Мы играем в пистолеты

С Виктором мы женаты уже почти три года. В наших отношениях есть плюсы и минусы, но я, по здравым рассуждениям, понимаю, что плюсов всё-таки больше. Что бы Фая ни говорила, а муж мой, на самом деле, при должности, пусть и не какой великой, но дружбу водит с сыном прокурора области, и на рыбалку ездит с папенькой дружка. А это очень много значит. И меня любит, что на самом деле похоже на правду. Разница в возрасте у нас семь лет, говорят, что это идеальное соотношение. Уж не знаю, что там с точки зрения психологии и других наук, но живём мы неплохо. Он мною перед друзьями хвастается, а я им горжусь по мере сил. Конечно, иногда приходится закрывать рот и молча сносить его дурное настроение, да и кулаком по столу Витюша иногда любит стукнуть, но куда без этого? Без этого у меня тоже было, и особой радости я тогда не испытывала. А так, мужчина он у меня видный, с ним спокойно, и при всём при этом не лентяй. Мечты у него, амбиции, а любая умная женщина этому только порадуется.

А Фая всё про скуку!.. А к чему веселиться постоянно? Мне вот, сколько себя помню, особо весело никогда не было, даже в юности, когда, как всё та же Фая говорит, у меня снесло крышу от Славика. Плевать мне было на Славика, дело ведь в другом было. Совсем в другом.

Я сейчас, в свои двадцать семь, и вспомнить так сразу не могу, когда мы с матерью потеряли общий язык. Вроде я маленькой была, маленькой, потом умер отец, а через некоторое время всё сломалось. Сейчас мама говорит, что я тогда стала невыносимой, что со мной невозможно было договориться, я ничего не слышала и делала всё назло, а я, хоть убей, такого не помню. Только то, что мама злилась, когда я бегала к Фае, следила за мной лет с двенадцати, боясь, что я вляпаюсь в какие-нибудь неприятности, в школу ходила... Часто? Возможно. Но ничего ужасного я не совершала, просто упрямая была до невозможности и время от времени вступала в открытое противостояние с педагогами, что тем, конечно же, не нравилось и они вызывали маму в школу. А мама злилась. Не расстраивалась, а именно злилась, и я, своим подростковым умом, никак не могла этого понять. После смерти отца мама тоже изменилась, почерствела что ли как-то, и мне очень трудно оказалось это принять. А ещё труднее — её нового мужа, который появился в нашем доме через полтора года после смерти отца и с порога начал вести себя, как хозяин. Но и тогда я не стала невыносимой и до сих пор искренне в это верю. Я даже училась хорошо. Не отлично, конечно, я всегда объективно отношусь к своим возможностям, но я старалась, потому что прекрасно понимала, что дурой в глазах мужчин нужно выглядеть, но не быть ею. Этому меня тоже Фая научила. И пока моя мама устраивала свою личную жизнь, переживала медовый месяц, беременность и рожала новому мужу нового ребёнка, я зубрила французский, уже в пятнадцать лет думая о том, куда и как я буду поступать. Очень сомневалась, что отчим согласится содержать меня в течение пяти лет учёбы, и уж точно не выдаст и рубля из семейного бюджета на вступительный взнос в институт. Фая предлагала свою помощь, но я отказалась, понимая, что это приведёт к конфликту с матерью, а мне тогда и так не просто было в родном доме. Нет, меня никто не ущемлял в правах, в угол не задвигал и о существовании моём не забывал, даже после рождения сестры, Альбины, но я всё равно чувствовала себя источником всех неприятностей в их молодой идеальной семье. До сих пор помню, как мама, такая счастливая, помолодевшая, с младенцем на руках, выговаривала мне, что я не должна водиться с мальчиками, потому что им всем только одно от меня и нужно, а я ещё дурочка глупая, и наверняка опасности не замечу и вляпаюсь, обязательно вляпаюсь! Я молча всё это выслушивала, понимая, что спорить бесполезно, а уж говорить, что всё это мне давно объяснила Фая, подавно. Тогда точно грянет скандал. А я скандалить не люблю, да и не умею, и вообще боюсь, когда кричат.

Мамины разговоры о мужском коварстве меня беспокоили мало. Она забивала мне этим голову лет с двенадцати, и если бы не Фая, я ведь на самом деле могла на этом зациклиться не дай бог, но когда я начинала пересказывать мамины слова, Фая начинала хохотать и рассказывать мне истории из своей жизни, которые казались мне едва ли не сказкой. Приукрашивать Фая любит, конечно, я даже предлагала ей начать писать любовные романы, но тогда, будучи впечатлительным подростком, на меня её слова оказывали огромное влияние. Заставляли меня мечтать и на жизнь и мужчин смотреть совсем под другим углом, не под тем, который мне предлагала мама. Она это понимала и злилась. Она всегда на меня злилась.

— Ты в бассейн сегодня ходила?

— Да, мама.

— Ника, вот что ты мне врёшь? — Как сейчас вижу, как она Альку на руках укачивает и на меня шипит. — Я видела тебя с этим оболтусом, со Славиком!

Я глаза выразительно закатила и отвернулась.

— Ника!

— Таня, прекрати. — Отчим появился в дверях комнаты и выразительно на нас глянул. — Ты видишь, что она слушать тебя не хочет? Что ты себе нервы треплешь? Пусть делает, что хочет.

— Что хочет? Я не знаю, что хочет она, но что хочет этот Славик, прекрасно догадываюсь.

Я на мать посмотрела и поинтересовалась:

— И чего он хочет?

Она замерла, в смятении взглянула на мужа, а когда поняла, что я издеваюсь, снова разозлилась.

— Ты очень умная? Тебя эта полоумная старуха всему научила, так тебе кажется? Не хочу тебя разочаровывать, но ты очень ошибаешься.

— Мам, в подоле я тебе не принесу, не волнуйся.

Отчим привалился плечом к дверному косяку и с интересом на меня поглядывал, даже ухмылялся. А мама сверлила меня взглядом.

— То есть, ты с ним спишь?

— А нам обязательно обсуждать это при чужих людях?

— Когда ты со своим Славиком вляпаешься и придёшь домой вся в слезах, я тебе напомню, что он тебе чужой. — Мама на отчима кивнула.

— Я не вляпаюсь. А если и вляпаюсь, то плакать вряд ли буду. Ошибки нужно не оплакивать, а исправлять. Самой.

— Серёж, ты слышишь, что она говорит? У меня такое чувство, что я не с ней, а с Фаей разговариваю. — Повернулась ко мне. — Я же запретила тебе к ней ходить!

— Я буду к ней ходить. И не кричи, Альку разбудишь.

Мне было семнадцать, и я казалась себе очень взрослой и умной. А вот маму мне было жаль, очень хотелось объяснить ей какую-нибудь прописную истину, которую я сама усвоила уже давно, а ей вот она так и не давалась. В маминой жизни в тот момент меня удивляло всё, начиная с того, как она могла после отца польститься на "Серёжу", который был младше её на шесть лет, и казался мне одним большим недоразумением с его привычкой посмеиваться над всем, что видит, молчать обо всём, что видит, и мнение своё выдавать редко и только по большому одолжению. Отчим был человеком простоватым, работящим, но по жизни пофигистом. Его мало что волновало, помимо семьи. Денег ему нужно было ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы прокормить семью. Нужно больше? Значит, он пойдёт зарабатывать. Нет? Ляжет на диван и будет смотреть телевизор и пить пиво. У него даже машины не было, потому что ему было жалко на неё времени. Человеком он был не конфликтным, но меня иногда раздражал жутко, именно своим равнодушием. Мы несколько лет прожили под одной крышей, в одной квартире, но я не могу вспомнить ни одного нашего разговора "за жизнь", ни одного дела, которое мы сделали бы вместе, кажется, даже из дома вместе ни разу не вышли, даже в магазин. Ко мне он относился со слоновьим спокойствием, наблюдал иногда за мной, как за диковинной зверюшкой, перепалки наши с матерью слушал, а в остальном я его никак не интересовала, у него своя дочь была, зачем ему чужие дети? Мои же планы на жизнь его неизменно смешили, а Фаю он вообще считал чокнутой и всерьёз не принимал. И даже когда мы с матерью разругались в пух и прах, как она думала из-за Славика, а я же боролась за свою независимость и свободу выбора, спокойно заявил, что раз я такая взрослая, то и шла бы... в свою взрослую жизнь, и мозги бы никому не пудрила своими теориями и принципами.

В общем, Славка реально обалдел, когда я заявилась к нему на ночь глядя с вещами.

— Я переезжаю к тебе.

— Зачем?

— Жить, зачем... Или ты не рад?

Славка, с которым мы когда-то учились в одной школе, правда, он был на два года старше, а теперь слыл студентом педагогического ВУЗа факультета физической культуры, в затылке почесал и в квартиру меня впустил.

— Только давай с тобой договоримся, — заявил он на следующее утро, видимо, когда осознал, что я не пошутила и перебралась к нему всерьёз и надолго, — ты живи, но жениться я не собираюсь, и дети мне не нужны.

Я долго на него смотрела. Он как раз явился из душа, стоял передо мной Апполон Апполоном, только шорты в оранжевые огурцы по зелёному фону впечатление несколько портили, пытался хмуриться и добавить в бездонные голубые глаза хоть капельку ума и предосторожности.

— Какие дети, Славик? Мне в институт поступать надо. И ты не беспокойся, я как поступлю, постараюсь от тебя съехать побыстрее.

— Куда?

Я плечами пожала.

— Пока не знаю. Наверное, придётся выйти замуж.

Он завис, густые брови сошлись на переносице, а я подошла и поцеловала его.

— Не хмурься. Тебе не идёт. Вдруг от всяких умных мыслей морщинка на лбу появится? Как жить-то будешь с такой печатью? Не справишься, это ведь такая ответственность.

— Ник, ты чего?

— Ничего. Как там твоя мамаша? На работу ушла? Я кофе хочу.

В общем, вот так я ушла из дома. Фая позвала меня к себе, но скорее из вежливости, знала, что я откажусь. Мне хоть и было страшно тогда, но приняв решение начинать взрослую самостоятельную жизнь, отступить уже не могла. Правда, потом не раз в этом каялась. Что может быть проще — испугаться и сдаться? Вернуться в отчий дом или к Фае под крылышко и переждать в покое и сытости. Но было стыдно, и я терпела, стараясь особо своими "новостями" никого не расстраивать. У меня всегда всё было в порядке. Даже когда ругалась со Славкой, даже когда выталкивала взашей из нашей постели каких-то профурсеток, а потом выслушивала от его матери всякие неприятные вещи, вроде того, что это я её сыну жизнь порчу, и он уже не знает в какие пороки кинуться с головой, чтобы от меня избавиться. От своего присутствия Славку я бы избавила без лишних сантиментов, но идти мне было некуда. Мать со мной не разговаривала, искренне верила, что я к Славке сбежала, не дождавшись совершеннолетия, потому что от любви с ума сошла и поэтому дурости возлюбленного не замечаю. Я с ней не спорила, понимала, что правды от меня она просто не перенесёт и разговаривать со мной до конца своих дней тогда точно не станет. Улыбалась, что только от неё не выслушивая, и кивала, как китайский болванчик, прекрасно понимая, что кроме как за обучение азам сексуальной жизни, мне Славку благодарить не за что. Но всё равно, за год совместной жизни к дурню к этому по-своему привязалась, и съезжая в институтское общежитие, даже всплакнула.

— Ты главное не забывай, что много пить и гулять вредно, — наставляла я его, собирая вещи. — Я, конечно, понимаю, что сейчас ты в загул уйдёшь, но, Слава, тебе на сборы ехать, через две недели. Слышишь?

— Слышу. Ник, ты меня совсем бросаешь, что ли?

— Совсем. Можешь вздохнуть с облегчением.

Он в руках покрутил чистую футболку, потом сунул голову в ворот.

— А видак с телевизором?

— Оставь себе.

— Правда? — Он обрадовался.

Он обрадовался, а я через плечо оглянулась и строго посмотрела. Славка осознал и покаянно опустил вихрастую головушку. Я вздохнула. Всё-таки парень он был видный, иногда как улыбнётся, так обо всей его дурости и недалёкости забываешь напрочь.

— Съезжаешь, что ли?

Я в прихожей обувалась, ещё раз огляделась, чтобы удостовериться, что всё своё забрала, выпрямилась и на Славкину мать посмотрела. Она стояла с сигаретой, и дымила ею, как паровоз.

— Съезжаю. В общежитие.

— Поступила? — Она, кажется, была удивлена.

— А как же.

— А Славка?

— А Славка всё. В дальнейшие мои планы не вписывается. Адью. Простились со всей теплотой и благородством.

— Ишь ты.

— Да не переживайте вы, тёть Тонь. Он совсем чуть-чуть пострадает и успокоится. Вы только напомните ему, что десятого ему на сборы. А то ведь в загул уйдёт и забудет.

— Всю ты душу из парня вынула, — упрекнула она для порядка, а я кивнула и сумку с вещами подхватила.

В общежитии я прожила пару месяцев, мне там не понравилось. Там было шумно, неуютно, попадались абсолютно беспардонные личности, с которыми я не знала, как бороться и договариваться. Терпела, как мне показалось, долго, а потом пришла к Фае и призналась:

— Я в тупике.

Она на меня посмотрела и идеально выщипанную бровь приподняла:

— Деньги кончились?

— Не в деньгах дело, мне хватает стипендии и процентов, что с отцовских денег получаю. Там немного, но хватает. Куда мне их тратить, деньги эти?

— Действительно. Зачем молодой девушке деньги?

— Ты меня не слушаешь, — обиделась я.

— А зачем? Я и так всё знаю.

— Я ведь не альтруистка.

— Я понимаю.

— Просто нужно двигаться вперёд. В институт я поступила, а дальше что? Пять лет прожить в общежитии, чтобы потом стать учителем английского в школе? У меня совсем другие планы.

— Так следуй этим планам. Какого совета ты от меня ждёшь?

Я сунула в рот конфету.

— Не совета, Фая. А помощи. Есть у меня знакомый, в институте нашем учится, физмат заканчивает, Олюшкин Денис.

Фая фыркнула.

— Дурацкая фамилия.

Я рассмеялась.

— Дурацкая.

— Влюблён?

— Говорит, что да.

Фая внимательнее вгляделась в моё лицо.

— А тебе бы не мешало посетить косметолога. Бледненькая какая-то, под глазами круги.

Я отмахнулась.

— Зубрю.

— Ну, и зубри себе на здоровье, но круги под глазами это не дело. Отдыхать нужно, сон — это лучшее лекарство. И от кругов под глазами, кстати, тоже.

— Я запомню. Так что с Денисом?

— А что с ним? Приводи, оценим.

Денис на самом деле был в меня влюблён. Он смотрел на меня, затаив дыхание, слушал и кивал, что бы я ни говорила, даже если это была откровенная глупость. Рядом с ним я чувствовала себя царицей, правда. Он и относился ко мне соответствующе. Цветы дарил постоянно, даже после свадьбы не перестал этого делать. Он был милый, мягкий, сердечный, хотя, после свадьбы, то, что казалось мне достоинствами, превратилось в недостатки, и я пришла к выводу, что он скорее слабохарактерный и даже мямля, особенно в отношениях со своими многочисленными родственниками. Но, не смотря ни на что, я к Денису очень хорошо относилась. Он был тихий, залюбленный родителями мальчик, единственный сын, и выгодная партия для такой бесхозной девчонки, как я.

Сейчас мне часто говорят, что я красивая. Витя мною гордится, не жалеет денег на мои наряды, по мере возможности, конечно, я себя люблю и о себе забочусь и в отличие от своего мужа прекрасно понимаю, что моя красота — это результат многолетних трудов и стараний. Да, природа меня наградила, но любая награда со временем тускнеет, её чистить нужно, Фая мне это с ранних лет в голову вдалбливала, вот я теперь и стараюсь. А тогда, в свои девятнадцать-двадцать лет, когда особи мужского пола замирали рядом со мной и на глазах глупели, я только фыркала и смеялась им в лицо, не веря ни единому их слову. У меня были длинные светлые волосы, которые я зачастую забирала в простецкий хвост, огромные сияющие глаза, я знать не знала, что такое макияж, и удивляла всех румянцем во всю щёку, который сейчас бы посчитала неприличным. Хотя, если честно, я просто не помню, что такое румянец, банально разучившись смущаться и краснеть. В общем, семь лет назад я считала себя симпатичной, но не более, загадочной, но не слишком, независимой, но в меру. И, вероятнее всего, эта смесь несмешиваемых вещей, сбивала всех мужиков без разбору с толка. А я не то что бы этим наслаждалась, просто анализировала и наблюдала как бы со стороны и впечатления свои записывала, точнее, мотала на ус. Мотала, мотала, а потом пришла к выводу, что мне всё это на фиг не нужно, и вышла замуж за своего Дениску, свято поверив в то, что с ним-то точно буду счастлива. Не в том смысле, что люблю без памяти и всё остальное не важно, а в несколько меркантильном. Денис был сыном ректора нашего института, мама его преподавала вокальное искусство, фактически, участвовала в "семейном бизнесе", и вообще у них была династия учителей и преподавателей, дедушка профессор, интеллигенты в седьмом поколении, уважаемая в городе семья, и мне очень захотелось ко всему этому примкнуть. То есть, тоже стать интеллигентной и заиметь царственную осанку свекрови и некоторые её права и привилегии.