Контрреволюция на Урале в 1918-1919 годах

Примерно в таком же количестве были конференции и других партий, интеллигентские по составу. Так "широко" была представлена общественность, решившая организовать правительство для всего Урала. Партии выдвинули своих представителей в правительство.

Меньшевики решили взять в этом правительстве одно место — охрану труда и на эту роль выдвинули меня, не смотря на мои отказы. С вопросами труда в промышленности я был мало знаком (прочел в своё время книгу д-ра Вигдорчика), надо было срочно собирать материалы, учиться с азов. [Партия меньшевиков, несмотря на интеллигентский состав, не могла похвастаться видными [23] партийными работниками — *зачёркнуто].

Социалисты-революционеры выдвинули на пост главноуправляющего народного просвещения директора художественно-промышленного училища Анастасьева, главноуправляющего земледелия — старого народовольца, врача А.В. Прибылова — мужа известной революционерки-политкаторжанки Кобры.

Народные социалисты на пост главноуправляющего внутренних дел выдвинули капитана Асейкина.

Остальные посты были отданы кадетам: финансов — Кроль, горной промышленности — инженер Гут, юстиции — председатель окружного суда Глассон, председатель правительства — мукомол, инженер по образованию, Иванов. "Правительство" присвоило членам его название "Главноуправляющий", а не министр, в отличие от более солидных правительств. [24]

Главноуправляющего военного решено было не создавать и войсковых частей не организовывать. Управляющим делами правительства был назначен кадэ — известный в то время на Урале юрист Кронеберг. Таким образом, большинство в правительстве было кадетское, и в дальнейшем с полной очевидностью выяснилось, что социалисты тянутся в хвосте кадетского большинства.

[На первом же заседании правительства после ухода б-в из Е-га — *зачёркнуто] Была создана объединённая комиссия из представителей 4-х партий для рассмотрения дел арестованных. Сомневаюсь, однако, чтобы она принесла какую-нибудь пользу. Мне пришлось ходатайствовать за некоторых арестованных, я обращался к членам комиссии, но благоприятных результатов не добился. Комиссия постановляла, [25] а контрразведка действовала по своему произволу.

IV.

Своими помощниками по главноуправлению (министерству) я пригласил инженера Обухова и сопартийца С. И. Хренова. Первое, что нужно было сделать, это сохранить горно-металлургическую промышленность на Урале и по мере возможности охранять интересы рабочих.

В заводы были направлены инспекторы труда, которым вменялось, придерживаясь законов Временного правительства (Керенского), выполнять указанные задачи. На первых же порах выяснилось, что законов, принятых [26] Временным правительством, не достаточно. Жизнь шла вперёд. Большевики разрешали вопросы труда радикально, обеспечивая интересы трудящихся, и нам удовольствоваться полумерами было нельзя. Необходимо было в срочном порядке принять закон, который в достаточной степени охранял бы интересы трудящихся и в тоже время давал бы возможность развиваться горной промышленности.

При организации правительства партиями была выработана программа, которой нужно было придерживаться при создании тех или иных законов или распоряжений. В этой программе в отношении рабочего законодательства было сказано, что могут быть выработаны законы, аналогичные тем, которые имеются в буржуазно-демократических странах. [Как то: восьмичасовой рабочий день, [27] страхование на случай безработицы, увечья, болезни, старости — *зачёркнуто].

По другим вопросам "программа" предусматривала буржуазные свободы (свобода слова, печати, религии и пр.), созыв Учредительного собрания и др. мероприятия.

На одном из первых же заседаний правительства законы, изданные Советской властью, были признаны "ничтожными". Этот термин предложил Н.Н. Глассон, спец в юриспруденции. Я считал такую формулировку неправильной, но он энергично настаивал на ней, и большинство согласилось с ним.

В дальнейшем оказалось, что правительство Урала должно было выплатить зарплату всем тем, кто при Советской власти был отстранён от работы, как-то судьям, чиновникам бывших [28] ведомств и др. служащим, уплатить за всё время их вынужденной безработицы и даже в том случае, если они при советской власти работали, но в другом ведомстве. Словом нужно было уплатить огромную сумму денег за 8-10 месяцев. Раз законы Советской власти "ничтожные", т.е. их как бы не существовало совсем, то обиженные чиновники должны быть вознаграждены. Я протестовал против этой нелепицы, но меня поддержал только один Асейкин — народный социалист. Эсеры шли в ногу с кадетами. Как выкручивался Кроль, где он изыскивал средства — не знаю.

Найденный спирт пошёл в продажу. Введены были налоги, но налогово-финансовый аппарат надо было организовать заново. Пошли в ход "керенки" и царские деньги. [29]

Зарплата "министров" была установлена очень скромная, как, впрочем, и роль его была скромная, чтобы не сказать более. Фактическими хозяевами были чехи.

Вспоминается один случай со мной. После моего отъезда на так называемое государственное совещание в Уфу одному из чешских офицеров понравилась моя комната, вернее хозяйка комнаты, сдавшая эту комнату мне. Моя жена не захотела съезжать из комнаты до моего возвращения. Офицер, ничтоже сумняшеся, несмотря на её энергичные протесты, перевёз вещи на другую квартиру. Я узнал об этом произволе уже по возвращении из Уфы. Если [чешская — *зачёркнуто] военщина так поступала с "министром", то можно себе представить, [30] что она проделывала с обыкновенными смертными. [В то же время этот случай показывает, как мало считались с "правительством" Урала и его министрами — *зачёркнуто.]

V.

В те дни из газет выходила только одна "Уральская жизнь", которую редактировал некоторое время я. Редактирование я должен был оставить отчасти за недугом, отчасти под давлением членов правительства, находивших несовместимым редактирование газеты с обязанностями члена правительства. У правительства не было своего печатного органа, при помощи которого оно могло бы осведомлять население о своей работе. Я предложил превратить "Уральскую Жизнь" в демократический правительственный [31] орган, но большинство членов правительства воспротивилось этому. Это же нарушает свободу печати и неприкосновенность частной собственности. Агушевич с компанией, узнавший о моём предложении, сразу превратился в моего врага, и газета взяла меня под обстрел.

Как правительство Урала, так и партии, образовавшие его, словно страдали народобоязнью, отгораживались от масс. Правительство усердно работало, обсуждало и издавало разные мероприятия и законы, а большинство населения, вероятно, даже не знало о существовании этого правительства.

Не было освещения его деятельности в периодической печати, не было никакой агитации. Напротив, партии, образовавшие правительство, как будто боялись общения [32] с массами. Приведу один случай.

Солнцев попросил меня выступить перед рабочими жел.-дорожных мастерских, объяснить им цель образования правительства и его деятельность. Я охотно принял предложение и в назначенный час приехал в мастерские. После окончания работ все рабочие собрались в жел.-дорожном депо. Они густо стояли в своей прозодежде, с грязными руками и лицами, мрачные и молчаливые. Я встал на какое-то возвышение и стал говорить... Аудитория слушала внимательно, после окончания наградила дружными аплодисментами. Предложенная резолюция была принята единогласно. Казалось бы, с точки зрения своей партии я сделал хорошее дело. Но в тот же день был созван партийный комитет, и Шапиро, юрист по образованию, [33] с пеной у рта доказывал, что я, выступая без разрешения партийного комитета, нарушил партийную дисциплину, что я мечу в Бонапарты и т. д. Комитетчики согласились с ним.

Партия меньшевиков не вела никакой работы среди рабочих. Ещё до ухода большевиков из Екатеринбурга я по просьбе того же Солнцева пошёл на одно небольшое собрание рабочих Верх-Исетского завода. После беседы участники собрания просили меня систематически проводить с ними беседы. Комитет не одобрил моей деятельности, и я прекратил её.

Вспоминается мне другой случайного же периода. Весной 1918 г. до прихода чехов на Верх-Исетской площади собралась огромная толпа [34] в серых солдатских шинелях бывших солдат царской армии, среди которых, вероятно, было много дезертиров и спекулянтов, [которых преследовала советская власть]. На возвышении стояло несколько большевиков. Инженер Борисов (?) с чёрной бородой и чёрными пышными волосами держал перед толпой речь, отвечая на заданные вопросы. Настроение в толпе было возбуждённое, озлобленное. Это был порох, [который вспыхнул бы от зажонной спички]. Достаточно было нескольких фраз, чтобы наэлектризованная толпа смела не только оратора и бывших с ним товарищей, но и захватила бы город в свои руки. В городе армейская часть была незначительна, плохо дисциплинированная [и обученная — *зачёркнуто], [35] под начальством офицеров бывшей царской армии, не внушавших доверия. [Этим объясняются успехи чехов и белогвардейцев — *зачёркнуто].

Большевики не побоялись беседы с огромной озлобленной толпой, и толпа, чувствуя их моральное превосходство и правду, не посмела их тронуть.

VI.

Кроль жаловался на затруднения финансового характера и стремился получить заём у КОМУЧ-а или, на худой конец, у Сибирского правительства. В Екатеринбург приехали два члена Сибирского правительства — министр финансов Серебряков и военный министр Гришин-Алмазов, которые старались [36] убедить правительство Урала в необходимости объединения с Сибирским правительство. Гришин-Алмазов держался с большим апломбом и дал понять, что Сибирское правительство, обладая реальной силой, имеет возможности для объединения Сибири с Уралом, но оно не хотело бы пользоваться силой, а стремится к объединению на добровольных началах. Я довольно резко заявил, что мы тоже стремимся к объединению, но в широком масштабе и на демократической платформе. Сибирское же правительство, как нам известно, далеко ушло от демократизма вправо. Гришин-Алмазов смутился, его апломб сразу слинял и из-под генеральской формы вдруг выявился студент первокурсник. Соглашение не состоялось. [37] Кроль денег не получил. Да едва ли они и были у Сибирского правительства [в излишке — *зачёркнуто].

Не хватало мелкой разменной монеты. Кроль выпустил бумажные полтинники, напечатанные на обыкновенной бумаге одной краской типографским способом. Подделать их было нетрудно. И всё же, несмотря на их примитивность, эти деньги пошли в ход как равноценные с керенками и царскими.

Закон о страховании рабочих, наконец, был выработан и передан на рассмотрение правительства. Я просил поставить его на рассмотрение срочно, так как инспекторы труда бомбардировали Главноуправление труда запросами по поводу страхования. Только после настойчивых [38] моих требований проект закона был поставлен на рассмотрение правительства. Члены правительства ожесточенно накинулись на него с критикой. Против него резко возражали не только кадеты, но, к моему удивлению, также и эсеры. В этом вопросе меня поддержали опять-таки один Асейкин (энэс), да и тот, вероятно, только из личной симпатии, т.к., будучи человеком военным, едва ли он разбирался в вопросах страхования.

— [Да ведь] это большевистский закон, — с ужасом восклицал Л.А. Кроль. — Подумал ли министр труда о том, что если провести этот закон в жизнь, никаких денег не хватит для удовлетворения претензий рабочих и служащих? Придётся закрыть заводы и другие учреждения с наёмным трудом. [39]

Обухов и я парировали удары по законопроекту, но правительство постановило вернуть его для переработки в соответствии с указаниями членов правительства. [С моей точки зрения закон с поправками большинства будет совершенно неудовлетворителен, я охладел к нему, поручив переработку его Обухову — *зачёркнуто].

Реальная действительность часто наталкивала меня на вопросы: правильным ли путём я иду, не следует ли мне пересмотреть моё credo? Знавшие меня по революционной работе на Урале в 1900-1907 г.г. удивлялись, что я не примкнул к большевикам в революции 1917 г. Этот вопрос заслуживает, чтобы остановиться на нём, т.к. он имеет значение для тех интеллигентов, выходцев из народа, которые стали во враждебное отношение к Советской власти в период её становления. [40]

VII.

С большевиками на Урале я работал с 1900 г. В студенческий марксистский кружок я вступил в Москве примерно за год до этого. Около 2.5 лет, работая в Махнёве, я по мере возможности пропагандировал марксизм совместно с Павлом Плюхиным, а также занимался культурной работой. По моей инициативе было постановлено несколько спектаклей в Махнёве и Мугае, в то время это было не так просто. Я корреспондировал в газету "Уральская Жизнь". Затем ок. 2.5 лет работал в Надеждинске, оглавлял революционное движение вместе с Добрыниным и Горшковым М.

В 1905 г. Надеждинск представлял из себя государство в государстве, совет рабочих там был образован раньше, чем в Петербурге. Однако, в октябре 1905 г. во время черносотенного погрома все наши достижения полетели на смарку, а главарей [41] движения (Добрынина, Горшкова и меня) черносотенцы решили самосудом повесить. Нам удалось спастись. (Подробнее об этом периоде см. мою брошюру "Надеждинск в 1905г.", изд. Уралиспарта 1925 и 1930 г.г., а также журнал "Каторга и ссылка" за те же годы NN7 и 42).

Пережитое не могло не оставить в моей душе глубокого следа. Из него я вывел заключение: прежде чем двигаться вперёд, надо закрепиться на пройденных позициях. Работа в прогрессивных газетах и журналах сначала в провинции, а затем в столицах оторвала меня от масс, от практической революционной работы.

Война 1914-1918 г.г. многих разделила на два идейных течения: оборонцев и пораженцев. Я примкнул к первым, т.к. боялся, что родина в случае поражения на многие годы будет закабалена Германией, и, как я уже упомянул выше, по этому вопросу задолго до революции в письмах я полемизировал с т. Добрыниным. [42] Эти два течения в революцию 1917 г. оглавили два вождя социал-демократов: одно, большевистское, — Ленин и оборонческое, [меньшевистское — *зачёркнуто] — Плеханов. Представители первого течения не хотели таскать каштаны из огня для буржуазии и умирать ради её интересов на полях сражений, гнить в окопах; они поставили своей задачей: перешагнув буржуазно-демократический строй, стремиться через социализм к коммунизму. Плеханов полагал, что Россия не созрела для социализма и нельзя обрекать родину на закабаление немцам, надо защищать её. Ленин не боялся поражения, т.к. этот гений революции предвидел, что в Германии вспыхнет революция, поэтому он не побоялся и "похабного" мира. Прав оказался Ленин, а не Плеханов.

Огромное большинство рабочих пошло за Лениным. Между этими двумя течениями было ещё третье: с. д. меньшевики (у которых не оказалось выдающегося вождя) и правые эсеры, [43] оглавляемые Викт. Черновым и Керенским. Эти партии, с. д. меньшевики и эсеры, "веде шаташася" — сегодня кричали: "Надо обороняться", — завтра: "Ни шагу вперёд". Сегодня говорили о социализме, а завтра о необходимости защищать буржуазно-демократический строй. Положение обязывает — примкнув к оборонцам, я в своей журнальной и общественно-политической деятельности последовательно стоял на этой позиции до тех пор, пока жизнь не разбила моих иллюзий.