Пограничная история

Олег Верещагин

ПОГРАНИЧНАЯ ИСТОРИЯ

Во внешней, запретной для солнца тьме,

В беззвездье пустого эфира,

Куда и комета не забредёт, во мраке

Мерцая сиро,

Живут мореходы, титаны, борцы -

Создатели нашего мира.

Дж.Р.Киплинг. Посвящение.

ПЛАНЕТНАЯ СИСТЕМА ? ПЕРСЕЯ ( ИЙОТИС )

ПЛАНЕТА НЕЖДАНА

( ВАССАЛ РУССКОЙ ИМПЕРИИ )

8-Й ГОД ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ЭРЫ.

К часу ночи упаковку удалось наконец-то завершить и специалист 2-го класса Имперского Гражданского Корпуса Строителей Геннадий Матвеевич Захарчук, проследив, чтобы вагоны опломбировали, проводил конвой — семиреченских казаков — и вернулся в миссию. Вахмистр Кудасов полдороги прошёл с ним, тяжело вздыхал, бухал кавалерийскими сапогами, потом сказал — без надежды:

— Может, останемся? Шуганём... — и, предчувствуя ответ, торопливо продолжал: — Ну или вы всё ж таки с нами давайте, а? Чего дело — одному оставаться...

— Поезжайте, поезжайте, я тоже особо не задержусь, — рассеянно ответил Захарчук и поймал себя на мысли, что не боится. Совсем. Нет, не в том смысле, в котором это надо было понимать и в каком это понимал каждый землянин: осознаёшь опасность, чувствуешь страх и полностью его контролируешь. Он именно по-настоящему не боялся, как будто сидишь и смотришь кино. Увлекательное, драматичное, но — лишь кино.

Вахмистр снова вздохнул, козырнул и, чётко повернувшись "налево-кругом", растаял в темноте. Через какую-то минуту послышался свисток отходящего поезда — ставший таким привычным за время пребывания здесь звук, который на Земле нигде и не услышишь, пожалуй... хотя, кажется, где-то в горах и на исторических станциях паровые поезда всё-таки ещё ходят...

...а бояться и правда нечего. Его вертолёт всего в пяти минутах ходьбы отсюда, за миссией. И на этой планете ещё пока что нет силы, способной сбить такую машину.

Он пошёл по перрону в сторону входа в вокзальное здание, над входом в которое светила большая масляная лампа над входом. Неспешно пошёл, прислушиваясь к невероятной для здешних мест тишине — казалось, звуки боятся её нарушить. Спешить было некуда, миссия располагалась рядом с вокзалом. Точней — между вокзалом и аэродромчиком, вполне естественное и полностью оправданное местоположение для землян в здешнем приграничье, где транспорт пока что — главная связь, а паровоз — чудо этого транспорта. Вспомнилось, что лампу тоже делали здесь — делал местный кустарь и очень гордился тем, что труд его рук украшает самое знаменитое здание города, здание, из которого благодаря пришельцам со звёзд стало возможно побывать в самой столице и вернуться в неимоверно короткий срок. Раньше на такое путешествие уходила чуть ли не целая жизнь и было это путешествие ой как небезопасным.

Интересно, он уже эвакуировался, тот кустарь? Раньше это здесь называлось "бежать". Сейчас мы принесли новое слово. Но только суть не изменилась. Оставить то, что нажито, спасая свою жизнь. Стало, может быть, даже хуже. Потому что они поверили в нашу силу...

...Здание миссии, аэродром, вокзал, склады в городе, систему водопровода и канализации, школу, ряд новых домов для местных специалистов, нередко выпускников этой же самой школы — домов в туземной традиции, но именно новых — Захарчук строил сам. Школа и эти новые дома вообще были полностью его детищем, от закладки фундаментов до крыш. А ведь когда он прилетел сюда — тут не было города как такового, приграничная крепость почти без гарнизона и два кольца хрестоматийно-убогих хижин вдоль её стен. В хижинах жили те, кому нужно было держаться подальше от центральной власти или просто невозможно было жить в местах более цивилизованных по причине крайней нищеты. Захарчук впервые здесь увидел, что это такое — нищета разумных существ. Он немного помнил короткий, но страшный голод на Земле в годы войны, однако голод — это ещё не нищета. И нищий не обязательно голодает.

Но нищета — хуже в сто раз. Она унизительна. Нищеты он никогда не видел. Ни разу до прилёта сюда...

...Земляне — Русская Империя — всерьёз пришли на эту планету пять лет назад. До того она недолго была под властью гаргайлианцев, можно сказать, не отметившихся в истории планеты и сознании большинства туземцев, гаргайлианцев почти без боя сменили земляне, но, занятые войной, дальше нескольких укреплённых районов не совались и с туземцами почти не контактировали, потом землян в серии ожесточённых коротких сражений выбил с планеты Альянс, затем Альянс снова изгнали земляне, после чего на несколько лет планета осталась вообще без присмотра.

Потом была Императорская Жеребьёвка (1.) и Русская Империя получила приоритет над Англо-Саксонской.

1. По традиции, внедрённой после окончания Первой Галактической Войны, оставленные Альянсом планеты, если они были нужны землянам и на них претендовали обе Империи, разыгрывались Имперской Жеребьёвкой, проводимой на острове Руян-Рюген руками Императоров. Но это не бросание костей или что-то подобное — оба Императора представляли проекты, касаемые будущего развития спорных планет, каждый — на суд дворянства другой Империи.

А ещё потом Большой Круг принял решение о вассалитете планеты, чьё туземное население находилось примерно на уровне развития XVI века Земли. На южном берегу континента, на ничейной территории, богатой растительностью на суше и рыбой в прибрежных водах, были выстроены семь посёлков — Солнечный, Лазурный, Янтарный, Бирюзовый, Светлый, Радужный и Изумрудный. После чего русские проложили через джунгли на север шоссе, всерьёз начали налаживать контакты с туземцами и быстро добились вассальных отношений от Увии Ягух Яга, правителя крупнейшего и сильнейшего на планете, но крайне безалаберно устроенного государства Ягух, который сперва увидел в землянах только ценного союзника в борьбе с другими государствами. Но русские не собирались поддерживать такую борьбу. Они предложили защиту от любого врага и мирное объединение наглядным примером. Правитель согласился, скрепя сердце — идея мирного объединения на планете такого уровня развития выглядела странно.

Согласился — и быстро убедился, что не прогадал.

Если не считать населения посёлков — всего не больше десяти тысяч человек — и военных в столице, где стояла полуторатысячная сводная бригада — то на планете находилось около тысячи землян. В основном — из Русской Империи, чаще всего — технические специалисты и нередко члены их семей. Ну, ещё — пара десятков разных экспедиций, в том числе и из Англо-Саксонской Империи, сколько-то толком неучтённых туристов и миссия Объединённой Православной Церкви на западной границе, сумевшая, кстати, не так давно прекратить одну из самых долгих и кровавых войн в истории планеты. На орбите висел постоянно и точно над столицей боевой терминал с охранной эскадрой. Туда нередко летали туземцы, а в близкой перспективе предполагалось посещение Земли большой делегацией во главе с наследником престола.

Соседние государства, до которых быстро дошли сперва слухи, а потом и точные сведения о пришельцах с неба, сперва в ужасе притихли, ожидая беспощадного завоевания. Когда же убедились, что такового всё нет и нет, то, как это обычно бывает у полудикарей, мгновенно решили, что пресловутые пришельцы — трусы и слабаки. Более того, раз подчинившийся им Увия Ягух Яга прекратил даже набеги своих войск, раньше бывшие делом обыденным, как сезонный ветер — значит, и он превратился в труса и слабака.

Самонадеянность обернулась короткой войной — ещё до прилёта сюда Захарчука — и новым ожиданием грядущих ужасов, потому что на трёх направлениях дружного, старательно обговорённого и тщательно подготовленного нападения туземные войска "труса и слабака" даже не вступали в бой. Другие "трусы и слабаки", те самые, со звёзд, выставив на каждом направлении роту егерей с некоторым количеством драгунов и гренадёров, плюс по звену вертолётов, устроили армиям соседних государств кровавую мясорубку.

После чего в столицы побеждённых явились посольства из Ягуха с предложениями союза и дружбы. В каждом посольстве был землянин. Спасшиеся от разгрома сперва даже не хотели верить, что земляне именно такие — у них в памяти остались безликие стремительные фигуры, окружённые страшными машинами и сплошным огнём. Фигуры, которые почему-то не преследовали бегущих в полной панике, не способных даже к минимальному сопротивлению врагов.

Но поверить пришлось. Впрочем, земляне никому ничего не навязывали и даже ничего не требовали, а что самое удивительное — посольства Ягуха выставили в качестве условий мира только оплату того, что успели разрушить горе-завоеватели и покрытие трат на военные заботы. Ни земель, ни дани они не хотели.

Если бы аборигены находились ещё на той стадии развития, когда война считается просто чем-то вроде общей сезонной работы, либо же наоборот, у них уже выделился бы слой людей, считающих войну сутью жизни — землянам бы пришлось труднее. В первом случае выход был бы только один — истреблять всё население, что неприемлемо. Во втором — земляне получили бы непримиримых врагов в лице правящего класса, причём врагов бесстрашных и по-своему благородных — и что-то перестроить к лучшему можно было бы только через слом всей системы. Но местные государства были похожи на ранние Египет или Междуречье, где основой жизни был массовый труд, а война считалась правильной и нужной лишь тогда, когда могла принести ощутимую материальную прибыль. Поэтому нехитрая мысль "хорошо жить лучше, чем жить плохо" не натыкалась в мозгах аборигенов ни на какие особенные препоны, Ягух же стал "задавать тон" на всё континенте, причём континенте самом развитом, по данным разведок.

Именно тогда земляне обратили внимание — и обратили внимание правителя — на захудалый северный посёлок Сарьянта на границе с племенами горных дикарей.

Тут в предгорьях были залежи меди, олова, золота, серебра. Был хороший уголь. Была возможность построить на горных реках каскад плотин — пока что в основном для того, чтобы запускать водяные двигатели, в перспективе — для добычи электроэнергии, когда она прочно войдёт в быт туземцев и перестанет быть экзотикой.

И тут уже несколько лет работала земная миссия — меньше десяти человек, за эти годы сделавших больше, чем... да что там, больше чем вообще могли сделать туземцы. Они жили в нескольких домах, для местных жителей символизировавших Землю, которую никто из них никогда не видел, но о которой все — или почти все — туземцы думали непрестанно...

...У Захарчука, которого проще было называть — и которого чаще всего так и называли! — Геной или даже Генкой, всегда была своя комната и он не видел в этом ничего странного. А в лагерях, на манёврах, в походах — всём том, чем была насыщена "общественная жизнь" простого мальчишки — он много раз жил в общей спальне, палатке, казарме и не видел в этом ничего странного тоже.

Но он никогда не думал, что в его распоряжении так быстро окажется собственный дом. И растерялся, прилетев сюда. хотя это был простенький типовой сборный домик из крохотной спальни, маленького кабинета, кухни-столовой и совмещённого санузла. Помнится, в первую же ночь он начал плакать и долго не мог успокоиться, до того ему вдруг захотелось домой. В настоящий дом. Утром было страшно стыдно, но потом тоска, хотя и не до слёз, возвращалась ещё не раз и не два. На Земле даже не дома стоило подойти к ближайшему экрану связи — и ты оказывался рядом с кем угодно, даже если они были за тысячи километров от тебя, а то и вообще на другом конце Солнечной Системы. А вот для межзвёздных расстояний такой связи ещё не изобрели — и он много раз брался прочитывать свежие номера технических журналов, сам от себя скрывая детскую надежду: а что, если вот сейчас?!.

Месяца через три, когда, казалось бы, он уже притерпелся, тоска вдруг нахлынула с такой силой, что он сел писать заявление об отставке. Опомнился, только когда надо было ставить подпись — и пересилил себя.

Потом был отпуск. И Земля. И постоянные мысли о том, как там, на стройке, дела? Он скучал не по Неждане — в отличие от некоторых землян, например, врача Сорокина, просто влюбившегося в планету, сама по себе она особого интереса не вызывала. Но стройка звала к себе — и, отправляясь в конце отпуска на лунадром в Парголово, Генка Захарчук неожиданно отчётливо осознал, осознал с радостью, что не ошибся, когда ещё в десять лет выбрал для себя Дело.

Теперь Дело тянуло его. И это было хорошо.

Наверное, именно тогда он по-настоящему стал взрослым...

...Во второй отпуск он не поехал, хотя и мучился, правда, не очень долго, виной перед близкими, особенно перед матерью. Но дома были, в конце концов, младшие сестра и брат, этим он себя и успокоил. И провёл почти весь отпуск в Янтарном — плавал в мелких, кишащих рыбой лагунах, жил то в палатке на берегу, то в подводном домике базы отдыха Корпуса, лазал по невысоким, но крутым горам с ружьём, ходил на танцы в посёлок и писал "отчёт о работе", сам от себя пряча мысль, что хочет сделать не просто отчёт, а написать "паташёвку" (1.) по Неждане — зоология была его второй страстью после строительства...

1. Так традиционно называются справочники по животному миру той или иной планеты — в честь первой такой книги, написанной ещё до Первой Галактической Войны. Её автором был капитан Отдела Колониальной Безопасности Военного Министерства Паташёв.

Собирался поехать и в этом году, правда — на вторую половину, а первую всё-таки провести на Земле. До отпуска оставалось всего полмесяца.

Как теперь со всем этим будет — кто его знает...

...Сторож мялся у дверей вокзала и Генка, про себя и подосадовав и порадовавшись такой преданности, снова приказал ему уходить.

Туземцы были довольно высокие — средний по плечо среднему землянину — существа привычной внешности. В смысле, двуполые, две руки, две ноги и голова — круглая, почти без шеи, с большими глазами (кроме век и ресниц на нём имелась скользящая плёнка-светофильтр), носом (в одну ноздрю) и почти человеческим ртом (в котором, правда, имелось восемь режущих поверхностей, а не привычные зубы). Сами себя туземцы называли — на языке этого континента — "лийк", земляне — "лемуры". Развитый волосяной покров (впрочем, не настолько развитый, чтобы говорить о "шерсти" в полном смысле этого слова) и общие пропорции — длинноватые руки, коротковатые ноги, некоторая сутулость и худощавость — делали их и правда похожими на этих вымерших земных существ.

Артикуляционный аппарат позволял лемурам справляться со всеми трудностями земных языков. Чаще всего в таких случаях подходил испанский; лемуры не были исключением. В столице и прилегающих областях учить земные языки было модно, но и здесь, на границе, Генка мог навскидку назвать два десятка туземцев, спокойно говорящих на испанском и не меньше сотни — тех, которые могли внятно объясниться.