Двое в лесу

От автора. Мне очень жаль, что эта история оказалась провальной. Надеюсь, следующая история будет лучше. Ссылка на обновление

Первая глава

Не надо было...

Последние два часа эти слова выматывали душу, били в самое больное.

Мама была права.

Вот только сказать ей это... Поблагодарить за учёбу, которая, к сожалению, впрок не пошла... Слишком поздно. Её больше нет.

И Лильки теперь больше нет — той, которая в последний раз рассказывала маме обо всём, что случилось в её жизни. Та Лилька верила, что теперь у неё всё всегда олл-райт, и с восторгом объясняла маме, как повезло её дочери по жизни. А мама всплёскивала руками и чуть не плакала: "Лилечка! Как ты!.. Что ты наделала?!" И Лилька обижалась — тоже до слёз: она вытянула карт-бланш будущего, а мама... плачет?! Оплакивает её?

Не надо было бросать университет. Первое. Осталась без специальности. Почти. Ещё бы один год — на руках была бы суматошная, но востребованная профессия.

Не надо было верить словам Олега...

Это самое главное...

Когда Лилька до встречи с ним читала истории девчонок, отмеченных дружбой с мажорами, а потом брошенных ими же, она только пожимала плечами: "У меня такого не будет! Я умней! И мы, в отличие от них, любим друг друга!"

А всё случилось как по нотам старой партитуры... Встреча. Дурман. Учёба на бюджете — всё бросила, всё побоку. На уме только любовь и полное доверие к человеку, который наслаждался ею и заставлял наслаждаться им. Последнее даже больше. Который превратил её в куклу, которую можно одевать, как нравится ему. Можно обучать тому, что хочется видеть в ней только ему... Для него всегда самым изысканным блюдом было влюбить в себя и нежиться в слепом обожании. А она принимала его отношение с восторгом... Рестораны, бары, коттеджи, полёты на море, лучшие отели... Разве что за границей не побывали вместе.

И границей стало... стали...

Две полоски.

Она, шутя, сказала ему, что пора бы перевести их довольно длительные отношения в новую фазу. Он спросил, не беременна ли она. И умная Лилька внезапно сглупила:

— А почему бы и нет?

Она пошутила, хотя для неё две полоски были бы искренним доказательством её любви. Пошутила с полным доверием. С вдохновенным ожиданием, что он вот сейчас схватит её на руки и... А она потом скажет, что, к сожалению, пока ничего, но вот скоро...

А он... Угасла его улыбка, с которой он только что сообщил ей, что они едут в ресторан на какое-то там празднество. Угасла из довольной в усталую и... раздражённую.

— Давай поговорим об этом потом, — негромко сказал он.

Она ещё ничего не понимала, счастливая, что наконец выговорила главное своё желание, а он вроде как и не возражает. Смотрела на него, любимого, и кивала, кивала, соглашаясь со всем, что бы он ни сказал.

— Я приеду завтра, — внезапно услышала она. И пришла в себя.

— Что? Почему завтра? — ничего не понимая, поразилась она. Он же только что говорил про ресторан!

— Так надо, — ответил он.

И она снова поверила ему. Ведь он оставил её в семейном коттедже, принадлежавшем его родителям. В коттедже, где стены вручную расписаны фресками, где внутренние колонны любовно обложены зеркальными панелями с резным рисунком на них, где каждое помещение (комнатами эти громады язык не поворачивался назвать) выглядело так, словно Лилька, затаив дыхание, ходила где-то в дальних залах королевского дворца.

И она уснула в холодной постели — впервые одна, вконец растерянная, сообразив лишь: что-то пошло не так. Но всё ещё уговаривала себя, что неправильно поняла его.

Олега — того, кого самозабвенно любила, с этого вечера больше не видела.

Попыталась дозвониться и не один раз — его айфон молчал намертво.

Поздним утром, даже ближе к обеду, когда Лилька совсем измаялась ("Что происходит-то?!"), приехала его мать — высокая сухощавая женщина, аристократка до мозга костей. Быстро нашла бродящую по пустым комнатах коттеджа девушку и велела пойти на кухню, приготовить ей, гостье, горячий чай. Замёрзла с дороги. Последнего Лилька не понимала: как можно замёрзнуть, если приехала прямо к порогу коттеджа в "тойоте" последней модели, да ещё (знала Лилька) оборудованной по спецзаказу?..

Но беспрекословно выполнила пока ещё не приказ, а пожелание.

Сидели за столом молча, пили чай. Лилька украдкой посматривала на каменно величественную мать Олега. Та на неё — не смотрела.

Под конец чаепития, бросив девушке пару вопросов, на которые, как показалось, и не ожидалось ответа, женщина выложила на стол пачку денег.

— Здесь веб-камера, — кивнув на потолок, сиявший снежно-голубоватым светом, безразлично сказала она, — поэтому переводить деньги не буду. Наличка — вот она. И факт передачи тоже есть. Зафиксирован. Идёшь в больницу и делаешь всё, что необходимо.

— А... что? Что делать? — ошеломлённо спросила она.

— К вечеру тебя здесь не будет. Не забудь забрать свои тряпки и финтифлюшки — здесь они никому не нужны. Оставишь — выброшу, — сухо закончила женщина, встала и ушла в тамбур.

Лилька стояла у французского окна и бездумно следила, как она садится в машину и пропадает за её затемнёнными окнами.

Когда поняла, что машины за оградой палисадника уже давным-давно нет, а сама она машинально провожает глазами медленное падение мохнатых снежинок... Сглотнула. К вечеру? Она сказала — к вечеру?

Взглянула на часы... Даже не удивилась. Время-то уже послеобеденное. Сколько ж она простояла перед окном? Как будто загипнотизировали...

И вот тогда-то зазудело в первый раз. Насчёт "не надо".

Не надо было... продавать мамину квартиру. Ну и что — однокомнатная? Зато было бы куда вернуться. А теперь...

Не надо было надеяться. Сразу бы спросить... А тут, как на...

Глядя на равнодушные снежинки, вдруг почувствовала странное. Ноги подогнулись, будто откуда-то сверху обрушилось... нечто тяжёлое и придавило её.

Она чуть не задохнулась, облизала губы. Отчётливо поняла, что никогда больше не увидит Олега. Достаточно было пошутить — и... И его образ перед глазами внезапно осыпался жирными чёрными хлопьями. Она даже отчётливо услышала шлёпанье грязных ошмёток по полу. И увидела его — настоящего. Настоящего мастера, умеющего из самой обыкновенной простушки сотворить идеальную, всегда благодарную ему спутницу на время приятного отдыха, который у него, казалось, был бесконечным, пока есть родители, которые ему оплачивают такую жизнь.

Оказалось, что её шутка... стала проверкой?..

Лилька медленно подняла руку, чтобы потрогать оконное стекло на уровне собственных глаз. Почудилось — снежинки, будто приманенные этим жестом, заторопились к ней... С чего начать? С чего начинать сборы, чтобы уйти из этой жизни в другую? Она резко отвернулась от окна.

"Меня выбросили из его жизни... Нет, это он меня выбросил из своей жизни!"

Она побежала в их общую спальню, остановилась перед дверью в гардеробную, а потом попятилась, сама того не замечая — качая головой: "Мне не нужны его подачки!"

И снова застыла на месте. И странная мысль: "Он дарил мне всё это... Нет, он покупал меня этой одеждой! И она — единственное, что остаётся памятью о днях с ним. Значит?.. Это моё? Тем более... она сказала, что это тряпки?.. Всё, что было для меня радостью, — тряпки?"

Снова позвонила Олегу.

Тишина.

Заглушая мысли о том, что всё это тряпьё после её отъезда из коттеджа пойдёт на помойку, но уже на грани слёз ("Я так была счастлива, когда он дарил! Я так была счастлива в этих одёжках!"), Лилька вынула из дальнего угла пристенного шкафа в комнате для обуви огромную спортивную сумку, о которой как-то забылось за последние несколько месяцев, и, подзуживаемая жёсткими мыслями о выживании в ближайшем будущем, принялась за укладку своих самых практичных платьев и комплектов. Потом — принялась заполнять вторую сумку, рюкзак. Из верхней одежды — только самое-самое, что пригодится во все сезоны. Как обувь. Половину сложенного она рассчитывала продать, едва приехав...

Сидя на корточках перед умятой сумкой, которую пыталась закрыть на "молнию", она замерла: а куда ехать-то? В свой город, куда в последний раз ездила, чтобы продать мамину квартирку?

Встала, выпрямилась и, взяв смартфон, "прогулялась" по номерам в телефонной книге. Светлана. Бывшая однокурсница. Как она уговаривала не бросать университет!

— Света, привет!

— Ой, кого я слышу! Лилечка! — обрадовалась та. — Привет-привет! Какими судьбами? Мы с тобой не виделись — дай бог памяти...

— Свет, подожди. Ты можешь приютить меня на одну ночь? Сегодняшнюю? — сухо, ужасаясь одной только мысли об отказе, спросила Лилька.

— Что? Со своим поссорилась? — рассмеялась однокурсница. — Приезжай! Перекантуешься — и, может, не на одну ночку-то, а побольше. У меня родители на море уехали, так что квартира в нашем полном распоряжении. Потрещим о том о сём! Жду!

— Спасибо, Света! — со странным, до слёз чувством поблагодарила её Лилька и сразу почувствовала, как с плеч упала тяжесть.

Первая проблема решена.

Теперь оставалась вторая, которая начиналась с насущного вопроса: присвоить ли себе деньги, полученные от матери Олега на... больницу, блин?.. Или гордо швырнуть их на стол? Нафиг! Суровая дамочка легко их оставила ей, так что эта пачка будет первым вкладом в судьбу, отделённую от Олега. От богатой жизни с ним, в которой не надо было думать, как говорила мама, о хлебе насущном. Плата за разрушенные мечты о будущем... Романтика ушла в сторону: платья-то ещё продать надо — и когда за них деньги получишь? А тут — уже определённая сумма. А значит — жить можно. И без него.

Задохнулась было от нахлынувших слёз, но шмыгнула и напомнила себе: уходи!

Протащила обе сумки к прихожей. Ладно, хоть одна походная — на колёсиках... Надела было шубку, но неясное чувство ("Я теперь другая — а значит, это не моё!") заставило сунуть её в сумку же, сменив на длинную куртку, а потом, пока надевала рюкзак, — охнула, зацепившись перстеньком за одну из лямок. Палец чувствительно процарапало. И напомнило: блестяшки! Ювелирка! Оставлять здесь? Нет? Тоже — нафиг! Мать Олега, кажется, именно их презрительно обозвала финтифлюшками...

Помешкав, она всё-таки снова позвонила ему.

И снова молчок с той стороны...

Так что Лилька со спокойной совестью поснимала с себя колечки, серёжки и сунула в замшевый мешочек с такой же мелочью: в новой жизни они вряд ли пригодятся, а значит, место им — валяться в каком-нибудь кармашке её рюкзачка, пока финансы позволяют обходиться без выручки за них. Впрочем, выручка за них была бы не так чтобы очень. Серебро же — да ещё с полудрагоценными камешками... Она горько усмехнулась: брюликов он ей не дарил. К лучшему. Потому что без зазрения совести можно забрать только эту мелочь. А захочет потребовать назад — отдать не жалко. Пусть подавится!

В пустынном тамбуре коттеджа остановилась.

Вызвать такси? Прямо сюда? Но у неё нет ключей с пультом-дистанционкой — открыть для машины поселковые ворота. Да и...

Нет. Пора начинать экономить на всём.

И мысль о поездке вдруг пропала за мыслью, которая заставила-таки брызнуть слёзы: почему она думала, что Олег её любит?! Почему?!

Ответ нашёлся сразу. Она ждала любви, а потому его внимание сочла любовью...

Как легко, оказывается, понять, что происходило между ними, стоило только глубже задуматься о том.

Отрешившись от мыслей о личном, стараясь не кривиться от обиды и удивления (а ведь я его всё равно... люблю!), Лилька вышла на небольшое крыльцо и спустилась к калитке. Оглядываться на коттедж не стала. В мыслях уже было иное: с тяжёлым и громоздким грузом надо обойти коттедж и все прилегающие к нему территории в виде приусадебного сада; по дороге, по которой никогда не ходила, а только ездила, дойти до ворот посёлка. Потом, наверное, минут двадцать топать до автобусной остановки. К вечеру рейсовые автобусы здесь, рядом с посёлком, ходят редко, но до восьми часов всё ещё появляются, так что время есть...

Она с трудом доволокла сумки до остановочного навеса, вошла под крышу, свалила спортивную сумку и рюкзак на широкую скамью, сумку на колёсиках приткнула рядом и обернулась к дороге. Повела плечами. Зима. Только моргнёшь — уже гораздо темней, чем за секунду до того. Место пустынное. Фонарей мало. Однако почему-то одиночество не беспокоило. Может, из-за множества легковых машин, шмыгающих мимо остановки с обеих сторон. Тот же свет — и довольно яркий. С горечью усмехнулась: жизнь — вот эта дорога, с яркими огнями, пролетающими мимо, а она... она на обочине. Сидит и только следит за этими огнями.

И снова погрузилась в воспоминания и размышления.

Вспыхнула вдруг надежда: а что, если Олег даже не знает, что сделала его мать?

И тут же снова горестно улыбнулась: оправдываешь его? Обеляешь? А если смотреть правде в глаза? Ведь она всего лишь задала ему риторический вопрос насчёт ребёнка — и он тут же послал на крутые разборки с ней свою мать! Он даже не стал уточнять, в самом ли деле она беременна!

"А чего ты хотела от легкомысленного мажорчика? — снова глотая слёзы, спрашивала она себя. — Ребёнок — это ответственность. Это потеря красивой (а я красивая! Он сам говорил! Хотя я бы поспорила...) девушки, которая будет всё внимание уделять не ему, а ребёнку! Даже если бы он... — Она задумалась и вздохнула, представив, что было бы, если бы она вышла за него замуж и родила. Пожала плечами, печально кривясь от осознания грустной реальности: — Что — что? Нашёл бы себе другую на время, пока я ухаживала бы за его... нашим ребёнком. Вот что... Странно. Раньше я бы и не подумала... А теперь... Хочется из него чуть ли не... монстра сделать!"

Она сидела между громадной сумкой и рюкзаком и постепенно приходила к выводу: пора забыть Олега, потому что теперь он только воспоминание из далёкого, закрытого для неё прошлого, а ей надо продолжать свою дорогу — в новый этап личной жизни. Без него.

Без него. Она разревелась с такой силой, что забыла: она на остановке, зима в разгаре, вечер — и без движения вокруг становится всё холодней. И автобус остановился было, но водитель, кажется, по-своему понял, что единственный пассажир, ожидающий транспорта, может, и ждёт, но — увы! — не общественного... И Лилька спохватилась только тогда, когда автобус, помигивая в снежной темноте красными фарами, уже удалялся прочь. Она вскочила и подняла руку, а потом безнадёжно опустила её: на таком расстоянии водитель наверняка даже не заметил, что пассажир вышел-таки из остановочного навеса.

И вернулась к своим сумкам и рюкзаку, уселась между ними, не замечая, что замерзает, а только стороной чувствуя, что хочется спать. Следующий автобус, наверное, будет поздно. Так что Лилька, насморочно всхлипнув, водрузила на сумку рюкзак, в который, кроме мелочи, сунула кое-что из коттеджного холодильника ("Не с пустыми же руками к Свете приезжать!"), и приткнулась головой в его самое мягкое место... "А вдруг... вдруг он будет проезжать мимо, увидит меня здесь спящей и... Дура, да очнись же ты! Нафиг ты ему сдалась — увидит..." И через пять минут, уставшая от резкого поворота в своей жизни, от переживаний и слёз, ощущая себя не просто брошенной, но преданной, Лилька задремала...