мы из Бреста. часть 4

Сизов Вячеслав Николаевич

Мы из Бреста. часть 4

( на правах рукописи)

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Иона Деген (1944г.)

Из неопубликованных воспоминаний Маршала Советского Союза Шапошникова Б.М. ( АИ)

" ... В конце декабря сорок первого года в ходе обсуждения дальнейших планов наступления наших войск на Калининском, Западном, Центральном и Брянском фронтах Сталин напомнил мне о письмах, хранившихся у него. В свое время материалы тех писем нам серьезно помогли. Вот и теперь Иосиф Виссарионович предлагал мне вновь воспользоваться сведениями оттуда.

Говорить о том, что те письма давали нам ответ на все вопросы глупо. Мы пользовались ими как справочными материалами. Так как целый ряд событий описанных в них не нашли своего отражения или были нами своевременно не допущены. Например, прорыв войск 2 ТГ в тыл Юго-Западному фронту, захват Брянска и т.д. Автор писем к Сталину по моему мнению будучи долго оторванным о своей исторической Родины не смог предусмотреть великого патриотизма нашего народа, его веру в Побуду над врагом. Не смог он предусмотреть массовый героизм и подвиг советского народа на оккупированной территории. Например, рейд по немецким тылам сравнительно небольшой оперативной группы войск НКВД, захват ею в плен Гудериана, уничтожения целой плеяды выдающихся полководцев Германии, создание Слуцко-Бобруйского кармана, героической обороны Смоленска и Могилева, восстания в Минске. Что дало возможность советскому командованию своевременно подготовиться к обороне Москвы, накопить необходимые стратегические резервы и уничтожить врага.

Верил ли Сталин изложенному в тех письмах? Я думаю, что до конца нет. Но, то, что он их хорошо изучил, могу утверждать. Об этом говорили его закладки и пометки на страницах писем. Слишком уж там был пессимистический вариант развития ситуации для наших войск. Тем не менее, надо отдать должное профессиональной подготовке автора, его аналитическим способностям предусмотревшего еще задолго до войны возможный сценарий боевых действий и указавший на возможные ошибки при проведении тех или иных операций...

...С учетом того, что складывавшаяся в тот период обстановка на советско-германском фронте в целом соответствовала описанному в письмах, мы воспользовавшись анализом возможных ошибок совершенных нашими и германскими войсками в ходе проведения Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции 1942 г.. Благодаря этому нам в значительной степени удалось осуществить многое из задуманного в ходе Сычевско — Вяземской, Торопецко — Холмской, Ржевской наступательных операций войск Калининского фронта, Вяземской воздушно-десантной, Можайско — Вяземской наступательной операций войск Западного и Центрального фронтов..."

Глава.

Из воспоминаний красноармейца Пономарюка Андрея Станиславовича. (АИ)

... В армию меня призвали по мобилизации в июле. У нас в артели я был лучшим краснодеревщиком, поэтому директор наш Семен Григорьевич никак не мог с этим согласиться. Все "бронь" в горкоме партии пытался мне сделать, как нужному в производстве человеку. Да не вышло, все равно призвали, так попал я саперы. Под Смоленск. Батальон наш там оборонительные укрепления строил.

В плен я попал в августе. Нашему взводу тогда поставили задачу восстановить разрушенный авианалетом мост. Мы приехали, посмотрели, что к чему, работы там было часа на два. Вот только народа у нас для этого мало было. Там часть настила и столбов менять нужно было, а приказ был срочно все исправить, войска по мосту выходить из окружения должны были. Охрана моста во время налета погибла, так что помогать нам было некому. Взводный в деревню, что в пяти километрах стояла, поехал насчет помощи узнать. Ну, а мы делом занялись. Ребят погибших в воронке похоронили. Потом в рощу, что рядом с дорогой была, я с десятком парней пошел бревен напилить. Управились быстро. Напилили и назад несем. Только мы к мосту подошли и бревна на землю положили, а тут немцы на всей скорости на бронетранспортере подъехали. Стоят, хохочут, руками показывают, чтобы мы продолжали работу. А у нас оружия чтобы сопротивляться нет. Мы его на телеге сложили, чтоб не мешало в работе. Тех, кто решился бежать, немцы из пулемета положили. Осталось нас стоять у моста всего двенадцать человек. А немцы опять руками показывают, мол, работайте, делайте свое дело. Пришлось делать. Жить то хочется. Мне тогда всего 25 лет было. Сначала мы одни работали, затем к немцам подкрепление пришло, в том числе и их саперы. Обер-лейтенант немецкий посмотрел, что и как мы делаем, похвалил, своих солдат на помощь прислал. Так что через три часа мост был готов, и немцы через ту речушку переправились. За работу немцы нас накормили, паек дали, разрешили наших погибших парней похоронить и как были с инструментами и вещами, к себе в тыл отправили. В сопровождающего дали двух своих раненых солдат. Так мы до сборного пункта пленных и топали. Держали нас отдельно от остальных пленных в отдельном бараке. Обер-лейтенант оказывается, записку своему командованию про нас написал, что мы специалисты хорошие. Вот нас и использовали по специальности, на разные работы посылали. Чаще всего мосты да дома ремонтировать. Кормили получше других пленных, из своего котла, одежку, какую никакую давали, Старшим у нас был знающий русский язык, прихрамывающий на левую ногу пожилой немец. Он и за охранника и за переводчика и за начальника выступал. Нас не обижал и другим в обиду не давал посредником в меновой торговле выступал. Я из остатков материалов от скуки поделки всякие вырезал, а он их менял на продукты, папиросы или вещи. Ну и себя и своих друзей не забывал, частенько просил меня какой-нибудь подарок сделать. Глядя на меня и остальные наши мастеровые всякие поделки стали делать, да продавать. По сравнению с другими в общем неплохо мы жили. Я в немецком языке очень даже поднаторел часто сам с немецкими инженерами и специалистами говорил.

В октябре нас под Оршу послали железнодорожный мост чинить, что партизаны взорвали. Дело было уже привычное, да вот я в реку упал. Слава богу, выплыл, и свой инструмент не потерял. Ну и простыл, не без этого. К тому времени у меня уже немецкие документы были. Поэтому лечиться в немецкий госпиталь определили. Там несколько палат для русских было. Обслуживали нас русские и немецкие врачи. Хорошо нас они лечили, дело быстро на поправку шло. Однако вскоре нас в Минск было решено эвакуировать, так как мест для прибывающих с фронта раненых и больных не хватало.

По дороге наш поезд был подорван и обстрелян из леса, часть вагонов сошла с рельсов и опрокинулась. В том числе и тот, в котором находился я. Раненые и больные посыпались с полок. Так получилось, что на меня сверху упал очень крупный немец с открытой раной на теле и почти придушил своим весом. Я его с себя аккуратно сдвинул и положил рядом. Вылезти из под него хотел, да не получилось, слишком уж он крупный был, зажал мне руку своим телом, кровью меня всего измазал. Так нас и нашли. Спасатели посчитали что я немца того собой прикрыл, так как рядом с нами еще трое убитых было. Немец тот оказался большим чиновником из организации ТОДТа. За его спасение мне 200 рублей премии выдали, а когда через три дня выписали из госпиталя, то направили в рабочую команду на склад ТОДТа в Минске.

Тут в отличие от остальных пленных нам за работу платили деньги, выдавали неплохой продовольственный паек и рабочую одежду, практически не охраняли, давали возможность помыться в бане. Нас работало на складе всего полсотни человек — русских, украинцев, белорусов. Жили мы своим тесным мирком. Бригадиром был Рудольф, выдававший себя за поляка жителя западных областей Польши. Но это было не правда. Евреем он был. Уж чего-чего, а евреев я во Львове насмотрелся и могу лучше гестапо определять где еврей, а где поляк. Хотя они все там перемещены. Нехороший и злой человек вот что я о нем могу сказать. Вел себя он в отношении нас хуже, чем сами немцы. Те 7 ноября нам бутылку водки и небольшой шмат сала передали, а этот гад у нас постоянно воровал из пайки. Ну да бог шельму метит. В конце ноября его забрали на службу в охранную дивизию.

Хоть выход в город у нас был свободный, специальный пропуск для этого выдали, ходить нам было некуда. Так если только на рынок купить что-нибудь из вещей. Деньги что мы получали, я откладывал на будущее. Краж и побегов у нас не было. Да и куда бежать? Кругом же немцы, а с местными мы почти не общались. О том, что в Минске подполье готовит восстание, мы не знали, так как целый день были заняты на погрузке — разгрузке. Немцы на Католическое Рождество нам на всех выставили пару бутылок водки, дали каждому по пачке своих сигарет и пирогу с капустой, следующий день объявили выходным. Вечером мы постирались и легли спать пораньше. Проснулись, когда на складе начался бой с охраной. Караул восставшие быстро скрутили, там и было то всего десять пожилых человек. Из казармы нас не выпустили, оставив под охраной часовых из подпольщиков. Правда, несколько человек из нашей команды чего-то, испугавшись, сбежало через окно в уборной.

К обеду появились чекисты, которые занялись нашей проверкой. Мне и остальным парням скрывать было нечего, присягу мы не нарушали, никого не предавали. Я следователю все без утайки рассказал, как в плен попал и где находился, чем занимался. Чекистов больше кто сбежал, интересовали. Я что о них знал, поведал.

Вечером нас отправили на сборный пункт, где присоединили к группе бывших пленных из "Пушкинских казарм", зачисленных для службы в штурмовой полк комиссара Григорьева. Привезли на окраину города, всех сводили в баню, постригли под машинку, у тех, у кого не было вещей, выдали обмундирование: брюки, гимнастерку, шинель, ремень, шапку, ботинки с портянками и обмотками. Часть вещей были трофейными, с немецких складов. Прямо на заснеженной лесной поляне нас разделили на батальоны, роты и взводы. Назначили командиров из числа чекистов-штурмовиков. Ротным к нам поставили опытного товарища орденоносца младшего лейтенанта Прокудина. Очень скоро мы в роте поняли, что нам невероятно повезло. Прокудин оказался очень хорошим командиром. Во время боя он всегда был рядом и все свои силы направлял на решение трех главных задач: безоговорочное выполнение приказов вышестоящего командования, максимальное сохранение личного состава роты и обучение военному делу своих подчиненных.

При получении оружия мне досталась самозарядная винтовка Токарева — СВТ, делающая десять выстрелов без перезарядки. Сначала это понравилось, но уже очень скоро стали ясны ее недостатки: повышенная чувствительность к малейшей грязи. Чистить винтовку приходилось иногда по нескольку раз в день, а во время боя это было очень некстати. Так я и тащил эту дуру, пока не обзавелся трофейной винтовкой "Маузер".

Под утро следующего дня мы участвовали в атаке и захвате города Заславль. Охрану станции и лагеря для военнопленных там держали две немецкие роты охранной дивизии и железнодорожники. Узнав о восстании в Минске немцы из Молодечно в Заславль еще подкрепления прислали, вот они и засели в окопах, что от летних боев остались. Рано утром под минометную канонаду нас бросили в атаку. Первую атаку нашего батальона немцы отбили. Не очень охотно парни в атаку пошли, не добежали до врага, под пулеметным огнем залегли на поле, а потом и отступили на исходные. Даже раненых с поля не забрали. Только "штурмовики" за окраину городка зацепились, дрались в городских кварталах и рвались к жд. вокзалу. Нас тех, кто уцелел в атаке, собрали в перелеске, дали минут двадцать отдохнуть и снова бросили в бой. За нами развернулась подошедшая пулеметная рота, поддержавшая нас в новой атаке. Во время атаки мы бежали в сторону противника, стараясь оттеснить его и заставить выйти на поле под огонь полковых минометов. Неожиданно из немецкого окопа выскочил высокий пожилой унтер-офицер. Увидев невдалеке нашу пехоту, он сразу же буквально нырнул обратно. Я ближе других находился к нему и, не задумываясь, прыгнул в тот же окоп. Немного пробежав и вскинув винтовку, хотел было выстрелить, но немец внезапно исчез за очередным поворотом. Пробежав еще метров тридцать и несколько развилок, я окончательно потерял противника из виду и приостановился, чтобы понять, что делать дальше. Неожиданно сзади послышалось дыхание бегущего человека. В нескольких метрах от себя я увидел штык-нож винтовки того самого унтер-офицера, за которым чуть раньше гнался сам. Уберечься от удара не оставалось времени, и я почти бессознательно упал. В тот же момент по телу скользнуло холодное железо, рядом прогремел выстрел, и меня обдало чем-то горячим. Это были кровь и мозги немца, которого сверху в упор застрелил бежавший недалеко от меня командир роты Прокудин, видевший немецкого унтер-офицера и меня, бросившегося за ним. Сейчас я могу смело утверждать, что остался жив только благодаря умелым действиям нашего командира роты. Мы закрепились в захваченных траншеях, а чекисты-штурмовики, поддержанные танками и артиллерией, окончательно выбили врага из города в чистое поле. Где их и добили. После этого нас оставили в городе в качестве гарнизона, для получения пополнения и обучения.

В качестве пополнения мы получили бывших пленных из Минского шталага. На парней было страшно смотреть — худые, как сама смерть, одни кожа да кости, как только вообще передвигаться могли. Все никак согреться не могли, все к печке поближе старались сесть. Их и в новую форму одели, и теплые вещи выдали, кормили бульоном, и первое время на занятия в поле не брали, а они все мерзли. Больных среди них много было, вся санчасть ими забита была. Но выкарабкались. Особенно те, кто жить хотел. Я, слава богу, не болел, за собой следил, все занятия прилежно посещал, и вскоре меня назначили командиром отделения.

Под Заславлем мы проходили обучение, заново постигая воинскую науку. Учили нас чекисты — штурмовики, жестко учили, никаких поблажек не давали. Может потому я и выжил. Прежде всего, нас готовили к борьбе с танками. Танковые атаки наводили ужас на пехоту. Нервы многих солдат не выдерживали, и они просто убегали, куда глаза глядят, подставляя спины под пулеметные очереди. Вот чтобы этого не было, нас и учили бороться с танками, куда и как бросать бутылки. Обкатывали танком или трактором. Вскоре в роте появился специальный подобранный взвод ампулометчиков. Эти ребята, находясь в окопе или в другом удобном месте, ожидали приближающуюся машину, выбирали мертвую зону, недоступную для поражения пулеметным огнем, неожиданно выскакивали и бросали в танк бутылки с горючей смесью. Потом в роте появились две 45-мм противотанковые пушки...

Глава

Никитин

"Не ну его к черту эту должность, надо проситься в роту!" — В который раз зарекался Никитин. "Никакого тебе покоя, сна и еды только и знаешь, что мотаешься из края в край. То на аэродром в штаб группировки, то в горком или в обком партии, то по постам, то по казармам и отрядам, то к десантникам, то по лагерям для военнопленных, то на склады, то в бывшее гетто, то по заводам, то по лазаретам и баням, то в Заславль, то на жд. станции в сторону Барановичей или Борисова товарищ старший лейтенант посылает. Другие вон встали в оборону и в ус не дуют, а мне тут приходится все время на ногах мотаться. Совсем загонял меня Николаевич и меня и себя не жалеет. Чего он на себя столько навалил? Вон в штабе группировки пять генералов и куча полковников есть, а комендантом Минска Николаич стал! Не могли, кого другого назначить! Хотя может, действительно не могли. У остальных товарищей командиров своих забот и ответственности хватает. Тут и спланировать все как надо и боями руководить. Да и города они совсем не знают, не то, что мы за месяц, что здесь в лесах обитали, успели выучить. Товарищ старший лейтенант его знает, словно родился в нем. Оно и понятно сколько раз они с Сашкой Могилевич да с остальными парнями бывали тут, пока к восстанию готовились. Вот Сашка Командиру все и показал, а у Командира память отличная, если что увидит, то обязательно запомнит. А остальным то командирам что из Москвы прибыли, когда по городу ходить да все запоминать? Некогда им! Они в делах и заботах свой штаб почти и не покидают. Как Командир говорит у них вечный "цейтнот". Одно руководство войсками и поставками грузов чего стоит! Я когда в штабе с поручениями бываю, вижу какая это запарка.