— Кто она?

— Моя давняя знакомая, — шаря взглядом по ароматным, истекающим соком копченостям и толстым колбасным кругам, пояснила я. — А-а...

— Раз так, не буду вам мешать, — тут же ретировался мужчина ближе к ним.

— Ну-ну...

— Здравствуй, мыльная фея! Кто это с тобой? — выразила ответную заинтересованность подошедшая алант.

— Ученый коллега Зигмунда из столицы. Приехал черпать из неиссякаемого источника, — со вздохом, пожалуй, чересчур скорбным, пояснила я. Видно, на самом деле, чересчур, потому что женщина пристально на меня посмотрела, а потом улыбнулась:

— К Зигмунду, говоришь? А почему тогда он за тобой по деревне с корзиной таскается?

— Понятия не имею, — теперь уже получилось совершенно искренне. — Наверное, постой отрабатывает.

— Вон оно что! Так этот светлокудрый витязь у тебя еще и живет? Ты знаешь, если бы не человеческое свечение, его можно было бы спокойно принять за одного из моих рослых сородичей.

— И ничего он не кудрый, а... прямой, — совсем не умно ляпнула я, борясь с нахлынувшим, вдруг стыдом. — И вообще... Как ты сюда попала? У тебя же провиантом домоправительница занимается.

— Так и она здесь, — кивнула Гелия на внушительный тыл громко торгующейся с мясником дамы. — Просто, случай особый. Я даже сама хотела к тебе заскочить по этому поводу... Вот было бы... любопытно, — задумчиво закончила она, встречая взглядом вернувшегося к нам Ветрана. — А, кстати, приходите оба.

— Куда? — в голос выдали мы.

— Так у Колина, моего мужа, день рождения через три дня, — еле сдерживая улыбку, ответила алант. — Мы обычно его не празднуем, но в этом году все старшие дети обещали слететься. Разве не особый случай?... К Зигмунду, значит? — хмыкнув мне в полголоса, пошла она тараном на загородившего проход музейщика. — Мы вас ждем!

— Всего доброго, — едва успел отшатнуться Ветран, шибанув-таки, корзиной засмотревшегося на мясные рулеты покупателя. — Простите.

— День рождения, — сосредоточенно прищурившись, повторила я. — И сколько же ему, интересно, исполняется?

— Что ты говоришь?

— Да так... — дернула я головой, размывая воображаемый столбик из цифр. — Пойдем копченки покупать.

— Я уже.

— Что, 'уже'? — удивленно открыла я рот.

— Купил, — смущенно расплылся мужчина и откинул край еще совсем недавно аккуратно сложенной на дне корзины салфетки. Под ней, кроме связанных в пучок миниатюрных колбасок радовал глаз большой шмат сала, присыпанного солью с перцем и приличный кусок говяжьей мякоти.

— Ветран, а откуда у тебя на все это деньги? — перехватившим голосом пробасила я.

— На постоялом дворе сэкономил, — поспешно буркнул мужчина и, ухватив меня за руку, потащил вон из лавки. — Что ж ты так кричишь, Анастэйс? Перед людьми же стыдно.

— Перед людьми стыдно? — припустила я следом за ним по мостовой. — А ночевать под нашим забором тебе не стыдно? Да что у вас за музей такой? Ты меня, вообще, слушаешь?

— Я тебя слышу, — внезапно остановился мужчина. — Нормальный... музей. И давай вообще этот разговор про деньги закончим. Я же обещал тебе помогать?

— Обещал, — согласно кивнула я. — Но...

— Вот и все, — поволок меня музейщик дальше по улице. — Разговор закончен.

— Нет, не закончен.

— Что еще? — вновь застыл мужчина.

— Иди, пожалуйста, по медленнее... Я за тобой не успеваю.

Ветран, видимо приготовившийся к затяжному препирательству, удивленно вскинул брови, а потом, вдруг, улыбнулся:

— Хорошо, — и крепче перехватил мою ладонь. — Пошли?

— Пошли, — промямлила я, не предприняв даже робкой попытки освободиться. — Только нам еще за хлебом и калачами надо зайти. Это через дорогу и вообще, в другую сторону...

Через дорогу и в совершенно другой стороне прямо в центре дощатой площади с распахнутыми на нее лавками всех мастей шла полноценная культурная жизнь — в Мэзонруж приехал залатанный балаганный фургон. Что он забыл в нашей деревне в это буднее утро, да еще и задолго до Медового спаса, ума не приложу. Может, просто заблудился во времени и пространстве. Говорят, с артистами такое бывает: выступают в одной таверне, а просыпаются... Прямо, как наш поэт Аргус. Который, впрочем, тоже здесь присутствовал. И даже участвовал, тренькая на своей раздолбаной лютне в такт прыгающему через горящие кольца акробату. Правда, соотношение выступающих и зрителей сильно перевешивало в сторону первых. Видно, поэтому мужчина, едва завидев меня, тут же перекинул свой инструмент через плечо и поспешил навстречу:

— Лучезарного дня, Анастэйс! Неужто, пришли насладиться?

— И вам не замерзнуть, Аргус. Нет, мы здесь проходом, — в ответ оскалилась я. — Как ваши поэтические будни?

— О-о, лучше не спрашивайте, — тяжко вздохнул тот, а потом добавил. — Четыре дня не били — уже замечательно... Анастэйс, представьте меня вашему... спутнику, — опустил он глаза на наши, по прежнему сцепленные руки.

— С удовольствием, — тут же освободила я свою. — Аргус, местный поэт и борец за вдохновение... Ветран, научный коллега Зигмунда, — кивками указала я мужчинам друг на друга и дождалась рукопожатия.

— Научный коллега... — со значением протянул поэт. — Уважаемый Ветран, может, посидим сегодня вечером в 'Лишнем зубе' за чаркой вина, побеседуем о проблемах нравственности? Меня, знаете, она очень сильно волнует.

— Охотно верю, — бросил музейщик ответный оценивающий взгляд на пожухлый синяк Аргуса. — Только, к сожалению, все мои вечера заняты уважаемым Зигмундом с его... проблемами, — и вновь поймал мою ладонь. — Всего доброго, Аргус.

— И вам всех благ, — в развороте проследя за нами, стянул тот со спины свой инструмент. —

Что стоит в мире волшебство?

Кто даст мне цену за него?

И пусть огромна та цена,

Я заплачу ее сполна... — понеслась нам вслед вольная интерпретация народной песенки.

Я на ходу обернулась, чтобы выразить свое отношение к репертуару Аргуса, но увидев лишь его вальяжно удаляющуюся спину, скользнула взглядом по всей площади... Потом еще раз и уже развернулась целиком, суматошно шаря глазами по ее центру и народу у лавок, ненароком дернув при этом Ветрана за руку.

— Нам еще куда-то... — удивленно произнес он, а потом остановился и тоже заозирался по сторонам. — Анастэйс...

— Что?..

— Ты знаешь...

— Что?..

— А-а... ничего, — поймал он на себе мой пристальный взгляд и растерянно расплылся. — Думал, знакомого увидел... Пойдем, а то от хождений по вашим изобильным лавкам так есть захотелось.

— Ну, пойдем, — обернувшись напоследок к, твердо настроенным на выручку артистам и парочке неотзывчивых зрителей, двинула я рядом с мужчиной. — 'Как интересно у нас получается, господин музейный работник. Очень интересно...'

Любят ли люди баню?.. Любят, и не они одни. Такую, чтоб с замоченным в крутом кипятке дубовым веником, ковшом с хлебным квасом, выплеснутым на шипящие камни и зеленым чаем с травами на высоком крыльце после. Ветран такую баню уважал и, на мою сегодняшнюю удачу, идею с 'а не протопить ли нам по жарче?' воспринял с большим энтузиазмом. Я, видя его сияющую физиономию, на несколько минут загрустила, почувствовав себя Симкой-оберушкой(4), но вскоре взяла в руки... А потом подхватила на них и недовольно мявкнувшего Зигмунда. Надо же кого-то в подельники приспособить, а Груша у нас с ограниченным передвижением в пространстве.

— Анастэйс, я скоро задвижку закрываю — дрова уже прогорели, — поставил меня в известность мужчина, придерживая одной ногой банную дверь.

— Ага, — застыла я с перекинутым через руку умником у входа в смежную.

— А ты пойдешь? Ну, в смысле, вообще.

— Ага... Только, как выстоится(5), ты — первый. А у меня к Зене несколько вопросов по моей... специфике.

— Понятно, — кивнул он в ответ и, качнув дверь, боком занес бадейки с холодной водой.

— Кратагус меня накрой, как же врать тяжко, — не глядя, кинула я кота на деревянный диванчик и плюхнулась за свой, заставленный склянками стол. Потом спохватилась и, опустив дверной крюк, навесила купол неслышимости. — Что молчишь то?

Зигмунд выразительно глянул на меня и выплюнул торчащий из пасти хвост карася:

— На какую тему прикажете высказаться? Сначала объясни толком, что за причина вообще кому-то что-то врать.

— Причина?.. — собираясь с мыслями, отвернулась я к окошку над столом. — Веская, Зеня. Очень веская. Не верю я твоему столичному коллеге. И от этого на душе муторно.

— Та-ак... Приехали, дальше пёхом... Давай, Стася, выкладывай, — подхватив недоеденный обед, спрыгнул кот с дивана.

— Выкладываю... Понимаешь, у меня с самого первого дня было к нему настороженное отношение. А потом жизнь так закрутила, что пришлось делить с ним одну крышу. Да и сам он, если бы не все эти тайны, его окружающие...

— Он тебе нравится, — вздохнул умник. — И от этого тебе сейчас так тяжело. Ты боишься, что признаясь себе в этом, ты предашь отвергнутую любовь Глеба, а еще боишься, что все повторится, как когда-то с ним?

— Боюсь?.. — отвернувшись, замолчала я. — Ты... прав, Зеня. Пора быть с собой честной — я, действительно, всего этого боюсь и он мне, действительно нравится. И с этим уже ничего не поделаешь. И чтобы этот страх перебороть, я должна быть в нем уверена. А эти его шрамы... Да что шрамы? Ожог, татуировка, и то, что он упорно ничего о себе не рассказывает.

— А как же сказки про облака? — совершенно серьезно возразил мне кот.

— Сказки? Меня сейчас очень быль интересует, а не его детские небесные фантазии.

— Ну, не скажи, Стася. Ветран, делясь самым сокровенным, определенно дал понять, что полностью нам доверяет. Потому что именно такие... сказки обнажают душу, делая нас уязвимыми. Это тоже самое, что раскрыть кому то свое любимое место или познакомить с самым дорогим существом в этом мире. Ведь ты же не хотела, чтобы он узнал про твой холм? А почему? Потому что ему не доверяешь.

— Наверное, ты прав, — вспомнила я вчерашнюю внезапную воронку, рожденную ради двух слов на 'мертвом' языке, а потом потрясенный взгляд Ветрана, услышавшего их значение. — Зеня, я должна знать про него все... Там, на холме ветер мы вызывали вместе. Мы просили у него привести к нам свою любовь. Ответ ты знаешь.

— Вот оно что, — покачал головой умник. — Теперь мне ясно... 'Ветран' с исходного старославянского переводится, как 'ветреный' или 'родственный ветру'. Не мудрено, что стихия вам отозвалась.

— Так он еще и бабник. А я даже не знаю, есть ли у него жена или просто зазноба и вообще, откуда он у нашей калитки выпал. Тем более...

— Тем более, что?

— Помнишь, я тебе рассказывала про странное ощущение преследующего взгляда, там, у дома отца Аполлинария? Сегодня оно повторилось — на старой площади, которую мы с Ветраном переходили, чтобы купить хлеб. И ты знаешь, он его тоже почувствовал — этот взгляд. Я в этом уверена.

— Почувствовал взгляд? Но, ведь он же обычный человек, а не маг с сверхчувствительными рецепторами?

— В том то все и дело. И еще — его деньги, точнее их наличие. Ты знаешь, что домой к нам я его позвала перебраться после того, как он провел ночь под нашим садовым забором?

— Что? — разинул пасть кот. — А как же постоялый двор?

— Понятия не имею... Сейчас не имею. А тогда я подумала, что у него просто нет на постой денег. И, видимо, мои выводы Ветрана вполне устроили. А сегодня он в мясной лавке набрал, минимум на сребень. И потом еще в хлебной — на пару меденей. И я так подозреваю, что если он и впредь будет таскаться за мной по таким местам, то все расходы возьмет на себя. Зеня, сам подумай, зачем ему тогда ночевать на улице?

— Ответ один, — задумчиво протянул умник. То есть, их два — либо он нас от кого-то оберегает, либо...

— ...либо наоборот, считает, что мы с тобой представляем угрозу для кого-то и за нами нужен постоянный контроль. И то и другое вполне логично.

— Стася, я понял, — вдруг, скорбно протянул Зигмунд. — Он такой же работник столичного музея, как я — порхающая бабочка... А я-то ему всю душу, можно сказать, раскрыл... Та-ак. Что мы делаем дальше?

— Что делаем?.. Есть у меня одна идея. Надеюсь, получится. Энергетический отпечаток.

— Это что такое?

— Я хочу осмотреть то место, где он провел вчерашнюю ночь и узнать, что делал, когда его никто не видел. Это просто, если применить нужное заклятие.

— Ты что, следы его будешь нюхать? — опешил умник.

— Не нюхать, а идти по ним. Помнишь, как я нашла то место в саду, где от нас с Грушей был спрятан твой висменский сыр?

— Странно, что не по запаху. Я думал, именно так.

— Не-ет, — не удержалась я от смешка. — Хотя, вонял он погибельно. Но, Глеб, с которым вы этот кусок прятали, принял тогда притупляющие меры. Я тебя выследила, Зеня — отправилась за тобой по твоим энергетическим отпечаткам прямо от дивана и до яблони с деликатесной захоронкой в дупле.

— Ну, ничего себе... — хотел было возмутиться философ, но, лишь хмыкнул. — Отпечатки, значит... Ты и баню для этого придумала?

— Ага. Когда Ветран туда зайдет, я прямо отсюда по подвалу махну к нашему забору. А дальше... Зеня, ну, почему в этой жизни нет места простым ответам на вопросы? — скорбно закатила я глаза к низкому потолку.

— Потому что мы сами свою жизнь усложняем, Стася, нежеланием искать простые ответы на вопросы... Я иду с тобой.

— Это совсем не обязательно, — понуро мотнула я головой. — Ты можешь дождаться меня и здесь.

— Ну, уж нет. Все эти эфирные испарения, которыми твоя комнатушка пропитана, действуют на мой кошачий нюх крайне отрицательно. Хочу на свежий воздух, — дернул хвостом кот. — Только дай, обед догрызу.

— Тогда грызи, — развернулась я к столу и опустила подбородок в подставленные ладони. — Время еще есть... Я вот знаешь, о чем думаю... Мы сами вещаем себе то, чего страстно желаем. Даже неосознанно. Мы запускаем в мир свои грезы, а они потом возвращаются к нам обратно. Я вот очень сильно хотела и боялась любви. А теперь она, кажется, пришла. И мне опять страшно... Получается, я имею то, что просила. Это тоже самое, когда, например, ты хочешь научиться летать, но боишься высоты. И в результате тебя сбрасывают с обрыва.

— Или с башни, — запрыгнул на диванчик кот и облизнул языком пасть.

— Почему, с башни?

— Ну, ты же их тоже боишься... Слышала? Дверь в баню хлопнула.

— Ага... Ну что, пошли?

— Пошли...

* * *

Башня была огромной. Конечно, с прибрежным маяком она ни в какое сравнение не шла. Толи он, шпилем царапающий пуза дождевых туч, толи долговязая городская достопримечательность. Правда, видная даже с кораблей, качающихся на якорях недалеко от причалов. Башня была красивой. Белокаменной и многоярусной, как и большинство зданий в Тайриле. И как большинство из них отреставрированной после прошедшей войны(6). Ее даже принарядили за счет побежденной стороны бликующим на солнце позолоченным куполом. А еще башня была с часами, показывающими время, числа месяца и фазы луны. И за этими часами ухаживал мой отец. Именно, ухаживал. В нашей семье только так их обслуживание и называли. Потому что гордились своей причастностью к древней истории Ладмении. Особенно бабушка. Она так всем и говорила, даже если ее не спрашивали (к чему, если ответ уже знали, причем от нее же?): 'Мой зять — башенный ухажер. А что? Зато на баб у него времени не хватает'. И это была правда, если под словом 'бабы' подразумевать членов нашей семьи: бабушку, маму и меня. Служба отнимала у отца почти все его время. Поэтому я постоянно таскалась вместе с ним на эту его службу, чтобы компенсировать общение с родителем. Особенно, когда была маленькой. А позже времени и у меня оказалось не так много: гимназия, школа танцев и основы магии, вдалбливаемые всеми, у кого было на то настроение (хотя, обычно случалось наоборот). Куда от всего этого деваться, если тебе вот-вот приспичит гулять с мальчиками, причем, обязательно из приличной семьи? Я, конечно, не спорила, хотя на взаимоотношения между полами смотрела несколько иначе, чем сто двадцать лет назад. Но, не просвещать же в этом вопросе бабушку? Тогда меня даже к отцу с обеденной корзинкой не выпустят. А мне это надо?

Мне это совсем было ни к чему. Хотя, зря бабушка волновалась, потому что сверстники мои меня совсем не вдохновляли. Впрочем, как и сверстницы, подруг среди которых заводить я категорически отказывалась. Что может интересного рассказать о жизни прыщавый подросток с гусиной шеей? Толи дело взрослые. Особенно, мужчины и особенно моряки, пропахшие морской солью и дешевым табаком. Да они только взглядом одним уже тебе говорят: 'Я знаю столько, что тебе лучше об этом не знать'. А эти их благородные манеры: 'Прошу прощения за мою неловкость, с-сударыня. З-занесло' или 'Да я сойдусь якорями(7) с любым, кто криво на вас глянет'. Вот это, действительно, впечатляло. Однако пока только издали да по рассказам старшеклассниц, постоянно пополнявших свои запасы морских выражений за счет общения с первоисточниками.

А мне и этого пока хватало. Потому что в жизни моей, тринадцатилетней, исключительно все устраивало. К чему спорить и ругаться со старшими, если можно просто сделать тихо, но по-своему или, на крайний случай, их уговорить. Уговорить бабушку дать повыпендриваться в ее любимых сережках со звездными сапфирами. Уговорить маму отпустить купаться на пирс за маяком, а от папы просто сбежать. Он все равно не заметит...

Не заметил и на этот раз. Осталось лишь с высунутым от старания языком спуститься по скрипучей башенной лестнице и из пыльного полумрака вынырнуть в выбеленную солнцем и соленым ветром улицу. Так я и сделала. А потом огляделась по сторонам, составляя свой дальнейший план действий, рассчитанный на два часа с четвертью и, припустила вниз по заплатанной тайрильской мостовой. А что тут долго думать, если кармашек сарафана многообещающе оттягивают целых два меденя — все мои честно заработанные на чистке фамильного серебра деньги. Нет, я, конечно, сделала бы это и бескорыстно, попроси меня мама или бабушка, а не наша кухарка Марта, скоро слинявшая на побывку своего матросика прямо через наше кухонное окно. К вечеру вернется, опять будет вздыхать и обязательно пересолит салат. Это, как обычно. Зато мне — стабильный заработок на мелкие детские радости:

— Вон ту, ту и... еще три этих, в золотой обертке, пожалуйста.

— Да как скажешь, — расплылась в ответ вечно румяная от 'веселой' жизни продавщица сладостей. — Что, опять в свободном плавании?

— Ага, — оттянула я навстречу ее протянутой пятерне второй свой кармашек.

— Так ведь растают и слипнутся прямо там? Жара то какая на улице.

— Неа — не успеют. До свидания! — уже на ходу, махнула я женщине рукой, с первой, зажатой в ней шоколадной конфетой и, выскочив из стеклянной двери магазина, понеслась дальше, в сторону белеющих в уличном проеме парусов.

Надо успеть и туда. Девчонки говорили, что сегодня в порту будет стоять джингарская галера. И что гребцами там темнокожие гиганты — наполовину великаны, на вторую половину обычные люди. Врут, наверное, а, все равно любопытно.

Но, до конца улицы я доскакать так и не успела. Меня окликнули уже из второго проулка, выходящего через чей-то каменный забор на маленькую площадь с кривобоким фонтаном в центре:

— Стэйс!.. А, Стэйс! Ты куда? — пришлось тормозить и поворачивать навстречу спрыгнувшей с мокрого бортика смуглой девчонке. А что орать то? Нет, я, конечно, могу, да только она вряд ли меня расслышит из-за шума воды:

— В порт, — нехотя призналась я, едва между нами осталось ярда три, а потом, еще более неохотно добавила. — Хочешь... со мной? — хотя, глупо как-то ей идти туда именно по такой причине. Глупо, да и... некрасиво. Вроде как на бывших ее соотечественников придем глазеть, словно они картины в музее. Да, что уж теперь, раз ляпнула?

— В порт? — задумалась на секунду девочка. — Нет, меня мама туда не отпускает. Там шумно и... много всяких людей.

— Ясно, — с явным облегчением выдохнула я. — Ну, тогда я побежала, а то времени...

— Стэйс, я знаешь, что хотела тебе предложить? — заполошно вскинула смуглянка свои густые ресницы.

'Ну и что ты хотела предложить? Мне-то откуда это знать?', — мысленно простонала я. — 'Вот ведь, привязалась, и совсем не вовремя'. У Амины вообще большой талант, все делать не вовремя. В том числе появляться. За что я теперь и страдаю. Потому что это волоокое создание вдолбило себе в голову, будто по судный день мне обязано. А сделала то я всего ничего — подбросила пару раз в руке свой огненный шарик и сказала одно лишь выражение из бабушкиного особого лексикона, которым она с нашей склочной соседкой из своего окна общается. И все — гоблины наши, сверстники, умом обиженные, все ж сообразили, чем такие шарики чреваты и мою тихую одноклассницу мигом в покое оставили. У нас в городе, вообще, такое редко случается, когда под предлогом: 'Бей джингарцев, мсти за Родину!', примитивно обижают слабых. Кому за Родину мстить? Девчонке, чья семья еще до войны двухсот пятидесятилетней давности здесь жила? Особенно мерзко такое слышать от сыночка начальника порта, отец которого, по слухам, до сих пор со всех джингарских судов свою личную контрибуцию собирает. А я откуда это знаю? Так у меня ж слух магический, а стены в нашем доме тонкие... а голос у бабушки громкий. Так что бабушка моя — неиссякаемый источник всяческой информации, даже для детских ушей не предназначенной.

— Что ты хотела мне предложить? Говори, — в итоге в очередной раз смирилась я с судьбой. — Только, времени у меня, правда, мало.

— Да-да, я поняла, — радостно кивнула Амина, а потом, вдруг приблизилась ко мне вплотную. — Скажи, как ты относишься к... предсказаниям?

— К чему-чему? — недоуменно переспросила я.

— К предсказаниям. Настоящим, не балаганным. Я про них сейчас.

— Ну-у... Если ты про то, умею ли я вправду предсказывать, то — нет. На такое лишь авгуры(8) способны, да и то не все. Но, есть в Кипарисном переулке одна старушенция, так она по куриным требухам гадает. Только к ней со своими надо приходить. Бр-р-р... — брезгливо передернулась я.

— И никуда не надо ничего приносить, — загадочно пролепетала Амина. — К нам из Джингара родственница приехала. Она там у себя в Тахвале(9) даже султанову гарему гадает и самой валиде(10). А нам всем — совершенно бесплатно. Ну и... Хочешь, я ее попрошу и она тебе свои Таро разложит? Это не страшно. Хочешь?

— Да зачем мне эти... как ты сказала? — скептически скривилась я. — Что это такое вообще?

— Карты с картинками. Есть смешные — с дядькой в колпаке, например, а есть и... Но, все равно не страшно, а наоборот — интересно, — интригующе выкатила свои большие глаза Амина.

— Да что ты все про страшно? И вовсе я не боюсь, а просто не верю, — продолжила упираться я уже из чистого упрямства, которое дало трещину сразу на следующей девичьей фразе:

— Она и про любовь может. Мне сказала, что я свою судьбу встречу еще не скоро, а моей старшей сестре, чтобы не гонялась за красными штанами, а дождалась синих.

— Ну и что это значит?

— Так у ее жениха форма одежды — красный камзол и такие же штаны с золотыми лампасами. Он ведь гвардейский офицер у нашего правителя. А про синие, она и сама не знает. Разве что, тот моряк, который ей помог корзину из лавки донести... — задумавшись, закрутила косу девочка. — А ведь точно, Стэйс. Он же в своей форме морской был — синей. И на следующий день, перед тем, как в плаванье уйти огромный букет тюльпанов ей притащил. Я у ворот подслушивала, когда они прощались, и он ей сказал: 'Только дождись меня, Яфья, не пожалеешь'... Вот это да...

— Да... Значит, про моряков она точно может?

— Видно может... Ну так что, попросить тетю Сану?

— Ладно, попроси. Только, Амина, давай с тобой договоримся, что если и будем дальше дружить, то просто так.

— А мы с тобой уже... дружим? — в развороте замерла девочка.

— Получается, да, — со вздохом констатировала я своей бывшей должнице и, увидев ее сияющую улыбку, тут же устыдилась собственной черствости. — Мы с тобой дружим...

Дом моей новоявленной подруги, со стойким ароматом бахура(11) и множеством приглушающих звуки ковров, напомнил мне таинственную шкатулку. Причем, внутреннюю ее часть. На пороге тут же возникла красивая полная женщина с такими же, как у Амины глазами. И, после удивленного оглядывания моей растерянной персоны, повернулась к ней.

— Мама, это Стэйс, — со значением пояснила девочка. — Мы к тете Сане. Можно?

— Стэйс... — догадливо качнула головой та, выдавая мою широкую известность в этом маленьком арабском царстве. — Погодите в комнате. Я сама у нее спрошу, — и бесшумно растаяла в сумрачном коридоре.

Ждать пришлось не долго — я только успела одарить Амину своей шоколадной конфетой и засунуть в рот сушеный финик из вазочки на ажурном столике. В комнату вернулась хозяйка дома:

— Амина, проводи и возвращайся. Ты мне нужна. А, ты, дитя, ничего не бойся. Иначе карты правду не скажут... — да что они все со своим страхом ко мне пристали? Ничего я не боюсь. Я ж всесильная маг огня... Ух ты!

— Здравствуйте...

— Здравствуй, — рассмеялась, поджигающая свечу на столе девушка. — Заходи, не... теряйся.

А вот это уже гораздо больше походило на правду — уж кого-кого, а почти свою ровесницу да еще человека в роли устрашающей повелительницы картинок я увидеть никак не ожидала. Поэтому, на цыпочках, тоже совершенно здесь неуместных, пропрыгала к стулу с другой стороны стола и вопросительно замерла:

— Что делать дальше?

— Дальше? — с любопытством глянула на меня Сана. — Можешь сесть и назвать свое имя.

— Ага... Анастэйс. Что...

— А теперь можешь помолчать, Анастэйс. И подумать о чем-нибудь хорошем. Это помогает расслабиться...

Карты, действительно оказались с картинками. Хотя, чего еще можно ожидать от гадалки такого возраста? Я вот тоже больше люблю книги с картинками. Сана развернула их из бархатной тряпочки с вышитыми серебром символами, разглядеть которые я не успела и протянула подержать шершавую на ощупь колоду в руках. А потом еще и раскладывать саму заставила, тыкая тоненьким пальцем в нужные на скатерти места. В итоге получился крест из целых девяти штук, с каким-то строением посередине и странными фигурами в лучах. На этом моя работа закончилась и настала очередь гадалки... Вначале она, почему-то озадачилась. Выразилось это в сдвинутых и без того сросшихся бровях и глубокомысленном 'Хм-м'. Но, я сдержалась и осталась молчаливой. В конце концов, это ж не наша с Аминой преподавательница арифметики, проверяющая мое сомнительное домашнее задание. Можно и потерпеть... А потом еще потерпеть... И еще...

— А, знаешь, что? — изрекла, оторвав наконец, глаза от моего 'произведения', девушка. — Давай начистоту: ты зачем сюда пришла?

Зачем пришла?.. Вариантов ответа у меня было несколько. Поэтому я, недолго думая, выбрала самый веский:

— Хочу узнать, выйду ли я замуж за моряка.

— Нет, — не промедлив и секунды, отрезала гадалка и занесла руку над моим крестом.

Мне же в этот момент, видимо, стоило смириться и двинуть на выход, но, тут я свой шанс на спасительное незнание упустила, оскорблено протянув:

— А почему-у?

— Почему? — замерла в нерешительности Сана. — Ты, действительно, хочешь знать 'почему'? — вперилась она в меня своими бездонными глазами.

— Конечно, хочу, потому что за кого тогда здесь выходить?

— А что, тебе непременно надо замуж и обязательно в Тайриле? — усмехнулась в ответ девушка и убрала руку. — Почему ты решила, что только при этих двух обстоятельствах будешь счастлива?

А вот здесь я упустила свой второй шанс, не ответив ей, как нормальная девочка-подросток: 'Потому что все моряки красивые и благородные, а в Тайриле живут мои мама и папа', а глубокомысленно заявила:

— Хорошо. Давайте рассмотрим другие варианты. У вас они есть? — причем, подразумевала я не столько получившийся карточный расклад, а так, женский разговор 'за жизнь'. Но, Сана поняла предложение 'обсудить' на свой профессиональный счет, еще раз одарив меня любопытным взглядом:

— Карты Таро, Анастэйс, не дают точных ответов. Они лишь показывают нам, что может быть, если обстоятельства сложатся определенным образом. И твои обстоятельства никакого отношения к морской стихии не имеют. Отсюда вывод — замуж за моряка ты не выйдешь.

— Но... почему? — пошли мы с гадалкой по второму кругу.

— Да потому что ОНА мешает, — обличительно ткнула девушка пальцем в центральную карту моего креста.

— Кто, 'она'?

— Башня.

— Башня? — внимательнее вгляделась я в строение на картинке. — Действительно, башня... А нельзя ли ее куда-нибудь отодвинуть?

— И в чью сторону будем ее двигать — твою или твоего избранника? — уже теряя терпение, вопросила Сана.

— А что, это сильно чревато для обоих?

— А что, очень хочется знать, чем именно?

— Моя мама говорит: 'Не зная диагноза, нельзя вылечить', — продолжила я препирательство, упустив свой последний, третий шанс, после чего несчастную гадалку, закаленную в тайных залах султанского дворца, наконец, прорвало:

— Ты, Анастэйс, умна не по годам, но, до сих пор еще не поняла, что есть вещи, которые изменить невозможно. С ними нужно просто смириться. Поэтому в жизни твоей будет много трудностей и заблуждений. Первое из них — вера в идеального избранника. Сразу тебе скажу, такого ты не найдешь. Зато отыщешь верных друзей, которых придется проверять кровью и смертью, свой новый дом, который тебе придется защищать и еще... Мой тебе совет, девочка, бойся башен. Они имеют свойство оживать с моей карты и преследовать тех, кому выпали.

— Придавят, что ли? — удивленно открыла я рот.

— Можно и так сказать. Только придавить в жизни тоже может по-разному.

— Ну, хорошо, — нахмурившись, от непонятной метафоры, отступилась я. — А любовь то у меня все же будет?

— Любовь?.. Тащи еще одну карту... — протянула мне Сана оставшуюся колоду. — А теперь клади ее сверху на свою башню... Хм-м...

— О-ой... — смущенно присоединилась я к гадалке, взирая на рисованную пару, прикрытую кое-где листочками и стоящую на фоне яблони. Влюбленные трепетно взирали друг на друга, сжимая при этом в сцепленных ладонях большое краснобокое яблоко. — Ну и что... это значит?

— А то, что решать придется тебе самой — держать этот плод в руках или нет, — отомстила мне гадалка под конец еще одной непонятной фразой...

Амина, по всей видимости, уже освободилась, потому что нетерпеливо колыхалась своим смутным силуэтом в конце темного коридора:

— Тебе понравилось? — было первым, что спросила она у меня.

— Ага. Хорошо... поговорили. А теперь мне пора.

— Жалко. Я думала, мы еще чай с тобой попьем.

— Давай завтра. Приходи ко мне в гости, у нас и попьем, — решила я начать привыкать к новой для себя роли, но девочка, вдруг, огорченно скуксилась:

— Нет, не получится. Тетя Сана сегодня в Кубл(12) уезжает к нашему дяде. Хотела еще у нас погостить, но, почему-то передумала. А мы с мамой, братом и Яфьей ее сопровождаем. Так она захотела... А когда вернемся, тогда можно будет к тебе в гости?

— Конечно, приходи, только до обеда. А то мне потом отцу в башню... — замерла я после этого слова, а потом решительно тряхнула головой. — Я ему обед туда ношу каждый день. Хотя, можем и вместе сходить. Заодно часы городские тебе покажу изнутри.

— Ой, здорово! — совершенно искренне захлопала Амина в ладошки.

А, может оно и не так скучно, как кажется, с кем-нибудь дружить?..

С отцом мы столкнулись на середине той самой скрипучей башенной лестницы, которую я два часа назад так старательно покидала. Он глянул на меня со своей привычной рассеянной улыбкой, а я также привычно увернулась от его руки, скользнувшей по моей голове. А кому понравится, когда волосы потом смазочным маслом воняют?

— Заждалась? — в отместку, со смехом, подхватил меня отец поперек туловища и продолжил свой спуск. А, ладно — сарафан пусть пачкается.

— Пап, скажи, а сколько лет этой башне?

— Сколько ей лет? Да уж семьсот двадцать... три. Да, в этом году столько ей будет.

— Ух, ты! И что, она до сих пор... прочная?

— Пока стоит, — как мне показалось, с мимолетной озабоченностью в голосе, ответил отец, а потом широко распахнул дверь. — Прошу на свободу, — и поставил меня на ноги. — Кстати, у тебя шоколад в уголках губ. Вытри. К чему нам лишние мамины вопросы? — да... а я то думала, что самая в семье умная... — Башня эта была построена после второй волны заселения Бетана и сначала выполняла дозорную роль. Часы на нее установили только через двести тридцать лет, когда город разросся. И с тех пор она пережила пять сильных землетрясений и одну войну... А к чему ты вообще про нее спрашивала?

— Да так... Интересно, просто... У нас ведь войны никакой не намечается?

— Войны? — удивленно переспросил отец. — Не-ет, если верить газетам и теткам с нижнего привоза(13).

— А...

— Настёна, — остановился, он, вдруг. — Ты где сегодня полкала?

А вот это уже был вопрос, как говорится, 'прямо в лоб', поэтому, пришлось срочно менять тему:

— Я то?.. Кстати, бабушка просила тебе напомнить, что сегодня у нас к ужину будет семейство Дюдилей и...

— Гирей меня накрой! — страдальчески закатил глаза мужчина. — А я то... А ну, живо домой! — и вновь перекинул меня через руку...

Как мы не бежали, а к ужину все ж таки, пришли последними. Отцу то простительно, а вот я заслужила выразительный взгляд и от мамы и от бабушки. Уверена, после ухода гостей будет и отложенный текст к ним. Ну, да ладно. Я вообще за общий стол не собираюсь. Больно надо все время улыбаться и стараться есть с закрытым ртом. Но, не тут-то было:

— Настёна, переоденься... пожалуйста, — с уже навешенной 'гостевой' улыбкой прошипела мне мама. А ведь почти успела смыться... Жаль. И зачем вообще ходят в гости? Нет, если я туда иду, то редко и исключительно по делу: домашнее задание по арифметике списать или книжками на время поменяться. А взрослые?.. Думаю, если бы они знали, как принимающая сторона им иногда 'рада', то половину своих выходов точно отменили. А эти Дюдили, давние бабушкины знакомые? Они ведь не одни таскаются, а со своим пухлотелым сыном, на год старше меня. Вот и сейчас сидит в кресле, важный такой — шейным бантом, как удавкой перетянутый, аж глаза навыкат. Еще бы отцовскую вчерашнюю газету раскрыл. А мне его опять развлекать?.. — Ты еще здесь?

— Уже нет... — м-м-м... стоит признать, пахнет из столовой очень вкусно. Только, не забыть бы, что салат обязательно будет пересоленным...

В первой части застолья о нас с Константином, гостевым отпрыском, благополучно забыли, что позволило мне расслабиться и даже незаметно почесать вилкой пятку. Разговоры велись исключительно на скучные темы: налоги, последняя пассия нашего вассального правителя и переменчивость здешнего климата. Отец пару раз пытался открыть рот про свое износившееся храповое колесо(14), но бдительная бабушка вновь сворачивала на погоду. Я уж было загрустила, глазея, подперев щеки руками, на чаек, кружащих за окном, но тут дошла очередь и до меня:

— А что же милое создание у нас такое невеселое? — пропела, зацепив взглядом мои невоспитанно водруженные на стол локти, госпожа Дюдиль. — Наверное, о новых куклах мечтает?

— О куклах? — удивленно повернула я к столу лицо, заметив недоброе предчувствие в маминых глазах. — Я же не маленькая уже?

— Не маленькая? Впрочем, нынешнее поколение взрослеет очень быстро, — понимающе скривилась гостья. — Вот наш Константин, например, уже решил, кем будет в будущем, — с гордостью взглянула она на своего перетянутого сына. — Может, сам расскажешь?

— А о чем ты задумалась, Настёна? — встрял в предполагаемый показательный ответ мой отец, видимо, припомнив теще отвергнутое колесо.

— О чем?.. О землетрясении... — неожиданно для самой себя выдала я.

В следующий момент мне показалось, что волна его, увиденная мной лишь однажды, три года назад, прошла по нашей просторной столовой. Взрослые замерли, а сонный господин Дюдиль, доселе в беседах не участвовавший, глухо прокашлялся:

— Да... Видимо, тема, действительно, актуальна, раз ею даже дети озабочены.

— А знаете что, дети, — тут же 'отмерла' мама. — Идите-ка вы... в сад — рыбок в фонтане покормите. К чаю мы вас позовем.

— Константин! — с готовностью присоединилась к ней и вторая родительница.

В сад, так в сад. К фонтану, так к фонтану. Тем более что находится он почти точно под балконом, открытым сейчас настежь и выходящим как раз из столовой. Я подхватила из чулана банку с сухими мотылями и, всучив своему напарнику по изгнанию недоеденную кем-то булочку, живо направилась в указанное место. Потом устроилась по удобнее на каменном бортике и...

— Давно надо было... — неожиданно пробубнил, плюхнувшийся рядом мальчик и с чувством дернул за конец бантовой ленты.

— Что, 'давно надо было'?

— Ляпнуть про землетрясение. А то я думал, что ужин этот никогда не закончится.

— Что ж сам-то не ляпал? — прищурилась я в ответ. — А, знаешь, ты и сейчас пока помолчи. Вон, рыбок корми. А я послушаю, почему нас выгнали, — показательно развернулась я правым ухом к балкону.

Но, толком, кроме обрывков фраз, расслышать ничего так и не смогла. Хотя, судя по бабушкиному басу и баритону окончательно проснувшегося гостя, обсуждение завязалось очень эмоциональное, долетающее до меня в виде:

— ...А я им давно говорил про то, что всему свой срок приходит!.. — это отец и, по всей видимости, про свою любимую работу.

— ... Дорогой, только не про твои шестеренки сейчас!.. — мама, естественно. Фраза много лет знакомая.

— ... а что аланты? Разве их перемещения отследишь?.. — тяжкий вздох господина Дюдиля.

— ...Да из него авгур, как из меня Пура Раза Эспаньола! Он даже осенний дождик с ошибкой в трое суток прогнозирует! — бабушкин гневный бас, с саркастическим смешком в конце...

— Пару раз эспанёла... — задумчиво повторила я за ней со своего бортика. — Интересно, что за штука.

— Древнейшая порода элитных лошадей, завезенная сюда с нашей прародины(15), — подал голос, послушно кормящий рыб Константин, а потом, для усиления произведенного эффекта, добавил. — У меня прадед коневодством занимался. От него много книг осталось... На таких лошадях теперь только король ездит, аристократы и некоторые благородные рыцари.

— Благородные... рыцари? — тут же забыла я и про балкон и про тех, кто за его шторами. — Кто это такие?

— Странствующие воины — борцы за справедливость, — сухо пояснил подросток. — Ездят по дорогам, на неприятности напрашиваются. Прокурату работу добавляют, — теперь понятно, почему сухо. Ему-то точно на эту 'Пару раз' не влезть без посторонней помощи, не говоря уж обо всем остальном.

— Сухопутные, значит... и благородные, — вывела я вердикт с куда большим чувством. — А у тебя про них, случайно, книг нет?

— Есть одна, только у мамы в спальне. Но, там, в основном, не про подвиги, а про... любовь. Такая ерунда, что даже читать противно.

— Ну, так и читай тогда про своих лошадей, — презрительно глянув на Константина, открыла я банку с кормом...

Вопреки моим прогнозам, про опоздание наше к ужину благополучно забыли. Отец засел в своем кабинете, мама же вместе с Мартой гремела на кухне посудой. Посещением меня удостоила одна лишь бабушка. Да и та не в настроении:

— Анастэйс, для прокладывания подвалов ты еще, к сожалению, мала, но, давай, наконец, займемся с тобой элементарной левитацией, — барабаня узловатыми пальцами по спинке моей кровати, заявила она.

— Бабушка, ты чего? Всем приличным детям спать давно пора. Уже поздно.

— Поздно? — посмотрела на меня бабушка с какой-то странной досадой в глазах. — А, впрочем, ты права. Завтра... Все завтра. Спокойной ночи, детка, — и направилась к двери.

— Кто такие благородные рыцари?..

— Кто?!

— Благородные рыцари, — медленно повторила я замершей бабушкиной спине.

— Анастэйс, — резко развернулась ко мне женщина. — Ты сегодня такие вопросы задаешь. Уж лучше бы вообще молчала.

— Это почему это? — удивленно открыла я рот. Уж кто-кто, а бабушка всегда приветствовала мое нездоровое любопытство ко всем сторонам жизни.

— Потому что они... со взрослыми ответами, — тяжело вздохнула та. — Ты достаточно мудра, чтобы их принять?

Ха! Я и что такое 'мудрость' толком то не знаю. Разве не синоним 'старости'?

— Да, конечно.

— Конечно?.. — невесело усмехнувшись, повторила бабушка и выдвинула из-за моего стола полукресло. — Ну, тогда, слушай. Раз ты у нас так быстро стала взрослой... — ого, значит, со 'старостью' я угадала. — Отец твоей тетушки, моей старшей дочери, Маты, был одним из них. Она — маг огня лишь наполовину, но очень сильная целительница... Кто тебе об этом рассказал?

— Мне-е? — потрясенно проблеяла я. — Да я просто так спросила. Мне интересно. Я же раньше думала, что благородными только моряки бывают, а оказывается, что есть еще и другие, сухопутные, — взамен услышанному, выдала я тут же и свои сокровенные тайны.

— Благородными?.. — внимательно посмотрела на меня бабушка. — Так вот предел твоих мечтаний?.. Впрочем, в чем-то и те и другие, действительно, благородны. Что же касается... моего рыцаря, то, раз уж так получилось... Ладно, слушай, — приняла она для себя решение. — Твой дед, который сейчас по всем высшим мирам носится за каждой потусторонней юбкой, часто меня оставлял одну в первые годы нашего брака. Дела у него были в разных концах Бетана. Ну, да, что теперь о нем?.. С Викензо же, своим благородным рыцарем, я встретилась при весьма романтичном стечении обстоятельств, о которых тебе, при всей твоей... мудрости, лучше пока не знать. Скажу лишь одно — ни о чем я не жалею и никогда не жалела. Мужчина он был стоящий и дал мне один, очень важный урок, который я запомнила на всю оставшуюся жизнь: все мы достойны быть для своего избранника неповторимыми. Пусть ненадолго — на день или одно десятилетие, но единственными. И все мы достойны честного к себе отношения.

— Бабушка, что значит, 'неповторимыми'? — заворожено прошептала я.

— Что значит?.. Значит, любить не хрустальный образ, созданный собственным желанием, и готовый рассыпаться от малейшей в нем трещинки, а реальную женщину со всеми нашими достоинствами и недостатками. Значит, не подстраивать свою любимую под себя, а сделать так, чтобы она сама менялась ради вашей любви... Ты меня понимаешь?

— Стараюсь...

— Старается она, — снисходительно улыбнулась бабушка, а потом, поднесла ладонь ко лбу. — Что-то голова к вечеру разболелась... к непогоде... Я попробую объяснить иначе... Если твой избранник, Анастэйс, требует от тебя: 'Иди за мной, измени себя ради меня', то это ни что иное, как эгоистичное стремление добиться желанного за счет другого. А, если он ради тебя остается рядом и меняясь, меняет тем самым тебя, то тогда оно того стоит.

— Что 'того стоит'?

— Назвать ваше чувство настоящей любовью или волшебством, в которое верят даже всемогущие аланты... Есть одна старая сказка про глупого эльфа и лимонное дерево. Хотя, в других источниках там фигурирует гном. Но, это не важно, по крайней мере, для магов. Так вот, он посадил лимонный росток в пещере, недалеко от входа, защитив тем самым от снега и холодного ветра. Ухаживал за ним, но, когда дереву не стало хватать света, чтобы начать плодоносить, стал каждый день по одному обрывать с него листья. В конце концов, дерево постепенно засохло прямо на корню. Хотя, выход был очевидным, но, этот... глупец о нем даже не подумал.

— И какой же был выход? Засунуть солнце в пещеру или пересадить дерево наружу?

— Нет, детка. И то и другое для него одинаково губительно, даже в сказке. Надо было просто взять в руки кирку и расширить вход, чтобы дереву стало светлее, и оно подарило своему 'недалекому' садовнику желанные сочные плоды.

— А-а-а... А вот теперь я, кажется, поняла.

— Еще бы, — засмеялась бабушка и склонилась над моей подушкой. — Ведь ты у нас такая мудрая... Спокойной ночи, детка, — поцеловала она меня в горячую от впечатлений щеку. — Но, завтра обязательно займемся с тобой левитацией...

На завтра левитацией мы так и не занялись, но я, вопреки традиции, факту этому совсем не обрадовалась — бабушка слегла в постель. С ней и раньше такое случалось, возраст, все-таки. Но, сейчас, что-то уж больно серьезно слегла, со всей ответственностью, как говорит отец. Мама не отходила от нее все утро, пасмурное сегодня и ветреное. Точно, непогода, будь она неладна. А ближе к полудню спровадила меня, как обычно, к отцу с обеденной корзинкой. Послонявшись на обратном пути по пустынным улицам, я вскоре вернулась домой и застала бабушку спящей, а потом и у меня появились дела. Ну, не то чтобы дела, а так, занятие — чтение заданной к завтрашнему понедельнику новеллы про нравственные поиски некой жутко унылой дамы. А кто ж в хорошем настроении станет размышлять на тему: 'Что есть добро, как не обратная сторона зла?' Вот уж не думала, что белое с другой стороны должно быть обязательно черным. Да и совсем я с ней не согласна, потому что мир наш — он весь разноцветный и разнопахучий... Так, что ли и написать в своих выводах?..

К вечеру бабушке стало хуже и я, со страхом ловя каждый взгляд мамы, снующей без конца то за очередным лекарем, то за свежими примочками, несколько часов просидела под дверью в бабушкину комнату, боясь туда войти. В конце концов, мама не выдержала и, сочувственно на меня посмотрев, вздохнула:

— Настён, у меня к тебе просьба — сбегай-ка ты к отцу с моей записочкой. Очень надо.

— Хорошо, — тут же подорвалась я с места, и сама готовая хоть чем-то от, вдруг нахлынувшей тоски отвлечься.

Ветер, прямо за закрывшейся дверью хамовато взмахнул моей кружевной юбкой и, вполне ощутимо толкнул с крыльца прямо на тротуар. Да так и преследовал всю дорогу, то забегая с боков, то до слез заглядывая в глаза. Так мы с ним и добежали прямо до древней башни, торчавшей на фоне хмуро нависшего неба особенно впечатляюще. Отец ни мне, ни записке даже не удивился, занятый исключительно своими заботами, то ли подкручивая половые держатели на массивной часовой конструкции, толи еще раз их проверяя, будто готовясь в плавание прямо на своей каменной достопримечательности. Я же и здесь нашла себе тихий уголок и вполоборота развернулась к боковому узкому оконцу, из которого было видно море Радуг, покрытое сегодня рябью, как крупной чешуей. А еще был виден кусок порта с сиротливо оголенными мачтами кораблей, качающихся и, я уверена, скрипящих под порывами такого сильного ветра. Только мне отсюда скрип этот слышен не был... Зато я услышала сильный хлопок, раздавшийся у самого моего уха и заставивший нервно подскочить на стуле.

— Ставня на окне, — напряженно улыбнулся замерший отец. — От ветра. Ты ее закрепи снаружи, чтоб больше так не стучала.

— Ага... Пап, а что в записке то было?

— В записке?.. Да так, список покупок по дороге домой. Ты ведь мне поможешь, а то я обязательно что-нибудь... забуду?

И по тому, как он это сказал, я осознала, впервые в своей жизни, что родители тоже могут врать своим детям:

— Конечно, помогу... Значит, вместе домой и пойдем, — выдохнула, криво улыбнувшись в ответ, а потом вновь отвернулась к морю, чтобы отец не заметил лжи и в моих глазах. — Ой, ставня же...

Под нами, на улице, через скверик от башни, было по-прежнему безлюдно, если не считать скучающей торговки семечками, да старика с книжным лотком. По мостовой, прибиваясь к их ногам, летали листья магнолии и другой мелкий мусор. Ветер, для усиления эффекта сменивший свое направление, стал заметно холоднее и своим влажным дыханием напомнил мне сейчас зимнюю слякотную пору. С одной лишь разницей...Бедовой разницей.

— Папа... Папа!!! — к сожалению, мы оба знали, что это такое, когда в городе, вдруг, начинают выть все собаки. — Землетрясение?

В следующую секунду Тайриль, как колпаком, накрыла тишина и я, в этой приговорной тишине, скорее не услышала, а почувствовала тихое шипение со стороны порта. Развернулась, едва не вывалившись из окна, да так и застыла в немом ужасе, глядя на линию горизонта, куда сейчас, пеной облизывая оголяющийся донный песок уходит море... И тут башню нашу тряхнуло в первый раз. Сначала не сильно, будто пытаясь привести своих обитателей в чувства. Дощатый пол заскрипел, заставив в голове моей мелькнуть еще одному сравнению с кораблем и, словно сам испугавшись своего старческого истеричного голоса затих. А мы так и остались с отцом, разделенные часовой громадой друг напротив друга... И вот тогда нас тряхнуло уже по настоящему.

Я руками уцепилась за стены по обе стороны от окна, вместе с ними, полом, часами на креплениях и пытающимся добраться до меня отцом, начав медленно, но неотвратимо заваливаться на бок. Потом, сообразив, чем все неминуемо закончится, развернулась лицом к улице и увидела, как под нами кривой черной раной, раскрывается земля. И мы не плывем туда, в эту бездну, на своей башне-корабле, а падаем. За моей спиной с громким треском, не выдержали такие же древние, как и все вокруг, половые доски и любимая отцовская махина со скрежетом двинулась на меня. Я, в последнем, отчаянном порыве, забралась на высокий подоконник, больно приложившись об него коленкой и... прыгнула... Куда?.. Это было уже не важно, но мне тогда показалось, что уж лучше в этот свой первый и последний полет отправиться одной... совершенно осознанно и самостоятельно...

— Девушка!.. Эй, ты жива?! — голос был громким, силящимся перекрыть крики и шум ветра, но спокойным. Только поэтому я и открыла глаза:

— Ой, мамочка...

Пожилой алант еще сильнее обхватил меня руками и взглянул вниз. Туда, где из трещины, как из пасти, торчала измятая, словно золотой конфетный фантик, крыша башни. Потом взмыл еще выше и вновь прокричал:

— Ты там была не одна? С матерью?

— Нет, — потерянно затрясла я вмиг разлохматившейся на высоте головой. — С отцом... Папа...

— Та-ак... Тихо! — завертелся он на месте, шаря глазами по вспоротой под нами земле. — Сейчас тебя спущу, и найдешь своего отца. Он же у тебя маг, значит, успел по подвалу. Должен был успеть.

— Ага, — крепко вцепилась я в мужчину и тоже попыталась осмотреться.

Второй толчок закончился, уступив место реакции опомнившихся от него людей и животных. Трещина, поглотившая, кроме часовой башни и часть зданий на одной с ней кривой линии, дымилась пылью, а вокруг нее метались жители Тайриля вперемешку с сорвавшимися с цепей собаками, и ошалело воющими кошками, которым не было сейчас друг до друга никакого дела. Правее под нами, звеня колоколом, промчалась пожарная карета с бултыхающимся в ней одиноким кучером, бросившим свои вожжи на произвол судьбы. Потому что лошадь его, повидавшая на своем веку многое, неслась сейчас в панике, не разбирая дороги. А в стороне моря... Там стояла огромная стена, заслонившая собой половину затухающего неба. Именно стена из вернувшейся в свою гавань воды. Вернувшейся уже страшной силой, готовой поглотить то, что не успела еще уничтожить земная твердь. И напротив этой стены висела сейчас, широко раскинув руки женщина с развевающимися волосами... Две всемогущие силы — водная и алантская сошлись в эти минуты в поединке, который мог закончится победой лишь одного, сдерживаемого на время другим. Понимала это даже я — девчонка-подросток, обхватившая трясущимися руками шею собственного спасителя. Еще одного аланта, коих много сейчас носилось над Тайрилем в попытках спасти тех, кого еще можно было спасти и увести их как можно дальше, пока еще есть время... Пока хватит сил противостоять...

Я даже не заметила, как оказалась на земле, снова зажмурив глаза. Мужчина выпустил меня из рук и, крикнув напоследок: 'Найди родителей, и уходите!', взмыл в сторону порта. Потом кинула взгляд по сторонам, ища, как спасение, хоть какой-то признак своей старой жизни и, найдя его в виде одиноко торчащей двери магазина сладостей с чудом уцелевшим на ней стеклом, испугалась еще больше:

— Папа... Папа!!!

— Настёна! — едва узнала я в покрытом пылью мужчине, склоненным над куском торчащей из земли башенной крыши своего отца. — Дочка! — кинулись мы, через комья вывороченной мостовой и поваленные деревья навстречу друг другу. — Доченька... Ты прыгнула. У тебя получилось.

— Нет, алант меня подхватил... Было так... У-у-у... — накрыла меня запоздалая детская истерика. — Пойдем домой, па-апа...

— Домой?.. — крепко прижав к себе, принялся он гладить меня по голове, а потом, вдруг, замер. — Пошли!

Я даже сообразить не успела, как из родного города, охваченного паникой, вмиг оказалась в темноте. Куда там, я даже сотворенного отцом подвала не заметила, а когда опомнилась, он уже тащил меня за руку по какой-то деревянной лестнице, крича во всю глотку: 'Мата!.. Мата!' Через секунду на нас, из кровати глазела заспанная пожилая женщина, в которой я, с трудом от всего пережитого, узнала собственную тетушку. Но, ведь тогда мы...

— Что случилось? — заполошно, подскочила та со своего ложа. — Какой топинамбур(16) вас сюда занес?.. Да еще в таком виде?.. И где осталь...

— Мата, в Тайриле землетрясение, — оборвав ее на полуслове, пихнул меня вперед отец. — Я — обратно. Оставляю тебе Настёну. Все остальное потом, — и, развернувшись, растворился под вспыхнувшей между нами аркой...

Еще несколько секунд мы с женщиной ошалело друг на друга таращились, а потом я попыталась по-взрослому взять себя в руки:

— Здравствуйте. Извините, что так поздно, — и опять предательски, совершенно по-детски, завыла, уткнувшись в тут же подставленную мне обширную тетушкину грудь:

— Деточка моя... Все у нас будет хорошо. А хочешь чаю с мятой?.. Нет?.. А у меня кот есть замечательный. Я про него тебе рассказывала. Зигмунд!.. Зигмунд, рыжая пропастина!!!

Мне иногда кажется, знай я заранее, спешно покидая наш дом в Тайриле, что вижу его в последний раз, то постаралась бы запомнить в нем все до последней шероховатости на крыльце... Все, до мельчайших подробностей, до запахов в чулане под лестницей и оттенков, окрашивающих шторы в моей комнате закатным солнцем, все, что уже никогда не вернуть... Но, вот про самое главное я помню. Я помню свою бабушку... А еще я помню, как мама, уже здесь, в Мэзонруже целую неделю ни с кем не разговаривала и только все время повторяла себе под нос: 'Я не смогла ее спасти... Я не смогла...'. Как отец, напротив, ругался без умолку на тайрильские власти, не желающие построить новую башню и установить на ней новые часы. Как через месяц, когда разобрали горные обвалы, прибыл наш жалкий скарб, уместившийся на небольшой почтовой повозке и я в этом скарбе не нашла ни одной своей уцелевшей книги и игрушки. И я поняла тогда, что это был знак, ясный только мне — детство мое, солнечное и беззаботное закончилось и его теперь тоже никогда не вернуть.

А еще через четыре месяца, изрядно помусолившись на почти всех почтовых станциях страны, до меня дошло письмо от моей, так быстро утраченной подруги, Амины. В нем было несколько страниц искреннего сочувствия, сострадания и досады на собственную родственницу, скрывшую от меня надвигающуюся реальность. И еще всего две строчки, переданные для меня дословно от самой Саны, которые я помнила до сих пор и, кажется, никогда уже не забуду: 'Зная всю правду, мы совершаем больше ошибок, потому что лишаем себя веры в счастливое провидение'...

_________________________________________

1 — Традиционное средство воздушного передвижения и наблюдения рыцарей Прокурата.

2 — Полевой злак.

3 — Язык древнейшей цивилизации Накейо, населявшей материк Бетан задолго до открытия его алантами. Вымерла по неизвестным причинам, оставив после себя несколько архитектурных памятников, в том числе западные и восточные Врата.

4 — Реально существующая личность, владелица придорожного постоялого двора близ Куполграда. Знаменита тем, что отправляя своих постояльцев в баньку, обирала их в это время до шнурков. Как ей такое 'рукотворчество' сходило с рук в течение девяти лет, до сих пор остается загадкой. Да только пострадавшие, очнувшиеся на утро в первородном виде на дне придорожной канавы, претензий к ней не имели...

5 — Данный процесс подразумевает собой от часа до двух по времени и необходим для выветривания из бани угарного газа.

6 — Война с Джингаром, восточным соседом Ладмении, за побережные территории (2306 — 2308 гг.). Одним из ее результатов стала контрибуция с Джингара, на которую, в том числе, был восстановлен, почти полностью разрушенный Тайриль — древняя столица государства.

7 — В переводе на сухопутный — 'намылю шею' или 'начищу рыло'.

8 — Маги-провидцы.

9 — Столица Джингара.

10 — Мать султана.

11 — Традиционные арабские благовония для дома. Самым популярным из них является сочетание кусочков сандалового дерева, пропитанных эфирным маслом пачули и экстрактом мускуса.

12 — Город на южной границе Озерного края.

13 — Тайрильский рыбный рынок, расположенный недалеко от торгового порта.

14 — Часть маятникового механизма часов.

15 — В данном случае имеется в виду андалузская порода лошадей.

16 — Клубненосное растение, больше известное под названием 'земляная груша'.

Глава 5

— Зеня, еще одно твое 'мяу' и попрыгаешь домой прямо через забор, — как можно зловеще прошипела я и демонстративно через кота перешагнула.

— Гаф, — огрызнулся мне вслед пригнувший уши умник, этим, однако, и ограничившись.

И правильно сделал, потому что у меня самой и без него на душе было жутко противно. Еще бы. Куда проще спросить Ветрана прямо в лоб, как запоздало одумался кот: 'Кто ты и откуда?'. Но... Все время это 'но' мешается... Но, вдруг, он нам соврет, например? Или к его правде мы окажемся совсем не готовыми? А так хоть узнаем заранее, чего ожидать от нашего загадочного 'витязя' с планшетником...

А это, прямо передо мной и он сам, точнее, его слабо мерцающий силуэт с едва различимыми чертами лица, спокойными сейчас, потому что мужчина, кажется заснул... Хотя, если верить моему магическому зрению, в забытье он нырнул одновременно с появившемся ему на смену солнцем, то есть лишь на рассвете, всю ночь бдительно мотаясь взад-вперед по периметру. Я присела перед двойником, пытаясь заглянуть, через голубоватое мерцание в его скрытную душу, но, тщетно. Такое простому магу не по силам... А потом мужчина открыл глаза, заставив ненароком отпрянуть, тут же наступив на хвост притулившемуся к моей ноге Зигмунду:

— Мя-я-я...

— Извини, — не оборачиваясь, буркнула я пострадавшему...

И долго он так будет созерцать, чай не под дубом сидит?.. Оказалось, не долго. Ветран быстро встал, скользнув по мне светящимся торсом, и запрыгал, стряхивая с себя вместе с курткой остатки мимолетной дремы и расстегивая пуговицы на рубашке... 'Мать моя, Ибельмания, и я на все это должна смотреть?', — застонав, закатила я глаза к сумеречному небу, но, уже через секунду взяла себя в руки. Как говорила тетушка Мата, 'перешедши стремнину(1), назад не поворачивают'. Вот и я, на этот раз предусмотрительно глянув под ноги, сделала два шага в сторону. Мерцающий Ветран же в это время 'пошел в пляс' по траве в каком то странном, одновременно агрессивном и завораживающем акробатическом танце, то высоко подскакивая с вытянутыми вверх руками, то совершая ими молниеносные движения, чередуя выпады и кувырки...

— Стася, рот закрой, — набрался-таки, смелости разпираемый любопытством умник. — Скажи, что хоть он там делает?

— Проснулся и упражняется... кажется.

— А-а......... А теперь?

— А теперь, остановился и разговаривает.

— С кем, с тобой? — фальцетом выдал обалдевший кот.

— Да почему со мной? — развернулась я к нему. — С теткой Тиристиной.

— А где она?!

— Чего ты орешь? Она здесь была вчера утром. Кто ему, как ты думаешь, про Чилимский пруд сказал?

— А-а...

— Два-а... Да, чтоб тебя, — пришлось мне, уже во второй раз срываться за Ветраном по прежнему маршруту.

— Стася! — рванул за мной следом Зигмунд. — Я надеюсь, мы до этого неспокойного места с тобой сейчас не добежим?

— Надо будет — добежим, — злорадно обнадежила я кота, но вскоре, у самой кромки леса, тормознула. — Оп-па! Приехали, дальше пёхом...

— Ну, а теперь то что? — врезался в меня со всего маха Зигмунд.

— А теперь, наш музейный работник решил углубиться в лес. Видимо, местную растительность изучать... Ты идешь?

— Только после вас, — брезгливо дернул кот хвостом, глядя на мокрую от вечерней росы траву у края дорожки.

Идти пришлось не долго. Свернув прямо напротив приветливо торчащего из земли каштанового корня, мужчина бодро зашагал между деревьями, остановившись по дороге лишь раз. При этом я, суматошно за ним повторила, и, развернувшись к коту, тут же залилась краской:

— Даже не спрашивай меня...

— Понял, — видимо, от избытка воспитания, тоже отвернулся умник.

Оглянуться я себе позволила лишь спустя минуты две. Как раз вовремя, чтобы заметить нырнувшую в недалекий овраг, светящуюся ветранову макушку. Пришлось опять припустить... чтобы увидеть, как мужчина, на мгновение замер, прислушиваясь к вчерашнему утреннему лесу и откинул ветки наваленного кучей на самом дне оврага валежника. Склонился и вытянул оттуда какой-то продолговатый сверток...

— Зеня... — простонала я, очнувшись от увиденного. — Я была права. У него здесь запрятаны вещи и оружие.

— Что у него здесь запрятано? — вытянул шею вместе с хвостом для противовеса, зависший над самым краем кот.

— Мечи. И один из них... серебряный, Зеня.

— Хобья ж сила...

Возвращались мы с Зигмундом, отягощенные добытой в овраге 'правдой' уже через подвал и оба резонно наплевали на условленные ранее маневры. К чему, если в одной моей руке до пола висит набитый под завязку вещевой мешок, точный двойник брошенного сейчас у нашей гостевой кровати, а в другой зажаты два меча, обмотанные тряпкой? Только пристрелите нас из одного арбалета сразу, что дальше с этой правдой делать, знать не знали.

Помог сам схронщик, если можно назвать помощью его удивленно вскинутые брови и помрачневшее лицо, едва мы встретились с мужчиной глазами. Он даже взгляд свой ниже опускать не стал, сразу все понял. Тут же, мигом оценив ситуацию, сиганула к себе в погреб замещающая хозяйку домовиха (и когда только спеться успели, причем до такой степени, что Груша на подаче чая для гостя суетится?). Я же, пытаясь настроиться на неприятный разговор, как можно размашистее, швырнула перед собой на пол мешок, а потом туда же сбрякал и сверток с мечами. Получилось ровно посередине между мной и Ветраном:

— Вот. Это твое. Что в сумке, не знаем, а оружие... Надеемся, сам расскажешь, зачем тебе оно, — с вызовом глянула я на мужчину.

— Да, мое, — понуро кивнул тот и сглотнул слюну. — Анастэйс, Зигмунд. Я должен был все это прятать. И...

— Ты рассказывать собираешься? — тяжко, почти умоляюще, выдохнула я.

— А если я дам вам слово, что ничего дурного против вас не замышлял? — с надеждой уточнил Ветран.

— А если ты не будешь здесь торговаться, как на развале? — прищурила я в ответ глаза.

— Анастэйс, это не только моя тайна.

— Значит, правды мы от тебя не услышим?

— Стася, погоди, — видя такой оборот, прыгнул между нами умник. — А может, действительно, хватит с него и слова? А-а?

— Слова вруна? — вперила я взгляд теперь уже в полосатого дипломата. — И ты ему готов опять поверить? Он пришел сюда, весь сплошь увешанный тайнами, с полученным накануне магическим ожогом. Бродит по ночам вокруг нашего дома, прячет оружие против нечисти и владеет 'третьим глазом(2)', а ты собираешься и дальше дрыхнуть в неведении?

— Так он и хочет дать нам свое слово, потому что не желает больше врать. Так ведь, Ветран? — задрал голову Зеня к стоящему безмолвно мужчине.

— Да. Именно так, — хмуро подтвердил тот. — Анастэйс...

— Ах, вот оно, значит, как?! Да знаете что, мне, в таком случае, действительно хватит одного лишь слова. Слова, что, когда я сюда вернусь, тебя, уважаемый музейный работник, в этом доме уже не будет. И под нашим забором тоже. Я проверю, — ткнула я угрожающим перстом в воздух. — Ты меня понял?

— Куда ты собралась? — вскинул глаза встрепенувшийся, вдруг, Ветран.

— Уже не твое дело, — уперла я руки в бока. Вот наглец!

— Анастэйс, ты одна никуда не пойдешь!

— Может, объяснишь, почему?

— Да что же ты такое...! — с почти звериным отчаянием взревел мужчина. — Не пойдешь и все!

— Так попробуй меня остановить! — окрысилась я не менее впечатляюще и, не желая дожидаться самой пробы, черканула в воздухе нужный знак. — Уходи, Ветран. Видеть тебя больше не желаю.

— Стася, не дури! — запоздало мявкнул в гулкий подвал умник...

Ночь, по-деревенски тихая и звездная, скрашенная лишь окраинным собачьим лаем да еще распевающимися сверчками, тут же остудила мой пыл, обдав холодным августовским дыханием горящие щеки. Я глубоко выдохнула, потом зябко передернула плечами и огляделась... Да, в таком настроении, отрадно, что на местный погост сама себя не закинула.

— А-а, что уж там — дурить, так дурить с душой! — и решительно направилась из самого центра старой площади, подсвеченной сейчас одиноким фонарем, к ответвляющейся узким рукавом улочке.

Улица сравнение свое вполне оправдывала, и, почти по прямой вывела меня вскоре в нужное место, освещенное сейчас не в пример ярче всего остального Мэзонружа. И не в пример ему же здесь сейчас было веселее. Об этом свидетельствовали радостный гомон, разносящийся через распахнутые настежь окна таверны и криво приткнутый к ее коновязи знакомый уже балаганный фургон... Насобирали, все-таки, артисты себе на жизнь, потому что хозяин 'Лишнего зуба', это я точно знаю, в долг да еще перекатных(3), угощать ни за что не станет... А еще я знаю, что по вторникам и пятницам здесь обитается моя давняя приятельница, пылкая художница Алена — еще одна наша деревенская достопримечательность, наравне с полубожественной Гелией, вечно битым Аргусом и самой длинной в стране пожарной каланчой. 'А что у нас сегодня?.. Вторник', — не весело усмехнувшись, потянула я на себя массивную дверь и окунулась в местную светскую жизнь.

Светская, это, конечно, очень громко заявлено, да только в 'Лишнем зубе' публика действительно сильно разнится с той, что торчит сейчас в трех подобных заведениях Мэзонружа. А 'богемной' ее сама Алена окрестила. Ей-то уж есть с чем сравнивать. Потому что, не смотря на молодой, даже по магическим меркам, возраст, знает многое и, в отличие от нашего непризнанного поэта известностью и деньгами не обижена. Хотя, есть между ними и общее — оба любят наши унавоженные просторы исключительно ради искусства. Правда, я опасаюсь, любовью односторонней, поскольку, что у поэта стихи здесь выходят корявые, что у нашей художницы — сплошной, как говорит умник, 'деревенский абстракционизм'. Зато, для души. За деньги то Алена в другом стиле лабает — реалистичном.

Сейчас же, в 'Лишнем зубе', на угловом помосте (еще одно отличие данного заведения) лабал Аргус и пока лишь на своей поношеной лютне. А внимали ему все остальные, из которых часть мне лично была совсем не знакома. Однако узнаваема по плохо смытому, а местами так просто размазанному балаганному гриму на 'одухотворенных' физиономиях.

— Стася, хобий натюрморт! — громогласно прокричала из своего каминного угла Алена и подскочила со стула. — Давай к нам! — художница сегодня единственным здесь цветком грелась в лучах мужского внимания, однако, судя по ее равнооценивающим взглядам, кому из сотрапезников отдать предпочтение, еще не решила. — Наконец-то ты навела на своей голове порядок, — развернула она заинтересованные взоры всех присутствующих в мою сторону. — Теперь можно тебя и писать. Кстати, знакомься — это артисты из Ежина. Выступали на крестинах у внука либрянского главы, но в обратной дороге поиздержались и... задержались, — понимающе хихикнула девушка. — А это наша Стася, грозная магичка и большой авторитет в области мыловарения. Что такое мыловарение, знаешь? — склонила она свою, тоже коротко стриженную, но совершенно чернильную головку к ближайшему соседу и сфокусировала на нем карий взгляд. — Хотя... думаю, нет. А-а, не важно... Стася, танцевать будем? Я уже готова!

— А я — еще нет, — плюхаясь на стул, поставила я в известность художницу и приняла от разносчицы свой любимый темный эль.

— Так чего же мы ждем?! — призывно завопила в ответ, вновь подскочившая с чаркой в руке Алена.

— Вдохновения!!! — взорвался маленький зал самым часто оглашаемым здесь тостом, после которого застолье для меня приобрело уже новый смысл...

Это вообще большое заблуждение, считать, что вдохновение — 'многокрылая птица(4)' лишь представителей искусства. На самом деле, в нем нуждаются все вокруг. И селянин, решивший в этом году посадить не пресную репу, а джингарские дыни, и рыбак, в порядке смелого эксперимента связавший сеть с более крупными ячеями и даже моя соседка, тетка Тиристина, тянущая свою корову к кусту смородницы... Что же касается посетителей 'Лишнего зуба', то здесь бывали люди разные, имеющие отношение к разным же ремеслам, потому что, как говорит мой отец, а уж он-то точно это знает: 'Качественная работа не приемлет вмешательства магии, потому что она сродни лишь истинному искусству'. Эко меня отнесло...

— Здравствуйте, — тут же приложило обратно... — Анастэйс, можно тебя?

— Да как ты меня нашел?.. Да что ты здесь вообще... Какого ахирантеса ты сюда приперся? — закончила я свою сбивчивую речь уже на пустом крыльце и первым делом выдернула руку из сжатой ладони Ветрана.

— Логически вычислил, — сухо бросил он ответом лишь на один из трех вопросов. — Анастэйс, как ни крути, а нам придется с тобой договариваться.

— Договариваться? — возмущенно прошипела я. — О чем нам с тобой договариваться? У тебя своя жизнь и свои тайны, а у меня своя...

— ... и свои тайны, — закончил, вдруг, мужчина и внимательно посмотрел мне в глаза. — И еще не известно, чьи опаснее для их обладателя.

— Ну, ты и... — застряло у меня в горле выразительное ругательство, хотя взгляд, я думаю, был не в пример красноречивым. — Это что, шантаж?

— Шантаж? — с досадой повторил Ветран. — Нет, Анастэйс. Это попытка убедить тебя в том, что я не хочу вам зла, а наоборот, пытаюсь уберечь. И поэтому мне очень важно всегда находиться рядом.

— А я не могу всегда находиться рядом с тем, о ком ничего не знаю, — вновь 'уперлась я рогом в тот же косяк'.

— Весь вопрос в доверии, да?.. Анастэйс, ведь ты же маг и очень умная девушка. Посмотри мне в глаза... Пожалуйста...

Маги не умеют читать по душам. Это привилегия алантов, да еще, пожалуй, детей. Но, зато в нашем арсенале имеется много других средств, заставляющих любого охотно разговориться. А в арсенале травницы и того больше. Но, мне очень хотелось, чтобы этот таинственный пришлец, так непрошено вошедший в мою жизнь сам, по доброй воле снял с моего сердца придавивший его зазубренный камень недоверия...

Я совсем не умею читать по душам, но, если взять за истину то, что наши глаза, это их зеркала, то душа Ветрана сейчас была трельяжем(5) распахнута настежь:

— Анастэйс, я клянусь, что никогда не причиню тебе зла. Я очень хочу, чтобы ты мне поверила, потому что ты для меня...

— Хой ты, в сторонку! — запоздало возвестил, вывалившийся из двери балаганщик.

Ветрану же хватило мига до того момента, как ее створка неминуемо приложится к моей спине.

— Так что ты хотел сказать про тебя и меня?

— Я хотел?.. — а вот теперь он неуклюже растерялся... и волшебство пропало.

— Та-ак... Руки убери... Руки свои убери, — дернулась я, болтая на весу ногами, и выставила вперед локти.

Мужчина нехотя поставил меня на землю и разомкнул 'цепь':

— Анастэйс, пойдем домой.

— Нет. Уйдешь ты, Ветран. Один, сейчас и навсегда... — теперь уже дверь хлопнула за мной...

В маленьком зале, где над каждым столом висело по фонарику, отбрасывающему неровные разноцветные тени на притихших гостей, было по особому уютно. Не нарушали этого ощущения даже развешенные по стенам 'душевные' аленины картины то ли с коровами, то ли с мухами. А на помосте по-прежнему, закинув ногу на ногу, сидел Аргус и перебирал струны на своей лютне, которая при таком освещении, тоже выглядела гораздо лучше и даже чуточку сказочно. Совсем чуть-чуть... Мы встретились с ним глазами, и поэт мне дружески подмигнул, а потом взял сложный аккорд:

— Вам когда-нибудь снилось дышащее грозами море?

Синь небесная куполом, чаек пронзительный крик?

Снилось, нет? Но, такое бывает со мною

В неизведанный, полный отчаянья жизненный миг.

Верю снам, как мальчишка, а этому верю вдвойне я.

Надо твердо решиться на гиблый, отчаянный шаг -

Разбежаться и прыгнуть с огромной скалы прямо в небо.

В пустоту и звенящий смертельной опасностью мрак.

Ну, а если взлетишь — повезло. Будь же счастлив, дружище!

И да здравствует жизнь, где нет места унылым дождям!

Море бурей живет. Тот, кто смел, тот с ветрами сдружился.

Это лучше, чем чахнуть в тиши и вести счеты дням...

— Нет, я все-таки буду писать это зеленую хамоватую кочку!.. — вспугнула повисшую над столами тишину художница и зашарила вокруг глазами. — Стася!

— Что? — опомнившись, оторвала я затылок от дверного косяка.

— Ты чего там стоишь? Давай, возвращайся обратно — дело есть.

Дело было не хитрым и традиционно безнадежным — в очередной раз попытаться уговорить Бухлюя позировать этой любительнице местного колорита. И не сказать, чтоб посидеть на бережку несколько часов, пообщаться с посторонней дамой водяному его бдительная жена запрещает (она ж натура, все-таки до искусства возвышенная). Или это страшное табу на особые стороны жизни нечисти. Просто сам Бухлюй категорически против. А что я здесь могу? Не надо было, дорогая, ему показывать те водяные лилии, что ты изобразила прошлым летом. Сама виновата. Его теперь никакая сила не убедит, что в итоге он будет выглядеть, хотя бы, не также пугающе. Ну, хорошо, не также странно... Но, вот как об этом самой Алене сказать?..

— Понимаешь... — аккуратно начала я, пряча глаза в кружку с недопитым элем. — Я сейчас с нашим водяным... В общем, у нас в отношениях возникло временное охлаждение. Во-от...

— А-а. И я даже знаю из-за чего, — довольно расплылась во весь рот художница. — Так не будете со своим голубоглазым красавцем в следующий раз по неурочным дням воду мутить.

— Алена! — выкатила я гневно глаза. Хотя, что тут еще скажешь? Деревня то у нас одна... И молочница тоже одна... Впрочем, как и у целой половины Мэзонружа... Ну, тетка Тиристина, язык длиннее, чем у ее Перлиты!

— А что, 'Алена'? Кстати, ты почему его к нам за стол не позвала? Боишься, будем вести себя... неприлично? — подтолкнула девушка плечом своего соседа (видимо, с кандидатурой уже определилась). Белозубый здоровяк, в подтверждение, оптимистично ей оскалился.

— Да вы-то тут причем? И вообще, давай сменим тему.

— Ну, давай. Только вот что я тебе напоследок скажу, дорогая: стоящие мужики на дороге не раскиданы. А если и раскиданы, то подбирать их из пыли смысла уже нет.

— А с чего ты... дорогая, вообще решила, что этот мужик, именно стоящий? У него что, на лбу элитный знак(6) выведен, или есть другие признаки?

— Тю-ю. Какая скука, Стася, — уничижительно скривилась девушка. — А твои глаза где? Женщина ты или береза у дороги? Да что ж меня все сегодня на дорогу то тянет?.. В общем, слушай, деревенская наивница. Есть и на самом деле верные признаки, по которым такого мужика от раскиданных, тьфу... Первый признак: сдержанность, то есть устойчивые моральные ценности. Видно, что пришел не с утренним кофе в постель, но вежливо поздоровался и скандал публично устраивать не стал. Так?

— Ну, так, — недовольно согласилась я.

— Второй признак: открытый взгляд. Он, когда здоровался, смотрел всем в глаза. А это значит, что человек проблем не боится и его трудно застать врасплох. Ну, а третий признак... — кокетливо надула губки специалист по стоЯщим мужикам. — внешняя привлекательность. Тебе достаточно... дорогая?

— Есть еще... — не успела я открыть рот, как за меня это сделал один из внимательно нас слушающих артистов, немолодой уже усач. — Вы позволите, девушки? — шутливо приложил он руку к груди.

— Валяйте, Трибор, — повелительно взмахнула художница своим цветастым шарфом.

— Я 'каруселю(7)' уже двадцать три года и знаю цену надежным поддержкам. Для нас они — вопрос жизни. А этот ваш... — кивнул он в мою сторону. — мужчина, сразу вас, Стася взял за руку.

— Так и что с того? — скептически прищурилась я.

— Весь смысл в том, как именно он это сделал. Он пропустил ваши пальцы между своими, — на собственных лопатных пятернях изобразил акробат. — По нашему — 'замок' и это самая надежная сцепка... Вот и получается, что...

— Что он еще и надежный к тому же, — громко закончила за артиста Алена. — Давайте же за это качество выпьем!

Я, конечно, к тостующей присоединилась, но вывод мой существенно от ее отличался. Да и бывалый Трибор, уверена, совсем не ветранову надежность имел ввиду...

Вскоре к нам придвинул стул довольный Аргус и под приветственные возгласы высыпал на стол из кармана штанов с десяток желтушных меденей:

— Гуляем дальше? Я — с вами.

Судя по отсутствию на поэтическом челе свежих синяков, а на рубахе — новых дыр, полоса везения его в ближайшее время сужаться не собиралась.

— Мне очень песня ваша понравилась. Особенно стихи, — тут же пристала я к мужчине.

— О-о, лучезарная Анастэйс, — в ответ покачал он своей нечесаной головой. — Я написал ее, когда мне было четырнадцать лет, хотя в те годы уже считал себя очень взрослым и умудренным жизнью... Лучше расскажите, как ваши дела и где ваш спутник? Он так быстро сюда зашел и больше не возвращался.

'Да что же это такое?', — снова возникло у меня огромное желание сменить тему разговора, но на ум, как назло, ничего стоящего не шло:

— Спасибо. Все хорошо... А вот...

— А может вина? — добродушно засмеялся, видя мои тщетные потуги поэт.

— А я не вино...

— Аргус, какой же ты милый! Конечно, надо еще вина! Жужа, еще бутылку 'Улыбки Зилы', пожалуйста!.. Да, а Стасе ее эля! — почтила и меня своей заботой вездесущая художница. Мы же с поэтом лишь обменялись ухмылками.

Вот так мы обычно с Аленой и гуляем — на деньги того, у кого они есть.

Зато весело и, как обе любим — с душой. И даже танцы наши с ней так и называются — 'танцы души', в общем, кто на что горазд. Правда, до них еще очередь не дошла. Но, и домой что-то совсем не тянуло...

— Аргус, милый. Что-то минорно сегодня невпопад. Может, прочтешь нам что-нибудь из своего последнего? — примерно через час заявила из под руки ухажера разрумянившаяся художница.

— Из последнего? — шутливо уточнил разомлевший поэт. — А вот, из совсем последнего:

От вина 'Улыбка Зилы'

Стал я дамам самым милым.

Пейте дамы то вино,

Ведь так красит нас оно.

— Очень похоже на... — сквозь дружное мужское ржание, прищурилась я. — Аргус, а по моей специфике что-нибудь можете?

— В каком смысле? — склонился ко мне, балаганно раскланивающийся в это время автор.

— Что-нибудь, про мыло, например?.. Анисовое?

— Анисовое... — на несколько секунд нахмурил Аргус лоб. — Вот:

Анисовое мыло

Селян всех покорило.

Ведь пеной того мыла

Весь местный гнус накрыло... О-о, благодарствую!

Сорвал поэт и в этот раз дружные аплодисменты. Дальше пошли заказы уже от других столов и в прогретом воздухе закружили рифмы про кресла-качалки, подсвечники и хомуты, а после того, как Аргус галантно обыграл благородное назначение ночной вазы, я уже была полна решимости:

— Слушайте, а ведь это стоящая идея! — дернула я за рубаху мужчину.

— Что вы имеете в виду? — вернулся он, наконец, на свой стул.

— Стихи про разные товары и услуги. У вас же так здорово получается: и смешно и по существу.

— Анастэйс, — грустно скривился в ответ Аргус. — Значит, вы считаете, что я на большее уже не способен? Только на такие вот, 'смешные' стишки про хомуты?

— Да нет! Я считаю, что ценится любая работа, выполненная честно. Ищите вы и дальше свое вдохновение. Ищите, но... совмещайте. У Алены ведь получается совмещать. А почему бы и вам не попробовать? А я вас со своим начальником познакомлю. Он мне давно жалуется, что для успешных продаж одной красивой обертки мало и надо искать что-то еще. Так почему бы не предложить ему ваши стихи в качестве еще одной хорошей причины купить наши полезные товары?.. Что вы молчите, Аргус? Надеюсь, я вас не обидела?

— Что вы, Анастэйс, — взмахнул он рукой. — Я думаю... Есть, над чем...

— Извините, что перебиваю, — перекинулся к нам через стол самый юный и самый застенчивый из артистов. — А вы... Стася, действительно, мыло варите, которым весь гнус 'накрывает'? Очень он меня достал. Другие привыкли, а у меня все тело постоянно чешется и днем и ночью. Так, действительно?

— Да... Завтра с утра — в нашу хозяйственную лавку на соседней слева улице. А вообще, оно по всей Ладмении продается, — удовлетворенно расплылась я и повернулась к застывшему поэту. — Ну, и долго вы еще думать будете?..

Не знаю, как наш поэт, а вот мне ни о чем думать совсем не хотелось. И, когда спустя еще какое-то время, к моему уху склонилась растерянная Жужа, я уже с трудом смогла сообразить, что именно она мне пытается втолковать:

— Кто меня там спрашивает, у вашего крыльца?

— Так не представился он. Рыкнул только, что по большой нужде вызывает, — пожавшая плечами девушка в склоненной позе показалась мне сейчас очень забавной.

— А-а. Так он — нуждающийся, — звучно хмыкнула я Жуже в ухо. Девушка резко распрямилась и недоуменно на меня посмотрела:

— Госпожа Анастэйс. Вы, конечно, маг и в Мэзонруже всякое про вас говорят, но мой вам совет — не ходите вы туда.

— Это почему? — уже поднялась я со стула и одернула кофточку.

— Да странный он какой-то, злой — мычит и качается. Хорошо, хоть один.

— Без стада?

— Без... чего? — открыла рот Жужа.

— А-а, не думай. Я сейчас сама гляну, — и уверенно направилась на выход, лишь махнув рукой вопросительному воплю Алены.

Мужчина, действительно вел себя странно. И, с трудом сосредоточив на его внушительной фигуре свой магический взгляд, я даже присвистнула от удивления (сделала попытку):

— О-о, дорогой. Кто ж тебя так снарядил в дорожку?

— Ты — нечистая девка! — шагнул тот к крыльцу и вновь неловко качнулся. Еще бы. Оно так и получается, когда на нетрезвую голову такое заклятие накладывают.

— Ну почему же, нечистая? От меня очень даже хорошо пахнет — ландышем и жареными угрями. Жаль, что ты сейчас этого не чувствуешь.

— Ты — нечистая душой. И за все отквитаешься, — продолжил свое наступление незнакомец, начисто отбив у меня охоту зубоскалить и дальше. — Стоять! — выставила я вперед руку и быстро сомкнула пальцы в отбивающем знаке.

Мужика снесло к противоположному, испытавшему всякое от такого соседства забору. Огорожа жалобно крякнула, тут же за ней истерично зашлась собака, а в высоких лопухах, сначала мстительно взревело, а потом зашуршало. Вот ведь настырный! Пришлось повторять, правда, уже без прежнего запала. По правде сказать, мужик то в чем виноват? Поэтому, чисто из сострадания, второй полет был сокращен ровно наполовину, но, на пользу также не пошел. Слепень(8) вновь поднялся с земли и без замысловатостей попер прямо 'в лоб'. Странно. А ведь даже меч из ножен вытащить его не заставил. Будто играется нами обоими... Или проверяет возможности. Тогда остается одно:

— Из-звини! — взмыл подневольный над самым забором, да так и остался там, заключенный в невидимую оболочку. — А теперь поговорим, — слепень трепыхнулся и неожиданно покорно затих. — Эй, ты еще здесь?! Какого ахирантеса тебе от меня надо?!

— Стася! Какого хоба ты здесь изображаешь?! — а вот это уже был вопрос ко мне, заставивший вздрогнуть от неожиданности и на миг ослабить контроль... Ш-шмяк!

— О-о-о... лешье сидалище. Обо что это меня так... приложило?

— Мне в какой последовательности отвечать? — нервно прищурившись, развернулась я в пол оборота к вывалившим из таверны посетителям во главе с Аленой и Аргусом... А потом перевела взгляд на внезапно возникшие из темноты малоприветливые и сильно запыхавшиеся физиономии. — Добрый вечер...

— Клык, ты чего тут разлегся? — косясь в сторону напряженно застывшего крыльца, выступил вперед самый любопытный из подоспевших. — Мы тебя по всей деревне обыскались. Вышел до ветра и пропал...

— А чтоб я сам знал, — кряхтя, попытался тот встать с земли и снова плюхнулся на задницу. — Ничего не помню, братва. И где я... и кто эти все, — вот тут я мысленно выдохнула, да видно, рано:

— Так тебя здеся тумачили что ли? — колыхнулась кучка наемников 'неожиданным' предположением. — А кто тумачил то?.. Эти?

— Да никто тут никого не тумачил! — пришлось заявлять уже мне. — И даже пальцем к нему не прикоснулись. Он сам — я видела.

— Да-а... — нервно проблеяла мне в такт Алена. — Я тоже видела. Он сам... того. Навернулся. Так что вы, мужчины, его забирайте и... спокойной ночи.

— А вот я не уверен, что ночка спокойная будет, — авторитетно усомнился самый задохлый из воителей. — Смотрите, братва, какая у того патлатого довольная харя. Точно, уделали они Клыка до мутноты в башке. Да еще и обобрали, верно.

— Чего?! — благородно возмутился такому навету Аргус, но лютню, на всякий случай, перехватил.

— Послушайте, раз уж на то пошло, так это я его уделала... бесконтактно, — многозначительно уточнила я. — Со мной будете разбираться, если желание возникнет.

Вот он — мой личный момент доблести. А что? Все по-честному. Только я бы сейчас с большим удовольствием запустила шаром не в этот нестройный отряд из пяти нетрезвых наемников, а в того, кто у нас в деревне решил 'весело поиграться' людьми.

— Я за нее... — момент доблести испорчен безвозвратно. — Анастэйс, в таверну.

— Что?!

— Да мы все здесь за нее!

— Так драться то будем?!

— Гаф-ф!.. Гаф-ф!

— Ветран!.. Да что же это такое?!

— Так тебя тумачили или нет?!

— Э-эх, конец везухе!.. Алена, инструмент подержи!

— Гаф-ф!.. Гаф-ф! Гаф-ф!

— Да ни лешего я не помню!

— Трибор, где наши биты?!

— Стася! Давай ко мне! Отсюда лучше видно!

— Да что вы со своими битами?! Это я его уделала!.. Ветран, отстань!

— Гаф-ф!..

— Братва!!! Я вспомнил!.. Я у канавы мужика какого-то встретил. Однако, это он меня того, по башке...

— ... Скажите, а вы описать его сможете? — в воцарившейся тишине присела я перед вконец озадаченным наемником.

— Извиняй, голуба. Мне бы сейчас хоть лошадь свою... описать. А что, очень надо?

— Ага... Но, ничего. Проспитесь, и на утро все будет нормально...

Хмель дезертировал из головы еще перед решением в очередной раз начать жизнь заново, но, после появления тревожного 'зуда' между лопатками. И даже вернувшийся Ветран нисколько не удивил. Еще бы, с его то 'надежной сцепкой' он теперь надолго к нам прицепился. И больше совсем не хотелось ничьей правды. Потому что вполне хватало своей.

— Анастэйс.

— Даже не начинай.

— ...Ты как? — присел Ветран рядом со мной на широкую скамейку, приставленную к боковой стене таверны.

Место это служило, вот уже много лет романтическим уединениям особо прытких посетителей 'Лишнего зуба'. И для большего комфорта было с обеих сторон обсажено пахучими кустами акации. Поэтому чувствовала я себя на ней сейчас как-то неуютно. Будто зашла в чужой дом обманом:

— Да, все нормально, — буркнула куда-то себе под ноги. — Только очень спать хочется... и в баньку. А ты, наверняка, голодный... Пойдем... домой.

— Значит, ты согласна?

— С тем, что у тебя есть своя, точнее чужая тайна и твой долг обязывает тебя, свято ее охраняя, попутно охранять неизвестно от чего еще и нас?

— В общем... да, — не очень уверенно согласился Ветран.

— А знаешь, делай то, что считаешь нужным. И живи у нас столько, сколько посчитаешь нужным. Да, я согласна. А теперь мы можем идти домой?

— Нет, подожди, — ухватил меня за руку мужчина и заставил вновь плюхнуться на нагретое сиденье. — Скажи, почему ты согласилась?

— Во-первых, убери руку и больше не распускай... обе. Это, во-первых. А во вторых... Я тебе доверяю, а это сейчас главное. Ты доволен?

— Анастэйс, что изменилось в твоем отношении ко мне за такое короткое время? — послушно разжав ладонь, развернулся Ветран уже всем корпусом.

— А какая тебе разница? Меня ведь теперь все устраивает.

— Честно говоря, большая.

— Большая? Ну, ты и наглец! Сам, значит, слова лишнего из себя не выдавит, а другие перед ним должны наизнанку выворачиваться... честно говоря?

— Наизнанку совсем не обязательно. Достаточно простого ответа на мой вопрос.

Простого ответа на его вопрос?.. А как мне объяснить этому упрямцу, что, после сегодняшнего представления со слепенем, я более чем уверена — одному ему с неизвестным магом не справиться? Как дать ему понять, что, по моему мнению, скорее не мы, а он сам нуждается сейчас в догляде?.. Честно говоря, не знаю:

— Ветран, я просто думала-думала и передумала. Ответ достаточно простой?

— Вполне, — вкрадчиво отметил мужчина. — Только... ты можешь мне прямо сейчас и здесь пообещать, что не будешь применять против меня никаких заклятий и поить меня своими зельями?

— Это еще зачем? — не менее подозрительно поинтересовалась я.

— Да затем, что я бы на твоем месте поступил точно также, Анастэйс. Если бы считал тебя лишь помехой. Я бы постарался всегда держать тебя в своем поле зрения и в нужные моменты просто выводил бы из строя, чтоб не мешала настоящим профессионалам делать свое дело... Разве я не прав?

— Да, конечно, ты прав, Ветран! — с досадой на себя, и удивлением такой мужской прозорливости, подскочила я со скамейки. — Но, только не уверяй меня, что ты у нас — всемогущий победитель коварных магов. А откуда тогда твоя недавняя рана, если это на самом деле так? Искра от костра отлетела?

— Анастэйс, — обхватив голову руками, застонал Ветран. — Это же... абсурд какой-то получается. Тебе так не кажется?

— Был бы здесь Зигмунд, он бы обязательно тебе объяснил, что абсурд, это нелепость, бессмыслица и еще что-то заумное, — с тоской посмотрела я на темнеющий за огородами предрассветный лес. — А мне так кажется, это просто тупик, в который мы сами себя загнали. И я не знаю, Ветран, из него выхода. Точнее, их получается два. И каждый из нас, видимо, будет искать свой отдельно... Хорошо. Я тебе обещаю, что не буду специально выводить тебя из строя. Сейчас-то ты идешь? — черкнула я в воздухе подвальную арку и выжидающе оглянулась на мужчину...

Дом встретил нас отмеряемой тетушкиными ходиками тишиной и... удивленными физиономиями играющих в карты Зени и Груши. Ну, прохиндеи! Привыкли 'резаться' в тихушку по ночам, чтоб меня не разбудить. Вот и сейчас торчат на диване, как мыши за банной печкой — прислушиваются. А может и правда, меня ждут. Семья ж, какая ни есть... А, может и нас обоих... ждут.

— Ой, хозяйка! — заполошно подскочила домовиха с дивана. — А я на стол давно накрыла. Есть буде...те?

— Будет, Груша. Ветран будет. Ты уж поухаживай, пожалуйста, а я — за халатом и в баню, — под настороженным зениным взглядом, направилась я через весь зал к лестнице и даже успела ухватиться рукой за перила.

— Постой!.. — остановил меня громкий окрик Ветрана. — Я так думаю, продолжать и дальше скрывать от вас свою историю и бессмысленно и чревато... Многим чревато, а я этого совсем не хочу. Потому что всему есть своя предельная цена... Анастэйс, Зигмунд... Груша, вы готовы меня выслушать?

Два чувства схлестнулись во мне в один большой ком — порыв зажать свои уши и убежать отсюда подальше и огромное желание окунуться, как в омут, в запретный мир этого человека. Наконец, победил благоразумный и веский довод, перерубивший все мои сомнения — иначе нам не победить. Ни за что не победить. Видимо, это же самое дошло и до Ветрана.

— Говори, — отцепила я побелевшие пальцы от перил и предусмотрительно села на ступеньку.

— Ну, раз уж ты решил. Хотя, мне бы вполне хватило и благородного слова, пусть даже и не музейного работника, которого я принял, как родственную... Ой-й-й! Грундильда, больно же!.. Я слушаю, — выдернул умник хвост из под башмачка домовихи и демонстративно от нее отвернулся.

— Мы слушаем, — гордо тряхнула Груша своей синей шевелюрой.

Пытаясь соблюсти всю серьезность момента, Ветран спрятал улыбку в зажатый кулак и, прокашлявшись, решительно поднял на меня глаза:

— Я и в правду никакого отношения к музею, да еще столичному не имею, хотя в свое время получил хорошее историческое образование. Правда, не в Ладмении, а совсем в другой стране. А здесь я — по тайному поручению своего родного монастыря Крылатой башни.

— Что?! — вцепилась я обеими руками в балясину. — Так ты... монах?

— Нет. Я — воин-инок(9), воспитанный и обученный православными монахами. В нашем монастыре для таких как я, с третьим глазом, открыта школа.

— А сюда ты на своей крылатой башне прилетел? Где она сейчас? — невольно зыркнула я за темное окно.

— На башне? — удивленно вскинул брови мужчина. — Нет, Анастэйс. Сюда я добрался на лошади. Лишь через границы — в общем обозе с нашими барышниками.

— А через какие границы, позволь узнать? — прищурив свои лунные глаза, пропел Зигмунд. — Монастырь Крылатой башни, насколько я знаю, находится на территории...

— Бередни... Я из Бередни, Зигмунд. Из самого ее сердца, которым называют нашу реку Петлю. Именно на одном из ее островов и стоит наш монастырь.

— Мать моя, Ибельмания... — сначала привстала, а потом с разворота хлопнулась я на ступеньку. — Час от часу не легче: воин духа... из Крылатой башни, да еще и из Бередни, где на кострах сжигают ведьм и колдунов. Вот это я понимаю, правда... Так вот зачем тебе нужен серебряный меч против нечисти? Ведь для таких, как ты вся она — пакость, недостойная жизни. А маги... — вскинула я ошеломленные глаза на застывшего мужчину. — Я для тебя богомерзкая гидра?.. Что ты молчишь, воин духа?

— Анастэйс, мы с тобой действительно из разных миров и нас воспитывали по совершенно разным законам. В моем мире нечисть истребляется. В твоем с ней договариваются и даже... дружат, — тоскливо глянул он на прижавшую уши домовиху. — В моем мире магов не любят, а твой создан для таких, как ты. Правда, что касается сожжения на кострах, то последний такой случай был сто одиннадцать лет назад и зафиксирован, как самосуд... — на время замолчал Ветран, будто собираясь с мыслями. — Мой наставник говорил, что, если ты потерялся и не можешь сам здраво принять решение, то обопрись в своих сомнениях на того, кому всецело доверяешь и посмотри, как поступит он. Я тебе всецело доверяю, Анастэйс. Всем вам. Ведь вы могли бы уже множество раз сотворить со мной зло или дать мне самому сгинуть по собственной глупости, но даже не помыслили об этом. И могли бы без моего на то согласия все обо мне узнать, но, ты, Анастэйс если и решилась бы на такое, так только, для того, чтобы меня же и спасти... Хотя, мне здесь, действительно, не легко. Почти все вокруг претит тому, чему меня учили много лет. Этого я не буду от вас скрывать...

— Был такой мудрец, твой, Стася земляк, но жил гораздо раньше. И вот он однажды сказал: 'Легче ненавидеть тысячи врагов, чем полюбить одного из них'. Это было как раз после того, как он, сразу по окончанию войны, привез из Джингара в Тайриль жену-арабку и был за этот поступок осужден обществом.

— Мудрое изречение, — невесело усмехнувшись, опустил глаза Ветран. — Теперь о том, почему я здесь... Анастэйс, я могу продолжать?

— Да... — глубоко вдохнула я, тоже мудро рассудив, что самое страшное и важное я уже услышала.

— Полгода назад умер мой учитель и личный наставник. Он был уже в преклонных летах и дни свои закончил в собственной постели, но за совершенные при жизни деяния после смерти был причислен к лику святых. Тело его, как и положено в таких случаях предали огню, а урну с прахом замуровали во внутренней стене монастыря со всеми почестями. А через некоторое время в самом монастыре стали происходить странные, по началу, а потом и трагические события... — вдруг, замолчал Ветран, прижав свои пальцы к вискам, и я заметила, как они дрожат. — У меня до сих пор в голове не укладывается, как такое вообще могло свершиться. Меня в самом начале всей этой... истории не было там. Я с двумя своими собратьями был на востоке страны, а когда вернулся, то вначале не поверил... Ведь он был мне, как отец. Мы все его уважали и почитали за святого и без этой канонизации. Поверьте, — обвел нас мужчина тяжелым взглядом. — он никогда и никого не убивал без надежды на мирный исход. По нему даже бродницы(10) рыдали, пока горел погребальный костер. А тут... На сороковой день после смерти дух его явился к нашему настоятелю прямо в келью и стал требовать с него свои четки.

— Четки? — заинтересованно дернул ушами Зеня. — Дух стал требовать свои четки?

— Да, — покачал головой мужчина. — Четки из черного агата, состоящие из ста бусин. Они всегда были при моем наставнике. Он читал по ним свои молитвы не по разу на дню, но, как потом уверял наместник(11), пожелания о захоронении вместе с прахом еще и четок, в своем завещании у моего наставника не было. Так что четки его хранились в специальном месте, куда был открыт доступ всей братии... На следующее утро первым делом проверили то самое место, но к ужасу своему увидели, что четок там нет. Они исчезли. Стали выяснять обстоятельства и в скором времени раскрылось, что ко всему прочему часть бусин оказалась распроданной подкеларем(12) странствующим паломникам. Это — был самый вопиющий факт за всю историю монастыря. Виновного тут же наказали, дух больше за своим имуществом не являлся, и монастырская жизнь покатилась по своей прежней колее... Пока одного из монахов не нашли повешенным на собственном поясе. Опять началось расследование. Власти, конечно, привлекать к внутренним монастырским делам не стали. Эта традиция — не выносить сор из дома, сильна везде, но старались на совесть и вскоре выяснили, что одна из проданных бусин досталась и повешенному. Еще при его жизни, конечно. А вот после смерти ее тоже не нашли. Дальше — больше. Аналогичные случаи наложения на себя рук, причем духовными лицами, произошли еще трижды. И по показаниям 'продавца' бусин, все эти паломники были его покупателями. А потом к нам пришел чудом выживший. Точнее, не пришел, а в панике переплыл Петлю и стал ломиться в монастырские ворота. Вот тут то и открылась страшная правда про моего наставника... — снова замолчал Ветран.

— А сколько всего бусин ваш делец распродал? — тихо уточнил Зигмунд.

— По его утверждению — девять, — так же тихо ответил мужчина.

— Девять... А покончивших свою жизнь, вместе с выжившим?

— Девять, Зигмунд, — глухо констатировал Ветран. — Последним был ваш местный батюшка, отец Аполлинарий.

— А это значит, что последняя бусина у нас? — на всякий случай уточнила я.

— Да... Так оно и получается — последняя бусина. И если раньше мы просто шли по следам его преступлений, не имея возможности защитить этих несчастных, то сейчас я подобного допустить не могу. Потому что сейчас я, к тому же, знаю то, чего раньше не знал, и что стоило жизни моему собрату.

— Так ты не один прибыл в Ладмению? — спросил удивленно умник.

— Нет, нас было двое... А, вот уже одиннадцать дней, как я его схоронил... в голом поле, недалеко от Медянска, — нахмурился Ветран и с силой сжал кулаки. — Оружие я закопал вместе с ним, а вещи... Второй мешок, тот, что вы нашли в овраге — его.

— Ветран, что ты узнал про своего наставника? — как можно мягче спросила я.

— То, что он действует не один, а с сообщником.

— Магом?

— Да, Анастэйс. Магом. И этот маг сейчас в Мэзонруже. Вот поэтому я и таскался за тобой хвостом и караулил ваш дом под забором, — скривился мужчина в улыбке. — Хотя, судя по их традиции, до следующего полнолуния активных действий не будет, сегодняшнее — не в счет.

— Полнолуния? — сосредоточенно прищурилась я. — Так ты свою рану получил как раз в последнюю ночь июльского полнолуния... Ветран, как это произошло?

— Ты ведь и сама, наверняка знаешь... После смерти вашего священника я следил за магом, а он — за тобой. Так мы оба узнали, где вы живете. Ты ведь тогда почувствовала его взгляд, у дома отца Аполлинария? Я видел. А потом я просто стал ждать. Недалеко отсюда — у ручья... Сначала появился призрак... Он попытался меня отвлечь, как и в первый раз при нашей первой с ним личной встрече. Призрак тогда выманил меня из засады, а мой напарник оказался не готов к нападению его сообщника. Однако перед смертью он успел мне про него сказать. Поэтому во второй раз я уже с места не сдвинулся. А потом на дорогу вышел он... И мне так показалось, я его тоже ранил, когда запустил серебряным стилетом прямо сквозь призрака. По крайней мере, они оба тут же исчезли и не появлялись до самого рассвета.

— А я тебе говорила, хозяйка, что собаки в ту ночь выли от страха, — притулилась со мной рядом на ступеньке Груша. — Я это чувствовала.

— Чувствовала она... — рассеянно провела я рукой домовихе по волосам. — Ты говоришь, что следил за магом. А как ты понял, что это именно он?

— Понимаешь, я накануне по дипломатической почте в Медянске получил письмо с единственной за всю эту историю наводкой на возможную жертву. Дело в том, что как раз вашего отца Аполлинария наш подкеларь знал и раньше, но признался в этом, к сожалению, слишком поздно. Поэтому я и не успел. Но, вот того, кто на рассвете дом священника покидал, увидел и запомнил. А потом в толпе опознал.

— Странно, что мы с Гелией его не разглядели... Хотя, он мог и скрыть свою магическую природу. Мы это можем... Так ты видел его в лицо? — вскинула я глаза на внимательно наблюдающего за мной мужчину.

— Да, Анастэйс, но лицо и одежда у него тогда были уже... другими. Я опознал его по обуви.

— Лицо было другим... Видимо, нацепил личину(13). Или, что вероятнее всего, переоделся и просто наклеил бороду, чтобы не светиться у нас с алантом под носом. У него борода была?

— Была, — не смог сдержать улыбки Ветран. — И борода и усы... Погоди, так твоя знакомая, Гелия — алант? — дошло, вдруг, до воина духа.

— Ага. А ты что, никогда до этого алантов не видел?

— Не-ет. По крайней мере, они мне алантами не представлялись. А вообще, про моего наставника говорили, что он был наполовину алант. Не знаю, правда то или нет, но тайны из этого никогда не делали.

— Еще бы, — по-ученому, цинично усмехнулся Зигмунд. — Если брать в расчет то, что Бередню основали алант и его супруга.

— Государь Грэгор? Святой Грэгор? — распахнул глаза мужчина. — Он был... алантом? Не может этого быть.

— Это почему же 'не может'? — даже оскорбился кот. — Да у вас до сих пор в северных горах существует закрытый алантский клан, который вы называете 'культом Ледяного ириса'. А ты знаешь, что символом алантов является цветок ириса?.. Нет?.. Тогда скажи мне, откуда родом был твой наставник?

— Из северных предгорий, — потрясенно выдохнул мужчина и я поняла, что общение с нашей разношерстной компанией точно не пойдет на пользу его религиозным устоям.

— Та-ак... — громко привлекла я к себе внимание участников экскурса в историю. — Теперь мне тем более вся эта тема с четками, Ветран, кажется странной. Во-первых, зачем призраку, да еще святому, да еще при жизни наполовину аланту, четки? Это, во-первых. А во-вторых, зачем ему сообщник? Насколько я знаю, призраки — одиночки по своей природе. К тому же эта привязка к полнолуниям. Призраки могут быть привязаны к месту, событию, вещи, личности, но чтобы к лунным фазам да еще в разных местах континента... — скептически скривилась я. — Не знаю... Что думаешь, Зеня?

— А что я думаю? — повел ушами умник. — В магии я не силен. В ней ты у нас специалист. А вот что касается исторических фактов... — ушел он на несколько секунд в свой информационный транс. — ... Были случаи. Последний — не так давно.

— Случаи чего? — подался вперед Ветран.

— Работы в паре призрака и человека. Первый за помощь пообещал второму показать место с зарытым кладом. А второй за этот клад вытащил из защищенного от нечисти дома убийцу первого.

— Все ясно, — пытаясь осмыслить услышанное, кивнула я. — Значит, такое вполне возможно, если есть обоюдный интерес... Ветран, а они с самого начала в паре работали?

— Не знаю, — тоже, видимо, вынырнув из собственных дум, протянул мужчина. — Но, единственный выживший говорил, что перед ним висел светящийся серый сгусток, напоминающий монаха в плаще с надвинутым капюшоном. Больше он никого не видел.

— Я думаю, что если бы их и тогда было двое, то этот паломник живым уйти не смог, — глубокомысленно выдал Зеня.

— Ну, хорошо, — мотнула головой я. — На эту тему можно рассуждать долго. Все равно — сплошной туман. А вот что касается четок и полнолуния... Здесь какие предположения?

— Насчет четок?.. Когда мой упокойный наставник явился к настоятелю монастыря, то потребовал вернуть свои четки для того, чтобы ими больше никто не смог воспользоваться. Так он сказал.

— Воспользоваться чужими четками? — уточнила я. — Не знаю, как с теми, которыми пользуетесь вы, а вот у мага они, если и есть, то у каждого свои. Потому что для другого их энергия может быть разрушительной или, наоборот, заключать в себе огромную силу, с которой справится не каждый.

— Ну да, — покачал головой Ветран. — Мы даже в руки чужие бусины не берем. Правда, совсем по другой причине.

— Боитесь осквернить? — ехидно заметил кот.

— Почти, — совершенно искренне улыбнулся воин духа. — Ведь четки — это часть твоей души, к которой нельзя прикасаться чужими руками да еще без спроса. И носить их напоказ тоже нельзя. По этой же причине.

— Четки — часть души? — думая о своем, уточнила я. — Значит, они и после смерти их хозяина сохраняют в себе эту часть?

— Наверное, — пожал плечами мужчина.

— Так зачем же призраку часть его собственной души?.. Ничего не понимаю...

— Он, если верить Ветрану у нас вообще не призрак, — едва сдерживая ухмылку, изрек Зеня.

— А кто? — в голос выдали мы все трое.

— Святой дух... Ну, его же канонизировали, — в ожидании реакции на удачную шутку, воззрился на нас кот, но тут же столкнулся с хмурым взглядом Ветрана. — Ну, извини... А как твоего наставника звали?

— Почему, 'звали'? — буркнул в ответ мужчина. — Его и сейчас так зовут. И к стене с урной приходят и молятся у нее. Вот поэтому мое поручение и считается тайным. Раз задета честь Святого и самого монастыря.

— Я понял, Ветран. Я, хоть и выражаюсь иногда не очень корректно, особенно в том, что касается религии, ты же знаешь, — со значением добавил умник. — Но, в вопросах внутренней политики ориентируюсь превосходно. Так как его... зовут?

— Святой Хвостокрут, — тихо произнес воин духа.

— Как, как? — пропищала, совершенно наивная в этих же вопросах домовиха.

— Его зовут Святой Хвостокрут. Правда, у него есть и другое имя, настоящее — православное, но оно как-то в народе не прижилось и рождало много вариаций... Наверное, из-за сложности произношения. Поэтому Хвостокрут, оказалось куда живучее.

— А, настоящее его имя? — осторожно поинтересовался Зигмунд.

— Ербджениуфактус, — без запинки выдал Ветран. — Я два года упражнялся, прежде чем научиться говорить правильно. А вообще у него даже тетрадка была, куда он все варианты записывал, — неожиданно расплылся воин духа, а потом, вдруг, помрачнел. — ...Как бы там ни было, я доведу начатое до конца... Скажите, после всего того, что я вам рассказал, как ВЫ теперь поступите? Мне это надо знать.

— Ты сам скажи, ты когда-нибудь убивал... домовых? — неожиданно произнесла Груша.

— Домовых? — вскинул брови мужчина. — Нет. У моей матушки за печкой живет домовой. Она его поит молоком и даже разговаривает с ним. Правда, не дружит.

— А-а, это нормально, — вздохнула кроха, как мне показалось, с облегчением и выжидающе глянула на меня, а я, в свою очередь, на Зигмунда.

— А как ты относишься к... — внезапно замолчал тот, а потом оскалил пасть. — Да, ладно. В карты со мной ты теперь уж точно играть не сядешь. Вам ведь ваша религия запрещает.

— Ну, тогда, — пришлось подводить итог мне. — все обсуждения дальнейших планов давайте продолжим на свежие головы? Груша, ты, как и договаривались, корми гостя, а я — в баньку. А потом всем спать... Хоть немножко, — страдальчески скривилась я, глядя в мутное рассветное окно... И услышала сбоку от себя глубокий выдох Ветрана...

В остывшей баньке было серо и неуютно и спустя какое-то время я с удивлением обнаружила себя за тем, что сижу на лавке и бессмысленно глядя в оконце, вожу рукой по воде в ушате... А ведь еще даже к мытью не приступала. Никуда не годится такой настрой. Пришлось весь ушат вылить себе на голову. Получилось достойно и успевшая остыть вода, взбодрила на совесть. Дальше дело пошло быстрее, но уже у задней двери дома я вновь затормозила, однако, по другой причине — не хотелось никого разбудить своим бодрым возвращением. Но, и здесь вышло удивление — Ветран, в отличие от сопящего на диване Зени, совсем не спал, а стоял у окна верхнего этажа, выходящего в сад:

— С легким паром, — повернул он ко мне свое сосредоточенное лицо.

— Спасибо, — сначала хотела я промахнуть мимо, но потом передумала. — Ты почему не спишь?

— Тебя жду, — просто ответил Ветран. — Я в последнее время везде опаздываю, а тут решил сам дождаться.

— А-а-а... А у таверны где тебя носило? — подошла я к окну и встала рядом.

— У таверны? За нашим магом... носило. Он меня своим взглядом оттуда выманил. Ну, я и понесся за ним, как пастух за коровой с колокольчиком, — криво усмехнулся мужчина. — Только потом понял, что это обманка, чтобы меня отвлечь. Да-а... А ведь ты права, Анастэйс. Мне здесь многое не знакомо.

— Я этого не говорила... — уперлась я лбом в раму. — Мне самой в боевой магии многое не знакомо, а еще больше я знаю лишь в теории. Что же касается твоего наставника... Ты знаешь, я держала эту бусину в руках и если в ней действительно, осталась часть его души, то тогда душа эта была чистой и светлой, как та сила, что в этой бусине светится. И мне не верится, что, при жизни обладая такой энергией, он после смерти смог резко измениться в худшую сторону.

— Мне тоже в это долго не верилось. А потом я увидел его сам.

— Что ты увидел? — повернула я голову к Ветрану.

— Мужчину в монашеском плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Но, он говорил со мной, как мой бывший наставник — тем же голосом и словами... Вот это я и увидел.

— Мы очень часто видим то, во что нам проще поверить или, в чем нас уже убедили. А надо видеть душой. Вот ты мне поверил душой, так?

— Да, — посмотрел на меня мужчина.

— И я тоже, после всего того, что о тебе узнала... Сначала, конечно... растерялась, но потом постаралась не думать о тебе, как о части чего-то чуждого и далекого, а думать, как о единственном, отдельно от твоей башни и твоей работы. И... тогда я тебе поверила.

— Анастэйс... — протянул он, вдруг, руку к моему лицу, а потом с улыбкой ее опустил. — Я помню — к тебе прикасаться нельзя... Ты знаешь, ты для меня стала воплощением всего этого запретного мира. А твой дом, он вообще как весь этот мир.

— Еще бы, — смущенно усмехнулась я. — Так оно и есть. Здесь живет домашний дух — представитель нечисти в самом лучшем ее варианте, кот, считающий себя философом и ученым ...

— ... и маг, замечательная, умная и... очень красивая, вокруг которой весь этот мир вращается.

— Ну да. Полностью с тобой согласна, особенно, там, где про мою красоту, — иронично скривилась я и взмахнула своей синей челкой. — А кто у нас ты?.. А ты у нас представитель человеческой расы, а еще... религиозный символ получаешься... А ведь точно, Ветран, — хлопнула я мужчину по плечу. — Целая модель мира в отдельно взятом деревенском доме.

— Где каждому есть место, — продолжил за меня воин духа. — Я и это помню.

— Ага... Какая хорошая у тебя память...

— Анастэйс, как-то это сейчас странно прозвучало?..

Еще бы не странно. О некоторых моих запретах мог бы и забыть. Но, не говорить же об этом напрямую? Я же умная.

— А, знаешь, что?

— Что? — склонил голову набок мужчина.

— Иди-ка ты спать...

________________________________________

1 — Место с самым быстрым в потоке течением.

2 — На магическом сленге — сверхчутье, проявляющееся у обычного человека.

3 — Проезжающих мимо, не местных.

4 — Фольклорный персонаж, пернатый символ удачи, обладающий тремя парами крыльев, что значительно затрудняет процесс ее отлова.

5 — Трехстворчатое зеркало.

6 — Клеймо, которым помечают племенных быков — осемянителей.

7 — 'Карусель' — сложная акробатическая фигура из пяти человек.

8 — Зомбированный при жизни объект, полностью лишенный воли и контролируемый 'хозяином' через органы зрения и слуха. Может быть, как представителем разумной расы, так и животным.

9 — Воин, в числе подобных, живущий на территории монастыря, не давший обетов, но имеющий право носить часть монашеских одеяний.

10 — Береговой дух женского пола, якобы показывающий людям место брода. Хотя по некоторым свидетельствам, может сделать и наоборот, если человек ему не понравится.

11 — Заместитель настоятеля, занимающийся благоустройством жизни как братии, так и самого монастыря.

12 — Помощник монаха, заведующего монастырским хозяйством.

13 — Сленговое обозначение заклятия изменения внешности.

Глава 6

Утром долго поваляться не получилось. И хоть сострадательная Груша мой сон на этот раз не вспугнула, нашлись другие охотники — энергичный господин Труш, прибывший с приветами от родителей и новым заказом, и хмурый, но причесанный Аргус. Ну, надо же, решился все ж изменить свою жизнь. Пришлось вставать, умываться и без разминки на домочадцах, вести умные беседы сначала с каждым в отдельности, а потом сводить их для общего 'предметного' разговора. Наконец, когда поэт, где-то через четверть часа, тоже проснувшийся окончательно, стал выдавать ошарашенному мыловару одну за другой рифмы, я решила потихоньку из-за 'стола переговоров' смыться.

Правда, недалеко, так как по дороге в избушку, нечаянно тормознула у угла дома. И было от чего остановиться — это ж форменный беспредел на отдельно взятом деревенском дворе.

— Ну, и что вы здесь устроили? — взмахнув для наглядности кружкой с остывшим чаем, уточнила я.

Хотя, что тут уточнять? И так все очевидно — конец моему дровяному навесу, пожалуй, еще тетушкиному сверстнику. Посреди заднего двора, с жалобно раскинутыми оглоблями, как собачонка, прогнанная из конуры, торчали скособоченные дрожки(1). На кой ляд они были нужны моей практичной тетушке, понятия не имею (может, за зелья с ней этим сомнительным раритетом рассчитались?). А рядом с повозкой, насмешкой над серой старостью, возвышались примощенные к стене дома свежеобтесанные, еще влажные от сока, лиственничные опоры в количестве шести штук.

— Мы решили, что нам нужен новый навес, — гордо выдал мне, сидящий на куче сваленных в стороне поленьев Зеня и дернул, стряхивая паутину, ушами.

— Они решили... — с чувством хлопнула я на бортик повозки свою кружку. — А меня вы спросили?

— А ты что, против? — с наивной улыбкой развернулся ко мне расшатывающий старую опору Ветран. — Ведь мимо дома лес везли. Грех было не воспользоваться случаем.

— Я — против? Да я бы наоборот вам поспособствовала.

— И чем ты, женщина, можешь поспособствовать грубой мужской работе? — вальяжно проследовал мимо меня умник с ошметками паутины еще и на хвосте. — Мы и сами справимся. Правда, коллега?

— А то! — залихватски подмигнул ему 'коллега' и снова ухватился за столб.

— А, хотя бы, вот этим... Поберегись! — удерживаемая последние лет пять исключительно магией трухлявая конструкция напоследок удивленно ойкнула и, едва не накрыв собой энтузиастов, шумно завалилась набок. А прямо к моим ногам из под ее крыши выкатился позеленевший от времени медный котелок. — О-о! А я его везде искала... Что? Я ведь вас... Ма-ма! — подхватив пропажу за гнутую ручку, понеслась я по ранее утвержденному маршруту, а уже из-за двери, на всякий случай, предупредила. — Специально для тех, у кого хорошая память: вход сюда запрещен!

— Считай, что мне ее дровяной крышей всю начисто отшибло! — весьма убедительно заверили меня с другой стороны.

Однако в покое тут же оставили. Конечно, мужская работа не ждет. Да и у меня тоже полно дел. Во-первых, вручить своему начальнику многострадальное лавандовое мыло и прилагающийся к нему рецепт, а во-вторых... Во-вторых... Да, разве мало у настоящей хозяйки найдется дел?..

Только вот не ладились у меня сегодня, что-то эти пресловутые дела. И даже 'самоволка' на развал, виртуозно исполненная 'туда-обратно прямо от плиты', явно не пошла на пользу — я все глубже и глубже погружалась в свое рассветное пространное состояние... Нет, предстоящих событий я не страшилась. Уж, скорее, наоборот, ждала их завязки, как ждет схватки боец, чтобы по первым движениям врага выработать ответную стратегию боя. Наш же враг пока даже не вышел на ристалище, лишь изредка, из кустов, напоминая о себе мелкими издевками. Меня угнетало другое — Ветран. Воин духа, представляющий в своей полудремучей стране нешуточную силу, перед нашей 'высокоразвитой' магией был, практически, младенцем, что, по его же словам, 'чревато многим'. Правда, имел он в виду под данным выражением совсем другое. А это уже пугало по настоящему... Вот и решай теперь для себя, магичка Стася: оставить все, как есть, профессионально соблюдя тайну магического клана или обнажить перед потенциальным противником собственные слабые места, тем самым, подарив ему шанс на жизнь... И успехи в дальнейшей работе (звучит, прямо, как пожелание к Дню ремесел)...

— Стася!.. Стася!!!

— Что ж ты так орешь? — нервно дернула я, зависшей у рта вилкой. — Я не глухая.

— Значит, немая, — невозмутимо продолжил намываться, развалившийся на своем троне кот. — Ветран у тебя спрашивает, откуда у нас к ужину грибная кулебяка.

— Кулебяка?.. Сама испекла.

— Где? — спросил теперь уже внимательно замерший мужчина.

— В плите, — в ответ буркнула я. — И вообще... как успехи с навесом?

— После того, как ты его обвалила... — ехидно раскрыл пасть кот.

— ... мы его успешно растащили на дрова, — тут же закончил за Зигмунда Ветран. — Но, ты ведь не это хотела спросить. Я же вижу.

— Да, не это. Ты прав...Скажи, если бы я не вынудила тебя рассказать о себе и до последнего момента вместе с остальными прибывала в неведении, как бы ты поступил тогда в следующее полнолуние?

— Как бы поступил?.. — нисколько не удивившись, отложил мужчина в сторону недоеденный кусок выпечки. — Довел бы до конца начатое еще в прошедшее. Впрочем, как и сейчас планирую.

— А по яснее? — не хорошо прищурилась я.

— Анастэйс, я хоть и многого не знаю в вашем сплошь магическом мире, но и нас тоже кое-чему в монастыре учили. И, если уж я смог ранить этого мага, то, значит, смогу его и убить, — спокойно ответил воин духа.

— Ах, даже так? — совсем не спокойно протянула я. — То есть, если я подняла с земли камень, то в силах перетащить и целую гору? Или я не права, философ?

— В принципе, логика очевидна, — бросив свой марафет, подался кот вперед. — Действительно, коллега. Ты что, хочешь переплюнуть собственного Бога?

— В чем... переплюнуть? — опешил мужчина.

— В желании непременно самопожертвоваться. Ибо, как может Бог, бесконечный и всемогущий, это сделать? Он просто принесет в жертву своего очередного единственного сына. Ты же сам стремишься засунуть свою... сам знаешь, что в сам знаешь, куда, — авторитетно закончил умник.

— Да вы что?! — аж подскочил со стула возмущенный Ветран. — Да вас послушать, в жизни вообще нет места ничему святому!

— Так ты у нас в святые решил заделаться? — в ответ взъелся Зигмунд. — На замену собственному...

— Та-ак! — предчувствуя неладное, теперь уже с места спрыгнула я. — Хватит! Здесь не научный диспут, а ужин... с нормальным разговором по существу. Ветран, сядь, пожалуйста... Вот и хорошо... А теперь скажи нам, по существу, потому что мы с Зеней за тебя... переживаем: как ты себе представляешь весь этот процесс?

— Анастэйс, я беру у вас бусину, ведь вы же мне ее отдадите?

— Предположим. Что потом?

— А потом постараюсь сделать так, чтобы маг об этом узнал и выманиваю тем самым эту парочку подальше от вашего дома и вообще из Мэзонружа. А уж потом... — хмуро посмотрел он на притихшего кота. — довожу начатое до конца.

— Ага... — слегка перекосило меня от такой человеческой самоуверенности, но, памятуя о едва не разгоревшемся скандале, я решила зайти уже с другой стороны. — Ну, а если у тебя, все же не получается одолеть, хотя бы кого-то из них и тебя самого при этом... убивают, то где уверенность, что уцелевший не явится к нам, чтобы убрать, как свидетелей? Кто-нибудь, кроме из здесь, присутствующих еще знает о сообщнике призрака?

— Нет, — с сожалением признал Ветран. — Я не писал об этом в Бередню. Здесь нет надежных каналов... — вдруг, замолчал он, уставившись в одну точку. — Анастэйс, я знаю, к чему ты клонишь, но говорю тебе сразу — с собой я тебя не возьму. Это наше внутреннее дело за которое мне и отвечать.

— То есть, даже без нашего Прокурата? — вновь подал голос Зигмунд. — И с его молчаливого согласия?

— Угу... По обоюдной договоренности высоких сторон, — не хотя подтвердил воин.

— Да ахирантес с ней, с этой политикой. Но, ты, Ветран, очень сильно ошибаешься насчет ваших 'внутренностей'. Потому что, во-первых, вполне возможно, что с магом призрак смотылялся(2) уже у нас, а, следовательно, он может быть и местным, ладменским. А, во-вторых, после того, как этот гад натравил на меня слепеня, у нас с ним появилась своя личная зарубка(3), а я магичка жутко мстительная... И ты меня лучше не провоцируй, — зловеще добавила вскинувшему брови мужчине.

— Ты этого не сделаешь, Анастэйс, — потрясенно выдохнул он.

— Хочешь проверить? Тебе что больше нравится: усыпляющее заклятие, вплоть до окончания полнолуния или чай со специальными травками?

— Ты мне обещала!

— А ты сам недавно сказал, что всему есть своя предельная цена! И только жизнь, Ветран бесценна. Так что, вставай, пошли!

— Куда? — удивленно развернулся следом за мной мужчина.

— Готовиться к встрече с земляками! Тебя долго ждать?! — замерла, больно сжав кулаки уже на середине зала.

Видимо, их в этом 'крылатом' монастыре, и вправду 'чему-то учили', потому что уже в следующее мгновение Ветран оказался рядом со мной и с силой прижал к себе. Я лишь растерянно охнула, трепыхнувшись в тесном кольце его рук:

— Ты идешь или... нет? — предательски задрожал голос, выдавая и душевную боль и волнение.

— Анастэйс, — над самым моим ухом тихо произнес он и глубоко вздохнул. — Ведь твое магическое ремесло не позволит тебе раскрыть все ваши тайны, а моя вера допускает лишь один защитный амулет, который висит сейчас у меня на шее... Мы с тобой оба это знаем.

Мы оба это знаем, но, ты еще не знаешь, воин духа, что магичка Стася, ко всем прочим своим недостаткам, еще и жутко упряма:

— А мы начнем с самого простого, — подняла я на мужчину полный веселой злости взгляд. — У тебя, всемогущий победитель коварных магов, имеются с собой... запасные штаны? — зажглись в моих разведенных в стороны руках два огненных сгустка.

— О-о... — серьезно посмотрел он мне в глаза, своими, в которых сейчас, закатным заревом в небе отражались мои огни. — Можно, я хотя бы кулебяку доем? Ты ж за нее деньги платила.

— Ладно, поживи... пока. И... руки... — ну кто ж меня опять за язык то тянет?!

— А вот этого уже совсем не помню, — открыто рассмеялся Ветран.

Ну и куда катится этот мир?! Мой любимый, разноцветный и разнопахучий мир? Если в одном доме сейчас уютно уживаются религия, нечистая сила, наука и магия? Если философ играет по ночам с домовихой в карты, а магичка и воин духа так по-детски преданно смотрят сейчас друг на друга... Но, если всем нам так хорошо и покойно сейчас, то может он и должен быть именно таким, мой любимый разноцветный и разнопахучий мир?.. Потому что именно за него мы и станем бороться... вместе. А потом — будь что будет...

— А я тебе говорю, будешь!

— Анастэйс, прекрати. Это уже не весело, — отпрыгнул мужчина в сторону и едва не поскользнулся на мокрой от ночного дождя траве.

— А ты, значит, всерьез решил повеселиться?! — запустила я ему вслед еще один шар. Сгусток просвистел меж веток ближайшей груши и, в дюйме от куста ирги, героически преградившего огненному снаряду путь, разлетелся фейерверком. — Для этих целей у нас 'Лишний зуб' есть... Ты где?.. — и растерянно завертелась, замерев среди деревьев. — Ага...

— Угу, — передразнил меня Ветран. — Я тебя... обезвредил, — и убрал, приткнутую между моими лопатками палку. — Может, хватит на сегодня?

— Может и хватит... на сегодня, — развернувшись к нему, угрюмо выдохнула я.

— А вы точно, закончили?

— Точно, — задрал голову к небу мужчина. — Можешь спускаться.

Ветки жалобно затрещали, и прямо к нашим ногам в сопровождении дождя из листьев шлепнулся Зигмунд:

— Оглашаю сегодняшний счет: пять — два в пользу Ветрана. Сдаешь, старушка.

— Сам ты... вечно молодой, — огрызнулась я на ухмыляющегося кота и направилась в сторону дома, но на заднем крыльце решила задержаться. — Ветран.

— Что? — обернулся он ко мне, стягивая у кадки с дождевой водой свою рубашку.

— Скажи, вас учили защищать себя... энергетически?

— Как это, 'энергетически'?

— Это значит, не только свежими молитвами натощак, — пояснил разлегшийся на крыльце Зигмунд.

— Понятно... Нет, — сказал, как отрезал Ветран и даже отвернулся от нас, уткнувшись взглядом в качающийся на воде яблоневый лист.

Ему понятно. Да и мне, в принципе, тоже. Понятно, что наши прыжки и ужимки, которыми мы развлекаемся вот уже третий день подряд, так из ранга развлечений и не выйдут. А самое главное останется нерешенным — умение защитить самого себя в настоящем бою. И пусть исчезает и появляется воин духа со скоростью родственного ему ветра, у любого мага, настроенного не на развлечения, хватит средств, прервать этот полет в самом его начале... Вот это то и понятно. И сильно надеюсь, что не мне одной...

Ведь, что такое вера? С точки зрения Зени, вера есть обычный сберегательный банк, где вам возвращают ровно столько, сколько вы до этого туда вложили, плюс проценты за особые заслуги (услуги). Нет, наличие Бога во всей этой бухгалтерии, кот совсем не отрицает. Правда, с одной лишь, принципиальной разницей: не он, 'бесконечный и всемогущий' сотворил мир целиком и человека в частности, по образу и подобию своему, а совсем наоборот — человек сам придумал себе наиболее подходящий вариант для поклонения. И сделал это только силой собственной мысли, создав так называемого симуляра(4). По его теории, чем больше людей думают о своем Боге одинаково, каждый день вознося ему здравницы, тем сильнее становится сам симуляр, периодически позволяя себе заряжать посылаемой ему же энергией тех, кто в ней нуждается. Вот такой вот научный 'ты мне — я тебе'... Что же касается отношения к религии магов, то...

— Послушай, Ветран, — спрыгнула я с крыльца и встала напротив него, у старой, поросшей мхом кадки. — То, что я хочу тебе сейчас сказать, не противоречит ни твоим христианским принципам, ни моим профессиональным. Иначе, даже не начинала... Мы все, и маги и верующие в Бога люди черпаем свою силу из одного источника. Только разными способами. Вы делаете это через Единородного 'посредника', а мы — напрямую сразу из окружающего мира. Различаемся мы лишь тем, что у вас есть религиозные каноны, где четко прописано, что есть хорошо, а что — грех, а мы решаем этот вопрос для себя сами... Правда, иногда это еще делает за нас и Прокурат, но, я сейчас не о том... Ты меня слушаешь?

— Я тебя слышу, Анастэйс, — кивнул мне воин духа и уперся руками в борта кадки. — Так, значит, из одного источника?

— Да. А иначе, маги бы не могли заходить в церковь, а верующие девушки не гадали бы в Святки. Я бы не смогла взять в руки бусину из четок Святого Хвостокрута, а...

— ... а я бы загнулся после вашего с Зигмундом лечения, — насмешливо закончил за меня мужчина. — Это я понимаю, продолжай.

— Продолжаю... Теперь, то, что касается энергетической защиты... Меня такому способу научил один старик, еще в детстве и далеко отсюда, в Тайриле. Он был отшельником, а я любила одна забредать в разные, не очень безопасные для ребенка места. И вот однажды, в предгорье, меня укусила за ногу змея. Я тогда в вопросах магии была подкована, как курица, прямо сказать, да и не очень к этим знаниям стремилась. Зачем, когда вокруг столько интересных дел? — поймала я на себе понимающую улыбку Ветрана и дальше продолжила уже гораздо увереннее. — Он меня тогда спас — отсосал яд из ранки, а потом мы с ним долго болтали обо всем на свете, и оказалось, что он в прошлом своем был солдатом и священником и даже нянькой в какой-то знатной семье...

— А как его звали? — неожиданно громко перебил меня умник.

— Звали?.. Не помню. Я и его-то самого уже помню смутно, лишь шрам на шее, как от укуса какого-то зверя, — удивленно пояснила я навострившему уши коту. — И еще помню, он мне сказал, что... быть готовым к встрече с врагом, видимо, имея в виду ту несчастную гадюку, на которую я сама же и наступила, значит, его победить... Ветран.

— Да-а, — глухо откликнулся мне, отвернувшийся в сторону воин.

— Он мне тогда показал, как надо себя защищать даже от боевой магии. Там нет ничего сложного и запретного и... если ты сейчас согласишься, без своего посредника самому поверить в собственные силы, то я уверена, у тебя получится. Но, надо, чтобы ты согласился... Иначе вся моя длинная вступительная речь Зене под хвост, — пробубнила я и выжидающе замолчала.

— Хорошо.

— Что?!

— Хорошо, — спокойно повторил мужчина и поднял на меня глаза. — Давай попробуем, — и, зачерпнув ладонями воду, сначала плеснул ее себе в лицо, а потом брызнул в меня. — Из одного источника, значит?.. Говори, что надо делать.

— Что надо делать? — боясь вспугнуть такую нежданно легкую победу, решительно начала я. — Во-первых, приобрести один навык, без которого никак нельзя. Для этого понадобится определенное время, но оно у нас, к счастью, еще есть. Смотри! — вновь вскочила я на ступеньки, как на помост. — Вначале научимся прикасаться взглядом к предмету, находящемуся от нас на расстоянии, то есть мысленно его трогать, при этом, даже отведя глаза в сторону. Выбери себе какой-нибудь предмет, — зашарила я взглядом вокруг.

— Уже, — с прищуром посмотрел на меня Ветран и протянул вперед руку.

— Что 'уже'? Я вообще-то про предмет... имела в...

— А я — для наглядности, — осторожно провел он мокрыми пальцами по моей скуле и, вдруг, отвернулся к крыльцу спиной. — Теперь смотри ты...

Через секунду я, еще рот от такой наглости не успев закрыть, внезапно почувствовала на своем лице легкое, как дыхание прикосновение, продлившееся всего лишь миг:

— О-ох... — заполошно прихлопнула я щеку рукой. — Так ты это... умеешь?!

— Анастэйс, — не смог сдержать смех мужчина. — Я же тебе говорил, нас кое-чему все же учили, но... — стал он снова серьезным. — о твоем способе я не знаю. Так что, продолжай.

— Ага... Не знаешь? — без всякого доверия прищурилась я.

— Честное слово, — приложил Ветран руку к груди.

— Ну, хорошо. Но, если что... Ладно. Продолжаю... Теперь отойди по дальше и встань прямо... Можешь закрыть глаза. Та-ак... Раз ты у нас такой умелый, переходим сразу к самой главной части. Постарайся почувствовать, именно почувствовать, а не вообразить, что у тебя на уровне груди — спереди, сзади и по бокам на расстоянии вытянутых рук сейчас располагаются четыре теплых золотистых шарика, образующих друг с другом крест... Представил?

— Угу, — мотнул головой застывший Ветран.

— Раз представил, начинай их медленно вокруг себя раскручивать и делай это, то поднимая, то опуская вдоль всего тела. В общем, создавай этим вращающимся обручем вокруг себя кокон. Он по форме должен напоминать яйцо... Давай, — подключив свое магическое зрение, вновь прищурилась я.

Поначалу, правда, так ничего и не увидела, хотя Ветран, старался на совесть. Свечение его, то вспыхивая, то на время прибиваясь к телу, оставалось по прежнему беззащитного сине-оранжевого цвета с узкими изумрудными разводами. Но, потом, картина постепенно начала меняться и, один за другим, маленькие вихри понеслись по спирали, окутывая мужчину своим мутновато-голубым светом.

— А-ах... — восторженно выдохнула за моей спиной незаметно возникшая домовиха. — Хозяйка, у него получилось. Он замкнулся.

— Анастэйс. Что дальше?

— Дальше?.. Можешь открыть глаза. Сейчас мы проверим на прочность твою новую защиту... Да не стой ты, как истукан, — стараясь сдержать восторг от полученного, выпалила я. — Твой кокон очень крепкий и продержится во время боя до тех пор, пока ты будешь продолжать верить в себя... Ты ведь веришь в себя? — подбросила я в своей руке настоящий боевой шар.

— Да, — сглотнул слюну Ветран. — Давай. Мне самому интересно... Анастэйс, давай, — совсем по-мальчишески, усмехнулся он и расправил плечи. — Я готов.

И я тоже постаралась настроиться: отошла от него на десяток ярдов, потом громко вдохнула и... со всей мочи запустила в мужчину снарядом... Кокон принял его, как родного, тут же поглотив и откликнувшись по всей своей поверхности красной волной. Потом еще и еще один шар, с разницей в несколько секунд исчезли в новой броне воина духа точно с таким же исходом. А когда я, выдохнув, наконец, посмотрела на крыльцо, то увидела, как там, прижавшись друг к другу и зажмурив глаза, застыли сейчас кот и Груша.

— У тебя получилось. Ты это понимаешь? У тебя по-лу-чилось!

— Нет, Анастэйс, — замотал головой до сих пор ошарашенный Ветран. — Это у нас получилось, — и, раскинув руки, пошел в мою сторону.

'А-а, что уж там! Какие могут быть вообще запреты, если этот человек умеет распускать свои конечности даже на мысленном уровне?', — рванула я к нему на встречу.

— Но, ты сильно то не радуйся, — уже болтая ногами в воздухе, щелкнула я Ветрана по носу. — Потому что сегодня было только начало и нам предстоит еще испытать на твоем доспехе силу боевых заклятий... Хотя, это уже что-то.

— Угу... — многозначительно добавил он. — Это уже что-то... Зигмунд, Груша, вы видели?

— По-разному, — сдавленно проблеял умник. А я представила, что кошачьими глазами такое зрелище смотрелось, наверное, особо выразительно...

Серое беспросветное покрывало, затянувшее небо целиком, западный ветер к обеду разнес в клочья. Сейчас же он гнал их за ставший грифельно четким горизонт куда-то в центральные земли страны. А между этими несущимися клочьями и усыпанной стружкой травой сидел сейчас, широко раскинув ноги, Ветран, вколачивая последние гвозди в новую крышу на моем новом дровяном навесе.

Доски для нее подвезли на подводе еще вчера. Их уже заказала и оплатила я сама. Этим, впрочем, и ограничив свое участие в строительстве (если не считать эффектного снятия заклятия опоры). Зато так приятно сейчас, стоя у окна смотреть, как трудятся для тебя другие. А еще, через открытую оконную форточку вдыхать запах свежего дерева, перемешанного с ароматами трав и последних летних цветов.

— Гх-хэ... Извините.

— Ну, Зеня, — метнула я в развалившегося на подоконнике кота осуждающим взглядом. — Опять наелся своей сметаны до философской отрыжки.

— Я же извинился, — промямлил кот и задрал заднюю лапу на предмет послеобеденного вылизывания. — А вы когда за стол сядете? Только у своей алантской Гелии, по всей видимости?

— Нет. Вот Ветран закончит и сядем, — не отрывая глаз от мужского силуэта на крыше, произнесла я. — А здорово у него сегодня получилось. Я даже не ожидала, что он так быстро согласится.

— Быстро согласился?.. Хочешь, скажу почему?

— А тебе то, откуда это знать? — удивленно уставилась я на кота.

— А вот знаю, — с вызовом ответил мне умник. — Потому что знаю, как зовут твоего тайрильского отшельника... Святой бродяга Пард.

— Святой кто?

— Пард, Стася. Он — один из самых первых и самых почитаемых небожителей в Бередне.

— Ты... ты сейчас что вообще говоришь?.. Я что, в своем глубоком детстве со Святым общалась? Да он мне, к тому же еще и...

— ... яд из ноги отсасывал, — покачал головой философ. — Мир тесен, Стася. И чем больше я живу в нем, тем сильнее к этой мысли склоняюсь. А то, что он тебе тогда... явился, тут ничего сверхъестественного для этого мира как раз нет. Он — покровитель воинов и детей, по совместительству, на родине нашего Ветрана. Только им и является в случае крайней нужды. И, как выяснилось, не всегда в Бередне, Святой бродяга.

— Святой бродяга... — нахмурившись, повторила я. — А как же тогда твоя теория о симулярах? Ведь я же к нему о помощи не взывала? Мало того, вовсе не подозревала о его существовании и более того, вообще маг?.. А?

— Исключение из правил, это правило подтверждающее, — глубокомысленно изрек Зигмунд.

— Ну-ну... Так он правда, служил при жизни нянькой?

— Он был много лет наставником сыновей Грэгора и Бенедикты. В те годы страна вела войну с кочевниками и в одной из многочисленных стычек на государев обоз внезапно напали прирученные шаманами баргесты(5). Пард тогда защищал своих воспитанников до самого конца, а потом пал от клыков последнего выжившего пса. Это произошло как раз в тот момент, когда из тыла к обозу подоспела подмога. Вот поэтому у него на шее и есть звериные следы, Стася. А его любимое выражение было, еще при жизни...

— ... Быть готовым к встрече с врагом, значит, его победить... — вновь уперлась я взглядом за окно. — Думаешь, Ветран его узнал в моем рассказе и поэтому согласился попробовать?

— Думаю, да, — туда же развернулся умник. — Потому что уж своего профессионального покровителя он должен знать точно, как и цитаты из него.

— Ага... — ненадолго задумалась я. — А, знаешь... какая вообще разница, почему он согласился? Ведь, главное, что у нас получилось. Или я не права, философ?

— Ты права... о, безмозгло влюбленная кошелка, — ехидно оскалился кот и предусмотрительно сиганул с подоконника.

— Что?!.. Ах ты, змий-искуситель! Интриган ученый!

— О-о! Библию на ночь почитывать начали?! — уже откуда то из погреба.

— Да я тебе сейчас права твои зачитаю и обязанности! — туда же, носом в сквозящий темнотой кошачий лаз.

— Неужто за правду мстить собралась? Тогда я готов, — с высокопарным надрывом, с безопасного расстояния.

— Отлично! Тогда будь готов к тому, что я... Я собаку заведу!.. — и тишина. — Хорошенького такого щенка... из которого потом волкодав вырастет!.. — опять задумчивая тишина.

— Хи-хи... — прямо под дыркой. — Как назовем щеночка, хозяйка?

— Видимо, Ветран.

— Что?! Да я тебя сама сейчас за нос укушу, топинам...

— Анастэйс, чем ты занимаешься? — застыл на пороге дома одноименный мужчина.

— Я?.. С философом общаюсь. Он решил для испытания плоти в погреб переехать и... — подхватила я от очага деревянную скамеечку. — ... и я не против, — хлопнула ее перевернутым сиденьем прямо на дырку в полу. — А это он сам попросил. Вдруг, плоть бунтовать начнет... — водрузила сверху еще и подставку с кочергой.

— Вы это серьезно? — удивленно распахнул глаза воин духа. — Уважаю, Зигмунд.

— Еще бы! Груша... В общем, ты меня поняла — держись.

— Приятного всем отдыха. Аминь, — оттуда же снизу...

Ну и сиди, злыдень. Аминь ему... А мне вот проблема — что делать с этим днем рождения. Вроде бы и пригласили, и сходить очень хочется. Потому что в доме Гелии и Колина всегда весело и душевно, но, Ветрана, я думаю, не очень прельщает наша алантская экзотика. Тем более, с выходным нарядом у него, насколько я знаю, проблема... А долг обязывает, чтобы 'хвостом' повсюду за мной. Так что, придется пускать в ход о-очень весомые аргументы. И, сильно напоминая себе свою умудренную маму, перед тем как подготовить отца к ее весомым аргументам, я выставила на стол большой чугунок с дымящимся пловом.

— Ого! — тут же залез под его тяжелую крышку Ветран. — Анастэйс, я такой... замечательной пищи не ел уже очень давно. А как это блюдо называется, даже не знаю. Но, запах у него... — звучно потянул он носом над чугунком и скосил к потолку глаза. — М-м-м... Смертельная магия.

— Еще бы, — довольная произведенным эффектом, уселась я напротив мужчины. — Там, кроме мяса и риса, молоко, помидоры, разные пряности и еще много чего... замечательного. Это наш семейный рецепт, — а потом, совсем неожиданно для себя, вопреки отрепетированной речи, произнесла. — А, может, не пойдем?..

— Та-ак... — водрузил мужчина крышку на место и пристально посмотрел мне в глаза. — Почему?

— Просто не пойдем, — ответила я ему тем же. — 'А вообще, какая разница? Может, я хочу побыть с тобой? Пока у нас еще есть время. Пока умник в молчаливой погребной забастовке. Пока на душе еще спокойно и за себя и за всех, кто в этом доме живет. Да, много ли надо причин для того, чтобы их просто не говорить вслух? Вполне достаточно одной'...

— Давай не пойдем, Анастэйс.

— Давай.

— Только ужин тогда я приготовлю сам. Я умею... Ты согласна?

— Пожалуй, рискну, но как противоядие к твоей иностранной кухне предлагаю вино.

— Вино, как противоядие?.. Хотя, я ведь уже давно не кашеварил. Стоит подстраховаться.

— Ну, тогда, давай для начала пообедаем. Поднимай опять крышку, — развели мы, только сейчас в стороны взгляды...

А до вечера и сами разбежались. Я — в свою избушку — корпеть над новым мылом, а Ветран — под мое окно, к дровяному навесу, перетаскивать обратно поленницу и прочий, полезный в хозяйстве хлам. Я не знаю, 'ловит' ли его третий глаз и обычные, не отягощенные магией 'посылы', но, как бы не старалась, мои два беспрестанно тормозили на мужской фигуре, усердно занятой работой... И куда катится этот мир? Мой разноцветный и разнопахучий... 'Кстати, о пахучести...', — развернула я письменные рекомендации господина Труша относительно нового заказа...

Мыла универсального не бывает. Это мое гранитное правило, подтвержденное годами практики. Что значит, 'универсальное мыло'? Подходит всем: и детям с их сыпями и старикам с сухой шелухой и рыбакам с несмываемым круглый год загаром? Универсальное мыло, это, то же самое, что платье для всех размеров, или лекарство от всех болезней. То есть каждому и в итоге — никому. Настоящее мыло, действительно, приносящее пользу, всегда имеет свою четкую клиентуру, потому что решает конкретные проблемы. По этой причине и стоит немалых денег. Хотя, так хочется иногда, напихать в свой очередной рецепт как можно больше полезных травок и добавок... Но, опять же, из четко обозначенного показаниями списка.

— Так какого же ахирантеса он тут написал?! — вновь уткнулась я в маленький листок бумаги с одной лишь строчкой посередине, написанной стремительным, как и сам господин Труш, почти нечитаемым подчерком. — 'Мыло для тела, волос'... Ну, и как это понимать? — на всякий случай, еще раз покрутила я бумажку с обеих сторон. Потом вздохнула и подняла глаза в окно. — ... Мой разноцветный... разнопахучий... мир. Куда ж ты...

— Ты куда? — через минуту встретил меня удивленным взглядом, замерший с поленьями в руках Ветран.

— На чердак за травами, — уже проносясь мимо него, взмахнула я для наглядности берестяным лукошком.

— А-а...

— А с ужином тебе Груша поможет. Она все на кухне знает. А меня нет! Это иллюзия! — добавила уже за угол дома и заскочила на нижнюю лестничную перекладину. — Ну что, господин Труш, мой многоуважаемый начальник. Уж не знаю, что за мыло получится, но точно, не резиновая галоша... Такое у меня нынче настроение.

Чердак наш вот уже много лет служил одной единственной цели. Точнее, сейчас одной, а лет десять назад я на нем еще и от мамы пряталась. Но, речь не об этом. Здесь всегда хранились травы. Травы, травы, одни только травы. Так что было это, продуваемое сквозняками место ничем иным, как 'концентратом' моего разноцветного и разнопахучего мира. И уж если делать мыло для всех, то начинать надо и с мира, тоже для всех. Вот такая у меня сегодня... логика. В итоге насобиралось в лукошко не мало. Выбирала по запахам любимые и по действию сочетаемые травки. Упал туда и пучок душицы, и дырявника(6), и принесенной Ветраном мяты, а еще ромашка и немного полыни (ну, слабость у меня к ней). Первый раз я такое себе позволяла, шныряя, как лиса по курятнику, между рядами подвешенных сушенок. Так к чему лишняя скромность? Проверять то все равно буду на себе. А уже напоследок, оглянулась и отщипнула немного укропника(7) — он в зной так благоухает, что все живое вокруг своим густым ароматом обволакивает. Вот, кажется и все. Теперь бежать обратно и продолжать в том же духе, но уже с эфирами и добавками. Пока у меня такое настроение, пока катится к ахирантесу весь мой привычный мир и есть на кого смотреть в окошко...

Солнечный жаркий полдень. Луг сонно притих, и травы едва колышутся под теплым ветром. Пчела, устраиваясь по удобнее на белоснежном жасмине, перебирает мохнатыми лапками. Наконец, она замирает, лишь покачиваясь под шум трав вместе с цветком. А в воздухе пахнет мятой, острым привкусом свежести... И еще горячим, только из печки хлебом, дух которого принес новый порыв ветра... 'Так, стоп. А хлеб то здесь причем?', — удивленно открываю глаза и поднимаю нос от плошки с густой желтоватой мешаниной. — 'Ну, надо же, что, вдруг, навеяло...'.

— Анастэйс... — осторожный стук заставил меня выпрямиться и напрячь магическое зрение. Иногда это происходит со мной спонтанно, даже без нужных знаков и слов, на уровне природных инстинктов. Вот и сейчас я отчетливо разглядела с той стороны двери привалившегося к косяку мужчину, а правее его, в глубине ночного сада мерцающее пламя костра. — Мне жаль тебя отрывать, но... бурек готов.

— Ага... — тихо подошла я к двери и прижалась к ней лбом.

— Ты идешь? — Ветран повернулся и замер, прислушиваясь к звукам в моей комнатке. — Анастэйс... Анастэйс! — вскинул он голову и вновь занес руку над створкой.

— Да, — не дав ему постучать еще раз, дернула я на себя дверь. — Ты представляешь, я за половину дня сварила новое мыло.

— Понятно, — облегченно выдохнул он и сделал шаг в сторону. — Это им так... вкусно пахнет?

— Ну да, — пришлось, в качестве эксперимента полностью с пробником умыться. Хотя, еще бы волосы помыть, но это позже... Что у тебя готово?

— Бурек. Наше народное блюдо — пирог из юфки(8) с порубленным мясом и картошкой. По-моему, он у меня сегодня получился. Да и Груше понравился, — довольно оскалился мужчина и взмахнул рукой в сторону огня. — Так что, прекрасная госпожа, прошу к столу, — подставил он свой локоть, но, потом, вдруг, передумал и поймал мою ладонь в свою. — Пошли?

— Пошли, — покорно кивнула я. — А почему в саду?

— Сегодня же тепло. К тому же здесь нам... Я вообще-то приглашал и Зигмунда, но он категорически отказался. До сих пор так и сидит в погребе... А ты что, против?

— Не-ет. У огня даже лучше. Это ведь моя родная стихия... Ого! — открылась прямо передо мной совсем умильная картина.

Рядом с обложенным камнями кострищем, в котором, как танцовщица на помосте сейчас весело плясало пламя, действительно стоял стол. Точнее, две высокие березовые чурбашки с одной доской поперек вместо столешницы, застеленной раритетной тетушкиной скатертью. А по обе стороны от него торчали еще два широких столбика, но уже наброшенные кружками, изображая, по всей видимости, стулья. Нет, табуреты и сильно надеюсь, устойчивые. На самом же столе в большом блюде, о существовании которого я все эти годы вовсе не подозревала, прикрытый салфеткой почивал, источая в ночь зазывные ароматы, ветранов 'народный' пирог, в окружении тарелок поменьше, двух бокалов и одной большой пузатой бутыли с красным вином, отражающей сейчас на своих боках скачущий огонь. В общем, как это в элитном обществе называется... полная романтика, в одном, отдельно взятом деревенском саду.

— Анастэйс, скажи честно, — наблюдая за моими расширившимися глазами, почесал Ветран затылок. — Тебе... нравится?

— Нравится?.. Ну, если совсем честно, то мне не с чем сравнивать, потому что еще никто никогда не устраивал для меня таких... ужинов. А у тебя, видимо, уже есть в этом деле опыт?

— У меня? — теперь уже удивился мужчина. — Ну, да. Мы с собратьями в монастыре по графику друг другу... — начал он, а потом и вовсе смущенно усмехнулся и замолчал.

— Мне нравится, Ветран... Правда, нравится. Куда садиться?

— А куда хочешь, туда и садись, а то пирог стынет, — буркнул он и отпустил мою руку.

Ну, я и села, конечно, поближе к огню и так, чтобы пламя его освещало лицо Ветрана, который, сев на второй пенек, тут же сосредоточился на раскладывании своего творения по тарелкам. А потом открыл бутылку с вином.

— Ну, раз мы оба с тобой такие дилетанты, то тогда наплевать на все правила этикета, и... можно я первая скажу противоядный тост? — с прищуром глянула я на мужчину.

— Давай, говори, — замер он со своим бокалом в руке.

— Говорю... А что сказать, не знаю, — растерянно открыла я рот. — То есть, слов много, а... В общем, хорошо, что ты здесь и хорошо, что ты... есть. Да, и за твой народный бурек. У меня вот нет такой возможности, готовить свои национальные блюда, — совсем уж не к месту призналась я и протянула руку с вином к Ветрану.

— А почему, Анастэйс? — после нескольких глотков, спросил он.

— Почему нет возможности готовить?

— Да. Ты кто по национальности?

— Не знаю, — легкомысленно скривилась я. — Если верить Зене, то, по всей видимости, предки мои были из страны под названием Франция. А, попав в этот мир, все маги и люди перемешались между собой и постепенно забыли о своих корнях. Это такая плата за право заниматься своим ремеслом и жить без постоянного страха. Хотя, я слышала, что кое-где в предгорьях есть целые языческие деревни, которые свято чтят своих богов. Но, они живут замкнуто и не выставляют свою веру напоказ. За это и к ним никто не лезет.

— Наверное, оно того стоит, — задумчиво произнес мужчина.

— Что стоит?

— Это право полноценно жить. А... браки?

— Между разными расами?

— Ну да, — вскинул на меня глаза Ветран. — Часто они... случаются?

— Да, часто. Даже среди алантов, хотя, конечно, есть свои трудности.

— В образе жизни?

— Нет, в ее продолжительности. Аланты, в отличие от людей и даже магов живут очень долго. Хотя, некоторых и это не останавливает, если любовь настоящая. Вот, Гелию и ее мужа, Колина, например.

— Муж твоей знакомой — человек? — вскинул брови воин духа.

— Ага. И они вполне счастливы, несмотря на ее хроническую беременность.

— Это как?

— У этой супружеской пары уже семеро детей. Старшему, если я не ошибаюсь, около сорока, и у него своя большая семья, а Гелия сейчас беременна восьмым и, думаю, на этом не остановится, — со смехом пояснила я. — Скоро весь Мэзонруж будет пестреть маленькими и большими полуалантами... Скажи, Ветран, а у тебя есть...

— Семья? — с улыбкой спросил он.

— Ага... Или зазноба?

— Моя семья, Анастэйс, это моя старая матушка и два женатых старших брата, с которыми я, к сожалению, вижусь редко. А... зазнобы у меня нет. Как то все не до этого было, — нахмурился мужчина и опустил глаза. — А вообще, почему ты не ешь? Противоядие то уже действует?

— По-моему, да, — прислушавшись к 'волнам' в голове, сообщила я и взяла в руку вилку. — ... Ошэ-энь вкусно. Правда...

Дальше дело пошло по накатанной и мы, очень скоро 'приговорили' половину бутыли и три четверти пирога, а потом, наплевав не то, что на этикет, а вообще на правила приличия, стали отламывать его куски прямо руками с общего блюда. Вот тут то, после тоста 'за прекрасную Грундильду!', меня, вдруг, накрыла совесть:

— Ой... Как то мне не хорошо, — скривившись, поставила я пустой бокал на стол.

— Что такое? — напрягся Ветран. — В голове нехорошо?

— В душе... Надо умника выпускать, — подорвалась я с места, а потом, у самого костра остановилась. — Хотя, он сам виноват.

— Я так и знал, — смеясь, покачал головой воин духа.

— Что ты знал?

— Что ты его в погребе закрыла по собственной инициативе, — подошел он ко мне. — За что, если не секрет?

Секрет?.. Данное понятие после определенного количества спиртного сильно размывается в границах. Но, я еще как-то попыталась 'обойти' нашу с Зеней щекотливую тему. Правда, недолго и недалеко:

— А не будет обзываться, — тряхнула я головой и пошла в обход Ветрана.

— Это как он тебя обозвал? — ловко ухватил он меня за руку.

— Как?.. Ты, правда, хочешь знать?.. Безмозгло влюбленной кошелкой...Так и сказал.

— Да?.. — почувствовала я, как дрогнули его пальцы и, сначала разжались, чуть не выпустив мои, а потом Ветран, вдруг, подхватил и вторую мою руку. — Анастэйс, я думаю, мы оба с тобой заслуживаем этого гордого звания.

— Ты тоже... безмозгло влюбленная кошелка?

— Хуже. Я прекрасно осознаю то, что делаю... Ты скажи — если тебе не приятен этот разговор, я замолчу и больше никог...

— Говори, — сама я сжала его пальцы. — Говори, Ветран.

— Хорошо. Говорю... Когда я увидел тебя у дома вашего священника, ты показалась мне... странной со своими синими волосами и какой-то растерянной, но, мне тогда было проще — воспринимать тебя именно такой. А потом я пришел в твой дом, и все очень быстро изменилось. Я стал видеть в тебе очень похожего на меня... человека. Да, именно человека. А еще замечательную, непередаваемо прекрасную девушку. И меня это одновременно притягивало и пугало, потому что чувство это полностью противоречило всему моему мироощущению. Для тебя ведь это не секрет? Ведь так? — поймал он мой потерянный взгляд.

— Так.

— А теперь меня пугает уже совершенно другое, Анастэйс. Меня пугает собственное желание. Я очень хочу прямо сейчас и навсегда полностью растворить тебя в себе. Я хочу обнять тебя и больше никогда не выпускать из своих рук. Я хочу видеть тебя каждый миг и чувствовать твое тепло. Пить тебя, как родниковую воду, как полыхающий огонь, каждый день и всю свою жизнь. И еще я очень хочу сделать тебя счастливой... — замолчал он и, склонившись, прижался к моему лбу своим. — Прости меня за это, Анастэйс.

— Простить? Да я в жизни своей не слышала ничего прекраснее и желаннее этих слов... Чего же ты боишься, Ветран?

— Того, что не в силах подарить тебе счастье, которого ты заслуживаешь.

— Что?.. — отпрянула я от него. — Почему?

— Мы из разных миров, Анастэйс, а это значит, что рано или поздно наши дороги разойдутся. И если я сейчас не подавлю в себе свою стихию, то в будущем причиню тебе еще большую боль.

— Мы из разных миров? У тебя три ноги или рыбья чешуя? Ты спишь вниз головой или по праздникам превращаешься в мухомор? Мир, он для всех один, Ветран. Неужели ты до сих пор этого не понял?

— Ну, хорошо. Тогда ответь мне честно, Анастэйс: смогла бы ты в будущем поехать со мной в Бередню и жить там по нашим законам и обычаям? Смогла бы, каждый раз провожая меня на мое очередное поручение не думать с содроганием о том, чем я занимаюсь и сколько водяных или русалок убью сегодня? Смогла бы, вдали от всего привычного, родного, созданного для таких, как ты, сохранить душевный покой? Только честно...

Глупо просить другого измениться ради любви. Тем более глупо, если ты сам не в силах сделать того же. Если этому противится все твое естество и восстает душа. Глупо и самонадеянно.

— Нет... Ты прав, Ветран.

— Вот за это меня и прости. Я не смогу разрушить твой мир и принять его тоже не в моей власти.

— Ага... Я все поняла, — громко выдохнула я, стараясь скрыть подступившие слезы. — Я пойду... Ты оставь здесь все, я потом сама... — скривившись в гримасе, припустила я в сторону избушки.

— Анастэйс! — ринулся следом мужчина. — Постой! Ты куда?..

— Не ходи за мной! — затормозив, прокричала я. — Пожалуйста. Я не хочу реветь при тебе, потому что... — и, вдруг, замолчала, открыв рот. — Да как же не вовремя то!

— Что?! — тоже замер Ветран и через мгновенье повернул голову в сторону калитки. — Там кто-то пришел?

— Ага. Надо... туда.

— Я с тобой.

Вот так. Вся заготовленная женская истерика Зене под хвост. Да и сам кот до сих пор мается в холодном погребе за истинную правду. И вообще, жизнь, она... 'Мать моя, Ибельмания!'.

— Ух, ты! А я что вам всем говорила, не до нас им, видите ли! — и как же ты права, полубожественная и вечно беременная Гелия... Женщина склонилась ко мне и, на секунду заглянув в глаза, быстрым движением смахнула со щеки слезу, а потом в эту же щеку меня и чмокнула. — Ты мне потом еще спасибо скажешь за наше вторжение... Мы к вам ненадолго, просто выгуливаемся после застолья, да и именинник по тебе соскучился! Заходим! — сказано было уже громко и звучало, как свершившийся, неизбежный факт.

Однако не знаю, как Ветран, а я, хоть и встретила своих неурочных гостей соответствующей ситуации физиономией, но, мгновеньем позже, все же им обрадовалась, потому что их физиономии, почти все, оказались мне знакомыми и местами даже родными. Как то: мой многоуважаемый и слегка нетрезвый (ого!) начальник, господин Труш с выражением удивления на лице (видно, от самого себя), Аргус в новых штанах и новом пиджаке со своей старой лютней через плечо, высокий темноволосый муж Гелии, он же именинник, Колин, с извиняющейся улыбкой, Алена с очередным цветастым шарфом на шее и в праздничном платье 'абажур' со своим... а вот это уже что-то свеженькое, если можно так сказать. Потому что новый ее ухажер был, мягко говоря, далеко не первой свежести человеком, хотя смотрелся вполне прилично и даже презентабельно:

— Горст Фенербак, — представился седовласый крепкий мужчина, едва очутившись на моей территории, и внимательно посмотрел на Ветрана.

Воин духа, чисто символически, качнул головой и сделал шаг в сторону — путь свободен... Интересно, всех остальных он тоже так 'пропускал'?..

— Стася, что тебе скажу, — тут же вцепилась в меня свободной от ухажера рукой Алена и поддернула к себе поближе. — Это мой... хороший знакомый из Куполграда, ветеран Прокурата. А здесь — у меня в гостях — на отдыхе и лечении. А вообще, мы так хорошо посидели. Жалко, что тебя не было... А вы что постные такие? А куда это все направились? А мы, разве, не в дом идем?

— Мне в какой последовательности отвечать? — воспользовалась я паузой.

— А в какой хочешь, — великодушно разрешила художница.

— Тогда сразу на все три — понятия не имею.

— Анастэйс, а у вас тут мило! Костерок горит! Вот здесь и обоснуемся! — донеслось уже из-за угла дома. — Колин, дорогой, где наши запасы?!

— Ага, выгуливались, значит, — хмыкнула я и, оторвавшись от замыкающей пары, понеслась на командный голос вездесущего аланта.

А потом попрыгала-попрыгала, изображая из себя хозяйку, да так и замерла в сторонке, отодвинутая туда деятельной Гелией. Вскоре ко мне присоединился и Ветран. И нам двоим только и осталось стоять и наблюдать, как в моем престарелом саду появился сначала, навещанный по-алантски изящно(9), длинный стол под клетчатой скатертью, затем две резные лавки к нему и кресло-качалка (за каким-то рожном). И все это — около нашего с Ветраном 'милого костерка'.

— Да-а. Полный беспредел, — прихлопнула я рукой нижнюю челюсть мужчины.

— А ты знаешь, — 'отмер' он. — Я теперь начинаю верить в то, что наш государь Грэгор был алантом. У нас есть легенда про то, как он за одну ночь выстроил крепость на Черничной пустоши и огородил ее высоченными каменными стенами.

— Да что ты? И какими еще чудесами полна твоя страна? — не по-доброму взглянула я на Ветрана. Тот в ответ лишь вздохнул и с тоской отвел глаза:

— Анастэйс, скажи мне, мы можем с тобой быть... друзьями? Мне бы этого очень хотелось.

— Нет, Ветран. Это выше моих сил. — 'Нет... Друга моего ненасытная Бередня уже забрала. Так пусть теперь она подавится моим любимым, а своим по-прежнему преданным воином духа. А я... А что я? У меня останется мой мир, мой дом и мой престарелый сад, меблированный с алантским изяществом... И еще пустота внутри...'.

— Анастэйс! Посуды у тебя достаточно или мне продолжать? — тоном королевы фей уточнила Гелия от стола, на котором Колин и Алена уже раскладывали свои 'запасы'.

— Хватит. Я сейчас, — с готовностью развернулась я в сторону дома. Но, первое что сделала, как только очутилась внутри — шлепнулась у заставленного погребного лаза и отодвинула в сторону скамейку. — Зеня... Зеня.

— Что тебе? — угрюмо отозвался мне умник.

— Извини меня... Ты был прав и я, вот это и есть — безмозглая и... кошелка. Да, и еще влюбленная... Ты меня простишь?

— Я подумаю. Голод и холод способствуют чистоте мыслей.

— И долго ты будешь думать? — тоскливо уставилась я на дырку в полу.

— Не знаю, — упрямо оповестили снизу.

— Ну, тогда я здесь посижу, — скрестила я ноги и обхватила щеки ладошками.

— И долго ты намерена здесь сидеть?

— Зигмунд! Ты чего выкобениваешься? Ждешь, когда у тебя лапы и хвост отпадут?.. Хозяйка, он подумал!

— Нет, я не настаиваю. Раз виновата — подожду. Пусть сидит, — смиренно вздохнула я, дождавшись вместо ответа приглушенный шум возни, сопровождаемой шипением кота и возмущенным писком домовихи, а, примерно через минуту... — Зеня! — почти за шкирку выдернула я, появившегося в лазе умника и прижала к себе. — Какой ты продрогший. Я тебя сейчас согрею и... пожалею.

Зигмунд сначала попробовал от такой перспективы вырваться, но, вскоре затих и, действительно, перестал дрожать, однако морду ко мне так и не повернул:

— Что у вас произошло? Выяснили отношения?

— Ага.

— Вы друг друга любите, но быть вместе не можете, — сквозь зубы констатировал философ. — Так?

— Ага. Если можно назвать любовью желание растворить и выпить, то, этот фанатик хвостокрутов нечисти меня любит. Но, свою работу и свою Бередню он любит сильнее. Только, давай не будем больше об этом, — сделала я еще одну безуспешную попытку развернуть к себе кота. — У нас в саду у костра гости. Хочешь со мной к ним? Ты замерз и голодный, а Гелия принесла с собой...

— Ликерчик? — заинтересованно развернул он одни только уши.

— Ликерчик. Твой любимый — яичный. Давай? Для сугреву?.. Или валерьяночки? И плова?

— А можно... сегодня ликерчик, а завтра валерьяночку? — явил-таки, свою наглую морду Зигмунд.

— Ну, ничего себе! Не настолько я перед тобой и винова... Та-ак... А в чем это ты?.. А чем это от тебя пахнет?.. Пирогом?!.. Стоять!

Кот, вырвавшись, наконец, метнулся сначала в сторону своего спасительного лаза, а потом, передумал и нырнул в едва открывшуюся садовую дверь.

— Ого! — проводил его удивленным взглядом Ветран. — Куда это он?

— Он меня обманул, — так и осталась я сидеть на полу. — Я думала, он голодный. Ползала перед этой дыркой на коленях, прощения у него просила, а он нажрался пирога, трахикарпус полосатый, и передо мной еще и выпендривался. Груша! Это ты его накормила?.. Груша...

— Я... — робко проблеяла домовиха. — Зигмунд меня очень попросил.

— Попросил, значит. Ну что ж, пусть теперь Зигмунд будет твоим хозяином, — с обидой сообщила я злополучной дырке. — Ты меня поняла, Грундильда?

— Анастэйс.

— А ты... Ты тоже молчи, — попал 'под обстрел' и воин духа. — Вы все уже свой выбор сделали. Вот с ним и живите, а я уж сама как-нибудь. И вообще, я... — растерянно обхватила я голову руками. — Я ведь зачем-то сюда пришла...

— За посудой, — сдавленно произнес мужчина. — Я пришел тебе помочь.

— Это я уже поняла, — брякнула я ему прямо в протянутые руки стопку тарелок из буфета, а потом сверху еще и кружки водрузила. — Все. Остальное — сама...

— В каком смысле? — опешил, вдруг, Ветран.

— В прямом. А во всем остальном, как ты и хотел — до первого разветвления на дороге... Ну, что ты стоишь?.. Иди, Ветран, — быстро отвернулась я от него и зажмурила глаза. — 'Нет, пора брать себя в руки. Я, конечно, понимаю — это наш природный 'огненный' темперамент и против него с пожарным шлангом не попрешь, но... пора брать себя в руки. Иначе жизнь уже прямо сейчас станет невыносимой...'

Иногда разумные мысли приходят в голову своевременно. Иногда они вовсе ее обегают стороной, потому что боятся в этой голове погибельных сквозняков. А порой просветление наступает сразу после нескольких доз яичного ликера, срочно вызванного на замену пошедшему не на пользу померанцевому вину. Вот так и со мной, сидящей сейчас в собственном саду, в окружении приятных мне людей и одного беременного аланта.

Ночь уже давно перевалила за половину. И в наш костер Горст только что подбросил парочку новых поленьев, заставив пламя благодарно фыркнуть, а развалившегося на лавке, в безопасном от меня отдалении Зеню вяло дернуть хвостом. Аргус тихо наигрывал на лютне разомлевшей от близкого жара и вина Алене. Колин качал в кресле-качалке свою щебечущую что-то Ветрану жену (так вот оно здесь зачем возникло!), а сбоку от меня сейчас 'задумчиво' посапывал, облокотившись на стол мой, тоже приятный во всех отношениях начальник.

— Господин Труш, а я ведь сделала ваш последний заказ, — легонько подтолкнула я мужчину плечом.

— А-а?.. Что?.. — встрепенулся он. — Сделала? Это прекрасно.

— И у меня кое-что все-таки получилось.

— Как это, 'кое-что все-таки'? — вмиг проснулся мой начальник по-настоящему.

— Примерно так же, как: 'мыло для тела запятая волос'.

— Это я сейчас не понял! Еще раз, пожалуйста, Анастэйс.

— По слогам? — искренне удивилась я.

— Почему по слогам? Я тебе совсем другое заказывал. Точнее... — открыл он и тут же закрыл свой рот. — А можно, мою... бумажку... глянуть?

— Да с удовольствием, — ехидно прищурилась я и, перекинув через лавку ноги, нырнула и тут же вынырнула из своего краткосрочного подвала.

Мужчина, порадовав всех присутствующих пантомимным спектаклем, сначала внимательно ее прочитал, потом, также как я, недавно, перевернул несколько раз и даже вскинул на просвет к огню:

— Ничего не понимаю, — был окончательный его вердикт. — Там не хватает.

— Где не хватает, дорогой мой Труш? — выразила заинтересованность Гелия.

— В рекомендации не хватает. Должно быть, вместо 'мыло для тела, волос' 'мыло для тела, волосяной покров которого значительно превышает норму', — растерянно посмотрел он на меня. — Я, видимо, не дописал, когда господину Аргусу... внимал. Анастейс, прошу прощения.

— Поэзия — великая сила, — несдержанно прыснула Алена, а я пораженно выдохнула:

— Так мы что, выходим со своей продукцией на джингарский рынок?

— Анастэйс, уважаемая, — даже пригнулся мой начальник и выкатил глаза. — Да с чего ты взяла?

— Так ясно же — по повышенной волосатости на теле. Ну, не гномам ведь?.. Хотя, подойдет и тем и...

— Да с чего ты это? — еще заполошнее прошипел господин Труш и даже взмахнул в мою сторону рукой.

— Ну ладно... Ни с чего. Так — фантазирую... А что мне с получившимся тогда делать?

— Несите сюда, Анастэйс, будем дегустировать, — авторитетно предложил Аргус.

— Так вот оно, — как балаганная фокусница, шлепнула я плошку с густой желтой 'кашей' прямо на стол. — Дегустируйте хоть до дна. Хотя, по мне, так пахнет и отсюда.

Мыло, действительно, благоухало уже на приличном расстоянии, но, все же пошло по рукам. Точнее, по носам и первой его опробовала Гелия:

— М-м-м... Как приятно. Чувствуется корица и ваниль. Прямо, как мои пироги на Рождество. Помнишь их, дорогой? — сунула она плошку своему мужу. Колин же, недолго думая, выдал:

— Да нет. Хотя, корица — да. А еще чем-то знакомым... Ландышем! У нас под окнами ты посадила его целую клумбу.

Следующей пошла Алена, удивившая меня еще больше:

— Ой, вы оба не правы, я вам скажу. Тут явно доминирует лилия и еще... свежими масляными красками припахивает. Стась, ты его подкрашивала что ли?

— Да не подкрашивала я ничего! — тут уж, не выдержала я сама. — И из всего, что вы перечислили, там ничего нет. Тоже мне, дегустаторы.

— А что там тогда, магия? — насторожился мой начальник.

— Нет. Магией в нем и не пахнет, — не дала мне и рта раскрыть алант. — А, ну-ка, Аргус.

— Угу... Угу... Действительно, лучезарная Анастэйс, все эти господа ошибаются. Здесь явно ревень и... — удивленно замер он, а потом еще раз потянул носом над мешаниной. — Нет, я, конечно, понимаю, что это какой-то странный эффект, но, хоб меня перетри, мне привиделся запах дороги после дождя, — обвел он всех нас потрясенным взглядом.

— Да вы что все, умом тронулись? — хлопнулась я обратно на лавку. — Дорожную пыль и ревень я туда точно не мешала.

— Сейчас разберемся, — серьезно заверил меня самый лучший мыловар в стране и подвинул плошку к себе. — Ага... Душица... полынь... ого, укропник... дырявник, мед... гречишный, по-моему, и... — обмакнул он в кашу палец, а потом засунул его в рот и немного посмаковал. — ... цветочный воск. Дальше перечислять, Анастэйс?

— Не надо, — облегченно выдохнула я. — Спасибо.

— А, погодите, у нас еще двое остались, — спохватилась, вдруг, Алена и с вызовом глянула на своего притихшего ухажера.

— Э-э, нет, благодарствую, — в ответ протестующе замахал тот руками. — У меня после ранения весь нюх отбило напрочь. Так что результат получится еще оригинальнее, чем предшествующие, а вот Ветран...

— А может, не надо? — впервые за весь вечер у этого общего стола, открыто взглянула я на воина духа.

— Почему, Анастэйс? — спокойно улыбнулся он и поднес плошку к лицу. — Я еще в твоей избушке почувствовал этот запах и сказал тогда, что от тебя пахнет...

— ... вкусно, — выдохнула я.

— Да, вкусно, потому что... Я знаю, что окажусь тоже не прав, но, почувствовал тогда запах малины, какой бывает только в детстве, ведь росла эта малина в огороде у моей матушки, а еще той травы, что мы с тобой собирали на поле, помнишь?

— Мяты, — качнула я головой, не отрывая от него взгляда. — А еще... чем?

— А еще... — смущенно расплылся он. — калачами, только из печи... Я ведь не прав?..

— А, знаете, как я думаю, — нарушила наступившую тишину алант. — Здесь нет правых и неправых. Получается, что каждый, кто нюхал твое, Анастэйс, совершенно лишенное всякой магии мыло, находил в нем свои родные запахи. Самые любимые.

— То, что ближе всего ему самому? — открыла рот Алена. — А что, вполне возможно. По крайней мере, у меня, так точно.

— А у меня, видимо, таких запахов нет, — насмешливо развел руками мой начальник.

— Как раз наоборот! — звучно приложилась ладошкой к плечу мужчины Гелия. — Твой мир, Труш, это мыло и только мыло. Вот ты его так прекрасно и чувствуешь. Ведь он один правильно назвал составляющие? — взглянула она на меня.

— Ага... Один.

— А ты сама? Тебе что... привиделось?

— Мне?..

— Тебе, тебе? — нетерпеливо повторила алант. — У тебя ведь свой мир, как ты говоришь, 'разноцветный' и...

— Разнопахучий, — обреченно закончила я. — ...Сначала жасмин, а потом... — подняла я глаза на стоящего напротив Ветрана. — Мята и горячий хлеб... Это мой мир...... Аргус! Сыграйте что-нибудь... пожалуйста, — в очередной раз пришлось мне брать себя в руки. Потому что это ужасно несправедливо, когда двое с одним общим миром, как упрямые тайрильские мулы прокладывают посредине его глубокую борозду.

— А, давайте, я вам сыграю? — неожиданно предложил Горст. — У нас в Прокурате есть одна незатейливая, но хорошая песня, которую мы раньше часто пели у костра под гитару. Да, и не только под гитару. Она очень четко выражает образ мыслей того, кто привык каждый день рисковать своей жизнью ради... ради тишины вокруг, — вскользь бросил он взгляд на воина духа. — Вы не против?

— Конечно, нет! — ответил за всех, протянувший ему свой инструмент Аргус. — Очень интересно будет послушать.

— Интересно?.. — провел рукой по струнам ветеран, а потом, вдруг, закрыл глаза и тихо начал под музыку. —

Мне нравится утро

За лучик в ладони.

За первые шорохи дня.

Мне нравится полдень

За ветер игривый.

За звонкую песню дождя.

Мне нравится вечер

За синюю речку.

За шорох в притихшем саду.

И хочется, чтобы осталось все вечным,

Когда я тихонько уйду...

Мужчина и дальше перебирал струны и так же тихо пел еще куплеты, а мы молча сидели, в притихшем августовском саду. Вдали от баталий и смерти. Но, мне, вдруг, показалось, что песня эта и про Ветрана тоже. И я впервые ощутила, как он относится к той стране, которую я еще совсем недавно, со злостью называла ненасытной, своей полудремучей, полной опасностей Бередне. И от этого сделалось совсем грустно. Потому что я, наконец, поняла, чем он дорожит, этот высокий сильный человек, с чистой, как бусина из священных четок душой...

— Анастэйс, ты куда? — опомнившись, крикнула мне вслед Гелия.

— Унесу мыло обратно, — обернулась я на ходу, держа в вытянутой руке тяжелую плошку. — Оно у меня... неудачное.

— Рецепт не выкинь! — получила от своего начальника вслед напутствие, а потом, захлопнув за собой дверь избушки, спиной к ней привалилась.

Здесь все так и осталось с того момента, как я ушла на ужин, держа за руку Ветрана. На столе брошенные пузырьки с эфирами, чашки из под настоев, разнокалиберные мерники и раскрытые на нужных страницах книги. Мне тогда было не до порядка — я творила мыло, которое вместило бы в себя весь мой мир. А оказалось, что не только мой. Причем, без всякой магии. Потому что сама я тогда была до краев наполнена настоящим волшебством. А что теперь?..

— Анастэйс... Пусти меня.

— Зачем, Ветран?

— Я прошу тебя... Пусти.

— Хорошо, — распахнула я створку перед заслонившим собой весь дверной проем мужчиной. — Считай, что сегодня — ночь исключений из правил, только предупреждаю, у меня здесь... хаос, — направилась я к столу и, поставив плошку, начала суматошно скидывать в стопку книги, а потом, вдруг, замерла. — А, знаешь, я сама хотела тебе сказать... Извиниться. Сегодня у нас еще и ночь извинений... Ты прости меня за мой эгоизм. Ты говорил, что всему есть своя предельная цена. Значит, ты сам вправе решать, что для тебя всего дороже. Ведь так? — развернулась я от стола и очутилась совсем близко к стоящему за моей спиной мужчине. — Что ты молчишь?

— Скажи мне, как такое может быть? — поднял он на меня полные горечи глаза. — Как такое может быть, чтобы двое были так схожи друг с другом и так далеки?

— Ветран, ты сам знаешь свой ответ. Чего же ты от меня хочешь?

— Чего я хочу?.. Пусть у нас сегодня будет, действительно, ночь исключений, — и коснулся пальцами моей щеки...

— Ветран, я так не хочу... — вопреки словам, накрываю его ладонь своей.

— Почему?.. — нежными губами в висок и совсем рядом с моим его бешено бьющееся сердце.

— Потому что ты прав и потом будет еще больнее... — тело мое, будто отдельно от разума, так и рвется ему навстречу. Руки сами заплетаются на его шее и путаются в волосах.

— Не будет, если ты меня попросишь... — шепотом у самых моих губ, а потом, будто провал и долгое-долгое падение в бездну...

— О чем?.. — едва дыша, нахожу в себе силы оттуда вынырнуть. — О чем я тебя должна попросить?

— Остаться с тобой. Если ты меня попросишь, у меня хватит сил... — его глаза сейчас, как два неба, в каждом из которых отражаются мои.

— Остаться?.. — с трудом пытаюсь я от него оторваться. — Нет... Я очень этого хочу, но, не могу, Ветран.

— Почему? — хоть вопрос им и задан, но по его глазам я понимаю, он уже знает на него ответ.

— Потому что ты — мой ветер. И тебя рано или поздно не удержат взаперти никакие просьбы, лишь только порыв собственной души. И если останешься со мной сейчас, то предашь самого себя, а я буду всю жизнь думать, что ты это сделал лишь из жалости ко мне. Даже если это не так... Я не хочу, чтобы ты улетал, но просить тебя об этом не буду.

— Твой ветер... — повторил он с грустной улыбкой, а потом медленно опустил свои руки. — Ты права... Ты во всем права, voljena moja(10). Но, как же мне не хочется, чтобы ты сейчас была права...

Звук закрывшейся двери рубанул, как захлопнувшийся прямо передо мной желанный мир. Но, теперь, почему то, мне совсем не хочется плакать. Я как воровка, провожу пальцами по своим губам, лицу и шее, будто втирая в кожу на всю оставшуюся жизнь его украденные поцелуи... У нас еще есть время. Хотя, ночи исключений уже не будет никогда...

_____________________________________

1 — Вид легкой четырехколесной пассажирской повозки.

2 — Сошелся для преступных намерений, на сленге наемных воителей.

3 — Личные счеты, из того же неисчерпаемого источника.

4 — Коллективная энергетическая 'копилка'. Создается как на основе вымышленного персонажа (Ярило, Один...), так и конкретной исторической личности (Иисус Христос, Будда...). Сильный симуляр имеет качества самостоятельной разумной сущности, способной к материализации.

5 — Весьма крупный пес с черной косматой шерстью, большими светящимися глазами и рогами на голове. Близкий родственник хобгоблина... чтоб его.

6 — Многолетнее травянистое растение, применяемое, в народной медицине, мыловарении и в магических целях, однако, действует в третьем случае лишь 'изнутри', наполняя организм 'солнцем', отпугивающим нечисть, как свет самого светила.

7 — Однолетнее травянистое растение широкого применения, но особенно незаменимо в качестве традиционной кулинарной приправы. В магии используется, как средство, выявляющее 'черных' магов, но в одиночку слаб и раскрывается лишь в сочетании с другими антидемоническими травами.

8 — Разновидность слоеного бездрожжевого теста.

9 — Аланты, хоть и относятся к воздушной стихии но, в отличие от магов, при вещании не пользуются заклятиями и знаками, а делают это лишь силой собственной мысли.

10 — 'Любимая моя', в переводе с родного языка Ветрана.

Глава 7

— Зигмунд пропал... хо-хозяйка.

— Что? — застыла я, едва переступив порог и перевела взгляд с растерянной домовихи на Ветрана. — Погодите, что значит, пропал?

— Когда я вышел... от тебя, — отвел он глаза, но потом собрался с духом. — гостей уже не было. С ними вместе исчез и Зигмунд и... повозка.

— А-а-а. Ну так... нормально все, — облегченно выдохнула я. — Вернется. Покатается и вернется.

— На чем... покатается? — вскинул брови мужчина.

— На повозке. А чем еще можно объяснить это групповое исчезновение? А вообще, я пошутила... Видимо, неудачно. Объясняю тебе, Ветран и Груше уже в который раз — если с котом будет что-то не так, я это почувствую. Знак на нем, специальный — охранный. Что до повозки... Это или Аргус или Алена, естественно с помощью Гелии и естественно, с согласия самого умника. Они, когда вместе собираются и не такое могут.

— Но, хозяйка, — подхватила Груша угол скатерти. — Он, прежде чем пропасть, сюда сначала зашел. Даже не совсем зашел... — смяла она лапками ткань. — Под куражом он был...сильным.

— Ага, горе свое философское яичным ликером разбавлял... Причем, с моего же разрешения... — нахмурившись, попыталась я хоть приблизительно представить себе ход мыслей пьяного ученого кота с манией великолепия, а потом на все это дело плюнула. — А, давайте спать укладываться. Никуда он не денется. Наверняка к имениннику подался с ответным визитом или с поэтом песни орать. Груш, ты вспомни, исчезал ведь он уже и не раз.

— Так-то в марте, — со знанием темы протянула домовиха. — И в трезвом виде.

— А я говорю, всем спать. Никуда не денется — вернется, — уже начиная закипать, уперла я руки в бока.

Домовихе этого вполне хватило, только освобожденный угол скатерти закачался, а вот воин духа встретил мой насупленный взгляд стойко. Потом пожал плечами и набросил на шею полотенце... Я, провожая его к двери глазами, живо представила Ветрана, по пояс обнаженного, у кадки, плещущего на себя холодную воду... Как капли ее, огибая рельефные мышцы, стекают по телу вниз...

— Мать моя, Ибельмания... Спать... Иначе тоже в кадку — макушкой вниз...

Однако, успокоительный сон, как я его не призывала, старательно жмурив глаза, на мой зов не явился. Заклятие же применять не решилась, потому что после него ныряешь не то что в сон, а в летаргию(1) с отягчающими 'похмельными' последствиями. То ли дело, на других и то же самое. Тогда это как то 'ажурнее' получается... А, может, просто пострадавшие жаловаться боятся?.. Как бы там ни было, а помаявшись так от кровати к окну и обратно, искренне желая при этом умнику самого настоящего — 'кузнечного'(2) похмелья, я набросила на сорочку тетушкину льняную шаль и пошлепала уже вниз.

— Анастэйс, ты куда? — тревожно вскинулся мужской силуэт на гостевой кровати.

— Недалеко. В район дивана. Все равно не сплю.

— С тобой... посидеть? — вопрос прозвучал как-то неуверенно. Еще бы.

— Не надо... Спи, Ветран. Обещаю, по деревне ночью не понесусь, но дома встречу достойно.

— Угу... — рухнул он обратно на подушку. — Если что, буди.

— За хвост подержать?

— ... Угу.

— Я тоже могу помочь, хозяйка, — моргнули красным у затухающего очага грушины глаза. Видимо, и у нее накипело.

— Спасибо. Буду иметь вас обоих в виду...

Я вообще, не 'ночной житель'. Как, впрочем, и подавляющая часть моих магических коллег. Это только фольклорные ведьмы активизируются с выкатыванием на небо луны, а у реальных магов и при солнце полно дел. Поэтому ночью им надо крепко спать... А не сидеть в темноте, подобрав под себя ноги и слушать, как ворочается сейчас наверху воин духа и вздыхает где-то совсем рядом домовиха. А еще тетушкины ходики, по-стариковски переставляющие секунды... Интересно, сколько им лет?.. Раз, два, три, четыре... И что такое с ними эта дама творила, если стрелки теперь с явной кривизной, а кукушка, вместо того, чтобы выпрыгивать из створок, бьется в них металлической башкой... Раз, два, три, четыре, пять, шесть... Ведь предлагал мне отец новые напольные часы с боем. Красивые, в лакированном ореховом корпусе и с латунной табличкой 'Джитон'. А зачем мне они? Они же без своей истории. Не то, что загадочные тетушкины ходики... Раз, два, три, четыре, пять... шесть... семь... восемь...

— Тише-тише...

— Я стараюсь, Груша... — 'бряк'... 'звень-звень'.

— Тарелки готовы. Сейчас кружки домою, а ты пока уже чистое — в буфет, — тем же писклявым шепотом...

'Ну, надо же. С утра в трудах, а я до сих пор дрыхну... А где дрыхну то?... И чем это так несет?.. Тиной?', — разлепила я, наконец, глаза и тут же уперлась ими в волосатые закругленные уши. Уши дернулись и вздохнули. — 'А теперь еще и перегарищем... Да что здесь, вообще...' — попыталась скосить взгляд ниже и вбок и с изумлением обнаружила себя, лежащей все там же, только уже головой на диванной подушке, укрытую пледом и... со спящим котом в обнимку. Весь воспитательный момент насмарку!

— Доброе утро, Анастэйс, — остановился Ветран по дороге к буфету со вчерашней стопкой тарелок в руках. От стола же сейчас на меня смотрела домовиха, водруженная на скамеечку, но все равно видная лишь на треть из-за большого таза:

— Хозяйка, просыпайся... — по привычке выдала она, а потом смущенно расплылась, потерев нос лапкой с зажатой в ней посудной мочалкой.

— Как же я рада вас видеть, дорогие мои. И какие же вы чудесные... А этот блудня почему у меня под боком?

— Он пришел на рассвете, — доложила домовиха. — Весь грязный, молчаливый и такой... печальный. Ветран его встретил и накормил, а я почистила. А потом он сам к тебе под бок... умостился.

— Ну-ну, — оперлась я на локоть и с пристрастием осмотрела старательно сопящего умника. — Не печальный, Груша, а похмельный. Интересно где его всю ночь носило?.. Может, он сам нам расскажет? Все равно ведь не спит, а симулирует.

Кот дернул лапами и через мгновенье приоткрыл один глаз:

— О-ох...

— И чувствует себя вполне нормально, если, конечно не брать в расчет головной боли. Так это справедливая кара.

— Жестокий век, жестокие сердца... — открыл Зигмунд и второй глаз. — Я так понимаю, валерьяночки мне ждать не стоит? Так же, как и сочувствия?

— Валерьяночки? — ошалело глянула я на не менее удивленных такой наглостью Ветрана и Грушу. — И за какие такие заслуги перед Отечеством?

— Да, в общем-то, ничего особенного... Просто, я вчера призрака нашего повстречал.

— Что?!

— Зигмунд, повтори еще раз, какого призрака ты имеешь в виду? — навис над диваном воин духа.

— Я?.. — ненароком прижал уши умник. — А что, в Мэзонруже призраки целыми семьями проживают?

— Зеня, ты не ёрничай, а рассказывай внятно, — пришлось мне настоятельно, впрочем, без всякого доверия порекомендовать.

— Значит, валерьяночки...

— Рассказывай! — оглушило кота сразу с трех сторон.

— Ну тогда... Рассказываю... — с трудом выбрался тот из под пледа и принял соответствующую повествователю позу. — Как вы все знаете, вчера я слегка перебрал. Потому что у каждого философа в жизни наступают моменты, когда несправедливость судьбы накрывает его неотвратимо и...

— Зеня, я тебя сейчас точно чем-нибудь накрою!

— Ой, только не кричи так, — скривил морду похмельный философ, однако, угрозу к сведению принял. — В общем, выпил я обильно и решил проводить наших гостей... Чтобы самому развеяться по дороге.

— Ну и как, развеялся? С ветерком то оно быстрее, — вновь не удержалась я.

— Развеялся... Это ты насчет повозки так вуально намекаешь?

— Естественно, но, о том, куда делось тетушкино наследство, и кто в него вместо коня впрягался, мы потом выясним. Надеюсь только, это были не вы, светоч ладменской мудрос... Зеня... — уставилась я на вдруг смутившегося кота. — Мать моя, Ибельмания.

— Зигмунд, ты что... скакал по деревне? — недоуменно пропищала Груша с боковушки дивана.

— Ну... не то, чтобы скакал. Все больше на оглоблях болтался, потому что повозкой Гелия управляла. А вообще... да.

— Та-ак... Жеребец в полосочку... — стараясь остаться серьезной, глянула я на стоящего рядом Ветрана, после чего мы уже оба не удержались от смеха.

Отягощенный стыдом и головной болью кот, видя такое дело, нервно задергал хвостом:

— Очень рад, что поднял вам настроение... Так мне продолжать или дальше уже не интересно?

— Продолжай, Зигмунд, — глубоко вдохнул мужчина. — Мы тебя внимательно слушаем.

— Ну да... Что было дальше, я помню уже гораздо четче. Сначала мы завезли домой Алену и ее кавалера, этого Горста. Он, после того, как ты... как вы ушли в избушку, совсем раскис, сказал, что плохо себя чувствует. Потом высадили у таверны 'Семь тараканов' Аргуса и где-то там я и оставил повозку. Гелия и Колин оттуда же махнули к себе подвалом. Они звали с собой и меня, но я решил вернуться домой ибо, к тому моменту прекрасно... развеялся.

— Погоди, 'Семь тараканов' — в совсем другом конце деревни, — дошло, вдруг, до меня. — И ты что, поперся один ночью через весь Мэзонруж?

— Ну да... А что такого? Я ведь свободная личность. К тому же с молодым сильным телом... Правда, я решил сократить путь огородами и вот там то... — невольно съежился кот.

— Встретил призрака? — выдохнула впечатлительная домовиха.

— С дырявым чугунком вместо головы и в драной куртке?

— Как бы, не так, — фыркнул на меня умник. — На одном из огородов я нарвался на бешеного кобеля нашего сапожника и так увлекся, что сам не заметил, как оказался у Юркиного ручья. В том месте, где он огибает Детишкин холм.

— Это где такой? — удивленно вскинул брови Ветран.

— Уже за деревней, — пояснила я. — Его зимой для детей заливают, как горку. Отсюда и название. Зеня, поэтому от тебя тиной несет? Ты от бешеного кобеля в ручье спасался?

— Ну... я его переплыл, это точно. А кобель... Кобель от меня еще в своем огороде отстал, у изгороди, — смущенно выдал философ, а Груша со своей боковушки сострадательно вздохнула:

— Бедненький... А что потом?

— А потом я и увидел призрака... Он будто скатился ко мне с самой верхушки холма и завис...

— Зигмунд, как он выглядел? — присел перед котом воин духа. — Ты можешь его описать?

— Могу. Он был светящимся голубоватым сгустком, похожим на шар. Небольшой шар. И мне показалось, что он меня изучает... — тихо произнес умник и поднял на нас полные пережитого страха глаза. — Он словно читал мои мысли, рылся в моей голове. А сам при этом оставался неподвижным и безмолвным. Я не знаю, долго ли это продолжалось, но в один момент меня, вдруг, будто что-то подбросило и я тут же опомнился, а потом, что есть мочи рванул вдоль берега ручья в сторону нашего дома... Вот и все. Дальше вы знаете, — закончил Зигмунд в полной тишине.

— Анастэйс, ты куда?

— Валерьяночки накапаю, — даже не оглянувшись, на ходу поправила я сползшую тетушкину шаль...

Ну надо же, призрака он повстречал... Лично у меня рассказ умника вызвал двоякое чувство. Во-первых, эмоции его были совершенно искренними и коту я верила. Да и опасность тоже имела место вполне реальная. Иначе не сработал бы охранный знак, о существовании которого, а тем более способе действия Зеня даже не догадывался. Правда, опасность эта была не смертельной, а то меня бы подбросило прямо на диване не хуже кота. А во вторых... Странное ощущение несуразности, возникшее еще после описания Ветраном поведения призрака, разрослось сейчас в моей голове до размеров гневного возмущения. Нет, мало того, что этот бывший Святой активизируется по всему континенту исключительно в ночи полнолуния, так он теперь вообще решил сбиться с графика и предстать перед напуганным котом. Зачем?..

— Что ты об этом думаешь? — как всегда бесшумно возник рядом со мной воин духа и подхватил выскользнувший из пальцев пузырек. — Я тебя испугал?

— Нет... Просто, задумалась.

— Угу, — аккуратно поставил Ветран флакон на стол.

— Что я об этом думаю?.. Я не уверена, что это был 'наш' призрак.

— Почему? — опешил мужчина.

— Не знаю... Хоть он и ведет себя довольно странно с самого появления, но то, что произошло сегодня перед рассветом не вписывается даже в его странности. Скажи, зачем ему Зеня?

— Честно говоря, не знаю, — пожал плечами Ветран. — Может, призрак через него решил узнать, где хранится бусина?

— Где хранится?.. — ненадолго задумалась я. — А что бы ему это дало? Сам он бусину забрать физически не сможет, а маг после сегодняшней встречи сунуться к нам побоится. Это тебе не хибарка беззащитного отца Аполлинария.

— А может, он хотел, чтобы Зигмунд ее собственноручно вынес?

— Внушить умнику такую мысль?

— Угу.

— Ты меня извини, но вас не всему в вашей школе научили. Призраки могут читать мысли, но вот внушать их другим они не в силах. И то, что этот светящийся шар рылся у нашего философа в голове, еще ничего не... — пораженная, вдруг, собственной догадкой, уставилась я на мужчину. — Ветран... Ты знаешь, что такое 'фонарь дураков'?

— Фонарь дураков? — не менее выразительно глянул на меня воин духа. — Да-а. Только у нас его называют 'бродячим огнем'... Ты думаешь?

— Я допускаю. Потому что сущности такого рода очень схожи с описанием Зени и они как раз могут рыться в чужих головах и внушать нужные им мысли. Только цель у них совершенно другая.

— Завести в родную трясину, а потом 'кормиться' предсмертными муками несчастного, — нахмурился Ветран. — То есть, ты допускаешь, что это был именно он?

— Да. Но, надо проверить на месте. Потому что, если я окажусь права, то эта дрянь представляет серьезную опасность уже для всей деревни... Только здесь опять очередная странность.

— И какая?

— Вблизи Мэзонружа трясин нет так как нет ни одного болота на несколько миль вокруг.

— Тогда тем более стоит проверить... Анастэйс...

— И даже рот по этому поводу не открывай. Пойдем вместе и точка, — ткнула я ему в нос своим угрожающим перстом и, захватив плошку, пошла к дивану, распространяя вокруг валериановое 'благоухание'...

Недолгий дождь, как напоминание о приближающейся осени, прибил пыль в дорожных колеях и украсил прозрачными бусинами желтые шафраны. Яркие их шары качались сейчас вдоль всей нашей улицы... Тоже напоминание о близких холодах — последние летние цветы... Бусины. Шары. Что еще вокруг так навязчиво преследует меня сегодня? Да, я все знаю сама. Мы оба об этом знаем. Но, молчим. И молча идем вдоль улицы и лишь пустая корзина в руке Ветрана, как символ постоянства нашей шаткой реальности, созданной для двоих...

— Я думаю... — почти одновременно с ним открыла я рот и тут же замолкла.

— Что ты хотела сказать? — улыбнулся мужчина.

— Я?.. Надо продолжать тренировки. Когда вернемся с развала, попробуем на твоей защите боевые заклятия. Я знаю парочку.

— Хорошо, — согласно кивнул Ветран. — Анастэйс, можно задать тебе совсем личный вопрос?

— Да, Ветран... У меня был мужчина. Целых шесть лет.

— И ты его... любила?

— Любила, но не так, как он того достоин. Я любила его, как друга. А еще он был моим любовником и вообще многому научил.

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он что, умер?

— Не-ет. Он жив, но сейчас очень далеко отсюда. А когда вернется, то уже не ко мне. Я так решила.

— Он тоже маг?

— Да.

— Но, ведь для магов нет понятия расстояний?

— Ветран, он на самом деле очень далеко, — с невеселой ухмылкой покачала я головой. — Он в Бередне.

— В Бередне? — даже приостановился тот. — Но как... Хотя, сейчас все возможно... Это он научил тебя приемам боевой магии?

— Он научил, а практиковаться будем на тебе. И очень серьезно практиковаться. Так что...

— Я помню, — беспечно расплылся Ветран. — Штаны, как-никак, одни...

— О-о, боюсь, если ты пропустишь такое заклятие, то одними дырами на штанах не отпрыгаешься, — многообещающе оскалилась я, ставя точку в нашем, 'совсем личном' разговоре. К тому же крайние торговые ряды уже гостеприимно пихнули нас в свой узкий, заполненный покупателями коридор...

Наверное, это уже такая ненормальная традиция, оставаясь в застенчивой 'тени', быть причастной к очередной новости дня, обсуждаемой у каждого уважающего себя прилавка. Вот и сегодня, народ весело и с задором мусолил фееричный ночной заезд по деревне 'нечистой телеги'. Ну, то что она 'нечистая', так извините, если б знала заранее, то хоть паутину с бортов смахнула и цветочков в щели понатыкала. Да и не телега это вовсе, а дрожки, уже почти открыла я в защиту тетушкиного имущества рот у пестрой кучки 'очевидец'.

— Анастэйс, пойдем, — совсем не вовремя отдернул меня в сторону Ветран и за руку потащил дальше вдоль рядов. — Я думаю, пронесет.

— Кого пронесет? — недовольно прошипела я. — Этих бесструнных балалаек ничего не берет.

— А ты что, уже пробовала? — недоуменно застыл мужчина, заставив меня тут же на всем скаку в него врезаться.

— Ветран, не говори ерунды. Я все их диагнозы насквозь вижу, и хронической диареи среди них точно нет.

— А-а-а... Так о чем я? — смущенно хмыкнул воин духа и сорвался с места. — Я говорю, должно пронести, потому что говорят лишь о транспорте, без седоков и упряжного.

— Еще бы. Гелия ведь наверняка колпаки на всех напялила... кроме самой повозки, — в красках представила я, как пустые скособоченные дрожки со скрипом, скрежетом и под радостное ржание несутся по ночному Мэзонружу, к отраде задремавших в своих будках собак. — Да-а. Еще хорошо, что мой дом крайний в деревне и общественность уверена, что это лихо прикатило к нам с тракта... Ну, Зеня, философ неадекватный. Вот погоди, под это дело еще какое-нибудь знаменье подтянут.

— Знамение? — удивленно вскинул брови Ветран, явно не знакомый с полетом мысли местного населения. — ...Скажи, а она тебе очень нужна — эта повозка?

— Уже нет. Ты стерляжью уху ел когда-нибудь? — умело расставила я приоритеты...

В этой жизни очень важно уметь всегда правильно расставлять приоритеты, без жалости отбрасывая второстепенное ради того, чтобы не нанести ущерб главному. Правило это не только помогает избавить сундуки от старого барахла дабы туда вошли и не помялись новые наряды, но и в более значимых вопросах. И дело даже не в ухе, которая, кстати, вполне удалась, а в том, ради чего я вообще два часа назад торчала у плиты, и ради чего в данный момент ошалело ношусь по саду, компенсируя скорость воина духа накинутым наспех колпаком.

— Анастэйс... Анас... Ух ты! — качнулась справа от меня ветка яблони, задетая брошенным на голос знаком.

Сделав пару глотков воздуха, я вновь припустила меж деревьев. Тактика эта, придуманная на ходу особым смыслом не отличалась, однако плоды свои приносила, заставляя Ветрана нервничать и выскакивать мне на встречу в самых неожиданных местах... Да. Служи я в Прокурате (если допустить такой бред), то меня можно было запускать в неспокойное место первой, а потом на другом его конце встречать несущуюся за сумасшедшей магичкой толпу не особо умной нечисти... Хр-русь. Предательский сучок под ногой заставил меня отскочить в сторону и чуть не столкнуться с притаившимся за кустом ирги мужчиной. Вот он, похоже, сменил свою тактику. Однако все же за мной не успел, за что тут же схлопотал отбросившим его заклятием — защита пока работала исправно, иначе... Об этом думать было некогда, но минут через пять мы, вдруг, поменялись ролями. Пришлось резко сбавлять скорость и уже самой, на мгновения прислушиваясь, замирать. В конце концов, Ветран таки загнал меня в угол сада, где из укрытий высилась лишь груша с раздвоенным потрескавшимся стволом, похожим на гигантскую рогатку. Когда-то я даже лазила на нее, опираясь на нижнюю ветку, но сейчас... И-ик... Секундой позже перегородил мне путь к отступлению мужчина и взглядом зашарил впереди себя, с каждым шагом сокращая между нами расстояние. Я взмахнула рукой и в нескольких ярдах правее точно таким же старческим скрипом отозвалась яблоня, но мужчина лишь голову на бок склонил:

— Я тебя вижу, обманщица.

— Что? — прихлопнула я ладошкой рот и метнулась в противоположную от его броска сторону, лишь черкнув краем туфли по штанине. Воин резко развернулся и сделал еще один выпад, а потом замер, прислушиваясь. Теперь уже он стоял спиной к 'рогатке', но я наносить удар не торопилась. Еще один знак и одними губами слова и мою правую руку приятно оттянула дубовая палка, служащая сейчас мечом. Взмах и меч этот, в последний миг став видимым шершавым обрубком уперся в грудь мужчины:

— Запомни хорошо — кокон охраняет тебя лишь от магии, но бессилен перед обычным оружием. Правило тоже, что и с фонарем дураков. Так что...

— Ничья, Анастэйс, — почувствовала я у своего живота аналогичный меч. — И если бы ты не читала мне лекцию, то заметила это еще раньше. Но, спасибо.

— Ах ты... наглец! — запоздало вскинула я левую руку с огненным сгустком в ладони, одновременно избавляясь от уже ненужного колпака, но тут же была прижата спиной к мужчине. — Отпусти!

— Неа. Сначала признай результат.

— Признать ничью? — еще раз дернулась я, пытаясь высвободить руки. — Но, это же не справедливо!

— Все справедливо! — проорал с забора взъерошенный от ветра 'арбитр'. Вы выбросили вперед палки почти одновременно. Я видел.

— Вот видишь — почти одновременно. Значит...

— И Ветран был чуть быстрее тебя.

— Даже так? — вывернула я шею и увидела смеющиеся глаза мужчины. — ... Ладно. Я признаю.

— Что именно, Анастэйс?

— То, что ты победил.

— Благородство соперника оказывает честь его поединщику, — на распев произнес мне в ухо Ветран.

— Да что вы говорите? И в чем именно эта честь выражается? — нетерпеливо заерзала я в его руках.

— А, хоть в этом. О-опа! — еще крепче обхватив поперек, мужчина перекинул меня к себе на плечо и в такой 'благочестивой' позе потащил в сторону дома.

— Да к ахирантесу такие почести! Ну-ка, поставь меня на землю!.. Я тебе сейчас штаны твои точно спалю, вот только убери защиту... Научила на свою голову... Ветран!

— Эй! А меня кто с забора снимет? Одни развлечения на уме! — возопил нам вслед растерянный умник.

— Твое молодое сильное тело! — одарил его ответом благородный победитель.

Ближе к вечеру снова заморосил дождь, и я из окна веранды наблюдала, как к нам, придерживая одной рукой клетчатую юбку, спешит под его мелкими каплями соседка. Интересно, что поясница ее больная при этом никак себя не выказывала, позволяя тетке Тиристине резво скакать через лужицы на дорожке. Наверное, для нее походы к умнику на сеансы, тоже, своего рода, развлечение. А, вместе с соседкой на нашу веранду просочилось и грозовое облако последних деревенских новостей, главную из которых мы и сами уже знали.

— ... Ну, так и я о том же, и бабы наши со мной согласные — не наши это грехи, а чужие всю ночь по деревне громыхали, — в ответ на мой робкий вопрос о происхождении 'нечистой телеги', уверенно кивнула женщина и плюхнулась на 'лечебную' койку. — Все зло из Мочалина. Оттуда.

— Да почему же сразу оттуда? — памятуя об изгаженной уже репутации мочалинской бабки Илунихи, всполошилась я. — Может, оно с медянского тракта к нам завернуло?

— С Медянска? — глянула на меня соседка, как на ущербную умом. — Как бы не так. Зря, что ли Илуниха к нам зачастила и у нашего Дозирона пороги галошами обшаркивает? Она и есть зло.

— Да какое она 'зло'? — едва не заскулила я. — Просто пожилая женщина...

— ... со скелетом в рясе в пыльном шкапе, — закончила за меня тетка Тиристина. — Вот помяни мое слово, Стасенька, она еще вдовой нашего упокойника представится, хобья погремушка.

— Ну, это уж... совсем, — просто не нашлось у меня слов.

— Да и я о том же... А ты слыхала про нашего песнопевца баламутного? — азартно подпрыгнула соседка.

— Аргуса я хорошо знаю, — на всякий случай, предупредила я.

— А-а... Так я за него рада, наконец за ум взялся и серьезное дело себе в Либряне нашел. Говорят, прибыльное.

— Ага... А за кого вы еще... рады?

— За кого?.. Так за Дивину рада.

— А у нее то, что опять стряслось? — костеря про себя задержавшегося Зеню, обреченно выдохнула я.

— С мужем своим помирилась, наконец. Простил он ей измену. Как только фингал под глазом у нее отцвел, так и простил. Зато у нас новое происшествие, Стасенька.

— Это вы о чем сейчас?

— Гном бадукский пропал, еще с ночи. Выгрузил в Либряне свой товар оружейный, а сам сюда в гости к свояку завернул, да, говорят, так и не доехал до его дома. Фионарий со своими подручными уже все окрестности носами изрыли. Даже в Чилимский пруд ныряли.

— Гном пропал? Тетка Тиристина, да они вечно, то теряются, то находятся. Помните, в марте наш староста одного в своем погребе нашел?

— Так-то через неделю после Предвестья(3). Он там от кикимор прятался, что ему голые явились, — хихикнула женщина. — А здесь другое. При этом большие деньги были, за проданный товар вырученные и сам он, говорят, не пьющий, к тому ж в Бадуке у него женка вот-вот родить должна... Да и Медовый спас еще не скоро.

— Не пьющий гном? — скептически скривилась я, твердо уверенная что, данное словосочетание так же правдиво, как 'запойный эльф', чей иммунитет к спиртному вошел в легенды.

— А вот и наш врачеватель. Доброго дня, уважаемый Зигмунд, — подобострастно расплылась в сторону скрипнувшей двери соседка.

Умник важно кивнул, но, встретившись с моим хмурым взглядом, шустро запрыгнул в свое кресло:

— Начнем сеанс.

Дважды постоянную клиентку приглашать не пришлось и, еще в полете, сложив на груди руки, тетка Тиристина хлопнулась в койку. И когда только разуться успела?.. Тоже, наверное, в полете...

В доме было тихо и пусто и, задержавшись лишь у очага, чтобы подбросить в него поленьев, я вынырнула в садовую дверь. Недалеко от крыльца, с уже настоящим оружием в руках упражнялся Ветран, со свистом, не смотря на дождь, выписывая в воздухе сложные фигуры двумя мечами одновременно. Я к оружию особого доверия не питаю и, как любой маг, предпочитаю ему силу собственной энергии, но, вот посмотреть на 'пляски' воина духа люблю. Поэтому, присев сейчас на крыльцо, подперла щеки руками и, пытаясь выглядеть серьезной, откровенно залюбовалась красивыми отлаженными движениями Ветрана.

Надеюсь, все эти дни тренировок пойдут ему на пользу и врагов он встретит во всеоружии, но, не слишком ли много до сих пор остается загадок? Я вообще загадки не люблю. С детства. Терпения, а может и ума на их решение у меня всегда не хватало. А вот теперь, видимо, настало время для настоящих 'мозголомов', от ответов на которые напрямую зависят наши жизни. Но, больше всего меня терзает сейчас вопрос о 'неучтенной', сотой бусине, полученной от прудового коряжника. Как такое могло случиться? Каким образом она оказалась у мелкого водяного беса, и почему призрак не отследил 'маршрут' именно этой бусины? Ведь на все остальные его способностей хватило. А, может, дело совсем не в призраке, а в маге, его сопровождающем?..

— Что? — рассеянно вскинула я голову и уставилась на улыбающегося Ветрана. — Ты что-то спросил?

— Ну да, — присел он со мной рядом под навес и вытер полотенцем лицо. И когда только умыться успел?.. — Я говорю, о чем задумалась?

— О чем задумалась?.. Скажи, а у тебя есть четки?

— Есть, — внимательно посмотрел на меня мужчина. — Они всегда со мной.

— А можно на них глянуть? Я в руки брать не буду.

— Хорошо, — полез Ветран в карман штанов и через несколько секунд разжал ладонь, хвостом из которой качалась янтарная бусинная нить.

— Какие они... красивые. И энергия у них точно такая же... — подняла я глаза на воина духа и встретилась с его взглядом. — Ветран. Я совсем ничего не понимаю.

— Что именно ты не понимаешь?

— Я — маг и привыкла доверять своим ощущениям, а они твердят мне, что такое просто невозможно. Невозможно, чтобы человек, да хоть полуалант, обладающий такой чистой, незамутненной силой не нашел после смерти заслуженный покой, а стал мотаться мятежной душой по всему континенту и убивать бывших собратьев.

— Я не знаю, Анастэйс, — вздохнул воин духа и отвернулся. — Мне хочется верить в это, очень хочется, но, как тогда объяснить все происходящее?

— А это уже загадка... Ненавижу загадки... — надолго замолчала я. — Почему у тебя четки из янтаря, а у твоего наставника — из черного агата?

— Мы сами их выбираем. Хотя, в монастыре есть поверье, что это четки выбирают нас. По окончанию обучения мы проходим ритуал, во время которого каждый по очереди вытягивает свои из общего мешка. Кто-то — деревянные, кто-то — из бирюзы. А я вытянул такие. А вообще, какая разница?

— Разница? — усмехнулась я. — Для вас, может, ее и нет, а вот с точки зрения магии, каждый камень несет определенную энергию и четки твоего наставника по своим качествам, очень часто выбирают и маги. А вот янтарные...

— Что, 'янтарные'? — склонил голову набок мужчина.

— Это камень поиска своего пути в жизни.

— Да?.. А еще он одного цвета с твоими глазами.

— Мне гово... — начала я и запнулась на полуслове. — Бусины не все одной формы...

— Так положено, — невесело усмехнулся мужчина и встал на ноги. — Десять круглых — на разные молитвы, которые могут меняться в зависимости от цели, а потом одна продолговатая — на обязательный 'Отче наш'. И дальше в том же порядке... Ты идешь? — подал он мне руку.

— Иду. Мне надо немного поработать, — замерла я, уже подогнув ноги, и ошарашено открыла рот. — Это что за...

— Ты чего?

— Нечисть у садовой калитки. Охранка на нее сработала... впервые, — тихо произнесла я и ухватилась за руку Ветрана.

— Угу... Постой здесь, — потянулся тот за серебряным мечом, лежащим на крыльце.

— Ветран, погоди. Я, кажется, знаю, кто это может быть и от кого.

— Опять твои знакомые? — скривился воин духа.

— Ага. Теперь уже наши общие, — ответила я ему тем же, и первая запрыгала вниз по ступеням.

И точно — Хоун, собственной 'трухлявой' персоной, обиженно потирающий о бок трехпалую лапу, встретил нас с той стороны. Да, ума у коряжника нисколько не прибавилось. Кто ж за калитку мага без предупреждения конечностями хватается? И какая ж молодец моя тетушка. Только вот зачем ей такая сложная охранка в благоприятном с точки зрения безопасности Мэзонруже? Очередная загадка.

— Здравствуй-те, — узрев зажатый в руке Ветрана серебряный меч, попятился бес. — Я к вам от хозяина.

— И тебе не потопнуть, — выжидающе замерла я, прищурившись на откровенные мытарства коряжника.

— Мой хозяин... он, это... велел вам... — кинул бес в меня быстрым раскосым взглядом и испуганно присел в траву. — Я не то хотел сказать, госпожа маг! Мой хозяин велел мне пригласить вас к себе сегодня после первой звезды.

— Это еще зачем? — оторвался воин духа от забора.

— Так госпожа маг сама ему...

— Все правильно, Хоун, — поспешила я вмешаться в разговор. — Ветран, я тебе позже объясню, а ты давай обратно и... я буду...

Небо к ночи действительно вызвездилось, стряхнув на землю густые облака. И безучастно сейчас наблюдало за тем, как движутся в этих туманных облаках, по одной исчезая в черноте леса, три маленькие фигурки: мужская, женская и котовья, обозначенная лишь кончиком качающегося, как поплавок хвоста. Я, конечно, предлагала умнику переместиться к себе на руки, но тот гордо отказался, наглотавшись липкой влаги до беспрестанного чиха. Тоже, видимо, дуется. А не надо было встревать со своими пятью желудями(4), когда двое на ладный злотень(5) ругаются. Груша же молчала... Да и мне, по правде сказать, тоже следовало кое-где воздержаться. Хотя, почему? И почему я должна нарушать собственное слово только оттого, что дала его представителю нечисти? Подумаешь, сложные у нас с Бухлюем отношения. Так надо же их снова налаживать. Ведь мне в этом месте жить. В конце концов, присутствуют и практические интересы, для меня, как для девушки самостоятельной тоже немаловажные... Только зря я Ветрана 'Божьим набалдашником(6)' назвала. А теперь вот иду и прямо зрительно ощущаю, как у него дым из ушей валит от безмолвного негодования.

— А-ай!.. Да чтоб тебя амфорным узлом(7) завязало! Ведь сколько лет хожу, столько и спотыкаюсь! Да чтоб по тебе стадо коров пробежалось в оба конца! Да чтоб... — вытаращила я глаза и с изумлением пронаблюдала, как злополучный каштановый корень, перекинутый через тропку, медленно втягивается в землю... — Давно бы так, — стараясь сделать вид, что именно так оно, обычно и бывает, распрямила я спину и нервно одернула кофту. — Что?!

— Ничего, — тоже стараясь сохранить равнодушие, покачал головой воин духа и развернувшись, пошел дальше по дорожке.

— А-афь! Да-а... В гневе ты стдашна. Даже дедево испугалось... А-афь!

— Должен же хоть кто-то отнестись ко мне всерьез, — еще раз взглянув на рытвину в месте бывшего барьера, припустила я вслед за мужчиной.

— Ну-ну. Если ты и в это неспокойное место в таком же состоянии нагдянешь, то слово свое деджать уже не педед кем будет.

— Это почему же? — хмуро уточнила я.

— А кто ж педед ухой отчитывается? Ты ж пдуд вскипятишь... А-а-аффь!

— Вот и помолчи, остроумник. Зачем вообще за нами увязался?

— А мне тепедь, после встдечи с... а-афь! Пдиздаком и бешенным сапожным кобелем ничего не стдашно, хоть на погост пдохаживаться сдазу после пдуда... Стася, а это что там... светится?

— А это нам ориентир в ночи приготовили, — обогнула я притормозившего на берегу Ветрана и остановилась напротив вышедшей на встречу русалки. Девушка в просторной рубахе, уже знакомая мне по Ильину дню и еще ближе знакомая воину духа, кокетливо глянула на мужчину и убрала со лба жидкую прядь. Рой светлячков, кружащий над ее вытянутой рукой, тут же вдрызг разлетелся:

— Здравствуй, магичка, человеческий воин и... — опустила она глаза к ботинкам Ветрана. — досточтимый баюн. Хозяин Чилимского пруда ждет вас, — и сделала шаг в сторону.

О-о! А главного то я и не заметила. Бухлюй, нарядившийся по такому случаю в короткие штаны с узкой помочей через плечо, по свойски протянул мне пятерню:

— Доброй ночи, Стася. Да ты никак со всем семейством? — бросил он насмешливый взгляд на моих сопровождающих. — А что, две головы хорошо, а четыре, куда лучше. Присядем? — проявились тут же, у самой кромки воды, поставленные друг напротив друга скамейки.

Я плюхнулась на ближайшую, оказавшуюся не то что сухой, но даже теплой. Водяной умостился напротив, а умник нахально приткнулся ко мне боком. Ветран же занял позицию прямо за нашей с котом скамейкой и скрестил на груди руки. Не иначе статуя с серебряным мечом на поясе.

— Что у тебя стряслось? — провожая взглядом зашедшую за спину хозяина русалку, нарушила я общее молчание.

— А почему сразу стряслось? — попытался улыбнуться Бухлюй, но потом, вдруг, с чувством хлопнул ладошкой по сиденью. — Э-эх, да что уж там? Перед тобой ли мне дипломатию разводить? И, правда, беда у нас, Стася. Иначе я и не вспомнил бы про твою... услугу.

— Заболел кто-то? Агнесса?

— Не-ет! Все здоровы... Тут другое дело, — испытующе глянул он на Ветрана. — Он ведь не наш, Стася?

— Я из Бередни, — подал голос воин духа.

— Ой, йёшеньки. Это там, где Петля?

— Да.

— Ага... Бывал я в молодости в ее верховьях, — мечтательно оскалившись, почесал детина пятерней грудь. — Красивые у вас там места и речницы(8) тоже красивые. С норовом, как и положено... Так о чем это я?.. — бросил он быстрый взгляд на туманную водную гладь и вмиг сделался серьезным. — Я так думаю, что раз тебя...

— Ветран меня зовут.

— Ага... Раз тебя, Ветран, Стася сюда привела, то тебе доверять можно и буду говорить все как есть... Ты ведь, Стася не знаешь, почему мы с прежнего нашего обиталища сорвались?

— Нет, — отрицательно мотнула я головой.

— Так вот. Есть рядом с тем местом, где в Шалбу впадает Коча закуток один живописный. Поля да пастбища вокруг, а там, в рощице ясневой пруд небольшой. И жилось нам в том пруду много лет вольготно. Вдали от деревенек и назойливых рыбаков, пока не построили рядом маслобойню. Первый ее хозяин не шибко к работе радел. Он, как мне... — обернулся Бухлюй к своей охраннице. — подруги мои рассказывали, деньги от отца получил в наследство и с какого-то перепугу в маслоделы решил зачислиться. Лет пять помыкался, а потом все хозяйство продал. А купила его одна дама из столицы. И вот тут то и закончилась наша спокойная жизнь... — замолчал, вдруг, водяной. — Поначалу она сама со своими подружками в полнолуния купаться повадилась. Это еще ничего, а местами даже... в зависимости от фигур подружек ее, — похабно добавил Бухлюй. — Верещали, конечно, но из воды не вылазили. Я думал, вот смелые бабы, а оказалось, Стася, что все гораздо хуже.

— Культ 'Водяной лилии'?

— Ага. Он самый. А хозяйка маслобойни была у них главной жрицей, 'Золотой лилией'... Это забавы такие человеческие, от скуки придуманные, — вежливо пояснил 'неместному' Ветрану Бухлюй. — Сами к магии никакого отношения не имеют, а представляют себя чуть ли не алантами. Дошло до того, что стали они к моему пруду девственниц водить. Приведут, привяжут к дереву на всю ночь, а сами смоются. Девка орет призывно, пока дурман ритуальный не выветрится, а потом зябнуть начинает. Мои русалки ее отвяжут, пошипят в назидание и маршрут правильный зададут, а в следующее полнолуние уже новую тащат. У меня не семейная жизнь началась, а сплошные скандалы. Но, как оказалось, и это еще ничего было, пока однажды, через год, уже в конце сентября у них на маслобойне какой-то праздник не случился и точно, не Уроженье. Хохотали всю ночь и в масках голые скакали, а потом... потом к нам мертвячку скинули... под утро.

— Жертвоприношение?

— А кто его знает? — понуро мотнул головой водяной. — Может и оно, а может и что другое. У нее все тело ножом было истыкано и воняло какими-то...

— ... ритуальными благовониями, — закончила я за Бухлюя. — Все ясно... И через сколько дней к вам Прокурат нагрянул?

— Ха! На следующее утро. Хорошо там маг воды дельный оказался. Мы ему тело выволокли. Он по нему сразу определил, без некромантов, что к чему. А нам тогда напутствие дал — в дальнюю дорогу. И чем дальше, тем лучше. Потому что дама эта, 'хобья лилия', на расследовании все на меня валить начала и еще неизвестно, чем бы дело кончилось... Вот так мы и оказались в Чилимском пруду, — невесело усмехнулся водяной. — А теперь...

— Бухлюй, где тело гнома? — прямо посмотрела я детине в глаза.

— Стася, — вдруг, часто задышал водяной, широко разевая рот. Русалка из-за его спины метнулась в сторону воды, и через секунду плеснула ее из ладоней в лицо своего хозяина. — Стася... Это не мы его...— слизнул тот длинным раздвоенным языком капли.

— А кто?

— Н-не знаю. Скинули на рассвете уже окочуренного с северного берега. С самого высокого места. А тело... Тело мы... Его никто теперь не найдет, — с вызовом посмотрел на нас детина.

— Почему, Бухлюй?

— Потому что это вам не жертвеница рядом с логовом сумасшедших баб, а настоящее смертоубийство. А я больше не хочу, Стася, перетаскиваться в другое место за кровь на чужих руках.

— Этот гном из Бадука, — постаралась, как можно спокойнее начать я. — Про его исчезновение я сегодня узнала случайно, от своей соседки. И она сказала, что завернул он в Мэзонруж к родственнику, по пути из Либряны домой, но, по дороге сюда исчез. Скажи, при нем что-нибудь было?

— Одежда добротная, обувка и знак какой-то приколот к кафтану.

— А что за знак?

— Ой-й... — сморщился Бухлюй, пытаясь припомнить.

— Меч и наковальня, — вставила из-за его спины русалка.

— Оружейный цех, — в ответ покачала я головой. — Деньги, вырученные за проданный товар, значит, пропали. А по поводу причины смерти есть выводы?

— Выводы?.. То, что руки у него были связаны еще при жизни, а потом от пут избавили, точно.

— Следы магии?

— В этом смысле, чистый... Даже слишком чистый, — недоуменно скривился Бухлюй. — Такое чувство, будто его 'вылизали', аж свечение посмертное сняли.

— Ясно... А теперь главный вопрос. Чего вы от меня-то хотите?

— А действительно, — продрал голос, уже давно переставший чихать умник. — Вы ж все концы в воду спрятали? Значит, бояться нечего.

— Они, Анастэйс, хотят, чтобы ты нашла им убийцу гнома, дабы впредь у него не было искушения так от обличающих доказательств избавляться. Ведь очень же это просто, зная о репутации пруда — скинул сюда труп, а все остальное за него другие сделают и действительно, концы в воду. Так, хозяин? — с усмешкой закончил воин духа.

— Приятно иметь дело с умными... собеседниками, — не весело оскалился водяной. — Да. Именно этого мы и хотим. Потому что, какими бы мерзопакостями нас не считали, хоть здесь, хоть... — глянул он из подо лба на меч Ветрана. — в Бередне, мы хотим жить спокойно и тихо. А то, что иногда бывает... раз в году, так уж, звиняйте. И меня и моих...

— Я, Нилда и моя подруга, Виша, — вдруг приложила тонкую руку к груди русалка, — просим простить нас за попытку убийства. Так это на вашем языке называется...

— Хорошо, — под молчание своих спутников, тихо произнесла я. — Я вам помогу. Но, и от вас потребуется содействие.

— Стася! — совсем не по-хозяйски, подскочил на скамейке детина. — Да, все, что угодно! Ты ж меня знаешь. Когда ж я для тебя что жалел?

— Не в этом дело, Бухлюй. Мне нужны твои связи. Ведь ты общаешься с другими водоемами?

— Есть такое, только... не со всеми, — уклончиво добавил водяной.

— А я сейчас не про тайные тропки на Склочные болота. Узнай, появлялись ли в последнее время в ближайших к нам гиблых местах фонари дураков.

— Эти мотылюжники? — открыл рот водяной. — Так у нас им негде...

— И все ж узнай.

— А, ладно. Договорились. Сейчас же отправлю засланцев. Так ты берешься?

— Ага... Берусь...

Обратно мы возвращались уже в другой последовательности, и если я шла первой, то Зеня сейчас, балансируя хвостом, как шестом канатный акробат, ехал на плече Ветрана, вцепившись когтями в его куртку, и монотонно бубнил. Причем так, чтобы каждое произнесенное им слово непременно достигло моих 'безответственных', 'самоуверенных' ушей:

— ... и до такого додуматься — в сыскари к водяному наняться. Убийцу искать. Да не просто убийцу, а к тому ж мага. И это в нашей-то деревне, где из местных и половины не наберется, а остальные — перекатные вдоль и поперек. Да она год назад чулок свой потеряла, так мы с Глеб... с Грундильдой его все вместе искали, а потом оказалось, она его в галантерейной лавке забыла, только расплатившись. А по весне так и вовсе с ног сбились, решето потеряли. И ты знаешь, где мы его нашли?.. На крыше. Она им во флюгер наш скрипучий запустила. Так попала ж. Вот и болталось оно там, прямо на хвосте у медного кошака.

— Ты еще про корзину забыл рассказать, — внимательно переступая через то место, где еще недавно торчал из земли корень, буркнула я. Это надо же, как только помеха исчезла, я о ней тут же вспоминать начала.

— О какой корзине? — заинтересованно уточнил кот уже на тон громче.

— О той, что я на развале забыла у прилавка со сладостями, — решительно перегородила я мужчине дорогу. — Ветран, может, хватит молчать? Что ТЫ обо всем этом думаешь? Действительно, зря я согласилась?

Воин духа внимательно посмотрел мне в глаза, а потом отвернул голову в сторону деревенских огней:

— Я думаю, что у тебя были на то свои... веские причины. И если посмотреть на это дело с другой стороны, то убийцу вычислять все равно надо. Пусть, не в обещание водяному, а ради того, чтобы он больше никого не сгубил. А все остальное, уже детали, с которыми... мы будем разбираться вместе.

— Правда? — подпрыгнула я, и от избытка чувств, крепко обхватила торс мужчины руками. — Спасибо тебе.

— Не за что, — громко вздохнул воин духа, обняв меня в ответ.

— Да вы два... два безнадежно безмозглых существа! — оповестил нас умник уже откуда то с тропинки... А то мы сами не знаем?

— Ты извини меня за набалдашник. Это я сгоряча.

— Угу... Как решето во флюгер. Или корень. Я так думаю, мне еще крупно повезло.

— От чего же? — задрала я вверх ехидное лицо.

— Я в землю нырять, как он не умею. Да и на хвосте бы не умостился у флюгерного кошака.

— Это точно... А я знаешь, что про убийцу гнома думаю?

— А может, мы, все-таки, пойдем домой? — недовольно встрял философ.

— Домой?

— Даже не надейся, Зигмунд. Мы сейчас к холму Детишкиному, так он называется?

— Ага.

— Вот к нему и двинем.

— Это еще зачем? — хлопнулся на задницу кот.

— Будем призрака на живца ловить. И угадай, кто живец?

— Угадал, Стася... Хотя, с таким окружением как вы, я, по всей видимости, живец, совсем ненадолго, — обреченно вздохнул умник и поднялся на лапы. — Ладно, я готов. Пошли...

Наверное, у Зигмунда на самом деле, по его же собственному умному выражению, произошел 'пересмотр ценностей' в сторону резкого увеличения героизма в крови. Однако сегодня у Детишкиного холма никому из нас блеснуть оным не посчастливилось. Потому что поставленный под большое сомнение призрак нынче ночью на променад, в отличие от кота не вышел. Помаявшись вдоль ручья туда-обратно и нацепляв в лопухах репьёв, пришлось часа через два возвращаться домой.

А сейчас мы сидели втроем за столом, и сонно ворочая языками (так вторую ночь нормально не спим) обсуждали минувший день. Не помогал взбодриться даже специальный чай с шиповником и душицей. И, казалось, явись сейчас пред нами неупокоенный дух Святого Хвостокрута с претензией 'Что ж не дождались то?' я и ему кружечку предложу. Потому что на все остальные телодвижения вряд ли способна...

— Ну, так иди баиньки, Зеня. Твой любимый диван тебе давно подушками машет.

— Ага, как же. Я — спать, а вы в это время нас всех в очередное сомнительное мероприятие втравите? Нет уж. Буду держать ситуацию под контролем... — решительно подавил зевок умник. — И какие мысли по поводу преступника?

— Мысли?.. — попробовала я повторить подвиг кота. — Пока судить сложно, но, мне кажется, это наш 'клиент' гнома убил. Назовите такое предположение, хоть избытком фантазии, хоть, наоборот, ее полным отсутствием, но, кажется и все тут.

— У тебя, Стася, скорее первое, чем второе, — хмыкнул философ. — И странно, что ты про пресловутую женскую интуицию ни словом не обмолвилась, хотя, в твоем случае этот довод звучал бы фразой: 'все как-то, само собой получилось', — припомнил он мне скорый пропуск Ветрана на нашу 'осадную' территорию. А сам недавний предмет спора решил срочно вмешаться:

— Анастэйс, я отдаю должное и твоей богатой фантазии и женским... предсказательным талантам, но, хотелось бы узнать, на чем именно основаны такие выводы.

— На чем именно?.. — постаралась я придать лицу умное выражение. — На соотношении во времени. Последнее убийство в Мэзонруже произошло лет двадцать назад. Да и то, по причине того, что во время Дня ремесел под лучшими людьми деревни, принимавшими поздравления, обвалился шаткий помост, которым придавило спящего под ним местного забулдыгу.

— Двадцать три года тому назад, — уточнил кот. — И было еще на старой площади. Я помню тот случай. Центральная ладменская газета тогда написала, что в одной из провинций по-своему трактовали победу 'нелегкого труда' над пьянством и тунеядством. Хотя, с философской точки зрения, сама по себе ненадежность данной конструкции в переполненной профессионалами всех мастей деревне...

— Зигмунд, погоди, — прервал полет философской мысли, озадаченный воин духа. — Анастэйс, так и что с того?

— Что с того? Мне кажется, если в месте, где, не смотря на большое количество перекатных, много лет шла нормальная спокойная жизнь, то в нем не могут, вдруг, одновременно появиться двое убийц, никак не связанных между собой. Тем более, магов. Это... нонсенс какой-то, — подкрепила я свой вывод еще одним умным словом из лексикона кота. — Что?..

— А знаете, что?.. Давайте-ка мы все хорошенько выспимся, — покачал головой Ветран...

Выспимся? Да я только 'за', но, вряд ли оба моих следственных 'партнера' могут рассчитывать, что после этого, вдруг сразу резко поумнею. Кстати, а почему к нам Груша не присоединилась? Неужто до сих пор переживает в своем погребе из-за нашей с Ветраном недавней перебранки?.. Вполне допустимо, при ее-то восприимчивости. Что же касается поиска гномьего убийцы, то, как я не старалась, уже пригревшись под одеялом, еще раз напрячь свою богатую фантазию, ничего умнее, чем 'нонсенс какой-то' не выходило. Хотя, нет, крутилась еще парочка слов, пришедших в голову без каких либо дополнительных объяснений, и произносить которые вслух, даже наедине с собой я, без окончательного ущерба собственной репутации ни за что не решусь... Гном — мыло... Мыло — гном... Гном — мыло... Мыло...........

Наступивший день порадовал лучами вернувшегося, наконец, из опостылевших туч солнца, лежащими сейчас в аккурат на моих домашних шлепанцах, и приятным запахом еды с нижнего этажа. Из чего я сделала вывод, что, если это и утро, то, уже довольно позднее и что домовиха моя и сегодня великодушно меня пожалела, не устроив раннюю побудку. Сунув ноги в прогретую обувь, и запахнув халат, я, уже с лестницы мельком глянула на пустую ветранову койку. Он вообще, сколько в сутки спит?.. Мне вот, например, чтобы никто потом морально или телесно не пострадал, часов восемь надо, как минимум. Зене — двенадцать — шестнадцать, в общей сложности в течение всего дня, в разных местах и позах, а Груша у нас бдит круглосуточно. У нее лишь фазы активности меняются, как у духа. На счет же Ветрана у меня большой жирный вопрос и его постельный режим, судя по личным наблюдениям, составляет нечто очень близкое к домовихиному. И что самое для меня удивительное, никто из окружающих от этого до сих пор никак не пострадал.

— Добрый день, чудесные мои! — как можно оптимистичнее заявила я еще с нижних ступеней. — А чем это у нас так вкусно пахнет?

Воин духа мне, не менее радостно, прямо от плиты оскалился и вновь переключил все свое внимание на шипящую сковороду:

— Умывайся и садись за стол есть картофельные оладьи. Потому что много дел впереди.

Ага, видимо на мой выспавшийся интеллект, не смотря на явные признаки бодрости, он все ж таки не рассчитывает. Раз взял бразды расследования в свои руки. Ну что ж, дорогу профессионалам, а слабая женщина может просто наслаждаться силой находящегося рядом мужчины. Кто ж против?

— Проснулась, не прошло и половины дня. А я тут лишь чудом уцелел. Глянь на мою лапу, — лишь теперь заметила я демонстративно отставившего в сторону свою правую переднюю конечность кота, лежащего на диване. Неужто, съурочила(9) Ветрана?

— Это что с тобой? — присела я перед умником. — Ага, ожег. Небольшой. Сейчас залечим.

— Очень на то надеюсь, — пробубнил мне Зеня в спину. — А почему не спрашиваешь, кто так постарался?

— Потому что знаю, сам сейчас в красках и стонах мне все опишешь и без лишних вопросов, — обменялись мы по дороге к аптечному шкафу взглядами с Ветраном.

— Зигмунд, но ведь нечаянно же вышло.

— Конечно, нечаянно, если не думать, что делаешь. Так можно и прикончить нечаянно, а потом сильно этому факту поразиться.

— Ну, знаешь ли, — замер воин духа со сковородой в руках. — Она у тебя и так в слезах прощения просила.

— Кто... 'она'? — открыла и я в свою очередь рот.

— Груша, — хмуро буркнул мужчина. — Она мне горячий чай в кружку наливала, а тут Зигмунд ее...

— Я ее просто спросил, почему молоко не в моей любимой чашке! — фальцетом выдал со своего дивана кот. — А с чего она, вдруг, дернулась...

— Та-ак... — тут же сдуло с меня всю радугу хорошего настроения. — Почему, значит, молоко не в той чашке? Вашему просвещенству приспичило с утра домовиху повоспитывать? А ты знаешь, что она даже мне помогать не обязана, своей хозяйке, не говоря уж про всех остальных, здесь проживающих и делает это исключительно из своего, почти ангельского характера? Обожгли его чуть-чуть, а страданий, будто весь облез. Давай сюда свою лапу!

— Зачем? — влип в спинку дивана кот.

— Повязку с мазью буду накладывать, а потом, как миленький, как полосатый жеребец поскачешь на трех здоровых в погреб прощение у Груши просить.

— Стася, так ведь я сам пострадав...

— Хозяйка, не надо ни у кого прощение просить, — нарисовалась между мной и пострадавшим 'виновница торжества'. — Я сама во всем виновата, — хлюпнула Груша опухшим носом. — Я сама во всем...

— Да с каждым такое бывает... И нас с Ветраном ты тоже извини за вчерашнюю вечернюю склоку. Я ведь знаю, что твоя природа очень чутко на любой в доме негатив реагирует. Не то, что мы — прооремся и дальше бежим.

— Угу. В следующий раз будем у садового забора... мнениями громко обмениваться, — возник рядом со мной мужчина. — Пойдем с нами к столу. У меня уже все готово.

— К столу, — эхом выдохнула домовиха. — Пойдемте к столу.

— Грундильда... Извини, был не прав. Погорячился в выводах. И Стася, ты повязку то наложи, — ну что с него еще взять?..

Картофельные оладьи хороши сразу с пылу-с жару. Именно тогда они выглядят пышнотелыми румяными девушками, а не синюшными старухами (когда остынут). А особенно они хороши со сметаной и жаренным на свиных шкварках луком. Макаешь во все это благолепие такой оладушкой, предусмотрительно перегнув ее совком, и сразу пихаешь в рот. А уже потом, медленно пережевывая, млеешь от горячего, заполняющего тебя целиком удовольствия... Да, чревоугодие — тяжкий грех... Это кто сейчас сказал?

— А-а?

— Я говорю, чревоугодие — тяжкий грех, — отвалился на спинку стула Ветран и смачно потянулся. Странно, на терзающегося раскаянием грешника воин духа походил меньше всего, ставя под сомнение только что выпущенную догму. К такому же выводу, видно, пришли и Груша с умником, сидящие сейчас друг напротив друга. По крайней мере, домовиха, оторвавшись от блюдца со сметанным соусом, хмыкнула в ладошку. А кот, с туго перевязанной по всей длине лапой (это такая изощренная месть с моей стороны), тут же прекратив вылизывание, хлопнул ее на боковушку своего трона:

— Да что вы говорите, коллега? Однако же 'Отче наш' начинается именно с просьбы о хлебе насущном.

— Я вам больше скажу... коллега. В Евангелие говорится: 'Трудящийся достоин пропитания', — миролюбиво расплылся Ветран и встал из-за стола. — Однако, ключевое слово здесь — 'трудящийся'. Так что, Анастэйс, заканчивай трапезу.

— А я-то здесь причем? — возмущенно проблеяла я, также далекая от понятий 'грех' и 'Евангелие', как кикимора от венчания.

— А с кем поведешься, от того и огрехёшься, — следующей в очереди 'искрометов' выступила домовиха.

— Наберешься, Груша. Сколько раз повторять?.. А-а-а! Ветран, поставь меня вместе со стулом на место... Я уже закончила. Дай хоть пальцы... оближу, — промахнулась я мимо лежащего с краю стола полотенца. — Хотя бы, поставь в известность, с чего решил начинать.

— А действительно! — вслед нам сусликом подскочил Зеня. — И почему без меня?

— Так ты ж у нас сегодня раненный? — искренне изумился над моей головой мужчина.

— Ой, да ладно вам. Я же... осознал, — заёрзал кот. — К тому же стасино традиционное лечение больше смахивает на кровную вендетту(10), чем на желание исцелить. Так что, снимайте с меня эту гадость, я готов... Только скажите, к чему?

— К чему?.. К осмотру места, откуда тело в пруд сбросили. С этого стоит начать. А дальше — по обстоятельствам. То же, что касается предполагаемых причин убийства, — наконец, оставил Ветран в покое мой стул. — И даже беря во внимание вчерашнюю версию Анастэйс, думаю, не стоит исключать и другие варианты.

— И какие именно? — ревностно уточнила я.

— Деньги, Стася, — тут же запрыгнул ко мне на колени умник и нетерпеливо подставил забинтованную лапу. — Ты же сама не первый год в мире торговли. Вспомни, что первым делом порекомендовал тебе сделать твой начальник?

— Мой начальник?.. — задумчиво потеребила я узел на повязке. — Усложнить охранку на доме и прилегающей территории.

— Правильно. А зачем? — менторски протянул Зеня.

— 'Дабы лазутчики конкурентов не смогли проникнуть в святая святых' — по памяти процитировала я господина Труша. — А-а-а... Вот я — Трахиния. А ведь, действительно, вполне возможно, что оружейника убрали из-за конкурентной борьбы.

— Ну да, — пристегивая к ремню ножны, кивнул мне воин духа. — Или это могло быть элементарное ограбление. Ведь, насколько я понял, при нем была крупная сумма, которая потом исчезла. Если, конечно, твоим... нашим прудовым знакомцам можно верить.

— В этом случаю, думаю, можно... А еще, знаете что? Надо иметь в виду родственников гнома. Мы же не знаем, какие между ними были отношения. Но...

— Что, 'но'? — вскинул ко мне лунные глаза кот.

— Моя версия мне тоже нравится, — упрямо скривилась я. — Брысь, исцеленный. Груша...

— Я здесь все приберу, хозяйка. Не беспокойся.

— Ты — мое маленькое лазоревое сокровище.

— Д-да? — всхлипнула, вдруг, домовиха уже со скамейкой в лапках...

Добровольно вступивший в звание 'главы сыскного отряда' Ветран, казалось, ожил, употребив, наконец, к полезному делу свою немалую энергию. Мы с котом, едва поспевая за размашистым шагом мужчины, в два раза быстрее допрыгали по узкой лесной тропке до Чилимского пруда, и лишь на его песчаном берегу смогли облегченно отдышаться.

— Анастэйс, — уже у кромки воды замер воин духа, обернувшись ко мне. — Как их позвать?

— Погоди, — приложив пальцы к виску, пустила я в глубину 'Призыв'. — Нам ведь нужен сопровождающий?

— Нужен, — утвердительно кивнул Ветран. — И, вдруг, возникнут дополнительные вопросы.

Местных обитателей долго ждать не пришлось, и, уже через пару минут меж ковра из кувшинок возникла, и тут же испуганно нырнула, дубоголовая физиономия коряжника, а затем, сквозь оповестительные пузыри, всплыл и сам здешний хозяин:

— Ой, йёшеньки, какие гости! — на ходу выплюнул Бухлюй, обсосанный до бела, рыбный хребет. — К столу не приглашаю, но с собой пару форелей по жирнее с превеликим нашим.

— Спасибо, в следующий раз, — морально убил, сделавшего радостную стойку кота, воин духа. — Нам нужно осмотреть место, откуда...

— Понял. Сейчас проводим, — тоже перешел на деловой тон детина и развернулся к нам широким зеленым тылом.

Еще спустя несколько секунд своей наготой порадовала и вынырнувшая правее Бухлюя вчерашняя его охранница. Девушка без лишних приветственных церемоний, тут же выгребла на берег, по дороге, как бы невзначай задев мокрым бедром Ветрана. Мужчина остался 'непокобелим', а Нилда едва заметно усмехнулась:

— Идите за мной, — первой направилась русалка в высокую осечу(11) вдоль береговых зарослей, на ходу 'облачаясь' во вчерашнюю рубаху.

'И на том спасибо', — в свою очередь хмыкнула я, провожая взглядом ее и Ветрана с тут же забравшимся на плечо к мужчине Зеней.

— Бухлюй, что с фонарями дураков? Твои засланцы уже вернулись?

— С фонарями? — поскреб мясистый нос водяной. — Почти все, Стася. И как один твердят, что нет мотылюжников вокруг Мэзонружа. Может, ты ошиблась на их счет?

— Может и ошиблась, — в ответ скривилась я. — Но, других вариантов у меня все равно нет.

— Ага... Тогда, знаешь, что?.. У меня есть... вариант, насчет еще одного места. Не то, чтобы трясина, а утянуться при содействии есть где. К тому ж, недалеко отсюда... Ты старую деревенскую пристань знаешь?

— Старую пристань? Знаю, что еще до того, как Шалба русло изменила, была она гораздо западнее Мэзонружа, — махнув тормознувшему Ветрану рукой, чтобы не ждал, развернулась я к водяному. — Но, ни разу сама там не была. Думаешь, подходящие для таких сущностей условия?

— Думаю, Стася, что если ты и в правду не ошиблась, то только там они и могут порхать. Но, для проверки отправлю туда кого по смышленее. Так что, завтра, жди результатов, — обнадеживающе оскалился детина. — Моя помощь еще нужна?

— Помощь? Пока нет, — одарила я его ответной гримасой. — Ну, ладно, привет Ее сиятельству, а мне пора, — и, хорошенько прицелившись к удаляющимся по берегу фигуркам, черкнула сбоку от себя знак.

— Эх, в другое бы время твою, Стася, услугу.

— И что? — выдернуло меня уже из под арки непобедимое женское любопытство.

— Так попросил бы подбросить меня по вашему переходу на Туманное озеро — за карпунями на развод, — мечтательно закатил выпуклые глаза Бухлюй. — А ты чего подумала?

— Да, примерно, тоже самое... Не переживай, представится еще подходящий случай. Ты ж меня знаешь! — в гулком подвальном коридоре последние мои слова прозвучали совсем уж зловеще.

Вываливаться из подвала прямо в траву я брезгливо поостереглась. Не люблю я ее — мало ли кто там, в ее сырости может шуршать, особенно, если ты в летних туфлях на голую ногу. А терпеливо дождалась свой отряд с разгребающей впереди осечу русалкой у молодой ивы, растущей как раз перед подъемом. Вот эту бледную красотку никакие пилы не берут. Нилда, одарив меня очередной снисходительной улыбкой (и откуда такое высокомерие у русалок?), резво поскакала наверх по склону.

— Ну что узнала? — поравнявшись со мной, проблеял с плеча пружинящий на ходу умник.

— Да пока ничего полезного. Нет поблизости альтернатив нашему блудному призраку.

— Ясно. А вот мы узнали, что у Ветрана глаза красивые, как озера в солнечный день, и вообще он на Дихуса(12) похож.

— На Дихуса? — прищурилась я в спину воина духа. — Это, когда он без своего серебряного меча. А про его глаза я и сама в курсе.

— О-о, да ты, матушка, ревнуешь?

— Ага. А ты, видно, давно над землей не парил, аки змий воздушный? — многообещающе расплылась я.

— Анастэйс! — как мне показалось, немного нервно, окликнул меня обсуждаемый, у самой кромки песчаного подъема. — Руку дай.

— Вот видишь, Стася, с таким характером, как у тебя, мужчины только рукой и ограничиваются... Ма-ау-у!!! Хвост отпусти!

— О-ой-й! Когти из плеча вынь! И вообще, давай-ка на землю. Трава уже давно закончилась.

— Надеюсь, не повредились по дороге? — душевно поинтересовалась у нас скучающая в ожидании русалка. — Именно отсюда к нам мертвяк и прилетел, — махнула она рукой в промежуток меж двух, выпустивших с обрыва корни берез.

— Угу... — скоро восстановил дыхание Ветран. — Здесь никто до нас не топтался?

— Точно не было, — осторожно сделала шаг назад Нилда, с интересом наблюдая за сначала попрыгавшим по низкой траве, а потом присевшим у самой береговой кромки мужчиной. — На этот склон со стороны деревни подъема нет, только в обход, по краю луга.

— Угу-у... — задумчиво протянул воин духа, окинув взглядом весь пруд, переливающийся отсюда стеклянным расписным блюдом. — В остальных точках или к воде доступ отсутствует, или берег песчаный. А здесь — в самый раз, чтобы... следов на земле не оставить, — озадаченно развернулся он ко мне. — Ты что-нибудь видишь?

— Неа. Чисто, как после генеральной уборки. Подстраховался, гад.

— А вот, если бы меня спросили... — вцепившись когтями в березовый ствол, прогнулся дугой умник. — То я бы посоветовал...

— И что бы ты посоветовал? — скептически я на него сощурилась.

— Взять след.

— Взять след? — вскинул брови мужчина. — Да, собачка бы нам, может и пригодилась.

— А зачем нам собачка, когда у нас магичка есть? Как ты думаешь, мы твой схрон в Ближнем овраге нашли?

— Зеня, не говори ерунду, — поймав на себе удивленный взгляд еще и русалки, отмахнулась я. — Мне для этого зацепка нужна. А здесь совершенно пусто.

— Анастэйс, какая зацепка? — тряхнул головой Ветран, словно отгоняя от себя нахлынувшую красочную картинку, даже мельком представить которую моему богатому воображению было стыдно.

— Ну-у... в твоем случае — волос с диванной подушки, — отвела я глаза в небо. — А вообще... а вообще... — нет, в том, что деньги обитателей Чилимского пруда интересуют мало, я была уверена безоговорочно. Их, как и подавляющее большинство нечисти, такая 'слабость' привлекает, лишь, как средство заманивания жертвы в расставленную для нее ловушку. Но, вот что касается другого... — Нилда, скажи честно, брала что-нибудь у упокойника? Это сейчас очень важно для нашего общего дела, — в упор посмотрела я на застывшую у края девушку.

— А что, если и так? — вдруг, прошипела русалка, ощутимо напрягшись всем телом.

— А что, если — надо? — в ответ набычилась я.

Прудница кинула взгляд вниз, будто примеряясь к прыжку, а потом, на несколько секунд задумалась:

— А если не вернешь, магичка?

— Мне твоя... побрякушка, ведь это украшение, я правильно поняла, нужна на время и для дела. А оставлять ее себе я и не думала. Или ты меня за идиотку принимаешь, 'русалочьи радости'(13) собирать?

— Да кто вас, магов знает? — привычно хмыкнула девушка.

— А ты проверь.

Ветран и Зеня, оказавшиеся между нами, напряженно замерли, и лишь двигали головами вслед за говорящей стороной, готовые в любой момент сорваться с места. Но Нилда, наконец, приняла решение:

— Ладно, так и быть — проверю... Лови! — едва успела я поймать, несколько раз перевернувшуюся в воздухе вещицу.

При рассмотрении она, как я и предполагала, оказалась женским костяным гребнем, очень искусной работы, украшенным по верху ажурными рябиновыми гроздьями из мелкого речного жемчуга. Конечно, жаба будет давить. Это вам не волосяная чесалка из рыбьего хребта, а настоящее произведение искусства. Только вот, до кого оно так и не доехало, предназначенное наверняка в качестве дорогого подарка за продолжателя гномьего рода, думать сейчас совсем не хотелось...

— Ого! — склонился над моей головой подошедший Ветран. — Что за материал? Неужели...

— На вашем языке его называют драконом, — вяло улыбнулась Нилда.

— Действительно, 'ого'... — в ответ пробубнила я, уже накрыв гребень второй ладонью. — Ну что ж, попробуем... взять след.

Браться за дело, заранее не уповая на его успех — лучше вообще проваляться все это время в постели, таращась в потолок, результат все одно тот же. И я надеялась. Надеялась, что убийца, темным пятном стоящий сейчас на дне пропасти, из которой даже магу возврата нет, допустит хоть чуточную ошибку, за которую я смогу сейчас, как за тонкую паутинку уцепиться, чтобы вытянуть постепенно наверх весь колючий смрадный клубок. Русалочья белесая дымка, заволокшая костяной гребень, испуганно схлынула, стекла на мою ладонь и с легким пощипыванием растворилась между пальцев. Осталась лишь гномья 'память', окрасившая жемчужинки в малиновый цвет... Да, для жены был этот красивый подарок. О теще, пусть и уважаемой, с такой нежностью не мечтают, проводя короткими волосатыми пальцами вдоль зубцов. Но, не о том я сейчас должна думать... Не о том.

— Та-ак... — подняла я глаза на своих спутников, внимательно следящих за выражением на моем лице. — Зацепка есть. Считайте, что, благодаря... щедрости Нилды и зениной памяти, нам очень крупно повезло, потому что маг такой вариант не просчитал. Но...

— Опять твое 'но', — нервно дернул хвостом только что упомянутый.

— Но... — невозмутимо продолжила я. — здесь, все одно, ловить нечего. Надо спускаться к деревне и искать след там. А вот откуда начинать...

— Скажите, сколько дорог ведут в Мэзонруж из Либряны? — облокотился на березу Ветран.

— Да у нас единственный с той стороны тракт, он же — главный, который только у внешней изгороди разветвляется... — широко открыла я рот. — А ведь точно! Вот оттуда и начнем. Думаю, мили за полторы от деревни, а там по месту сориентируемся.

Создать подвал — дело для мага не хитрое. Правда, после определенного количества синяков на лбу и выныриваний в самых неожиданных для самой себя местах. Однако и здесь существовало свое 'но', вызывающее подергивание котовьего хвоста. Соваться вовнутрь больше, чем двум разумным существам одновременно крайне не рекомендовалось. И об этом Зигмунд знал, как элитный представитель именно такой расы. Вот был бы он обычным кошаком, тогда...

— Ну, кто со мной первый? — с ехидной улыбкой прищурилась я на свой отряд.

— Ветран пусть... первый. Потому что тракт — это дорога, а дорога, это...

— Собаки, вороны, колеса и копыта. Я поняла, — уже одной ногой на крайних камнях тоннеля, кивнула я умнику, ухватив протянутую руку мужчины. — Не скучайте тут без нас.

И, оставив воина духа оглядываться по сторонам в тени придорожных кустов, тут же нырнула обратно к двум березам. Зигмунд 'скучал' высоко на одной из них, а Нилда, явно желающая дать нам в дорогу напутствие, опустила от него свою русую голову:

— Послушай, магичка. Про гребень мы с тобой договорились. Как наиграешься — вернешь. Но, было еще кое-что.

— Говори, — проследила я взглядом за сползающим задом наперед по стволу котом.

— Когда мы того гнома осматривали, я заметила, вот здесь у него... — подняла русалка к моему носу узкую, с голубоватыми прожилками ладонь и ткнула пальцем в ее ребро у основания мизинца. — был укус, уже после смерти и почти насквозь.

— Ага... Как думаешь, чей?

— Не знаю, — дернула плечами девушка. — Знаю только, появлялся у меня, однажды, очень схожий, только на пальце. Много лет назад.

— И кто укусил? — нетерпеливо переступила я с ноги на ногу.

— Тогда?.. Мускусный крысюк. Слыхала о таких? Живут по речным берегам, а из их шкурок селяне себе шапки шьют. Только здесь я таких не видела... Это очень далеко было! — прокричала она уже из воздуха, прыгнув, все ж таки с кручи вниз.

Вода приняла свою 'нечистую' дочь почти без всплеска, а мы с умником еще несколько секунд, вывернув шеи, смотрели на ее, пошедшую расходящимися кругами гладь...

Зря Зигмунд трусил. Ровно посередине тракта Либряна-Мэзонруж было сейчас пусто и ветрено. Слева, он, желтея булыжными щербинами, взбирался на открытый холм, с вершины которого уже видны были городские окраины. А справа, терялся в рапсовом поле, над которым надолго зависали сейчас, опасные лишь разъевшимся гусеницам жаворонки. И только придорожный столб с цифрой '1,5' на деревянной табличке, оживлял своими косыми красно-синими полосами скромные краски августа. Вот у этого 'яркого пятна' и маялись сейчас в ожидании, глядя на мои угловатые телодвижения, воин духа с ученым котом на плече. И если первый делал это молчаливо, то второй, тычясь время от времени затылком в угол таблички, пытался нервозно комментировать:

— Странно. А в прошлый раз ты была гораздо резвее... Ой-й... Стася, может надо ближе к городу... Или к деревне... Или...

— Зигмунд, или помолчи и не отвлекай ее или...— не выдержал, наконец, Ветран.

— Ой-й... Ладно, молчу... А ты не качайся, как пугало в непогоду... И вообще, домашнему коту на таких просторах...

— Оба помолчите, — не отрывая взгляда от вспыхнувшей в нескольких ярдах левее мерцающей точки, буркнула я. — Я, кажется, его... зацепила.

Точка, медленно плывя над дорогой, постепенно начала разрастаться до очертаний сначала седока, запахнутого до пояса в плед, и держащего обвислые вожжи, а потом проявился и сам его транспорт. Это была миниатюрная двухместная повозка, качающаяся на неспешном ходу. Она проехала мимо меня, задев высоким бледно голубым колесом вытянутую вперед руку с гребнем, и только тогда я опомнилась. Быстро нарисовав вслед видению закрепляющий заклятие знак, тут же спрятала русалочью радость в карман кофточки:

— Нам за ним, — оглянулась я к своим послушно притихшим спутникам. — Пошли... Или вам здесь понравилось?

— У тебя получилось? — с мальчишеским восторгом выдохнул Ветран и рванул с места так, что едва не смахнул умника.

— Ага... — радостно расплылась я. — Теперь остается поспешать следом и внимательно наблюдать развитие событий. Потому что, если верить слухам, а мы можем пока опираться только на них, оружейник исчез по дороге к своему родственнику. А значит...

— В любой момент, — понятливо кивнул мужчина. — Ну, ты хоть опиши, что сейчас видишь. Интересно же. Я с таким впервые сталкиваюсь, — вновь напомнил мне Ветран открытого всему миру ребенка.

— Да. И мне тоже... жутко интересно, — добавил, распластанный полосатым воротником на плечах воина духа кот.

— Ага... Я могу видеть лишь его самого и то, с чем он сейчас соприкасается и, следовательно, только это вам опишу. А вижу я средних лет мужчину с традиционной гномьей бородой, мирно дремлющего на сиденье своей повозки. У нас на таких только дамы ездят и гномы. Они так и называются — 'крошки'. Он едет медленно. Ну, потому что дремлет. Хотя, это я уже говорила.

— Анастэйс, а по слухам, в какой половине дня оружейник сюда выдвинулся? — оттаскивая меня на обочину, проводил Ветран взглядом, промчавшуюся мимо почтовую карету.

— Не знаю... — тормознула я от доступного только мне зрелища. — Скорее всего, во второй, потому что пропажа его обнаружилась 'с ночи'.

— Угу...

— Я что хочу сказать, — приподнял свою качающуюся морду Зигмунд. — Гномы — народ скряжный. И вряд ли наш оружейник стал бы проводить лишнюю ночь на каком-нибудь либрянском постоялом дворе или сидеть там же в таверне, если едет в гости к свояку, где ему будет все и в лучшем виде и даром. Значит, было это, скорее всего или еще засветло или в сумерках... Это ты сейчас о наличии свидетелей?

— О них, — задумчиво нахмурился мужчина.

А я, вдруг, с опозданием осознала, что вообще представления не имею, как мы будем таковых сначала искать, а потом еще и опрашивать. Ну, не накладывать же на каждого потенциального ротозея знак полного доверия?.. В ответ можно такого наслушаться. И в таком количестве...

Так, поспешая, правда уже по обочине, сбоку от мерцающей гномьей повозки, мы и сами не заметили, как минуя второстепенные ветки дороги, по самой главной вошли в Мэзонруж. Красные его дома с арками и мезонинами, местами облепленные плющом, прикрывающим вековые выедины на кирпичах, местами спрятанные в тенистых палисадниках, встретили нас распахнутыми настежь окнами и щедрыми запахами со всех деревенских кухонь. Погода сегодня сквознякам явно благоприятствовала. Зигмунд, разморенный на солнце, тут же парусами надул свои розовые ноздри, но вслух выражать желания поостерегся. Иначе накроется ему в следующий раз вся следственная деятельность за моральную шаткость. Воин духа, пригревший его на своих широких плечах, шагал уверенно, цепляя боковым зрением всех встречных — поперечных. Я же наблюдала за окружающей обстановкой в пол глаза, сосредоточив все свое внимание на профиле энергетического двойника нашего оружейного мастера. Гном, едва по обочинам появились крайние деревенские постройки, заметно оживился, сбросив плед и прежнюю свою сонливость, но, на нашу радость, ехал с прежней скоростью, иногда таращась по сторонам. А следующее его действие позволило мне сделать соответствующий увиденному вывод:

— А ведь он здесь впервые, — в полголоса произнесла я.

— Впервые? — склонился ко мне Ветран. — Почему ты так решила?

— Дорогу спрашивает... А теперь ее жестами явно за кем-то повторяет... кивая при этом головой. И, если я не ошибаюсь... Ага, на следующем перекрестке будет поворачивать.

— Это к мясной лавке, что ли? — встрепенулся, съехавший набок умник.

— По крайней мере, в ту же сторону, — высунув от старания язык, продолжила я наблюдение и, если бы не Ветран, то на всем ходу врезалась в идущую навстречу по тротуару пару.

Повозка, вскоре, на самом деле свернула в правый переулок, но, к огорчению, не знаю, на что рассчитывающего кота (может, хоть в витрину попялиться хотел?), уже на следующем совершила еще один маневр. На этот раз, налево и, через несколько десятков ярдов проехала мимо хорошо знакомого мне домика с четырьмя угловыми разноцветными башенками, украшенными вычурными флюгерами.

— Стась, а ведь здесь твоя приятельница живет, Алена? — сощурился на такую красоту умник.

— Ты откуда знаешь? — метнула я в него удивленный взгляд и вновь вернулась к повозке.

— Так мы ж их в ту ночь с ее прокуратским кавалером... завозили, — смущенно пояснил Зеня. — Вот я и запомнил.

— Ну да. Отсюда и 'Семь тараканов' недалеко, — в ответ хмыкнула я. — В следующий раз бесплатно никого не катай. А то, что ж? Возчики за деньги, а ты — даром по деревне скачешь. Хотя... На таких дрожках, как бы тебе самому приплачивать не пришлось. К тому же у тебя и упряжи, не то, что приличной, а вообще никакой...

— Стася! — взмолился на такие речи философ. — Ты мне теперь это недоразумение до каких пор будешь припоминать?

— Всего-то в первый раз сказала! — совершенно справедливо возмутилась я. — Да у нас и дрожек то теперь нет, благодаря тебе же, кстати.

— Подумаешь, большая потеря. Да Мата сама от них хотела избавиться еще лет тридцать назад. Они и не ее вовсе были, а знакомых из Медянска, которые по дороге к нам в канаву на тех дрожках опрокинулись и рессоры повредили. Это как раз в разгар Солнцепутья(14) было. Вот на время и оставили под нашим старым навесом. Нашла по чему страдать.

— Подумаешь?! А не ты ли тогда упряжным у них был?

— Анастэйс, давайте, вы не здесь... продолжите? На нас уже прохожие оглядываются, — в полголоса буркнул мне воин духа, которому, видимо, надоело слушать нашу перебранку.

Я представила, как это должно со стороны сейчас выглядеть и мне, вдруг, стало смешно: ведь, наверняка не все в деревне знают, что кот у нас — особенный и местами даже не в меру говорящий. И хотела уже об этом своим спутникам сообщить, как...

— Стоять!

— Что-о? — сдавленно выдохнул, получивший от меня рукой наотмашь по животу мужчина.

— Стася, а его-то за что?

— Молчите, — прыгнула я с тротуара на кромку дороги и, привстав на цыпочки, вытянула шею. — Наш гном остановился.

— Но, ведь здесь нет ничьих ворот? Одна сплошная изгородь, — шепотом, на всякий случай, удивился Ветран.

— Так в том то и дело. Он с кем то разговаривает... и... — побежали у меня мурашки по рукам от увиденного.

— ... Анастэйс, что, 'и'?

— И... все, — хлопнулась я попой на дорожный бордюр. — Больше нам не за кем здесь следить...

______________________________________

1 — 'Малая жизнь' или 'мнимая смерть', болезненное состояние, похожее на сон и характеризующееся неподвижностью, отсутствием реакций на внешнее раздражение и резким снижением интенсивности всех внешних признаков жизни.

2 — Просторечный жаргон, подразумевающий собой наличие в голове 'страдальца' кузнечной кувалды и кузнечных щипцов (а может, и всех остальных инструментов).

3 — Предвестье — один из четырех основных ладменских праздников. Приурочен ко Дню весеннего равноденствия и отмечается 21 марта. Праздник-просьба о будущем хорошем урожае, благоприятной погоде, здоровье в семье.

4 — Самая мелкая ладменская монета, равноценная, примерно, одной российской копейке.

5 — Самая крупная ладменская монета, преимущественно из золотого сплава. В стране также в ходу: просто злотень, двойной злотень, тройной злотень. Ладный же злотень равен 5-ти простым.

6 — Тяжелое навершие на рукояти меча, служащее противовесом клинку.

7 — Разновидность особого морского узла.

8 — Речные русалки. Также их можно разделить на прудниц, озерниц и морских, называемых иначе волнорезками.

9 — То же самое, что и сглазила, в просторечье.

10 — Обязательная смерть в порядке возмездия.

11 — Трава с острыми краями листьев, снабжёнными микроскопическими пилообразными зубцами.

12 — Водный дух мужского пола, являющийся в ночь на Ивана Купала одиноким девушкам, дабы 'утешить' их.

13 — Украшения и другая женская атрибутика, ревностно собираемые каждой русалкой для собственного удовольствия. Часто в такие предметы заключаются души погубленных ими людей (в большинстве своем мужчин).

14 — Самый любимый всеми слоями населения ладменский праздник. Приурочен ко Дню зимнего солнцестояния и отмечается с 22 декабря и до конца месяца разными красочными мероприятиями и хождениями друг к другу в гости. Знаменует собой начало зимы, а заканчивается встречей нового календарного года.

Глава 8

Как такое вообще может происходить? В центре Мэзонружа, в самом центре моего маленького мира? Мира, где я люблю каждую травинку, каждый кирпичик? Где солнце встает исключительно, чтобы радовать, а дождь бывает всегда кстати?.. Как?.. Ехал себе, никого не трогая, обычный гном, мечтал о сытном ужине и о теплой мягкой постели, пригрев в кармашке под сердцем подарок любимой жене, а тут...

— А он точно по доброй воле?

— Если ты под доброй волей имеешь в виду заклятие полного повиновения, то, да. Гнома маг силком не тащил.

— Так может, они знакомцы и решили на пару куда-нибудь?.. А, хотя...

— Зеня, ты мне сразу скажи, что тебе ответить, я так и поступлю, но, останусь при своем мнении, — устало вздохнула я и убрала со спины кота прилипшее к шерсти перышко. Тоже, наверное, сидит сейчас, сбоку от меня на дорожном бордюре и также недоумевает: 'Как?'. — Ошметки этого заклятия и сотворенного подвала, по которому этот гад оружейника увел, до сих пор здесь к мостовой прибиты. Я их и сейчас вижу, хотя, если бы шла мимо, то точно не заметила, а маг не избавился, потому что у него времени на то не было. Вот и все... Вот и все.

— Анастэйс, это не тупик. Это просто закрытая дверь, которую мы обязательно откроем, — легко качнул меня своим плечом, сидящий с другой стороны Ветран.

— Ага... — ответила я ему тем же и встретилась с взглядом любимых, небесно— голубых глаз, полных сейчас уверенности. А потом не смогла удержаться — шеркнулась кончиком носа по его рукаву. — Я тебе верю. Потому что, когда ты рядом, то...

— То, 'что'? — улыбнулся Ветран, дунув мне на растрепавшуюся челку.

— Поберегись! — едва успел он в следующий миг подогнуть свои 'огроменные', раскинутые на мостовую ноги перед пронесшейся мимо коляской нашего старосты. Но, на пассажирском диванчике раскинулся сейчас не он, а...

— А я, кажется, знаю, как нам без поиска и опроса свидетелей получить ценную информацию, — соскочила я с ограждения. — Чего расселись, вставайте. Здесь, дальше по улице живет единственная гномья семья в этой половине деревни. Наверняка оружейник к ним ехал, иначе бы двигался в совсем другом направлении. Пошли.

— Ты что, у свояка нашего убиенного решила ценной информации насобирать? — скептически скривился Зеня, но зад свой полосатый от бордюра оторвал.

— Ну-у, это, если только сильно повезет... или наоборот, — сделала я шаг в сторону, давая простор для маневра Ветрану. Мужчина легко подпрыгнул с места и отряхнул свои единственные штаны. — А вообще... Ужинать пора.

— Анастэйс, что ты задумала?

— Что задумала? — с прищуром глянула я на мужчину. — Пошли, по дороге расскажу...

У всеми уважаемого начальника нашей деревенской стражи, Фионария, было два главных греха (страсти), которые он, до сих пор успешно для

собственного организма совмещал: женщины и 'душевница' (1) производства бабки Цветихи. И как Дозирон не боролся с обоими, периодически подсовывая Фионарию то благочестивых невест, то целебные антиалкогольные травки, традиционно терпел крах. В конце концов, между двумя этими, не последними людьми Мэзонружа был заключен устный договор (хотя, кто его знает, может где и бумажка с печатью припрятана) о том, что 'усугубляться' наш главный страж будет в четко обозначенное для грехов время: с вечера пятницы по субботнее утро. И даже, в силу широты души, а может, ради лишнего контроля, стал выделять для пятничных поездок к Цветихе свой личный гужевой транспорт.

На свое же сегодняшнее, пятничное счастье, адрес этой, несомненно, творческой личности я знала. А вот к явному неудовольствию, жила она по этому адресу через дом от меня на противоположной стороне. И не то, чтобы моя высокая нравственность претила такому крайне популярному соседству, просто, на протяжении нескольких лет, Фионарий считал своим долгом непременно налево оттуда сворачивать. Началось это хождение к моей калитке и обратно как раз после освобождения Наума от демона. То ли я в глазах стражника сразу и сильно выросла, то ли другое что его на сей подвиг вдохновило, но доставал он меня основательно... А потом было ему видение... в ночи, белых одеждах и с отвращающим от моего дома текстом. Это, как выяснилось совсем недавно, оказался единственный известный мне случай 'отвращения женихов' из множества профессионально исполненных некромантско-философской парочкой...

— Ну что?

— Ничего, — буркнул Ветран в ответ на мой вопрос.

— Как это, ничего? — удивленно открыла я рот.

— Ничего хорошего.

— Это ты сейчас... морально-этические нормы имеешь в виду? — ехидно уточнил с его плеча умник. — Так она же не на счет променада с продолжением у Фионария будет интересоваться. И не в каком по счету горшке от двери он свои сребени хранит. Узнает, что нам надо и свернет. В чем проблема то?

В чем проблема, Ветран, видимо и сам затруднялся ответить. Поэтому лишь хмыкнул в сторону, а потом ускорил свой и без того широкий шаг, едва не промахнув мимо нужного дома. А вот я тормознула, и, вцепившись руками в низкую калитку, выкрашенную в любимый всеми гномами яичный цвет, прищурила глаза... Так и есть — знакомая крошка стояла сейчас, высоко задрав задок, прямо напротив крыльца, как напоминание об ее, так и не появившемся здесь хозяине. На центральной же двери приземистого сооружения висел внушительных размеров замок.

'Ага... Ну, да все равно сейчас некогда. А вот, если не повезет с Фионарием, сюда придется вернуться. И предлог мне лучше придумать заблаговременно', — кивнув самой себе, припустила я вслед, уже изрядно удалившейся по тротуару парочке... Но, догонять их не стала — другие у меня были на текущий момент планы. И, на минутку выпрыгнув из подвала прямо у собственной кухонной плиты, подхватила с полки пустое лукошко:

— Груша!.. Груша!

— Да, хозяйка, — высунулась из половых досок растерянная домовихина мордочка.

— Я — по делу. Ветран с Зеней — в лавке, но, скоро вернутся. Ты щелкни им охранку, если будут трудности с опознанием.

— Так они... А-а... — открыло рот создание, а потом, вдруг, тяжко вздохнуло. — Хорошо, хозяйка, я их впущу.

— Вот-вот...

Странно она себя ведет в последнее время, моя преданная домовиха: вздохи эти и всхлипывания. Может, мы ей в тягость стали, со своими бурными страстями? Или соседство набожного Ветрана смущает на столько, что Груша, ни с того ни с сего, теряется при самой пустяшной просьбе, которая, кстати, в отличие от большинства ею исполняемых, напрямую относится к ее охранным обязанностям...

'Странно, да только некогда мне сейчас и с этим разбираться. Но, вот время появится...', — осторожно прикрыла я калитку и поспешила через дорогу, в сторону стоящей у уличной обочины коляски Дозирона.

Стеньша, неизменный старостин кучер, неизменно же дремал на козлах. Про него вообще по деревне байки ходят, как раз по причине этого, годами выработанного рефлекса при любой остановке в пути тут же проваливаться в здоровый сон. Говорят, однажды, местные мальчишки даже умудрились незамеченными, прямо под его клюющим носом к переднему колесу трещетку привязать, а когда коляска, с вернувшимся Дозироном тронулась... В общем, старосту потом очевидцы всем скопом из придорожной канавы вытаскивали, а вмиг взбодрившийся Стеньша в это время уже далеко был, на другом конце Мэзонружа. Правда, он потом вернулся, когда кобылу, наконец, завернул и трещетку отвязал, и даже попытался тех остроумников словить. Говорят, поймал. Да только Дозирон с тех пор самолично, перед тем, как восседать, вокруг всех троих обход делает: и коляску проверяет и кучера своего и слабонервную кобылу Дусю.

Именно, исходя из всего выше обозначенного, колпак я скинула лишь у подножки, и, придав лицу беззаботное выражение, попыталась завязать разговор:

— Добрый вечер, Стеньша.

— Ась? — натренированно вскинулся тот, но, узрев сбоку от себя не насупленного начальника, а мою радостно расплывшуюся физиономию, тут же выдохнул. — Здорово, красавица... Как она, жизнь?

— А какая у красавиц жизнь? — многозначительно протянула я, с трудом пытаясь оную в уме представить. — Ску-учная.

— Да ну? — распахнул мужик в зевке свой щербатый рот. — Это у тебя-то жизнь скучная? Да уж лучше такая, чем... — разом оглянулись мы на хлопнувшую позади меня калитку. — ... кх-хе...наоборот, не в меру развеселая, — в пол голоса, но, все ж таки, закончил он. А я прицельно прищурилась на вальяжно подошедшего к нам щуплого мужчину.

Фионарий, а это ожидаемо он и был, сначала окинул меня не менее прицельным взглядом, особенно задержавшись на синих взлохмаченных от ветра волосах и немного ниже шеи, а потом, подправил свои и без того всегда задранные кверху черные усы (синилью(2) он их красит, что ли?):

— Всего вам наипервейшего, Анастасия. Давно не виделись, так, чтобы... — звенькнули за его спиной, торчащие из корзины бутыли.

Я припомнила, что в последний раз это было примерно года три назад, в аккурат, перед его ночным забегом по деревне в сопровождении куда более умелого, чем я в левитации некроманта, и грустно вздохнула:

— Так кто ж виноват?

— Это... да, — скривился мужчина, уж точно знающий ответ на данный вопрос и, стыдливо потупив очи, на мгновение впал в задумчивость. — А вы куда то... направлялись? Может вас подвезти?

— Подвезти? Нет, благодарствую. Я лучше пешком. Мне здесь недалеко, за угол — за яйцами на пирог, — гордо отказалась я от предложенной высокой чести, но, тут же решила смягчить мину, нарисовавшуюся на вытянутой фионарьевой физиономии. — А вот, если проводить... недалеко, до угла? А то у нас нынче говорят... неспокойно.

'Нынче у нас не спокойно, так что, проводите даму, а то дама одна ходить боится' — это волшебные слова для любого носителя штанов, считающего себя настоящим мужчиной. И не важно, что про ту 'даму' по деревне треплют, будто она самолично демона угробила (явный поклеп и преувеличение), и что на Чилимском пруду днюет и ночует (а вот это уже, отчасти, правда). Да и много еще чего... рассказывают. Но, ведь, дама сама просит? Как ей отказать в такой галантной малости? А уж если этот галантный кавалер еще и не просто так, 'второй помощник держателя коровьего хвоста', а начальник всей местной стражи, да еще с прошлым лихого наемного воителя? К тому ж срочно нуждается в скорой реабилитации этого самого галантного образа, то, здесь уж ответ сам собой очевиден:

— Одно мгновенье! — в два прыжка пихнул он на пол коляски свою ценную ношу и молодцевато одернул форменный кафтан. — Пройдемте, Анастасия. Да, Стеньша... а ты потихоньку... на расстоянии.

Кучер насмешливо крякнул за нашими спинами и начал 'потихоньку' выворачивать с обочины на дорогу, а я решила, не затягивать сильно со вступительной частью основной своей программы. Потому что, знак полного доверия, вещь крайне полезная и много раз проверенная, но 'подвести' к этому полному доверию тоже надо с умом. Так, чтобы у 'клиента' не возникло потом 'похмельного' вопроса: 'А чегой то я наплел тогда, выше крыши да до облаков? Не иначе, не чисто было'. Ведь помнит же прекрасно, кому 'плел'.

— Так, говорите, не спокойно у нас? — очень удачно начал галантную беседу сам будущий 'клиент'. — Не слишком приятно слышать такую характеристику вверенной мне территории.

— Ну да. И мне удивительно. Да только, дело в том... — изобразила я на лице крайнюю озабоченность. — Понимаете, уважаемый Фионарий, мой хороший знакомый, о-очень требовательный во всех отношениях человек, решил купить в Мэзонруже дом, а ему злые языки нашептали про недавнюю историю с неким пропавшим оружейником из Бадука. Вот он сейчас и сомневается, а мне, честно говоря, и парировать нечем. Я же не в курсе события... Как думаете, что мне ему... ответить? — преданно заглянула я в глаза собеседника и... отставила в сторону руку...

Разговор наш с главным стражем, действительно стоящий многих не опрошенных по Мэзонружу зевак, уже подходил к своему логическому завершению, исчерпав все мои вздохи и варианты удивленных выкатываний глаз, когда из-за стратегически выбранного угла...

— А вот как раз и он-ни, — совсем уж искренне, на этот раз открыла я от удивления рот.

— Кто, 'они'? — напряг свое зрение в сумерках Фионарий.

— Мой... хороший знакомый, про которого я вам говорила и Зигмунд с ним.

Опознанная парочка, явно домой не торопящаяся (иначе не сделала бы такой крюк по ближайшим окрестностям), как раз поравнялась с нами по противоположной стороне улицы, а потом и вовсе тормознула у перекрестка.

— Ваш хороший знакомый? — нервно передернулся начальник стражи. — Так он у вас... живет?

— Ага, — проникновенно вздохнула я, скосив в сторону глаза. — Еще как... живет. А, значит, мне уже пора. Спасибо вам огромное за ваши объяснения. Я ему слово в слово все передам. До малейших нюансов, — уверила я застывшего мужчину и решительно направилась через дорогу... — М-м-м... А чем это из вашего куля так вкусно пахнет? Можно я тебя под руку возьму?

— Зачем? — вопросительно буркнул, тут же сорвавшийся с места воин духа, но, локоть свой отставил.

— А Ветран, копченых ребрышек купил... Правда, мы кое что уже съели по дороге, — облизнулся с его противоположного плеча умник... Да. Денек у кота сегодня выдался, аж в сумерках заметно, как нос от избытка свежего воздуха покраснел. — Ну что, не зря... старалась?

— Ох, не зря, — как можно убедительнее протянула я и мельком бросила взгляд на начальника мэзонружской стражи, до сих пор торчащего на углу. — Дома расскажу, какие мы с вами молодцы... местами... Пока, Стеньша!

— Кх-хе!.. Пока...

Дрова в очаге, не смотря на то, что принесены были из под навеса, поначалу никак не хотели разгораться. Лишь капризно плевались в склонившегося над ними Ветрана и пускали с отсыревших боков едкий дым. Пришлось тратить последние крохи своего, почти опустошенного за день резерва, чтобы тут же, у родной стихии его восстановить. И какое же это приятное ощущение, вот так, вытянув к огню ноги и запрокинув назад голову сидеть и, прислушиваясь к каждой клеточке своего тела, ощущать разливающуюся по нему жизненную энергию. Чувство, сравнимое с разве что... Хотя, бабушка моя, на язык не воздержанная утверждала, что настоящую 'взрывающую изнутри муку' можно испытать лишь в том случае, когда рядом с тобой любимый мужчина, а не виртуозный и многоопытный любовник... Когда рядом любимый...

— Анастэйс.

— Да-а, — приоткрыла я зажмуренные глаза.

— Почему ты не ешь?

— Я ем... А чуть позже и к тебе присоединюсь.

— Что, матушка, исчерпалась? — понятливо хмыкнул Зеня, развалившийся сейчас рядом со мной, на раскинутом прямо у очага одеяле.

— Ага... Но, говорить способна. Так что, слушайте. Про нашего оружейного мастера, господина Булдга, отца многочисленного семейства и совладельца тестевой мастерской в Бадуке. Сразу скажу, что выводы наши по поводу времени его появления в Мэзонруже были частично...неправильными, так как, покончив к вечеру со своими делами в Либряне он, действительно, не стал тратиться на номер и ужин, а решил двинуть к свояку, но...

— Стася, а можно, без 'но'? — лениво уточнил кот.

— К сожалению, нельзя, дорогой. Потому что по дороге сюда он еще задержался в городе, в ювелирной лавке — ждал свой заказ.

— Драконий гребень? — уточнил умник.

— Ага, его. Ждал часа три. Там какая-то накладка вышла и курьеру пришлось мотаться по специальному каналу через границу с Эйфу(3)... В общем, в нашу деревню он въехал не в сумерках, как мы предполагали, а уже далеко за полночь. Поэтому и клевал носом и в плед завернулся. Что же касается свидетелей, — ехидно глянула я на Зигмунда. — то их, не смотря на позднее время, оказалось предостаточно. И даже нашелся человек, который дорогу гному указал. И, знаете, почему?

— Догадываюсь, — буркнул кот. — Видимо, это как раз было после того, как...

— Ну да, некая 'нечистая телега' очень громко прокатилась по улицам, а восторженные зрители слегка припозднились со своими букетами. Ну, или ночными горшками. Зато вывалились из окон как раз к заезду гнома в Мэзонруж.

— То есть, мы могли с ним и... встретиться? — потрясенно посмотрел на меня умник.

— Могли бы, Зеня... Да, видно, у каждого своя дорога, — покачала я головой. — А ты потом еще ночью...по огородам... и этот призрак странный.

— Бр-р-р, — передернуло, вдруг, кота.

— А что по поводу причин исчезновения? — подал в образовавшейся тишине от стола голос Ветран.

— По поводу причин? А вот здесь самое интересное. Во-первых, нашлись гномьи деньги, которые сначала посчитали пропавшими вместе с ним самим.

— Да?.. И где они нашлись? На берегу Чилимского пруда? — удивленно уточнил кот.

— Нет, гораздо ближе — в тайнике под сиденьем крошки. Их обнаружил свояк гнома. Наверное, у них в родне схожие места хранения.

— Та-ак, — отложил в сторону недообглоданное ребрышко мужчина. — Действительно, интересно. А, во вторых?

— У господина Булдга уже бывали до этого подобные, с точки зрения... следствия, 'загулы'. Именно так на это дело смотрит наш глава стражи. Поэтому и Прокурат не подключает.

— Что значит, 'загулы'? — приподнял бровь Ветран.

— Уважаемый коллега, сразу видно, что вы не знакомы с особенностями, как бы вам сказать... гномьего быта... — встал и потянулся философ, а потом вновь шмякнулся на бок. — У нас существует выражение: 'Надоел, хуже гномьей тещи', основанное на нелегком опыте всех женатых представителей этой расы. И все дело в том, что по древнему обычаю, 'молодой' приходит после свадьбы в дом своей жены, а, не наоборот, где и продолжает жить веселой дружной семьей вместе с ее родителями. Оттого у нашего оружейника и совместная с тестем мастерская. Аналогичные ситуации сплошь и рядом случаются.

— Ага, — скривившись, покачала я головой открывшему рот воину духа. Я даже слышала о парочке мест в Лазурном лесу, закрытом, кстати, заповеднике, где уставших от тесного общения с родней...

— ... особенно женской ее половиной... — вставил умник.

— ... гномьих беглецов привечают и успешно реабилитируют, — закончила, все ж, таки, я. — Вот именно поэтому к очередной пропаже оружейника и отнеслись 'сквозь пальцы', с полным мужским пониманием... И наверняка, дома его до сих пор ждут...

— Понятно, — встал из-за стола Ветран и присоединился к нашей пригревшейся у очага компании. — Что же по поводу денег... Получается, не из-за них гнома убили?

— Получается, так. А, может, он имел при себе нечто более ценное, ради чего это стоило сделать? — многозначительно выдал кот.

— Анастэйс, это заклятие полного повиновения, оно лишает жертву возможности говорить, например?

— Нет. Оно лишь парализует волю. И жертва, если ей прикажут, может сама себе... — начала я, а потом замолчала.

— ... все, что угодно, — глянул на меня воин духа. — А сколько, по ладменским меркам может стоить драконий гребень?

— Зеня? — вопросительно посмотрела я на умника.

— Я что вам, столичный ломбард? — недовольно скривил тот морду, но в свой информационный транс, все ж таки, ушел. — ... За тридцать девять сребеней очень похожий приобрела полгода назад графиня Перепелкина... Это цена двух нормальных дойных коров, — тут же пояснил Зигмунд в ответ на недоуменный взгляд Ветрана.

— О-о-о... — удивленно протянул тот. — Получается, деньги магу не нужны, украшением дорогим он тоже пренебрег. Остается... Да много еще чего остается: конкуренция, личные счеты, случайность, в конце концов.

— Это точно, — согласно мотнула я головой. — Вот завтра всем и займемся. А сегодня...

— Не знаю, как вы, а я — баиньки, — демонстративно запрыгнул умник на свой диван.

— Вы оба — баиньки. А у меня еще дела в избушке, ненадолго. Надо мыло закончить для... сильно волосатых клиентов, — насупившись от, вдруг набежавшего ночного бреда, встала я с одеяла. Теперь опять будет преследовать... Гном — мыло... Мыло — гном. Понять бы еще, к чему...

Нет, спать он, конечно, не пошел. Но, и у моей двери в избушку во второй раз судьбу искушать тоже не стал. А, вдруг, передумаю, да и начну слезно молить: 'Останься, всеми Богами твоими заклинаю!'. Мать моя Ибельмания, а ведь искушение и вправду велико. Особенно сейчас, когда стоишь вот так, вблизи от него, приткнувшего склоненную голову к опоре навеса, такого родного, что даже дух захватывает... Только руку протяни...

— Анастэйс?.. Ты чего?

— Извини, минутная слабость и... руку отпусти.

Ветран, еще раз хлопнув сонными веками, поднял на меня глаза. В темноте ночи, даже при магическом зрении смотрелись они и в правду, сумрачными озерами и были сейчас совсем близко. Мужчина ослабил хватку на моем запястье, а потом, вдруг, развернул ладонь и притянул ее к своим губам.

— И ты меня прости.

— За что? — замерла я.

— За то, что я сейчас... Нет. Не могу, — скользнул он челкой вдоль моих пальцев. — Хотя, хочу этого так, что дух захватывает, — и, разжав свои, подскочил с крыльца.

'Дух захватывает?.. Ну, что ж, ты сам напросился... любимый!'

— Пошли со мной, — кинула я ему уже в спину.

— Куда?

— Туда, где сбываются мечты... Что, испугался? — зря я это сказала... А может и не зря...

Ночной ветер, неожиданно теплый для такой большой высоты, тут же раскинул объятья, а пол под ногами возмущенно заскрипел. Еще бы. Кому это вздумалось нарушить покой давно забытого всеми места? Хотя, меня-то оно должно помнить. Ну а дух... Дух, действительно, захватывало. Независимо от того, кто ты и в который раз здесь оказываешься.

— Это... Мы где? — надо отдать мужчине должное, если он и растерялся в первый момент, то очень быстро взял себя в руки. — Анастэйс, это Мэзонруж? — глаза Ветрана были сейчас даже не озерами, а целыми морями, полными детского восторга.

— Ага. Самая высокая в Ладмении пожарная каланча к вашим услугам. Пятьдесят один ярд, шесть ярусов, включая этот балкон, четыре разных по форме окна и один флюгер с поющим петухом, — тоном экскурсовода доложила я. — Ее построил еще прежний деревенский глава, в доказательство того, что казенные деньги он тратит исключительно на славу родного края. С тех пор мы и ославились на всю страну, как каланчовая деревня. Хотя, этой достопримечательностью так по назначению и не пользовались. Уж слишком лазить на нее трудно... Ну, как, тебе здесь... нравится?

— Да, нравится, — подергал мужчина руками перила, проверяя их на прочность. — Я на нее часто внимание обращал, с улиц внизу. Ее ведь из любой точки в деревне видно. Вот только и подумать не мог, что когда-нибудь сюда... сразу на самую высоту... Спасибо.

— Да не за что. Наслаждайтесь, а я пока делом займусь.

— Что ты имеешь в виду? — повернул он ко мне, подставленное ветру лицо.

— Хочу посмотреть, где у нас в это позднее время магией балуются.

— А-а-а...

Мэзонруж отсюда, с самой его окраины, заплатами огородов вылезшей к Шалбе, виделся, как затихший на ночь в улье пчелиный рой. Редкие мерцающие огоньки, натыканные по площадям, перекресткам улиц да вокруг таверн лишь схематично обозначали сейчас его темные границы. А прямо за нашими спинами под округлившейся пока наполовину луной, переливалась река. На дальнем ее берегу, пологом и песчаном через убранное поле чернела неровным контуром дубовая роща, сотни лет назад облюбованная местными дриадами. А уж если совсем выпустить свое воображение вслед за юго-западным ветром, то можно представить за много миль отсюда и стену священного Лазурного леса, и топкие берега шумных в любое время суток Склочных болот. Но, мне сейчас нужно было сконцентрироваться на совсем противоположной стороне и, старательно прищурившись, я ухватилась руками за холодные перила балкона.

Постепенно темень внизу начала раскрашиваться мутными разноцветными пятнышками-светлячками, зависшими над отдельными постройками. Ну, надо же, как интересно у нас, оказывается, по ночам люди живут? Хотя, про Цветиху я и так... догадывалась. Да и магия ее деревенская, примитивная, никому вреда, не приносит... Ага, гораздо восточнее ее, под самым носом у старосты нечто по интереснее творится. И это уже не так безобидно, как 'антиопохмельный' заговор на самогон. Надо будет приглядеться с пристрастием к супружеской паре лекарей. А вот что касается моей приятельницы, Алены, то с ней придется, уже в который раз откровенно поговорить. Потому что цвет ее зависшего между башенками 'светлячка' мне совсем не понравился. Опять не тем покровителям в ночи за удачу свечки ставит? Да и у самих этих свечек цвет тоже не... Ого! Ярким всполохом отвлек мое внимание от домика художницы, радужный перелив над алантским особняком. Да... Полноценной жизнью живут многодетные супруги. От такой силы 'взрывающей изнутри муки' даже у меня кровь к щекам прилила... Прочистив, запершившее от смущения горло, я переместилась взглядом к серому пятну храма, от которого в этот неурочный для служб час шел серебристый столп света прямо в ночную высь. Ну, ничего себе! Оказывается, для такой силы энергии даже и других составляющих не нужно. А вот какое над храмом 'светопредставление' творится, когда колокола звонят?.. Надо будет обязательно посмотреть.

— Ветран, а почему ты на службы в наш храм не ходишь? — не отрываясь от искрящегося креста, спросила я.

— В храм? — удивленно отозвался он. — Я дома... Точнее в саду молюсь.

— Ясно. В уединении, значит. Или боишься, что нам вред своими святыми речами нанесешь?

— Нет... Не знаю, Анастэйс... Ты мне ответь.

— Отвечаю: можешь молиться дома и иконку свою поставить, куда положено. Я... Мы — не против. Ведь у твоей матушки есть особый угол, и домовой тоже есть. Не сбежал, собрав пожитки от такого соседства?

— Угу... Этот угол у нас 'красным' называется... Я понял.

Вид же моего собственного, мгновеньем раньше упомянутого дома, с такой точки, меня тоже искренне удивил. Правда, заметны были хорошо, сквозь соседские деревья и постройки, лишь две его неполные стороны, зато иллюминация, какую они выдавали вместе с 'сеткой' колокольчиков, накинутой на весь двор и сад... Я раньше никогда именно так на него не смотрела, о чем искренне сейчас пожалела. Потому что зрелище действительно, впечатляло. И тот золотистый свет, волнами бегущий по бревенчатым углам вверх, и скользящий дальше по стыкам четырехскатной крыши прямо к центральной трубе... Да, есть от чего флюгеру скрипеть, когда этакий поток через него, как сквозь громоотвод проходит...

'Надежная охрана... Слишком надежная для такого тихого места, как Мэзонруж', — нахмурившись, развернулась я к реке и попыталась сейчас вглядеться за ее крутой, уходящий на запад изгиб...

— Что там? — спросил за моим плечом Ветран. — Ты уже очень долго туда смотришь.

— Там?.. Старая деревенская пристань. С постоялым двором и складами. Все, как положено, только уже ветхое и заброшенное. Ею раньше, лет восемьдесят назад очень оживленно пользовались, пока, после очередного паводка, Шалба окончательно русло не изменила. Бухлюй сегодня сказал, что, если у нас в округе и появились фонари дураков, то они могут квартироваться только у старой пристани. Завтра мы это узнаем... А вообще, место там, действительно, нехорошее. Как Зеня говорит, 'неспокойное'.

— И в чем это выражается?

— Да в разном. То свистом в ночи, то здания все разом трещать по швам начинают. Я сама не видела, а вот... друга моего наш староста четыре года назад собственноручно нанимал, чтобы он порядок навел, а то на пастухов селяне жаловались. Там вокруг как раз луга заливные, а пастухи туда стада гонять категорически отказывались.

— И что твой друг, навел порядок? — профессиональным тоном поинтересовался воин духа.

— Ага... А прошлой осенью там Прокурат со своими кадетами(4) поисковые учения провел. И после тех учений, говорят, — ехидно скривилась я. — опять веселье началось. Это же кадеты — накидали своей непредсказуемой магии по всем углам, а почистить за собой забыли... Вот, видимо она сейчас так и светится... синюшно, — вновь прищурила я глаза к темному горизонту.

— Магия... За все в этой жизни нужно нести ответственность, тем более, за такое, — глухо произнес мужчина. — А давать магическую силу в руки детям...

— Это конечно. Только в том, что у Мэзонружа опять старый чирий на заднице вылез, виноваты, не пацаны неопытные, а те, кто ими руководил тогда. Это они должны были все до конца проконтролировать, — с чувством пробубнила я и резко развернулась к Ветрану. — А скажи мне, почему ты сегодня на меня злился? Неужели, только из-за того, что я против Фионария решила свой магический знак применить?

— Что? — удивленно отпрянул от меня Ветран. — Хотя, ты знаешь, да — злился. Потому что, на мой взгляд, методы такие тебя недостойны и существуют другие, куда более...

— Достойные? — выкатила я глаза. — Бегать по деревне и всех подряд спрашивать: 'А не видели ли вы'? А ТЫ знаешь, мне нисколько за свой поступок не стыдно. Никто в результате не пострадал, разве, кроме самомнения этого селадона(5). А вот тебе, воин духа, наоборот, сейчас должно быть стыдно, за то, что ты всей правды не говоришь.

— И в чем же она выражается, на твой взгляд? — склонил голову набок Ветран.

— А в том, что ты меня элементарно ревновал, но признаться в этом тебе твои заповеди не позволяют: как же так, я, воин духа, могу ревновать какую то там магичку? Да она и гвоздя с моей высокодуховной подошвы не стоит.

— Ну, знаешь ли? — уперся руками в перила мужчина. — Стыдно... Тебе трудно понять, что для других могут существовать непреложные истины, которые не оспариваются. Я тебя в этом не виню. Как ты говоришь, — тоскливо усмехнулся он. — 'Такова твоя природа'... Скажи мне, Анастэйс, а тебе когда-нибудь, за что-нибудь бывает... стыдно?

Слова его ударили прямо в сердце и больно отозвались там именно потому, что были, отчасти, правдой. Но, у меня, вдруг, пропало все желание продолжать и дальше этот бессмысленный спор, который я сама же так глупо сейчас затеяла:

— Бывает, Ветран... А особенно мне стыдно за то, что я большая трусиха и до сих пор не исполнила последнюю просьбу своей бабушки. Хотя я тогда и не знала, что она была последней... Я трусиха, потому что до сих пор боюсь учиться левитации, хотя из-за этого уже один раз чуть не погибла. Вот поэтому мне и стыдно. Правда, я стараюсь бороться со своим страхом. Отчего и бываю здесь иногда, на этой каланче, но до сих пор так и не научилась его преодолевать. Поверь мне, для мага это непростительно...

— Расскажи мне, — тихо произнес Ветран.

— Что?

— Расскажи мне все, Анастэйс.

— Про мою... ба-абушку? — нервно всхлипнула я, глуша подступившие слезы.

— Да, и про нее тоже расскажи.

— Зачем тебе это?

— Просто расскажи...

— Просто, — эхом повторила я и шерканула пальцем под носом. — Только, если ты будешь надо мной смеяться, я тебя отсюда скину без всякой надежды на удачное приземление, — этим же пальцем погрозила я мужчине...

Луна, сильно напоминающая мне сейчас (а надо было нормально ужинать), ополовиненную на сковороде яичницу, заглядывала уже в следующий между опорами балконной крыши проем. А я, к своему великому облегчению, наконец, закончила 'печальную повесть про недоученную магичку и ее карточную башню'. А потом мне, вдруг, стало очень легко. Будто груз этот, ни разу ни перед одним человеком и даже магом наружу не выложенный прямо с самой высокой в Ладмении пожарной каланчи, камнем ухнул долу. Да там, об землю и разбился на мелкие-мелкие кусочки. Ветран, ни проронивший ни слова, стоял сейчас рядом со мной и тоже смотрел вниз. Неужели, и он это почувствовал?

— А здесь очень высоко, — поднял мужчина ко мне улыбающееся лицо. — Я думаю, начинать надо, как ты говоришь, с самого простого. Вот с этого и начнем. А отсюда ты еще успеешь слететь.

— Маги летать не умеют, — осторожно уточнила я. — Летают лишь аланты, да еще эльфы. А маги левитируют, то есть парят. А вообще, причем здесь ты?

— Анастэйс, — страдальчески вздохнул мужчина. — Послушай меня внимательно. Бояться — не стыдно. Страх отличает разумных существ от безмозглых идиотов. Лишь вторые ничего не боятся, поэтому и живут не долго. Ты мне очень помогла. Ты заставила меня поверить в себя, в собственные силы. И я тоже в тебя верю... как в себя самого. И я хочу тоже тебе помочь. Скажи только, как это сделать?

— Как мне поверить в себя? — удивленно уставилась я на Ветрана.

— Угу.

— А ты в меня уже... веришь?

— Угу. Как в себя самого. И мне безразлично при этом, маг ты, эльф или обычный человек.

— Ну так... Ой, да здесь много разных нюансов. Понятие веса и антивеса, например. Понятие разности полей, — пустилась я в перечисления, а потом широко открыла рот. — А моим подопытным будешь?

— Это как? — вскинул брови Ветран.

— Да очень просто. Ведь себя поднимать или другого, принцип левитации один и тот же — надо лишь сдвинуть центр заклятия в нужную точку.

— Угу-у... — задумался на мгновение воин духа. — Хорошо. Давай попробуем. Тем более, я вижу, в теоретической части ты уже подкована. Только... может, сначала спустимся пониже?

— А что? Ты же в меня веришь?.. Ну, хорошо, давай, а вообще-то... О-ой-й... — вдруг, передернуло меня от боли, спицей пронзившей оба виска сразу. — Ветра-ан, — прихлопнула я к голове руки.

— Анастэйс, ты чего?

— Зеня... Охранный знак. Надо срочно...

— Ты сама сможешь?

— Ага... Могу, — взметнула я в знаке руку и первой качнулась в проступивший на лунном фоне подвал...

Окончательно боль отпустила уже через секунду и еще в подвале я успела подумать, что кот, скорее всего, по какой-то непонятной причине сейчас вне пределов дома, но начинать надо оттуда...а потом я увидела его... точнее их. Зигмунд, забившись в угол своего любимого дивана, с расширенными от ужаса глазами пытался отодвинуться еще дальше, но, лишь лихорадочно скреб лапами, собирая под собой покрывало, а прямо над ним нависло нечто. Сначала мне показалось, что это просто серое пятно, но, оторвав свой ошалелый взгляд от кота, я разглядела в этом пятне вполне человеческую фигуру, только очень тощую и сутулую, облаченную в длинный мешковатый плащ. Фигура угрожающе дернулась, заставив несчастного тут же, зажмурив глаза, тихо пискнуть, а потом обернулась к нам. Да, это был человек, достаточно пожилой и с едкой ухмылкой на крупноносой физиономии, но в следующий момент, когда Ветран, метнувшись из-за моей спины, бросился в его сторону, незнакомец, вдруг, яркой вспышкой разлетелся по комнате, оставив после себя лишь угарный смрад.

— Что это было? — растерянно тормознув у дивана, огляделся по сторонам Ветран.

— Н-нет, не надо... — еще не придя в себя, затряс головой умник и в два огромных прыжка, на которые обычный кот, казалось, не способен, очутился на моих руках. — Стася, он меня... нашел. Мне стра-ашно, Стася, — сердечко его бешено колотилось прямо у меня под пальцами. — Стася... Стася... — совсем по-собачьи заскулил, обхватив мою шею лапами кот.

— Та-ак... — попыталась я собрать свои мысли в кучу. — Какого ахирантеса в этом доме происходит?.. Ветран.

— Да? — развернулся ко мне, уже с той стороны дивана мужчина.

— Здесь больше ничего нет. А ты, Зеня, можешь успокоиться. Это был не тот, о котором ты нам сейчас расскажешь... когда успокоишься, а всего лишь мастерски наведенная иллюзия. И меня сейчас очень сильно интересует, — постепенно начала я повышать голос. — Какого ахирантеса она здесь делала?! При такой-то сильной охране дома. Груша!.. Груша!!!

Домовиха обнаружилась, как только Ветран откинул крышку погреба, а я пустила туда свой световой шар. Она лежала, раскинув ручки, прямо на картофельной куче в нашем потайном отсеке и мелко дрожала. Встопорщенные волосы грушины и кончики пальцев искрились остатками только что лопнувшей наверху, у дивана магии.

— Я сейчас, — пренебрегая лестницей, спрыгнул мужчина вниз и через несколько секунд появился оттуда с обвисшей Грушей на руках. — Анастэйс, — осторожно сгрузив тельце на диван, распрямился воин духа. Явно, такое зрелище было ему в новинку. Да и мне самой, правду сказать, тоже. — Ты можешь объяснить, что с ней?

Я, не выпуская из рук кота, склонилась над дрожащей крохой:

— Не знаю. Такое ощущение, будто она с этой иллюзией... дралась, что ли? На ней та же энергия. Да и запах... Зеня?

Умник, отцепив от моей кофты лапу, завис над Грушей и принюхался. А потом, вдруг, утробно заурчал. Домовиха в ответ, лишь приоткрыла глазки:

— Я ничего не помню, хозяйка, — не отрывая от кота пустого взгляда, пролепетала она. — Я ничего не помню.

— Вот и приехали. Дальше пёхом...

Осмотр дома, сначала изнутри, а потом и по внешнему периметру, мы проводили втроем, с уже спустившимся на землю, но не отходящим от нас ни на шаг Зигмундом. По ходу обменивались мнениями, но пришли к единому выводу: охрана работает исправно. Мало того, ее границ не нарушал никто. Потому что ни магических следов чужого присутствия, ни специфического его запаха, ни обычных отпечатков чьих-либо конечностей вокруг не было. То есть, совершенно чисто. И если прежние загадки, с каждым днем разрастающиеся, как опара на печи, вызывали у меня чувство обидной беспомощности, то сейчас я начала откровенно злиться. И было от чего — нас, уже очень долго и очень успешно водят за нос. Нет, я, конечно в магии себя большим специалистом никогда не считала. Да и зачем мне это было, если рядом всегда находился настоящий профессионал, готовый ответить на любой, даже самый глупый мой вопрос? Иногда, правда, этот профессионал забывал у нас свои университетские конспекты, в которых я с неистребимым женским любопытством рылась, а потом на нем же интересные заклятия испытывала. Но, чтобы вот так, в повседневной своей жизни столкнуться с совершенно незнакомой мне стороной собственной природы?.. Я же, в конце концов, не офицер Прокурата, прошедший курс подготовки в самых опасных местах континента? И не воин духа, привыкший смотреть опасности в глаза, не забывая при этом махать своим серебряным мечом?.. Но, зато, у меня есть, что защищать. И есть, кого защищать. А это — главное. Так что, магичка Стася, направляй-ка ты свою злость в нужное русло, а расписаться в собственной беспомощности ты сможешь и в другой раз, при более благоприятных обстоятельствах...

— А, знаете, что?

— Понятия не имеем, — нараспев, заметил умник.

— Чем больше я обо всех этих странностях думаю, тем больше прихожу к выводу, что все это — дело рук одного мага. Правда, очень сильного мага.

— Ты хочешь сказать, что и фонарь дураков, который до сих пор под большим вопросом, и пропажа гнома, и сегодняшнее... — дернул Зигмунд хвостом. — представление, это он один?

— Ага... Но, — громко брякнула я пустой кружкой по столу, — не спрашивайте меня, почему я так думаю. Потому что, я и сама не знаю. Точнее, знаю, но, пока объяснить не могу. А, если и могу, то получается как-то... неубедительно.

— Я тебя прекрасно понимаю, Анастэйс, — зевнув в кулак, облокотился на стол Ветран. — Ты любишь свою деревню и тебе проще представить, что в ней поселилось одно, хоть и большое, но вполне объяснимое зло, чем то, что какие-то пространственные метаморфозы послужили распространению всех этих напастей.

— Метаморфозы в пространстве? — скептически глянула я на Ветрана. — Если ты имеешь в виду изменение магического поля, то из законопослушных человеческих граждан оно магов-убийц не делает. Оно, по-другому действует. Да и места такие Совет магов(6) заблаговременно вычисляет, а Прокурат потом нейтрализует, — тоже зевнула я. — А деревню свою я и на самом деле люблю... Правда, в последнее время она меня удивляет, не по-хорошему, — вспомнила я, вдруг, 'светлячков' над некоторыми домами. — А, может, я, просто очень долго смотрела на нее, как на придуманную страну из детских книжек?

— Тот, кто ничего не совершил, ничего не ведает, — мудро изрек кот и, облизнувшись, икнул. — А, знаете что, чудесные мои, давайте-ка все спать. На улице уже светает. Только, Стася, я сплю с тобой... Коллега, вы — не против?

— Та-ак... А исповедь философа с темным прошлым? — недоуменно прищурилась я.

— Может, утром? — сочувственно глянул на Зеню мужчина.

— Утром?.. Ну, хорошо. Утром, так утром. Но, не надейся, что я про нее забуду, — щелкнула я кота по дернувшемуся уху и пошлепала в сторону погребной крышки. — Груша, Грушенька, ты как? Может, молока с пряником?

— Не надо, хозяйка. Мне хорошо, — стараясь придать голосу как можно больше оптимизма, пропищала снизу домовиха.

— Ну-ну... — обернулась я снова к столу. — Ветран, пожалуйста, не наливай больше Зене валерьянки. А то он с тобой спать будет... Кстати, я — не против...

Умник, все же пришел ко мне. Долго устраиваясь, сначала в ногах, потом под боком, в конце концов, чихнул и испуганно замер где-то в районе лица. Пришлось открывать глаза:

— Не дыши на меня... Хотя... — высунув руку из под одеяла, сгребла я кота и прижала к себе. — Может твое валерьяновое амбре и мне уснуть поможет?

— А что такое? — зевнул во всю пасть воодушевленный Зеня. — Все о своем всесильном маге думаешь?

— Неа...Ты не знаешь, что может означать словосочетание 'гном — мыло'? Оно меня вторые сутки терзает.

— Гном-мыло? — протяжно повторил умник. — Это загадка какая то?.. Ну-у... Может, то, что гномы не любят мыться, или наоборот, предпочитают это делать чаще всех остальных... Нет, вряд ли... А, если брать во внимание, что ты этим мучаешься вторые сутки, то, скорее всего, это как то связано с твоей оригинальной версией о 'большом, но, объяснимом зле'... Тогда, вполне возможно, что существует и третья, скрытая сторона... А, если учитывать и фактор подсознательного, то........ вероятнее всего........ и гномы тоже....... Стася... Стася.........

Умник что-то еще вещал, переплетая в моей голове мутные полусонные образы с обрывками его многозначительных психологических выводов, а я, уже проваливаясь в зыбкую перину сна, вдруг, поняла, что, наконец, решила свою загадку, но, вот ответ на нее записать... обязательно записать... И я даже, кажется, нашла бумажку... Правда, лишь только во сне...

— Хозяйка, просыпайся... Хозяйка...

— Да-да...

— Хозяйка, хозяйка... — одеяло предупредительно дернулось. Прямо, как в старые добрые времена... Именно это сравнение и выдернуло меня окончательно назад, в реальность:

— Груша, доброе утро.

— Доброе утро, хозяйка, — благодушно скривилась домовиха в ответ на мой изучающий взгляд. — Подушку подать? Я медленно буду бежать.

— Да ни к чему уже. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо... Все хорошо. Только... — сжала кроха пальцами сползший угол простыни. — Я все равно ничего не помню, — для убедительности, тряхнула она головой и подоткнула простыню под матрас.

— А-а... Ну, ладно, не переживай... А где все?

— Все? — явно обрадовалась смене темы Груша. — Зигмунд внизу, у своей... любимой чашки с молоком, а Ветран — в саду скачет. Он только перед тобой встал и мне помог.

— В чем помог? — зевая, сползла я с кровати и пихнула ноги в шлепанцы.

— Плиту разжечь. Я вам завтрак приготовила.

— Что?! — тут же проснувшись окончательно, поскакала я к перилам. — Ну, ты даешь!.. Хотя, при такой хозяйке, что еще остается делать гостям и преданной домовихе?

— Хозяйка, ты очень хорошая хозяйка. Ты... ты... — шмыгнула носом Груша, постепенно растворяясь прямо у меня на глазах.

— Ну вот. Опять за свое... Да что ж такое в этом доме творится?..

Творилось совершенно непонятное. Причем, понимали это все, даже проживающий под нашей крышей, совсем недавно, воин духа, сидящий сейчас за столом и внимательно изучающий кусок яичницы на вилке (явно, мою вчерашнюю ночную мечту).

— Ну, и что ты там разглядел? — задержав на нем взгляд, поинтересовалась я, а потом придвинула поближе большую миску с порубленным овощным салатом.

— Да так, — вздохнув, запихнул, наконец, мужчина в рот кусок. — Ду-маю.

— Ага... Я вот тоже... думаю... Помнишь наш вчерашний разговор на каланче?

— Так мы о многом там... говорили, — на всякий случай напрягся Ветран.

— Ага... Послушай, я, ведь, действительно, в розыскном деле полный дилетант и... возможно, иногда совершаю что-то предосудительное.

— Ого! — вскинул морду, дремлющий на троне кот. — Этот день будет записан в анналы истории, как 'Начало великого покаяния грешницы пред Божественным судом'. Продолжай, дочь моя, мы тебе внимаем.

— Ничего-ничего, следующий ты на очереди. Я помню, — зло прищурилась я на кота, а Ветран просто очень выразительно на него посмотрел. — Так о чем это я... А-а-а, может, ты сам сегодня покажешь пример, как надо работать... достойными методами?

— Хорошо. А что нужно делать? — нисколько не смутился мужчина.

— Это ты у меня сейчас спрашиваешь?

— Нет, просто уточняю приоритеты, — усмехнулся Ветран, явно настроившись на показательные результаты.

— Ясно... Помнишь, мы вчера проходили мимо гномьего жилья?.. Там еще калитка в желтый цвет выкрашена?.. Улица Звонарей, дом 26?..

— Не-ет, — честно признался мужчина.

— Ладно, это поправимо. Зеня ведь местный. Так вот...

— А что, я тоже с ним? — преувеличенно радостно подпрыгнул на стуле умник. — Так чего же мы сидим? Пошли, вставай. Нас ждут великие...

— Сидеть! — пригвоздила я дезертира исповедального фронта грозным взглядом. — Всему свое время... Там живет свояк нашего оружейника и то, что касается...

— Я понял, Анастэйс. Я с ним поговорю, — потянулся за крынкой с молоком Ветран. — А где в это время будешь ты? — вдруг, замерла его рука в дюйме от глиняного горлышка.

— Я? Дома, конечно. Много дел скопилось. К тому же надо дождаться вестника с пруда по поводу старой пристани и... я еще хотела баньку вытопить.

— Баньку? — при этом слове мужчина выдал совсем не ожидаемую мной реакцию, хотя, если вспомнить, чем закончилась его первая там помывка... — Ветран, честно. Буду дома. А вот вам тогда придется на обратном пути зайти в лавку за хлебом и яйцами. Хотя, я могу и сама туда...

— Мы зайдем.

— Ага, — как все-таки полезно, хоть иногда, быть умной и слабой женщиной. — Ну, а теперь, давай, Зигмунд, кайся, что за внеурочный гость залетел к нам ночью на огонек? Мы тебе внимаем...

Возможно, если бы такая тяжелая и откровенная беседа легла на полосатые плечики кота сразу, с еще свежим пережитым страхом и ночной антураж, так сказать, соответствовал, то и я, как благодарная слушательница вела бы себя более... щепетильно. Но, сегодня, когда все произошедшее уже слегка потускнело в красках, а за окном под солнцем чистили перышки, рассевшиеся на изгороди вездесущие воробьи...

— Я тебя в третий раз спрашиваю, откуда ты его знаешь? — оторвала я взгляд от окна. Кот, развалившийся на своей лечебной койке, дернул лапками и перекатился на живот:

— Это давно забытая история, Стася. Она произошла еще в прошлой моей жизни. Я о ней сейчас даже и не вспоминаю... Что-то мне здесь не уютно. Может, на крыльце будет... лучше?

— Зеня, это уже третье место, которое мы по твоей просьбе меняем. Что же касается прошлой жизни, то, она, иногда нас, увы, настигает. Как тебя сегодня ночью, например. И мне надо знать, с чем это связано, а без твоего рассказа... — медленно начала я закипать, глядя на то, как кот целенаправленно тянет время.

— Анастэйс, а может, Зигмунд МЕНЯ стесняется? — переступил с ноги на ногу, стоящий у верандной двери, Ветран. — Может, мне вас одних...

— Не-ет!!! — фальцетом выдал кот. — Останься. А то она на меня...... Ладно. Слушайте. Только, сделайте послабление хотя бы на то, что я тогда был, пусть относительно, но моложе и жил в столице, где на все стороны жизни смотрят гораздо проще, чем у нас, в патриархальной провинции, — тяжело вздохнул Зеня и начал свой долгожданный рассказ. — Жизнь меня, до того, как осесть в Мэзонруже помотала по всему континенту. А однажды, я даже участвовал в... Но, это уже другая история и до нее еще ох как надо... оскандалиться. Так вот, в конце концов, в небольшой джингарской бухточке я встретился с одним магом. Он был родом как раз из нашей столицы, Куполграда, а там появился по своим делам. Кстати, совсем вовремя появился для моей, тогда еще очень крупной и пушистой задницы. Прямо скажем, выручил. Иначе пел бы я свои притчи сейчас в султанском дворце и это, в лучшем случае. Но, это тоже — другая история... Вместе с ним мы и добрались морем до Тайриля. Там ненадолго задержались... — сделал паузу кот и суетливо сменил позу. — в одном из игорных домов. Скажу вам, еще до их повсеместного запрета, это было зрелище. Особенно, когда проигрывались маги. Какие потом красочные начинались разборки. При мне не одно такое заведение в щепы разнесло. Но, к сожалению, проигрался тогда я. И сильно проигрался. И мой новый знакомец предложил мне сделку. Как мне тогда показалось, вполне приемлемую: он оплачивает мой долг, а я работаю на него, в качестве врачевателя, имея свой небольшой процент. Ну, я тогда подумал, что мне очень сильно повезло, особенно, когда мы вдвоем добрались до столицы. Да так и было... по началу. Я — лечил. Он — богател. Мой долг таял... Продолжалось это два года. А потом, однажды, когда я уже почти с ним рассчитался, он сделал мне еще одно... предложение... Ветран, помнишь, я рассказывал тебе о репутации котов Баюнов? О нашем, якобы кулинарном пристрастии?

— Да, Зигмунд. Я это очень хорошо помню, — подошел к нам мужчина и осторожно присел в скрипучее кресло. — Так про людоедство, правда?

— Нет, что ты! — выкатил лунные очи кот. — Чистой воды профанация. Просто, как говорится, дыма без огня не бывает и у моего рода тоже имеются свои темные стороны... Вот есть, например, магия полезная и смертельная, есть истинная вера и фанатизм, а есть коты Баюны, такие, как я и такие, которые наносят вред своими притчами. Да и не притчи у них вовсе, а так, средство, позволяющее вывести клиента из строя.

— Это когда он храпеть начинает, что ли? — перехватившим от волнения голосом уточнила я.

— Да, Стася, именно тогда. А потом, делай с ним, что хочешь. Потому что это не сон, в обычном понимании слова, а полу гипнотическое состояние, правда, кратковременное, но... успеть можно многое.

— И что твой маг тебе предложил 'успеть'? — глухо произнес Ветран.

— Мне? — даже съежился кот. — Элементарная схема: я узнаю у клиента, где у него хранятся деньги и драгоценности, а 'специальные' люди потом его, извините за выражение, чистят. Все было предельно просто и недоказуемо. Ведь сообщались мне такие интимные подробности именно во время сна.

— Зеня, так ты что, был пособником воров? — выкатила я глаза на такую шокирующую подробность из жизни философа.

— Ну да, — уныло мотнул тот головой. — А что мне оставалось делать, если как раз перед этим его 'особым' предложением я вновь очень крупно проигрался? К тому же случилось подобное всего-то два раза. Пока он не предложил мне кое-что уж совсем из ряда вон.

— Все-таки съесть, — потрясенно покачала я головой, ничему уже не удивляясь.

— Нет, не съесть, — обиженно выдал кот. — А узнать, где в доме хранится нечто, по-настоящему бесценное. Гораздо дороже, чем все деньги и драгоценности вместе взятые. И мне тогда даже подумать стало страшно, на что этот маг может потратить... такой дар.

— Да что же это такое было, Зеня?

— Стася, ты можешь мне поверить на слово? — поднял на меня умник полные тоски глаза. — Ты можешь мне позволить не говорить тебе хотя бы этого? Ведь я и так вам всю душу раскрыл и не знаю, как после такого буду смотреть вам...

— Хорошо, — растерянно произнесла я. — Скажи только, чем дело кончилось? Насколько я поняла, ты он мага сбежал?

— Угу, — мотнул поникшей головой кот. — Прямо из дома того клиента, которого в последствии, мои бывшие... 'друзья' убили. А вскоре встретил в столице Мату и она меня, прямо сказать, спасла. Ей, кстати, было тогда примерно столько же лет, как и тебе, Стася... Как мы с ней из города выбирались... — невесело усмехнулся Зеня. — Я до сих пор ей благодарен за то, что получил в жизни второй шанс... А потом она привезла меня сюда, к себе в дом.

— И на всякий случай усилила охранку, — облегченно выдохнула я, в тайне возрадуясь, что хоть одна моя загадка оказалась раскрытой. — Теперь мне все понятно.

— Значит, вы теперь поняли, кто мне этой ночью явился?

— Ну да. Это ведь был твой бывший столичный 'друг'?

— Он, Стася... И как вы после всего услышанного будете ко мне... относиться? — перевел взгляд кот с меня на озадаченного услышанным Ветрана.

— Относиться?.. Да, нормально, Зигмунд, — неожиданно улыбнулся мужчина, после чего мне очень сильно захотелось прямо сейчас напрыгнуть на него с объятьями. Видимо, что-то в моем взгляде из желаемого Ветран, все ж заподозрил, потому что тут же встал из кресла. — В этом доме, насколько я понял, всем дается второй шанс. В том числе и мне самому. Так что...

— Ну, тогда вы должны обо мне знать и еще кое-что, — с неожиданным надрывом осадил его на место кот. — Потому что у меня... И может я об этом потом пожалею?.. Да, и хоб с ним! Я — не философ и не полноценный врачеватель!

— Что?! — ошалело открыла я рот.

— А кто ж ты? — не менее красноречиво отреагировал Ветран.

— Я — шарлатан!

— Зеня, ты что, валерьянки с утра намахнул? — прищурилась я на выкатившего глаза кота.

— Нет, Стася. Я — шарлатан. Я не хранилище знаний, а лишь писарь при нем. Не источник мудрости, а лишь ведро, которым из него черпают. Да и притчи мои, которыми я так горжусь. Они приходят ко мне извне, а я лишь вовремя разеваю свою пасть... Вот кто я, — закончил умник и уткнулся мордой в подушку. — Хепе ы сё оо мэ ваэте...

— Я тебя не поняла, Зеня.

— Теперь вы все обо мне знаете... Все, — рухнул он снова и мелко затрясся.

— Что? — встретилась я глазами с Ветраном и шепотом на него окрысилась. — Я не накладывала на него никаких знаков. Он сам.

— Послушай, Зигмунд, — перевел взгляд на кота мужчина. — Мне кажется, ты слишком к себе критичен. А это и есть первый признак настоящего... мудреца.

— Конечно, — оторвался от подушки кот. — Может, ты мне еще и Библию процитируешь по такому поводу?

— Не-ет, — с усмешкой покачал головой Ветран. — Признавший сам себя глупцом, считаться вправе мудрецом. А кто твердит, что он мудрец, тот именно и есть глупец...

— Себастьян Брант, — удивленно пролепетал умник. — Откуда ты его?

— Бередня ведь, молодое государство. Поэтому у нас еще сохранились кое-где прежние культурные сокровища. В том числе книги. Вот я и читал в монастырской библиотеке одну из таких, уцелевших.

— 'Корабль дураков'? — шмыгнул носом Зеня.

— Угу... Автора этого уважаешь?

— Ну, так, — перевернулся к нам помятой физиономией кот. — Кто ж его не уважает из знающих то? Хотя, не каждому дано понять истинную суть, которую... — открыл он свою пасть, а потом, глядя на наши расплывшиеся в улыбках лица, вновь затрясся, только теперь уже в беззвучном котовьем смехе. — Значит, я — прозревший глупец?.. Ну-ну.

— Ты — бесценный глупец, много раз помогающий и не только мне в трудных жизненных случаях. А еще... — прищурилась я в нерешительности. — Может, я тоже... потом, об этом пожалею, но, ты знаешь, кто еще?

— И кто? — прошептал готовый на все диагнозы кот.

— Ты, Зеня, провидец. Да, не какой-то там, авгур, гадающий на бараньих костях, а самый настоящий. И не важно, откуда твои провидения приходят. Ведь приходят они в этот мир именно через тебя.

— Это когда они ко мне... приходили? — свел в кучу глаза умник.

— В твоих притчах... Я давно уже это поняла, да только говорить тебе не решалась. Вдруг, еще больше зазнаешься? А тут, раз такой откровенный разговор... Дело в том, что я... иногда тебя подслушивала. Видно сказок детских не хватало. Вот и внимала твоим. И, знаешь, что заметила? То, что они сбываются. Правда, не всегда, как добрые сказки. Но, ты же — провидец, а не корректировщик судьбы.

— Это я сейчас не понял? Конкретно по случаям, пожалуйста, обоснуй.

— По случаям? Да, пожалуйста. Вот, например, из моих любимых. Ты Дивине про кого рассказывал?

— Дивине? Пряхе? — лихорадочно заводил глазами кот. — Сейчас-сейчас...

А-а! Про жеребенка, который потом, неожиданно для хозяйки вырос в единорога... И что у нее сбылось? Единорога из Лазурного леса увела?

— Ну, уж нет, — покачала я головой. — Она мужа своего в единорога превратила — рог ему наставила. Впервые в жизни.

— А тебе не кажется, Анастэйс, что эта история притянута за уши? — скептически поднял бровь Ветран.

— За уши? — в ответ оскорбилась я. — Хорошо. Слушай дальше... Зеня, про кого ты нашему поэту повествовал?

— Аргусу? О-о, это я хорошо помню. Он мне так в унисон подсапывал, — сощурился кот. — Про соловья и воробья и как не плохо в жизни добиться успеха простым честным трудом, если ты на возвышенное пение не способен.

— Ну и?.. — нетерпеливо взмахнула я рукой.

— Он вскоре стал, наконец, зарабатывать на жизнь, правда, сложением незатейливых коммерческих стишков.

— Кстати, неплохо зарабатывать. А вспомни, какую ты историю нашей соседке напел, тетке Тиристине, в прошлом месяце?

— Соседке то? Так про злые языки и напел. Как они преследовали некого непризнанного таланта. Я это помню хорошо, потому что она, пока не уснула, все на меня подозрительно косилась. Думала, что лично о ней история. А что с Тиристиной то было?

— Ее в собственном предбаннике осы покусали. Она от них сначала между кустов резво носилась, в чем там и была и в сопровождении матов, а потом в огуречную гряду на всем скаку влетела. Всю ботву скосила. Я от смеха вдоль забора ползком возвращалась, — неприлично прыснула я и встретилась с осуждающим взглядом Ветрана. — А что? Я же ее потом и от укусов лечила. И даже заклятие против них наложила... на всю оставшуюся жизнь.

— Какая ты молодец, — с несоответствующим словам выражением выдавил мужчина. — А скажи мне, Зигмунд, что ты мне рассказывал в последний раз? Я только начало помню, к своему стыду. Потому что потом... Ну, как у тебя, обычно бывает.

— Я тоже, кстати. Только, потому, что уши заткнула, — заерзала я на кровати.

— Ветрану? Ну-у... — как то уж очень задумчиво протянул новоиспеченный специалист. — Про лебедицу и беркута, которые очень-очень друг с другом... сдружились, не смотря на то, что были совершенно разные. А потом... потом... Потом я не помню.

— Как это, 'не помню'? — опешила я.

— Зигмунд, чем та история закончилась?

— Да не помню я, — дернул неожиданно хвостом кот. — Неужели я все должен помнить? И вообще, мне еще услышанное про самого себя надо усиленно обдумать. Это же такой неожиданный поворот во многовековой биографии... Что вы на меня так смотрите? Спасибо вам большое за поддержку, конечно, и за новые звания. Я теперь не философ и врачеватель, а мудрец и предсказатель, но... я, правда, не помню.

— Ну и Бог с ним, — встал на ноги Ветран. — Поживем, сами увидим, что со мной дальше будет. Ты-то идешь или дома останешься... осмысливать? — глянул он сверху вниз на умника.

— Конечно, иду, — мигом забрался к нему на плечо бывший философ. — Кто ж тебя насчет адреса гномьего свояка... умудрит?..

Дом накрыла тишина... Я стояла посреди огромной пустой комнаты и слушала... Слушала... Странно, я ведь раньше любила тишину? Тишина, подкравшись прямо к сердцу, шепнула: 'Что, страшно? Я еще тебя навещу'. Конечно, навестишь. Только... Почему же так тревожно то?.. ......... Я давно в силах распознавать, даже без помощи магии, когда мои близкие мне врут. Так вот, мне сегодня врали. И домовиха и кот. Каждый по-своему. И зачем я тогда заткнула уши?.. Да оттого что знать не могла, что единственным желанием моим сейчас будет даже не ежеминутное присутствие рядом этого человека, а то, чтобы он просто ЖИЛ...

— Груша!.. Груша!!!

— Хозяйка? — лицо домовихи, вынырнувшей прямо передо мной, преисполнено такой решимости, что только кочерги в лапках не хватает. — Что-то случилось?

— С чего ты взяла?.. Ты мне ответь, у тебя что случилось?

— С чего ты взяла? — тихим эхом повторила она.

— Ты опять плакала. Я же вижу. И не прячь глаза... Я знаю, Груша, к чему домовые плачут... Но, может, у тебя на то какая-то своя, личная причина? Скажи мне.

— Нет.

— Что, 'нет'?

— Я не могу... сказать, хозяйка.

— Не можешь?.. Ну, спасибо, что хоть не врешь, как утром... — беспомощно вздохнула я. — Тогда объясни, по какому принципу работает наша охранка? Ведь ты — ключ к ней?

— Да, хозяйка. Я — ключ... А, зачем тебе? — вскинула на секунду свои глазки-бусины кроха и снова уперла их в пол.

— Что значит, зачем? Или мне тебе напомнить, что я здесь сама все решаю? — последняя фраза, пожалуй, прозвучала даже угрожающе. По крайней мере, на домовиху она впечатление произвела:

— Не надо. Я помню... хозяйка. Охрану ставили по заказу моей прежней хозяйки. После того, как она вернулась из... Ты сама теперь знаешь. А уже перед смертью она еще раз ее усложнила, уже собственноручно. Она считала, что тебе и Зигмунду нужна хорошая защита. Очень хорошая... защита.

— Защита от кого, Груша?

— От всех: от дикой нечисти и нежити, от плохих магов, от злых и нечестных людей.

— Ага... Так почему она подвела сегодня ночью? Почему пропустила чужую магию?.. Груша, что ты молчишь? — присела я перед крохой. — Или... она никого не пропускала?

— Хозяйка, — выдохнула домовиха и прихлопнула лицо ладошками. — Я не могу тебе сказать... Не могу.

— Почему, Груша? Если зло здесь, внутри, мы должны от него избавиться. Неужели ты сама того же не хочешь? Ведь ты — хранитель этого дома.

— Грундильда — плохой хранитель, — мотнуло создание головой, не отрывая ладоней. — Плохой. Плохой. Ты, хозяйка, вправе меня... изгнать.

— Да ты что? — чуть не села я на пол. — Ты что это несешь? Куда тебя изгнать?

— Туда, куда уходят все брошенные домашние духи. Туда, где им и место, где огонь жизни давно погас. Туда меня изгони.

— Груша... — прижала я к себе прохладное вздрагивающее тельце. — Я ведь люблю тебя и ни за что никуда и никогда... Ты чего это придумала? Тоже мне, изгнанница... А ну, давай, прекращай реветь. Не хочешь говорить, не говори. Только не реви... Собралась она в... — замерли мы вместе с домовихой и одновременно развернули головы в сторону садовой двери. — Похоже, к нам гость. И, похоже, по прежнему, безмозглый...

Полученное от Хоуна сообщение так меня вмиг взбодрило, что я, 'перелопатила' кучу дел, действительно, давно скопившихся, включая: стирку, уборку, проветривание зимней одежды, а так же прополку единственной во дворе, с середины июля забытой клумбы. При этом попутно совершенно справедливо была выдергана и нахально разросшаяся у калитки бузина. Правда, пришлось красить обнаруженную не в лучшем виде лавку... и уж калитку заодно. Не забыла я и об обещанной Ветрану баньке. А очнулась лишь часа через четыре, плюхнувшись на стул перед пузатыми рядами вареников, разложенных на посыпанном мукой столе. Да-а... Это когда ж я их в последний раз лепила? По-моему, в нынешнее Солнцепутье, по спецзаказу отца... И куда ж их... столько?

— Груша!

— Что, хозяйка? — показалась из погреба домовиха, с совком, полным мусора, и веником. — Я закончила. И с побелкой тоже, — отрапортовала она (тоже, видно, 'взбодрилась').

— Ага, молодец... А ты не знаешь, куда мы теперь вот это... денем? — растерянно уставилась я на плоды своей кипучей деятельности. — Ведь не зима, в сени на мороз не вынесешь?

— О-о... Придется скормить, — уже со скамеечки, авторитетно заявила Груша. — Потому что, после твоего знака сохранности... Ну, ты сама знаешь, хозяйка.

— Ага... — в ответ лишь потерла я лоб рукой.

И не сказать, чтобы оно у меня не получалось, это бытовое, совершенно простенькое 'подспорье хозяйке', высмотренное в тетушкиной книге 'Образцовый магический дом'. Просто специфика его, при всей полезности, совершенно исключала сохранение у продукта еще и вкуса. Отсюда ощущение складывалось, будто жуешь ты не пирог с мясом и капустой, например, а полотенце, в которое он, весь долгий месяц 'сохранности' был завернут.

— И пора бы уже воду на плиту ставить.

— Что?.. А-а. Не минуло и драконьих сносей(7), — оторвала я взгляд от окна и вновь подорвалась со стула.

Зеня и Ветран вошли в мой 'образцовый магический дом' молча и очень настороженно:

— Стася! Ты что, шустрых лилипутов в помощь нанимала? Или... Хобье коромысло! — порадовал кот пополнением бранного списка.

— Это почему же? Мы сами с Грушей все... Кратагусом меня накрой! — осталась я верной своему старому.

Ветран спрятал за спину правую ладонь:

— Я нечаянно, когда за нее брался, чтобы открыть. Просто, на лавочку... засмотрелся, — конфузливо скривился он. — Анастэйс, а ты что, гостей ждешь?

— Не-ет. Я вас жду, и уже очень давно жду. А раз вы вовремя меня не остановили... — оценивающе взглянула я на подтянутый живот мужчины, потом вздохнула и начала. — У нас в Ладмении есть такая традиция — показательные состязания 'Кто съест больше вареников'. Я тебя поздравляю, ты в них сегодня участвуешь.

— Хорошо, — беззаботно кивнул Ветран. — Я согласен — голодный очень. А с чем вареники?

— С черешней и творогом, — радостным дуэтом оповестили мы с домовихой.

Хотя, 'участвовать' пришлось всем, включая и Грушу. Правда, кроха больше гоняла вареник по блюдцу, чем его в себя засовывала, но, два, все ж съела. Всех больше досталось, естественно, Ветрану. Он аж взмок, но на финиш пришел победителем, отодвинув от себя громадную миску с булькнувшим на дне бульоном:

— Фу-у... Ну, а какой теперь мне приз полагается? — отвалился несчастный на спинку стула.

— Как это, 'какой'? Победная порция на ужин, — тоном, совершенно лишенным сострадательности, известила я. — А что это за взгляд у нас, сильно компрометирующий меня, как кухарку?.. Ну, ладно. Приз, при большом желании, может быть заменен на чистосердечный рассказ о том, где вас обоих столько времени носило. Доволен?

— В общем, да. Тем более, мы и сами все равно бы все рассказали.

— И без этих традиционных твоих пыток с пристрастием, — с трудом вскарабкался кот на свой трон.

— Ага... — встретила я перемазанную сметаной морду. — Я сейчас еще твою чашку проверю. Ты все пять съел?

— Да ты чего сегодня, Стася? — возопил удивленно умник. — Все съел. И это учитывая, что желудок кота при своих нормальных гастрономических потребностях вмещает гора-аздо меньше... Говорил я тебе Ветран, давай в Либряне пообедаем. Сейчас бы причина была отмазаться.

— Что?! — даже подкинуло меня на стуле. — Так вы в Либряне были? И без меня? Да что вы вообще там делали?

— Ну, беря во внимание, что первые два вопроса уже не требуют на себя ответов по причине отсутствия в таковых разумности, сконцентрируемся на третьем. Прошу вас, коллега.

— В следующий раз, я в тебя еще два, нет, три вареника засуну, — мстительно сощурилась я и перекинула взгляд на воина духа. — Очень внимательно слушаю.

— Очень подробно отвечаю, — не остался в долгу мужчина. — Первоначально мы вообще поход туда не планировали. Просто, дома у гномьего свояка никого не оказалось, а возвращаться с таким результатом обратно... — многозначительно усмехнулся он. — Вот и решили, что, можно и прогуляться пока, а потом еще раз к дому вернуться. Всего-то три мили. К тому же нас обратно ваш староста подвез.

— Прогуляться? — ехидно уточнила я. — Так вы туда исключительно для здоровья ходили?

— Угу, аппетит нагуливали, — оторвался от мойки кот, но, встретившись с моим взглядом, тут же вернулся к своей задней лапе.

— Анастэйс, что ты злишься? Мне все равно в Либряну надо было, в оружейную лавку. Я ведь без стилета остался после встречи с магом. Так почему не совместить?

— Полезное с приятным... Ну, и как... совместили?

— Совместили. И вполне... результативно, — кинул мужчина взгляд на висящую у двери куртку. И ты знаешь... то, что касается версии об убийстве на почве торгового соперничества. Как то теперь в нее с трудом верится.

— Это почему? — подалась я вперед.

— Да потому что не тянет наш упокойный со своей лавкой на 'законодателя ладменской оружейной моды', — снова встрял умник.

— В общем, да, — согласно скривился воин духа. — Мы ведь не только туда заходили, пока приценивались, а и у соседей его тоже были. И сказать честно, не тот профессиональный уровень у Булдга, чтобы его убирать с пути. К тому же, он и сам постепенно от своей специфики отходил, без посторонней на то помощи.

— Как это, 'отходил'? Профиль что ли менял?

— Угу, на сельский. У него половина лавки забита плугами и лопатами. А по словам лавочника, мастер в будущем совсем собирался от оружия отказаться, потому что и сам конкуренции боялся.

— Сам боялся? — сузила я глаза. — Так может, в это и есть причина...

— Ста-ся, — назидательно протянул умник. — Одно дело, пострадать за свой элитный товар, а совершенно другое — не соответствовать с ним же требуемому для успешных продаж уровню. И мы здесь, на примере мастера Булдга имеем второй вариант... Это тоже самое, если бы ты, вдруг, стала придумывать скверные рецепты своих дамских средств, и твой начальник перевел тебя драть лыко на мочалки с лип, что растут вокруг наших одноименных соседей.

— Ну, уж нет! Это что, мне бы тогда пришлось туда переезжать? — выпалила я, а потом встретилась с озадаченными взглядами всех своих троих слушателей. — Ой, да все я поняла. Только, пример у тебя, Зеня, неудачный. Потому что, мочалинские 'элитные лыкодёрки' мне бы такую конкурентную борьбу устроили, что проще было бы здесь у себя под носом лип насажать и из их саженцев за полгода взрослые деревья вырастить. Это я умею. Меня тетушка в свое время научила, только...

— Анастэйс, ты о чем сейчас? — осторожно уточнил Ветран.

— О чем? — на мгновенье задумалась я. — Да все о том же. И не надо было меня Зене перебивать... Вы сказали, что наш оружейник от прежней специфики отходил. Так?

— Та-ак, — протянул мужчина.

— А мастерская в Бадуке у него наполовину с тестем. Так?

— Так.

— А раз так, то может его тестю не сильно такой поворот в судьбе был в радость? Вы к свояку то нашего мастера, в конце концов, попали?

— Попали, Стася. Причем, с тем же вопросом в головах. Не одна ты такая... умная, — фыркнул кот.

— Ну и?

— И поговорили... — довольно оскалился воин духа. — Очень результативно.

— Ага, — в ответ, наоборот, насупилась я. — Купленный стилет как раз, наверное, кстати пришелся?.. Как веский довод в пользу результативности.

— С чего ты взяла? — вмиг растаяла на лице мужчины улыбка.

— Да с того, что, одно дело поболтать со скучающим лавочником, а совсем другое — с гномом, существом крайне подозрительным и необщительным по своей природе. Тем более, если взять во внимание, недавние события в жизни его семьи. Да один их амбарный замок на двери уже обо всем говорит.

— То есть, отправляя нас сегодня туда, ты в тайне надеялась ткнуть меня носом в собственную беспомощность? — подался вперед Ветран.

— Нет. Не так грубо. Я просто надеялась, что ты поймешь, что не все так просто, как кажется сначала, — уперлась я в него взглядом.

— А вот здесь ты ошибаешься, Анастэйс, сильно полагаясь в первую очередь, лишь на свою магию. Потому что с каждым разумным созданием можно найти общий язык и общие темы для завязывания нормального разговора.

— С каждым общие темы? — скептически уточнила я.

— Про облака, например, — мечтательно заметил кот.

— Что?!

— Зигмунд!

— Хозяйка!

— Да... Груша, — с трудом выдохнув, уставилась я на замершую у плиты домовиху. И когда только успела из-за стола улизнуть?.. Хотя, с такими-то темами.

— Чай бу-дете?

— Будем... Так о чем вы с ним... поговорили? — почти на змеином языке поинтересовалась я.

— О многом, — уставившись в одну точку, буркнул Ветран. — О том, например, что поменять профиль работы, было общее решение, принятое двумя сторонами. О том, что врагов у упокойного не было, если не брать в расчет его тещу, которую свояк Булдга считает... не очень доброжелательной дамой. Однако он же при этом добавляет, что дочь ее, жена мастера, была вполне счастлива в браке, а мать ее искренне любит и, ни за что не пожелает своему чаду участи вдовы.

— Тем более, если брать в расчет, что у оружейника осталось сейчас на попечении тестя четверо детей, — подал голос умник, — а гномы — народ скряжный, то, зачем ей было добавлять себе забот с этой стороны?

— Ясно, — мотнула я головой. — Ясно... Версии горят, как поленья в костре, -

версии горят, как поленья в костре, а вместе с ними сгорают и надежды. Да хотя бы на то, что самые страшные мои подозрения, давно занозой засевшие в глубине души, не сбудутся. Потому что, когда сгорит предпоследнее, останется лишь одно, самое гнилое и трухлявое. А это будет означать, лишь то, что...

— Стася, ты посланника то с пруда дождалась?

— А?.. Да, — встрепенулась я. — дождалась. И с этой стороны тоже есть... результат... Ветран, извини меня. Ты — молодец, а я — Трахиния. И твой новый стилет сегодня, действительно может пригодиться.

— У старой пристани обнаружились фонари дураков? — глухо спросил он.

— Не совсем так... Обнаружились следы их присутствия. По крайней мере, одного. Ты ведь сам знаешь, что эти сущности предпочитают разумные жертвы. И только в крайнем случае, довольствуются малым. Потому что разумные жертвы... В общем, страдают перед смертью куда более 'питательнее' для них.

— Но, ведь в деревне, насколько я знаю, за последние дни больше никто не пропадал? — возразил Зеня.

— Здесь все дело может быть в отдаленности старой пристани, — бросил в его сторону Ветран. — Анастэйс, обнаружились останки какого-то животного?

— Ага. Козы, провалившейся в заросшую бурьяном канаву, недалеко от того места. Я же говорила, что там вокруг деревенские выпаса. И Хоун сказал, точнее, попытался... С его-то дубовой головой...

— На козе — ошметки магии. Только магии, без зубов и клыков, — закончил мою мысль мужчина. — Понятно... Когда идем?

— Когда идем? — вскинула я на него глаза. — На закате нас в условленном месте будет ждать Нилда. Она — наша проводница.

— Проводница? — переспросил Ветран.

— Ну да. А ты что, против?

— Да нет, — пожал он плечами и встал из-за стола. — Спасибо за обед. Груша, за чай — отдельное. И... я... мне нужно подготовиться, — подхватив с вешалки куртку, вышел в садовую дверь.

— Стася, я, знаешь, что хотел сказать, ты...

— Лучше помолчи, — развернулась я в сторону, открывшего пасть кота. — Я сама все знаю. А вот за облака тоже тебе отдельное спасибо, — и подхватила со стола грязные тарелки...

Ветер, сменив свое направление, стал заметно сильнее и к моей внутренней тревоге прибавился еще и вполне ощутимый озноб. Вещь, для мага огня недопустимая, но мне сегодня было на то плевать. Лишь угрюмо запахнув на себе кофточку, я продолжала сидеть на садовом крыльце. Нетронутая кружка с горячим чаем медленно остывала рядом, пуская в воздух струйки пара, которые упрямо прибивало к доскам. Ветран, в отличие от меня, не мерз. Он был сейчас занят делом — метал ножи и свой новый, правда, не серебряный стилет в приткнутую к дому доску. Вот мужчина в очередной раз поймал на себе мой взгляд, но, как и прежде, остался сосредоточенно отстраненным. И как у него получается? Вроде бы и здесь, рядом, а нет его. Витает неизвестно где и неизвестно с какими мыслями в голове.

— Замерзла? — долгожданно упала на меня широкая тень. — Давай, куртку наброшу?

— Такие предложения для мага огня оскорбительны, — криво усмехнулась я, вновь ухватившись за полы кофты. — Ой.

— Что, 'ой'? — хлопнулся рядом Ветран.

— В кармане кольнуло... А я про него совсем забыла, — и тут же вытянула из вязаных закромов костяной гребень.

— Русалочья радость, — глядя на украшение, покачал головой мужчина. — Можно посмотреть?

— Да конечно. Хоть на зуб пробуй. Он безобиден.

Речные жемчужинки в руках Ветрана казались гораздо мельче и от этого выглядели еще нежнее. Мужчина осторожно провел по ним пальцем, потом спустился к зубцам и, наконец, вскинул гребень на просвет, будто стараясь сквозь него увидеть солнце:

— Нет. Неправда, — через несколько секунд, с прищуром сообщил он.

— Что, 'неправда'?

— Есть поверье, якобы кости дракона испещрены древними рунами и по ним можно прочитать свою судьбу.

— Судьбу?.. Разве судьба воина духа не очевидна? — хмуро изрекла я.

— Мой наставник был самым известным охотником на драконов в стране, — будто не заметив моего замечания, продолжил мужчина. — Он, за пять лет до своей кончины, убил последнего, опустошившего несколько селений на юге. Этим и заслужил канонизацию... И этим тоже... Анастэйс, ты почему такая пасмурная сегодня?

— Пасмурная? — удивленно переспросила я. — А это еще одно оскорбление для мага огня.

— И все же?

— Да потому что я за тебя тоже переживаю. Поэтому и разозлилась на ваш... поход в Либряну.

— Только поэтому?

— Ветран, ну что ты ко мне пристал? Разве для тебя данный факт — новость? А как же тогда: 'Это же абсурд какой-то получается', — басом процитировала я его же прочувствованное восклицание по аналогичному поводу.

— Нет, не новость, — в ответ, вдруг, рассмеялся мужчина. — Только не говори мне, что ты и на меня, как на Зигмунда, навесила свой охранный знак.

— Охранный знак? — прищурилась я, словно, примеряясь. — А что, хорошая идея.

— И даже не думай! Нет, ты точно замерзла. Поэтому и мысли не туда несутся. Давай, я... — передвинувшись ближе, обнял меня Ветран за плечи. — Так как-то надежнее.

— Ага. Ты главное, руки изолируй, потому что я ими знаки накладываю, — с вызовом вытянула я свои.

— И изолирую, — мигом словил он своей пятерней обе мои ладони. — Какие они... холодные... Анастэйс.

— Да.

— Не надо думать о плохом. Мы сами своими мыслями создаем мир вокруг себя. А твой мир, он прекрасен, хоть и невелик.

— Ага, — согласно вздохнула я, уткнувшись лбом в его теплую грудь. — Давай поговорим о хорошем. О том, например, каким способом тебе сегодня удалось разговорить этого гнома. Мне, правда, интересно.

— Да очень просто удалось. У него такой флюгер выдающийся.

— Флюгер? — удивленно переспросила я.

— Угу... Понимаешь, в Бередне подобное украшение дома — привилегия немногих, я и там на них всегда засматривался. А здесь их огромное множество. И все такие разные. Есть целые произведения искусства.

— Вот бы никогда не подумала... Да я на них, честно говоря, и внимания никогда не обращала.

— Это потому что, привыкла, — перехватил меня еще крепче Ветран.

— А какой флюгер на том, гномьем доме?

— Там?.. Там, Анастэйс, дракон. Я такой вообще впервые увидел. Потому что дракон — это символ тайной власти, мудрости и могущества. У нас бы ни один удельный князь подобным украситься не посмел без угрозы обвинения в государственной измене.

— Так они что, еще и со смыслом все?

— Угу. А как же без него? Ведь флюгера издревле считаются частью гербовой символики. По крайней мере, у нас.

— Ну, хорошо. А какой тогда смысл у нашего скрипучего кошака?

— Ты, возможно, удивишься, хотя... Кошка на флюгере, ну, или, как тебе привычнее, кошак, означает борьбу с темными силами. А еще то, что в этом доме живет свободолюбивая личность.

— Ну, надо же! А я всегда думала, что наш кошак — символ проживающего в нем умника... Теперь понятно, в каких далях ты летаешь.

— В каких? — склонился ко мне Ветран.

— В ветреных, между флюгерами.

— На данный момент стараюсь по меньше... А вообще, я знаешь, что думаю по поводу твоих неудач в парении?

— Понятия не имею, — вмиг насторожилась я.

— Когда мой наставник это практиковал, он всегда был отстранен от реальности. И, как сам свое состояние объяснял, полностью очищал свой мозг от мирской суеты.

— Ты хочешь сказать, что мой мозг этой суетой забит?

— Ну, не то, чтобы забит, а... ты просто не умеешь от нее до конца абстрагироваться. Скажи, у тебя совсем ничего не выходит?

— Да почему же? Выходит... немножко. Только сил на это 'немножко' тратится очень много. Это тоже самое, как, например, лошади тащить телегу с полностью заклинившими колесами. Поэтому, я сильно и не упражняюсь...

— Понятно. Давай сейчас чуть-чуть для начала поупражняемся? Заодно и согреешься? — склонился он еще ниже, дыханием разметав мою челку.

— Поупражняемся в чем? — сама подняла я к нему лицо, подумав при этом, без всякого стыда, что с удовольствием бы сейчас 'поупражнялась' в совершенно другом. Да и согрелась бы тогда гораздо быстрее.

— Анастэйс, ты...

— Да...

— Ты меня... слышишь? — невольно опустил мужчина взгляд к моим губам, заставив тут же вспыхнуть румянцем щеки. — Анастэйс...

— Хозяйка! Ой-й! Прошу прощение.

— Что-о? — едва не застонала я, развернувшись на замершую в двери домовиху, которую чуть не опрокинул, вылетевший наружу кот.

— Полундра, Стася!

— Какая еще 'полундра'? — глухо произнес Ветран.

— Это значит, мать ее...

— Ибельмания?

— Да нет. Ее Берта зовут. И она уже идет к дому. Видно, на смотрины прибыла.

— На какие смотрины? — выдохнули мы теперь уже вместе с Ветраном.

— На жениховские, — оскалил в ответ пасть умник. — А вы как думали? Наверняка, господин Труш напел. Что, в такой живописной позе и будете ее встречать? Нет, мы то с Грундильдой не против. А вот... — глянули мы одновременно друг на друга и одновременно же подскочили с мест:

— Та-ак. Всем сделать умные лица. Иначе от мамы до заката точно не спастись. А оно нам надо? — резкое искривление физиономий в сторону осмысленности стало красноречивым ответом. — Ага. А теперь — все в дом...

___________________________________

1 — 'Ласкательное' название самогона, настоенного на цветах шафрана с добавлением ягод голубики и черники, отчего продукт приобретает золотисто-оранжевый цвет, незаменимые целебные качества и дарит душевную радость. Что же касается всего арсенала данного производителя, то в нем имеется множество вариантов расцветок, за что среди благодарных клиентов он и прозван 'Цветихой'. Но, это уже так... лирическое отступление.

2 — Она же, 'красильная трава'. Двухлетнее растение, сок которого особо популярен для окраски волос, хотя широко используется и в целительстве.

3 — Эльфийское государство, юго-западный сосед Ладмении. Славится своими ювелирами и косторезами.

4 — Курсантами учебного корпуса Прокурата.

5 — Деревенского бабника.

6 — Высший согласовательный орган по вопросам магии в Ладмении.

7 — Период вынашивания яиц драконьими особями женского пола. Длится (по мнению особо авторитетных селян) не менее двух лет.

Глава 9

'Полундра!' — традиционное в нашей маленькой семье 'бедственное предостережение', означающее лишь одно: внеурочный визит моих родителей(1). Точнее мамы. Потому что отец, в отличие от нее, 'экспромты' в принципе не любит. И не сказать, что я такому внезапному переполоху, случающемуся постоянно по причине моей взрослой во всех ее проявлениях жизни, была не рада. Рада, конечно, просто... предупреждать надо. А раз мама моя подобными мелочами себя никогда не обременяла, то моим домочадцам приходилось делать это за нее. Тоже, своего рода, выработанный годами рефлекс.

— Мама!..

— Настёна! Зигмунд! Грушенька и э-э-э...

— Ветран, мама. Ветран, это — госпожа Берта, моя... ну ты... Здравствуй, мама, — теперь можно и выдохнуть.

— Очень приятно, госпожа Берта, — тоже выдохнул воин духа, после приветственного лобызания руки.

— Берта, какими судьбами? Ой, а что это у тебя... там? — дипломатично влез умник, раздув ноздри на зажатый в ее руке бумажный пакет.

— А это гостинцы. Всем, кроме... Мне тоже весьма приятно, Ветран. Правда, если бы я знала заранее, то непременно бы прихватила что-нибудь и для вас. Что вы, например, любите? — тут же перешла она к допросу с пристрастием. Конечно, у нас с ней у каждой свои 'специализации'. И если я, обычно, изощряюсь в пытках, то моя мама — непревзойденный 'риторический(2)' мучитель.

— Мама!.. Может, чаю?

— Чаю?.. — оценивающе глянула на меня родительница, измеряя уровень 'самопожертвенности'. — Можно и чаю. Заодно поболтаем... о том, о сем. Кстати, вам всем большой привет от Бенджамина. Это отец Настёны, — в пол оборота, по дороге к столу. — Ага, спасибо, — уже усаживаясь, в ответ на манипуляции Ветрана со стулом (а вот интересно, смог бы он и маму, как меня, так же на нем раскачать?).

Вообще, мы с ней очень похожи. И, благодаря своей магической природе со стороны смотримся, скорее, как сестры. Только выглядит она, не в пример моего, гораздо элегантнее и 'скромнее'. Короче, 'куда селу до города, когда в репьях все бороды'.

Когда же на предложенную церемонию уселись все присутствующие, к чайнику тут же спохватилась я, бдя при этом краем глаза, как из заветного куля с клеймом самого лучшего в Либряне кондитерского магазина сначала был вынут миниатюрный круг деликатесного тинаррского сыра (теперь понятно, на что кот носом водил). Затем оттуда же изящным жестом руки была извлечена большая стеклянная пуговица, сегодня, в виде подсолнуха (домовиха радостно пискнула и с подарком в лапках, испарилась в пространстве). Последней порадовали меня — пятигранной коробкой любимых шоколадных конфет. Вот тут, наконец, подоспел и сам чай. А следом за ним вернувшаяся к столу Груша... в своем парадном платьице, украшенном в ряд аналогичными мамиными подарками различных сроков давности... И много ли крохе надо для счастья?.. К нашему же общему счастью, разговор вскоре (благодаря поднаторевшему за долгие годы Зигмунду), пошел по нейтральному курсу, лишь изредка обходя опасные берега:

— Так вы из Бередни, Ветран? Как интересно.

— О да. И на глобусе то не сразу найдешь. Я видел, Берта, в кабинете Бенджамина есть глобус Алантара. Как он, к слову сказать, поживает?

— Мой муж? Замечательно поживает. Представляете, допек-таки, либрянского главу — будут строить в городе часовую башню, и контракт на все вытекающие из этого... последствия уже подписан.

— Что? — оторвалась я от коробки. — Отцовская мастерская будет обслуживать башенные часы? Это же его мечта.

— Ну, да, — не очень мечтательно вздохнула умудренная родительница. — Мечта... И, кстати, некоторые части механизма заказали как раз на вашей родине, Ветран. Правда, Бенджамин переживает, что, хоть там и мастера знающие и по деньгам получается выгодно, будут трудности с доставкой. Ведь не все еще дипломатические пороги оббиты.

— Это да-а... — многозначительно покачал головой кот. — Не скоро притча... В общем, думаю, к будущему году все будет улажено.

— Откуда такая уверенность? — вскинул брови воин духа.

— Это он по своим каналам узнал, — тут же пояснила я, привычно скосив глаза к носу.

— Вот и газеты наши о тех же сроках пишут, — согласно закивала мама. — Правда, они еще и о том пишут, что не всем по вкусу такое расширение внешних контактов. Зигмунд, по твоим каналам данная информация проходила?

— Естественно... — важно зевнул умник. — И еще бы, такое было всем по вкусу? Скажу честно, мы ведь все здесь свои, обоюдная заинтересованность — огромная. Ладмения, человеческая ее часть, остро нуждается в технологиях, в которых бередняне поднаторели в долгой борьбе за выживание. А Бередня, как ни странно, да Ветран, в наших магических специалистах. Отсюда вывод... — скривил морду Зеня.

— Да-а... В наших газетах об этом точно не напишут, — уткнулась мама в свою кружку.

— О чем не напишут? — недоуменно я на нее уставилась. — Мама, о чем? В чем проблема то?

— В столкновении интересов, Анастэйс, — пояснил Ветран. — У вас в стране какой процент обычных людей?

— Восемьдесят три, по данным последней переписи, — хмыкнул кот.

— И всем им приходится жить без привычной тебе магии. А это значит, либо платить за нее, либо полагаться только на свои силы. А для второго нужно постоянно совершенствовать человеческие технологии, которые заметно облегчают жизнь.

— Значит, получается, что против могут быть маги и аланты? — пораженно выкатила я глаза.

— Точнее, маги. Потому что алантам, с их высот, на это, глубоко наплевать, — усмехнулся Зигмунд. — В крайнем случае, откроют себе другой мир и будут опять учиться на собственных ошибках. Ты думаешь, наша прародина у них первая?

— Я уже совсем ни о чем не хочу думать, — ошарашено посмотрела я на Ветрана. — Я только знаю, что, кто бы ты ни был — человек, гном или маг, всегда можно прожить лишь собственным честным трудом.

— Отцовское влияние, — добродушно скривилась мама и встала из-за стола. — Ну, мне пора. Очень рада была с вами всеми повидаться. Ветран, надеюсь... — глянула она на меня. — все у вас будет хорошо, где бы вы ни были — здесь или в каком-то другом месте... Настёна, проводи меня до калитки.

— Ага, — медленно отодвинула я стул, еще не веря в такой, практически 'бескровный' вариант общения.

Однако, уже в обозначенном для прощания месте, я, все же нарвалась на откровенный разговор:

— А он — милый, твой Ветран... — задумчиво глядя на нашу крышу, изрекла мама и опустила взгляд к моей синей голове. — И по какому поводу расцвела?

— Так получилось, — ковыряя свежевыкрашенную штакетину, вздохнула я. — Не нравится?

— Не в этом дело... Настёна, я знаешь, что хотела сказать?.. Все мы с годами меняемся, только родительская привязанность остается навсегда. И я за тебя всегда волновалась. Особенно, после того, как ты решила здесь остаться, — еще раз бросила она взгляд на наш дом. — Так вот. Обещаю впредь обходиться без моих внезапных появлений. Больше такого не повторится. И еще... что у вас здесь происходит?

— В каком смысле? — напряглась я.

— В смысле уравновешенного состояния психики. Груша какая-то прибитая. Зигмунд, напротив — не в меру суетлив. А твой Ветран... Он весь, как струна натянут. Что же касается тебя лично...

— Ну-ну... — с готовностью прищурилась я.

— Ты изменилась, Настёна. Я это чувствую. Не знаю, может просто, повзрослела... или, наконец, влюбилась по-настоящему. Кстати, а что с Глебом?

— С Глебом — все.

— Я так и знала, — без всякого сожаления выдохнула она. — Он был слишком хорош, этот некромант — романтик.

— Ты хочешь сказать, я для него была плоха? — пораженно открыла я рот.

— Нет, конечно. Он в принципе хорош для любой из нас. Потому что всегда позволял тебе самой принимать за вас обоих решения. Наша типичная женская натура — стремиться к свободе и бояться ее. Причем, одновременно. А этот мужчина, Ветран, он тебя, по-моему, искренне любит.

— Откуда такая уверенность?

— Уверенность? Да он смотрит на тебя, как на... — ненадолго замолчала мама. — Ты, когда была маленькой, часто страдала зубами, еще молочными, а ходить к обычному лекарю или магу категорически отказывалась. И мы тебя... я тебя за это наказывала — не давала есть 'вредные' конфеты. А когда мы проходили мимо той лавки сладостей... Помнишь, по пути к отцовской башне?.. У тебя всегда был такой взгляд, когда ты в витрину ее заглядывала... Твоя бабушка однажды со смехом сказала, что так смотрят только на запретный плод. Уж ей-то в этом можно верить, — грустно усмехнулась она и поправила мою растрепавшуюся челку. — Твой Ветран смотрит на тебя, как на сладости в витрине... Или, как на запретный плод. А когда мужчина именно так смотрит, это многое для женщины значит. И я здесь точно не другие запреты имею в виду... Хотя, мой тебе совет, чем дольше ты его к себе...

— Мама!

— Молчу, — прихлопнула она рот ладонью. — Да и пора мне уже... А, зачем ты охрану на доме усилила?

— Какую охрану? — тоже прищурилась я на собственные стены. — Я ничего не трогала.

— Правда?.. Интересно. Неужели, Мата и ее квадраты?

— Какие квадраты? Мама, ты о чем сейчас?

— Да так... Я в детстве своем ее, за пристрастие к магическим квадратам дразнила: 'Почти магическая Мата и ее всесильные квадраты'. Идея фикс у нее была — вся мировая гармония заключена в одной этой четырехугольной фигуре. А здесь квадрат явно прорисовывается, точнее, куб. Хотя, раньше... А, в общем, я могу и ошибаться в таких отсроченных тонкостях. Мне правда пора, — чмокнула она меня в щеку и уже из подвала обернулась. — До двадцать третьего, Настёна. Теперь уже точно.

— Пока, — так и осталась я таращиться на меркнущую арку... Ну, надо же? Наверное, я и в правду, в глазах мамы, резко повзрослела. А вот решать, плохо это или хорошо, было сейчас совсем некогда.

Зато по дороге к дому я, вдруг, в ярких красках представила, как бы все было у нас с Ветраном, если бы не наше нынешнее, вполне объяснимое, 'неуравновешенное состояние психики'. Вот мы вдвоем провожаем маму. Потом, обнявшись, неспешно идем домой. Там нас ждут кот и домовиха (они мне, почему то, тоже представились обнявшимися). Потом мы все вместе усаживаемся на садовом крыльце и планируем свое будущее. И в этом будущем есть место всем четверым (здесь я замираю, потом трясу головой и продолжаю фантазировать). Есть там место и Груше, которая помогает мне в подготовке к свадьбе. И коту, который убаюкивает наших с Ветраном детей своими притчами. А он сам... Он будет занят любимым делом. Каким-нибудь обязательно. Ну а я... Я буду счастлива и спокойна. И все у нас просто замечательно........

— Анастэйс, нам пора. Солнце садится, — воин духа, с уже прицепленным к ремню мечом и в куртке внимательно смотрит на меня от стола. Кот в это время курсирует у его ног. — Анастэйс?

— Ага... Я сейчас, только переоденусь, — направилась я к лестнице, но Ветран ловит меня за руку и притягивает к себе:

— Ты чего?.. У тебя такое лицо, будто тебя обидели, — смотрит он мне в глаза.

— Все хорошо, — в ответ обхватываю я его руками. — Мы всех победим и...

— Может, останешься дома?

— Что?! — вмиг очухалась я. — И даже не мечтай...

Условленным местом встречи с нашей проводницей, что совсем не странно, был местный погост. Точнее, дальняя его половина с завалившимися от времени, самыми старыми деревенскими могилами. Я в этой его части раньше никогда не была. Тетушкино 'последнее пристанище' разрослось ландышами гораздо ближе к центральному входу, обозначенному высокой аркой из традиционного красного песчаника.

— Весь я не умру.

— Ты о чем? — переступив четкую тень, как порог чужого мира, оглянулась я к сидящему на плече Ветрана умнику.

— Надпись на арке: 'Весь я не умру'. Слова из Горация. А в другом конце сего познавательного места нас ждет прямое доказательство этих слов.

— Русалка?

— А мне кажется, что Гораций здесь имел в виду совсем другое, — отстраняя ветку ясеня над дорожкой, буркнул мужчина.

— Душу, конечно. Вы совершенно правы, коллега. Но, назвать русалку существом бездушным лично у меня язык не повернется. Ведь что есть душа? Душа есть нематериальная субстанция, в которой собрана, выражаясь языком Стаси, вся природа существа, позволяющая ему мыслить, чувствовать, любить...

— Ты еще забыл сказать: жить, — вмешался в яркий монолог воин духа, явно не настроенный на его прослушивание до конца.

— Ну почему же, забыл? — тут же продолжил кот. — И жить тоже. Ведь, насколько я понимаю, речь здесь идет о русалке, принадлежащей к нечисти, а не к нежити? Хотя, и в этом случае можно поспорить.

— Вот и спорь... сам с собой, — вглядываясь в просвет между деревьями, предложила я. — А если хочешь, можешь у предмета спора мнением поинтересоваться. Вон она, кстати, справа от покосившегося креста.

— Где? — уже на тон тише уточнил умник.

Нилда явно скучала. Спиной прислонившись к растущему у сквозной погостной дорожки ясеню и, скрестив на груди руки, девушка лениво наблюдала за нашим приближением. Странно, но стройная ее фигурка в рубахе, подхваченной под грудью пояском, смотрелась в окружении облупленных надгробий и пожухлых венков явно не согласованно. Может, просто луна еще не взошла? Или русалки вписываются лишь в водный пейзаж?.. Хотя, была бы с нами Алена, она, возможно, считала иначе. И, представив пылкую художницу, с кистью за ухом, скачущую вокруг своей русоволосой натурщицы: 'Встань прямо! Не сутулься! Мину по проще, пожалуйста', я невольно хмыкнула.

— Наконец-то, — тут же напряглась несостоявшаяся картина. — Гребень принесла?

— Нет, — в ответ прищурилась я. — Пока не наигралась. Отсюда берегом?

— Берегом, берегом — самым коротким путем. За мной идите, — показала нам Нилда свою, совершенно прямую спину и первой пошла к задней погостной калитке.

Сначала, действительно, шли берегом — по узкой тропке рыбаков, вдоль прибрежных зарослей с уже притихшими на ночь пичугами. А потом резко взяли вправо и, минуя густо обляпанную коровью дорогу, вскоре поскакали по заросшим осечей кочкам. Первым оступился Ветран, с умником на плече, затрудняющим балансировку. Ботинок его смачно чавкнул, обозначая ненадежность выбранного пути, но заранее накладывать нужное в такой ситуации заклятие непромокаемости я поостереглась. Фонари дураков очень чутко реагируют на любое проявление магии. И тут же оступилась сама, едва не одарив местных лягушек тетушкиным непромокаемым сапожком. Дальше двинули осторожней, однако, все же стараясь поспевать за болотным мотыльком порхающей впереди русалкой. А когда, сбоку от уже выкатившейся луны обозначились силуэты нашего конечного пункта, я была готова и без тренировок воспарить. До того осточертело бесконечно прыгать и балансировать.

— Не-ет... — запнувшись, наконец, и шлепнувшись у самой кромки топи на колени, выдохнула я. — Обратно — только подвалом.

— Угу, — подхватил меня под пояс Ветран. — Светильника то, чтоб на лоб себе привязать, у нас все равно нет... Нилда, где именно нашли козу?

Русалка, отвернув от нас свое насмешливое лицо (у нее, по всей видимости, только два состояния: скуки или ехидства), пристально вгляделась куда-то за тылы очерченных луной построек. А потом махнула рукой:

— За самым длинным складом, во рве. Вернее, бывшей выгребной яме. Вам туда? — то ли спрашивая, то ли указывая, где всем нам и место, произнесла она.

— Нам туда, — не выдержав, 'нажала' я на первое слово во фразе. — Или, здесь твои полномочия заканчиваются?

— Да нет, — в ответ оскалилась Нилда. — Вдруг, ты там... потопнешь? Кто ж мне тогда гребень вернет?

— Не бойся. Я тебе его в завещании отписала. Вместе со старым утюгом.

— Анастэйс, — переминаясь в сторонке, не выдержал воин духа. — Может... вы с Зигмундом здесь побудете?

— Вот еще, — тут же всерьез оскорбилась я и демонстративно двинула в указанную сторону.

Правда, идти пришлось в обход — через просторный двор с покосившимися створами ворот, в котором ветер сейчас тихо перебирал лопухами по углам и скрипел чудом уцелевшими ставнями. Да... Спокойное место или нет, а практичные селяне явно здесь похозяйничали, не оставив в обозреваемом пространстве ни одной двери в петлях или оконной рамы. Посредине двора светлым пятном каменной кладки выделялся широкий круглый колодец, у которого не уцелело даже 'журавля'. Лишь одинокий столб с расщелиной на конце указывал на его бывшее назначение. Главное же трехэтажное здание бывшей гостиницы, сердито нахохлившееся над соседними постройками, было будто выхвачено гигантскими зубами по углам. Рейки внешней обивки в тех местах, торчащие на просвет, напоминали тщетно пытающиеся затянуться раны. А уж такое как?.. Что же касается присутствия магии... Рано еще... Жаль, но, рано...

Стараясь создавать как можно меньше шума, мы вереницей пересекли двор и занырнули в узкий проход между складами, тут же по пояс вляпавшись в репейник. И, как выяснилось позже, зря. Потому что, кроме ощутимого уже на подходе запаха тлена, а потом и самого несчастного животного, в яме ничего и никого не было. Пришлось возвращаться обратно и...

— Я сейчас... Ого-о, — весь двор вокруг нас вмиг приобрел краски.

— Анастэйс, что ты видишь? — стараясь наощупь, одной свободной рукой отодрать от штанов репьи, пробормотал Ветран.

— Вижу, что весело здесь было... прошлой осенью, — с прищуром глядя на 'покусы', тоже в полголоса, ответила я. — И что интересно... Нет, я, конечно, не боевой маг. Но, мне кажется, местами магия старая, а местами...

— Например, вон там, — ткнула пальцем русалка в сторону верхних окон гостиницы.

— Ага, — согласно кивнула я. — Хотя, кто его знает? Может, Прокурат сюда и позже наведывался? Правда, уже не так официально, как в первый раз.

— Что ты имеешь в виду? — старательно сощурился в том же направлении мужчина.

— Там явно свежие следы. А в остальном... — медленно провернулась я по кругу. — Мать моя, Ибельмания... — на крышке старого колодца, рядом с которым мы сейчас толпились, ярко и без всяких иносказательностей светился магический замок. — Вы знаете... я, кажется, его нашла.

— Кого? — дуэтом выдохнули Ветран и умник.

— Фонарь дураков. И... — так захотелось мне сейчас высказать им все, что я думаю и о бесценной женской интуиции и о том, как иногда полезно прислушиваться к лично моему мнению, но, ограничилась лишь скромным. — ... его закрыл маг.

— Как это, 'закрыл'? — сделав несколько попятных шагов, замер кот.

— Да очень просто. На колодце магический знак замка, которым сдерживают опасную...в общем все опасное. Хотите, я его открою? Он стандартный.

— Конечно, — перехватил в руке меч Ветран.

— А, может, есть другие способы? — тихо выразил мнение умник, а Нилда традиционно усмехнулась:

— Давай, магичка. Что, зря пришли?

Мне вот тоже верить в такое не хотелось. Но, Зеню и храбрую Нилду мы все ж затолкали в ближайший, гостеприимно лишенный дверных створок сарай. И сейчас из оконного квадрата его горели два, отражающих свет моего шара, котовьих глаза. Бедный умник — небогатый у него выбор. Либо беспомощно трепыхаться 'под носом' у гипнотической сущности (своего конкурента, кстати), либо оказаться наедине с не особо расположенной русалкой. Мы же с воином духа стояли сейчас в нескольких ярдах от колодца и в последний раз повторяли наш нехитрый план:

— Я — снимаю и отвлекаю. Ты — кидаешь. Так?

— Нет, не так. Ты — снимаешь и отходишь. Я — кидаю.

— А ты вообще хоть одного из них до этого вживую видел?

— Трех, во время спаривания.

— О-о, тебе крупно повезло.

— Анастэйс, что за пошлости?

— Разве? Это я к тому, что они только в этот момент и беззащитны и их можно убить одним...

— Та-ак. Повторяю еще раз: ты — снимаешь и...

— Я поняла.

— Точно?

— Не мешай. Я снимаю... Да мать же твою, Ветран! А твоя защита?!

— Все. Поздно. Не мешай.

А дальше пошло полное опровержение истины, что, чем проще план, тем он успешнее. И мы с воином духа с блеском и фейерверками смогли доказать: из трех наличествующих пунктов целых два могут оказаться невыполнимыми. Нет, замок я вместе с крышкой с колодца сняла, а вот потом:

— Ты его... видишь?

— Я его чувствую, но, почему то, не вижу, — тихо произнес, замерший рядом Ветран.

А вот, случается и такое. Над колодцем сейчас висел, мерно мерцающий сизый сгусток, размером со средний арбуз и тоже оценивал обстановку. И по тому, как, прямо под мою защиту волнами накатывали и его растерянность и огромное чувство голода, я поняла — выход лишь один:

— Я в него сейчас огнем метну, а ты...

— Анастэйс, ты еще здесь?

— Не хами, а послушай, — скосив набок рот, процедила я. — Он для тебя незрим, потому что находится в спокойном состоянии. И для того, чтобы... В общем... — почти не целясь, запустила я с двух рук огненные шары.

Сгусток дернулся, уходя от правого, но, тут же получил вторым и по тому, что произошло дальше, я поняла, что своего добилась. Но, вот только, вмиг поменявший свой цвет на ярко синий, и ставший вполне зримым фонарь дураков с жертвой своей тоже определился.

— Анастэйс, уходи!

Да что там 'уходи'? Я понеслась. В противоположную от притаившихся Зени и русалки сторону. И по треску раздавшегося сзади разряда, осознала, что Ветран даже размахнуться не успел. На ходу затормозив, зацепила взглядом его, стоящего на одном колене и летящий за мной следом фонарь.

— Уходи!

Влепить я ему успела. Сгусток проглотил мой шар и вновь упрямо попер вперед. Какое там 'покушать'? Речь уже шла о моральной компенсации. Пришлось у самых ворот разворачиваться, но тут мне в голову пришла совершенно дурная мысль. Ведь пока мы втроем будем носиться на одной линии, Ветран не сможет в него бросить, значит надо эту линию ломать. Но 'дурь' заключалась не в этом:

— Будь здесь! — уже из дверного гостиничного проема прокричала я тормознувшему воину духа. — Я его на тебя выведу! — только бы послушал. Иначе, все зря.

Коридор, коридор. Лестница. Вверх, вверх и дальше по коридору, мимо зияющих окон. Я на миг замерла, пытаясь сориентироваться, и тут же в дюйме над головой просвистел искристый разряд фонаря, вынырнувшего следом. Вроде бы топота мужских ботинок сзади не слышно. Значит, надежда есть. Комната, комната, а за окном отблески так и висящего у колодца светового шара, запущенного, с целью отвлечь сущность в первый момент. А вот и оно, нужное окно. Уже у трухлявого подоконника, соскользнув с него ногой, я увидела застывшего внизу Ветрана. До него, вдруг, дошло, что я собираюсь сделать, но читать нотации было поздно. Он лишь взмахнул рукой с зажатым в ней мечом, как сзади меня прогремел еще один разряд, толчком в спину, ускоривший решение. И уже падая вниз, я уловила, как над самой моей макушкой молнией блеснуло серебряное лезвие.... ...

— Ты как?

— Нормально.

— Анастэйс, это же полное сумасшествие.

— Ну, почему же полное? Я же говорила тебе, что немножко умею? Это же не пожарная каланча?

— Слышал, Ветран? Так что, можешь ее поднимать.

— Ой-й...

— Что?!

— Не так быстро. Голова кружится.

— Хорошо, — аккуратно поставил меня Ветран на землю, но рук не ослабил. — Да-а. А вот как теперь мне меч оттуда доставать?

— Так Стася снова воспарит, — шерканулся об мою ногу умник.

— Ну, уж нет. Сами... воспаряйте. А мне бы на два подвала сил хватило, — вывернула я вверх шею. Меч, на треть ушедший в деревянную стену, наискосок торчал из нее между окнами верхнего и второго этажей. От фонаря же дураков не осталось даже ошметков... А до меня только сейчас стало доходить, как же нам ВСЕМ крупно повезло. — Надо проверить колодец, на всякий случай. А еще лучше, разжечь небольшой костер. Сделаешь? — подняла я лицо к мужчине.

— Угу.

— Будешь пополняться? — догадливо пропел Зеня.

— Буду. А потом попробую сама меч достать, только, не парением. И рану твою на виске тоже здесь же, чтобы не кровоточила.

— Я так поняла, мне в этом месте больше делать нечего? — повернули мы головы на знакомую язвительную интонацию. — Так что, прощайте, — развернулась к воротам русалка, а потом, вдруг, остановилась. — А ты — молодец, магичка... Только, про гребень не забудь, — и плавной походкой, нисколько не страдающей от мешковатости рубахи, отправилась восвояси...

Домой мы вернулись около полуночи. Время для режима последних дней — почти младенческое. Так что на еще горячую баньку сил вполне хватило. А сейчас я, подогнув под себя ноги, сидела на диване и, борясь с предательски подкравшейся дремотой, внимала коту:

— Ага-а...

— А потом, когда я увидел, как этот хобий мотылюжник ломанулся за тобой, а по дороге сшиб выступившего ему наперехват Ветрана, я тут же сказал Нилде... Стася?..

— Ага-а.

— Что, 'ага'?

— Ты Нилде тут же сказал.

— Ну да... Так вот, и я тут же сказал ей: 'Не держи меня!' — с пафосом процитировал умник сам себя.

— Так она тебя что, удерживала? — попыталась удивиться я.

— Конечно, — гордо выпятил грудь кот, а потом, вдруг, вздохнул. — До сих пор хвост болит... Стася?

— Ага-а.

— Я там кое-что видел... Стася?!.. Скорее бы уж Ветран из бани вернулся. Все одно, что с диванной подушкой общаешься. Ты меня совсем не слушаешь.

Поклёп, конечно — я его слушала. Более того, прекрасно понимала все, о чем он говорит. И, если уж совсем честно, как Ветран любит, 'тоже кое-что там видела'. Например, тихонь, которые, как только воин духа развел костер, высунули свои обманчиво розовые носы из всех ближайших щелей. Да здесь, в общем-то, ничего удивительного. Кроме того, что это — мелкая вредная нечисть, обитающая в подобных заброшенных местах, и пьющая кровь у случайных 'счастливчиков'... А еще, это — огромные крысы... Крысы, которые умеют просто больно кусаться своими острыми зубами... Крысы... Крысюки... И почему, ответы на мои загадки приходят ко мне исключительно во сне?..............

Громкий, обжигающий душу крик вырвал меня с качелей. Еще несколько мгновений назад я носилась на них вверх-вниз, подталкиваемая стоящим сбоку пятнистым боровом. Он что-то важно мне объяснял, жестикулируя свободным копытом. А потом, бац! И я уже падаю... Но, вместо стремительно приближающейся травы в белых пятнышках цветов оказываюсь на половых досках...

— Анастэйс!!!

— Да мать же твою! — полы длинного банного халата и подоткнутое под меня со всех сторон одеяло сделали свое дело. А прямо перед моим носом сползшая наполовину с кровати подушка. И ночная тьма вокруг. Но, ведь только же кто-то... Да, не 'кто-то', а... Выбираюсь, наконец из своего 'кокона' и со всех ног несусь в обход, через весь этаж. Но, на гостевой койке сейчас пусто. Лишь такой же кучей на полу одеяло и... — Ветран!!!

— Я... здесь, — голос его глухой и какой-то низкий, с трудом узнаваемый.

— Да какого ахирантеса ты там делаешь?! — тут же окончательно проснувшись, вцепилась я руками в перила. — И почему так кричишь?!

— Я не знаю, — потерянно произнес он, а потом, попятившись, плюхнулся на мою кровать.

— Не знаешь?!.. Я сейчас.

Мужчина сидел, широко расставив босые ноги и обхватив руками голову и, хоть смотрел на меня в упор, казалось сейчас, совсем никого не видит.

— Ты чего? — склонилась я перед ним. — Ты меня так напугал. Я сначала сообразить ничего не могла. Где я? Кто я? Свалилась на пол. Потом, пока выбралась из... Ты... чего? — горячая, дрожащая рука скользнула по моей скуле, словно проверяя ее на наличие, и плетью упала вниз:

— Ты живая. Слава Богу.

— Уж не знаю, кому слава, но, и я тоже... чудом живой, — запрыгнул на постель взъерошенный кот.

— Та-ак... так. Кто-нибудь мне объяснит, наконец, что здесь только что было?

— А хоб его знает! — выразительно дернул хвостом умник. — Но, если начинать с меня, так ты меня придавила.

— Когда? Чем? — выкатила я глаза.

— Да только что и собой. Я спокойно сплю. Никого не царапаю, не задираю, а тут Ветран как заорет: 'А-а-а! Анастэйс!'. Ты подскочила, будто над тобой новогоднюю хлопушку разорвало, и грохнулась с кровати, причем, прямо со мной и прямо на меня! — с истеричной обидой заявил кот. — А потом по мне же еще и пробежалась... Вот я и говорю, чудом уцелел... А ты чего орал то, воин духа?

— Я?.. — одарил его мужчина точно таким же пустым взглядом. — Я думал, что убил ее.

— Что?!

— В каком смысле? — хлопнулся на задницу Зеня.

— В прямом... — видимо, в сознании Ветрана произошли какие-то просветляющие перемены. Потому что, спустя уже мгновение, он, вдруг, резко подскочил с места и направился к лестнице. — Где Груша?

— Зачем тебе Груша? — понеслись мы следом за ним. — Ветран, ты можешь толком объяснить, с чего ты, вдруг, вздумал меня пришпилить?

— А почему именно пришпилить? — решил на скаку уточнить кот. — Есть много других вариантов, более цивилизованных.

— Да потому что у его кровати из пола торчит стилет.

— Хобья сила.

— Груша! — рванул на себя погребную крышку мужчина и, не глядя, прыгнул в темноту.

— Да погоди же! — полетел вслед ему мой световой шар. Маленький квадрат вмиг залился желтым светом, явив свежевыбеленные каменные стенки, отсеки с картошкой и полки с разнокалиберными горшками, но домовихи нигде не было. — Грушенька, — хлопнувшись на колени, свесила я голову вниз. — Ты где?

— Все хорошо, хозяйка.

— Это она откуда? — задрал ко мне голову Ветран.

— Ниоткуда... Иногда она вещает из ниоткуда, — озадаченно села я на попу. — Вылазь.

— Одевайся и пошли проверять охрану дома, — с готовностью выскочил он наружу.

— Я так поняла, объяснений нам от тебя не дождаться? — посмотрела я на Ветрана снизу вверх.

— Всему свое время, Анастэйс. Пока же его у нас нет. Руку давай...

Кукушка на тетушкиных ходиках пробила лбом пять часов, когда мы, вернувшись с результатами прошлой ночи, решили оживиться чаем. Охрана дома и на этот раз оказалась выше всяких претензий. Чего не скажешь обо мне, так и не получившей от воина духа не то, что раскаяний в содеянном убийстве, а простых комментариев к нему. Воду в чайнике я вскипятила магией, а заварку в кружки, всего секунду поморщась, разлила вчерашнюю. Не знаю, как Ветрану, а мне сейчас главное — просто чем-нибудь руки и рот занять. Да и тетушка моя гостеприимная, всегда говорила, что, уж коли уселся за стол, будь добр, обоснуй.

— Анастэйс, скажи мне, — неожиданно начал со встречного ко мне вопроса Ветран. — Твоя домовиха долго может вот так... из ниоткуда вещать?

— Груша?.. Сколько посчитает нужным. Она — дух этого дома и сама решает, когда выходить с нами на контакт или отвечать на наши приглашения к нему.

— Понятно... — мужчина с силой потер ладонями лицо, а потом сцепил их друг с другом.

— А вот мне совсем непонятно, — хлопнула я перед ним полную чая кружку.

— Мне и это... вполне понятно. Анастэйс, сядь, пожалуйста.

— Села...

— Рассказываю.

— Внимаем, — вставил, притрусивший от чашки с молоком умник. И как еще от 'Покайся, грешник' удержался?

— Рассказываю... — по взгляду Ветрана я поняла, что примерно того же ожидал и он. — Я уже уснул, довольно крепко, потому что сообразил не сразу, когда... В общем, когда очнулся, передо мной стояла дрибза(3).

— Кто перед тобой стояла? — недоуменно переспросила я.

— Дрибза, — до побеления сжал мужчина пальцы. — Это исчадье ада, каким-то непонятным образом просочившееся в наш мир из старого. С виду — обычная женщина, а по духу своему — чистая демоница.

— Ну-у, — с непонятным мне выражением протянул умник. — Я бы на вашем месте, коллега, не стал так сгущать краски.

— А ты уверен, Зигмунд, что мог бы когда-нибудь оказаться на моем месте? — с не менее непонятным мне гневом произнес Ветран.

— Я вам больше скажу, с одной из них я был лично знаком... в свою бытность в столице, а ее — под попечительством одного знатного господина. И все дело вовсе не в связи с демонами, а в афродизиаках, которые дрибзы очень умело используют. Да еще, пожалуй, в их обязательном ритуале соприкасания надрезами и обмена кровью, после чего все процессы в организме ускоряются, включая...

— Твои познания, я смотрю, очень глубоки во всех... областях жизни, — глухо произнес мужчина. — Однако, я бы не советовал тебе, Зигмунд, в следующий раз, так искушать судьбу, окажись вы с ней на ЕЕ территории... Как я когда-то.

— Послушайте, коллеги, может, обмен опытом вы продолжите в другой раз? — не менее выразительно вступила в беседу я. — Ведь, насколько я поняла, ты не эту... дризбу убил, а меня? Я-то здесь причем? Не вовремя появилась?

— Продолжаю... Она... дрибза, стояла передо мной, как живая, то есть, вполне реальная, как вы сейчас. И держала в руке свой ритуальный нож.

— Ты тогда в первый раз закричал? — ехидно уточнил кот.

— Не-ет. Я просто незаметно вытянул из под подушки стилет и приготовился к броску.

— Лихо!

— Зеня! Ты можешь заткнуться? Иначе мы до моего убийства только к обеду доберемся.

— А потом... — и без котовьих дополнений, вдруг, замолчал Ветран. — Потом, она качнулась в мою сторону и я на нее прыгнул. А когда уже воткнул ей в сердце стилет... — потрясенно поднял он на меня глаза. — Подо мной лежала ты.

— Что? — перехватившим голосом выдохнула я и тут же закашлялась. Потом отхлебнула из кружки чай, боясь снова поднять глаза. — Она превратилась в меня? Я правильно поняла?

— Да, Анастэйс, — разжал он, наконец, свои пальцы, и тоже схватился за кружку.

— Какие интересные у нас по дому гуляют иллюзии, — сдавленно пробормотал умник. — Прямо, иллюстрации к мемуарам, если бы мы с тобой, Ветран, за таковые сели. Хотя, я не понимаю, Стася то здесь, действительно, причем? Ну, мой маг — из моего темного прошлого. Твоя красавица тоже, явно имела место в твоем, боевом, а наша то мыльная фея, она из самого, что ни на есть, настоящего?

— Ветран, — не только подняла я на него глаза, но и встала со стула.

— Угу, — удивленно кивнул он в ответ.

— Накапать тебе... валерьянки?

— Зачем? — один с завистью, другой с недоумением, вопросили сидящие.

— Затем, что тебе надо успокоиться, а я... я иду спать. Так накапать?

— Не надо... Анастэйс, погоди!

— Спокой-ного утра!..

Самообман... Он заранее обречен на проигрыш, потому что реальность всегда разрушает наши заблуждения. Неминуемо. Но, можно просто на время спрятаться от нее, этой разрушающей реальности, сделать вид, что ты и дальше продолжаешь верить в лучший исход. Хотя бы на время, всего на чуть-чуть оттянуть неизбежное...

— Мне еще немного осталось! Я скоро уже закончу!

— Угу... — вздохнул за дверью Ветран. — Ты, хотя бы пообедать выйди.

— Нет! — категорично отрезала я. — Много дел. Давайте без меня.

— Так мы-то пообедали... Я ж в третий раз сюда прихожу, — по голосу было понятно, что последние слова мужчина бросил уже удаляясь. Но, далеко не ушел. У него тоже 'нашлись срочные дела', и совсем рядом — у навеса. Именно с той стороны возобновились сильно характерные звуки: 'Йэх! Хрясь...' Чурбашки то тут причем? За меня от колуна(4) страдают... За мой самообман.

Я даже в окно глядеть не стала. И так понятно — бдит. Хотя, с моими-то способностями, риск все равно есть. Но, видно, ему самому так спокойнее. Что же касается моих дел, так их у меня попросту не было. Мыло свое последнее я отдала господину Трушу еще вчера, выпросив взамен двухнедельный перерыв. Вот он удивился. Хотя, раз то за шесть лет — имею полное право. А уборку в избушке закончила еще часа два назад. Сейчас же, просто сидела на скрипучем, как и большинство тетушкиной старой мебели, диванчике и просто пялилась в одну точку. Точкой была клякса на противоположной стене, ярко синим толстым паучком притаившаяся на беленом, как снег пространстве. Это я так волосами тряхнула, еще длинными, когда, не веря в собственное 'счастье', с зеркальцем наперевес, выскакивала на улицу... Возвращалась, правда, уже гораздо спокойнее... и с ножницами. Да что там волосы? И почему именно они мне сейчас на ум пришли?.. Наверное, потому что одного с Грушей цвета... Хотя, могла бы подумать и еще о чем-нибудь. Например, о том, что за ахирантес и зачем запечатал фонарь дураков в колодце... А вот это уже совсем анализировать не хотелось. Потому что, как и в случае с домовихой, ответ я знала с большой долей вероятности. Да и радовал он меня не больше... А, если о Ветране?.. И опять — тупик... Кругом тупики.

— Стася... Стася, впусти меня... пожалуйста.

Ну, раз 'пожалуйста'. Я и не помню, когда умник это слово в последний раз употреблял:

— Заходи.

— Трудишься? — после беглого обзора, запрыгнул кот в аккурат на мое нагретое место. — Трудишься, вижу.

— Так уж и видишь? — с вызовом скрестила я на груди руки. — Зачем пришел?

— Мы с Ветраном сейчас по лавкам пойдем.

— Ну, надо же, какие 'хозяюшки'.

— Так вот, — стойко усилил нажим умник. — Возможно, опять до Либряны махнем.

— До Либряны? — тут же 'сдулась' я. — Туда-то зачем?

— Да, мало ли?.. Мне, например, очень сыр понравился, который Берта вчера приносила. Ты не знаешь, в каком именно магазине она его купила?

— В 'магазине гостинцев', по всей видимости. Сыр можно и здесь найти. Я знаю одну лавку, недалеко от нас. И нечего вам в Либряне делать, если только не по следственным интересам.

— А это уже нам с Ветраном решать. Ты-то от дел отстранилась. У тебя сегодня опять свои заботы... Стася.

— Что еще?

— Зря ты так.

— Это, по какому поводу?

— Подумаешь, убил он тебя. Ведь хотел то убить совсем другую.

— Много ты понимаешь, — тяжко вздохнула я и отвернулась к окну.

— Я же — мудрец... И, если рассматривать данный факт с психологической точки зрения, то...

— Зеня, иллюзии, явившиеся к вам с Ветраном, конечно, имеют к психологии отношение, но не на столько, как ты считаешь.

— Так объясни мне! — с воодушевлением воскликнул кот и даже хвостом обернулся. Видно, для лучшего усвоения материала.

— Объяснить? — прищурилась я в ответ. — Объяснить... Боюсь, что все вкусные сыры закончатся. Так что, спрыгивай с диванчика, пошли...

Хозяин нужной нам лавки был человеком, по всей видимости, с редкостным чувством юмора. Потому что в стеклянных дверях сейчас красовалась, подвешенная изнутри картонка 'Я вкушаю. Медленно досчитайте до ста и вам воздастся'. К тому же, не смотря на наличие государственных расцветок в ленте, новая его вывеска, реющая поперек тротуара, сильно напоминала траурный венок с сырным кругом ровно по центру.

— Да-а... — задрав голову, залюбовалась я на сей жестяной шедевр. — Я бы на вашем месте не стояла прямо под ней.

— Это почему же? — напрягся на плече Ветрана умник.

— Еще неизвестно что лавочник имел в виду под словом 'воздастся'. Вдруг, вывеской. С ней на шее и похоронят.

— Ну и шутки у тебя сегодня, Стася, — фыркнул кот, а мужчина, все ж сделал шаг в сторону:

— Может, не будем считать, а сходим пока в другие места? А, Анастэйс? — щурясь от солнца, посмотрел он на меня. Я же в ответ лишь пожала плечами:

— Да, пожалуйста. Дальше по улице еще одна будет...

Постепенно, от лавки к лавке, дойдя до самого центра Мэзонружа, мы так же постепенно набрали корзину. Работали они здесь без перерывов на 'вкушения', да и на улицах было гораздо веселей от людей, развлекающих себя нарядным воскресным променадом. Нечто подобное позволили себе и мы. Правда, с тяжелой ношей и котом на плече беспечно прогуливаться было как-то странновато. Поэтому, предпочли для себя 'сидячий' вариант. Благо, было где — как раз напротив единственного в деревне банка, точнее, его местного представительства, в маленьком скверике, отвоеванном у соседнего постоялого двора. По-моему, Зеня сейчас про эту знаменитую судебную тяжбу Ветрану и рассказывал. По крайней мере, слова 'а столб потом прямо в зал, как доказательство' и 'два раза Дозирона его же картой местности', там точно присутствовали. Я же сидела в сторонке от них и, закрыв глаза, отдала лицо солнцу и ветру.

— Анастэйс... — дошла очередь и до моей персоны.

— Да-а.

— Ты ведь голодная.

Очень захотелось ответить, что на людей пока бросаться по этой причине не собираюсь, пусть не тревожится, но, больно уж глупо это, да и ни к чему уже:

— Так ведь, сама виновата.

— Здесь рядом, я видел, когда мимо проходили, пирожками торгуют. Хочешь пирожок?

— Ага... Спасибо.

— Я сейчас, — поднялся со скамейки Ветран. — Только...

— Я буду здесь.

— Хорошо. Зигмунд с тобой останется...

— Стася, ну за что ты с ним так? — проводили мы с котом взглядами завернувшего за угол Ветрана.

— Зеня, прекрати свои копания. Я что, обидела его чем-то? Наорала? Оскорбила? По-моему, все у нас тихо — мирно.

— Уж лучше бы наорала.

— Что?

— Так, хоть какие-то эмоции, а не полная отчужденность. И как мы вообще будем дальше работать в такой ненормальной обстановке?

— Нормально будем работать. Вот сейчас пирожок съем и сразу резво подскочим нормально работать... Лишь, с направлением определимся.

— Ну-ну...

— Я тебе сейчас усы повыдергиваю за эти твои многозначительные 'ну-ну', — развернулась я к коту. — Суешь свой мудрый нос во все дыры. Лучше бы своими делами занимался. Ты почему сегодня клиенту в приеме отказал?

— Я? — опешил от такого неожиданного поворота 'миротворец'. — Так он... он. Стася, я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Что расскажу ему что-нибудь совсем неподобающее, а оно потом... сбудется, — тоскливо насупился умник.

— Да?.. Вот я Трахиния, — ошеломленно обхватила я голову руками. — Точно, исчадье...

— Добрый день! Надеюсь, я вам не помешал? — вопрос прозвучал, как нельзя, кстати...

Приятельницу свою, Алену я знала вот уже долгих пять лет. И из нашего с ней общения извлекла для себя два достаточно ценных урока. Урок первый: есть вещи, понять которые мы не в состоянии (под каким углом на них не пялься), но от этого они свою ценность для других не теряют. И урок второй: есть женщины, для которых мужчины — всего лишь приятные, но временные ухажеры. Однако женщины эти вполне заслуживают уважения. Поэтому, на картины аленины я старалась совсем не смотреть, а кавалеров ее многочисленных — просто не запоминать. Хотя, господин Горст Фенербак мне, почему то, запомнился.

— Здравствуйте, — спешно опустила я руки, а потом подумала, что к этому еще что-то, наверное, полагается добавить. — Как ваше здоровье?

— Вашими молитвами, — жизнерадостно расплылся ветеран и без приглашения уселся рядом.

— Что, извините? — прищурилась я.

— Я сейчас не то сказал? Так у людей обычно, принято отвечать, — замер он, а потом рассмеялся. — Спасибо, иду на поправку. А вот вы, госпожа маг, и сегодня прекрасны, как небеса обетованные.

— Скажите, — косясь на мой окончательно потерянный вид, влез умник. — вы свои фразы заранее репетируете или экспромтом выдаете?

— Это сейчас про что, уважаемый Зигмунд? — перегнулся к нему господин Фенербак.

— Да хоть про ваш сомнительный комплимент, — вкрадчиво пояснил кот.

— Сомнительный комплимент?.. Хм-м. А хотите анекдот про аналогичный же? — сам у себя поинтересовался ветеран, потому что тут же продолжил. — Встречаются пожилая дама и статист, помешанный на процентах. И мужчина решает сделать даме приятное. Он восклицает: 'Как вы прекрасно выглядите!' Дама, зардевшись, кокетливо у него спрашивает: 'И насколько прекрасно?' Специалист, недолго думая, уточняет: 'На все сто'.

— Действительно, сомнительный, — великодушно хмыкнул Зеня, а я решила свернуть со скользкой дорожки юмора:

— Как поживает Алена, господин Фенербак? Я ее не видела со дня рождения Колина.

— Алена?.. — пригладил мужчина свои флибустьерские усы и бородку. — Алена, к сожалению, бросила меня на произвол судьбы. Видите, в воскресный день слоняюсь один, коротаю время.

— Да что вы говорите? — привычно не удивилась я.

— Она все пишет свои странные картины. То рассвет в курятнике, то закат, отражающийся в...

— Надеюсь, не в Чилимском пруду? — вспомнив боевой настрой приятельницы, невольно напряглась я.

— Не-ет, — тоже, на миг насторожился ветеран. — Она водоемы поменьше использует. Те, что, обычно, после дождя бывают.

— Ясно.

— А вам, по всей видимости, абстракционизм в живописи не импонирует? — решил углубиться и в эту тематику кот, но, я уже встревать не стала.

Мало того, откинувшись на спинку скамейки, вообще ощутила сильное желание слиться с деревяшкой — к нам приближался Ветран.

— Здравствуйте, — не отрывая взгляда от нашего собеседника, буркнул он. — Анастэйс, Зигмунд, нам пора, — и всучил мне, еще горячий, наполовину обвернутый бумагой, пирожок.

— Уже? — привстал для рукопожатия господин Фенербак. — Хотя... у всех, я понял, кроме меня есть дела даже в этот день. Анастэйс, я надеюсь, мы с вами еще увидимся? Уважаемый Зигмунд, Ветран, всего доброго...

Обратно бежали молча и чуть ли не вприпрыжку. Я сначала старалась поспевать, безрезультатно подстраиваясь под широкий, неожиданно нервный шаг воина духа, а потом, будто, в ступор впала. Мне, вдруг, все вокруг показалось огромной каруселью: улица с людьми, деревьями и домами и небо над ними кружились вокруг меня. И я даже музыку уловила, какая обычно бывает вблизи подобных ярмарочных забав. Одна лишь я столбом торчала посреди всего этого разноцветного хоровода и совершенно не знала, что мне делать дальше. Ведь, куда не ступи, тут же закружит и выбросит без опоры... А потом я приняла единственно верное, на мой теперешний взгляд, решение: черкнула привычными пальцами знак и сделала шаг вперед... уже без риска упасть...

— Скажи, что мне делать?!.. Скажи! Скажи!.. Сыскарь из меня плохой! Любви я недостойна! Друзьям причиняю боль да и хозяйка... — на мгновение задумалась я. — Трахиния я, а не хозяйка! Скажи, куда идти, что спасать?! — ветер потрепал мои волосы, перебросив челку на глаза, а потом и вовсе затих. — Во-от... Даже ты во мне разочаровался, — угрюмо протянула я, спустив глаза от облаков.

В левой руке моей был по-прежнему зажат купленный Ветраном пирожок. Он давно остыл, а под пальцами, на серо желтой, неровно оборванной бумаге, проступили масляные отпечатки. Я поднесла руку поближе и смахнула с румяной корочки нанесенный ветром сор. Потом, еще ближе... и, глубоко вздохнув, откусила. Пирожок оказался со щавелем. Сладкий густой сок потек по подбородку и капнул на юбку. Но, все равно, очень вкусно... Так и жевала его, вздыхая и глядя в даль, как еще совсем недавно на синюю 'паучковую' кляксу. А когда в руке осталась лишь бумага, вытерла ей подбородок и пальцы... Промасленная, она всегда хорошо горит. Вспыхивает и тут же тает, почти без пепла. Огонь любит такие угощения. А я в детстве любила поджигать на ладони, скатанный из бумаги шарик, а потом смотреть, близко поднеся к глазам, как он расправляется в пламени, а потом медленно клочьями опадает... Руки сами вспомнили забытые движения и готовая 'жертва' покорно скатилась в углубление ладони. Осталось лишь 'выпустить рыжего бесенка', как говорила бабушка, но в этот раз я замешкалась, пристально вглядываясь в глубокие промасленные изломы... Да-а, кто ищет знаки... Пожалуй, неизлечимая моя фобия, потому что через секунду я уже аккуратно исправляла содеянное. Точнее, расправляла...

Обычно, уличные торговки для своих оберток используют бумагу из магазинов, с разбросанными по всей ее ширине, бледно оттиснутыми клише(5). Это, в лучшем случае. На худший идут местные газеты, но их закручивают лишь для семечек и орехов. Да и то не всегда, если практичная торговка еще и печется о своей репутации. Торговка, продавшая пирожок с так любимым Ветраном щавелем, о репутации своей, по всей видимости, пеклась. Но, вот где она эту бумагу раздобыла?.. На пятнами прозрачном клочке, к тому же изрядно измятом, едва читались всего два слова, заключенные в вытянутый ромб, обвитый веревкой: 'Близкий очаг'...

— Да-а... — потерла я сморщенный нос. — Ну и что такое... Да, к ахирантесу все эти знаки! И самой уже понятно, что хватит прятаться. Пора по-го-ворить, — прищурившись, разглядела я скачущие внизу, у подножья холма, фигурки: мужскую и котовью. — Вот и поговорим, — тут же поубавился весь мой запал...

Правду сказать, я ожидала от Ветрана всякого, но, никак не такого. Он, сначала замер напротив меня, предусмотрительно подскочившей на ноги, а потом, вдруг, потянулся к лицу ладонью, заставив невольно дернуться в сторону, чтобы в следующий момент уже оказаться в надежной сцепке рук:

— Ну, зачем ты так? У тебя подбородок запачкан. Я лишь хотел его...

— Он — в твоем пирожке, — безуспешно мотнула я прижатой к его груди головой, а потом там же и затихла. — ... со щавелем.

— Со щавелем, — облегченно выдохнул Ветран. — Я знаю... Анастэйс, нам с тобой надо, наконец, поговорить.

— Давай поговорим. Только начинай ты. И еще...

— Что, 'еще'?

— Я должна видеть твои глаза, когда ты будешь мне это говорить...

— Хорошо, — ослабил мужчина объятья.

— А можно, еще и от себя кое-что добавить?

— Да, Зигмунд.

— Вы не могли бы вообще сесть в траву, а то мне половину текста ветром сносит? — этот кот и возвышенную трагедию умудрится загубить в балаганный фарс. Однако просьбу мы все ж выполнили, и теперь оставалось лишь самое тяжелое — начать:

— Анастэйс, ты знаешь, что такое 'взбесившийся дух'? У вас их еще называют 'боггартами'? — сразу взял с места в карьер Ветран.

— Знаю, — в ответ затаила я дыхание.

— Так вот... Мне кажется, что Груша... — послушно не отводя от меня глаз, качнул он головой. — Повторяю, у меня лишь есть некоторые опасения.

— Продолжай.

— В общем, мне кажется, она постепенно перерождается именно в него.

— Хобья сила! — гневно подскочил умник. — Ветран, ты вообще соображаешь, что говоришь? Чтобы наша Грундильда, вдруг, из милого безобидного создания переродилась в... бешеную собаку? Стася, ты-то что молчишь?

— Она молчит, Зигмунд, — с досадой произнес воин духа. — Потому что и сама уже, наверняка начала это понимать. Ведь так, Анастэйс?

— Стася?! — с надеждой развернулся ко мне кот, а я, наконец, сделала глубокий вдох:

— Послушай меня, Ветран... Оба меня послушайте. Груша в последнее время ведет себя действительно, странно. Но, хоть я и уверена, что она напрямую связана с вашими иллюзиями, я так же уверенно заявляю — моя домовиха не может быть боггартом. Не знаю, какие у нее для такого поведения имеются причины, но, только не этим монстром... У меня все.

— Анастэйс, ты, же маг! Как ты можешь отрицать очевидное только из-за страха посмотреть правде в лицо? Будь же объективной!

— Объективной? — сузила я глаза. — Ты думаешь, я не могу этого сделать, потому что мне тогда придется признать еще и другое?

— Что, 'другое'? — распахнул глаза Ветран.

— Да то, что, если ты прав, и Груша на самом деле обладает силой боггарта, то ты тогда считаешь меня, пусть и в глубине своей души, но настоящей демоницей... исчадьем ада.

— Это-то здесь причем? — потрясенно пробормотал умник. — Причем здесь дрибза?

— Да при том, что...

— Анастэйс, погоди, — вскинул руку Ветран. — Позволь мне самому все объяснить.

— Да, пожалуйста. Я, в общем-то, именно этого и хотела, — в ответ окрысилась я.

— Начнем с того, что... — собрался с духом мужчина. — Когда я говорил Груше и всем вам, что в своей жизни не убил ни одного домового, то душой не покривил. Потому что я убил боггарта, который ничего общего с хранителем дома уже не имел... Спасибо, что не перебиваете... На счету этой сущности к тому моменту была целая многодетная семья, а она и не собиралась останавливаться. Боггарты, Зигмунд, чтоб ты знал, обладают огромной силой, способной довести человека до смерти или сумасшествия. Они умеют проникать в сознание жертвы, пока она спит, и выуживать оттуда ее самый потаенный страх. Самый сокровенный. А потом представать перед несчастным именно в этом виде. А теперь скажи мне честно, Зигмунд, чего или кого ты боишься больше остального на этом свете?

— Я? — затравленно попятился умник и шлепнулся в траву. — Я боялся и продолжаю бояться только того, кто явился ко мне позапрошлой ночью... Стася, так это что получается?.. А ты, Ветран...

— Теперь обо мне, — упрямо мотнул тот головой. — Знаешь, Анастэйс, чего Я боюсь больше остального? Не того, о чем думаешь ты. Хотя... — тоскливо скривился мужчина. — Я догадывался, в каком свете это могло для тебя предстать... Нет. Я боюсь, что не смогу после всего, что здесь, с тобой, со всеми вами постиг, по прежнему быть преданным делу, которому когда-то поклялся посвятить себя целиком. Я боюсь, Анастэйс, что каждый раз убивая, я буду убивать и частичку тебя, твоей души. Что все они будут в свой самый последний миг смотреть на меня твоими глазами. Глазами, полными ужаса и отчаяния... как минувшей ночью. А это и для меня самого страшнее смерти...

— Скажи мне, для тебя по-прежнему твое дело так важно? — тихо произнесла я.

— Да...

Вот так, преданно глядя друг другу в глаза, мы упустили очередной шанс, данный нам судьбой. Но, оставалась еще Груша. Поэтому, пришлось всю свою волю собрать в тугой комок:

— Та-ак... Теперь, когда мы выяснили для себя самое... главное, давай опираться на факты. Я знаю несколько причин перерождения домашнего духа в боггарта, — постепенно выровняла я предательски дрожащий голос. — затаенная на хозяев злоба, разгильдяйство этих же хозяев и крайне негативная энергия в доме. Ветран, тебе есть, что добавить?

— В общем-то, нет, — уныло покачал тот головой. — Все правильно.

— Ну, раз правильно, то давайте оба начистоту. Зеня, соберись. Как вы думаете, какая-то из причин в нашем доме имеет место быть?

— А как вы думаете, то, что я Грундильду постоянно... дурил в карты, могло ее до такой степени разозлить?

— Обычно, это меня злило, — невесело усмехнулась я.

— А вот наш последний с ней... инцидент?

— Нет, Зигмунд, не думаю. Да и с остальным тоже все явно в порядке, — впервые за день улыбнулся мне Ветран.

— А раз в порядке, то тогда какого ахиран... Та-ак, давайте дальше. Ветран, когда домашний дух превращается в 'дикого', как он в первую очередь меняется, кроме ночных представлений?

— Ну, мне здесь трудно судить, потому что впервые я так тесно общался с домовым только у вас. А вообще, — нахмурил лоб воин духа. — Я точно знаю, чего боггарт боится. Видимо, это и может быть еще одним явным признаком.

— И чего? — подались мы с котом вперед.

— Он начинает ненавидеть солнечный свет. Потому что солнце для него губительно.

— Все ясно.

— Что тебе ясно, Стася? — испуганно выдохнул умник.

— Да то, что я сегодня же постараюсь этот признак проверить, но, только без вас. И вообще, — как можно зловеще воззрилась я на мужчину. — Ты должен мне пообещать.

— Что именно? — ни капли не проникся тот. — Хотя, я, кажется, догадываюсь.

— Ну, и раз ты такой догадливый, то я жду.

— Нет, Анастэйс. Я не могу пообещать тебе, что не трону Грушу и пальцем. Потому что, если перед тобой или Зигмундом нависнет смертельная с ее стороны угроза...

— Надеюсь, до этого дело не дойдет... Ладно. Тогда пообещай мне, что будешь ждать до самого последнего момента. По крайней мере, если дело коснется меня.

— Анастэйс, маги почти бессильны перед боггартами. Мне повезло лишь оттого, что я, хоть и не священник, но обучен специальному обряду, единственно верному против них. Так что, не льсти себе.

— Да я тебя тогда вообще в дом не пущу, — применила я свой самый крайний аргумент.

— Хо-ро-шо, — тут же сдался Ветран и даже поднял вверх руки. — Я обещаю, что буду ждать твоего предсмертного крика. Ты довольна?

— В общем, да, — недоверчиво прищурилась я.

— А мне теперь как себя с Грундильдой вести? — запрыгнул передними лапками на мое колено кот.

— Да, как обычно, Зеня. Это же наша Груша. Наша любимая домовиха.

— Вот на том и порешим, хотя... а нам ты, Анастэйс, ничего не хочешь в ответ пообещать? — уже вставая, поинтересовался у меня Ветран.

— Я? С чего, вдруг?

— Как это, 'с чего'? — неожиданно присоединился к нему 'предательский кот'. — А то может, тебя на веревочку к ремню Ветрана теперь привязывать?

— Ой, вы посмотрите, какая гармония в отдельно взятом дуэте? А, может, мне тогда и вовсе здесь остаться? Я все равно так быстро бегать, как Ветран ходит, не умею.

Мужчина протянул руку и, с едва скрываемой ухмылкой склонил голову набок:

— Что, еще вопросы остались?

— Парочка, как минимум, — демонстративно скрестила я свои на груди.

— Ну, так по дороге и задашь. О-оп-па!

— А-ай!.. Я тебе сейчас шаром запущу как раз в то место, которое передо мной неприлично маячит!.. Поставь меня на землю, я тебе не Зеня!.. Ладно, я сама пойду.

Но, не смотря на заверенья, весь спуск с холма мне пришлось преодолеть в перекинутом через плечо состоянии... Просто, штаны жалко. Они ж единственные... Как и сам их обладатель... Хотя, вопросик свой я все ж задала. Правда, уже из нормального положения, преданного моему телу сразу внизу:

— А где наша корзина? — поправляя юбку, сфокусировала я зрение на теперь свободных руках Ветрана.

— Так дома, — хмыкнул в ответ умник. — Здесь же, как раз по дороге. Ветран, когда тебя, шагающую в подвал, увидел, сразу правильно определил, куда именно основной естественный закон(6) сработал.

— Естествоиспытатели... — с прищуром оглядела я довольную парочку. — А, не надо было так резво из скверика стартовать. Кстати, Ветран, чем тебе прокуратский ветеран не нравится?

— С чего ты взяла? — вмиг напрягся мужчина и вновь, едва не пустился вскачь.

— Да тоже, научным путем вывела, — на этот раз упрямо припустила я следом. — Я еще в нашем саду заметила, как вы с ним взглядами мерялись. А сегодня... Ты бы на себя со стороны посмотрел, когда из-за угла вывернул и его с нами на скамейке разглядел.

— Рыбак рыбака видит издалека, — изрек, поспевающий за нами с другого бока Зеня. — Уверен, Горст нашего воина духа сразу вычислил, как коллегу по родственному цеху.

— Ну и что с того?.. Ветран?

— Угу, — мотнул головой тот. — Наверняка, вычислил.

— А он сегодня, какой-то нервный был. Ты не находишь, Стася? — забежал вперед умник, а мужчина, вдруг, остановился:

— Нервный?.. И в чем это выражалось?

— Да не нервный он был, — тоже тормознула я. — Просто, вел себя так, будто... — наморщив лоб, попыталась я найти удачное сравнение. — Будто понравиться нам пытался, а получалось у него как-то коряво при этом. Как у неопытного подростка.

— Ну, если уж быть совсем точным, то не нам, а тебе, — вставил свои 'пять желудей' кот. — Хотя, с чего бы ему так стараться? Думаю, эдакий видарь(7), пусть и в годах, и так должен дамам нравиться.

— Ну да, — из вредности, подпела я умнику. — И держится молодцом — свечение чуть заметно, а делает вид, будто пышет здоровьем. Явно, прокуратская закалка... А ты, Ветран, так на вопрос и не ответил.

— Наверное, Стася, всему виной морально-этические нормы.

— Наверное, они, — буркнул в сторону обсуждаемый и сорвался с места, а мы с Зеней, обменявшись выразительными взглядами, поспешили ему вдогонку...

Спутников своих я, как и грозилась, в дом не пустила. Кот, конечно, пофыркал на такой произвол, а потом демонстративно хлопнулся на парадном крыльце. Ветран же, сразу от калитки, свернул к навесу — докалывать, брошенные из-за похода по лавкам, чурбашки. А я, уже в гордом одиночестве, переступила через порог... Корзину, как оказалось, торопящиеся по моему следу 'сыскари', бросили прямо в сенях. Салфетка съехала с ее набитого под самую ручку верха, и одним углом лежала на полу. Эх, видела бы такой беспредел моя тетушка. У нее вообще на почве порядка, выражаясь маминым языком, имелась еще одна 'идея фикс'. Особенно, когда дело таких вот, парадно-показательных атрибутов касалось. А тот, которым я сейчас пользовалась, сама же ей когда-то крестиком и расшивала — в подарок на день рождения. Остальные, аккуратной стопкой сложенные на нижней полке буфета, были моим неприкосновенным запасом. И с петухами и с розами. Одна, так и вовсе особая — вся в звездах и со слегка кривоватым месяцем в углу, для специальных закупок в дни Солнцепутья. Здесь, в Мэзонруже, каждая, относящаяся к себе всерьез хозяйка имеет подобный салфетный арсенал. На моем же подарке сомнительно красовались ландыши — любимые тетушкины цветы, натыканные неумелой, тогда еще детской рукой, но с большим усердием... и, конечно, при помощи Груши. Она мне тогда и схему из местных закромов откопала и нитки мы вместе с домовихой для рисунка подбирали. Груша... Вздохнув, подхватила я одной рукой корзину, другой — сползшую на пол салфетку, и осторожно толкнула дверь.

Тишина сегодня, вновь накрывшая дом, ощущалась даже затылком. Не помогал и высокий, в два этажа потолок, который, казалось, вот-вот захлопнется прямо надо мной, словно крышка в шкатулке... Или, на гробе... Ну, это уж, совсем!

— Та-ак... — запустила я в эту тишину свой, нервно дребезжащий голос. — А вот мы ее сюда на стол... по-ставим. А что у нас тут? Ага... Груша!.. Грушенька! — сквозь тишину, как сквозь вату в ушах, пробилось ко мне щелканье тетушкиных ходиков. — Грушенька! Мы пряников твоих любимых купили... с изюмом! Давай чай с тобой попьем? Вдвоем, на садовом крыльце! — тишина в ответ не проронила ни слова, а я лишь упрямо тряхнула головой. — Я тебя там буду ждать... очень буду... очень...

Я тебя буду ждать... Рядом с миской, в которой так вкусно пахнут корицей и медом самые лучшие в мире пряники, сбоку от кружки с чаем, уже давно не пускающей в прохладный садовый воздух пар. Буду ждать. Потому что не может так быть, чтобы все, вдруг, встало с ног на голову. Чтобы мир потерял все свои краски, а в жизни моей, бережно покоящейся на простых истинах, произошел раскол. Я уже много лет привыкла знать, вставая каждое утро, что Зеня, как всегда, ждет меня внизу, что тетушкины ходики я завожу по вечерам, и что домовиха моя верная будит меня всегда одной и той же фразой...

— Добрый день, хозяйка.

— Груша... Ты пришла.

— Так, пряники же с изюмом...

— Да, ничего она больше не сказала, — ожесточенно выскребая ногтем синюю кляксу, в который раз повторила я. — Но, ведь самое же главное...

— Это, конечно, — подогнул одну ногу под другую, сидящий на диванчике Ветран. Мебель, под его немалым весом надрывно ойкнула. Мужчина замер. — Однако на ночь меры принять нужно, — и вернул ногу на пол.

— И что это за меры? — вяло поинтересовался со своего стула кот. Он, в отличие от воина духа, мою радостную новость воспринял, как факт, полностью проблему решивший. — Вместо меня на стасину кровать переместишься?

— Зигмунд! — выразительно воззрился на него Ветран. — Не говори глупостей. Хотя...

— ... неужели, решишься?

— Зеня, заткнись! — нервно шерканула я напоследок ладонью по стене, и развернулась к своим собеседникам. — Какие меры, Ветран? Выражайся яснее.

— Сегодня я ночую... на полу рядом с вами. Это первое. А второе... Анастэйс, ты, как маг, что вообще по сложившейся ситуации думаешь?

— Что думаю? — прищурила я глаза. — Думаю, что, если Груша не боггарт, то, значит, что-то в доме действует на нее, как на духа крайне отрицательно. И именно это и выплескивается в такие иллюзии.

— Что-то, вроде клочка шерсти под порогом или воткнутой в укромное место иглы? — внимательно посмотрел на меня Ветран.

— Ну, если совсем примерно, то да.

— Угу... Тогда давайте вместе вспоминать, кто в доме был с того самого дня, как вам подкинули бусину и до первой иллюзии.

— Давайте, — согласно плюхнулась я на соседний с котом стул.

В результате в список на почетное первое место пошел Дозирон, с настоятельным советом держать язык за зубами. Следом за ним: мой начальник (многократно, по долгу службы) и Аргус (со своими новаторскими рифмами). Трудности возникли лишь с воссозданием памятной ночи в саду. Поэтому, туда же машинально, общей группой были внесены все остальные там присутствующие, а потом вычеркнут господин Фенербак:

— Я точно помню — в доме он не был, потому что, когда вы в избушке уединились, я его самолично в наш садовый клозет провожал... И по дороге назад еще чуть не заблудился, — чистосердечно добавил умник.

— Понятно, — провел черту Ветран. — Получается, кто-то из них?

— Получается... так, — приуныла я от незавидного выбора. — Я еще раз, как только вернемся, проверю весь дом на присутствие посторонней магии. А, вообще, знаете, что... меня очень сильно интересует принцип работы нашей охранки.

— Интересует или тревожит? — уточнил мужчина.

— Пока интересует, — уклончиво ответила я. — Зеня, что ты знаешь про магические квадраты тетушки Маты? Ты ведь гораздо дольше с ней в этом доме прожил, а мама вчера сказала, что она на этих фигурах была просто помешана и даже охрану всю на их основе выстроила.

— Магические квадраты? — задумчиво протянул кот. — Помню, она очень любила задачки в квадратах решать. Там еще в каждой строке и вдоль и поперек, должны были стоять неповторяющиеся однозначные числа.

— Это, да, — нетерпеливо кивнула я. — Но, я про магические у тебя спрашиваю. Зеня, напряги память.

— Да что значит, 'напряги'? Я от магии далек так же, как ты от паломничества по святым местам. Хотя, исходя из последних событий... — скривил пасть кот. — Ну и вот. Есть, так называемая 'Теория о стихиях всемирья'. В нее входят несколько наук, в том числе астрология, медицина и даже геометрия. И теория эта гласит, что в основе мироздания как раз и лежат четыре стихии: огонь, вода, воздух и земля. Причем, формируют они не только внешний мир, но и физическое наше тело, наш характер и особенности психики. Это, я думаю, и есть — магический квадрат. По крайней мере, Мата очень часто говорила, что главное в целительстве — умение правильно выбрать стихийные грани.

— Ага-а...

— Ну, и что сие 'ага' означает? — недоуменно хмыкнул умник.

— То, что я думаю... И, если ты прав, то и в нашем доме, при таком раскладе должны присутствовать все четыре стихии... Ага-а...

— Анастэйс, я, по крайней мере, одну из них точно знаю, — насмешливо расплылся Ветран. — Ты же — стихийный маг. Маг огня.

— Ну, да. Я — маг огня. Груша, вполне сойдет за стихию земли, как представитель нечисти. Ты у нас, с твоим-то именем, ближе всего...

— К флюгерам?

— К ним самым, а, значит, к воздуху. Остается вода, — повернули мы головы к умнику.

— Зигмунд, как ты к воде относишься?

— Я? — растерянно хлопнул глазами кот. — К воде?

— Ты. Может, мы чего-то про тебя не знаем, кроме того, что ты у нас пловец через заросшие тиной ручьи?.. Ах, да, ты еще и с корытом моим мыльным близко знаком.

— Да что вы ко мне пристали со своей водой? — не на шутку оскорбился Зеня.

— Так у нас все другие вакансии уже заняты, — хмыкнул ему в ответ воин духа.

— Так что, бери, что осталось и будешь ты у нас теперь именоваться повелителем водной стихии. Ну, а касаемо самой схемы, то здесь я — полный ноль и могу лишь предполагать, что речь идет об отсроченном заклятии.

— Это как? — вскинул брови Ветран.

— Это, 'когда', — внесла я незатейливую поправку. — Когда накладывается оно с отсрочкой на определенное стечение обстоятельств. А уже после этого срабатывает. В нашем случае... — открыла я пораженно рот. — ... усиливается. Да-а.

— Что, 'да'? — внимательно посмотрел на меня мужчина.

— Мама у меня вчера спрашивала, зачем я охрану на доме усилила.

— Так ты ее сама?

— Нет, Ветран, в том то и дело, что не сама. Вот я, Трахиния. Я же во всех охранных вопросах только на Грушу всегда полагалась. А здесь что тогда получается?.. Получается, тетушка моя на твое появление заклятие отсрочила?

— Она у вас провидцем была? — теперь уже всерьез удивился воин духа.

— Да нет. Она и магом то была лишь наполовину. Да и зачем, если у нас... другие провидцы есть, — опять удостоили мы притихшего кота взглядами. — Зеня, ты ведь до последнего ее притчами своими поддерживал?

— Ну, поддерживал, — съежился под нашими прицелами умник.

— А Груша мне сказала, что она незадолго до смерти охранку усложняла.

— Да отстаньте вы от меня, наконец! — даже подскочил на стуле кот. — То с водой своей, то с притчами! Я устал, я эфиров надышался! Выпустите меня отсюда!

— Пожалуйста, — растерянно протянула я, а Ветран настежь распахнул перед умником дверь. — Неуравновешенное состояние психики налицо... Но, знаешь, оно как раз, кстати.

— Не понял? — на всякий случай не стал закрывать дверь мужчина.

— Сейчас поймешь...

Солнце, подарив еще один день жизни, уходило за горизонт. А вслед за ним, как стая за вожаком, плыли на запад облака. Все вокруг стихло, завороженно глядя на эту небесную процессию, окрасившую, осиротевший до утра мир нереальными, махровыми цветами. Болотно-зеленая и малиновая краски, будто перемешанные сумасшедшим маляром щедро пролились на деревья, траву и изгородь. А широкая дорога странной рекой застыла неподвижными волнами — ухабами. И по этой реке сейчас, вполне гармоничной частью общей сказочной картины, ехали скособоченные дрожки. Наши дрожки с запряженной в них, совершенно незнакомой серо-сиреневой в этом свете лошадью. Правила повозкой худая старуха в черном, перетянутом на лбу узлом платке. Старуха сидела на кривых кОзлах совсем с краю, почти на боковом поручне, но факт этот нисколько не умалял ее величавой сосредоточенности. Сбоку от нее, привязанный за веревку, трусил огромный лохматый кобель, примерно той же расцветки, что и фантастическая лошадь. А сами дрожки были доверху загружены сундуками, мешками и одиноко торчащим, как покосившаяся мачта корабля, свернутым ковром... И все это плыло по реке... Можно было бы сказать, что плыло, если бы не страшный скрип и скрежет... Все это медленно выбывало из Мэзонружа в сторону соседнего Мочалина.

— Это... кто? — тихо произнес, тоже, видимо, впечатлившийся зрелищем, Ветран.

— Это?.. По всей видимости, плод наших с вами совместных деяний — вдова отца Аполлинария, госпожа Илуниха. Или, как там ее на самом деле.

— Не может этого быть, — припечатался носом к стеклу кот. — Это же полностью противоречит здравому смыслу.

— Можно подумать, то, что привело к... — мотнула я головой в сторону удаляющихся дрожек. — здравым смыслом было преисполнено.

— Вы о чем сейчас? — не отрываясь от окна, буркнул воин духа.

— Да-а, долго рассказывать. Ну, а если в двух словах... — растерянно уставилась я на задумчивый мужской профиль, а потом хмыкнула. — Знаменья... и иже с ними.

— А-а-а... Ну, раз 'иже с ними', то, все ясно... Так о чем я говорил, до того, как отвлечься?

— О драке, — давя зевок, развернулась я в сторону собственной кровати, и тут же с удовольствием на нее плюхнулась. — Ты говорил о драке между нашим оружейником и...

— Точно, — оторвался, наконец, от окна, Ветран. — Надо будет завтра еще раз наведаться к его свояку и расспросить по подробнее о том инциденте в либрянской таверне. Ведь мастер Булдг в Мэзонруж, еще двумя неделями раньше должен был заехать, если бы не разборка с эльфом и ночь, проведенная в городской каталажке.

— А мне вообще сам факт кажется довольно странным. Эльфы... — задумчиво протянул с подоконника Зеня. — Эльфы, ведь крайне редко изменяют своему натуральному, семи дюймовому размеру, так как считают это несмываемым пятном на репутации. А тут... Хотя, лимонный вопрос, — хмыкнул кот. — Повод вполне для них достойный.

— Что это за вопрос, вообще? — прошлепал босыми ногами на свой матрас Ветран.

— Вопрос принципиальный. Затрагивающий честь практически каждого из обеих тщеславных рас. Хотя, мое личное мнение...

— Как мудреца? — не поленилась уточнить я.

— Как умудренного жизненным опытом существа, — витиевато парировал кот. — Спорить здесь 'кто дурнее' бесполезно, потому что одинаково абсурдно смотрится и эльф с киркой в холеных руках и гном с садовой леечкой в квадратных конечностях. А сказку эту придумал кто-то с большим чувством юмора, да и запустил ее в мир сразу в двух вариантах.

— А мне кажется, я читал что-то подобное. Еще в школе, — потер нахмуренный лоб, откинувшийся спиной на перила мужчина. Там про неудачный опыт в выращивании лимонного дерева, так?

— Совершенно верно, — менторски кивнул умник. — И кто в вашем варианте был горе — садовником?

— В нашем?.. Я и не помню уже. Да и сама эта сказка... какая-то она унылая, что ли?

— То есть, без геройских рыцарей и огнеплюйных драконов?

— Что? — склонил голову набок Ветран.

— Она не унылая. Просто вы ее смысла не поняли. А мне эту сказку бабушка рассказывала, еще в детстве.

— Так, может, ты нас сейчас просветишь? — пропел умник и даже запрыгнул ко мне на постель.

— Да, пожалуйста. Там главное, ни кто дурнее: эльфы или гномы, а само лимонное дерево, которое в результате погибло. Просто, тот, кто его выращивал, так и не осознал, что, в жизни, как и в любви, прежде чем многое получить, надо самому многое отдать, — уперлась я взглядом в собственные колени. — Так бабушка моя говорила.

— Она была мудрой женщиной... твоя бабушка, — глухо произнес Ветран, заставив меня поднять на него глаза.

— Ну, это совсем уж глубинный смысл. Однако если рассматривать любовь, как основополагающую всего сущего, то... Вы меня слушаете?.. О-о, пойду ка я вниз.

— Нет!!! — развернулись мы оба к удивленно замершему коту. — Зеня, у меня к тебе вопрос.

— Не бойся, я не за свечкой. Это я к тому, что держать ее не собираюсь.

— Заткнись, пошляк, и послушай меня, — как-то, не очень удачно, начала я. Потому что собиралась начать с совсем другого — задушевно-проникновенного, настраивающего на то, что собираюсь вытворить дальше. Все же вытворить, хоть воин духа и был против, высказавшись накануне достаточно прямо:

— Ну, неужели ты думаешь, что для Зигмунда лучше оставаться в неведении, чем попытаться изменить свою жизнь на благо других?

— Да, думаю, — упрямо мотнула я челкой. — Я знаю этого мудреца уже десять лет и, поверь мне, ему так будет спокойнее. Он не борец, Ветран, он созерцатель. И для него это знание — лишь тяжкое бремя.

— Тяжкое бремя, — невесело усмехнулся мужчина, глядя на свои сцепленные руки. — Поэтому ты решила поиграться с чужой памятью запрещенным даже у вас заклятием?

— Я просто пытаюсь исправить собственную ошибку. Потому что иначе... Ну, послушай, — присела я перед мужчиной и накрыла ладонями его руки. — Не всем же совершать подвиги во имя возвышенных целей? К тому же Зеня и так приносит людям пользу своими целебными притчами. А теперь он даже этого боится... Он сам себя теперь боится.

— Делай, как считаешь нужным, Анастэйс, — со вздохом сдался мужчина. — А я, так и быть, буду держать рот на замке. Будто ничего и не было... Обещаю, — в ответ на мой выразительный взгляд, попытался улыбнуться Ветран...

— Ну-у...

— Ты вопрос свой по слогам решила выдавать? — нетерпеливо дернул хвостом кот.

— Не-ет, — скосилась я на замершего на своей лежанке Ветрана и, наконец, отбарабанила. — Скажи мне, Зеня, мне обязательно нужно знать, когда ты начнешь прием клиентов?

— Ух, ты! — растерянно шлепнулся на задницу умник. Потом подскочил, глянул на нас по очереди исподлобья, вздохнул, и тоже, видимо, решился. — Спокойной всем ночи. Пусть вам приснятся облака и рыцари и еще что-нибудь, совсем уж неопису...

— Стоять!

— Ста-ся, — медленно попятился к краю постели кот. — Я тебя боюсь, когда ты на меня вот так смотришь. Ста-ся, ты помни, что на моей стороне мораль и закон об исчезающих видах... О-ой...

Пальцы с непривычки, да еще из-за сильного волнения, никак не хотели складываться в нужный знак. Тонкая огненная нить, витиеватой петлей взметнувшаяся над головой умника, растаяла еще до того, как опуститься на покатые котовьи плечики, а я уже припечатала к выпуклому зениному лбу свой оттопыренный палец... Да, у Глеба оно, как-то ажурнее получалось... и незаметнее... Хотя, не это сейчас главное:

— Зеня, чудесный мой, ты как себя чувствуешь?

— Я?.. — обвел нас ошалелым взглядом кот. — Не зна-ю... Что-то повело меня... куда-то в бок, — неуклюже завалился он прямо в подставленные руки Ветрана. Мужчина глянул на меня настороженно, мол, так оно и должно всегда быть? А ахирантес его знает, как оно должно быть! В первый раз ведь упражняюсь:

— Это ничего, — склонилась я над часто моргающим умником. — Это пройдет. Просто, день был тяжелый. А завтра проснешься, как младенчик... Ты только на вопрос мой не ответил. Когда клиента своего примешь? Он сегодня уже приходил.

— Клиента?.. Какого клиента? — теперь уже на пару с Ветраном, вопросительно воззрился на меня кот, а потом, вдруг, просиял. — А-а... Так завтра приму. Что у него, кстати? Хотя, не имеет значения.

— Ну да, — с чувством выдохнула я. — Правильно подобранная тематика и все такое прочее, оздоравливают организм в целом... Зеня, а можно тебя попросить? Мне очень твои притчи нравятся. Ты мне разрешишь их слушать? Я буду тихо-тихо за занавеской сидеть.

— А что, сильно хочется? — самодовольно оскалился умник и неожиданно зевнул.

— Очень сильно, — как можно убедительнее закивала я головой.

— Ну, ладно. Только, без комментариев потом... и аплодировать в конце тоже не надо... А теперь, как я ранее заявлял, спокой-но... — ретировался кот в крепкий здоровый сон.

Ветран, сильно смахивающий на картину из тайрильского музея 'Освободитель с дитём войны на руках', удивленно поднял глаза:

— И надолго он вышел из строя? — ну, точно, 'солдат победы', ни дать, ни взять.

— До утра, как минимум, — уже вполне авторитетно заявила я. — Да ты его уложи. Колыбельные то петь поздно.

— Угу, понятно, — как-то, уж больно хмуро буркнул мужчина. Видно, у него, на сей счет, свои ассоциации возникли.

Зеня, пригревшись под боком у Ветрана, то истерично подергивал лапками во сне, то начинал что-то басом внушать про достоинства воды. Мужчина, наблюдая эти мытарства, лишь вздыхал, тяжко скованный 'висячим замком' на губах. Я тоже. Правда, по своей причине: надо было еще и на эту 'больную' тему коту отсекновение наложить. Да, что уж, теперь...

— Анастэйс, — видно лопнуло терпение у мужчины. — Ты не спишь?

— Неа... Я слушаю.

— Слушаешь... Я про тяжкое бремя... Что ты молчишь?

— Я слушаю.

— Угу... Скажи, тебе то оно зачем?

— А ты водой, водой его полей!

— Сойдет за ответ? — повернула я голову в сторону перил. — Нет?.. Тогда, не знаю, Ветран. Может я, действительно, наконец, повзрослела и поняла, что мир вокруг, не прекрасная, выдуманная страна. А, может, в отличие от Зени, больше поддаюсь дурному влиянию некоторых... Давай спать?

— Угу, — еще раз вздохнул Ветран. — Спокойной ночи, Анастэйс, — произнес он с такой надеждой в голосе, словно от этого ночного спокойствия напрямую зависела вся его жизнь...

___________________________________________

1 — Все, кроме 23-го числа каждого месяца.

2 — Риторика — ораторское искусство.

3 — 'Жрицы любви' из древнего далматского племени, описанные еще Плутархом. По мнению же местных жителей, данные дамы имеют тесную связь с миром духов, так как 'сперва заманивают мужчин, ублажают их, а потом превращаются в ворон, и целыми ночами кружат над своими жертвами, наделяя их невероятными мужскими силами, но лишая рассудка'.

4 — Топор для колки дров.

5 — Логотипами.

6 — ' ...Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте...' М. В. Ломоносов.

7 — Привлекательный, видный мужчина.

Глава 10

Она пришла перед самым рассветом. Зависла темным размытым пятном на фоне лоскутной занавеси и будто решала, что ей делать дальше. Вроде и трансформироваться уже поздно и исчезать так сразу как-то не вежливо, раз уж пришла. И было в ней столько бездонной непроглядной пустоты и какой-то чужой боли, что язык мой не сразу смог отодраться от нёба, и произнести единственно верное:

— Дух этого дома, призываю тебя долгом твоим, скрепленным ключом и тремя словами клятвы: явись пред своей хозяйкой, — сдернув вниз ноги, сползла я с кровати.

Ветран лежал на боку, у самого края матраса, и в правой руке, спущенной на пол, сжимал меч, на который я сейчас чудом не напоролась. Кот же распластался в аккурат, вдоль перил. И над ними обоими, тускло светящейся дымкой мерцало заклятие сна, наложенного явно не мной. Ну что ж, примерно такого оборота я и ожидала. Значит, остаемся лишь мы вдвоем: я и моя... Кратагусом меня накрой!

Нет, это был не боггарт, абсолютно незримый и безвредный без накинутой на себя чужой личины. Это была лишь завеса, скрывающая маленькую фигурку, нечетким силуэтом сейчас висящую в задымленном угарном мраке.

— Дух этого дома, призываю тебя долгом твоим, скрепленным ключом и тремя словами клятвы: явись пред своей хозяйкой. Явись... Груша, Грушенька. Ты меня слышишь? — завеса задергалась, как пловец, решивший дать в воде задний ход, но осталась на месте и, мало того, потихоньку начала всасываться, вбираться в саму себя, в ту самую маленькую фигурку, проступающую с каждым мгновением все отчетливее. Фигурка выгнулась дугой, как от тяжкой боли, сведшей ее в судорогу и листиком опала на пол. — Груша! — рванула я к ней сквозь клочья смрада. Домовиха открыла глаза, и уставилась ими в потолок:

— Я не смогла, хозяйка.

— Что ты не смогла? — бухнулась я перед ней на колени.

— Причинить тебе боль... О-ох, — вмиг обмякло ее тельце, позволив повернуть ко мне голову. — Я очень долго боролась, но, он — сильнее меня, хозяйка.

— Кто, 'он', Груша? Кто тебя сильнее? С кем ты боролась? Кто заставлял тебя творить все это зло?.. Говори! — домовиха вздрогнула от моего крика и, тихо заскулив, свернулась на полу калачиком. — Ну, как ты не понимаешь, если я не буду знать, то не смогу тебя защитить.

— Грундильда сама должна защищать свой дом. Грундильда старалась, но не выдержала. Он... — приподнялась она на локте и заглянула мне в глаза. — Он меня мучил. Он заставлял меня... — испуганно прихлопнула кроха ладошкой рот.

— Что он тебя заставлял?

— Я не могу сказать, хозяйка, — сквозь пальцы промычала она. — У духов есть свои законы. И мои заставляют меня молчать.

— Как это, 'молчать'? — сузила я глаза. — Ты будешь молчать, он будет тебя мучить, а закончится все тем, что ты окончательно свихнешься и Ветран тебя, как бешеного боггарта прибьет? Груша, надо искать выход. Я уверена, что вместе мы его обязательно найдем.

— Грундильда уже нашла... выход, хозяйка.

— Груша, ты это брось, — дернулась я к ней от нахлынувшего недоброго предчувствия. Но, было уже безнадежно поздно — домовиха растаяла, оставив на половых досках лишь искры своей древней магии...

Тихо-тихо вокруг. Мама только ушла по своим делам и даже хлопнула дверью, чтоб я для себя уяснила — разговор окончен. И грустно. Грустно не оттого, что горло болит — сама виновата. А оттого, что на улицу нельзя. А там идет снег. Огромными хлопьями падает на дорожки и деревья в саду. Это я так себе представляю. Потому что в жизни своей снега еще ни разу не видела. А тут такое... горе.

— Настёна...

— Чего тебе? — шмыгаю носом в сторону края кровати, у которого замерла сейчас домовиха. — Не видишь, я болею? Или домовые соплей не боятся?

— Домовые ничего не боятся, — гордо вздергивает тетушкин раздвоенный подбородок Груша, а потом шепотом добавляет. — Смотри, что я тебе принесла.

— Это что? Это... снег? — рывком подскакиваю я на постели, сдернув с себя все одеяла разом.

— Ага. На крыльце наскребла, — в маленькой протянутой ладошке тает горстка крохотного пушистого сугроба...

Домовые ничего не боятся... Бедная моя кроха. Маленький, преданный дух, которого я не уберегла. И все из-за какой то сволочи, не преминувшей воспользоваться... С грохотом в маленькое темное пространство вонзился косой луч, который, мгновением позже отрезала собой тень, упавшая прямо на меня. 'Да нет, тени так больно не падают', — но, об этом я подумала позже, во всю 'наслаждаясь' новым грохотом, уже значительно ближе.

— Да, какого ахирантеса?!

— Анастэйс? — донельзя удивленный голос откуда-то напротив, секунду подумав, добавил. — Тогда, за что?

— За что?! — теперь уже удивилась я, причем, собственным коленям, торчащим прямо перед носом и, наконец, пустила к потолку погреба световой шар. — Ты отдавил мне ноги, опрокинул в отсек с картошкой и еще удивляешься, за что?.. Скажи спасибо, что с одной руки тебя откинула.

— Ну, спасибо... тогда, — буркнул, как мне показалось, без особого энтузиазма Ветран, а последующее за этим чавканье и хруст навели уж совсем на нехорошие подозрения. Когда же, ко всему прочему моего припертого к коленям носа достиг тяжелый ягодный аромат...

— Мать моя, Ибельмания! — суматошно заерзала я в тщетных попытках выбраться из глубокого отсека. — Да что там такое?.. Помоги же мне!

— А, может, не стоит? — проблеял, свесившийся вниз Зеня, и по выражению на его морде я поняла — еще как стоит:

— К чему вообще было не глядя сюда нырять? Хоть бы поинтересовались вначале, нет ли в живых кого внизу... пока живых?

— Да мы тебя по всему дому обыскались! — обиженно выдал кот. — Бегали туда — сюда, во дворе и в саду проверили, пока не услышали из погреба подвывания. Вот Ветран и... нырнул.

— Подвывания? Да я и не выла вовсе, а... — яркой вспышкой последнего события, затмило, вмиг, все мои теперешние нелепые переживания. — Ветран?..

— Я сейчас. Держись, — и по протянутым ко мне рукам я поняла, чем мужчина так был только что занят.

— В чем ты? В варенье? — уже другим, совершенно спокойным тоном спросила я.

— Угу, — не дожидаясь, ухватил он меня за запястья и выдернул, наконец, из картофельной ловушки.

Да, факт полного погребного разгрома был на лицо. Да и на лице Ветрана тоже. И на его рубашке, украшенной густыми ягодными лепешками вперемешку со следами от обтираемых рук, и на единственных штанах, которым досталось изобильнее всего тетушкиной 'земляничной отрады'.

— Вылазь, — философски вздохнув, заявила я.

— Зачем? — не надеясь на такой легкий исход, уточнил мужчина.

— Чистить тебя буду.

— Ветран, не верь ей. Когда она мне в последний раз так говорила, я потом в корыте оказался... С кипятком! — выкрикнул умник и на всякий случай, сиганул от лаза.

— Анастэйс, ты только не расстраивайся. Я полки новые прибью. Правда, с вареньем сложнее.

— С вареньем, действительно, сложнее. Где ты такое теперь найдешь, эксклюзивной семилетней засахаренности? А, вообще, забудь. Спину не зашиб? — вынырнула и я вслед за мужчиной в мир.

Воин духа активно поводил плечами:

— Не-ет. В порядке спина. Доски трухлявые, сразу раскрошились. Лучше скажи, что в погребе делала?

— Ага... А горшками ничего не отбил? Они куда тебе с трухлявых досок наприлетали?

— Горшками? — глянул мужчина сначала к себе на штаны, потом на меня, и склонил голову набок. — Анастэйс, что ты делала в погребе?

— Замри сейчас — я заклятие чистки накладываю... Молодец. Лицо и руки естественным путем отмоешь.

— Что ты там делала?

— Стася, а где Грундильда?..

— ... А Груша ушла... У нас больше нет, Зеня, домовихи, — вот и прозвучали, наконец, эти страшные слова...

Я в детстве никогда не понимала, как можно делиться чем-то нематериальным. Особенно, плохим. Разве можно вообще плохим делиться? Это тоже самое, что, зная, например, о том, что конфета не вкусная, всучить ее кому-то еще и смотреть, как этот кто-то ее с отвращением пережевывает. Тебе от этого какая радость? Если только этот кто-то, не твой личный враг. Однако, с годами, я научилась по честному менять свое 'плохое' на чужие мудрые советы. И, хотя, поступала потом все равно по своему, советы всегда выслушивала очень внимательно. Но, привкус той, особой конфеты остался со мной на всю жизнь... Явственно ощущала я его и сейчас, глядя на недоумевающие физиономии Зени и Ветрана.

— Анастэйс, ты сядь, пожалуйста. Хватит над нами колыхаться.

— Я сяду, только... ты молоко с пряниками будешь?

— Нет. Сядь и лучше объясни, если охрана дома такая надежная, то каким образом маг сумел через нее домовиху достать?

— Я ведь говорила уже, — плюхнулась я, наконец, на стул и обхватила руками голову. — говорила, что в вопросе этом — полная Трахиния. Но, знаете, что думаю... Он ее не напрямую вытащил, а через другие пути.

— Это как? — оторвался от мрачного созерцания крошек на столе Зеня. — Подземными ходами, что ли?

— Примерно, да. Домовые ведь, хоть и стоят особняком от прочей нечисти, все ж к ней относятся. А в каждом клане есть своя, как бы это сказать... система подчинения. Как у нас, например, Совет магов. Груша мне намекнула на некие законы духов, из-за которых она вынуждена молчать... и терпеть.

— И что, любой маг вот так вот запросто, щелкнет пальцами и эскадрон нечисти в полном его подчинении? — сощурился на меня кот.

— Да нет, — уныло покачала я головой, вспомнив замок на заброшенном колодце. — На такое способны лишь самые сильные... маги. Я думаю, Груша нужна была ему, именно как ключ к охране дома. Сволочь эта, по какой-то причине сама сюда войти не может. Груша мне поэтому ничего про защитный принцип и не рассказывала. Боялась, вдруг, я ему попадусь и не смогу...

— Стася, а как же теперь? Грундильды нет, значит, магический четырехугольник развалился?

— Не развалился, Зеня, — тихо произнесла я и выложила из кармана платья на стол крохотный сверток. — Вот.

— Что, 'вот'? — буркнул, раздув на него ноздри кот.

— Обманка, в которой жива часть грушиной магии — нашла ее в погребном леднике, — с трудом сдержалась я, чтоб не зареветь. — Она надует мага и не даст развалиться нашей охране... хотя бы, на какое-то время.

— На какое время, Анастэйс? — подозрительно скосился на свернутый носовой платок Ветран. — И что там вообще?

— На время, пока я, видимо, не найду нового домового. А там... там ее маленький мизинчик, — вскинула я на мужчину уже мокрые глаза. — А я не хочу нового домового! Я хочу назад свою Грушу! Я как представлю, что с ней теперь. Домовые ведь без дома, как без кожи. Они совершенно беспомощны. А потом дичают и проваливаются на низший уровень. А за что ей все это? Что она плохого сделала?

— Та-ак, — видя такое дело, встал из-за стола Ветран. — Тебе надо сейчас успокоиться.

— Может, валерьяночки накапать... всем? — робко предложил Зеня. — А что? Разве я не переживаю за Грундильду? Еще как переживаю... Стася.

— Чего? — проблеяла я из под своих мокрых пальцев. — На средней полке, слева.

— Да я знаю, — отозвался кот, а потом, мужественно добавил. — Я не про то хотел у тебя спросить.

— А про что же? — удивленно оторвала я руки от лица.

— Ты говоришь, домовые со временем дичают. А где именно они это делают... обычно?

— В заброшенных домах, обычно, — бросил из-за моей спины Ветран. — Анастэйс, много в Мэзонруже заброшенных домов?

— Заброшенных домов? — напоследок хлюпнув носом, распрямила я спину. — У нас их вообще нет — земля очень дорогая. И даже самые убогие развалюхи сразу идут с молотка.

— Так уж и нет? — с сомнением протянул воин духа.

— Ну, и кто из нас лучше знает? — возмущенно развернулась я к нему, да так и замерла, пялясь в усмехающиеся глаза. — А ведь и правда, Ветран... Старая пристань. И как я сама о ней раньше не подумала?

— Ты куда? — едва подхватил он падающий на пол стул.

— За сахарницей! Я ее туда силком запихаю!..

Спорить с магом огня, когда родная стихия плещется в его глазах и вполне зримо бьет из ноздрей, мягко говоря, чревато. Да и не собирался никто. Зигмунду на то мудрости (жизненного опыта) хватило, а воин духа вообще к моим 'полыханиям' относится, как к неизлечимому проявлению природы (хронической придури). Да и работа его, хоть и предполагает в итоге обязательное самопожертвование, не про мою совесть оное заготовлено. Но, это уже отдельный разговор, пока отсроченный. А сейчас нам троим было сильно неког... Да-а...

У садовой калитки, явно поджидая нас, хмуро торчала Нилда.

— Приветствую тебя, прудница, — тоном: 'Вот уж, кого б не надеялась', протянула я.

— Ну, здравствуй, магичка, человеческий воин и... баюн, — в ответ подразумевая: 'Сама — в шоке, но, это ничего между нами не меняет', процедила Нилда, и тут же шлепнула Ветрану в едва подставленные руки двух увесистых форелей. — Это вам от хозяина, и он еще велел узнать, как идет расследование убийства... Ну, и пожелания разные передавал, — вскользь упомянула она.

Уточнять, какие именно, мне, почему-то не захотелось. Может, потому, что в толковании Нилды они непременно звучали бы, как: 'Да, чтоб вам этими форелями не подавиться', а может потому, что настрой у меня был совершенно сейчас другой. Поэтому, мы с воином духа лишь переглянулись, после чего он, все с теми же рыбинами в руках и под вожделенный вздох умника, быстро развернулся в сторону дома.

— За гостинец спасибо передай. Что же касается убийства... — в нерешительности уставилась я на подол русалочьей рубахи... А, почему бы и нет? — Скажи, Нилда, ты же заметила там, на старой пристани, кое-что странное? — вскинула я на нее глаза.

— Странное? — тоже, в раздумье, переспросила русалка. — Ну, заметила. А вы, никак, туда сейчас направляетесь?

— Ага, — кивнула я. — И знаешь, я ведь тоже пыталась... сравнить одно с другим. Но, это очень трудно, потому что источник наверху еще не выяснила, да и замок на колодце был стандартный. А это, все одно, что крестик вместо полноценной подписи... Сволочь предусмотрительная.

— Сволочь? — удивленно скривилась русалка. — А как поймаешь эту сволочь, что с ней делать будешь? Небось, бородам(1) на 'ай-яй-яй пальчиком' сдашь? — но, встретившись с моим красноречивым взглядом, улыбку свою, вдруг, спрятала. — Я с вами иду.

— Это еще зачем? — без ответного восторга заявил, затворяющий калитку Ветран.

— А помогу магичке на обратной дороге мухоморов насобирать. Она ж под них посудину свою прихватила? — хмыкнула русалка, и с вызовом прищурилась на Зеню. — Ну, что, со мной моей стежкой не струсишь? Или после сарайчика... — склонившись над растерянным котом, провела она рукой вдоль его туловища, а потом перехватила поперек.

Кот мужественно сощурился, но, достоинства своего не уронил:

— Стася, если я... — не успел уронить.

— Э-э! — ломанулся вслед растворившейся над тропинкой паре Ветран. — Анастэйс, она куда его?

— Да все туда же, — нетерпеливо бросила я от своего подвала. — А ты — со мной или здесь постоишь?..

Мрачным это место казалось исключительно ночью. С черными провалами окон и заунывными сквозняками, которым здесь явное раздолье. Сегодня же, при свете дня, весь окаймленный лопухами двор выглядел жалко и даже как-то укоризненно. Вот мол, любуйтесь на убогую старость, какая и вас ждет, если и к вам отнесутся также, без должного к старости уважения. Я бы, может и прониклась на чуть-чуть, если бы не...

— Да как ты вообще могла допустить, чтобы русалка уволокла Зигмунда неизвестно куда?

— Ветран, — обернулась я к мужчине, не опуская, однако, вскинутой к дому руки. — Да, потому что агрессии в ней было не больше, чем в дремлющей лягушке. А язвит она лишь от обиды на весь мир вокруг ее пруда.

— Это ты сейчас, как маг утверждаешь или как душевный лекарь? — заинтересованно уточнил мужчина.

— Как маг, конечно, — снова вернулась я к прерванному занятию.

Потому что только дубоголовые коряжники без раздумья хватаются за все подряд. Будь то калитка мага или его девичья шея. Нам же я такого позволить не могла. Тем более, сейчас. Поскольку в отличие от прошлого 'забега' по здешним зигзагам, сегодня все надо было сделать тщательно и с умом. С умом найти Грушу и с умом...

— Анастэйс, ты что, даже и такое видишь? — в голосе Ветрана явно звучали растерянность и настороженность.

— 'Такое', что? — с досадой вздохнула я. — Если ты имеешь ввиду эмоциональную оболочку, то, да, — а, потом, не сдержавшись, добавила. — Злость, страх и другие... сильные эмоции отличить друг от друга в силах.

— Угу-у, — теперь уже тяжко вздохнул он.

А пусть не лезет под руку. Хотя, кому приятно, когда вся твоя, годами тренированная сила воли, ставится под большой-большой вопрос? Однако, в этом свете, можно вполне оценить другие стороны мужчины, например его... 'Да, что он там притих, то?', — мысленно плюнув, развернулась я к Ветрану уже целиком. Воин духа, помидорный сейчас, как и 'изобличающее' его периодически свечение, стоял, со скрещенными на груди руками и угрюмо смотрел в сторону ворот. Туда, где только что, наконец, появились Нилда и умник. Кот, резво стартовав еще за несколько от нас ярдов, сразу взлетел к мужчине на плечо, а русалка, как ни в чем не бывало, свернула ко мне:

— Изучаешь?

— Изучаю. Здесь явно что-то изменилось, — не опуская руки, медленно двинулась я вдоль серой гостиничной стены. — Следы наверху подчистили и...

— А тварей этих чувствуешь?

— Ага. Только они сонные. Еще не их время... — озадаченно прищурилась я, глядя в подвальное, почти скрытое высокой травой окошко. — И что-то уж больно много их сегодня, причем, именно в этом доме. Такое ощущение, будто они всем окрестным кланом сюда перебрались... А, скажи, Нилда, — обернулась я к следующей рядом русалке. — Тихоня может такой же след оставить, что и...

— Мускусный крысюк? — догадливо скривилась девушка, а потом, обогнув меня, направилась в сторону крыльца. — Вполне... Ты идешь или еще не закончила?

Да, пожалуй, что закончила, первым делом закинув в дом 'призыв', и поймав только сейчас, второй конец тоненькой путеводной ниточки. Груша отреклась от меня, как и от всей своей прежней жизни, ослабив, тем самым между нами связь. Но, еще живы были ее воспоминания, и именно они, по-прежнему, яркие и теплые, как солнечный лучик, вопреки домовихиной воле, золотистой нитью теперь рванулись ко мне на встречу. Хотя, кроха сопротивлялась отчаянно. Я прямо представила себе вполне зримо, как она сгорбилась сейчас, в углу плесневелых, в подтеках дождя стен и, прижав длинные уши к головке, шепчет: 'Уходи. Уходи'. Но, зря ты так. Я все одно — твоя хозяйка... И я пришла за тобой.

— Я пришла за тобой, Груша...

Тельце ее дернулось, силясь втянуться в трухлявые простенки нижнего этажа, но я упрямо 'ухватилась' за свой конец нити. Мы были с ней сейчас одни. В затхлом закутке с обвалившимися полками вдоль стен и кучами грязного тряпья по углам, сильно смахивающими на норы. С нужным направлением вопросов не возникло. И, оставив своих недовольных сопровождающих в другом конце коридора, я пришла сюда одна. Хотя, пришла, это, пожалуй, высокопарно сказано. Пол в коридоре, в нескольких местах обвалился и темные дыры, через которые мне пришлось перепрыгивать, выдыхали гнилой подвальной сыростью и этими розовоносыми тварями. Сколько их там, внизу? Очень много. Странно много. Как рекрутов, призванных на... Об этом лучше пока не думать. Как и о том, что сразу за гостиничным порогом меня ощутимо кольнуло в висок. Что это значит, я знала. По всей видимости, не только я одна. Потому что русалка с большой неохотой осталась торчать в коридоре, поддерживая свой боевой кураж лишь за счет неиссякаемых запасов едкости. Но, мне и на это было сейчас наплевать. Потому что я пришла сюда за своей домовихой и без нее никуда не уйду.

— Груша, я без тебя никуда не уйду, — воззрившись на кроху грозным взглядом своей бывшей преподавательницы по арифметике, свела я губы в пучок. И почему, как только я хочу кого-то впечатлить, так сразу вспоминаю именно ее?

— Ты мне больше не хозяйка, — затравленно поджалась домовиха в маленький дрожащий комок с седой, как снег головой. Ага, в плане 'впечатления', я, пожалуй, перестаралась. Пришлось срочно менять тон:

— Ну, как ты не понимаешь: то, что ты сейчас здесь, это — не выход? Это — тупик, который откроется для тебя только в одном направлении, — выразительно указала я глазами в грязный пол. — Ты, разве, этого хочешь?

— Грундильда заслужила такой исход, — монотонно пробубнила домовиха, качнувшись вперед. — Грундильда сама виновата в том, что произошло.

— Грундильда? — склонилась я над своим непокорным комочком. — А я скажу тебе, кто в этом виноват — та сволочь, что мучила тебя, заставив делать выбор между собственной жизнью и нашими. Это она во всем виновата... Что же касается тебя, — медленно перевела я дыхание. — Если бы ты меня сегодня ночью дослушала, то поняла, что я смогу тебя уберечь. И я уже знаю, как это сделать.

— Знаешь? — в глазах грушиных на миг мелькнул тот самый лучик, но, еще через мгновение мы с ней вместе обернулись на шорох в противоположном углу комнатки.

— Брысь отсюда, пакость мелкая! — это был четвертый, примеченный мной, здешний обитатель. Да, похоже, гостиница эта очень давно сменила свою клиентуру. Потому что создание, только что шарахнувшееся от меня в стену, напоминало бывшего хранителя дома так же сильно, как затхлая половая тряпка шикарное бальное платье. — Груша, где твой узелок? — все еще глядя на стену, глухо спросила я.

— Этот его у меня украл, — всхлипнула домовиха, косясь туда же.

— Украл?.. Ну, не беда. Будут у тебя и новые наряды и новые к ним красивые пуговицы, — посчитав, вопрос решенным, пригласительно откинула я крышку сахарницы. Однако, кроха, как видно, считала иначе:

— Я не могу, — упрямо мотнула она своей снежной головой. — Я уже нарушила закон, бросив свой дом и теперь мне назад дороги нет.

— Ну, знаешь ли... Я, конечно, понимаю, что хранитель дома должен походить на своего хозяина. Но, зачем же брать от него еще и все самые худшие черты характера? — гневно уперла я руки в бока. — Да, ты нарушила свой закон, но, я-то от тебя не отказывалась? И ты по-прежнему моя домовиха. А, значит, я несу за тебя полную ответственность. А еще, дорогая моя, хочу тебя огорчить. У меня есть стойкие подозрения, что тот, от кого ты так шустро сбежала, в этом месте бывал не единожды. Ты горишь желанием познакомиться с ним лично?.. — вмиг потяжелевшую в моей руке сахарницу я логично посчитала за исчерпывающий ответ. — Уф-ф-ф... — главное дело сделано.

Главное дело уже сделано, но оставалось еще одно — верхний этаж. И, пояснив своим спутникам в двух словах ('нам' и 'туда') свой неожиданный маневр к лестнице, я по ней первой же и 'заскрипела'. Нилда, казалось, только того и ждала. А вот Ветран с Зеней дружно изобразили насупленное молчание. Правда, лишь до первого поворота:

— Посторонись ка... пожалуйста, — обходя меня на узких ступенях, буркнул воин духа. Ну, и спасибо тогда.

— Ветран.

— Угу.

— В коридоре третьего этажа я пойду первой. Там могут быть ловушки, которые ты не заметишь, — как можно корректнее пояснила я.

— Понятно, — ну, а раз ты такой понятливый, так к чему тогда дуешься на мою 'краткость'?

— И кого мы там, на третьем этаже еще не лицезрели? — решился для себя прояснить его менее сообразительный коллега.

— Чужую магию. Недавнюю. И я просто хочу проверить... точнее сверить с той, что была на колодце.

— Я так и понял, — ну вот, теперь понятливых стало еще на одного больше.

И, совсем уж пугающе хрустнув самой верхней ступенькой, воин духа послушно качнулся в сторону. Задержалась на лестнице лишь русалка, идущая следом за мной. А, когда и она, перепрыгнув через ненадежную доску, к нам присоединилась, на лице девушки непривычно сквозило беспокойство.

— Что там? — перехватила я ее взгляд, брошенный в глубину лестничных пролетов.

— Да так, — сначала неопределенно хмыкнула Нилда, а потом снизошла до пояснений. — Мне кажется, они начинают беспокоиться. Я их чувствую.

— Это ты про кого сейчас? -извернулся к нам с плеча умник.

— Про тихонь, Зеня, — и я прислушалась к тревожной тишине, глядя в просвет коридора. — Нам — туда, налево. И, как можно осторожнее.

Это крыло верхнего этажа сохранилось в сравнительно приличном состоянии, с даже уцелевшими, хоть и в ржавых разводах, обоями. А в одной из комнат так и вовсе каким-то чудом не выдрали из стены типичный в таких заведениях, грубо вылитый светильник в виде бесхвостой птицы (хотя, пытались, по всей видимости, именно за хвост). Правда, там же полностью отсутствовала часть потолка, через которую ветер гулял прямиком на дырявый чердак. Но, мне фантазировать, что за прокуратское заклятие и самих ли кадетов вынесло наверх вместе с прогнившими потолочными досками, было не интересно. Потому что самое для меня интересное началось немного позже.

Однако первой забеспокоилась Груша, до сих пор сидящая тихо. Мы двигались в аккурат мимо номера, через окно которого я недавно воспарила, как, вдруг, сахарница требовательно дернулась:

— Хозяйка.

— Груша, что? — тормознув, поднесла я ее к глазам.

— Почему мы до сих пор в этом доме?

— Потому что, так надо, — уклончиво ответила я двум красным бусинам. — Мы скоро уйдем отсюда, не переживай.

— Хозяйка, мне здесь не нравится.

— Можно подумать, раньше тебя все здесь устраивало, — мелочно фыркнул умник, еще не простивший домовихе коварной разлуки.

— Мне здесь совсем не нравится, — не обращая внимания на кота, настойчиво повторила она, а Нилда, слушавшая наши препирательства в пол уха, кивнула в сторону соседнего дверного проема:

— А ведь твой, магичка, говорящий котелок прав.

— Кратагусом меня накрой... — я бы даже ее не заметила, эту, паутинкой натянутую через весь проход нить, примерно, на уровне колен. Если бы не Нилда, не природный нюх русалки, которая, как и всякая разумная нечисть, чует опасность гораздо острее большинства самонадеянных магов. Но, именно эта паутинка и стала сейчас нашим опознавательным 'шлагбаумом'. — Все, пришли. Дальше я одна.

— Да, как бы, ни так, — взметнула девушка подолом рубахи и уверенно приземлилась за растяжкой. А я вот замешкалась, вдруг, припечатав собственный бок...

В арсенале любого мага есть несколько типов заклятий. Есть в нем те, что срабатывают лишь после манипуляций, сложных или простых, не в этом суть. Есть заклятия отсроченные, однако, тоже проговоренные единожды и лишь на один раз. А есть и такие, которые, как хронический зуд, начинают 'ныть' в самые непредвиденные моменты. И именно к этим, последним заклятиям и относится 'отображение энерго двойника'.

— Стася, ты чего?

— Да ничего. С плеча не сверзься, — возвратила я своему лицу прежнее, не искривленное 'зудом' выражение и сунула в карман кофточки руку. Так и есть — забытый там гребень призывно сейчас пульсировал, волнами гоня по зубьям рябь и отдаваясь 'крапивной' чесоткой теперь уже в пальцы. — Ах, вот, значит, как?

— Анастэйс, что здесь вообще происходит?! — прорвало, наконец, воина духа скопившимся негодованием. Только, очень оно вовремя:

— Ветран, я... здесь был наш оружейник. И... пока это все, — стараясь не встретиться с мужчиной взглядом, подтянула я юбку и махнула за русалкой вслед. — И не вздумайте сюда соваться — на двери магическая ловушка!.. — нет, я им, конечно, все в подробностях расскажу, но... чуть-чуть попозже...

Комната, где сейчас растерянно водила носом русалка, ничем от пустынных своих соседок не отличалась. Те же пятнами замусоленные стены и точно такой же квадрат окна, украшенный по углам пыльными паутинными ламбрекенами. Все это так, если бы не...

— Груша?! — суматошно прихлопнула я к груди крупно трясущуюся сахарницу (эх, надо было ее Ветрану на время всучить). Посудина теперь содрогалась так, что крышка на ней хаотично подскакивала. — Ты чего это разошлась?

— Хозяйка, мне здесь плохо. Здесь ЕГО место, — проблеяла домовиха, вцепившись пальцами в край. — Если бы я знала, что ты сюда... Верни меня обратно в мою ухоронку!

— Ага, сейчас, — недовольно буркнула я. — Терпи, дорогая. Скоро все закончится, — и для надежности, прихлопнула крышку рукой. А потом вздохнула и еще и запечатала ее сверху своим стандартным замком — с Груши сбудется выскочить. Лови ее потом по всем этажам.

— Это о ком твой котелок вещал? — оторвалась от настороженного прислушивания русалка.

— О сволочи... Слышали?! Что я вам до этого не один раз говорила? — рыская прищуренным взглядам по всему периметру, злорадно выкрикнула я... А потом подняла глаза к потолку. — Ага-а...

Я не знаю, почему не заметила ЭТО сразу, ведь гребень русалочий, возвращенный в карман, не унимался там ни на секунду. Может, сосредоточенности, как всегда, не хватило, а может, и силы моей. Но, сейчас я отчетливо разглядела, в знакомом уже, голубоватом свечении веревку, верхним концом закрепленную на крюке кроватного полога, ввинченного в балку. И, почему, именно ее? Ведь здесь присутствовал и сам энерго двойник, так прискорбно растаявший несколько дней назад на деревенской улочке. Мерцающая картинка, собравшись воедино, вспыхнула, заставив меня широко распахнуть глаза.

— Анастэйс, ты его... нашла? — заглянул от порога Ветран.

— Нашла... Сюда не заходите, — лишь бросила я, делая несколько осторожных шагов вперед.

— Мы-то не зайдем, — сдавленным голосом уточнил умник. — Но, и вам надо оттуда поскорее выходить. Потому что...

— Потому что они уже проснулись, — закончила за кота Нилда. — Магичка, ты нас слышишь?.. Магичка?

— Я сейчас... Я скоро, — в ответ глубоко вдохнула я, неотвратимо погружаясь в ту памятную ночь...

Оружейник был еще жив. С надежно связанными вторым концом веревки руками, вздернутыми вверх, но, все еще жив. Его мутный взгляд плутал по незнакомой комнате, лишь иногда замирая на окне. А в уголке правого глаза тускло переливалась слеза. Да, он понимал... Гномы вообще, примитивны для магии и в повседневной своей жизни довольствуются лишь ее крохами. Но, сами зато, наделены стойким магическим иммунитетом... Вот и мастер Булдг, оружейник из Бадука, отец четверых детей и доселе вполне счастливый гном, тоже точно знал, что ждет его впереди.

Он еще раз обвел взглядом пространство, а потом, вдруг, замер и, мне, сейчас показалось — туман наложенного заклятия раздвинулся, обнажив в гномьих глазах дикий страх перед тем, кто сейчас над ним наклонился. Дальнейшие секунды мою догадку подтвердили — к жертве протянулась рука. Мужская ладонь, в тонкой, обрезанной на кончиках пальцев перчатке, с какой-то извращенной нежностью, провела гному вдоль лба, а потом заскользила вверх, к веревке. Гном всем обвисшим телом дернулся, вслед за своими путами — маг явно проверял их на прочность. Перед тем, как начать... Начать что?.. Я не хотела сейчас в это верить. Совсем не хотела, уперто таращась на потолочный крюк. И, почему, опять туда?.. Опять... Мать моя, Ибельмания...

— ... и ты меня слышишь, магичка?!

— Стася, пора отсюда линять!!!

— Анастэйс... — именно этот, инородный для обступающего со всех сторон кошмара, голос выдернул меня 'наружу':

— Да.

— Надо спешить, потому что... тихони на лестнице, — ошарашено уставясь себе под ноги, все же закончил Ветран. Магическая растяжка, мгновением раньше лопнувшая, вспыхнув, исчезла. — Прости, я кажется ее... мечом задел.

— В церкви своей покаешься! Магичка, уходим! — прокричала уже из коридора Нилда.

Но я и пары шагов не успела сделать — сначала с оглушающим треском огромное здание медленно провернулось вокруг себя, будто чьи-то руки попытались отжать его, наподобие обычной тряпки, а потом так же медленно начало заламываться с противоположной от нас стороны...

Тот, кто ни разу не испытал на себе силу землетрясения, никогда не поймет, что творится в душе, когда ноги, вдруг оказываются без надежной тверди. Доводы здравого смысла при этом уже не слышны, потому что в голове пожарным набатом гремит лишь одно: 'Это конец. Это — смерть и никуда ты от нее не уйдешь'. Но, воин духа меня понял, прочитал по безумному блеску в глазах. Он с силой оттолкнулся от косяков и рванул в мою сторону:

— Бери Зигмунда, и уходите подвалом! — прокричал уже в самое ухо, стараясь перекрыть мой набат.

— Нет.

— Почему?!

— Я вас не брошу, — судорожно ухватилась я за куртку Ветрана. — Вам без магии против тихонь нельзя.

— Да что же ты такое! — с отчаянием взревел мужчина, уже перехватывая меня поперек.

Пол в коридоре почти уцелел. Лишь напротив лестницы, треснувшие доски шипами торчали из кривой, уходящей наискосок расщелины, а здание все продолжало крениться в своем 'земном поклоне'. Сверху хлопьями сыпалась труха и Ветран, скакал сейчас под этим 'дождем', уворачиваясь от лопающихся с обеих сторон стен. Нилда, сдернув с его плеча кота, спускалась первой, и его поджатый хвост мелькал теперь прямо перед моими глазами. А когда мужчина по колено ухнул в провал на переходе между вторым и нижним этажом, мне пришлось срочно брать себя в руки:

— Дальше я сама. Опускай.

— Точно? — переводя дыхание, замер на секунду Ветран.

— Точно, — и главное, вовремя.

Потому что дальше лестницы просто не было. Русалка лишь усмехнулась и в красивом прыжке парусом надула свою просторную рубаху. Следом за ней нырнул Ветран. Он приземлился рядом и, пусть не так элегантно, зато в аккурат на единственно ровную доску пола. А мое везение меня подвело, и я лишь смогла наблюдать, как мужчина, с уже протянутыми ко мне руками, медленно опускает расширившиеся глаза вслед за площадкой, уходящей вместе со мной в дыру подвала. Но, я, все ж, успела вцепиться в поперечную опору, и лишь пару секунд поболтав ногами в пустоте, с трудом выбралась наружу (только ногу успела закинуть).

— Руку, руку давай, Анастэйс!

— Я не могу, у меня в ней... — с ужасом растопырила я перед собственным носом совершенно пустую ладошку.

— Я сейчас! — поднырнул ко мне мужчина. — Держись... Вот так... молодец...

Тихони, обезумевшие от происходящего не меньше меня, носились сейчас по завалам всего нижнего этажа. Их крысиные хвосты мелькали здесь повсюду, а тревожный визг стоял такой, что уши щемило. Но, им было теперь не до нас. Пока, не до нас.

На улицу мы выскакивали по очереди, и замыкающий Ветран чуть не сшиб по цепочке нас всех:

— Что такое? Почему вы оста... Святой Пард и ажурные панталоны, — впервые просветил он нас с умником в вопросе 'Ругаются ли воины духа', а потом, опомнившись, в полголоса добавил. — Ну, что, маг огня, какие будут предложения?

Предложение у меня было одно — взмыть ярдов на двадцать и косяком двинуть в сторону деревни, хотя, лучше бы подальше. Потому что такого количества тихонь, наводнивших сейчас своими серыми тушками добрую половину двора, я еще никогда не видела (больше двух в полный рост, один раз в жизни). Но, реальность к сожалению, требовала весомых корректив:

— Они еще растеряны и надо этим воспользоваться. Ведь, минут через пять уже придут в себя и начнут прыгать сразу со всех сторон. Так что, сейчас аккуратно отходим к возвышенному месту...

— Где мы здесь святую обитель то найдем? — буркнул, косясь на пока принюхивающуюся нечисть, умник. И когда только обратно к Ветрану успел перебраться?

— Острить будешь дома, на диване, — не хуже тихони, окрысилась я на кота. — Подойдет колодец... на время. А потом — по одному и подвалом. Я остаюсь и палю весь этот притон к ахирантесу... Вопросы, альтернативы, комментарии есть?

— У меня вопрос, — подала голос, застывшая спиной к спине с Ветраном Нилда. — Что такое альтернатива?

— Это, когда все бегут в разные стороны, — оценив любознательность русалки, хмыкнул мужчина. — А, если с ними... пообщаться?

— Пообщаться? — удивленно переспросила я.

— Угу. Вот с этим, например, — кивнул он прямо перед собой, заставив всех нас развернуться в указанном направлении...

'Справочник неразумных рас, разрешенных и истребляемых на территории Ладмении', глава пятая, дальше не помню, гласит: 'Тихоня — мелкая крысоподобная нечисть со вторым уровнем интеллекта, третьим — агрессии и одиннадцатым — приспособленности к экстримальным обстоятельствам'. Если выражаться проще: тупая, трусливая и не потопнет даже в бочке с уксусом. Однако, эта, льстивая в некоторых пунктах характеристика вполне допускала наличие у тихонь еще и своей стадной иерархии. Потому что существо, огромной пузатой крынкой сейчас сидящее напротив воина духа, являло собой самого настоящего 'крысиного короля'... Хотя, я его себе немного по-другому представляла... С тремя головами, что ли...

— Ну, и как, Анастэйс?

— А-а?.. Хорошо. Я попробую, а ты стой и не двигайся. Раз он тебя выбрал, значит, будет следить.

— А мне кажется, он не меня выбрал, а нашего аппетитного мыслителя, — скосил рот в мою сторону Ветран. — Ой-й, Зигмунд, я же пошутил. Когти из плеча...

— Слушай, магичка, может, пихнем их на пару в самую гущу, и твоим подвалом? — нетерпеливо прошипела Нилда.

— Ты знаешь... искушение есть. А теперь всем заткнуться и бдить по сторонам, потому что результат может быть любым, — честно предупредив своих остроумных подельников, прищурила я глаза.

Вожак, заметив колыхания в стане врага, как перед броском, подобрался. Его маленькие черные глазки, злобно воткнувшиеся в воина духа, через несколько секунд, вдруг, резко переметнулись ко мне... А вот это уже не смешно. И, хоть до полноценного слепеня ему было сильно далеко, определенную долю зомбирования я явно разглядела. И лишь природные инстинкты, привыкшего к темноте и интимности тихони, на наше недолгое счастье, пока, одерживали верх...

— Я не знаю, как до него добраться, — после пары минут безрезультатного пыхтения, пришлось признать мне.

— Почему, Анастэйс?

— На нем стоит сильная защита — она меня не пускает, — и с досадой прищурилась на плотную бурую оболочку, обволокшую крысюка. Да и сама тварь, чувствуя мои настойчивые поползновения, начала ерзать, и нервно трясти головой, распространяя аналогичные волны своим вмиг ощетинившимся сородичам.

— Стася, а помнишь, как у тебя мышки прямо из-за банной печки хороводы водили? — совсем не к месту, впал в воспоминания кот, а потом, вдруг, с усмешкой добавил. — Здесь ведь тоже мышка, только о-очень большая. Или тебе с большой играться не интересно?

— Мышки?.. А что мне оставалось делать, когда ты в конец обнаглел? — едва сдерживаясь, процедила я, тут же заставив вожака в ответ окрыситься. — Здесь магия, очень сильная и не моя. Да и вообще, я стихийник, а не балаганный артист и, чтоб ты знал... — со всей дури, шандарахнула я по шипящему королю помноженным злостью, простейшим заклятием сна. — ...Мать моя, Ибельмания, — такой грубой, топорной силы, ювелирно сработанная защита явно не предвидела.

— Молодец... Зигмунд, — шумно выдохнул воин духа, и, не дав мне рта раскрыть, перехватил руководство на себя. — А теперь очень осторожно отходим к колодцу... Анастэйс, я в тебя верил.

— Да к ахирантесу тебя с твоей... — выдернула я ладошку из его зажатой руки. — Зря радуетесь — это ненадолго. Через несколько минут оклемается и возьмет реванш. У него на сегодня такая... задача.

— Ну, еще раз тогда и накроешь, — легкомысленно изрек, свесившийся с плеча мужчины умник. Его сейчас откровенно забавляло зрелище тихонь в состоянии крайней прострации. Твари, закатив глазки, одна за другой, вслед за собственным вожаком, заваливались на бок, не обращая никакого внимания на шагающих через них путников.

До колодца мы, таким лошадиным балетом(2) 'дошагали' без проблем. И, первым закинув на его трухлявую крышку Зеню, предусмотрительно аккупировали края. А вот потом, эти проблемы, явно возникли... в виде прозревшего чрезвычайно невовремя кота:

— Стася, — прищурясь, воззрился он на мои пустые руки. — А где наша сахарница? Грундильда, я спрашиваю, где?! — закончил уже громким, истеричным фальцетом.

— Ну, значит, ты первым и пойдешь, — суматошно попыталась я словить умника за вздернутый трубой хвост, но, не тут-то было:

— Ты куда домовиху дела?! — отпрыгнул, подлец, в противоположную от меня сторону.

— Да, чтоб!.. Да хобья сила и все панталоны на веревке! И ахирантес с якорем на груди! И... и... — захлебнувшись собственным криком, воздела я к небу глаза, а потом шумно выдохнула... Подельники мои, пораженные до глубины души, молча застыли на своих шатких позициях.

— Анастэйс, ты что, ее в доме обронила? — первым оправился от шока Ветран.

— Да... Когда в подвал падала.

— И поэтому хотела остаться здесь последней?

— Да.

— Действительно... панталоны, — глухо произнес мужчина. — Ты меня иногда очень сильно удивляешь. И дело тут даже не в твоей природе, а во врожденном, видимо, своенравии, — неожиданно гневно закончил он, а потом, перевел дыхание. — Та-ак... Зигмунда и Нилду, как и планировалось изначально, а мы с тобой остаемся и... Кстати, как ты ее хотела из-под завалов доставать?

— Это не имеет никакого значения, — тут же подтвердила я озвученный ранее диагноз. — Я ее потеряла — мне и доставать. Подумаешь, тихони. Да я... я могу сначала его подпалить, а потом туда потихоньку влезть. Я ведь — маг огня и мне от родной стихии ничего не будет. А вы в это время...

— Анастэйс!

— Что? — ошарашено застыла я.

— У тебя получится.

— Конечно, получится, ведь я же говорю, огонь меня...

— У тебя обязательно получится, — глядя мне в глаза, медленно повторил мужчина, а потом, наплевав на тихонь, спрыгнул с борта колодца. — Ты же сама утверждала, надо лишь сместить центр заклятия.

— Ты рехнулся, Ветран! Моих жалких остатков совсем не хватит... — запоздало замолкла я, обличая собственную, граничащую с сумасшествием глупость. — Я попробую иначе. Как нибудь попробую. А вы...

— Лично я остаюсь здесь, — заявил из под моих ног кот.

— И поспеши, магичка, — Нилда смотрела на меня без малейшей доли ехидства. Лишь рубаха ее с вызовом трепалась на ветру, да еще волосы, сами, сейчас, как ветер...

— Ну, послушай, — поддел мои руки Ветран. — Ты только сосредоточься, забудь обо всем вокруг и подними, хоть чуть-чуть эти развалины, а я тогда смогу...

— Нет, я сама. Я ее вытащу. Она уже давно перебросила мне из подвала нить. За нее и дерну, — смирившись, мотнула я головой, а потом быстро окинула взглядом двор. Тихони еще не шевелились, но я нутром ощущала, что вот-вот оболочка защиты окончательно поглотит мой бурный выплеск и тогда... — Вы останетесь без магии, пока я буду пытаться. Вы это понимаете, ненормальные? Нилда, тебе что, на твоем пруду так скучно?

— Не тяни время, магичка. Ты отнимаешь его у нас, — вот теперь она снова ухмылялась... Ну, что ж, как скажете...

Я закрыла глаза. Они не нужны, когда пытаешься видеть душой. И попыталась ни о чем сейчас не думать... Нет! Это тоже самое, что приказать себе минуту не вспоминать о... ленточке. И тогда она обязательно все это время будет развеваться у тебя перед глазами. Надо что-то другое... Когда мы забываем обо всем на свете? Когда мы безмятежно счастливы, когда... И почему мне это раньше в голову не пришло?.. Да, наверное, потому, что меня никто и никогда еще не целовал так, чтобы... как падение в бездну... как полет в бездонном небе... И права была, как всегда права, полубожественная алант Гелия...

Сложный знак огненным узором лег в нужное место и махина, еще недавно бывшая домом, с предсмертным стескучим стоном медленно начала подниматься в воздух. Странно, но, для меня она была теперь не тяжелее пушинки. Падали вниз мелкие доски и строительный сор. Притаившиеся между ними тихони с визгом летели вниз и шлепались, кому куда повезет. Некоторым совсем не везло, и они исчезали в гулком подвальном провале, из которого 'вопила' сейчас, ярко-оранжевой нитью о помощи моя несчастная домовиха. Оставалось лишь дернуть свободной рукой за свой конец и...

— А-а-ай!!! — неожиданно больно, да вообще неожиданно, шлепнулась я на подкосившихся ногах прямо с высокого борта, а сверху кто-то сильно активный, составил мне компанию.

Сахарница, резво пропрыгав несколько ярдов, замерла на боку в примятой траве, а секундой позже, прямо над моим затылком просвистело лезвие меча, вмиг прекратив сумасшедшие скачки. И, лишь теперь, под грохот рухнувших останков многострадальной гостиницы, я, наконец, вскинула глаза.

— Стася! — окровавленная, но горящая азартом морда кота, ткнулась мне в нос и проорала. — Извини, это я тебя — сцепились с хобьей силой! Коллега, благодарю! А что ж ты Грундильду то опять бросила?! — и унесся в направлении отлетевшей пленницы.

А меня в это время грубо подхватили поперек и буквально кинули на ноги:

— Анастэйс, ты как?

'Я, как?', — обвела я безумным взглядом все поле схватки. Тихони, явно, пришли в себя и сейчас, как я ранее и 'накаркала', атакуя со всех сторон, зубами рвали реванш. Воин духа, орудуя мечом и кинжалом, держал подступы к колодцу, а Нилда, уже с драным в лапшу подолом, сбоку от него мастерски свистела по серым пригнувшимся мордам своим водяным хлыстом... Как же много я еще не знаю о скучной жизни русалок. И как долго я упражнялась с полетами недвижимости?.. Вот, именно этот вопрос и вывел меня окончательно из ступора:

— Ветран, у меня еще немного осталось — на один подвал. Кого?

Ответ подоспел сам собой, и, воин духа, подхватив его, с зажатой в пасти душкой сахарницы, всучил мне:

— Зигмунда и очень быстро! — потом стремительно развернулся и, уже отбивая атаки тварей, прокричал. — Анастэйс, я же сказал — быстро!

Кот в моих руках извивался угрем, ожесточенно колотя посудиной по костяшкам пальцев. А я, перехватив его по сильнее, растерянно обернулась к русалке. Девушка, будто почуяла мой взгляд — на мгновение замерла, и вновь петлей завернула в воздухе хлыст:

— Уходите! Я его сама — своей стежкой!

Я еще хотела выкрикнуть им обоим, что это неправильно, все неправильно. А как правильно, я и сама сейчас не знаю. Но, уже на пороге тускло светящейся подвальной арки, Ветран обернулся ко мне и, сделав рывок, ускорил принятие решения...

И я опять приземлилась прямиком на живот... и несчастная Груша снова шустро запрыгала в своей ненавистной темнице. Только теперь — по, любимым до каждой трещинки доскам.

— Да как ты вообще! Да я тебя... сама тебя пришибу! Пихнул меня прямо в спину... А сам... сам... — вдруг, дошел до меня весь ужас происходящих сейчас, совсем не близко отсюда событий... — Я сейчас, — резко подхватилась я с пола и бросилась в сторону очага.

Огонь в нем давно затух и лишь пожухлые угольки грустно подмигивали мне остатками прежнего жара. Да, это — дело двух минут... Только вот, бересту... и чтобы она не скакала в руках...И последнюю каплю из своего, пустого резерва туда, в родную стихию. Чтобы минутами позже взять из нее уже сторицей. Но, как же томительны эти минуты, когда сейчас, за далеким изгибом реки идет схватка двух неравных сил, которая может закончиться в любой момент, захлебнуться серой ненасытной волной. Но, об этом лучше не думать...

— Стася... Стася! Грундильду то выпусти, — отшатнулся от меня, попавшийся на дороге умник.

— Конечно, как только чуток зачерпну, — обогнув кота, понеслась я в сторону кухонного угла. — Я хочу сделать факел, — бросила ему, не оборачиваясь.

— Все-таки, спалишь там все? — с завистью выдохнул кот.

Я посмотрела на него — морда и бок в крови, ухо порвано, а глаза... В них ни капли страха, одна лишь тоска на то, что знает, подлец — назад, уже без него:

— Обязательно спалю, — зло ощерилась в ответ и дернула на себя ящик стола. — А потом и Ветрана пришибу.

— Его-то за что? — вот теперь кот точно струхнул.

— Его?.. За то, что люблю.

— Я тебя ненавижу, грубый, упертый мужлан! — хрипло прогнулись под моим прыжком доски крышки... И, как меня вообще на них занесло?

— Ого! — с уважением кинула Нилда, целясь по взметнувшейся прямо с колодца твари... А где ОН?!

— Ветран!

Мужчина даже не обернулся. Он, раскидывая, где оружием, где просто ногами тихонь, планомерно продирался сквозь зубастые всполохи в сторону дальнего сарая. Туда, где в плотном кольце из отборных бойцов застыл сейчас мозг этой сошедшей с ума армии. Все верно. Значит, и мне туда же. Только, сначала...

Когда силы твои истекают, у тебя, как у мага есть один лишь шанс — выхватить их у родного источника. Именно выхватить, а не просить. Потому что на просьбы тогда, как правило, времени нет. И, наклонив, стиснутый в левой руке факел, другой я зачерпнула из него полную ладонь огня. Пальцы в ответ потеплели и первый сформировавшийся сгусток, всего лишь на ярд опередив воина духа, ворвался в ряды врага. Тихони всполошено завизжали, врассыпную унося на своих спинах пламя, мужчина, на миг замерев, оценил:

— Анастэйс, я тебя тоже... обожаю! Но, какого ахирантеса ты здесь делаешь?!

— А я еще и не начинала! — во всю глотку захохотала я, медленно поднимаясь в воздух.

Эх, чтобы сказала мама, увидев теперь свою 'мыльную фею', зависшую над самым пеклом и мечущую повсюду смерть. Да я и сама от себя, ошалела, но, не знала, как поступить иначе. Да и, вправду сказать, не хотела этого знать. Потому что прямо подо мной сейчас бился на смерть мой самый родной человек, а, немного поодаль, уже схватилась за рваную шею русалка, тоже ценой собственной жизни, продлевающая наши.

Мы замахнулись с ним одновременно: воин духа, вскинувший руку с мечом и я — своим пылающим сгустком, но, в последний момент извернулась и запустила им по летящей к Нилде твари. Русалка благодарно кивнула, оседая к стенке колодца. Крысиный король в последний раз в своей жизни протяжно взвыл... и все, вдруг, затихло... Мир вокруг вздрогнул, опомнившись, и стыдливо рассыпался, разбежался жалкими серыми ошметками по сторонам...

— Ты как? — приземлиться пока получилось неуклюже. Зато, прямо перед ним.

Воин духа стоял, тяжело дыша, и хмуро глядел на свой меч, прошивший насквозь толстое тельце вождя:

— Нормально. Все хорошо, — криво улыбнулся, не отводя от оружия взгляда.

Да, откуда ж хорошо? Разве об этом кричали сейчас его прокусы на ногах и кровь, капающая с пальцев левой руки? И обрубленная наискосок голова твари, насмерть вцепившаяся в ботинок? Но, жить будет... пока будет. Потому что у меня сейчас есть более важные дела. Русалка. Круто размахнувшись, закинула я догорающий факел на гостиничные развалины и поскакала через трупы тихонь к колодцу.

Нилда сидела, отрешенно глядя на занимающийся уже пожар, и на мое появление лишь скривилась в привычной своей ухмылке. А, пусть, кривится, лишь бы...

— Руку от шеи убери — я гляну.

— Зачем? — тихо спросила она. — Мне бы воды сейчас.

— Ага, — мотнув головой, подорвалась я с колен.

Ведро получилось в аккурат, как мое — с той же вмятиной на боку от меткого попадания в... Да нет, Зеня как раз за ту яблоню и сквозанул. А вот воду... Крышка отъехала в сторону, и моя скоро навещенная копия, без лишних церемоний, ухнула в широкий колодезный створ. Вот с возвращением, правда, вышла заминка, но, больше половины драгоценной ноши я, все ж, 'донесла'. Девушка, наконец, осторожно отлепила от раны руку, а потом запрокинула ведро прямо над своей растрепанной головой.

Да... родная стихия у каждого своя, но, спасает она всегда одинаково... И родная стихия русалки впитывалась сейчас в свою нечистую дочь до последней своей мутной капли. Даже подтеков на камнях не осталось. Я, видя такое дело, вновь опустилась на колени, зачарованно глядя, как страшная рваная рана, прямо на глазах стягивает свои края и исчезает с тонкой девичьей шеи. Нилда отставила в сторону пустое ведро, удовлетворенно провела пальцами по бледной коже и мне улыбнулась:

— Спасибо, магичка.

— Это тебе спасибо, русалка, — чуть качнувшись, приземлился рядом с нами Ветран и, вытянув ноги, с душой откинулся на колодезную стенку... 'Уже без оскаленной морды на ботинке', — оценивающе отметила я, медленно поднимая к лицу мужчины глаза. Он встретил мой взгляд своим насмешливым прищуром:

— Может и мне воды, хозяюшка? — тоже, видно, признал знакомое ведро.

— Это обязательно. Но, только, после извинений.

— За что же? — вскинул брови мужчина.

— За грубость, за хамство, за... — решила я ограничиться пока сокращенным списком ветрановых грехов.

— А на ушко можно? — под смешок Нилды уточнил он. — А то я при посторонних стесняюсь.

— Ну, что ж, с шелудивой овцы... — великодушно подставила я ему свое и даже закинула за него прядь. Но, вместо обещанных раскаяний, добилась лишь усугубления — Ветран сгреб меня в охапку и бесцеремонно перетащил к себе на колени. А вот это что-то совсем небывалое, причем, при посторонних:

— Прости меня, любимая, — шепнул, наконец, в самое мое ухо, заставив замереть с блаженным выражением на физиономии. Вот оно, полное отсутствие мыслей в голове. Вот оно, состояние пьянящего взлета... И полыхая лишь желанием усугубить грехи собственные, я обхватила шею Ветрана руками:

— А если еще... искреннее?

— Да, куда уж? — выдохнул он и потянулся к моим губам...

Смех русалки, застывшей сейчас над нами. И сколько же времени прошло?.. А еще мой затылок, прижатый поверх теплой мужской ладони к камням колодца. И его глаза, совсем близко сейчас, без малейшей доли раскаяния в них... Так сколько же...

— Вижу, магичка, ты все ж, решила, зачем он тебе? — поймав мой ошарашенный взгляд, опять залилась Нилда. — Мне пора. Так что передать хозяину?..

А вот мне понадобилась целая вечность, чтобы собрать разлетевшиеся по небу мысли в маломальскую кучку. Ветран уже дипломатично ушел в траву — обтереть свое загаженное тихонями оружие, а я все стояла и сосредоточенно пялилась на пожарище. Гостиничные останки, поначалу дружно полыхнувшие, сейчас больше дымились трухлявым насквозь деревом. Но, думаю, к утру от этого веселого места точно и доски не останется (уж я поспособствую).

— Скажи Бухлюю, — медленно начала я. — Передай ему, что убийцу мы обязательно сыщем, тем более, у меня с ним, как выяснилось, свои личные зарубки. А вообще, если не лень, опиши все в красочных подробностях. Он любит такие рассказы... Да, и еще, — спохватившись, сунула я руку в кармашек. — Возвращаю, он уже сделал свое дело и спасибо еще раз, Нилда... за все.

Русалка, стараясь скрыть смущение, запихнула свой драгоценный гребень за пазуху и, уже в развороте, пристально посмотрела на Ветрана:

— Береги его, магичка. Потому что Дихус из башенника все равно не получится.

— Что? — растерянно открыла я рот, тоже обернувшись к мужской фигуре у бревенчатой стены склада. — Из кого не получится?

— А ты, будто не знала? — скривившись, насмешливо покачала Нилда головой. — Мы ведь с ним — земляки и я сразу признала в нем охотника на нечистых. Так их называют у нас в Бередне. Хотя, — перевела она взгляд на меня. — этот на других не похож... Прощай, магичка.

— Да, какое там, 'прощай'? — без всякого ехидства усмехнулась и я в ответ. — До свидания...

Я раньше никогда не задумывалась над тем, как живу. Просто принимала окружающий мир, как 'гранитную' данность, меняя в нем лишь иногда занавеси да еще, кулинарные пристрастия. Но, события последнего месяца просеяли, вдруг, в моей жизни все лишнее, как шелуху сквозь сито. И оставили на поверхности лишь самое ценное, по-настоящему ценное... Мне и сейчас еще кажется, что тряска эта, с падениями и взлетами до сих пор продолжается...

— ... и уже все готово... Хозяйка?..

— Стася. Стася, хобье коромысло! Ветран! Да просыпайтесь же вы! Весь диван заняли.

— Брысь... отсюда, — вяло смахнула я с колен, галопирующего на них кота и открыла глаза.

В противоположном, кухонном окне, сейчас еще не занавешенном, разбавленными в небе чернилами расплывались сумерки. Огонь в очаге жарко ласкал поленья. И их 'сводней', судя по приставленной тут же скамеечке, была наша бывшая беспризорница. А еще...

— О-ой, как пахнет то вкусно, чудесные мои, — попыталась я поднять с мужского плеча голову, но шея неожиданно воспротивилась:

— Ветран?..

— Угу... — зевнул он в растопыренную ладошку, обдав густым ароматом мази. Машинально проследив взглядом, не сползла ли с его предплечья повязка, я повторила робкую попытку:

— Ветран, подними с меня свою голову, пожалуйста... и руку тоже... О-ой... Как же все болит...

Лечением Зени занималась собственноручно Груша. Поэтому кот сейчас франтил кокетливым бантом на полосатой спине и отсвечивал от пламени в очаге густо смазанной мордой. Воину духа повезло меньше. Хотя, с его пятью скромными бантиками на ногах он вполне мог бы составить умнику конкуренцию. Да, разве в этом суть (да разве ж он согласится)?..

— Та-ак... Так... Груша, — настраиваясь на нужный лад, спустила я с дивана свои затекшие ноги и глянула на притихшую вмиг домовиху. — Мне кажется, сейчас — самое время тебя успокоить. Помнишь, я говорила про то, что знаю, как обмануть мага?

— Помню, хозяйка, — хлопнула она в ответ ресничками.

— Так вот... А, принеси-ка сюда нашу схронную шкатулку. Справишься сама? Достанешь?

— Достану! — и по тому, как скоро она сквозанула, мне тут же стало ясно: кроха догадалась. А вот мудрецу нашему и воину духа пришлось объяснять:

— Я ее на ночь спрячу, — уверенно кивнула я в ответ на два недоуменных взгляда. — Шкатулка — как раз подходящее место, потому что сделана из металла, который не пропускает наружу магию. А мизинчик пусть так в леднике и лежит. И, если я не ошибаюсь... Если мы с Грушей не ошибаемся, то видимость ее присутствия он создаст вполне, а вот на все остальное силы в нем не хватит... Что?

— А-а... — открыл настороженно свою пасть умник.

— ... если, ошибаетесь? — закончил за него Ветран и аккуратно встал с дивана.

— А вот сегодня ночью и проверим, — нагло расплылась я. — Да, не переживайте вы так. Или, у кого-то еще в заначке по самому сокровенному страху осталось?

Оба моих оппонента тут же изобразили на своих физиономиях полное их отсутствие (страхов, конечно).

Через минуту Груша вернулась и со священным трепетом в глазах водрузила спасительную шкатулку на диван.

— А что там у вас? — навис над нами заинтересованный воин духа.

— Там? Сам как думаешь?.. Собственность твоего монастыря, — с придыханием, не меньшим, чем у домовихи, откинула я легкую крышку и развернула платок, потому что...

— Хобья сила! Стася, они что... размножаются?

— Не может этого быть, — категорично отрезал Ветран, почти носом уткнувшись в платок. Я же вопросительно глянула на Грушу (может, и она свое мнение выскажет?.. Нет?) и решила, что пора начинать каяться:

— Дело было так... В общем, вторая бусина мне досталась совершенно случайно от прудового коряжника, как моральная компенсация за попытку моего смертоубийства. Случилось это еще до отца Аполлинария. А где Хоун ее нашел, понятия не имею. Знаю только, что в верховьях Шалбы. И вообще, большое чудо, что он в лапы то свои ее взять смог. Наверное, потому что она постоянно 'спит' и просыпалась только один раз, когда я ее впервые увидела. А что вы на меня так смотрите? Да, я — Трахиния. И мне совсем нельзя было ее у беса брать, но, я тогда подумала, что... Да, я и не помню уже, что тогда подумала... У меня все...

— Нет, это надо же! Я ночей не сплю — весь в муках совести, за то... — с чувственным подвыванием затянул умник, а потом, вдруг, метнулся с дивана.

— Не может этого быть, — повторил отрешенно, рухнувший в аккурат на его место Ветран.

— Полный сумасшедший дом, — тут же сократил свою речь кот, с уже безопасного расстояния. Груша снова скромно воздержалась.

— Нет, а почему вы так отреагировали? — вступила вместо домовихи я. — Что это меняет по большому счету? Ведь не моя же бусина привела сюда мага, а священника. И для меня вообще, в правду сказать, большая загадка, почему именно эту бусину он не отследил?.. Ветран, ты, кроме 'не может этого быть', еще что-нибудь скажешь? Предположения какие-нибудь есть?

Мужчина глянул на меня, вынырнув из своих, ведомых только ему дум и лишь пожал плечами:

— А что тут скажешь?

— Пути Господни не исповедимы, — недовольно буркнул Зеня. — Видимо, только это на ум и приходит.

— И это тоже, — скосившись на кота, внес поправку мужчина. — Я единственное, что могу здесь... предположить — подкеларь врал про число своих покупателей, говоря, что их было девять, а не десять.

— А, может и не врал, а просто 'поиграл словами', — прищурилась я на огонь. — Есть такая детская игра. 'Обмани без лжи' называется. Мы ею с одноклассницами на переменах развлекались.

— Анастэйс, ты о чем сейчас?

— А о том, что, возможно, десятую бусину ваш делец и не продавал, а подарил, например, или на что-нибудь выменял. Тогда и получается, что он сказал правду. Просто, правда эта в итоге...

— ... таковой не является, — покачал головой Ветран. — Да-а...А что значит, 'она спит'?

— Значит, что эта странная бусина каким-то образом умеет контролировать свою силу. Она, как маг или алант гасит ее в себе. Хотя... — ненадолго задумалась я. — Мне кажется, что энергии в ней гораздо больше, чем в той, что подбросил нам отец Аполлинарий. Но, по качеству она точь в точь такая же. Ветран, почему?

— Почему? — растерянно посмотрел на меня воин духа. — Не знаю. Возможно, по тому, что, как я тебе уже говорил, бусины такой продолговатой формы служат разделителями на десятки и по ним читают только 'Отче наш', — вдруг, неожиданно замолчав, мужчина хмыкнул, а потом с улыбкой обвел нас взглядом. — Спроси у меня такое месяц назад, я бы по-другому ответил.

— И как же воины духа... 'посылают'? — видимо, с чисто просветительским интересом уточнил умник.

— Святым благословением, — думая о своем, предположила я. — А что, вполне возможно... Это я по поводу энергии. Четки мага по такому же принципу работают. И если постоянно наговаривать одно и тоже...

— Да еще полуаланту, — добавил кот.

— Ага, да еще и полуаланту, то силы в них будет несоизмеримо больше, чем в тех, где тексты все время меняются... Груша, примерять постель будешь?

— Конечно, буду, — с готовностью прицелилась к опустевшей шкатулке домовиха и через мгновение в ней исчезла.

— А вылазить оттуда пока собираешься? — удивленно поднесла я ее к глазам.

— Нет. Мне и отсюда вас хорошо слышно... Хозяйка, крышку плотнее прикрой...

'А вот это — уже не зарубка, сволочь. Это моя личная тебе вендетта', — щелкнув замочком, выразительно отвернулась я к огню...

Рыба бывает разная: красная, белая и... костистая. Последняя — исключительно для кота. Да, еще, пожалуй, после долгой зимы, в охотку и под яйцами с молоком (если шурогайки(3), конечно, жирные). А вот форель... Как выяснилось чуть позже, за столом, форель — это песня, а не рыба. И, судя по отсутствию на сковороде жареных голов и хвостов, Зигмунд свою уже исполнил. Теперь же, щурясь на мой световой шар, сонно со своего трона наблюдал за нашим с Ветраном 'дуэтом':

— Я в жизни своей ничего вкуснее не ел, — перебрасывая к себе на тарелку очередной сочный кусок, покачал головой мужчина. — Груша, спасибо.

— Ага. А как же мой плов? — нехорошо прищурилась я, облизывая жирные пальцы. — Ты ведь про него то же самое говорил?

— Ну, да, — нагло оскалился Ветран. — Так это же — рыба, а там...

— Каша?

— Нет, Анастэйс, не каша.

— Погоди, она еще свои вареники тебе припомнит, — зевнул во всю пасть умник.

Воин духа ощутимо напрягся, а потом выдохнул:

— Ну, еще пару мисок осилю. Хотя, ремень уже застегиваю на следующую дырку. А вот штаны...

— Штаны? — скептически скривилась я. — Ты хочешь сказать, 'то, что от них осталось'. Что будем делать то? Зашлифуем магией, и пойдем завтра покупать новые?

— А, может, не надо? — с надеждой замер мужчина. — Мне старые нравятся — карманов много. И дыр там...

— Кстати, о дырах и грызунах. Стася, а ведь я... мы, так и не дождались твоего рассказа о нашем оружейнике.

— Да? Так ведь я уже говорила...

— Я помню, — скривил морду кот. — Твои последние слова были: 'Я же вам говорила, что это — одна и та же сволочь'. Потом: 'Ветран, руку в сторону отведи, мне перевязывать ее неудобно' и...

— Достаточно, — догадливо процедила я, но, кот все ж, закончил:

— 'Кто же тебя так целоваться научил?'. А дальше, мы с Грундильдой уже слушать постеснялись.

— Хи-хи...

— А ты, Ветран, ее, кстати, так и не просветил, — скосившись на трясущуюся у раковины шкатулку, продолжил наглец.

— Я помню... Так тебя, Зигмунд, какой вопрос больше интересует?

Кот тут же создал видимость полета мысли, поэтому мое летящее в него полотенце словил по полной:

— Пожалуй, первый.

— Ага, — удовлетворенно констатировала я. — Тогда, слушайте дальше: наш маг — либо рыцарь Прокурата, либо, имеет к этой конторе непосредственное отношение, — закончила, без всяких лирических вступлений. — Что?.. Мне надо обосновать?

— Хотелось бы, — 'отмер' Ветран.

— Ты что, Стася, и его там разглядела? Прямо в доспехах?

— Нет. И я, конечно, понимаю, что, заявление мое довольно...

— ... наглое.

— Смелое.

— Неожиданное... Тогда попробую, все ж, объяснить (значит, без вступления никак)... Дело в том, Ветран, что, мой друг, Глеб, до того, как уехать в Бередню, шесть лет проработал на Прокурат. И, хоть не любил их, как ты, Зеня выражаешься, 'доспехов', иногда некоторыми частями, все же, пользовался. Например, перчатками. Помнишь, были у него такие, из очень тонкой телячьей кожи?.. — прищурилась я на кота. — Ты их еще 'лапами' называл?

— Ну, да, — усердно скривился умник. — Потому что, они из-за обрезанных пальцев на когти похожи. И что?

— И то... Перчатка эта, на руке той сволочи, сама по себе еще ни о чем не говорит. Их и гражданские маги носят, исключительно, для удобства вещания — ведь энергия при большинстве заклятий идет как раз через подушечки пальцев. А то, что в них руки не мерзнут и мозоли не натираются от вожжей, когда на грифоне прокуратском летишь, только дополнительный плюс... Так вот.

— Значит, это еще не все аргументы?

— К сожалению, нет, Зеня... Я ведь — родом из портового города, — затянула я второе свое вступление. — И, как, любая, уважающая себя...

— ... потенциальная подруга жизни моряка.

— Если ты такой умный, может, сам за меня закончишь?

— Зигмунд, помолчи, пожалуйста.

— Спасибо... Ну, в общем, он прав. И, как любая... я весьма не плохо, причем до сих пор, умею вязать морские узлы. Правда, только девять.

— Угу... — теперь уже подал голос воин духа. — А я все гадал, про твое горячее напутствие корню через тропинку.

— Про амфорный узел? — стыдливо уточнила я. — ... В общем, узлы бывают разные. Есть такие, чтобы быстро развязывались через ходовой конец. И вот тот, которому меня Глеб научил, очень именно на такой похож. С одной лишь разницей — он зеркальный. И называется не 'русский', а 'скрипичный ключ'. Потому что, напоминает его. Хотите, покажу?

— Стася, мы хотим, чтобы ты через бескрайние пастбища, небеса и моря до сути, наконец, дотащилась.

— До сути?.. А суть в том, Зеня, что этими 'музыкальными' узлами пользуются лишь рыцари Прокурата и именно им была закреплена на потолочном крюке веревка, на втором конце которой болтался наш гном...У меня все...

— Час от часу не легче, — с чувством выдохнул кот. — Нет, мало того, что наш противник теперь — олицетворение всего зла в округе, так он еще и профессиональный боевой маг. Разве такое возможно?

— А вот мне теперь наоборот, все кажется вполне логичным, — откинувшись на спинку стула, прямо посмотрел мне в глаза Ветран. — И даже его уловка с фонарем дураков. Ведь, именно в ту ночь, когда мы сначала на пруду были, а потом по репейнику вдоль ручья лазили, он Грушу... подловил?

— Видимо, да, — со вздохом отвела я взгляд. — И я знаете, что думаю? Рыбак рыбака, действительно, видит издалека. Так, может, сходить завтра в гости к Алене?

— Это еще зачем? — вскинул брови мужчина.

— Спросить ненавязчиво у господина ветерана, может, он встречал на наших улицах своих коллег. Ведь, судя по всему, часто там без дела болтается.

— Угу... Вот вместе и сходим.

— Но, только через одёжную лавку, — категорично отрезала я. И по тому, как Ветран сначала встал из-за стола, а потом, уже на ходу бросил: 'Хорошо'...

— Морально-этические нормы.

— Вполне возможно, — задумчиво протянула я вслед поднимающемуся на верхний этаж мужчине...

________________________________________

1 — Устаревшее, но очень живучее именование членов Совета магов.

2 — Шаг с поднятием лошадью параллельно земле вытянутой передней ноги.

3 — Мелкие щурёнки, которых принято отпускать (не всеми).

Глава 11

— Стася... Стася, просыпайся...

'Это что? Еще сплю?'

— Стася... а как?.. — вопросительным шепотом, под тихое хихиканье. — А-а-а... Хозяйка.

— А, если подушкой?

— Ну, уж нет. Мы так не уговаривались. Это ж беспредел.

— И что, ученые коты так разговаривают? — заношу руку за голову и открываю глаза... Топот и с уже безопасного расстояния:

— В общем, вставай. Доброе утро. И Грундильду выпусти. Ибо, рассвет уже. А я — на диван сны досматривать.

Я повернулась на бок и притянула к себе стоящую рядом на постели шкатулку. Щелкнула замочком.

— Доброе утро, хозяйка, — сияющая физиономия домовихи прямо перед моим носом. — Все хорошо? — ну, надо же, и когда успели ролями поменяться?

— Все замечательно, Груша. Доброе утро, — и сна, как не бывало... 'Действительно, день — замечательный. И небо за окном ясное. И очень хочется всем этим с кем-нибудь поделиться', — потянувшись, села я на кровати и прищурилась в диагональный угол этажа. — 'Ну, надо же! Еще спит'.

Ветран, действительно, еще спал. С раскинутыми в стороны руками, будто отталкивался ими во сне. Я посмотрела на него, замерев на несколько мгновений, а потом осторожно подошла ближе. 'Интересно, любимый. Очень интересно, чему еще тебя научила эта дрибза, до того, как ты понял, с кем имеешь дело? А успел ли ты ее полюбить?.. Вероятно, да. Оттого и ненависть сейчас так велика'.

— Тише-тише... — оказавшийся через секунду подо мной мужчина только глаза успел раскрыть. — Я надеюсь, ты не за стилетом своим потянулся, потому что... — сцепив свои пальцы с его, склонилась я к самому уху и шепнула. — предупреждаю, у меня за спиной колун, — мужчина хмыкнул и тихо уточнил, тоже на ухо:

— И чем же ты будешь его... доставать? — сжал он мои ладони и тут же перебросил на спину. — И, надо ли?..

— Ты мне скажи.

— Я ничего не хочу сейчас говорить...

Он ничего не хотел говорить... За него все сказали губы и руки, а еще глаза. Особенно, они.

'Запретный плод'.

— Что?..

— Ничего... ничего, — отчаянно зажмурившись, вновь прижала я его голову к своему плечу.

— Ты сказала: 'запретный плод', — выдохнул Ветран и отстранился, навис надо мной на локте. — Анастэйс... что же я делаю?

— Ты меня целуешь, — от досады простонала я, ища в его глазах только что пылающую там стихию, хотя бы отблеск ее, но...

— Прости, — и, застонав, откинулся на спину, накрыв лицо руками. — Прости. Я не могу так...

— Что?!.. Да к ахирантесу все твои 'прости', — подскочила я на кровати. — Чего ты боишься, Ветран? Себя самого? Меня? А, в прочем... — и перепрыгнув через него, поскакала вниз по лестнице. — К ахирантесу эти все прости. К ахирантесу это замечательное утро. К ахирантесу... Ой-й... Зеня, прости.

— Да что ты? Я уже привык, — затряс головой, едва успевший подскочить с дивана кот. — Прыгайте на меня, не стесняйтесь, — зевнул, а потом внимательно прищурился. — А ты чего такая... взлохмаченная? И злая?

— Злая? — выразительно оскалилась я. — Как может быть злой мыльная фея? Вот оденусь, расчешусь и начну пузырьки разноцветные по всему дому пускать... И кому-нибудь, в глаз запущу, — подорвавшись с места, едва не столкнулась со спустившимся следом Ветраном. — Кстати, замечательного дня. Я, в общем-то, за этим к тебе и приходила.

— Вот это да... — проблеял мне вслед ошарашенный умник.

Дверь в купальню грохнула, как крышка погреба. Флаконы на полках истерично звенькнули. Я — хлопнулась на край ванны...... Нет, иногда полезно хоть немного подумать. Хотя бы попытаться это сделать:

— Вот я Трахиния... — бум-м! Зве-ень. — Ветран!!! — мужчина, сидящий на диване, поднялся на ноги и отступил на пару шагов. Зеня, как более опытный стратег, ретировался за высокую спинку. — В общем... забудь о том, что было наверху — я сама виновата. И... молчи! У меня — все.

— А как насчет замечательного дня? — вкрадчиво поинтересовался из укрытия умник.

— Что?.. А-а. Сами себе настроения выберите. По прейскуранту, — и по тому, с какими физиономиями Ветран с котом переглянулись, я, уже в развороте обратно поняла, в прейскуранте осталось лишь 'Бывало и лучше' — 3 желудя с половинной скидкой...

— А у меня вот еще вопрос к тебе, Стася. И тоже специфический, — ну-ну, давай...

Завтрак, собравший нас вновь в одном месте, проходил в спокойной, дружественной обстановке. Геройски пострадала ради этого недоеденная вчерашняя форель, которую я в запале решила разогреть собственной магией. И в результате — чуть не спалила. А, вот потом сразу резко одумалась и остыла. Правда, сотрапезник мой, воин духа, об этом еще не догадывался — сидел сейчас, уставясь в миску с салатом и монотонно хрустел очередным черствым куском. Не знал об этом и сам вопрошающий, рискнувший выступить в роли громоотвода — болтая без умолку, и даже наплевав на собственный марафет.

— Ветран, может, яблочного кваса?.. Нет? Извини, 'Монастырский' у нас в деревне не продают. Хотя, я слышала, он в Либряне...

— Так, что я хотел у тебя спросить! — почти истерично оповестил кот.

— А я вот тоже у тебя хотела спросить: с каких это пор ты увлекся вопросами магии? — перевела я взгляд на полосатого героя.

— Да с тех самых, как магия сама мной очень сильно увлеклась, — нервно парировал тот, а потом вспомнил о своей высокой миссии. — Скажи, по какому принципу работает растяжка? Это из-за нее гостиница в итоге развалилась?

— Получается, так, — смилостивилась я над котом, а потом, подумав, добавила. — Просто в заклятии на разрушение последнее слово как раз и произносится, когда паутинку натягивают... Это, как 'Аминь' в молитве. Срабатывает, естественно, уже в обратном порядке.

— Как 'Аминь'? — совсем ожидаемо вскинулся воин духа. — А тебе не кажется...

— Что надо делать, когда, кажется, ты и лучше меня знаешь, — душевно расплылась я в ответ. — Но, должна тебя огорчить, некоторые бабки и девицы на выданье в своей деревенской магии как раз молитвами, а не заклятиями и пользуются. Разумеется, на благие дела. Хотя...

— А вы знаете... — авторитетно протянул умник, глядя на наш поединок взглядами. — Вы знаете, что само это слово, 'Аминь', является 'именем власти'? А в одном из исходных, точнее, греческом варианте, который до сих пор является православной основой, сумма его равна девяносто девяти. Да. В некоторых, ранних, рукописных молитвах в конце, вместо традиционного 'Аминь' именно '99' и стоит.

— Да что ты? Значит, ты, Зеня, не только магией озадачился? И ты знаешь, что интересно уже для меня? Число это, девяносто девять... — вдруг, всерьез задумалась я. — Есть такие заклятия, которые как раз и нужно данное число повторять. И еще... четки.

— Что, 'четки'? — уже совершенно другим тоном, уточнил Ветран.

— Четки мага. Идеальными как раз и считаются те, где ровно столько бусин.

— Девяносто девять? — тихо произнес мужчина, сузив глаза.

— Ага-а, — распахнула я в ответ свои.

— Так я еще не закончил с суммой. А в другом исходнике, уже еврейском...

— Мать моя, Ибельмания. И как я про нее забыла?

— Про сумму? — растерялся умник.

— Про тетку Тиристину, — пялясь уже в окно, поднялась я из-за стола. — Она творог принесла по спецзаказу, — а потом с кривой улыбкой добавила. — на вареники...

Соседка наша, как всегда, бодрая и полная новостей, переступив порог дома, сначала бросила привычный взгляд в дальний правый угол, а потом, также привычно сморщилась и раскланялась. Это еще хорошо. Раньше она вообще сплевывать пыталась, пока я из этого, 'святого' угла тетушкину гравюру не сняла. Разглядеть ее с такого расстояния, конечно, сложно. Но, и креститься на 'Дракона, играющего в кости с рыцарем' тоже явно было лишним. И ладно бы, кто-то один из них там присутствовал. Да, и вообще, неизвестно, чьими костями эти двое так азартно резались...

— Ну и вот, соседушки... — пока я искала в буфете свой кошель, продолжила тетка Тиристина со стульчика у двери. — А еще, знаете, что бабы наши говорят, да и не только они?

— И что они говорят? — отстраненно буркнула я, с удовольствием наблюдая за воином духа.

Ветран, обычно бравший на себя почетную обязанность плательщика, сейчас смирно застыл за столом, упрятав под него свои 'огроменные', в рваных штанах ноги.

— А говорят, что конец пришел проклятому месту. Вы-то зарево, что ли, не видали?

— Не-ет... Мы заняты были, — проблеял умник, тоже припухший со своим помятым бантом. — А что горело?

— Так пристань старая, — аж подпрыгнула на стуле соседка. — Так пылала. Такие искры летели. И что занятно, Фионарий наш туда сегодня с утра нос сунул... Х-хе, вечером-то перетрусил, небось, так говорит, все подчистую выгорело. Ни одного сараюшки гнилого не осталось, ни одной досочки. А вокруг — чисто. Забор сгорел, а трава за ним стоит, как и стояла.

— Да что вы говорите? — наконец, обнаружила я свою пропажу. — И какие выводы он сделал?

— Выводы? — сузила глазки тетка Тиристина. — Так, пожар стихийный. А что он еще выведет, петух общипанный? Он же в храм то ходит только причащаться. А бабы наши говорят, что небесная кара то была. Не иначе Илия-громовержец молнией туда шандарахнул.

— И кто-то те молнии разглядеть успел? — да... Вот под Святых мне еще 'работать' не приходилось. Чтоб их, эти знаменья... Хотя, в этот раз, может, пронесет?

— Конечно, видали, Стасенька, — умертвила мои надежды соседка. — Целых трое и из разных мест.

— Из глаз, что ли? У таверн? — скривил пасть умник.

— Нет, уважаемый Зигмунд, — категорично отрезала женщина, сгребая с моей протянутой ладошки медень. — Ну, всего вам хорошего. А мне еще по срочным делам надо, — и звучно хлопнула дверью — как жирную точку поставила.

А вот у воина духа, наоборот, созрел ко мне большой вопрос:

— Скажи, Анастэйс, как так получилось? — наконец, поднялся он из-за стола.

— Это ты сейчас о жизни в целом, или...

— О пожаре в частности, — быстро уточнил Ветран. — Я, честно говоря, этот... момент как-то выпустил из виду.

— Еще бы ты его не выпустил, когда ноги едва передвигал, — не получилось у меня в этот раз съехидничать, но я тут же опомнилась. — Ты ведь сам мне говорил, что надо уметь договариваться. А уж со своей родной стихией это сделать проще всего. Вот я с огнем и договорилась. А то, что касается самого пожара, так мне тихони помогли, разнося его по всем углам на своих шкурах.

— А вот это я заметил.

— А я вот заметила, что у тебя трапеза закончилась. Так?

— Так, — вмиг насторожился мужчина.

— А раз так, то раздевайся.

— Стася, ну ты даешь, — поскользнулся в полете с трона кот.

— И ты тоже готовься... Раны ваши геройские буду проверять, — и, довольная произведенным эффектом, развернулась к аптечному шкафу.

Хотя, зря я вообще к нему ходила, потому, что вчера еще расстаралась на совесть, подкрепив свеженаложенные повязки проверенными тетушкиными заклятиями. В результате же Зеня лишился своего украшения, хоть я и предлагала ему навязать новый бант — на хвосте и просто ради любви к искусству. Но, кот отказался, шустро улизнув на залитое утренним солнцем крыльцо. А вот Ветран...

— Садись на стул.

— Угу...

— Сначала руку.

— Угу...

— И не дергайся так. Или у тебя опять на меня прежний рефлекс вернулся?

— Анастэйс.

— И помолчи. Пожалуйста, помолчи... Ага. Только розовые рубцы остались. Можешь рубашку надеть.

— Анастэйс?

— Ну, что, Ветран?!

Нет, это просто мука. Видеть его так близко, вдыхать родной запах и пытаться при этом под щелканье ходиков себе вдалбливать: 'Не мое. Не мое. Не мое...'. И почему же он мне совсем сейчас не помогает? Неужели и сам не видит, что бесполезно все? Зря...

— Я люблю тебя, Анастэйс.

— Я знаю, Ветран... — уже сквозь слезы. — Ногу на стул соседний... Вот так. И штанину повыше сам.

— Я хочу, чтобы ты...

— А я хочу, чтобы ты сейчас заткнулся!.. А вообще, сам их и снимай. Там — то же самое, — и бежать, куда угодно, только от него...

— Смотри-ка, я тебя в этот раз не придавила. И даже дверью не стукнула. Можно за это рядом посидеть?

— О чем ты спрашиваешь? — приоткрыл на меня один прищуренный глаз кот. — Опять слезы непитательные разбрызгивала?.. И когда только это закончится? — вздохнул, совсем, как-то грустно.

— Как только сволочь эту накажу, так и закончится, — с ожесточением протерла я мокрые глаза, а потом глубоко вздохнула, обхватив руками колени.

— Я надеюсь, сволочь у нас та же? Не наш воин духа, с утра провинившийся?

— Зе-ня, — протянула я осуждающе. — Я ведь, не совсем монстр. Бывает, иногда, заносит. А так, вполне соображаю.

— И что насоображала по поводу его провинности? — заинтересованно открыл и второй глаз умник.

— Да, ничего хорошего. Сама же его спровоцировала, и сама же потом по носу и щелкнула.

— Ну-ну, — задумчиво протянул кот и, тоже со вздохом, сменил лежачую позу на сидячую. — А ты знаешь, что он мне сказал, на диване?

— Глупый вопрос, тем более, для философа. Откуда мне это знать?.. Ну, и что он тебе сказал?

— Он сказал: 'Я не хочу, чтобы она стала моей вдовой, еще даже не став женой'.

— Вдовой?! Этот чокнутый моралист что, умирать собрался?

— Моралист — да. Но, вот в разуме ему точно не откажешь. По крайней мере, сейчас. И он прекрасно понимает, с кем мы связались... А еще, можно от себя лично версию?

— Давай, — сузила я глаза, глядя в одну точку.

— Мне, как... мужчине она вполне понятна, — хмыкнул умник и добавил многозначительным тоном. — Момент конкуренции... Не понимаешь?.. Морально-этические нормы... Глеб, хобья сила. Тут же везде его следы.

— Где? — тупо выдохнула я.

— Везде. Он спал на гостевой койке. Он сидел на моем диване, на этом крыльце. Ты до сих пор не понимаешь? Ведь кошак ты, воин духа или маг, все одно самец и все одно — собственник.

— Ага. Может, мне стоит уже метки ваши по углам поискать, всех троих? — скептически покачала я головой. — А вообще, хватит... ты с нами к Алене или...

— С вами, конечно, — подскочил вслед за мной с крыльца 'самец', и попал-таки, под пинок дверью от воина духа...

Настоящее, ласковое лето сегодня ощущалось единственно зрительно: из окон или с подветренных сторон домов. Да, и то, чревато. Потому что, хоть солнце и держало еще оборону от ползущих на него сразу с противоположных направлений облаков, но, силы были явно не равны. Два брата — восточный ветер и западный, устроившие всю это небесное столпотворение, поочередно ныряли и в улицы, надувая колоколами женские юбки, раскручивая флюгера и даже втравив парочку солидных граждан в беготню по мостовым за собственными шляпами. Но, судя по западному горизонту, самое 'веселье' ожидалось ближе к обеду. Потому что оттуда сейчас уже подтягивались ударные силы хмурых и склочных грозовых туч...

— Да-а, — вскинув глаза именно в этом направлении, замер на пороге Ветран, а потом вдохнул полной грудью и уверенно шагнул на тротуар. — Ну, что, пошли?

Еще бы он был сейчас не уверен? Да у меня вообще сложилось впечатление, что не штаны мы искали воину духа по всем одёжным лавкам в деревне, а лишь карманы к ним. Потому что, именно последние и стали главным критерием в выборе. Хотя, справедливости ради стоит заметить, парадные наутюженные брюки на Ветране смотрелись бы в сочетании с видавшими многое ботинками и потертой курткой, мягко говоря, как с кого-то в тихом месте снятые. Ну, а так...

— Поехали, — в противовес мужчине хмуро, буркнул с его плеча кот. — В жизни не видел подобной... забегаловки.

Это он так мастерскую, где шьют ремесленную одежду, обозвал. Тоже мне, эстет. А все потому что достоинство философское грубо попрали... нечаянно. Да, откуда ж было молодой смешливой швее знать, что котик у нас еще и 'говорящий'? Она и не к нему вовсе обращалась, когда еще от двери узрела вмиг просиявшую физиономию Ветрана (о-о, сколько карманов!!!) и приняла сей восторг исключительно на свой личный 'товарный' счет. А умник в результате морально пострадал:

— Ой, какая киса у вас... боевая, — косясь левее и чуть выше котовьей морды, пропела веселушка. — А хочет киса мышку? Только в ловушку угодила. Еще свеженькая, — добавила с таким придыханием, что хоть самой этот трофей на сковородку.

— Вы бы мне еще мозговую кость предложили... девушка, — вмиг отнесло от обоих побелевшую красотку. И выбор нужного товара сразу вышел на новый, плодотворный уровень...

— Анастэйс, я что хотел спросить, — взглянул на меня с опаской мужчина, шагающий сейчас по тротуару не в пример прежнему, спокойно. — Где ты доски заказывала?

— Зачем тебе? — выкатила я на него глаза, припомнив наш с котом разговор. А что, вдруг, гроб себе решил заранее смастерить, чтоб зря время до полнолуния не тратить.

— На полки в погребе, — опешил в ответ Ветран.

— А-а... Через две улицы. На обратном пути зайдем, если не хлынет раньше времени, — и хмуро глянула в небо.

— А если тебе с ними договориться? — усмехнулся, щурясь туда же, воин духа.

— Твоя ведь стихия. Вот сам с ней и договаривайся.

— Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа.

— Что?! — вместе уставились мы на умника.

— Ни 'что', а Ларошфуко, — печально вздохнул тот и зевнул. — Это я к тому, что в прошлый раз с ветром получилось договориться, когда вы вместе этого хотели... Вот так вот, дети мои... Хобья сила, а ничего, я загнул...

Загнул, конечно, кот знатно. И даже поучительно. Но, вот рассуждать сейчас о том, что настрой наш определяет результат совсем не хотелось. А очень сильно зато захотелось...

— Подойди ка ко мне поближе, — запрыгнула я на бортик кирпичной клумбы и с вызовом прищурилась на мужчину. Ветран растерянно тормознул, но решил, что в данный момент со мной лучше не спорить. — Ага. А ты, умник, брысь пока, — наши глаза оказались сейчас на одной высоте и, чтоб результат закрепить, я еще и обхватила шею мужчины руками. — Я хочу, чтобы ты никогда не терял в себя веры, где бы ни был. Потому что я люблю тебя, и всегда буду... ну, молиться я не умею, но помнить тебя буду и еще верить в тебя тоже буду. Ты меня понял?

— Я тебя понял, — кивнул, глядя мне в глаза Ветран.

Ветер, до этого лишь скользящий вдоль тротуара, вдруг взвился, колыхнув подол моего платья и вихрем, в который были подхвачены листья и лепестки цветов понесся вокруг нас, будто оберегая на время от всех напастей на земле... А, может, это и не ветер был вовсе. Может, нас самих в тот миг закружило в воронке, где было место лишь для двоих, где невозможно определить летишь ты или падаешь. Взмываешь или несешься, чтобы через мгновения разбиться на тысячи мелких звенящих осколков... Ну, ничего себе, я загнула...

В башенном домике местной живописной достопримечательности было тихо и сумрачно. Я замерла на пороге, пытаясь расслышать привычное для уха тиканье, но:

— Алена!.. Алена, ты здесь?! — потом мысленно плюнула на приличия и уже прищурилась на другом уровне.

Вот тогда она сразу нашлась — в маленькой спальне на втором этаже, к которой вел узкий коридор, от пола до потолка увешанный яркими шедеврами. Оставив своих мужчин внизу, я осторожно шла сейчас по нему, стараясь даже мельком не глянуть на фантастический параллельный мир, в котором у моей приятельницы очень много знакомых. И эти знакомые сейчас, казалось, провожали меня своими взглядами (если у них вообще есть глаза) и, словно шипели недовольно вслед: 'Что приперлась? Ты здесь чужая'... Бр-р-р.

— Алена, ты чего это, среди бела дня? Или ты у нас теперь... Мать моя, Ибельмания...

— Заходи, Стася, не стесняйся, — повернула она ко мне свое синюшно-бледное лицо и уронила руку на подушку. — Я приболела... немного...

Я вообще девушка миролюбивая. И как маг тоже, вполне вменяема. Но, мне иногда, подчеркиваю, иногда, очень хочется кого-нибудь прибить. Но, опять же, не потому, что кровожадна, а чисто с целью воспитания. Хоть и посмертного. Вот и сейчас, 'демоном мщения' нависнув над вжавшейся в постель художницей, я очень сильно старалась совладать с переполнявшими меня эмоциями:

— Какого ахирантеса ты опять этим занималась? — процедила я ей сквозь зубы. — Ведь ты же мне обещала.

— Стася, я все сожгла, — пискнула мне в ответ, накрывшаяся по глаза одеялом Алена. — Честное слово.

— И свечи? — недоверчиво прищурилась я на два немигающих карих ока.

— И свечи.

— И этот волховецкий амулет?

— И его... тоже. Ты можешь сама проверить, — с готовностью предложила она.

— Уже, — вернувшись к девушке взглядом, констатировала я. Действительно, языческой магии в комнате явно больше не ощущалось. — Тогда что же? Почему ты 'пустая', как Юркин ручей в засуху?

— Юркин ручей в засуху? — заинтересованно повторила художница, видно представив в воображении новое свое 'полотно'. А потом дернула плечиками под одеялом. — Не знаю. Просто нездоровится. Голова кружится все время, а, когда не кружится, то болит. А, когда не болит, то мысли в ней всякие... Стася, а, может, я...

— Нет, ты не беременна, — жестко отрезала я, теперь уже задумавшись всерьез. — У кавалера твоего, Горста, тоже свечение было едва заметно, но, он хоть передвигался нормально. Ты же — совсем без сил. Слушай, а может это он с собой какую-нибудь дрянь притащил, которая из вас энергию качает? Алена, он сам-то сейчас где?

— Мой флибустьер? — закатила она в ответ глазки, чем заставила меня очень сильно удивиться. — По делам в Либряне со вчерашнего вечера. И он здесь не причем — сам страдает.

— Страдает? Чем?

— Всем, — вздохнула влюбленная абстракционистка. — Жизнью. Он мне, знаешь, сколько про себя рассказывал? Каждый вечер разные страшные истории. И про свое последнее, совсем недавнее ранение в плечо тоже рассказывал. Мне потом кошмары снятся.

— Ну, в кошмарах ты живешь, — буркнула я себе под нос, а потом, вдруг, опустилась рядом с больной на кровать. — Та-ак... Кошмары, значит?

— Ага... Он так всегда красочно описывает. И сам живо всем интересуется... И тобой, — медленно протянула она. — тоже интересовался. Я даже ревновала сначала... Стася?

— Что? — вскинула я на нее не совсем вменяемый взгляд.

— Я говорю, ревновала его к тебе по началу. Пока не увидела, как вы с твоим голубоглазым красавцем друг на друга смотрите. А тебе мой Горст разве не нравится? — вкрадчиво уточнила, все так же испод одеяла.

— Нет. Не нравится.

— Странно.

— Вот и мне... странно, — глухо ответила я, нахмурившись от вдруг набежавшего предчувствия. — Алена, у меня к тебе просьба одна будет: ты можешь мне показать свое тело?

— Впервые слышу подобный вопрос от женщины, — нисколько не смутилась та и отвернула одеяло. — Ну, на что будешь смотреть?

— На все, сядь... Помочь?

— Сама справлюсь, — приподнялась она на руках, через секунду уперевшись своим голым плечом в меня.

— А это у тебя откуда?

— Это? — а вот теперь художница попыталась даже зардеться, что на бледности ее никак не проявилось. — Ты про мелкие царапины?.. Это, когда мы с ним... Ну, когда я... доминирую, то его ручной зверек любит ко мне на плечо залазить. Привычка у него такая. Так, это от его коготков следы.

— Какой зверек, Алена? — зашумело у меня немилосердно в голове, хотя, ответ на этот вопрос я уже и сама знала...

* * *

Вниз — вверх, трава — небо, смуглое — голубое...

— Какой ты смешной сейчас! На своих любимых упырей похож.

Вниз — вверх, трава — небо, смуглое — голубое.

— Да что ты? — оскалился им под стать Глеб и вновь стал серьезным. — Надо было у лекаря с красными стеклами брать. Тогда бы я на рака вареного был сейчас похож. И вообще, Анис, хватит меня отвлекать. Ты же помогать вызвалась, а не просто на качелях качаться.

— Ну, хорошо, — покорно вздохнула я, поддернув очки на переносицу. — Давай дальше, — и, обхватив рукой веревку, сунула себе под нос затрепанный конспект. — Так, вопрос семнадцатый: Квалификация призраков и их отличия от дублей. Теория Моилта... Прошу вас, о, светила в мире вечных теней.

— Угу. Призраки... — сосредоточенно прищурился на солнце выпускник. — Они делятся на юбилейных, исторических, хронопризраков...

— А исторические и хроно, разве не одно и то же? — ехидно уточнила я.

— Нет. Первые привязаны к конкретной личности, а вторые — к событию. Дальше: смещенные, коммуникативные, озлобленные, — невольно усмехнулся он. — и...

— И-и?..

— Эмоциональные, то есть, незримые.

— Браво. Только, сначала надо было общее определение дать, — оторвалась я от глебовых загогулин.

— Не придирайся. Я его с первого курса помню, — отмахнулся тот. — Теперь дубли... Главным и самым существенным их отличием является то, что, если призраки, это независимые энергетические сущности, то дубли — лишь результат психоэнергетической деятельности их непосредственных создателей.

— Ага... А, если попроще?

— А зачем? — недоуменно развернулся ко мне Глеб. — Или, лично тебе интересно?.. Ну, если совсем просто, то, призраки могут многое, а дубли — ничего, кроме перемещения в пространстве, да еще способности внезапно появляться и исчезать. Они лишь бледные копии своих авторов. Хотя, внешнее сходство, безусловно, присутствует, — скривился он так выразительно, что тут же навел меня на определенные мысли:

— И кем была твоя жертва? — даже затормозила я свой 'полет'.

— Жертва?.. Да так, лавочник один. Подсунул нам вместо... Анис! Ты опять меня отвлекаешь? — вскинул он на меня свой, полный праведного гнева взгляд. — В общем, дубли — это дубли. И кстати, самые сильные они, как правило, получаются, знаешь, у кого?

— Неужели, у некромантов? — изобразила я сильное удивление.

— Ну, да. Родственная стихия, выражаясь вашим языком. Правда, есть здесь одна загвоздка, потому что при постоянном генерировании собственного дубля, он начинает набирать силу, качая ее из своего создателя. И связь между ними со временем может... Анис, ты меня слушаешь?

— А-а?.. — взлетела с моего оттопыренного пальца божья коровка. — Я все поняла, Глеб и запомнила. Давай освещай дальше...

* * *

— Хамелеон...

— Что?

— Я говорю, зверек его ручной — хамелеон, — недоуменно уставилась на меня Алена. — Ты же сама меня спрашивала? Горст говорит, это его личный талисман последние девятнадцать лет.

— Скорее, символ, чем талисман.

— Символ?.. Символ чего?

— Умения принимать нужное обличье, — медленно произнесла я, а потом, будто впервые, огляделась по сторонам. — Та-ак, дорогая моя, собирайся. Мы отсюда прямо сейчас уходим.

— Куда это мы уходим? — выкатила на меня художница глаза. — Я, вообще-то, здесь живу. И, к тому же, больна.

— Ах, это, да, — спохватившись, лупанула я в нее такой волной энергии, что девушку вновь отбросило на подушки. Зато, щеки вмиг налились румянцем, правда, от...

— Стася, хобий натюрморт! Ты что это тут изображаешь?! — гневно подскочила на ноги Алена. — В прошлый раз я тебе простила такое, а сейчас...

— Одевайся, давай, — двинула я на обнаженную 'натуру'. — Или, тебе собственная жизнь не дорога?

Приятельница разинула сначала рот, пару раз шумно глотнув воздуха, а потом, не отрывая от меня взгляда, выдохнула:

— Это ОН из меня качал?

— Ага.

— Я так и знала, что неспроста в него вляпалась, — и подорвалась со всех ног в гардеробную.

— Это разве ты 'вляпалась', дорогая? Вот мы, так точно...

Воин духа с умником уже поднимались по лестнице, когда им навстречу, брякая, перекинутым через плечо мольбертом, пронеслась Алена. Я же чуть задержалась, стирая следы собственного присутствия.

— Анастэйс, что здесь у вас? — удивленно замер на пороге спальни Ветран.

— Стоять!

— Опять растяжка?

— Нет. Просто следить не надо, — посмотрела я на своих мужчин так хмуро, что они, на всякий случай, сделали шаг назад. — Мы сейчас очень быстро отсюда уходим.

— Стася?

— Очень быстро! — показала я им пример, правда, внизу тоже пришлось ненадолго тормознуть...

Художница запирать свой дом на замок считала в принципе дурным вкусом, покрывая этим 'эстетическим завихом' собственный склероз. Мы тоже не стали ударять в грязь лицом, хотя, лично я думаю, что, если воры и полезут туда, то дойдут только до начала коридора. Алый шарф ее еще полоскался на ветру в самом конце улицы, когда и мы нырнули в ближайший от разноцветных башенок проулок. И вот только тогда я смогла спокойно выдохнуть:

— Объясняю: Алена на время перебралась к Аргусу, хотя, надежнее было бы, конечно к Гелии, но, ее сейчас в Мэзонруже нет. А у меня для вас две новости. Одна очень хорошая, — глянула я на напрягшегося Ветрана. — Но, она, к сожалению, тяжесть второй нисколько не убавляет, — и тормознула посреди тротуара. — Дотерпите? Думаю, обратно — подвалом.

Мужчины выказали завидную стойкость духа, хотя, одному из них такое точно не в новинку. И уже через пять минут в нашем собственном, после алениных клетушек, кажущемся дворцом доме, собрался 'Совет четырех' (бывшее сообщество 'Тайны отца Аполлинария и их последствия').

Открыла его я:

— Сразу хочу перед вами... покаяться. У нас в последнее время это вошло в традицию... Я уже давно догадывалась, с кем мы имеем дело, но, верить в это долгое время тоже не хотела. И я знаю, что и ты, Ветран, тоже об этом догадывался. Ведь так? — глянула я на отвернувшегося в сторону мужчину. — Ты догадывался, что Горсту Фенербаку нельзя доверять.

— Да, — покачал он головой. — Все так. Но, было лишь на уровне потенциальной угрозы.

— Третий глаз, — понятливо хмыкнула я. — Но, зато, я теперь точно знаю. Нет, я точно уверена, что ваш Святой Хвостокрут в этой истории никак не фигурирует. В роли призрака, конечно.

— Что ты сказала? — развернулся и даже привстал мужчина. — Анастэйс, повтори.

— Ветран, то, что маячило перед всеми жертвами, не было призраком. Это был дубль, энергетический фантом, сработанный и управляемый очень сильным магом... Некромантом, — произнесла я, наконец, это слово вслух. — Ему просто нужно было, чтобы вы поверили именно в то, что четки нужны призраку, а не ему самому. Вот он и придумал всю эту историю. А душа твоего наставника, Ветран, витает сейчас совсем в другом месте, где Святому и положено. Правда, я таких мест не знаю... Что? — невольно отступила я на шаг, при виде шагающего прямо на меня воина духа.

— Спасибо тебе, — сгреб он меня в охапку и с силой прижал к себе. — Спасибо тебе, Анастэйс.

— Хобье коромысло!.. Коллега.

— Да?

— Ну, а теперь-то вам, я надеюсь, не приспичит обязательно самопожертвоваться?

— Теперь я убью его просто так, — глухо произнес Ветран. — Анастэйс, а ведь ты мне с самого начала это говорила.

— Ага, — заглянула я в предательски блестящие глаза мужчины. — Но, он тоже был очень убедительным. Он постоянно прятался то за чужое свечение, то за чужую магию, то за нечисть, которую согнал неизвестно откуда. Игрался с нами, как с куклами. А сам в это время копил силы. И... Груша, — выбралась я из объятий Ветрана. — Ты мне ничего сейчас не отвечай. Просто я посмотрю в твои глаза. Хорошо? — присела я перед сжавшейся крохой. — Наша защита. Она построена на четырех стихиях. А стихия некроманта — пятая. Она — по центру, эфир. И поэтому ему сюда никак?.. Ага. Раз мы его своими тесными связями в этом центре перечеркнули... Я так и подумала.

— А зачем же ему тогда понадобился оружейник? — решил уточнить кот. — Или, он тоже захотел им... поиграться?

— Да нет, — вздохнула я. — Оружейник — жертва. Он им... пополнялся... Да кратагусом меня накрой! — снизошло, наконец, озарение. — Зеня, я поняла, почему меня преследовало то словосочетание.

— Какое? — недоуменно застыл кот. — Э-э... Гном и...

— Мыло! Гном и мыло! — даже подпрыгнула я на месте. — Мое волшебное мыло! Я-то все гадала, а тут... — окинула я шальным взглядом своих слушателей. — Там в компонентах есть укропник, травка такая. Она сама по себе слабая, но, в сочетании с полынью и дырявником резко усиливается и выявляет темных магов. Вот его и накрыло. Зеня, ты же сам говорил, что он к концу застолья...

— ... сильно раскис, — качнул головой умник. — Я помню. Огородным укропником надышался, — зло захихикал он.

— Ага, — тут же затухла я. — И оружейник, проезжающий мимо алениного дома оказался как раз кстати... Так кстати, что он решил рискнуть, сволочь.

— Ну, не такой уж это был и риск, — парировал мне умник. — Сколько мы над этим делом бились, пока в гостинице ты на комнату ту не наткнулась... Хобья сила, Ветран, Стася, а что нам теперь-то делать, когда мы все про него знаем? Может, его Бухлюю сдать?

— Водяному с ним не справиться, — нахмурил брови воин духа.

— И, я так понимаю, Прокурат сюда тоже не полезет? — вкрадчиво уточнил у него кот.

— Ты все правильно понимаешь, Зигмунд. Я сам его убью. Такие... сволочи жить не должны.

— Правду сказать, — опустилась я на диван. — Я тоже другого выхода здесь не вижу.

— А какой здесь может быть другой выход, Анастэйс? Я в Ладмении многое повидал, ко многому стал относиться терпимее, но, некромантия... — произнес он с таким оскалом, что у меня, вдруг, защемило сердце. — некромантия, это самое темное зло из существующих на любой земле.

— То есть, некромантия в принципе? — настороженно заметил кот.

— Да... Да, ты и сама, Анастэйс, назвала этого... 'темным магом', — развернулся ко мне всем корпусом воин духа. — Значит, и ты также считаешь?

— Я?.. Я могу назвать так любого, кто уже переступил свою черту, — глухо откликнулась я. — И ты, Ветран, хоть, действительно, многое у нас повидал, но, не понял самого главного. Того, что темной магии нет, как нет и самого темного зла. Есть лишь те, кто это зло творят. Каждый в отдельности. Будь то некромант, маг огня или алант. Это, то же самое, что назвать... суп злым, хотя его варил злой повар и поэтому переперчил. Или нож, — понесло меня дальше в 'кухонную тему'. — Магия и есть нож...

— Ну, да, — криво усмехнулся мужчина. — Нож. Очень острый нож. Но, ведь ты же не будешь со мной спорить, что некроманты, в отличие от других магов качают свою силу целиком из чужих страданий?

— Не буду. Эти маги очень к ним близки, однако, и здесь тоже весь вопрос в твоем личном выборе. Ведь можно эти страдания просто забрать, избавить от них, а можно и наоборот, сначала самому их причинить.

— Послушайте, коллега, — глядя на нас, решил вмешаться умник. — А вы в курсе, что многие из некромантов служат и в Прокурате?

— Теперь — в курсе, — бросил он в ответ, уткнувшись взглядом в горящие поленья. — Анастэйс, я понимаю, ты сама часть своего мира, но, поверь и ты мне. Есть вещи, которые для таких, как я — нерушимая истина. И, если она развалится, хотя бы даст трещину, весь мой мир рухнет. И все равно, невзирая на наши с тобой различия, ты для меня — самое чистое и светлое, что было когда-то в моей жизни. Ты и моя семья. И я даже допустить не могу, что можно поставить вас и... некромантскую силу не то, что рядом, а... В общем, я не могу, — покачал он головой.

— Ты так думаешь? — потерянно произнесла я. — Ветран, мне сейчас...

— Хозяйка!!!

Я вздрогнула от неожиданного крика и подскочила с дивана:

— Груша, ты чего?!

— Хозяйка... Я вам помогу. Я ведь и так уже — отступница. Но, все еще хранитель этого дома. Я знаю, как его завлечь, этого мага. И это надо сделать сейчас, пока он еще не набрал полную силу. До полнолуния.

— Вот это да, — рухнула я обратно на диван...

Ветер носился между деревьями, попутно осыпая в траву до срока пожелтевшие листья и непонятно было сейчас, что стонет сильнее: весь мой сад под его порывами или две яблони по обе стороны от мерно качающегося гамака. А еще на душе было тоскливо и тревожно. И опять эту внутреннюю пустоту не в силах было согреть даже собственное, стихийное тепло... И тетушкина шаль тоже совсем не грела. Потому что пропасть, что разверзлась сейчас между моим гамаком и старым домом, на крыльце которого стоял воин духа, дышала жутким холодом. Холодом отчуждения. Или, осознания того, что изменить я уже вряд ли что-то смогу. Ведь есть 'нерушимые истины', поколебать которые означало бы уничтожить целый мир...

— Анастэйс, ты почему грустишь? — Ветран смотрел, не мигая, чуть склонив голову набок и ветер трепал его светлые волосы.

— Я не грущу. Хотя, нет, грущу. Потому что ты, ветреный победитель коварных магов, сегодня опять пренебрежешь своей защитой. Скажи, я зря прыгала по этому саду, как бешеный заяц?

— Нет, не зря, — засмеялся он, осторожно качнув мою 'люльку'. — Обещаю, на поле боя выйти во всеоружии... Скажи, а как работает защита дома? Если бы некромант попытался в него войти, то что бы произошло тогда?

— Что бы произошло?.. Ну, как тебе объяснить? — с сомнением посмотрела я на воина духа. — Ты когда-нибудь страдал настоящим, кузнечным похмельем?

— Конечно, — как мне показалось, даже с обидой протянул он.

— Ага... Ну, так помножь это состояние раз в десять и представь себе его, едва перешагнувшего через наш порог. Он даже шар свой слепить не сможет, не говоря о заклятиях.

— Вот это сила, — вскинул Ветран брови, видно, действительно, помножив, а потом поднял глаза к небу. — Анастэйс, пойдем домой. Сейчас дождь начнется, да ты и замерзла вся, уж прости за очередное оскорбление. И... я хотел баню истопить. Как ты на это смотришь? Время то еще до ночи есть.

— Баню? Да, пожалуйста. Только не говори мне, что это ради того, чтоб повыпендриваться перед противником в новых штанах. Он все равно в темноте все твои карманы разглядеть не сможет.

— Да-а, — скривился мужчина. — А я так надеялся вначале прибить его морально своими тринадцатью. Пошли, — со смехом протянул он мне руки.

— Так ты их сам уже пересчитал? Ну, тогда знай, что вареников в твоей тарелке на ужин будет гораздо больше, — качнувшись вперед, прыгнула я в его подставленные руки.

А сверху, из безнадежно беременных влагой туч, хлынул на нас дождь...

Он уже лишь моросил, этот загулявший по окрестностям до ночи, пришедший к обеду 'гость'. Бил едва слышной дробью по темным стеклам дома и серебрил траву во дворе, что видела сейчас только я в свете своей магии, да и то приглушенной. Потому что, иначе никак. Мы, собравшись у горящего очага, тихо сидели и ждали еще одного 'гостя'... И он, наконец, пришел...

Первой его почуяла домовиха. Да, в общем, к ней и пожаловали. Груша напряглась всем тельцем, вскинув ко мне испуганные глаза, а потом, так же неожиданно, обмякла:

— Он меня снова зовет, хозяйка. Он снова заставляет меня сделать это.

— Сделай, — как можно спокойнее кивнула я. — Сделай, как мы и договаривались, ничего не бойся, — и вложила в подставленную ладошку маленькую круглую бусину.

Рука ее дернулась от прикосновения враждебной энергии, но Груша лишь сильнее сжала кулачок. И медленно, чтобы и мы за ней поспевали, направилась к парадной двери. Потом, оставив ее распахнутой настежь, минула сени и маленькой ушастым силуэтом застыла на крыльце. Воин духа тихо проскользнул за внутренний косяк. Я же, наоборот, отступив в темноту, осталась следить за происходящим, держа в поле своего зрения и домовиху и Ветрана и кота, притаившегося у высокого порога.

Ждали мы и на этот раз не долго, и по тому, как дернулась Груша, я поняла — действо началось и следующий ход — уже за нами. За 'священной' добычей явилась ящерка, маленький, с крысиного детеныша хамелеон с явным усилием вскарабкался на последнюю ступеньку крыльца и выжидающе замер в ярде от домовихи — отлаженная, видно, система и еще один ответ к куче сегодняшних. Груша склонилась, выпустив бусину катиться по мокрым доскам, а когда та исчезла в широкой пасти 'курьера', отступила к перилам, освобождая нам путь. Но, первым, после моего кивка, наружу вынырнул умник и, едва оглядевшись по сторонам, тенью метнулся с крыльца. Да, молодое и сильное котовье тело явно определяло стиль жизни... А может, и сама наша жизнь сильно стимулировала на подобные подвиги. Но, подумать об этом как положено мне сейчас было некогда, потому что, уже через несколько секунд с улицы послышался шум возни и победное 'Ма-э-оу', что видно означало 'Все — эта мерзость у меня в пасти'.

Я так сквозанула на этот клич, что в сенях чуть не сшиблась с Ветраном, а уже на крыльце, пихнула остолбеневшую домовиху обратно в дом. Зеня покорно сидел на тропинке с таким выражением на морде, будто ему все ж вручили 'мозговую кость' и сейчас запечатлевают этот торжественный момент на полотне. Причем, Алена... И что за мысли дурные в голове? Хотя, 'теперь твоя очередь блистать, магичка Стася':

— Зеня, ты молодец. Отдай мне зверюшку, — осторожно, двумя руками, потянула я на себя хамелеона.

Тот, видно, смирившись с судьбой, а, может, в силу природного темперамента, не подавал никаких признаков жизни. Умник же, напротив, распахнул во всю ширь пасть, с облегчением выдохнул, а потом сплюнул:

— Что дальше то?

— Дальше? Пойдем по следу.

— Ну, это нам не привыкать, — и первым потрусил в сторону калитки.

Прятаться всей компанией за магию от специалиста такого уровня было делом безнадежным (с моим-то личным уровнем). Поэтому шли не таясь. Тем более, уже наверняка зная конечную цель. След маленьких, как клешни раздвоенных лапок за изгородью вывернул в противоположную от деревни сторону и, двумя пунктирными линиями повел нас дальше, на большую поляну, упирающуюся в лес. Бывшее место массовых деревенских гуляний, уже много лет, как заросшее конским щавелем и молочаем. Вот в этом поле господин ветеран и 'пасся'. И, судя по выражению его лица, явно, не в ожидании своего засланца. Он уже точно знал, кто к нему идет. Ну, что ж: он нужен нам, а ему нужна, ой, как нужна, самая последняя — девяносто девятая бусина.

На пару запущенных в небо световых шаров Горст Фенербак даже не отвлекся, а вот Ветрану теперь стало гораздо спокойнее и, оттеснив меня в сторону, он первым открыл рот:

— Я даже знать не хочу, что тобой двигало. Мне все равно этого не понять. Да и главное я для себя уже узнал — душа моего наставника на небесах. А ты, мразь, принимай, прямо сейчас бой.

— А так даже лучше, — отбросив усмешку, процедил в ответ ветеран. — Так лучше. Потому что вы мне нравитесь. Все. Иначе, я бы уже давно переловил вас поодиночке. И решил свою проблему. Если бы...

— Если бы точно знал, что это решит проблему охраны, а не привлечет к твоей персоне лишнее внимание оставшихся в живых, — позволила и я себе комментарий.

— Умная девочка, — наверное, впервые взглянул он на меня. — А ты времени зря не теряла. Снарядила своего башенника. Или он сам додумался? — прищурился рыцарь на мерцающий 'кокон' Ветрана. — Ну, что ж, тряхну стариной, — и без замаха метнул в меня кинжал.

Я только ойкнуть успела, боком отлетая в жесткие заросли щавеля, а пока из них выползала, выронив по дороге хамелеона, на поляне зазвенели мечи.

— Ну, Ветран, я тебе это припом... Зеня! Я ящерку потеряла!

— Да хобья сила! — бросился прямо через меня кот и исчез в примятой траве.

А я, все так же на коленях, замерла, глядя на страшный парный танец. Мечи, то скрещивались с такой силой, что высекали друг из друга искры, то с лязгом разлетались, чтобы в следующий миг вновь проверить соперника на скорость и прочность. Я сознательно, даже в мыслях не произносила слова 'враг', пытаясь не думать, забыть, что все здесь и сейчас происходящее не просто молодецкие игры, а всерьез, до одного победителя. И, пусть Ветран заранее запретил вмешиваться, целиком полагаясь на свою защиту, бдила за Горстом.

Две боевые школы сошлись друг с другом. И, хоть в магии ветеран Прокурата был для нас недосягаем, на мечах вполне сравнялся с воином духа. По крайней мере, мне так казалось... Хотелось, чтобы так было. Ветран дрался уверенно и красиво и уже пару раз Горст тылом вперед повторял мой маневр в траву. Причем, тот момент, когда траектория ему задавалась, я никак не могла уловить. Да что уж там, я вообще за Ветраном никогда не успевала. Рыцарь же постепенно выдыхался и все чаще менял руки, а после очередного своего выгребания из щавеля и вовсе вскинул одну вверх:

— И это ты называешь 'боем'? — сплюнув, перебросил он снова меч. — Да даже если я ТЕБЯ уделаю, твоя подружка тут же займет твое место.

Я, сильно надеясь, что такой, заранее провальной миссии избегу, перевела дыхание. Воин же духа лишь усмехнулся в ответ:

— Защищайся... Ну?! — и снова пошел в атаку.

Горст, ощерясь, принял удар, но, в следующий момент коротко вскрикнул, схватясь за запястье:

— Ты-то хоть, башенник, знаешь, за что дерешься! — надсадно выкрикнул он, втягивая Ветрана в тактическое скольжение по кругу. — А она что здесь делает?!

— Пока сижу, — в полголоса окрысилась я, следя за ним глазами, а потом, уже громче добавила. — Но, могу и присоединиться!

— Не смей! — даже не обернулся ко мне Ветран.

— А что, пусть присоединяется, — зло хмыкнул ветеран. — Кому, как не ей знать все слабые места некромантов. А, лазурная дева, обо всем рассказала своему святоше?!

— Стася, сделай же что-нибудь, — услышала я сбоку от себя сдавленный шепот Зени. Кот, прижав к траве передними лапами ящерку, смотрел на меня с паникой в глазах. Да я и сама уже поняла, что последует дальше и, не долго думая, сорвалась с земли:

— Заткнись, сволочь! Заткнись и дерись! — сделала я своим отчаянным криком лишь хуже, потому что, Горст все сейчас понял:

— Шесть лет, — даже приостановился он на мгновенье. — Шесть лет он тебя обихаживал и такой поворот в судьбе. Неужто, небеса для мага огня ближе нашего сумрака? А в постели кто лучше, башенник или некромант? Нет, мне, в правду интересно.

— Ветран... — тихо произнесла я, встретившись с ним взглядом, полным кричащей тоски. Он замер, вполоборота ко мне, будто натолкнувшись в своем кружении на непреодолимую преграду. И светящийся кокон стал медленно таять... 'И я тоже в тебя верю... как в себя самого'... — А-а-а!!! — мы ударили с ним вместе, но, рыцарь бил не в меня. Тело Ветрана согнулось и стало медленно оседать в траву. Потом он и вовсе завалился на бок, прикрывая рукой с зажатым в ней мечом вмиг набухшую кровью рану. — Я тебя не-на-вижу, — вложила я в эти слова всю свою силу и боль, запустив в стоящего на коленях некроманта единственно верным сейчас заклятием — заклятием смерти. А потом, уже не смогла остановиться, все повторяла и повторяла его...

— Стася!!! Хватит!!! Стася!!!..

Серый пепел у моих ног, когда то бывший Горстом Фенербаком, еще не успевший отяжелеть под моросящим дождем, подхватил и веером разметал ветер. А меч с оплавленной рукоятью так и лежал сейчас в шипящей черной вмятине. И запах. Только этот запах, не крик кота и заставил меня опомниться. И я рванула обратно, запнувшись, коленями проехала по мокрой траве до самого тела воина духа:

— Ветран... Ветран. Я так люблю тебя. Ты только живи.

Он дернул пальцами в моих зажатых ладошках, а потом медленно открыл глаза:

— Je hladno... — и резкий глубокий вдох, клокотанием отозвавшийся в рваной груди, а потом... Мои небеса потухли...

— Зеня, что он сказал?

Кот, склонившийся над головой Ветрана, с испугом оторвал от него взгляд, не узнав мой 'пустой' голос:

— Он сказал: 'Как холодно'.

— Холодно?.. Любимый, тебе не должно быть холодно. Я тебя сейчас согрею, — обхватила я руками голову мужчины и прижала к себе. — Но, я совсем пустая, потратила все на эту сволочь. Ты погоди, любимый, я сейчас принесу из нашего с тобой очага. Ты погоди. Я тебя сейчас согрею.

— Стася, что ты говоришь? — потрясенно прошипел кот. — Его уже не согреть. Ему твое тепло уже не нужно.

— Много ты понимаешь. Его надо согреть. Он не должен мерзнуть тут под дождем, я сейчас, — снова обо что-то запнувшись, со всех ног понеслась я к своему дому, лишь постоянно твердя про себя. — Ты погоди, ты только погоди, любимый, я сейчас...

Обе двери так и остались нараспашку, как открытый в ночь пустой глаз, и я уже видела маленькую фигурку у самого входа, томящуюся сейчас в ожидании. И даже открыла рот, чтобы крикнуть ей... Да так и застыла в ярде от собственного крыльца. По нашему двору, мне наперерез плыл сизый сгусток с такой мощной волной энергии, что хватило бы на многих Горстов Фенербаков. Его 'отторгнутый' дубль. Даже пытаться теперь было бесполезно. Я лишь отчетливо, сквозь мрак последних минут осознала, почему так легко смогла убить некроманта — он сам, вот уже много времени был в роли 'дубля', отдавая силу и душу по капле своему собственному бывшему творению. Я лишь попятилась на крыльцо, думая только о том, чтоб не запнуться и сейчас и не встретить его позорно распластанной у порога.

Так мы и двигались — я, спиной вперед и следом он. Неотвратимо, как смертельный приговор, лишь отсроченный в исполнении. Потому что то, о чем он мне сейчас вдалбливал в голову, даже в кошмарах представить не могла:

'Остановись, маг'

'Не-ет'

'Прими'

'Нет'

'Смирись... Тело... Мне нужно твое тело'.

'Да?.. А как же моя душа?'

'Душа?.. Суета... Остановись'

И я остановилась, ткнувшись лопатками в теплую глиняную выпуклость, ощутив в тот же миг, как вместе с собственной силой ко мне возвращается трезвость в мыслях... Но, одной ее явно не хватит, для того что я сейчас решила сотворить. Как свой последний шанс. Самый последний, ведь...

'Зная всю правду, мы совершаем больше ошибок, потому что лишаем себя веры в счастливое провидение'... — то, что я никогда не забуду.

'... Ибо надежнее стен высоких разделяют нас наши вековые предубеждения' — то, что убило мою любовь.

'Послушай, Ветран, мы все, и маги и верующие в Бога люди черпаем свою силу из одного источника. Только разными способами...' — единственное, на что сейчас уповаю...

Я достала ее из кармашка и под пристальным оком дубля сжала в ладони. Он лишь только наблюдал за глупой суетой мага, который скоро смирится с судьбой или, хотя бы расслабится, чтобы впустить в себя... А потом, отведя руку назад, ухватила из пламени очага маленький язычок. Он все также ждал, стуча в мою голову: 'Глупая. Глупая'... А потом я сложила их вместе и подбросила огненный шарик к глазам, до предела их распахнув и моля только лишь об одном... хотя, не умею молиться: 'Сохрани мою душу. Прошу. Я хочу к своему любимому'... Бусина вспыхнула, ослепив меня на мгновенье и, вместе с огнем понеслась в опомнившегося слишком поздно фантома. А потом мой дом заполнило пламя. Оно металось, ударяясь о стены, окна, перила, путалось в занавесях и страшный рев, гудящий у меня в голове, заставил пригнуться к полу:

— Хозяйка, надо уходить! Хозяйка!

— Принеси мне шкатулку. Я выкину ее с тобой — Зеня найдет. А я никуда не уйду.

— И я без тебя не уйду, — наплевав на огонь вокруг, встала в позу моя домовиха.

— Груша, я не хочу с тобой спорить. Я устала. Ты ведь сама знаешь, что случилось с Ветраном, иначе бы дубль сюда не попал, — я сидела сейчас, прижавшись спиной к очагу, и отстраненно наблюдала за родной стихией. Я не мешала ей, ведь рев до сих пор не стих. Пусть подавится, сволочь. Мне уже все равно. — Мне уже все равно, Груша. Так что, неси шкатулку, а я остаюсь. Я хочу к нему. Даже, если он меня ненавидит.

— Так какого ахирантеса ты тут сидишь?! Поднимайся и живо скачи к нему!

— Что?!

Груша сама от себя обалдела, но, как только перевела дыхание, заголосила вновь:

— Снимай со стены ходики и несись отсюда! К Ветрану она захотела, а сидит тут, как трахикарпус размазанный, топинамбуром тебя накрой!

— Груша, а зачем мне тетушкины часы? — только и смогла проблеять я, машинально отмахнув от нее особо ретивый язык пламени.

— Так Зигмунд же у нас — водная стихия и... Э-э, долго объяснять! Поднимайся, хозяйка!

Мне показалось, я обратно летела, сжимая в одной руке шкатулку с прыгающей внутри домовихой, а в другой — тетушкин раритет. Гири больно ударяли по ногам и постоянно путались между ними на своих цепочках и, наверное, будут синяки, но мне наплевать. Я со всех ног летела к нему:

— Сидишь, Зеня? — рухнула перед телом на колени. — Молодец. Ты вообще у нас — большой молодец. Только вот почему про воду ничего не сказал? — руками выворачивая заклинившие створки на часах, процедила сквозь зубы.

Кот, перепугавшийся моего буйного безумия еще больше, чем прежнего тихого помешательства, открыл было пасть, но, домовиха его опередила:

— Так он и не знал. Моя прежняя хозяйка сказала, что избавилась от нее сразу после возвращения из столицы, пустила в хорошее дело. Чтобы Зигмунд не расстраивался.

— Стася, это вы о чем сейчас? — наконец, выдавил он, с опаской косясь на, уже подавшиеся под моими пальцами пластинки. — ... Грундильда, как ты могла?!

— Та-ак, всем заткнуться... Мать моя... Их тут две, — растерянно уставилась я на извлеченную из часов, миниатюрную жестяную фляжку в форме восьмерки. — И крышек тоже две.

— Конечно, две, — хмуро буркнул кот. Потом посмотрел на меня, еще раз на фляжку, на Ветрана. — Хобья сила! Та-ак, сначала с синей крышкой. Это — мертвая вода. Лей ее на рану. Потом вторую. Это — живая. Ее тоже туда и ему в рот. Давай, Стася, лей!

— Лью...

Зарево было видно издали. Особенно хорошо — с Детишкиного холма на окраине деревни. Маг стоял на самой его вершине, запахнувшись в длинный форменный плащ, и смотрел в сторону пылающего на другом ее конце дома. На лице его и даже в глазах не было сейчас ни злости, ни досады. Лишь только легкая ухмылка разочарования. Потому что, он всего-то лишний раз, за свою не короткую жизнь убедился — если хочешь что-то сделать хорошо, то, делай это сам. Рискуй, но, делай.

Жаль, ведь все так хорошо складывалось. И четки эти, как раз приходились кстати. С энергией, в которой бурлили и томились не один и даже не десяток сильных, полных достоинств, драконов. Только выпусти, направь их в нужное тебе тело. А там... И покачал головой, вспомнив, что уже и заголовок придумал, чтоб в нужный момент подсказать этому писклявому прикормышу из главной газеты в Бередне: 'Дракон, пробужденный из спячки инородной магией начал свое кровавое шествие по стране. Кто следующий на его пути?' Банально, конечно, зато в точку. Эх, такое добро пропадает. Жаль...

Маг развернулся, поддерживая двумя пальцами сползший от ветра капюшон, и уже из-под сотворенной арки еще раз глянул на далекий огонь, протянув по-кошачьи:

— Ладно, живите. А яйцо надо приберечь. Вдруг, пригодится.

Арка его погасла как раз в тот момент, когда на холм с другой стороны влезли попялиться на пожар двое подвыпивших мужиков, возвращающихся из 'Семи тараканов'. Распрямивший спину первым замер, потом потряс головой и, хмыкнув, подтянул за локоть своего собутыльника... Все надо делать вовремя и самому...

Глава 12

(вместо эпилога)

Зима в этом году началась знатно. А за два дня до Солнцепутья намело такие сугробы, что Мэзонруж на целые сутки будто вымер, пока из них выбирался. Сейчас же снег местами расчистили, а местами просто протоптали в нем узкие тропки, обозначив тем самым степень своего гостеприимства. Ведь уже завтра косяками по домам потянутся румяные гости и начнут в звенящей морозной ночи вспыхивать жидкие фейерверки и хлопаться шутихи, эхом разносясь по округе. Но, это тоже, в зависимости от степени 'гостетерпимства'. Потому что прошлую мою шутиху, устроенную Гелией тетка Тиристина потом полгода вспоминала. А может, это и не в Гелии дело, а в том, что Алена ей тогда через забор посоветовала свою шутиху запустить, на гороховом супе, запитом крынкой молока... Ну, это я уже так, отвлеклась, любуясь на свои расчищенные до ноябрьского ледка (правда, исключительно, магией) дорожки, а пора и к делу возвращаться:

— Посмотри, так не криво?! — глянула я на умника, застывшего сейчас внизу.

— Нет! Закрепляй быстрее и давай домой. У меня лапы стынут, — демонстративно заерзал на снегу кот.

Подумаешь, не такой уж сегодня и мороз. Хотя, мне судить сложно:

— Ага, я сейчас, — и, поддернув с глаз шапку, не удержалась и еще раз оценила флюгер. — Скажи, Зеня, красивый? И не хуже почившего?

— Ну, что тебе еще сказать, чтобы ты оттуда слезла?!

— Скажи десять раз подряд! А, хотя, постой. Еще одно крепление довинчу.

А флюгер, действительно, был красивый — ажурная яблоня с маленькими, выпуклыми плодами на ней. Целых четыре штуки. Правда, без всякого символизма, а, просто в память о моем престарелом саде, тоже почившем, но, уже от топора и осенью. Потому что, если уж начинать жизнь опять и заново, то, одним новым домом не ограничиваться. И это только сначала кажется, что страшно. Подумаешь, по ночам повоешь в пропахшую гарью подушку. Хорошо, что она вообще уцелела. И хорошо, что есть, где жить и что есть. А еще хорошо, когда есть друзья и семья, которые всегда придут тебе на помощь... Правда, Алену к очагу я зря подпустила. Но, можно потом и замазать, если совсем страшно будет. Ведь дом, это не только стены и занавеси, это твоя душа... и тот, кто в ней до сих пор живет... Божий набалдашник.

— Что ты там притих?! — не оборачиваясь, поинтересовалась я у Зени. — Хвост не отпал еще?

— Нет! — демонстративно радостно оповестил кот. Тоже, видно, стойкость духа вырабатывает. — А скажи, Стася, та картина, что Алена тебе подарила, ты ее куда повесишь? Ну, там, где... Бередня?

— У своей кровати, — нехотя, буркнула я.

— Где?!

— У кровати своей! Чего пристал?! — с силой провернула я тугую гайку.

— Понятно... А письмо написать не хочешь?!

— Не хочу.

— И даже с благодарностью за монастырские деньги на дом?!.. И про здоровье узнать, про успехи?!.. Получили ли там посылку от нас с хамелеоном, проглотившим бусину?! Или, с днем рождения Святого Парда поздравить?!

— Зеня! — выпрямила я спину. — Иди ка ты домой. Тебе Груша откроет. Зануда. Про его здоровье я и так всегда в курсе, — и привычно скосилась на левую от меня, охранную 'дорожку', живо бегущую к трубе. — А тебе надо, ты и поздравляй этого Божьего набалдашника со всеми праздниками сразу!

— А ты нисколько не изменилась, Анастэйс! — с гулким звоном полетел прямо в трубу мой гаечный ключ.

— Что?! — сама я ухватилась руками за только что привинченный флюгер.

— Зато, яблоня и вправду, красивая, — воин духа, расставив ноги, стоял рядом с котом и скалился во всю ширину румянца.

— А ты зачем сюда приперся? — напротив, сузила я глаза. — Или у вас новое происшествие — святая кастрюля с монастырской кухни пропала? И ты к нам опять с секретным заданием? Так у нас лишних кастрюль нет.

— А может, ты слезешь оттуда, сначала, потом поговорим, зачем я приперся? — нисколько не смутился он.

— Не слезу, — еще сильнее ухватилась я за яблоневый ствол. — Мне и здесь не сквозит.

— Стася! — не на шутку струхнул от замаячившей перспективы кот. — Ты чего дуришь? Ведь сама же его тогда прямо до Либряны спровадила?

— Я его спровадила? Да он сам ушел, потому что... потому что... — чуть не задохнулась я от подступившего к горлу кома. — потому что любил не ту женщину. А теперь вот приперся.

— А ты — все та же, — закончил за меня Ветран, уже без улыбки. — Анастэйс, слазь, Зигмунда хоть пожалей. Где твоя лестница? — завертел он головой вдоль стен.

— А ей лестница не нужна... теперь, — ехидно констатировал умник. — Она же у нас воспарять научилась. С тех пор и воспаряет, куда ни попадя.

— Убирайтесь отсюда оба!

— Ну, хорошо, — шумно выдохнул на это безнадежное дело Ветран, и глянул на меня, будто прицеливаясь. А через несколько секунд и вправду, выудил из-под своего тулупа 'снаряд'. — Ты сама не оставила мне выбора. Теперь л-лови!

Снаряд просвистел и лупанул мне прямо в руки, но, отдача получилась такой силы, что я опрокинулась на спину, да так и поехала на ней с крыши, правда, в противоположную от стрелка сторону:

— А-ай! Да, чтоб вас!!!

Сугроб же принял меня, как родную (с этой стороны дома я даже магией чистить ленилась). А потом еще и сверху припорошило. Я лежала, широко раскинув руки, и пыталась осознать, что же сейчас произошло. Хотя, выходило плохо и то, лишь вариантами 'а что сейчас будет!'. Но, пришлось прерваться уже на втором — ко мне, по тулуп, утопая в снегу, и с умником на привычном плече пробирался Ветран:

— Анастэйс, ты как? Жива?

— А ты, что, надеялся сразу насмерть? — прищурив один глаз (до сих пор порошило) и, приподняв голову, поинтересовалась я, а потом опять откинулась. — Добивай, вражина.

— Так уже нечем, — рухнув со мной рядом, совершенно серьезно признался мужчина. Кот же, отфыркиваясь, сиганул на перевернутую у дома бочку:

— Ты и после первого еще ответ не дала. Так согласна или нет?

— Я же сказала, добивай, — покорно повторила я.

— Анастэйс, это не ответ.

— Да что вы ко мне пристали? — попыталась я сесть, а потом... увидела его... снаряд, прямо у себя на животе, чудом зацепившийся своей тоненькой ножкой за мою большую петлю на полушубке. — Я тебя сейчас... — в следующий миг оказалась я верхом на Ветране. — Ты это всерьез? — а яблоко так и осталось болтаться между нами.

— Угу, — внимательно посмотрел на меня мужчина. — Я вернулся в Мэзонруж навсегда. И очень хочу назвать тебя своей женой, Анастэйс.

— Я и вижу, — склонилась я к его лицу и отодвинула со лба ушанку. — Точно, тебя по голове шандарахнули. Вот и рубец совсем свежий.

— Это тебе привет от твоего друга, Глеба Анчарова, — вдруг, засмеялся он, и, обхватив меня, сел. — Правда, еще до того, как мы с ним выпили бочонок эля... за твое, кстати, здоровье.

— Что? Вы с Глебом в Бередне? И дрались?

— И пили, — проблеял с бочки умник. — Так ты замуж-то за него идешь, а то я сейчас совсем окоченею.

— А пусть он сначала скажет, кого на самом деле любит, — не отрываясь от двух голубых небес, заявила я.

— Я люблю тебя, Анастэйс. И всегда любил только тебя. И теперь я свободен от всех долгов на свете кроме одного — долга перед своей семьей. И я очень хочу, чтобы и вы все тоже стали моей семьей. Особенно ты... Такой ответ подходит?

— Ага. Вполне... А яблоко что, прямо из самой Бередни? — в дюйме от его губ задержалась я.

— Угу... Все, как положено, — а дальше... совсем без мыслей... даже о коченеющем на бочке умнике...

Июль — Октябрь 2012 года